Марк

          Полумрак. Рядом Наташа. Вернее её лицо, а тела нет. Оно растворилось в сумраке. Кажется и лица нет. Есть только черточки. Черточка — рот, чёрточка — нос, чёрточки — глаза. А рот уже не — черточка, он становится круглым и всё время меняет форму. Что-то шепчут губы, шевелятся руки. Но я не слышу, что рассказывает Наташа, всем существом ощущаю, о чём говорит Наташа.

          Мне представляется, что это все происходит со мной. Это мне двадцатого апреля — 16 лет. Это я прощаюсь с подругами. Это мне жмут узкие туфли шпильки, хочется разуться и брести по вечерней улице босиком. "Наташа!" Оборачиваюсь и узнаю Марка. Мы направляемся к реке и садимся на ступеньки подвесного мостика, прозванного кладками. Мимо движутся редкие прохожие. Звезды отражаются в грязной воде и отсвечиваются масляными пятнами. Встаём, я ковыляю дальше.
— Наташа, я понесу тебя на руках?
— Не надо. Это — нелегко.

         Марк молчит. Смотрю на него. Он уже не слабый ребёнок, он — сильный. Бредём дальше. И говорим, говорим, говорим. Не скупимся и разбрасываем слова по всем улицам. Теперь их не собрать.
— Наташа, давай летом умчимся куда-нибудь!
— Давай!
— Наташа, я люблю тебя.
Я сажусь на остывший камень. Марк подходит сзади и кладёт руки мне на плечи.
— Можно я тебя поцелую?
— Ну, что ты, что ты! — смущаюсь и не смотрю в его сторону.
А потом ещё шатаемся по опустевшим улицам. Два часа ночи. Возле ворот поджидает бабушка.Тихо прощаемся.
— Можно тебя чмокнуть в щёчку как именинницу?
— Нет, нет, — выдыхаю.

         На следующий день мы встречаемся в классе, но Марк не смотрит на меня. Он сразу уходит от меня и весь.

         Наташа замолкает. Темень. Зимой смеркается рано. В сумраке блестят только её влажные глаза. Звучит мой голос, как разрываемый холст:
— А как ты сейчас?
— Ну, что ты, что ты, — отталкивается Наташа.

        Выхожу на улицу. Поблескивает оледеневший снег. Наташа — круглая отличница. У неё замечательные способности и великолепная память, но она забыла. Она выпустила из памяти, что однажды у нее сорвалось с языка: "Самый счастливый день в моей жизни — это день шестнадцатилетия."

        Я тоже до беспамятства любила Марка, но никто об этом не знал.

Нелли Эпельман-Стеркис 25 сентября 2016