Арианрод. III

Стояло лето. Воздух не мог спокойно плыть, плавно преобразуясь в марево перед его глазами. Он писал, отойдя к окну и тщетно стараясь сосредоточиться на первом в своей жизни обещании - в свое время он сказал З., что напишет что-то о ней, и это будет прекрасно, торжественно и будет мало напоминать препараторскую. З. усмехнулась и сказала, что Ауэрбах, наверное, шутит, и сочинить что-либо глубоко поэтичное не сможет никогда, даже с перепоя. Так вот, герр доктор вызов принял. И начал он, как всегда, именно с перепоя... смешав лауданум с легким токайским. Когда он вытянул руку, его вдруг пронзило - жилы задрожали, будто бы принимая в себя жало, голова стала легкая и местами ни на что не способная. Боковое зрение как будто сузилось. В воздухе задрожали натянутые струны солнечных бликов. Рассекая поверхность, они кружили и слегка касались ресниц Ауэрбаха. "Скоро венец лета, - подумал он, - а я так ничего и не написал". Так как воображение доктора складывалось скорее не из слов, а я из сетчатых цветовых пятен, усилиями воли способных складываться то в медовые соты, то неожиданно материализовывать возле себя птицу, верно, иволгу, а потом так же незаметно истаивать в воздухе, ему было крайне сложно сосредоточить его на письме. Когда он смотрел на больных, ему не надо было даже читать анамнез: в его мозгу кривыми линиями прочерчивался ток крови, натыкающейся на препятствие - он диагностировал "закупорку сосудов", белые скользкие шарики в красном потоке - "хммм, малокровие", но представить то, что ему сейчас хотелось бы изобразить как живое и дышащее, не удавалось.
"Знаете ли вы, что такое проклятие? Нет-нет, это не просто обычное исполняющееся во времени, как развернутая пружина, зачитывание приговора судьбы над своими подопечными. Это - другое. Твоя воля, превратившаяся во второй, худший сценарий, твоей судьбы. То, о чем ты говоришь: "Но если не сбудется..." Проклятие есть вечное "если". Если ты сделаешь шаг, то упадешь. Если упадешь, то навсегда. Если не навсегда, то снизу есть масса люков. И каждый отсек ада прекрасен и ужасен одновременно - ты проклят? Порадуйся. Лови удовольствие. Ты невиновен. - Но ты упадешь дальше под своей собственной тяжестью и никогда не достигнешь дна. Однако, оглядываясь на глубину под собой, ты осознаешь, что если бы мог очнуться, то все вещи предстали бы перед тобой такими, какими они были созданы - совершенными.
Едва Арианрод прокляла сына своего, глупую подушку из тины, как оказалось, что даже бесформенному куску жижи есть куда падать - в человека. Без имени, без рода, без отца, с одним дядей. Согласно обычаю, только мать смогла бы выбрать имя сыну, сколь бы далеко она ни была. Некоторые даже на смертном одре дрожащими руками писали на клочке бумаги имя того или той, кто убил ее. Надо было назвать свою смерть. И Арианрод, мудрая золотоволосая бестия, владычица тайн и сплетений судеб, неожиданно назвала того, кто прекратит ее власть над миром. Гвидион послал подросшего неназванного мальчика к ее дворцу, где восседала богиня-дева на золоченом стуле и смотрела на лазурные воды залива, снарядил ему корабль с горящими на солнце темно-оранжевыми парусами, с богато разукрашенной кормой и с ним самим в качестве штурмана. Золотые были волосы кормчего, и на зов его сбегались рыбы, прыгая ему в руки. "О, ловкая золотоволосая рука!" - воскликнула царица острова, наблюдая за мальчиком, что в сыновья ей годится. "Меня зовут Лле Ллау Гиффес, - откланялся паренек, улыбнувшись. - Мать, ты разрушила гейс! Отныне у меня есть имя, ура!!!" И звонкий смех пронесся над морем, и уплыл из глаз хрустальный корабль хитреца поневоле.
И теперь, когда гейс был сломан, никто уже не мог помешать ему стать мужчиной и выбрать женщину себе по нраву. Однако мать сказала, что не сможет Лле жениться без ее повеления, в противном же случае страдать придется ему. Но не послушался хохочущий Гвидион: отправился он как-то к Мату, уговорил старца простить его, когда он лежал на коленях очередной красотки, и мир творился на земле, и вино пенилось в бокале..."
- Кстати, - прибавил Ауэрбах и выпил.
"И попросил он волшебника сделать так, чтобы случайное дитя получило возможность закрепить..." Дальше не пошло: в уме вертелись слова "свою мутацию". Усилием воли Ауэрбах вычеркнул и написал: "свою линию", подумал и вычеркнул снова. "Свое существование? Да, наверное, так. Итак, свое существование путем взятия... эээ... невесты. Мат согласился, призвал повелительницу густых лесов Керридвен, которая сама выбрала себе мужа, сделал большой костер, поставил на него котел и начал бросать в кипящую воду один цветок за другим, обрывая их с уст и волос владычицы-ведьмы. В котел отправились: трели соловья, морской запах, отблеск луча солнца и отраженного света луны, а в качестве приправы было выбрано драгоценное масло с далеких островов. Варево кипело-кипело, и наконец из него начал выделяться конденсат... (О, господи! Что я пишу!), мгновенно застывающий на дне и имеющий вязкую консистенцию. Белая кожа сверкала своей жемчужной поверхностью, маня и переливаясь, скапливаясь в клубки и пуская по ним голубые вены и розовый румянец. Голова с невидящими глазами вдохнула воздух и поперхнулась, пелена, покрывавшая очи неведомого существа, спала, и на свет глянул иридий цветов радуги и чего-то сверх того: в глубине мерцало серебро и плыл рубин, стоило лишь ей изменить свое мнение или настроение. На тонкий скелет натянулась мерцающая кожа, завернувшись вокруг шейных позвонков, как перчатка вокруг кисти, или буря возле глаза шторма. Через некоторое время цветы, звуки и песни стали ей. Имя ее было Блодоведд, лицо цветка, и не было замечательнее ее в целом свете. Стоило ей поднять глаза, как ты мгновенно переставал думать о чем-либо еще, кроме того, что ты навеки принадлежишь ей. Дыхание ее есть дыхание природы, руки ее шелковый пояс, волосы как нити небесной пряжи, что осенью слетает сверху к паукам вроде бы с самих небес, губы ее в зной подобны инею или соли на обожженном бокале пунша. Великолепная, великолепная, говорили все! Беда была только в том, что она не умела думать, и отдала свою свободу тому, кто убил причину ее создателя, Лле Ллау Гиффеса, после чего стал клювом прекрасный нос, подобный колонне с небольшими капителями, а волосы превратились в перья. Взмахнуло крылами "лицо цветка" - и совой стало оно. Гейс сбылся. Виновны все".
Закончив, Ауэрбах отложил перо в сторону. По тонкому заостренному краешку скатывалась черная капля...
Через неделю после осуществления своих желаний с Зиглиндой профессор подарил ему кафедру экспериментальной медицины. Первым, что сделал новоявленный глава, появившись в аудитории, было торжественное и абсолютно безумное заявление:
-Знаете, что нам надо? Исполнить мечту наших предков, алхимиков. Сделаем то, что они не осуществили, а именно, гомункулуса. Вы спрашиваете, как можно сделать человека...
В зале засмеялись.
-Неестественным путем? Ну, очень просто. Смотрите и учитесь: вот два теленка, они сиамские близнецы, родились недавно, пока не умерли. Анна, внеси. Спасибо. Итак, знаете ли вы, что такое близнецы, а особенно сиамские? Парадоксальное умножение генов, копия копии. Сломавшаяся логическая машина. Как вы думаете, что будет, если я отделю одно от другого, а?
Анна на негнущихся ногах подала ему нож. Ауэрбах прищурился и занес его над визжащим комком уродцев.
- Профессор невероятен! Начать день с брызг крови! А та девушка, она стояла и не морщилась, только прядь волос поправляла.
-Но так ведь второй теленок выжил?
-Да, но...
Через неделю в мюнхенском "Репербане" рабочий и алкоголик сольются в одного сиамского близнеца и отправятся на марш, а из толпы за ними будет следить восхищенное лицо юной невестки Вагнера.
- Помаши дяде Ади, Виланд! А вот тут идет дядя Эрнст, видишь, толстый и с усами!
-Мам, они все толстые и все с усами, кто конкретно?
- Какая разница! Машем, машем, машем!
Марш! Раз-два-раз-два...

- Что-то шумно сегодня, - сказал, закрывая препараторскую, Ауэрбах. - Кто там идет?
- Не знаю, вроде организация ветеранов бастует, - неуверенно протянула Анна.
- Какие прыткие товарищи! А ведет-то кто?
Артур подошел к окну и тихо ответил:
- Им мог бы стать я.
...Звук фанфар тонул в мареве нового лета, и зародыш в стеклянной банке мерно позвякивал, тряся большой головой в такт шагам.