Другие берега

Пребывание в Берлине и очередное прочтение "Других берегов" ("Speak, memory!") - а прочтение хороших текстов всегда инспирирует! - заставили меня продолжить начатый когда-то давно набоковский сериал. Набоков купается во времени как в море (или даже как в ванне), легко и прихотливо выстилая кружева своих слов. Правда глаз иногда зацепляется за заусеницы текста.

Восхищаясь писательским гением Набокова, я тем не менее не разделяю его эстетических и политических взглядов - мне потребовалось много лет, что такая ситуация тоже возможна. Что взять с англомана, с детства воспитанного  в любви к английским традициям большей, чем к русским? Хотя он и русифицировал слово "Авиатор" и предлагал использовать слово крестословица вместо англицизма кроссворд.

Будучи внимательным и благодарным читателем (хотя я против постраничного комментария), я простил Набокову и явное преувеличенную гениальность его матери (мать гения необязательно гениальна сама, но для него и его развития она важнее всех других гениев вместе взятых), и верленовскую светомузыку в 2, и распухшие как гланды во время ангины "огромные шары и многозначные цифры", испортившие прекрасную страницу текста, пахнущую заманчиво, как в детстве.

В этой книге Набоков вообще как бы приоткрывает закулисье своего детства, хотя он один из самых неожиданных с этой точки зрения людей и писателей (представить его в семье как и, например, Пастернака просто невозможно - кажется они не от мира сего, все время увлечены чем-то горним). Например, потрясающий эпизод из детства с распаковкой до времени рождественского (по английской традиции именно рождественского, созвучного с названием поселка, а не новогоднего как принято в России, когда мы перезапускаем годовой цикл в надежде на лучшее) подарка, который оставил в душе писателя след жгучего стыда перед матерью и который он внутренне рифмует с неблаговидными поступками самой матери - поражает и сам выбор темы (тут Набоков сразу идет ва-банк и срывает самые тайные покровы, начиная там, где другие писатели даже и не бывали), и то, в какие слова она обернута - некоторые детали вычурны как будто у автора слишком большой запас слов и он боится все их не израсходовать, но тем не менее выбраны именно те слова, а не другие. Притом что Набоков как известно писал карандашом, а он гораздо менее экономен, чем гаджет. Хотя "Другие берега" начинались с рассказа "Мадмуазель" - а значит тоже наращивал мясо и отсекал лишнее как простой резчик по камню.

Какой бесконечный простор открывается за этими буквами и знаками. Вот уж поистине изящная словесность, а не свинцовая тяжесть слов. Также как у Набокова больше ни у кого не получится, хотя В.В. и модерново многословен. И опять эти потрясающие детали - размокший шнурок умывальника, сложенное горкой пальто, фиолетовая (!) слякоть петербургских мостовых, эркер из 4 главы, который назван просто фонарем, либерал-барин отец и т.д. Нюансы, нюансы, нюансы...Они меняются как в калейдоскопе, чередуются как при монтаже - архаичные и современные, цветные и черно-белые. Морг мясной лавки и это очаровательное, совершенно неожиданное и откровенное  "ты", используемое прямо в нарративе по отношению к жене. Ненависть к большевикам, с каким-то ревностным, самолюбивым, почти сексуальным подтекстом, как будто даже птицы и деревья в России перешли на их сторону, болезненный, простуженный взгляд на Россию...Почти ни грамма иронии и издевательства над средой как в романах, одна голая и страдающая память - какие-то эпизоды независимо от хронологии их места встают отчетливо, какие-то почти незаметны.

И запахи, запахи, запахи, переданные математически точно. Сама зима с ее вкусами и запахами похоже имеет для писателя особое значение. И отсутсвие игр со словами, как в других произведениях. Даже англицизмы звучат уместно как слово "car" в красивых и романтичных англоязычных песнях (в отличии от российского "машина" в русской лирике). Поэтому при чтении всегда возникает ощущение встречи с чем-то настоящим. Это уже модернист, но крепко связанный с русской классической традицией и потому умеющий писать. Иногда правда хочется пропустить некоторые слова, чтобы фраза стала более гулкой и плотной.

Особый колорит происходящему и ключ к пониманию написанного дает мне знание этих мест не только на карте - Рождествено, Батово, Выра, Суйда, Сиверский, Берлин, Ницца. Ведь по сути Набоков так и не повзрослел, оставшись ребенком. Гениальным, но ребенком. Есть тип преждевременно состарившихся молодых людей, а есть, наоборот, не повзрослевших. Набоков относится ко вторым, например, когда глупо критикует Айвазовского. Но с другой стороны как и любой из нас создает свою Вселенную великих.

В следующий раз надо будет не просто проехать Рождествено, но и выйти там.

Берлин-Санкт-Петербург, январь 2019