Выход

В окно пробивался серый свет. «Значит, уже семь», – подумал Вадим. А какая, собственно, разница? Семь, восемь… Идти всё равно некуда, делать всё равно нечего. «Мне некуда больше спеши-и-ть …», – запел про себя. С утра на песни тянет, не к добру это. Всегда, когда тошно на душе – на песни тянет. А в его положении не петь, выть бы надо. Обложили кругом, обложили: менты, приставы, коллекторы. Жена ушла к маме, как только узнала, что квартиру скоро отберут. Вставать не хотелось. Жить не хотелось. Хотелось накрыться одеялом с головой и заснуть надолго, пока не кончится вся эта каша. Но нет, не заснуть – выспался уже. Вставать всё равно надо.
Выглянул в окно. Вот отчего светлее-то! Первый снег выпал. От этого на душе ещё чернее. Как только встал, есть захотелось. Вспомнил, что вчера не ужинал. А дома – ничего, кроме хлеба и лука. Завтракать луком, как папе Карло, не хотелось. Может к жене с тёщей нагрянуть? Накормят. Заодно и в душу наплюют. Подобрал валявшуюся на полу гитару.  Сел на кровать. Проверить, не расстроена?
«И на голову жене и тёще
Упаду, как этот первый снег.
Тридцать лет, но жить не стало проще,
В тридцать лет заканчиваю бег…»

Тьфу, какая ерунда в башку лезет. Да, скорее сдохну, чем пойду к ним! Лучше в гости к соседу – Петру Никитичу заглянуть. Он рано встаёт. Старик не жадный – чаем напоит.
Натянул джинсы и куртку, проверил, в кармане ли ключ, и захлопнул дверь. Никитич открыл сразу – только что из ванной вышел. По пояс голый, несмотря на свои восемьдесят каждое утро холодной водой умывался. Только вот ноги подводили, из квартиры почти не выходил.
– Здравствуйте, Пётр Никитич! В магазин пошёл, может вам чего надо? – соврал Вадим. Фраза беспроигрышная – Никитичу  всегда чего-нибудь надо. Дети заходят редко, а внучок Денис, который заходит часто – на игле сидит. Старик догадывается и ему не доверяет.
Сосед, заранее благодарный, выдал пятьсот рублей и сказал, что купить. Вадим вышел из подъезда и, сокращая путь, направился мимо мусорных баков к выходу из двора. Кругом белым-бело. «Выпал белый снег, выпал белый снег на моё чёрно го-о-рюшко… Вот же привязались песенки!»
Глядя под ноги и еле их передвигая, не сразу заметил чёрненького щенка, что молча сидел меж двух баков и дрожал от голода и холода. «Ох, ты мой маленький! Тварь дрожащая, кто же это тебя здесь бросил?» Щенок был худющий – рёбра торчали. Вадим поднял собачку, сунул за пазуху и поспешил вернуться домой. Подумал: «Надо будет в зеркало посмотреть, а то не повезёт», и усмехнулся, а то всю дорогу так везёт, что прямо хоть в петлю.
Пристроил щенка на кухне в картонную коробку, сунул ему размоченного под краном хлеба. «Ну, согревайся, цуцик, сейчас я тебе молока принесу!»
 Стало совсем светло. Вновь проходя через двор, заметил на земле картонку и пнул, поддев носком. Кусок картона перевернулся, и Вадим увидел корявую красную надпись: «Входа нет». «Мне бы ваши проблемы! Подумаешь, входа у них нет. А что делать, когда выхода нет?»
  На тротуарах уже было полно народу, спешащего по своим делам. Поэтому Вадим сразу заметил стоящего на месте мужчину в тёмном плаще и шляпе. «Странный тип, – подумал, – кто сейчас шляпы носит?» Проходя мимо, бросил взгляд и задержал шаг. Мужчина пристально смотрел на него, и было в его взгляде что-то странное и одновременно знакомое. Казалось, он косил. Нет, у него же глаза разного цвета! Но не это привлекло внимание Вадима, было во взгляде незнакомца что-то такое, что притягивало и давало надежду. Этот человек мог помочь решить его проблемы! И Вадим подошёл к мужчине, ещё не зная, что сказать…
Из магазина он возвращался уже другим человеком. Походка стала уверенной и чёткой. Ощущение было как у пехотинца, который до этого шёл в атаку один, и вдруг подошли танки. А за танком идти в атаку – одно удовольствие. Вадим легко вбежал на седьмой этаж, не дожидаясь лифта. Открыл дверь и прошёл на кухню. «Где тут мой найдёныш?» Щенок согрелся и, разорвав коробку, гулял по кухне. «Ах ты, сука, да ты нагадил! Иди же сюда, тварь дрожащая!» Вадим взял щенка за хвост, распахнул окно и швырнул вниз. «Иди, полетай! – Захлопнул створку. – Вот так проблемы решаются!»
Через десять минут он уже пил чай у Никитича. Старик накрыл не в кухне, а в комнате, где у него был шахматный столик. Вадим частенько составлял ему партию, и Пётр Никитич надеялся, что и сегодня не откажется. Он был доволен, что с утра Бог послал гостя, и есть с кем поговорить. Рассказывал Пётр Никитич про свою офицерскую службу в послевоенной  Германии. Вадим рассеянно слушал уже знакомый рассказ и вертел в руках карандаш.
– Кто же вам, Пётр Никитич, так карандашик хорошо отточил? Прямо, как шило!
– А это, Вадик, я сам их оттачиваю. Мне ведь много чертить на службе приходилось, вот и привык, чтобы карандаши всегда в боевой готовности были. Этот видишь надпись «Т» на боку имеет? Твёрдый, значит, его надо поострее точить, чтобы тонкие линии наносить можно было. А если, скажем, «ТМ» или «М» – мягкий, значит, то уже не обязательно так затачивать…
Старик продолжил рассказ про свою воинскую службу, а Вадим смотрел на его морщинистые щёки, дряблую обвисшую кожу на шее и думал: «А ведь, помрёт скоро дедушка, совсем уже износился – вон, кожа как бумага туалетная. Наверное, и пальцем проткнуть можно». Потом он обратил внимание на веки старика. «Смешно, когда глаза закрывает, как будто курица… А ведь я теперь всё могу, всё могу…»
Карандаш был зажат между средним и безымянным пальцем Вадима. Резкий удар правой, и карандаш наполовину вошёл в глаз старика. Тот сник в кресле, даже не вскрикнув. «Молодец, однако, Никитич! Даже кровью не забрызгал. Вот и упокойся с миром, хватит на этой земле мучиться!» Вадим подошёл к книжному шкафу, вытащил шкатулку. Деньги забрал, документы оставил. Открыл шифоньер, свинтил с кителя две «Красных Звезды». Оглянулся на труп: «А крутой я, однако!» Вышел, захлопнув дверь.

***
Одетый не по сезону человек в плаще и шляпе, вальяжно разгуливающий по тротуару, неожиданно юркнул в обшарпанную дверь с надписью: ООО «Рога и копыта». Роскошная приёмная огромных размеров контрастировала с входной дверью. За столом, кривляясь, затачивала коготки молоденькая секретарша. На огромной дубовой двери скромная надпись «Л.Ю.Цифер». Вошедший снял шляпу, кашлянул и, обратив на себя внимание молодой особы, спросил:
– Шеф у себя?
– У себя. – Особа выскользнула из-за стола. ¬– Что прикажете доложить? По какому вопросу?
– Просто скажите, Скорцени пришёл.
Вильнув задом, секретарша скрылась за огромной дверью. «Ах, хороша чертовка!» Окинул взглядом картины, развешанные на стенах «предбанника»: «Иван Грозный убивает своего сына», «Апофеоз войны», «Чёрный квадрат»…  «М-да… Не чужд шеф тщеславия. Любит, когда увековечивают, какое-то его участие в деяниях».
Через минуту он уже стоял перед главным.
– Ну, ты и позывной себе выбрал! – Воскликнул хозяин кабинета. – Даже я вздрагиваю, когда мне говорят, что у меня в приёмной «Скорцени»!
– Что я, шеф? Коллега из соседнего отдела «Чубайсом» назвался…
– Креста на нём нет! – Хохотнул главный. – Ну, докладывай!
– Заключил сегодня договор купли-продажи. Свеженькая душа, так сказать…
– Знаю уже, знаю. Что потребовали взамен?
– Да пустяк: не иметь проблем с приставами, с полицией, с коллекторами, с судами…
– Действительно, пустяк. Ты делаешь успехи – за живую душу платишь меньше, чем Чичиков за мёртвую!
– А это кто?
– Это один из наших клиентов. Когда-то скупал мёртвые души. Прошёл переподготовку – теперь нашей молодёжи лекции читает, как живые покупать. Ну, иди, готовь котёл, смолу и прочее для твоего клиента!
– Так быстро?
– Да… Плохо у нас со специалистами, как по прошлому, так и по будущему. Но ничего, зато в настоящем эффективно работаете. Его сегодня вечером внучок Петра Никитича зарежет – деньги  ему нужны. Ломка у него, понимаешь. Всё, свободен. Работать, работать!