Деус

Я видела перед собой бесконечные груды старых, картонных зданий с шаткими дрожащими крышами, растущие друг на друге. Их антенны терялись в утреннем тумане. Казалось, какая-нибудь доска или ржавый гвоздь у самого основания этой мусорной кучи не выдержат, и тысячи оконных рам, волны хрупкой штукатурки, сотни умирающих холодильников медленно обрушатся на мою голову. Этот поток будет таким мощным, что даже при желании и умении мой побег будет еле заметным движением в желейном десерте.

А пока мои движения приятно-точные и гармоничные, ровное дыхание, ровный пульс. Ржавые гвозди держатся из последних сил, но я всем сердцем верю в них. Я бы могла посильнее оттолкнуться и взлететь на самую верхушку, зачем мучиться лишний раз, но в этом мусорном хаосе полеты кажутся чем-то неестественным.

Дверь деревянная, может быть, даже была покрашена когда-то, нет, если и так, то чересчур давно. Едва держалась на петлях, образуя болезненные щели. Приходилось очень аккуратно её касаться. Этот маленьких домик на вершине картонных гор - последний след грязной цивилизации перед прыжком в небесную чистоту, которая покрылась здесь зеленоватой плесенью. Домик был невесом, тонок, шевелился, словно живой, и казался почти чудом. Почти - оттого что я скорее верила в случайность существования замкнутой системы и такого интересного метастабильного состояния, чем в чудеса. Миллионы многоэтажек подо мной дрожали от проносящихся глубоко на дне сумасшедших машин. Само обилие козырьков над входными дверями, обилие веревок, на которых сушилось прелое белье, подоконников, кондиционеров, так стремительно уменьшающихся в размерах, когда я скользила взглядом к центру бездны, должно было привести меня в состояние ослепляющего и обездвиживающего ужаса. В таких случаях я обычно видела свое тело летящим мимо бетонных ступенек, задевающим проволоку, которая в секунду бы отделила от целого куска мяса и костей пару кусочков, или ломающим позвоночник о какой-нибудь торчащий швеллер, оставшийся от давно разобранного балкона. Видения были настолько реальными, что пальцы сами находили крепкую опору и цеплялись за неё, после чего мышцы застывали, а голова отказывалась верить в силу рук, глубину легких и предсказуемость действий.

Сейчас было иначе. Я отвела взгляд от этого уродливого ущелья и отворила дверь. Парень сидел на худеньком деревянном стуле и гремел ложкой в кружке с чаем в такт грохотанью стальных листов, озвучивающих ветер. Парень выглядел усталым. Его громадная тяжеленая голова была прислонена к фанерке-стене, которая под напором этой силы медленно кренилась и норовила разом обвалиться. Доски крыши тихонько поскрипывали. Стекло в единственном окне было ледяным и грязным, вокруг домика стоял студенистый туман, напоминавший одновременно раннее деревенское утро на юге страны и застывший прокисший бульон. Я села напротив парня. Внизу маячили дырявые шиферные крыши и несчетное количество тарелок спутникового телевидения, а вверху всё так же пряталось солнце, от него здесь осталось только слегка светящееся пятно в густых бело-грязных, гнилых облаках. Наверное, это всё та же детская логика: если я закрою глаза, то я спрятался, и ты меня не видишь, как и я тебя. Потные ладошки солнца казались мне омерзительными.

- Ну, я здесь, Деус. Зачем мне нужно было подниматься на эту вершину?

- Здесь нельзя жить так, как живешь ты, - сказал парень, опустив голову. Его светлые волосы упали на лицо, - Я живу здесь достаточно, и, правда, поверь, - он сочувствующе посмотрел в мои глаза сквозь редкие пряди, - нужна другая тактика.

- Какая?

- Не нужно смотреть вокруг, нужно расслабиться. – Он почти шептал это, - Нельзя постоянно быть в напряжении. Живи и живи, выбирай, когда стоит сосредоточиться, а когда нет.

Я хмурилась, в тон домика, похожего на заброшенный крохотный чулан с перекосившимися полками в паутине, со скрипящим полом и длинной одинокой лампой под потолком, которая молча покачивалась и иногда стукала меня по лбу. 

- Ну, правда, я ведь жив. Расслабься.

Он не был похож на того, кто едва выживает. Но сколько лет уже он сидит тут, страшно представить. В моих же целях было решение более грандиозной задачи. Я уже ненавидела себя за то, что позволила этим мыслям находиться в моей голове. Если сначала мне тоже необходимо было выжить здесь, то теперь я перешла на другой уровень: непременно и только жить. По-настоящему, счастливо, в гармонии с телом, душой и природой этих мест, если таковая имеется.

- Несбывшиеся мечты наверняка и были, в самом своем начале, излишними.

И кого сейчас стоило мне ненавидеть? Себя ли? Идею, Вселенную? Она вела нас к этим самым мечтам, шептала во снах и говорила с нами стихами предков, разве мы решали - хотеть или не хотеть? Гадкое человеческое существо, неизбежно алчущее смысла. Храня надежду, неустанно ползая в гигантском железном кишечнике, мы продолжали поиск. Но сейчас мое сердце разбито. Мы старались изо всех сил. Как будто под мои ребра загнали железный кол и разорвали грудную клетку резким рывком. Теперь я уверена, что мы не разгадали посланий Вселенной. Деус, верно, хотел утешить, потому что знал, что мы не справились. Не оправдали её ожиданий. Это всегда так больно, когда в тебе разочаровываются.

- Стараться больше - просто бессмысленно, поверь. Никто не может оправдать её ожидания. - он смотрел на солнце, не щурясь, задумчиво. - Ну, все, пойдем.

Парень лениво натянул широкие джинсы, накинул на плечи ветровку и босиком стал спускаться за мной на дно города, туда, где даже туман не в силах скрыть грязь. Кожа его ступней огрубела, он сломал несколько гвоздей и совсем не боялся заноз. В окно одной многоэтажки мы увидели семью за обедом. Кухня была чересчур захламлена милыми полотенчиками, маленькими статуэтками, тарелочками из разных стран и прочими декоративными излишествами, которые поодиночке еще могли создавать подобие уюта и красоты, но в таком количестве только раздражали и давили на глазные яблоки. На полноватой женщине был халат с яркими красными, фиолетовыми цветами. Её два подбородка тряслись, когда она кричала на младшего сына, чтобы тот пошевеливался и ел, а не смотрел телевизор. Старший сын ухмылялся, сидя напротив. Его рубашка прямо-таки сверкала белизной, какую в этом месте я видела впервые. Он игриво, со знанием дела рассказывал о своей работе. Я не поняла ни слова, и, кажется, мать с братом тоже. Он так и светился, белые зубы, блестящие гелем волосы, горящие глаза. Мать гремела посудой в раковине, а худенький брат уже засунул в свою тарелку все возможные и невозможные продукты, категорически отказываясь есть получившийся деликатес. Старший не умолкал. Казалось, что для этих троих посланий не существовало. Деус ободряюще улыбнулся, и мы пошли дальше.

- Всё, дальше не пойду, уж прости, мне, правда, делать там нечего, - я оглянулась на своего спутника, а потом посмотрела вниз. Около двадцати метров до земли, можно было спрыгивать, - но ты, если захочешь, можешь подниматься ко мне, помощник, конечно, из меня никакой, но...

Деус приобнял меня, но я почти не почувствовала прикосновений. Затем он развернулся и по трубам, подоконникам и крышам полез обратно. Через какое-то время его серая ветровка слилась с туманом.