Торреодор

     А  я-то  уж  обрадовалась!  Думала – теперь  заживем.  Думала, теперь  зарплата  у  моего  мужа станет  похожа  на  деньги,  а  не  на  пособие  для  нищих.  Знакомым  и  родственникам  всем  раззвонила,   что  муж,  наконец-то  нашел  место,  достойное  его  знаний  и  интеллекта.
    Нет,  курсы   тут  не  причем.   Он  их  окончил  уже  два  года  назад.  Только  найти  работу  учителя  никак  не  мог.  Здесь  ведь  все  гуманитарные  предметы –   танах*, историю,  географию,   литературу  и  грамматику  и  еще  бог  знает  что – преподают  местные  учительницы.     Причем    эти  энциклопедистки  из  провинции владеют сразу  всеми  предметами  – одновременно,  при  этом   не  имея  ни  малейшего  высшего  образования!  Сами  посудите,  кому  тут  может  понадобиться  мой  Аркадий  с  его   диссертацией на  тему   заката  и падения  Римской  империи  и    уникальной  памятью  на  даты  и  собственные  имена?
    По  окончании  курса  Аркадий  методично  обошел  все  школы  нашего  города,  включая  начальные,  ну  кроме  арабских,  конечно.  Безрезультатно.
   Директора  школ,  с  порога  распознававшие  его  предательский  акцент  (впрочем,  они  узнавали  его  по-олимовски *  виноватому  выражению  лица  еще  до  того,  как  он  открывал  рот),  все  как  один  очень  вежливо  спроваживали  его.  Дескать,  сейчас  у  меня  для  Вас  (то  бишь  для  тебя)  ничего  не  имеется,  но  если  будет,  то  конечно-конечно,  немедленно  и  непременно,  оставьте  только  ваши  данные,  телефон  и т.д. и т.п…   
   Только  так  никто  и  не  звонил.  Арик  уже  и  надежду  потерял,  и  пошел  на  завод  вкалывать. Он  и  там работал  добросовестно.  Так  уж   он  привык,  иначе  не  умеет.  Только  по  субботам  по  инерции  продолжал  просматривать  объявления  в  местной  прессе.
   И  вот  однажды  случилось:  одна  из  местных  всезнающих  учительниц   прямо  посреди  учебного  года  внезапно  покинула  родину,  и  целый  поток  8-ых  классов  ближайшей  к  нашему  дому  школы  остался  практически  без  гуманитарного  попечения.  Кошмар!  Вернее,  вот  счастье-то!  Директриса  с  ног  сбивается  в  поисках  замены,  обзванивает  все  возможные  варианты,  включая  тех,  кто  живет  в  Хайфе,  и  тут  натыкается,  видимо,  на  телефон  Аркадия.  На  наш,  стало  быть,  телефон.  Арик  тогда  на  работе  был.  А  у  меня,  как  только  я  слышу  иврит, рефлекторно  язык  парализует,  и будто   внутренняя  глушилка   включается.  Вернее,    сквозь  шум  в  ушах  до  меня  долетает  какая-то  женская  речь,    но  чего  эта  тетка  от  меня  хочет  понять  я  не  в  состоянии.  Наконец,  я  разобрала  имя  своего  мужа,  и  смогла  ответить,  что  ночью  он  дома,  слава  Б-гу,  не  сторож.  (Тогда  еще  ночных  смен   у  него  не  ввели  ). 
   Вот,  и  получил,  наконец,  мой  Аркадий  работу  по  специальности. Все  были  счастливы.  Только  дочка  Катя  как-то  сочувственно  в  сторону  отца  поглядывала.
    Вчера  у  него  был  первый   день.  Я  ему  накануне отгладила костюмные  брюки,  белую  рубашечку,  ненадеванную,   даже  галстук  из  чемодана  достала.  Правда,    от  галстука  он категорически  отказался,  сказал,  что  этот  ошейник    на  себя  наденет,  только  если  еще  раз  жениться  пойдет.  От  завтрака  он  тоже  отказался.
     А  на  кухню  пришел  только  чтобы  мне  свой  сон  рассказать.  Приснилось  ему,  что  он  на  арене  цирка  размахивает  красным  плащом,  а  на  него  напускают  вместо  быка  какое-то  многоголовое  тысячерогое   чудовище.  А  у  него  самого  в  руке  вместо  меча -  школьная  указка.    Я  его,  как  могу,  утешаю,  хотя  времени  на  утешения у  меня     нет – сама  на  работу  в  дом  престарелых  опаздываю.    
    Вечером  прихожу  я  домой – в  доме  тихо.    Входная  дверь  полуоткрыта – и – тишина…    Что,  думаю,  случилось?  Уж  не  воры  ли  у  нас  побывали?  Не  похоже…  В  кухне  сидит  мой  муженек,  раскачивается  на  табуретке  и  невидящими  глазами  в  окно  смотрит.  Я  к  нему:
   - Арик,  ты  не  заболел?
   - Нет, я  совершенно  здоров,  - отвечает  он  замогильным  голосом.
   Я  ему  бульончик  подогревать  стала,  котлетки  с  гречкой…  А  он  опять  не  ест.  Только  молчит  и  в  окно  смотрит.
   - Арик, - говорю  я  ему, - если  ты  здоров,  скажи  хоть  что-нибудь.  Как  тебе  новая  работа?  Получается?
  -  Коррида, - отвечает, - как  я  и  предчувствовал.
  -  Ну  и  что  означает  эта  твоя  «коррида»,  может,  ты  поподробнее  расскажешь?   
    А  сама  на  него  не  смотрю – в  аптечке  роюсь – сердечные  капли  ищу  - ему  и  себе,  и  готовлюсь  к  худшему.
   А  Арик  снимает  с  себя  очки  и  начинает  их  зачем-то  протирать  посудным  полотенцем.
   Я  его  не  тороплю.  Куда  торопиться? 
   А  он  все-таки  начал  говорить:  « Они  меня  просто  в   упор не  заметили,  когда  я  в  класс  вошел.  Мне  директриса  велела  быть  с  ними  построже,  а  как  построже,  когда  тут  один  другому  морду  по  столу  размазывает,  а  прикоснуться  к  ним  -  ни-ни.  А  другая  парочка  козлов  здоровых  друг  за  дружкой  через  столы  по  классу  гоняют.   Я  им  кричу:  «Еладим!*» - не  слышат.  Я  истошно  воплю:  «Шалом  ля  хэм*!» - ноль  внимания.  Поднял  я  тогда  вверх  классный журнал  и  как  трахну  им  по  столу.  Заметили,  наконец,  умолкли,  уставились.  Один  только с  ежом  на  голове  на   меня  пальцем  показывает:  «Это  что  еще  за  дебил?»
   Я  попытался  объяснить,  что  я  их  новый  учитель  и  что  зовут  меня  Арье.  Но  тут  подходит  ко  мне  девица  в  маечке,  и  с  такой  грудью,  что  на  нее  твой, Симочка,  лифчик  вряд  ли  налезет,  смотрит  на  меня  наивно  из  под  наклеенных  ресниц  и  спрашивает:  «Тебе  какие  девочки  больше  нравятся – худые  или  полненькие?»
     Я  ей  еще  ответить  не  успел,  как  другая,  смуглая,  как  негритяночка,  и  тоже  с  ресницами,  делает   с  разгона  заскок  прямо  на  мой  стол,  и  прямо  к  моему  носу  потягивает  ножку  в  черном  ботинке  и  спрашивает:  «Как  тебе  мои  балетные  туфельки?» 
    Ну  чтобы  ты  стала  делать  на  моем  месте?  Я  снова  поднял  классный  журнал  и  снова  ударил  им  по  столу  так,  что  пыль  со  стола  столбом  поднялась,  и  ору,  что  есть  мочи:
   - Прошу  всех  сесть  на  свои  места!!!
   Усадил  их,  наконец.  Говорю:
    - Я  ваш  новый  учитель  истории.  Зовут  меня  Арье  Блюмкин. А  теперь  я  с  вами   познакомиться  хочу.
    Открываю  я  журнал    и  начинаю  их   имена  и   фамилии  зачитывать.  Разбирать  фамилии  на  иврите – удовольствие,  я  тебе  скажу, - ниже  среднего.  А  в  классе  почему-то  на  каждую  фамилию  сразу  несколько  человек  отзывается,  и  все  почему-то,  одни  и  те  же.  А,  может,  это  мне  только  так  кажется.  И  что  я  могу  поделать?  И  тут  как  раз  мне  какая-то  такая  фамилия  попалась…  прямо  неприличная…  Я  и  прочитать  вслух  ее  боюсь,  и  не  читать  не  могу,  я  прямо  к  самому  журналу  нагнулся,  чтобы  получше  ее  разглядеть,  и  тут  что-то  как  стукнет  меня  по  лбу,  и  на  журнале  оказывается   жирненький  такой  яблочный  огрызок.       
   Взял  я  этот  огрызок  в  руки  и  думаю:  бросить  ли  его  в  эту  оголтелую  стаю  или  прямо  к  директору  отнести.  Но  ведь  так  не  хочется  вот  так  сразу  в  своей  беспомощности  расписываться.
    Взял  я  его  в  руки,  и  говорю:
- Когда-то  одному  англичанину,  гениальному,  между  прочим,  ученому,  тоже  на  голову  упало  яблоко.  Правда,  не  огрызок,  а  большое,  тяжелое  яблоко.  Так  он  после  этого  сделал  великое  открытие.  Знаете,  какое?
   А    тип  из-за  первой  парты  с  дефектом  прикуса,  мне  отвечает:
 - Футки  у  тебя  фтарые.  Мы   эту  футку  еще  в  первом  классе  флыхали.
 И  тут  почему-то  раздался  звонок.  Я  не  успел  заметить,  как  урок  пролетел.  До  истории,  как  таковой,  мы  так  и  не  добрались.  Может,  там  еще  что-то  было,  уже  не  помню.  Хватаю  журнал,  вылетаю  из  класса.  А  меня  за  дверью  уже  директриса  ждет:
-  Арье,  ты  жив?  Тебя  не  побили?  Прекрасно!  Йоффи*!  Значит,  все  будет  в  порядке! 
- Конечно, - не  стал  я  с  нею  спорить, - в  полном  порядке.
  Вот  и  весь  его  рассказ.  Ночью  Аркадий  долго  не  мог  заснуть,  а  как  уснул,  все  вздрагивал  и  вскрикивал  во  сне.  Утром  я  его  в  6  часов  разбудила,  и  говорю:
-   Пора  тебе.  Вставай  и  собирайся  на  работу.  Слава  Б-гу,  ты  еще  уволиться  с  завода  не  успел,  а  я    вчера  твой  синий  халатик  постирала, а сегодня и погладила. .
  Арик  смотрит  на  меня,  а  из-под  очков,  радостная  слеза  выкатывается:
- Правда? -  говорит, -   Симочка,  родная  моя,  можно  мне  туда  больше  не  ходить?
  А  я  ему  отвечаю:
-  Дорогой  мой,  ты  мне  еще  живой  пригодишься,  а  на  бой  быков  мы  с  тобой  лучше  в  Португалию  поедем.  Там,  говорят,  запрещено  быков  на  стадионе  убивать.  Более  гуманная,  значит,  коррида  выходит.
 
       * танах – «ветхий  завет» - еврейская  часть  библии.
        * по-олимовски – по -эмигрантски
        * Еладим! – дети (ивр.)
        * Шалом  ля  хэм –(букв.)   Мир  вам –израильское  приветствие. (ивр.)
        * Йоффи – прекрасно (ивр.)