Благослави меня глава 4

4.

Лето в разгаре. Живу в нашем посёлке Стрижи, хорошо работается. Что-то начало получаться с моей основной картиной и это меня радует. Ловлю утренние туманы на реке и закатные зори на опушке леса. Хожу смотреть закаты в наше поле. Это удивительное зрелище! Огромное светило медленно опускается на вершины дальних сосен и, растекаясь оранжевым желтком, поджигает эти вершины, а затем, уходя, высвечивает лёгкие высокие облака, и они становятся бледно-розовыми. Где-то там, в вышине, течёт огненная река с тёмно-синими берегами и высокими холмами, и эти облака плывут по ней стаей весёлых радостных бригантин, постепенно исчезающих в высоком небе. С востока, охлаждённая луна, становясь бледно-жёлтой, высыпает целую пригоршню мерцающих звёзд и темнеющее, бархатное небо зависает над притихшим полем. Всё тихо! Дымы случайных костров стелятся заборами, отрывая деревья, дома, изгороди от земли и они висят в мерцающей темноте над туманной полоской и всё погружается в щемящую темноту. Природа - настоящий художник!
- Папа, ты что делаешь? - раздаётся голос Глеба.
- Ничего, сынок, мечтаю.
- Ужинать будешь с нами?
- Да, пожалуй, - и я направляюсь на веранду.
Веранда залита светом. Ирина и Злата уже здесь, а Глеб появляется с кипящим самоваром.
- А  вот  и  чаёк  поспел,  -  радостно сообщает Глеб.
Наливаются чашки, и душистый чай властвует над нами.
- Глеб, ты завтра улетаешь? - спрашивает Ирина.
- Да, моя радость, надо. Но это не на долго. Думаю, не больше недели.
- А кто Злату повезёт в поликлинику? Ей надо сделать анализы.
- Папа, поможешь?
- Да! Я отвезу Злату, не беспокойтесь, ребята.
- Спасибо тебе, выручил. Поедешь с дедушкой, Злата?
- Поеду, папа, - отвечает Злата и улыбается мне.

Моя прелестная внучка! Такая долгожданная и милая! Ещё сидим за столом, не решаясь расходиться, затем уже расходимся, пожелав спокойной ночи. Я поднимаюсь в мастерскую, включаю свет, и на меня с большого холста смотрит мама. Она в окружении своих близких, на руках у неё дитя, и вся группа в ожидании чего-то. Пишу эту картину уже много лет, но вот, того, чего задумал - не получается. Как всё далеко уплыло, черты стёрлись, аура растаяла в наших днях, полных забот и волнений. А всё-таки Лёля - та! Тот же вызывающий взгляд победительницы! Знает себе цену красавицы, полной страсти и самозабвенного восторга...
Как всегда, врываюсь без стука в дом Константина Ивановича. Мама послала за чем-то и ждёт меня. Никого! Вдруг отворяется дверь из ванной, входит Лёля в распахнутом халате. Я обалдеваю от неожиданности и страха.
 - Шурка, это ты! - изрекает Лёля и спокойно подходит ко мне. При этом она широко распахивает халат, и я вижу всю её: груди, живот, мягкий пушок внизу живота. Оторваться не могу, а она:
- Ты что, оробел? Смотри, пока показываю. Ещё не видел? Хочешь потрогать? - Я, как истукан, молчу и чувствую, что уши уже горят!
- Да ты ещё не видел, милый! Женщину голую не видел! Вот как покраснел! Она берёт мою руку и прижимает её к мягкому золотистому пушку, опускает ниже и зажимает её ногами. У меня одна мысль - кто-то сейчас войдёт!
- Дай другую, положи на грудь. - Я машинально исполняю и чувствую, что что-то происходит внутри меня. Лёля берёт мою голову и прижимает к грудям.
- Целуй милый, возьми соски в рот, ты что глухой?

А меня просто нет! Такого я ещё не испытывал! Мои штаны почему-то напряглись, трусы стали мокрыми, но я был далеко. Лёля почувствовав это, просунула руку мне за пояс и ниже.
- О, да ты уже мужчина! Вот какой он у тебя. И мокрый уже! - она расстегнула пояс, сдёрнула штаны с трусами вместе и взяла его в руки. Я весь пылал от стыда.
- Дурачок! Это прекрасно! - прошептала почему-то Лёля. Тут я совершенно умер. И сквозь пространство восторга слышал только ласковый голос Лёли, шептавший мне восторженно:
- Дурачок ты такой сладкий, не целованный, - и быстрые руки Лёли творили со мной чудеса. Я непроизвольно, забыв обо всём, обхватил Лёлю за голову, раскачиваясь на дрожащих ногах.
- Так, так! - захлёбывалась Лёля.
В это время стукнула входная дверь. Лёля быстро поднялась с колен, запахнула халат, вздёрнула мои штаны и прошипела:
- Застегнись! - что я и сделал дрожащими руками.
В комнату вошла  Виктория  и  сразу  оценила
обстановку и мой потерянный вид.
- Лёлька, тебе мужиков мало, так ты на детей перешла, да?
- Мам, ты чего выступаешь? Я ничего.
- Вижу, что ничего, посмотри на него!
- А, это он за чем-то пришёл. Шурик, за чем? - Я молчал, забыв за  чем меня послала мама.
- Ладно, иди, узнай у Даши, что нужно, - пропела Виктория, - мы тут сами разберёмся. Я молча вышел, весь в стыде и позоре. Но что-то изменилось во мне и какая-то истома, добрая и приятная растекалась по всему телу.

Где-то ближе к осени, приехала к нам в гости моя двоюродная сестра Раиса, как мама говорила - твоя кузина. Модная блондинка, весёлая хохотушка. Её звонкий смех целый день звучал в нашем дворе. Раиса и Лёля стали сразу неразлучными подругами. Бедный Юра просто изнемогал от бремени забот и развлечений этих двух подруг.
- Юра, мы хотим в ресторан сегодня.
- Лёля, у меня сегодня дежурство по части.
- Попроси папу заменить тебя.
- Это не по уставу.
- Я твой устав! Подумай об этом, гордо изрекла Лёля. И, конечно, Юра повёл подруг в ресторан. Виктория только развела руками.
- Костик, ты портишь нашу дочь!
- Вика, её уже нельзя испортить, ты это знаешь лучше меня. Пусть девочка погуляет. И Константин Иванович нежно обнимал Викторию, и они страстно целовались. При этом рука Константина Ивановича сразу оказывалась под платьем Виктории.
- Ты что, старый ловелас. Ребёнок смотрит, - шептала Виктория и глазами показывала на меня, сидящего в кабинете за столом с журналом по искусству из библиотеки Константина Ивановича.
- Вика, не дури! - И  они  уходили  в  спальню,
плотно закрыв дверь, и потом оттуда неслись приглушённые стоны. Я уже понимал, что там происходит.
Приезд моей кузины резко изменил порядок в нашем доме. Мама готовила, жарила, пекла, солила, мочила, как будто Раиса с голодного края. Но Раиса принимала как должное и, звоня домой, говорила своей маме, что прием на высшем уровне! В квартире у нас всё было в картинах, которые я писал по заказу мамы. Это всё приводило всех в восторг, а мама, часто подбоченившись, показывала на меня.
- Вот мой придворный художник! - и при этом искренне радовалась. Но не только занятия художеством увлекали меня тогда. Познание запретного, прекрасного продолжалось помимо моей воли.

Как-то в воскресенье, когда все домашние пошли на рынок за покупками на целую неделю, я валяюсь в кровати. Я отсыпаюсь.
- Шурик, к тебе можно? - слышу голос Раисы. Странно, подумал я. Вообще она договаривалась с мамой пойти тоже на рынок. Хотела посмотреть нашу сельскую ярмарку.
- Да, Раиса. - Раиса входит ко мне в пижаме, видно, тоже спала. Я подвигаюсь, и она ложится рядом, поверх одеяла. Мы болтаем обо всём. Раиса должна возвращаться домой. Она на третьем курсе института и уже через неделю начнутся занятия. Ей очень нравится у нас, её новая подруга Лёля, в общем, всё. При имени Лёли моё сердце тихо замирает!
- Что-то мне стало холодно, - и Раиса забирается под одеяло. Я начинаю нервничать. Запах её тела, тепло от неё, всё действует на меня, как тогда, у Лёли.
- Раиса, давай вставать. Сейчас вернуться наши, вот будут ругать меня за лень!
- Шурик, не спеши, так хорошо, поговорим ещё минут двадцать, а потом встанем.
- Ладно! - я соглашаюсь. Родители раньше, чем через два часа не вернуться, знаю по опыту. Папа любитель оптовых заготовок.
- Ты почему дрожишь, а? - спрашивает меня Раиса.
- Совсем нет, не дрожу, это тебе показалось, - бодро отвечаю и плотнее подвигаюсь к стенке.
- Ты что, меня боишься?
- Нет! - но чувствую, что разговорами не кончится.
И, конечно, был прав. Руки Раисы как-то незаметно оказались в моих трусах, потом она сняла пижаму, видите ли, ей стало жарко, затем мы крепко обнялись и целовались. Её горячее тело повалилось на меня, руки её ловко вложили всё моё нетерпение в мягкое шёлковое лоно, глаза закрылись, и только мягкие колыхающиеся груди, да открытый рот я видел пред собой.
- Ну, не лежи, лентяй, - шептала Раиса, - работай.
-  А как? - вырвалось у меня.
- Да ты ещё не знаешь? Вот как!
- Нет.
- Подымай попку в такт со мной. Возьми мои груди руками, помни их.
- И что будет?
- Всё будет, дурачок, только не кончай в меня. Вот возьми полотенце. - Я взял, но всё уже было мокрым.
- Не прерывай, ещё, ещё.

Потом мы лежали, тесно прижавшись, и Раиса совсем зацеловала мои губы.
- Тебе понравилось?
- Да, очень, Раиса!
- Ты только не говори никому, особенно маме. Хорошо?
- Хорошо Раиса. А давай ещё. - И уже  я снова
тискал и обнимал Раису, а её ноги только и взлетали вверх.
- Ну, хватит, Шурка. Только никому, ясно! Будешь хорошим, ещё приду к тебе. - Я млел от восторга!
Больше она не пришла, а на вокзале, куда мы поехали её провожать, приложила палец к губам и многозначно посмотрела на меня. До сих пор это наша тайна. Ах, Раиса, Раиса, учительница первая моя! Конечно, после Лёли.
Время безумно быстро летело. Появились другие увлечения, другие подруги, мы росли в заботе и любви наших родителей. Но всё резко кончилось, сразу, решительно, бесповоротно!
Я собирался поступать в художественное училище. Десятилетку оканчивал весной, а затем уезжал в другой город.
- Шурик, сынок, - взволнованно говорит мне мама, - папу переводят на другую работу, и мы все уезжаем.
- Куда, мама? А как же училище?
- Сынок, далеко, училище подождёт, так надо.
И всё покатилось. И не только у нас.
- Даша, зайди к нам, - заглядывает в дверь Виктория. Мама возвращается и приносит весть о том, что Константина Ивановича переводят на Кубу.
- На Кубу? - переспрашивает папа.
- Да! Кому холод, кому - тепло! - изрекает мама.
Константин Иванович, Юра, Лёля, Виктория, по-военному собираются и через неделю улетают. Мы все их провожаем, слёзы, обещания писать. Но откуда и куда никто не говорит. Я хожу в опустевшем особняке, новых хозяев ещё нет и мне грустно. Захожу к Лёве. Он, как обычно, сидит за работой.
- А, пришёл молодец! Вот, видишь, как в жизни бывает. Жили хорошие люди и вот, нет. Куба.  Это это где?
- На другой планете, где пальмы, бананы. Да?

- Дядя Лёва, а где Кира? Почему я её не вижу.
- Потому и не видишь, что её нет. Увёз её в деревню, к сестре. Пусть побудет на природе, что ей сидеть возле меня. Там будет ей лучше.
- А! Жалко, - говорю я.
- И мне жалко, уже привык к ней. О, майн гот! Хорошо, что у меня есть Сара, иначе, зачем жить?
А через месяц и мы покинули наш двор. Ехали в железнодорожном составе со всем скарбом, запасом продуктов и всего-всего. Ехали на север. Папа получил задание построить узкоколейку в глубоких снегах Сибири. Добирались месяц. Обустраивались два, и закипела работа. Таёжные леса впервые огласились криками людей, шумом работающих тракторов, визгом пил. Я устроился на работу в школьную лабораторию и готовил необходимые препараты и оборудование к урокам химии и физики. Конечно, и здесь много рисовал, устраивал выставки в школе и клубе. Молодые учительницы, выпускницы из Москвы и Ленинграда просто изнывали от отсутствия в наших местах культурных развлечений. Работа - дом, дом - работа. Приезд нашего мостоотряда придал новый импульс жизни в этой глухомани. И жизнь потихоньку потекла.
- Александр, - голос директора, - приготовьте помещение лаборатории для проведения выставки.
- Хорошо, Клавдия Ивановна, а какая выставка?
- Поделки из дерева, предметы домашнего обихода.
Местные мастера, любители, принесли массу работ, и кабинет просто ломился от них. Но в воскресенье в школьном зале всё разложено и даже мои картины украшают стены. Народ валит, подобное мероприятие - большая радость!
- Саша, пройдемся после закрытия выставки, -
обращается ко мне Таисия, учитель физкультуры, молодая, стройная, очень спортивная девица. Я уже знаю, чем должен окончится этот променад.

- Хорошо, Тая, а потом пойдем пить чай ко мне.
- Ладно! - Тая смеётся, предвкушая сладкое.
После выставки идём с Таей ко мне. Дома никого. Хозяева на охоте, это на несколько дней, отец на трассе - это на неделю, мама у своей подруги - это надолго.
- Сань, а может сначала в койку? - просит Таисия. И, раздевшись, уже лежит на широченном диване, прикрывшись пледом. Я неспеша раздеваюсь, и мы до одури ублажаем друг друга. Таисия в этом деле мастер спорта. Она просто неутомима. Я сдаюсь первым.
- Сань, ну ещё разок, а потом чай, идёт. - Идёт и это. А тело у Таисии, правда, хорошее, вот только руки, что грабли. И это навсегда. Вот так нас застаёт мама. Таисия смущена, я тоже, но мама деликатная, и не возникает. Пьём чай, и я провожаю Таисию домой.
- Даша, - как-то обращается папа к маме. А правда, что говорят, будто Шурка ублажает всех учительниц?
- Ну, положим не всех, - отвечает мама, но некоторых я видела здесь.
- Как здесь?
- А где бы ты хотел? Пусть здесь и то на виду.
- Надо с ним поговорить, вот  я ему задам.
- Не шуми, отец. Пусть мальчик научится чему нибудь. Это пригодится ему в жизни.
- И то, правда, Даша. Ну, надо же Санька совсем вырос.
- Да, его надо определять в училище, а то он всё растеряет.
- Подожди, Даша. Вот летом выстроим магистраль, уедем в Москву. Есть там  работа.  Арбатский мост.
- Хорошо бы, - мечтательно говорит мама.

Я читаю в своей комнате и прислушиваюсь к этим неторопливым разговорам моих родителей. Боже, какие же они хорошие у меня!
- Как там наши на Кубе сейчас? Вот где тепло, солнце, фрукты. Не то, что у нас - снега три метра, мороз - сорок градусов и день четыре часа, а остальное ночь.
- Зато, Даша, летом - белые ночи и солнце не заходит! То-то!
- Лёлька расцвела, наверно? Да и Кира подросла.
- Да, хорошо, что взяли с собой Киру.
- Мать своё дитё не бросит никогда!
Я постепенно начинаю обалдевать и вхожу в комнату родителей. Те сразу замолкают.
- Я понимаю, что подслушивать нехорошо, но о чём вы это, насчёт Киры? - Мама молчит, а папа отвечает что-то невнятное. Я настаиваю.
- Даша, скажи Саше, у тебя это лучше получится.
- Шурик, понимаешь, ты уже взрослый, уже работаешь, помогаешь семье....
- Мам, ближе к делу!
- Кира - дочка Лёли. Она родила её в семнадцать. Виктория сделала всё, чтобы скрыть этот позор.
- Какой позор, мама?
- Да пойми, Константин Иванович командир полка, фигура заметная. У него могли быть неприятности по службе.
- И что?
- Вот, они договорились с Лёвой, и он удочерил её, понарошку, конечно. А когда они улетали на Кубу, Лёля взяла Киру с собой.
- Значит, все знали, только я не знал!

- Ну, что ты, кто знал? Почти никто. И Лёва, добрый человек, сделал большое дело. - Ах, Лёва, отправил в деревню, там ей лучше! Всё знал, был основным участником и молчал!
- Санёк, а Кира из всех любила только тебя. Я часто наблюдала за вами. Как она на тебя смотрела! - Мама даже расплакалась.
- А кто отец? Юра?
- Да, Юра, и давай об этом забудем, - мама встала и пошла готовить чай...
Я снова вернулся к картине и долго мечтал о том, что обязательно допишу её. Засыпая уже, мнились мне мамины руки, тихий голос и добрая улыбка её зелёных глаз.
Глеб уехал рано. Сквозь сон я слышал урчание его джипа. Завтракали поздно. А в двенадцать я выкатил свой Жигулёнок, мою голубку, голубую Адриатику и стал готовиться к поездке в детскую поликлинику. Златочка ходила вокруг меня. Ирина собирала вещи и документы.
- Ну, что, готова? Поедем?
- Поедем деда, поедем! - весело кричала Злата.
Выезжаем из Стрижей и через минут десять мы на автостраде. До Москвы пятьдесят, значит, через час с небольшим будем. В поликлинике, врач проверил все направления и послал нас в лабораторию на анализ крови. Сидим и ждём своей очереди. Зовут. Злата прижалась ко мне и дрожит.
- Ну, что, моя хорошая, я с тобой.
- Хочу с тобой, деда.
- Пойдём с тобой, не волнуйся, радость моя.
- Мужчина, у нас не положено. Отпустите ребёнка, - безразличный голос сестры.
- Не могу, милая, видите, ребёнку страшно. Давайте, я буду держать её на коленях у себя, а вы сделайте анализ. Иначе ничего не получится.

- Ну, ладно, в виде исключения. - Под мои уговоры и сказки, бедное дитя теряет бдительность и на её пальчике алеет капля крови.
- Всё, дедушка? - спрашивает Злата.
- Всё, моя хорошая, правда не больно?
- Чуть-чуть.
Процедура закончена, и мы выходим из кабинета. Злата прижимает к пальцу ватный тампон.
- И совсем не больно! Правда я не плакала?
- Правда, милая моя. Ты просто героиня! Дай, дедушка посмотрит пальчик. Вот, видишь, кровь уже не идёт. Дай этот пальчик, я поцелую и всё пройдёт. - Беру этот маленький, ладненький, беленький пальчик, который пахнет молоком и ещё чем-то хорошим, и подношу к губам. Целую, целую, целую...
О, боже, да это же Кира! Ну, конечно, Кира! Никакая это не Гера, Кира! Ура!
- Дедуля, тебе плохо? Ты боишься крови? Посиди, сейчас всё пройдёт, - щебечет дорогая птаха, моя Злата.
- Нет, нет, золотце, мне хорошо! Мне очень хорошо! Ты просто прелесть! Ты просто спасла меня!

Обратной дороги не замечаю. Только бы добраться в Стрижи. Где телефон Геры? Скорее позвонить. Не может быть, Гера! Да, да. У неё такой же шрам на указательном пальце, какой был у Киры. Это после пореза ножницами Лёвы. Боже, я чувствовал это. Ах! Как же она выросла! Прелестная испанка с нашего двора. Вот мы и дома. Вбегаю к себе и ищу карточку Геры. Куда она задевалась?
- Папа, что случилось? Плохи анализы, да?
- Нет, нет, Иришка, всё хорошо!
- А почему вы такой взволнованный?
- Да, понимаешь, затерял где-то нужный телефон.
- Не этот ли? - И Ирина протягивает мне карточку  Геры. - Да,  хорошая  моя, этот! - Я благодарно целую  руки молодой женщины.
Уже в мастерской, наверху, набираю телефон Геры. Из её офиса отвечают, как я мог понять по-испански, что её нет, и когда будет — неизвестно. Ещё более волнуясь, набираю её домашний телефон. Щелчки и голос Геры, записанный на автоответчик, просит передать сообщение после нужного сигнала. Жду сигнала.
- Гера! Это Александр! Я нашёл тебя. Боже, сколько же лет прошло! А я всё помню. Жаль, что тебя нет. Буду ждать твоего звонка. - Передаю очень медленно и чётко номер телефона сюда в Стрижи. - Очень волнуюсь, прости меня, Кира. Жду!
Повесил трубку, а руки почему-то дрожат. В дверях мастерской стоит Ирина.
- Папа, дозвонились?
- Нет, дочка, адресата нет, когда будет - неизвестно.
- Вот, увидите, всё будет хорошо! Я верю в это.
Я снова целую руки Ирине, и мне становится спокойнее на душе.
Проходит вторая неделя, но звонка всё нет. Жаль, подумал я, а всё так хорошо складывалось. Неужели всё я придумал, и та Гера, мадридская Гера, пошутила? Всё может быть! И снова дела, работа, подмосковная жизнь совсем увлекли меня. Скоро возвращается Денис с Валерией, поеду их встречать. Как они там? Увидим.

Эпистола **

Конец мая, полдень.
Родная моя!
Если бы ты видела, как высокие, лёгкие облака плывут над широким полем, распахнувшимся в обрамлении свежей зелени листвы помолодевших берёз. Веранда открыта, и я снова пытаюсь найти твоё истинное выражение лица, полного счастливой печали. Эта картина преследует меня всё время нашей разлуки. Мне видишься ты с первыми седыми прядями в твоих роскошных волосах, печальной улыбкой дорогих мне зелёных глаз, с неукротимым интересом к жизни, пускай и приносящей такие мощные катаклизмы. Как быстро рушится сотворённый твоими усилиями мир, и как ещё более настойчиво твоя божественная воля возводит не менее прекрасный храм любви и надежды. И снова я, уже кое-что познавший и умеющий, восторженно смотрю на тебя, твою стать с той же восхитительной аурой. Она притягивает к тебе людей, и неважно знали ли они тебя раньше, все, все заинтригованы этой необычной силой любви и созидания. Никакие мытарства бренной жизни не могут скрыть этот источник радости  и естественного состояния жизненной силы. Даже здесь, в глубоких снегах, и потом там, в жарких степях, когда невзгоды каждый раз готовы к победе, они отступают от твоего неизменного темперамента, столь заразительного всем тебя окружающих, и снова торжествует твоя божественная улыбка.
Милая, хорошая моя. До сих пор тепло  твоей
души греет мою душу, добрый голос постоянно звучит во мне призывом к воскрешению добрых чувств, таких редких и поэтому таких ценных для друзей, да и для всех встречающихся нам людей. Сколько же добра, так щедро и так бескорыстно ты сеяла иногда в чёрствую почву человеческой души, и та оживала, теплилась, смягчалась и становилась податливой к проявлениям человеческого сострадания и участия.
Как далеки во времени эти радостные минуты наших бесед, и как они близки моей душе. Их смыслом наполнено моё пространство поиска и находок. И благодаря этому я продолжаю находить всё новые и новые грани мира, такие мне близкие и такие необычные, когда смотришь на них твоими глазами. Они видели, знали, догадывались, предвосхищали почти всё. И сейчас их инерционная динамика продолжает свой удивительный полёт, уже во мне, со мной, и находит те заметные частицы человеческого счастья, которые некогда высвечивали твоё отражение, твою ауру и сень её до сих пор покровительствует мне.

Благосклонная случайность своим неожиданным появлением возвращает меня снова и снова в этот добрый и почти утерянный мир каждодневного восторга, где ты продолжаешь покровительствовать мне. И я уже убеждён, что провидение давно готовило мне это. Родившаяся тогда, во времена безудержного отрочества, святая вера в добро и счастье снова покровительствует мне, ушедшему так далеко из того времени, но сохранившего в душе сладкий восторг возможности этого. Верю, что всё это предвосхищала ты, и даже каждодневные и монотонные будни жизни не могли ещё тогда разрушить твоё волшебство. Как всё решалось легко, ярко, самозабвенно! Ты обладала даром родительской опеки,   дружеского  участия  и  великодушного  снис-
хождения к многочисленным глупостям и ошибкам неопытной поры отрочества и юности.
А как ты могла хранить секреты! Они и сейчас раскрываются нехотя, под мощным напором бесспорных обстоятельств, и от этого не перестают всё больше и больше восхищать меня твоим талантом оберегать близких и друзей от серого занудства будней. Только праздник ты щедро делила на всех и всегда, и с радостью волшебника!
Моя дорогая! Твои секреты, к которым я не прикасался, и которые были для меня святыми, сами стали раскрываться, обнаружив при этом всё величие твоей души, широту сердца и священный огонь неукротимой жизненной силы!
Мне всё ещё остаётся в наследство моя любовь к тебе, и годы не могут погасить этот источник душевного волнения возжигающий его!
Как долга наша разлука, как быстротечно время!

Твой ***