Козёл отпущения

Зимняя ночь. По-разбойничьи свистела вьюга, неистово швыряя белые хлопья. Они свирепо неслись вихрем. Спешили спрятать под собой дома, дороги, деревья, словно преступники скрывающие улики. Затягивали окна. Сквозь небольшое отверстие одного из них пробивался тусклый свет. Камин. Уютный полумрак. Догорающие угли наполняли теплом нарядную комнату. На стене венок из хвои. Лианами свисала мишура. Ёлка, увешенная игрушками, мерцала праздничными огоньками. Рядом с ней возился старик с длинной бородой, в красной шапке и шубе до пола. Он укладывал подарки, тихонько напевая «В лесу родилась ёлочка». Шорох. Старик напрягся. Обернулся. Угли в камине погасли. Из дымохода, словно из крана, набухла огромная красная капля. Упала на потухший очаг. Покатилась по полу. Вытянулась, и перед стариком оказался другой старик. Толстый, с короткой пышной бородой. В красном колпаке с бомбоном. На кончик носа были надвинуты очки.
—Хоу-хоу-хоу! Ну, и вьюга. — Старик поправил на круглом животе широкий ремень.
—Санта?! Ты чего тут забыл? — Старик с длинной бородой недоумевающе смотрел на толстяка. — Эта зона не твоей юрисдикции.
—Послушай, Мороз, тут такое дело. — Добрые глаза Санты блестели. — Эта семья жила на моей территории семь лет. Она по праву принадлежит мне.
—Была ваша, стала наша! — Сердито отрезал Мороз. — К тому же сегодня первое января, ты малость опоздал.
—Ничего страшного. — Добродушно забасил Санта. — Я тут в носочки покидаю кое-какие подарочки и уйду.
—Оставь! Про тебя уже забыли. — Ехидно ухмылялся Мороз. — Они всегда были моими. Просто обстоятельства вынудили их временно поселиться у вас.
—И всё-таки я наполню носочки. — Не сдавался Санта. — Не забыли они меня. Вон, и молоко с печеньем мне оставили.
—Даже не думай, жирдяй! — Глаза Мороза беспокойно бегали от Санты до столика с лакомством и обратно. — Ты скоро ни в одну трубу не влезешь.
—Да ты на себя посмотри. — Оскорбился Санта. — Оброс. На йети стал похож. Плевок коммунизма!
—И это говорит мне толстопузый буржуй, с самым скудным языком в мире. — Куражился Мороз. Его развесистые усы подпрыгивали, язвительно шевелились.  — Да название вашей рождественской песни звучит, как кличка дворовой шавки.
—Ты рождество не тронь! — Санта схватил Мороза за рукав. Дёрнул вниз. Шов треснул. Разошёлся. С оголённого плеча Мороза на Санту хищно скалился медведь в голубом берете. Из-под оторванного рукава виднелась лямка безрукавки в синюю полоску. — Твоя шуба трухлявая, как и ты. — Расхохотался Санта. Его раскатистый смех бухал, как из бочки.
—Ну, ты серпантин не дострелянный! — Мороз нахмурил седые брови. Взялся за пушистый воротник Санты. — Ёлка плешивая! Оливье пятидневный!
—Убери от меня свои руки! — Не переставал бухать Санта. Две весёлые слезинки скатились по пухлым щекам. — Они воняют луком и водкой.
—Лук полезен! Сейчас я тебе это докажу… — Мороз потянул Санту на себя. Бросил через плечо. Обрушил его на ёлку. Гирлянда погасла. Тьма. Завязалась борьба. Слышались глухие удары, хыканье. Лопалось тонкое стекло. Сыпались ругательства. Что-то звонко упало.
—Что здесь происходит?! — Вспыхнул свет. У выключателя стоял мужчина в одних трусах и с битой в руке. Водил взглядом по комнате. Ёлка лежала на полу. Вокруг неё битое стекло. На сломанной ветке одиноко болталась золотистая игрушка, последняя из тех, которыми в детстве он с родителями наряжал зелёную красавицу. Рядом с опрокинутым столиком валялось печенье. Кошка слизывала с пола белую лужицу.
—Ах, ты глистоферма! — Услышала она. Подняла свою запачканную морду в тот момент, когда в неё летела бита. Кошка испуганно мяукнула. Подпрыгнула. Метнулась вон из комнаты, буксуя по скользкому паркету. Бита отскочила от пола. Раздался легкий хлопок, и в воздух брызнули яркие искры последней игрушки.