Проклятие

      В полутемной комнатушке, где стоял густой затхлый запах старости и сырости, угасала бабушка…
      Она еще могла передвигаться по дому, разогреть чайник, сварить кашу, но уже не хотела. Ее дни протекали уныло и однообразно… Дважды в неделю наведывалась к ней бойкая женщина – социальный работник – она быстро и деловито открывала холодильник советской эпохи, чтобы положить молоко, яйца и хлеб. Перекидываясь с хозяйкой сельскими новостями, мыла чашки и блюдца, заносила ведро угля, ведро воды и бежала дальше. Таких горемык, как эта старушка, под ее опекой не меньше пяти.
      Раньше их было больше, одиноких бабушек-односельчанок, но двое представились в иной мир в прошлом году. Одна решила полить цветы и наклонилась над арыком, чтобы зачерпнуть ведром воду. И плюхнулась головой вниз, сил выбраться самой у несчастной не хватило, и увы, никого рядом не оказалось, чтобы помочь.
      Глупая смерть, окаянная – вздыхали ее престарелые подружки. Дочь ее единственная живет за границей, пока приехала, старушку похоронили. Хорошо, что покойная погребальное одеяние заготовила загодя. На поминки кто-то из соседей зарубил курицу, отварили лапшу и борща, другой принес рис и выпечку. В общем, похороны справили по-людски. Дочь, не успевшая проститься с матерью, горько плакала и осыпала благодарностью добрых людей, что проводили ее матушку в последний путь. Соседу, что больше всех помогал ее матери – заготовка дров и угля на зиму, купить лекарства в аптеке, что находится в городе в тридцати километрах от села, и много чего другого, нужного и неотложного – она щедрой рукой отписала родительский дом и вскоре уехала на сытную чужбину.
      Другая старушка ушла осенью тихо и смиренно. Она пережила и мужа, и сына. Совсем набожной стала к исходу, держала пост, просила кого-нибудь попутно свозить в город - в церковь к батюшке, чтобы в храме исповедаться и принять таинство святого Причастия… Родни у нее совсем нет, правда, после смерти объявился дальний родственник, но его больше волновал вопрос недвижимости, чем хлопоты по организации похорон. Совет ветеранов да местная власть помогли соблюсти все ритуалы.
      Вот так и остались на селе пять одиноких старушек. И среди них она - Нонна Кирилловна.
      Наступила зима в ее жизни, и она с еще большей ненавистью думала об этой лютой поре, когда невмоготу заносить в дом пять ведер угля, охапку дров, пару ведер воды. Надо предложить соседу старенькую машину, сиротливо стоящую во дворе взамен на его услуги – то, что делать старухе не под силу. Ведь бывали дни, когда она не могла растопить печь из-за того, что не выйдешь из дома в бушующий буран или лютый мороз. Как-то она намекнула шустрому соседу об этом, он обрадовался и охотно согласился на такой уговор. Нонна Кирилловна хорошо помнит те времена, когда получили эту машину, дождавшись очереди, все вокруг завидовали, ведь в селе ни у кого не было такой. А теперь, стоит она на приколе который год - не металлолом вроде и не роскошь. Так и надо сделать – отдать соседу, а то околеешь от холода, и никто не узнает...
      Сон в старчестве перестает быть другом. Иногда ни свет, ни заря, пробудившись от малейшего звука, лежит она подолгу на железной кровати, остановившимся взглядом созерцая на потолке картины давно минувших лет…
      …Нонна Кирилловна. Все начальство с уважением к ней, да по имени-отчеству. Везде и всегда почет – лучшая учительница в районе. Школьники боялись ее как огня, у нее были свои любимчики и те, которых она не то, что не любила, но внесла в черный список безнадежных. Первый дом на новостройке колхоз выделил ей, путевка на курорт – пожалуйста, на съезд делегатом только Нонна Кирилловна, других кандидатов нет. Вот только стеснялась она своего мужа – тракториста, который мог пробиться в бригадиры или заведовать машинно-тракторной мастерской, если бы захотел. Однажды, когда он, запинаясь, признался, что уходит к Клаве-доярке, Нонна Кирилловна обрадовалась, но виду не подала: нашел себе пару, скатертью – дорога.
      Но на следующий день ее мнение изменилось. После взбучки парторга: как это так, коммунистка, лучший учитель района, депутат, делегат партийных съездов и… разведенная женщина. Не быть тому. Нонна Кирилловна заявила своему мужу, что развод отменяется. Но Василий и не желал слушать свою жену, проявив упрямую решительность, собирал чемодан. Два сына, затаив дыхание, следили за ссорой родителей и не понимали, в чем причина семейных дрязг. Прибежала теща, пытаясь образумить зятя, но всегда тихий и покладистый Василий будто с цепи сорвался.
      И тогда Нонна Кирилловна начала осыпать мужа проклятиями и яростно прокричала ему напоследок:
      - Уходи, кобель проклятый, никто тебя не держит! И пусть семя твое будет пустым, чтобы жить тебе без потомков…
      Теща охнула от таких черных слов и бросилась к дочери:
      - Что ты говоришь такое… Слышишь, Нонна, верни свое проклятие обратно… Василий не уходи, дай срежу волос на твоей голове… Дочка, ради Бога прошу, откажись от своих слов…
      Но ни угрюмый Василий, ни возбужденная Нонна Кирилловна не слушали старушку…
      Когда захлопнулась дверь за мужем, Нонна Кирилловна цыкнула на сыновей и те бросились в комнату делать уроки. Ее больше беспокоило, как она завтра оправдается перед парторгом.
      - Мама, ну что ты ревешь!? Ушел так ушел! Не велика потеря…
      - Беда, дочка, беда… Помяни мое слово… Проклятие, сказанное в сердцах, обогнув землю, стрелой вонзится в твою спину. Хорошо, если это будет одна стрела, а не помноженная временем. Ты своим треклятым языком мужа прокляла, а его семя – это твои сыновья. Беда…
      Сказав это, она тяжело вздохнула,всхлипнула, перекрестилась и засеменила в свою хату.

      …Стук в дверь. Кто это пожаловал ко мне, - подумала Нонна Кирилловна, но с кровати подниматься не стала.
      Молодая докторша из амбулатории негромко окликнула ее по имени и услышав ответ, вошла в комнату и первым делом раздвинула шторы, полинявшие от солнца и времени, покрытые копотью и пылью. Солнечный свет обнажил угрюмое пространство, которое занимали старый сервант, перекошенный комод и продавленное кресло. Она осторожно поставила табуретку возле кровати и сев на него, стала неторопливо расспрашивать о жалобах старушки.
      - Давление и пульс у вас, бабушка, в норме – вежливым голосом оповестила докторша, - ваши анализы посмотрела в карточке, сахар и холестерин в норме, одним словом у вас все хорошо. Понимаю, старческую слабость ничем не вылечишь. Только ваше желание двигаться поможет оставаться активной…
      - Спасибо, доктор, за внимание, - тихо ответила Нонна Кирилловна,затем немного оживившись, добавила, - между прочим, я была учительницей твоего отца.
      - Правда, - откликнулась молодая женщина, - как здорово…
      Но старушка не стала признаваться, что ее папа, будучи школьником, был в черном списке безнадежных. Как-то в десятом классе он подошел к ней и попросил дополнительные уроки, чтобы подготовиться в военное инженерное училище. На что Нонна Кирилловна с жалостью взглянула на него, и ответила, будто отрубила топором:
      - Зачем время терять! Таким как ты не стать инженером, только изгородь городить…
      Ишь, упрямец оказался. Поступил, выучился, приехал в военной форме и заявился в школу. Весь педколлектив вышел посмотреть и порадоваться за него, но Нонна Кирилловна не стала выходить из учительской комнаты. Не хотелось признаваться себе, что ошиблась.А теперь вот его дочь -  сельский врач, все ее почитают за добрый нрав.
      Школьные любимчики Нонны Кирилловны не оправдали надежд: сын директора колхоза решал задачки играючи, но в институт не пошел, а после смерти родителей развелся, спился и никто не знает, где он бродяжничает. А дочка профкома!?  Какая умница была… Нарожала кучу детей, даже техникум не закончила…
      Кто знает, как надо воспитывать детей, как своих, так и чужих. Все делали по методике, как положено и держали их в строгости. Вот Елизавета Тимофеевна, подруга и коллега, тоже считалась лучшим педагогом. Среди ее учеников депутаты есть, да чиновники, а ее непутевый сын, как напьется, так гоняет мать… А, когда соседи не выдержали такой картины и вызвали участкового, 15 суток грозило тунеядцу и алкоголику, не отдала ведь она, стеной встала на защиту сына… 
      Ее печальные размышления прервал тихий приятный голос сельского врача:
      - Может вам следует вызвать сына, будет с кем словом обмолвиться…
      Как расскажешь этой молодой женщине обо всех перипетиях с сыном. Кто знает, может быть, младший сын, если бы не утонул, не вырос бы таким черствым и циничным, как старший.
      Беда случилась через год после ухода Василия. Ребята прыгали с дерева в пруд и ее младший ударился головой об дно и его выплывшее тельце вынесли на берег…
      Василий поседел за ночь, Нонна Кирилловна, выпрямив свои плечи, держалась стойко, не выражая при людях своих эмоций. Только ее мама не переставая плакала, покачивая головой и беспрестанно говоря одно лишь слово – «беда-беда».
      Спустя год сникла и сгорела в болезни пышногрудая Клава, дети похоронили ее и попросили Василия освободить хату. Вот он, как паршивый кот и вернулся к своей жене, которая молча, безразлично приняла его снова.
      - Не приедет ко мне никто, - отрешенно произнесла старушка, - когда дед занемог, вызвала его, «поторопись, сынок, батя твой помирает». А отец, как увидел свою кровинушку, так ожил, начал двигаться помаленьку. Наш сынок тут же собрался и уехал со словами, "что это вы без толку гоняете меня туда-сюда…". 
      - Может сноха или внуки приехали бы, - докторша понимала, что одиночество и уединение усугубляют тревожное состояние бабушки. Депрессия старых людей очень опасна… 
      Старушка запричитала, не в силах унять слезы, которые копились годами, давая выход словам, которые таились глубоко в душе.
      - Три снохи было у меня. В первый раз сын женился, она родила дочку, но у них что-то не заладилось, характер у старшего крутой, и она забрала ребенка и уехала. Потом слышали, что она вышла замуж за иностранца и укатила за бугор… Так и не видела ни разу внучку, у нее теперь другая фамилия, будешь искать и не найдешь. Второй брак сына тоже был недолговременным, деток они так и не родили. С третьей женой он то расходится, то сходится. Пять раз "понесла" она, но ни один ребенок не выжил… Вот такая оказия! Нет у меня внуков. И всему виной я сама…
      Докторша ушла, оставив после себя тонкий и приятный запах парфюма, который вскоре поглотил затхлый запах сырости и старости. Как рассказать всю боль этой миловидной добродушной докторше, как избавиться от кручины, что безжалостно выворачивает душу наизнанку…
      Когда помер старик, сын все-таки приехал. И после похорон она жалобно попросила его:
      - Может останешься со мной, совсем худо одной!?
      - И что я здесь в "тьму-тараканьем" селе буду делать. В пивнушку и то в город надо выбираться. Нет, мать, ты уж как-нибудь сама…
      - Тогда я отпишу дом соседу, - как последний аргумент выложила она сыну свой козырь.
      Он в ответ захохотал:
      - И кому твоя хибара нужна!? Мне точно не нужна…
      - Ох, сынок, прокляну тебя…
      - Ты уже один раз прокляла нас, - пригвоздил старушку этими словами и уехал…
      На угасающую Нонну Кирилловну грозно глядел пожелтевший Сталин в рамке, бережно помещенный в сервант среди чайного сервиза. Портрет вождя достался ей по наследству от отца. Мать тоже ей передала перед смертью коробку, которая лежала глубоко в комоде и куда она заглянула лишь раз, после ухода матушки – в ней иконка да маленькая книжка «Новый завет».
      Нонна Кирилловна отвела взгляд от вождя и снова уставилась в потолок.
      - Надо выкинуть этот портрет… Весной поехать в город и сходить в храм… Покаяться и причаститься… А в уголке комнаты поместить иконку…
      Искупление.
      Покаяние.
      Молитва.
      Диковинные слова мелькали в сознании махровой атеистки,облегчая истерзанную душу и ей казалось, будто далекий голос матушки шепчет ей в ухо, молодой и красивой Нонне – «отведешь беду, беду…».