Долг Родине

         Последние два дня вымотали основательно. Был конец мая. Погода стояла мерзкая. Моросил холодный дождь, кругом всё грязно и сыро. Между порывами дождя сквозь тучи пробивались лучи солнца, и порывы  холодного, пробирающего до костей, северо-восточного ветра усугубляли ситуацию.
       Хотелось куда-нибудь зарыться, отогреться, привести себя в тонус. Но зарыться, тем более отогреться было негде. Кругом были нары в два яруса с отполированными за многие годы досками, на которых, периодически меняясь, располагались призывники со всего края. Отопление, по словам старшины-сверхсрочника, отключили ещё в середине мая и отогреваться можно было стаканом водки, принятым во внутрь, либо днём на солнцепёке, с подветренной стороны здания призывного пункта. Офицеры, сержанты,  их ещё называли «Покупателями» набирали себе команды призывников и увозили куда-то.  Со слов того же старшины, в части к месту прохождения службы. Нас почему-то никто не брал, никуда не вызывали.
Немного освоившись и изучив систему прохождения контрольно пропускного пункта, мы втроём решили сходить в город. В трамвае познакомились с какими-то девушками, немного подурачились, а потом пригласили их в кафе. В наше время на проводах в армию друзья и  родственники давали на дорогу денег кто сколько мог. Денег собиралось немало. Такова была традиция. И вот мы уже в кафе. Сдвинули два столика, заказали вино, пирожное, мороженое. После второго фужера мы стали храбрыми и раскрыли девушкам свою военную тайну, тайну о том, что нас в армию никто не провожает и ждать из армии никто не будет. Одна из девушек тихо улыбнулась, задумчиво посмотрела на нас: « А хотите, мы вас проводим, и будем ждать из армии?»  Как бы спросила, или предложила она. Тут же поступило предложение  за это выпить.
До этого случая, как потом стало нам известно, никто из нас с девуш-ками не дружил и имел об этом смутное представление. Но девушки оказа-лись более решительными, и через пару минут под столом на моё колено легла горячая ладонь соседки, которая мне уже начинала нравиться. Она склонила ко мне на плечё кучерявую с большими голубыми глазами головку и жаркими губами прошептала на ухо: « Ночевать поедем ко мне».
 Настроение было более чем лирическое. Мы уже собирались уходить, как вдруг в кафе раскрылась настежь дверь и на пороге выросли два сержанта и лейтенант. Бегло осмотрев зал, они направились прямо к нашему столику. Сержант, беспардонно откупорил каким-то одному ему известным способом бутылку вина, которую мы собирались взять с собой, разлил по фужерам. Военные выпили. Девушкам предложили заняться своими делами, а нас забрали на призывной. Дорогой кратко рассказали  о том,  что через три-четыре часа отправляется эшелон, что мы зачислены в разные команды, но будем ехать в одном эшелоне.
На призывном царил хаос. Все шумели, кричали, собирали вещи. Военные бегали отыскивали в толпе своих, строили, зачитывали списки. За воротами призывного царила вакханалия. Огромная толпа родственников, друзей, знакомых, подружек рвались к воротам последний раз заглянуть своим в глаза, обменяться рукопожатиями, поцелуями. Где-то надрывно не умолкая играла гармошка, кто-то пел.  Женщины вытирали слёзы.  И вдруг, неожиданно наступила тишина. Из динамика послышалась  команда: « По командам становись»! Поскольку мы держались кучками и ждали эту команду, построение прошло быстро. Впереди колонны появился военный духовой оркестр. Послышалась команда: «Равняйсь, смирно, шагом марш»! Оркестр заиграл «Прощание Славянки», и колонна около полутора тысяч молодых, здоровых парней  двинулась по  улице Челюскинцев, проспекту Строителей, мимо Аппаратурно-механического завода к вокзалу. Провожающие, кто с радостью и шутками, кто со слезами на глазах двигались  рядом с колонной.
        Часов в восемь вечера нас посадили в эшелон, который состоял из плацкартных вагонов. Поезд направился в сторону «Алтайки». По вагонам прошёл приказ.  Окна зашторить, не открывать, по вагонам не ходить. По поезду прозвучал сигнал отбоя. Вокруг эшелона было выставлено охранение.
Проснулись рано утром. Поезд, отбивая ритм по рельсам, мчался в неизвестном направлении. Кругом был туман, предрассветные сумерки. Вдруг кто-то крикнул: «Смотрите, пацаны, кажется Семипалатинск проезжаем» Все прильнули к окнам. В тумане просматривались контуры станционных сооружений. Мимо проплыл вокзал.  Над входом висела вывеска «Семипалатинск». Поезд начал замедлять ход. Мы въезжали на мост через реку Иртыш. Через минут десять поезд снова набрал скорость и помчал нас по бескрайней степи. К вечеру на горизонте появились горы. Вершины серо-синей полоской то приближались, то удалялись. Был конец мая, и вся степь была покрыта разноцветным ковром из цветов. Каких расцветок только не было.  Синие ирисы, кукушкины слёзки, бирюзовые незабудки, алые пионы и маки, оранжевые огоньки и ещё много известных и совершенно неизвестных цветов.
Вечерело. В степи то тут, то там начали появляться огоньки. Темнело быстро. Раскалившиеся за день вагоны потихоньку начали остывать. В от-крытые окна потянуло ночной свежестью. Все начали укладываться спать…
 Поезд,  вдруг начал замедлять ход. Появился перрон, здание вокзала с вывеской «Джамбул». Поезд остановился. Наш вагон оказался напротив главного входа в здание вокзала. На перроне стояла толпа молодых людей. Среди них были девушки. Вдруг завязалась драка. Мы ринулись усмирять,  да не тут-то было. Вагон оказался оцеплен военными с автоматами. И драка, резко начавшаяся, так же резко прекратилась. На перрон из здания вокзала вышло несколько милиционеров. Выхватив пару человек из толпы, увели в здание вокзала. Остальные разбежались. Наступила тишина, и перед нами предстала южная ночь во всей её красе.
 Огромная луна светила так, что на расстоянии до двадцати метров можно было разглядеть листья на деревьях.  Где-то, совсем рядом орали на все голоса лягушки, трещали сверчки, скрипели кузнечики.  Сквозь запах железной дороги пробивались запахи ночных цветов…
В вагоне появился сержант, взял с собой троих парней и куда-то увёл. Вскоре парни вернулись с большой кастрюлей овсяной каши, мешком нарезанного хлеба. Учитывая, что с утра все остатки продуктов, взятых из дома,  или купленных в дорогу были съедены, каша оказалась чрезвычайно вкусной и почему-то её оказалась мало. Миски, ложки вылизали до блеска. От хлеба даже крошек не осталось. Около полуночи толпа угомонилась, и вагон засопел, захрапел на все лады…
Утро следующего дня нас встречало ярким солнцем, цветущей степью и белоснежными вершинами гор, склоны которых были алыми от цветущих маков. Дорога, в народе прозванная «Турксиб», извивалась змейкой в отрогах гор. Поезд часто замедлял ход. Иногда  можно было наблюдать из последнего вагона голову поезда…
Ближе к полудню поезд замедлил ход и остановился на перегоне.  Сопровождающие объявили о стоянке,  ориентировочно минут двадцать. Невдалеке  от железной дороги находились какие-то строения, среди которых просматривался магазин. Обычно в таких магазинах продавали всё  и товары повседневного спроса, и продукты, и одежду.
Несколько смельчаков ринулись к этой торговой точке пополнить запасы продуктами и спиртным. Затаренная толпа уже возвращалась. Вагоны вдруг дёрнулись. Раздался лязг сцепок. Поезд начал движение, медленно набирая ход.  Парни, цепляясь на ходу за вагоны,  лезли на крышу и пытались по крышам вагонов добраться до своего. Вдруг поезд резко затормозил. Кто-то сорвал стоп-кран. Оказывается,  в тамбуре последнего вагона курильщики увидели парня на рельсах с отрезанной ногой и сорвали стоп-кран. Как рассказывали очевидцы, когда прыгали с вагона на вагон на ходу, один парень сорвался и попал под поезд. На ближайшей крупной станции его увезла скорая помощь. А мы  под впечатлением  увиденного, ещё долго приходили в себя. После этого случая на всех остановках эшелон оцепляли автоматчики.
К вечеру прибыли на станцию Арысь, где произвели перецепку ваго-нов. Часть вагонов пошла в направлении Ташкента, а мы  глубокой ночью двинулись в западном направлении…
Проснулись рано утром. Поезд стоял на полустанке. Возле вагонов толпились местные жители, которые предлагали свои поделки из верблюжьей шерсти типа беретов, и ещё что-то такое простенькое в обмен на одежду, обувь. Особо у них ценились почему-то телогрейки.
Природа, окружающая нас,  была совершенно не знакома. Гор уже не видно. Кругом степь, отдельно стоящие деревья неизвестных нам пород. На деревьях сидели или перелетали с ветки на ветку птицы, которых мы ранее не встречали. Окрас пера, голоса были яркими, резкими. Поезд тронулся.
 Проехали Туркестан, Кызыл-Орду, и к полудню остановились в степи, не доехав несколько километров до белеющего вдали города. Выгрузились из вагонов, построились и направились к машинам. Солнце пекло так, что казалось ещё немного и кровь закипит. Железные кузова Уралов были нагреты так, что пришлось места сиденья накрыть оставшимися телогрейками. Тронулись вдоль посёлка. Кругом были глинобитные дома с плоскими крышами. Ограды у большинства домов отсутствовали. У некоторых домов стояли верблюды, ишаки.  Народу не было видно.  Выехали на бетонку и помчались, если семьдесят километров час можно так назвать. Кругом то вырастали как из-под земли, то снова исчезали современные громадные здания, то какие-то стандартные посёлки окружённые зелёными деревьями.  Вдруг на одном из перекрёстков машины встали. Нас попросили выйти предъявить вещи для досмотра. Досмотр был очень тщательный, ощупывали и проверяли абсолютно всё. После досмотра двинулись дальше. Через некоторое время появилось справа у дороги раскидистое дерево, какое-то сооружение, похожее на подстанцию, и, слева, как из под земли, вырос оазис. Машины повернули налево и, проехав метров стопятьдесят, встали возле контрольно-пропускного пункта. Нас ещё раз досмотрели и повели через территорию части в баню, которая располагалась за плацем. Плац гудел. Военные в неизвестной нам до этого момента форме, отрабатывали строевые приёмы. Все были одеты в панамы, рубахи с коротким рукавом, брюки с манжетами в низу и чёрные кожаные ботинки. Нам сказали, что форма называется Мабута, что строевым ходят прибывшие ранее нас призывники, что мы вместе с ними теперь называемся курсантами школы младших специалистов для работы на объектах Байконура. В бане нас постригли, помыли, выдали военную форму. Нам почему-то не досталось армейских ремней с бляхами и взамен, как временный вариант, выдали брезентовые брючные ремни. Отвели в столовую, накормили и развели по казармам. Мы с Анатолием Лункиным и Николаем Сёмкиным были зачислены в третью батарею, которая готовила телеметристов, радистов-телеграфистов.
Мы попали в армию в то время, когда на дембель уходил последний призыв, отслуживший три года и первый призыв, отслуживший два года. И как в таких случаях водится, между этими двумя призывами наблюдалась некоторая напряжённость во взаимоотношениях. Нас это тоже не обошло стороной. Заместитель командира  взвода старший сержант Кондратов Владимир уже отслужил три года, а старшина соседней батареи, к примеру,  два. Но на служебных отношениях, то-ли по уставу не положено, то-ли уровень воспитания не позволял, это никак не сказывалось.
После столовой нас привели в казарму, показали и рассказали где кто спит, у кого какая тумбочка, куда можно сложить личные вещи и средства гигиены, и предложили до вечера отдыхать, набираться сил, готовиться к завтрашнему дню… Мы с Анатолием расположились в курилке… Лёгкий ветерок хоть как-то обдувал окружающее нас пекло… На термометре, висевшем в тени, было сорок восемь градусов. Анатолий достал из нагрудного кармана пачку сигарет, закурил. Сидели молча, мысленно переваривали события последних суток. В курилку зашёл небольшого роста парень в военной форме с широкой жёлтой лычкой вдоль погона, оглядел нас пренебрежительно с ног до головы, и криво улыбаясь, выдавил – Сынки! Нука, быстро, дедушке сигарету! И прикурить! Анатолий взглянул на парня каким-то не понятным взглядом, спокойно затушил сигарету, бросил её в ведро. Мы встали и решили уходить… Парень повторил свои требования. Анатолий вдруг резко повернулся к нему и глядя прямо в глаза, достаточно конкретно, послал его на всем известные три буквы. Парня приподняло. Лицо его исказилось в злобе. Я не выдержал и резко ударил его в лоб между глаз. Он вылетел из курилки спиной в кусты, а мы с Анатолием ретировались на всякий случай в казарму…
Вечером объявили построение на вечернюю поверку. Прозвучала команда: «Равняйсь, смирно». Вдоль строя шли наш замкомвзвода Кондратов и с ним в тёмных очках военный, который часа три-четыре тому назад  улетел в кусты.  Военный остановился напротив нас с Анатолием, и кивнул головой в нашу сторону. «Курсант Лункин, Курсант Чубарнев, шаг вперёд. Взвод равняйсь, смирно! Курсанту Лункину и курсанту Чубарневу объявляю по три наряда внеочереди на хозработы. Курсант Лункин, курсант Чубарнев, на лево, в конец коридора шагом марш» - прозвучала команда Кондратова. Мы вышли из строя и направились в конец коридора. Следом за нами шёл Кондратьев и тихо, как бы поддерживая нас, говорил нам в спину: «Не могли вы ему ещё парочку хороших лещей навешать. Меньше бы выделывался, сопляк». Как мы потом выяснили, это был дембель – двухгодичник, старшина второй батареи…
Всем сыграли отбой, а нас с Анатолием и ещё нескольких проштра-фившихся отправили отрабатывать наряд на кухню в столовую. На кухне вокруг большого деревянного ящика с картошкой сидело человек семь-восемь таких-же как мы. Нам вручили ножи, табуретки и мы приступили к отработке наряда. Время летело быстро.  Уже начало светать, а картошки ещё оставалось по ведру на брата. Вдруг один из «бывалых» нарядников запрыгнул в ящик, с ним ещё пара парней и начали интенсивно топтать оставшуюся картошку. Сверху высыпали очистки и отнесли в мусорный ящик. В это время труба заиграла подъём… Мы бросили ножи и бегом побежали в казарму.
У казармы уже шло построение. Форма одежды – голый торс, трусы, ботинки. Мы с Анатолием как две вороны по полной форме. Командир отделения приказал: «Равняйсь, смирно! Шаагом марш!» Взвод двинулся в направлении КПП. Вышли на перекрёсток где вчера УрАл с нами, призывниками, повернул на лево. Последовала команда : «Стой! Равняйсь, смирно, вольно. Разойдись!» Мы разбежались по обе стороны дороги справить нужду. «Становись» - прозвучала команда –«Равняйсь! Смирно! Вольно! Бегом марш!» И мы строем побежали по бетонке в какую-то неизвестность. Кругом были пески, норки от тушканчиков, выгоревшая на солнце скудная растительность. Кое-где просматривались небольшие водоёмы заросшие камышом. Как нам потом объяснили, это остались артезианские  скважины после поисков питьевой воды. Для космодрома искали питьевую воду. Питьевой воды не нашли, а скважины оставили. Из каждой скважины текла вода с привкусом и запахом сероводорода. Пробежав три километра, мы выполнили несколько упражнений и, строем вернулись в казарму. Привели себя в порядок, заправили кровати и подготовились к утреннему осмотру. После утреннего осмотра, прослушав политинформацию, направились в столовую и на утренний развод части…
Так начинались будни армейской жизни. А поскольку мы были курсантами, то и будни нашей службы были насыщены до предела.
После утреннего развода наш взвод строем пошёл на полосу препятствий. Мы впервые увидели, что это такое. Младший сержант Тумак объяснил нам порядок наших действий на день, вплоть до отбоя. Нас подвели к перекладине. Послышалась команда: «Первая четвёрка на перекладину». Из четвёрки только один подтянулся раза три, остальные с трудом по разу. Сильно расслабляла жара, и выпитая вода. Из взвода нашёлся один, который подтянулся раз семь, не смотря на то, что до призыва в армию мы подтягивались десять – двенадцать раз. Перешли к брусьям. Брусья были сварены из труб и покрашены краской не понятного цвета. Здесь дела обстояли немного лучше. Менее трёх раз никто не отжался. Потом по кругу качнули пресс, отжались. Попрыгали в длину, высоту. Бросили гранату. Тумак записывал в свою тетрадь результаты каждого курсанта. И в конце попробовали полосу препятствий. Уже после третьего-четвёртого препятствия ноги становились ватными, дыхания не хватало… Горячий воздух обжигал горло. Дышать приходилось сквозь зубы. Полосу прошли с горем пополам. Построились, и, строем, пытаясь бежать в ногу, пробежали три километра. Остановились у входа в казар-му. Последовала команда: «Равняйсь, смирно, вольно, разойтись. Привести себя в порядок». Мы рассредоточились кто в очередь к крану с водой, кто в курилку. И только курсанты, отслужившие пару трое суток, первым делом почистили ботинки, сняли рубахи и умылись по пояс. Быстро оделись, поправили форму, и , только после этого присели отдохнуть. Не прошло и пятнадцати минут, как появился Тумак. Последовала команда: «В одну шеренгу становись! Равняйсь! Смирно!». Мы замерли в строю. Слышно было как муха и пару ос жужжали у водопойного крана. «Подбородки поднять выше. Взгляд параллельно подбородку должен смотреть на уровне окон второго этажа. Глаза должны смотреть прямо.» - сделав пару шагов, сказал «Ну где-то для начала пойдёт». Зашёл с тыла «Правую ногу на носок ставь!». Мы вы-полнили команду. «Левую ногу на носок ставь!». Потом прошёлся перед строем, подёргивая каждого курсанта за ремень… После этого последовала команда: «Курсант Лункин, курсант Чубарнев, и ещё человек десять… Выйти из строя! Взвод равняйсь, смирно. Курсанту…» - перечислил по фамильно, «Объявляю по два наряда на работу! Не слышу».  Мы в разнобой «Есть два наряда на работу» «Вольно. Разойдись». Пришлось чистить ботинки, подтягивать ремни, поправлять форму. Армия есть армия. Нянчиться с нами здесь не будут. Эта истина ускоренными темпами начала до нас доходить.
Наступили первые выходные. Офицеры в субботу после обеда уехали на автобусе по домам. Остался дежурный по части и наши командиры-инструктора сержанты и старшины. После обеда нас построили и зачитали результаты утреннего забега. Марш-бросок проходил в полной боевой нагрузке. Бежали  вдоль дороги шесть километров, проваливаясь по щиколотку, а местами и глубже в пески, изрытые тушканчиками и другими местными обитателями пустыни. Преодолев первую половину маршрута, развернулись и побежали в обратную сторону. В горле першило. Появился привкус крови. Начали отставать высокие, на первый взгляд крепкие парни. Они оказались менее выносливыми. Последовала команда их не бросать. Подхватили под мышки и потащили в общем строю. На финиш пришли одной командой. Никого не потеряли. Немного не дотянули до норматива второго разряда ВСК (военно-спортивного комплекса).
По результатам забега наш взвод оказался на первом месте в батарее. И нам, ввиде поощрения, предоставили первую половину воскресного дня в личное распоряжение. Командир отделения объяснил как мы могли бы рационально использовать это время с пользой для себя. Оказывается, для того, чтобы не парить ноги в свободное от службы время в ботинках, можно носить тапочки. А поскольку тапочек в местный военторговский магазин не завозили, мы должны были их изготовить сами. Нам подсказали, что в южном направлении от части, примерно в одном километре, находится артезианская скважина, а по дороге к ней небольшая свалка с остатками материалов после строительства и ремонта объектов части.
Воскресным утром, после завтрака, мы всем взводом двинулись в указанном направлении. Минут через пятнадцать – двадцать мы наткнулись на небольшую свалку. Пройти её просто не представлялось возможным. Она располагалась прямо у дороги. Чего здесь только не было… И разноцветные пластиковые и тканевые оболочки от кабелей, и куски самих кабелей, и куски брезента, и прорезиненная ткань и много ещё другого. Набрав необходимое количество разного материала для изготовления тапочек, двинулись дальше, к видневшимся метрах в трёхстах камышам. Из большой лужи воды торчала загнутая буквой г труба, из которой постоянно лилась вода с запахом сероводорода. На берегу было брошено несколько досок. Мы быстро разделись и плюхнулись в воду. Вода была прохладной, почти прозрачной. Глубина была в среднем по пояс. Для нас это была находка. Немного поплескавшись, решили всполоснуть форму и бельё. У кого-то из ребят нашёлся кусок мыла. Намылив робу, начали её полоскать. Эффект для нас был неожиданным. Вода с сероводородом вымывала любую грязь вплоть до жирных пятен. Прополоскав робу и бельё, ещё раз искупавшись, потихоньку двинулись в часть…
Примерно через месяц, в результате интенсивных тренировок и самостоятельных занятий наш взвод уже поголовно выполнял нормативы по боевой и физической подготовке не ниже второго разряда ВСК. Да и по остальным предметам показатели хотя и не зашкаливали, но были достаточно весомыми. После очередных стрельб нам сообщили, что через пару-тройку дней мы будем совершать самый главный воинский обряд – принимать присягу на верность Отечеству. К этому дню готовились абсолютно все. На территории части, в казармах был наведён идеальный порядок. И вот утром на построение части нас вывели в парадной форме на плац. Торжественно под оркестр вынесли знамя части. Командир зачитал приказ и мы с поднятым настроением и каким-то до этого неизвестным чувством по команде начали выходить из строя, чеканя шаг подходить к импровизированной трибуне, и, держа в одной руке автомат, в другой текст присяги, внятным, чётким голосом читать:
«Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооруженных Сил, принимаю присягу и торжественно клянусь быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников.
    Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству.
    Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины - Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооруженных Сил, я клянусь защищать ее мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.
    Если же я нарушу эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся».
После этого текст присяги передавался командиру, ставилась подпись в ведомости регистрации присяги, преклонялись, целовали знамя, и с чувством исполненного долга возвращались в строй. Когда последний курсант зачитал текст присяги наступила тишина. Стало слышно как шумит ветерок в листве деревьев. Прозвучала команда: « Часть равняйсь! Часть смирно! Приготовиться к торжественному маршу!» Мы замерли, прижав плотно к груди автоматы. «Повзводно, первый взвод прямо, остальные на лево. Шагом марш!» Устанавливая ритм шага застучали барабаны, затем оркестр заиграл Прощание Славянки. После праздничного обеда всех распустили отдыхать. После принятия присяги время полетело ещё быстрее. Через пару месяцев нужно было сдавать экзамены по специальности, боевой, физической и политической подготовке.
Когда нас везли эшелоном в армию, в купе познакомился с парнем из нашего района, которого раньше не встречал. Был он родом из Костина Лога. Общительный. Хорошо играл на гитаре и очень хорошо пел. Звали его Владимир. Когда нас на станции построили и развезли по частям мы вроде как потерялись. А во время принятия присяги увидели друг друга. И естественно уже вечером того же дня общались. Он ещё в поезде рассказывал о том, что у него на гражданке осталась девушка-красавица, что зовут её Зоя, и что она обязательно будет его ждать и дождётся. И вот, спустя почти месяц, мы встретились. Он достал из кармана пачку писем и начал мне их читать. Письма были написаны Зоей. Они были пронизаны любовью и нежностью. Дочитав последнее письмо, он начал рассказывать о своих чувствах к ней. И только когда наступило время расходиться, он вдруг замолчал, а потом сказал, что он в соседней пятой батарее учится на теплотехника, и что в ноябре их будут распределять по воинским частям. После этого мы встречались с ним редко. Но при каждой встрече он доставал из кармана письма от Зои и не читая, наизусть пересказывал их.
Так незаметно пролетели четыре месяца. И вот мы уже сдали экзамены. Показали и доказали на что мы пригодны для защиты Отечества и готовы отправиться в воинские части для прохождения дальнейшей службы. Но нас задержали в части ещё на пару месяцев. Пока не сдадут экзамены радисты, телеграфисты и засовцы, мы должны за них ходить в наряды, в караул, заниматься подготовкой к зиме. Практически мы были уже свободными бойцами и действовали в рамках присяги и устава Советской армии. Ездили на какую-то площадку разгружали вагоны с овощами, с квашенной капустой, солёными огурцами и зелёными помидорами. Соленья почему-то привозили в трёхсотлитровых неподъёмных бочках. Ходили в караулы. У меня были два любимых поста: - склад гарючесмазочных материалов и продовольственные склады. На первом интересно было тем, что там, в углу у какого-то сарая стоял  столб, на котором болтался и скрипел единственный  фонарь. Ночью, когда дул пронизывающий ветер, можно было встать спиной к сараю с подветренной стороны и вся территория склада, освещённая этим фонарём, была как на ладони. При этом, я оставался в тени. На втором наоборот, вся территория по периметру была очень хорошо освещена и надёжно огорожена. Можно было спокойно ходить по маршруту и быть уверенным, что в случае чего, никто ничего в спину не воткнёт.
 За время прохождения службы в учебной части начинаешь понимать и ценить мужскую дружбу. Понятия Родина, отечество, честь, совесть обостряются на столько, что любая попытка посягнуть на эти священные понятия вызывает взрыв эмоций и желаний подавить эти попытки. И если требования командиров, в начале нашей службы вызывали отрицательные эмоции, когда нас через силу заставляли делать то что нужно было делать, а не то, что хотелось нам, то в конце учёбы, возмужав и встав с ними на одну ступеньку, начинаешь понимать, что сегодня да, я смогу защитить реально себя, свою семью, свою Родину, а не на пантах, как это было до этого.
Морозным ноябрьским утром нам приказали построиться с вещами. Старшина батареи  проверил ещё раз наличие у нас всего необходимого. Посадили в машину и повезли в направление воинской части, где нам предстояло проходить дальнейшую службу. Службу на уже реальных действующих объектах, а не в учебных классах. Но это уже другая история.