Муравьев-Амурский. Часть 4. Гл. 2

ГЛАВА 2. Русский дипломат Николай Игнатьев

Итак, китайскую эстафету от графа Николая Муравьева принял блистательный дипломат и разведчик Николай Павлович Игнатьев. Его роль в истории присоединения Приморья недооценена. Между тем, деятельность Н. Игнатьева напоминала не дипломатическую волокиту, а захватывающий детектив. Для любителей детективного жанра изложим чехарду несусветных приключений и опусов, по пятам преследовавших молодого дипломата на протяжении двух лет. Сначала о герое запутанной истории подписания Пекинского договора, решившего предназначение одного из красивейших и важнейших регионов планеты.

В 1832 году в семье Игнатьевых, близкой к царской фамилии, родился мальчик Коля, показавший в Пажеском корпусе блестящие способности. Как лучший выпускник заведения, он был вписан на Мраморную доску, на которую четверть века назад была занесена фамилия его предшественника Николая Муравьева. Выдающиеся результаты Игнатьев показал и в Николаевской военной академии, которую окончил с серебряной медалью, притом, что золотые медали в учреждении не вручались, а серебряные за двадцать лет получили всего-то два выпускника, включая Игнатьева. Потенциал личности выше некуда, оставалось его направить на пользу дела.
 
Началу карьеры послужило назначение молодого офицера военным атташе в Англию, где он под прикрытием официальной должности с головой окунулся в деятельность разведчика, полную опасностей и тревог. Его интересовали новейшие виды оружия. В Россию потекли описания, чертежи и даже оружейные образцы. В Париже боец невидимого фронта добыл сведения о предстоящем вторжении англо-французских войск в Китай, еще не предполагая, какую роль сыграет сам в новом походе Антанты. На дворе стоял 1856 год, и до решающих событий, в которых победителем выйдет русский дипломат, оставалось чуть-чуть.
 
Затем в дипломатическую деятельность вмешалась лошадь, устроившая Игнатьеву падение на скаку с переломом ноги. Весь следующий год неудачливый наездник ездил по странам Европы, залечивая рану и набираясь знаний перед новыми испытаниями. Испытательный срок ему был определен на переговорах в Средней Азии, проведенных на грани выживания. На переговорах в Хиве его ждал полный провал и требование Хана возвратиться в Россию, однако, упрямый дипломат с навыками разведчика пренебрег предписанием и с риском для жизни пробрался в Бухару, где в блужданиях и передрягах заключил выгодный торговый контракт. В Петербург из Оренбурга уже была отправлена депеша о гибели Игнатьева, когда он после десятимесячных скитаний неожиданно объявился в России, живой и невредимый, еще и с подписанным договором. За такой успех двадцатисемилетний дипломат получил генеральское звание. Отличившемуся дипломату, работающему на грани фантастики, дали новое поручение из разряда безнадежных на проведение переговоров с Китаем, на которых ему предстояло  добиться ратификации Айгунского договора и, по возможности, окончательно урегулировать границу по Уссури, хотя надежды на продвижение не было никакой.
***
Итак, по порядку. Летом 1860 года двадцатитысячный корпус Антанты готовился к походу на Пекин. Для России была невыгодна победа любой стороны. Если победят китайцы, они окончательно откажутся от Айгунского договора, если англо-французы, то они сами могут занять Приморье вместе с Амуром, что не устраивало и Китай. К тому же, побежденный Китай утратил бы свободу в международных делах, в том числе и на переговоры с Россией.
 
Переговоры, затянувшиеся на год с лишком, по настоянию русской делегации, проводились на территории Русского подворья в Пекине, но это достижение долгие месяцы оставалось первым и последним. В первый же день дипломат потерпел сокрушительное поражение. Игнатьеву было заявлено, что Айгунский договор не ратифицирован, что он  является недействительным, а князь И-шань, подписавший договор самовольно, наказан, хотя и не казнен по причине прошлых заслуг и родства с Богдыханом. И вообще, пусть русский дипломат заберет к себе И-шаня и отвезет в Россию. Следующим днем опального князя привезли в Русскую миссию, но Игнатьев отказался принять китайского заложника. Изнурительные переговоры и отсутствие в них перспективы приводили Игнатьева в отчаяние. Доходило до того, что Су-шунь, родственник императора, возглавлявший китайскую делегацию, в ярости швырял свиток с текстом Айгунского договора на пол, как пустую бумажку. Тупик, и письма до Петербурга ходили по четыре месяца.
 
Из Пекина Игнатьев просил правительство начать движение в Маньчжурию; губернаторы Приамурской и Приморской областей Буссе и Казакевич также были настроены «пострелять маньчжур», но Муравьев  охлаждал их пыл: «нашими выстрелами мы будем убивать простой народ, который к нам и не враждебен, а мандарины уйдут безнаказанно. … Нет причины стрелять, когда мы все то делаем, что хотим, и пролагаем границу, где желаем». Припомним, на Кавказе генерал Анреп, хорошо зная Муравьева, был уверен, что он «не пустится необдуманно ни на какое предприятие». Китайцы видели в России защиту от европейских колонизаторов, и Муравьев шел навстречу  добрососедству с ними. Зато он оказал мирную поддержку Игнатьеву, разбив под носом у китайцев два военных поста – Владивосток и Новгородский – в лучших гаванях залива Петра Великого. Чем бы опиумные войны ни кончились, Россия уже находилась на берегу Японского моря.

Мирное заселение дальневосточных земель не ослабевало. В шестидесятом году двести сорок крестьянских душ образовали четыре селения, из них пятьдесят душ поселены  в Приморской области, за которую еще бился Н. Игнатьев. В Приморье направлен  Енисейский гарнизонный батальон и пятьсот человек каторжных, о которых с почтением отзывался граф Муравьев: «эти штрафные молодцы, просто учителя для казаков, даже лодки строить, рыбу ловить и баржи с мели снять». В Приамурье поставлено одиннадцать новых селений, построено восемь школ, население на Амуре составило девять тысяч человек.
***
В сложившейся обстановке на китайских переговорах министр Горчаков, с подачи графа Муравьева, указал Игнатьеву примкнуть к наступавшим англо-французским союзникам, выступая в качестве миротворца,  и требовать от Пекина уступок в обмен за свои услуги. Проще говоря, ловить рыбку в мутной воде. Игнатьев настроился на поездку, но его не выпускала охрана китайцев, сообразивших не допускать переговоров русского дипломата с европейцами. А вот учить разведчика побегу из охраняемой зоны не требовалось. В назначенный час казачья группа выехала из подворья, за ней – игнатьевские носилки с паланкином, но в воротах вдруг сломались колесные оси телег, кони вздыбились, посеяв панику. Стражники бросились к поломанным телегам, потом к завешенным носилкам, оказавшимся пустыми, тогда как Игнатьев, переодетый в форму казачьего офицера, в суматохе незаметно ускользнул за ворота. Он добрался до театра военных действий, где и передвигался за экспедиционным корпусом, вступая в поочередные переговоры с той и другой воюющей стороной.

Началась двойная игра. Дипломат входил в доверие каждой из сторон, играя на их слабых местах и подчеркивая собственную миротворческую роль. Китайцев убеждал, что может остановить наступление противника, союзников доверительно «просвещал» по восточным обычаям и вводил их в заблуждение, уверяя, что Россия и Китай уладили пограничные вопросы, а китайцы собирают войска для упорного сопротивления. Научил союзников восточному этикету представляться Богдыхану на коленях и с тремя земными поклонами лбами о пол. Знание обстановки и европейских языков, светские манеры и дипломатический такт  русского дипломата располагали командование корпуса к общению. Все равно, иных посредников у них не имелось.
 
Собрав силы, союзники пошли на Пекин, за ними – русский посредник. Он принимал жалобы от населения, пострадавшего от бесчинств захватчиков. Согласовав с командованием корпуса свои услуги по защите населения от мародеров, он организовал раздачу китайцам листовок с надписью «Христианин», которые надо было наклеивать на ворота. К удивлению китайцев, «белые бумажки» по охране от мародеров сработали! За необыкновенные способности китайцы дали русскому посреднику имя И-дажень, что означало «сановник-И», стало быть, Игнатьев.

В середине августа Игнатьев сорвал начавшиеся было прямые англо-китайские переговоры, подсказав командующему корпусом лорду Эльджину запросить письменные полномочия от члена Верховного совета Китая Гуй-Ляна, каковых у переговорщика не оказалось. «Имитацию китайских переговоров» он истолковал попыткой  выиграть время для подготовки к боям. В конце августа китайская армия была разбита, но отряд парламентеров  корпуса оказался в плену, часть из них за неисполнение объявленного перемирия казнена, а тринадцать человек спасены Н. Игнатьевым. Спасение парламентеров убедило союзников в том, что русский посредник им необходим. Китайской стороне он дал совет в целях безопасности Богдыхана вывезти его в надежное место из Пекина. Так и метался посредник  между  двух сторон, улаживая конфликты в интересах третьей стороны.
 
В ярости за устроенную казнь союзники ринулись на Пекин, по пути разграбили императорский дворец Юаньминъюань с его фантастическими богатствами и затем сожгли, чтобы произвести на китайцев «необходимое впечатление». В сентябрьском сражении у моста Балицяо, что под Пекином, китайцы потеряли до трех тысяч человек и были окончательно разгромлены. Император бежал, но тут к лорду Эльджину  явился  Игнатьев с предложением подумать, с кем же ему придется подписывать договор о мире с выплатой контрибуций, если страна окажется без  управления. Кто и каким образом будет создавать новую власть? Лорд Эльджин согласился с доводами и остановил корпус под  пекинскими стенами, оговорив символический вход в столицу ограниченного отряда союзников через центральные ворота. Дальше русский дипломат выкинул новый фортель и на правах победителя первым вошел в город во главе отряда союзников. Китайцы кинулись к И-даженю с просьбой о посредничестве и смягчении союзных требований в наступившей критической обстановке. Сановник-И пообещал им содействие по девяти пунктам прошений из десяти взамен под письменные обязательства по утверждению заключенного Айгунского договора и заключению нового договора с уступкой России Уссурийского края.  За чудесное спасение Пекина от разгрома и разграбления, какое только что случилось с дворцом Юаньминъюань, сбежавший император дал согласие.

Переговоры коалиции с Китаем проходили на посреднической территории Русской миссии, куда Игнатьев после недавнего бегства вернулся на правах победителя. При возникающих затруднениях договорного процесса обе из сторон обращались за помощью к Игнатьеву. Союзники и китайцы сами удивлялись способностям русского И-даженя, которому едва исполнилось всего-то двадцать восемь лет. Одновременно в великой тайне от союзников там же, в Русской посольской миссии, готовился разграничительный договор между Россией и Китаем. Мастер закулисных манипуляций едва успевал перемещаться по  переговорным помещениям, отбывая от одной делегации под предлогом «передохнуть», чтобы объявиться в другой. В середине октября 1860 года подписаны кабальные для Китая Пекинские конвенции с европейцами,  которые, опять же по совету Н.П. Игнатьева, заподозрившего что-то неладное, отбыли в Тяньцзинь под защиту своих войск, освободив пространство для русско-китайских сношений.
 
Газета «Дейли-Телеграф» была откровенна: «Китайцев надо научить ценить англичан, которые выше их и которые должны стать их господами». По заключенному договору, империя Цин платила многомиллионную контрибуцию, расширила легальную торговлю опиумом и обязывалась предоставлять китайских кули в качестве рабочей силы на продажу в английские и французские колонии. Доход европейских дельцов от опиумной торговли в Поднебесной исчислялся триллионом долларов по нынешнему курсу. Китай превратился в полуколонию и был выбит из колеи на полный век, а опиумный кризис растянулся на многие десятилетия, пока в стране, при решительной поддержке Советского Союза, не установился коммунистический строй.
***
В Русскую миссию прибыл младший брат Богдыхана князь Гун Цин Ван, исполнявший в отсутствие императора  его обязанности. Ровесники быстро договорились, и второго ноября состоялась церемония подписания русско-китайского договора, вошедшего в историю под названием Пекинского. Блистательный ум Игнатьева,  молодость и присущий ей авантюризм  решили исход Приморского края. Именно с этого дня Россия стала великой морской державой,  и Мировой океан широко и вольно плескался перед ее порогом.
 
Итоги великого дальневосточного передела подводил крупнейший мыслитель эпохи Фридрих Энгельс: «Когда Англия решилась идти войной на Пекин, и Франция примкнула к ней в надежде получить что-либо, Россия, отбирая в этот самый момент у Китая территорию, по величине равную Франции и Германии, вместе взятым, и реку протяжением с Дунай, в то же время ухитрилась выступить в качестве бескорыстного покровителя слабого Китая, а при заключении мира сыграть роль чуть ли не посредника… Война оказалась выгодной не для Англии и Франции, а для России». Мыслитель, как всегда, прав. В роли покровителя Китая выступил генерал Муравьев, а в роли посредника – другой генерал, Игнатьев, и без всяких «чуть ли». Два кудесника русского царя без единого выстрела принесли России больше выгод, чем вся европейская армия за годы захватнических войн.

 Самое удивительное в том историческом переделе земли состояло в том, что Китай, как государство, Уссурийский край и не утратил, поскольку он формально не принадлежал Поднебесной и не заселялся китайцами, считаясь наследством правящей династии Цин в качестве заповедника. Уссурийское королевство площадью в полмиллиона квадратных километров перешло в наследство от маньчжурской династии к русской монархии, но с наследствами бывают и не такие чудеса. Китайский император Ичжу умер через год в возрасте тридцати лет то ли от охватившей его печали после утраты наследного заповедника, то ли от летнего зноя. Николай Игнатьев за блестящие результаты в переговорах удовольствовался званием генерал-адъютанта, титулом графа и тремя орденами. В Кяхте, на обратном пути из Китая, ему торжественно преподнесли Памятный адрес с подписями доброй сотни сибирских купцов. С Китаем открылась торговля.
 
Затронутая история Уссурийского края уводит нас в глубину веков, а если там покопаться, то окажется, что исконный Китай – это далеко не Маньчжурия, а покоренная маньчжурами страна. Вот парадокс, особенно, если учесть, что на сегодня маньчжуры – лишь этническая группа, ассимилированная китайцами, а ее численность около десятка миллионов человек. Но четыре века назад все было по-другому. Тогда-то тунгусо-маньчжурские племена, известные под именем чжурчженей, объединили разоренных кочевников и крестьян в мощное государство, народы которого стали называться маньчжурами.  Где жили, теми и назвались. Воинственная династия Цин завоевала народы Тибета, Монголии, этнического  Китая, еще  и обложила данью прилегающие страны.
 
Важный исторический фактор состоит в том, что при первых появлениях русских отрядов В. Пояркова и Е. Хабарова на Амуре маньчжуров не было, и не только на левом, но и на правом берегу до пятисот километров к югу от реки. Один из русских острогов стоял по реке Уссури в семистах километрах южнее Амура. Не было там и этнических китайцев, которым династия запрещала проникать в Маньчжурию, не подпуская их к вожделенному Уссурийскому наследству. Так что граф Муравьев-Амурский не захватывал амурские земли, он только возвращал их; это Россия, напротив, уступила маньчжурам правые берега рек Амура и Аргуни, входившие в семнадцатом веке в состав Албазинского воеводства. На том и основывался Муравьев, намереваясь присоединить правобережье Амура и Аргуни. Даже на пороге самораспада империя Цин отказывалась признать границу с Россией по Амуру, требуя отвести  себе весь Забайкальский край. Вот упрямый народ.
 
Граф Н.Н. Муравьев-Амурский в письме князю А.М. Горчакову чрезвычайно высоко оценил китайскую эпопею Игнатьева: «Теперь законно обладаем и прекрасным Уссурийским краем, и южными портами. Все это без пролития крови, уменьем, настойчивостью и самопожертвованием нашего посланника, а дружба с Китаем не только не нарушена, но окрепла более прежнего. Игнатьев превзошел все наши ожидания». По Уссурийскому, или Приморскому, краю, следует признать, что он упал России манной небесной. В своем последнем письме, отправленном из Иркутска Михаилу Корсакову, Муравьев выражал удовлетворение переустройством Востока: «Благодаря Игнатьеву, совесть не грызет меня за китайские дела».