Кусок мяса 9. Часть 2

- Иван Сергеич, посмотри, тут вроде брать больше нечего. Окинь своим зорким взглядом! - зычным голосом позвал один мужик, крепкий и здоровый, как шкаф. Его говор сразу выдавал в нем простолюдина.

На его зов в дверном проёме возник человек среднего роста, одетый с бОльшим лоском, чем другие, - видимо, идейный вдохновитель и вожак. Он тоже держал наган наизготове.

- Да, пожалуй, пора уходить! - скомандовал он.

Тот, что звал его, замялся.

- Я, правда, ещё бы рамочками с фотографий поживился. Какие-то они, кажись, больно серебряные.

Взгляд предводителя упал на комод, туда, где стояли портреты. Потом медленно перешёл на Машеньку, но, видимо, не найдя в ней ничего для себя интересного, перекинулся - на Петра. И на нём замер.

- Пойди прочь, Митрофан! - прорычал он.

- Да не ори ты! Рамочки-то уж, извольте, возьму... - попытался протестовать «шкаф».

- Итак много взяли! Надо сматываться, пока полицейские не подоспели!

- Хе-хе, ищи-свищи теперь своих полицейских, как ветра в поле! - рассмеялся Митрофан, но все же послушался и вразвалочку вышел вон.

Зрачки сквозь узенькую щелку прищура буравили Петра, как будто пытаясь узнать в нем кого-то. Жестко очерченный рот на ни мгновение не смягчился, но в глазах носилось какое-то смятение. По всему можно было сказать, что они с Петром - ровесники, только этот был щупловат и какой-то сутулый. Пётр позволял себя рассматривать, потупив взор, - он знал, что дерзкий взгляд для налетчиков - это как красная тряпка для быка.

Мужчина убрал пистолет в карман, приблизился к столу, потом - к комоду, где на несколько минут застыл возле одной фотографии.

- Что это за фотография?

- Это моя детская фотография, - хрипло сказал Пётр, - на ней изображён я и мой друг.

- Ваш друг? - удивился мужчина. - Вы до сих пор считаете другом того, чей отец расстрелял вашего отца?

- Ваня, это ты? - тихо проговорил Пётр.

- Да один черт теперь знает, кто я, - досадливо ответил мужчина, - могу сказать одно: у меня тоже была такая фотография...

С лестницы вдруг раздался выстрел, и тут же плач хозяйки соседней квартиры оборвался. Наступила тишина, от которой заломило барабанные перепонки. Только слышно было, как задрожала маленькая фарфоровая чашечка в руках Машеньки.

Тут же, в комнату, немного запыхавшись, вошёл человек, распространявший резкий запах пороха. Локтем вытер капельки пота со лба и нервно хохотнул.

- А это легко оказалось! Пиф-паф, и все, и никто глотку не дерёт! Я уже устал от неё, а вы?

За плечом он держал увесистый мешок награбленного соседкиного добра. Пётр мельком взглянул на Машеньку: она была белее скатерти, расстеленной на столе, - но перед ее мужеством стоило преклонить голову.

- Этих будем решить? - сказал вошедший, которому, как чувствовал Пётр, ничего не стоило теперь и в них разрядить обойму.

Вожак молчал.

- Ты же сам говорил, что надо убивать этих паразитов! Поспорили же даже! Не хочешь руки пачкать, так давай я, - мне ничего не стоит. Ты же знаешь, у меня с ними личные счёты...

- Нет, я сам! - сказал вдруг вожак тоном, не терпящим возражений. - Спускайтесь! Я вас догоню.

- А вдруг помочь надо? - не унимался его собеседник. - Вдруг слабинку дашь?

- Спускайтесь! - зарычал Сергеич.

Тот, что стрелял в соседку, осмотрел его недоверчиво и повиновался нехотя, - дисциплинка была на высоте в этих «боевых единицах».

Убедившись, что товарищи отошли на безопасное расстояние, мужчина сказал:

- Как живешь, Петя?

- Да вот, как видишь, - каждый день, как на пороховой бочке.

- Воевал? - спросил вновь мужчина, бегло оглядывая увечья Петра.

- Служил, - отчего-то сказал Пётр. - Ты-то как?

- Да, как видишь! Я все больше по тылам мыкаюсь... Ну ничего, набираем силушку, Временное правительство скоро скинут, вся власть отойдёт пролетариям...

Мужчина отвернулся и походил по комнате, не зная больше, что добавить. Потом достал из кармана пистолет, встал напротив Петра и впился в него глазами.

- Как странно повторяется история, да? - задумчиво проговорил он. - Как думаешь, Петя, можно ли разорвать этот порочный круг?

- Можно, - отозвался Пётр, но его голоса уже не было слышно за грохотом выстрела, потом - второго. Машенька закричала. Комнату заволокло дымом.

Когда дым рассеялся, Пётр распахнул глаза и увидел перед собой Ивана, присыпанного штукатуркой. Пыль и плоские крохотные соринки, кружась в воздухе, ещё падали с потолка, где зияло две чёрных дыры от пуль, предназначавшихся Петру и Марии. Это в их груди должны были бы сейчас зиять эти крохотные, смертельные отверстия, но, о чудо, - они оба дышали, глубоко, с жадностью загоняя в легкие этот воздух, пусть гнилой, пусть провонявший порохом, - но который теперь казался им самым сладким воздухом в их жизни.

- Если можешь, уезжай, Пётр. Не знаю, смогу ли я в следующий раз, если судьба снова сведёт наши пути-дороженьки, сделать то, что сделал сегодня. Не поминай лихом Ивана Лисицина...

С этими словами он вышел вон. Машенька в слезах, хлынувших, наконец, из её огромных, напуганных глаз, кинулась в соседнюю квартиру, где без чувств, но ещё живая, лежала на ковре окровавленная женщина. Сработала годами выработанная реакция, и Машенька принялась оказывать первую помощь, а, когда опасность миновала, побежала вызывать карету скорой помощи. Женщину удалось спасти.

Тем временем Пётр подошёл к окну и смотрел, как навсегда удаляется по дороге в неизвестность друг его детства, его Ванечка, который, вопреки отцовскому проклятию, спас сегодня трёх человек.

Руки судорожно дрожали от пережитого напряжения, но губы покрыла улыбка, впервые за последние годы такая блаженная, какая бывает только у детей.

Продолжить чтение http://www.proza.ru/2019/02/01/1596