Этюды в серых тонах. Кювет

Кювет

Осенью всех младших научных сотрудников и приравненных к ним лиц НИИ детской физиологии АПН СССР, как, впрочем, студентов, аспирантов и других не занятых в социалистической экономике граждан страны, от которых не зависело выполнение очередной пятилетки в четыре года отправляли в колхозы и совхозы собирать урожай.
Толку от тощих, несуразных очкариков-соискателей и наманикюренных, хлопающих наивными ресничками девчушек , смотревшихся в выданных на временное ношение прожженных, потерявших изначальный колер телогрейках последних размеров, как остатки армии Бонапарта лютой зимой 1812 года, было немного. Приданные силы вязли в непролазной грязи, тонули в грандиозных по размерам и глубине лужах и всей бригадой за день собирали столько картошки, сколько потомственная колхозница Груша в одиночку за полчаса.

На работу в НИИ я попал случайно. Научная деятельность меня не интересовала, и поэтому основным занятием в институте стал ежедневный преферанс в запертой лаборатории в компании из двух сотоварищей - тихого алкоголика Гоши, двенадцатый год пишущего диссертацию на какую-то мудреную биомеханическую тему и до коликов правильного по жизни Сереги, тоскливо дожидающегося апробации.

…В один из дождливых осенних дней в лабораторию ворвался секретарь комсомольской организации и, бессовестно оторвав нас от очень мудрого мизера с одной "восьмеркой" и чужим ходом, сообщил мне о командировании в Можайский район для оказания посильной помощи советскому сельскому хозяйству.
В совхоз ехали на убитом ЛиАЗе. Наспех сформированная бригада, следуя укоренившейся традиции, упилась в хлам уже до Голицыно и, по при прибытии на место, напоминала группу постоянных клиентов медицинского вытрезвителя, наспех поднятых с коек и расставленных у вертикальных опор.

Утром в барак, где нас разместили, пришел местный бригадир, прочитал матерную лекцию по правилам поведения на угодьях и в местах проживания и погнал непохмеленных "шефов" в поле с кормовой свеклой. До обеда мы вдесятером загрузили корнеплодами одну машину. Вторая так и не пришла. К двенадцати появился бригадир и сказал, что можно идти обедать. По дороге, хлюпая сапогами мимо местной автобазы, я обратил внимание, что вся ее территория буквально кишела разными грузовиками.
- Странно… - сказал я бригадиру. - В поле работает одна машина, а на базе полсотни на приколе отдыхают. Сломаны что ли?
- Не… - протянул бригадир. - Ездить некому… Почти все шофера лишены прав за пьянку. Беда… Прикомандированные в основном ездят.

Пили в совхозе по-страшному. Пили все, что горело и лилось - отвратительную александровскую и шацкую водку, фиолетовый, пахнущий прелым турнепсом вермут, мутное, с хлопкообразным осадком пиво и, конечно, всенародный напиток "Агдам" по 2 рубля 02 копейки за 0.7 литра. Пили на рассвете и на закате, в будни и праздники, из граненых стаканов и из горлышка. Сидя, стоя и даже лежа. Когда совсем не было денег, пили одеколон "Шипр" и огуречный лосьон.
Особой, негасимой любовью местного населения пользовался гороховый самогон, изготавливаемый бабкой Нюрой по уникальной технологии и продававшийся в любое время суток через дырку в заборе по рублю за поллитра. Это, с позволения сказать, ликеро-водочное изделие мутной консистенции обладало синеватым оттенком, удушающим хлорпикриновым запахом и убойным действием. После двух стаканов "гороховки" даже самые стойкие потребители данной продукции впадали в глубочайшую нирвану с параличом мыслительно-разговорных функций организма и полной невозможностью совершать какие бы то ни было телодвижения. Похмелье же было сравнимо с тяжелой контузией, вследствие разорвавшегося в соседнем огороде артиллерийского снаряда калибра 152 мм.
- Так может я порулю две недели? - предложил я бригадиру.
Езда даже по местным разбитым дорогам и вязким полям вдохновляла меня куда больше, чем монотонный сбор свеклы.
- А у тебя права есть?! - удивился бригадир.
- И категория "С" тоже.
- А на чем ездил?
- На БМД, БТРе, "Урале", ЗиЛе…
- О! - восхищенно воскликнул бригадир. - А как же тебя в ученые занесло?
- Так получилось…
- После обеда дуй в сельсовет оформляться!

После оформления пары бумаг меня отправили в автопарк. Директор гаража с сомнением почитал документы, вздохнул и провел меня мимо вполне удобоваримых грузовиков на задворки.
- Вот твоя машина, - с какой-то деревенской иронией произнес он.
Передо мной, окрысившись длинным, полукруглым спереди капотом стоял трехосный ЗиЛ-157. Эта копия "студебеккера" времен второй мировой войны, прозванная в народе "Захар" была мне знакома. С одной стороны для тонущей в грязи деревне "стопятьдесятседьмой" с тремя ведущими осями и лебедкой был заменим разве что трактором К-700, но все это имело смысл лишь при его исправности, в чем внешний вид облезлого "захара" заставлял сильно сомневаться. Кроме того, не добавляли оптимизма отсутствие усилителя руля и страшная прожорливость данного автотворения, имеющего к тому же на переднем бампере гнутый в боях за урожай, зловещий и антисоциалистический номер - 00-13 ЮАР.
- У вас же стотридцатых ЗиЛов как грязи! Нафиг мне это чудовище? - обратился я к руководителю местного автотранспортного предприятия.
- Конечно…- протянул тот. - Дам я тебе ЗиЛ на убой! От вас, москвичей, один вред… Не хочешь - иди свеклу собирать.
"Собирать свеклу" мне хотелось не больше, чем балерине Большого театра грузить уголь в котельной. Я сплюнул в близлежащую лужу и полез в кабину.
- Езжай к своим. Будешь ихнюю свеклу в хранилище возить, - крикнул директор гаража и тяжелой поступью пошел прочь.

"Захар", как ни странно, оказался вполне боеспособным. Из существенных технических недостатков, критическими можно было считать нежелание мультипликатора переднего моста выключаться и самопроизвольное закрывание жалюзей радиатора, приводившее к закипанию мотора. Первая проблема решалась с помощью удара кувалдой, являвшейся единственным элементом принадлежности и инструмента в комплекте машины, а вторая - периодическим заливанием в радиатор воды с водорослями и даже лягушками из любого близлежащего водоема.
В остальном же "студер" вел себя вполне пристойно, а по проходимости давал сто очков вперед всем совхозным автомобилям. Правда, не будучи самосвалом, машина требовала перевозки с поля к хранилищу бригады для разгрузки и, соответственно, вкупе со стойким отвращением ученых к физическому труду я делал в день мало ходок. Но к великим трудовым победам я и не стремился.
Дни шли в постоянных мотаниях между селом и полями, длительных перекурах при загрузке-разгрузке и вечерних сборищах в бараке: с водкой, песнями под гитару и анекдотами.

Две недели пролетели быстро. Настал последний день нашего трудового десанта. Вечером прикомандированные к совхозу шофера пригласили меня, как коллегу, посидеть с ними за стаканчиком на прощанье.
Стол накрыли стандартно, без фокусов - более-менее приличная водка "Русская" можайского разлива, огурцы, болгарское лечо, "любительская" колбаса по 2.20, вареная картошка и хлеб. Разлили по первой. Произнесли многозначительный тост - "Ну, будем!". Чекнулись…
Я поднес граненый стакан ко рту, но тут дверь с треском распахнулась, и с гортанным криком "Спасите!" в комнату ввалилась тетка Матрениха.
- Ты чего бабка? - спросил кто-то.
- Сынок мой, Ванечка! Уехал на мотоцикле в Высоково! - заголосила Матрениха, грозя предаться шизофренической истерике.
- Ну, и что?
- Так разобьется же он! Помогите!
- Как тебе помочь-то?
- А свезите меня к нему, - тише и конструктивнее предложила тетка.
Помогать, и тем более женщине в трудную минуту в то время было делом общепринятым. Да и безвременная гибель в ДТП сорванца-мальчишки по вине бессердечных водителей выглядела мрачной перспективой.
Все переглянулись, и внимание сосредоточилось на мне, в отличие от остальных, цепко державшего в руке полный, не выпитый стакан. Моя судьба была решена, ибо отправлять за десять километров шофера с "четвертинкой" внутри при наличии кристально трезвого было так же глупо, как есть тюрю подле мангала с шашлыком по-карски.
С чувствами человека, потерявшего бумажник с зарплатой, я поставил стакан на стол.

Матрениха с "охами" и "ахами" забралась в грузовик, и мы поехали. Дорога в Высоково представляла из себя довольно широкую песчаную, насыпную грунтовку с болотистыми кюветами, в которых росли небольшие березки. "Захар" уверенно подминал под себя километры проселка. Приумолкшая тетка, понимающая степень моего недовольства тихо сопела у правой двери.
Когда до поворота осталось метров сто и в фарах высветился указатель "Высоково 2", рекомендующий для попадания в этот населенный пункт повернуть налево, дорогу осветила одиночная мотоциклетная фара.
- Сынок, мой! - завопила Матрениха.
Свет стремительно приближался. Я остановил машину и помахал из окна рукой. Мотоцикл поравнялся с "Захаром" и затормозил. Тетка кинулась из машины.
Однако, за рулем "Урала" сидел вовсе не ученик высоковской средней школы в пионерском галстуке и веснушками на носу. Это был, как минимум, тридцатилетний дядя в телогрейке и кирзовых сапогах. Степень его опьянения для данных мест была вполне сносной, а наличие за спиной веселой, смеющейся женщины репродуктивного возраста и наколок в виде перстней на пальцах свидетельствовало, что сынок не сильно мечтает о родительской опеке и часть предыдущих лет провел не в школе с математическим уклоном.
- Мать, ты чего?! - пробасил он.
- Так ты же…
- Ну, вы сами добирайтесь, - с ощущениями насмерть обманутого человека крикнул я и тронул "захара".
В круглое боковое зеркало я увидел, как Матрениха грузится в коляску.
Развернуться я решил прямо на дороге, но когда машина повернула налево, и я нажал на тормоз, педаль провалилась и "студер" тихонько, сполз носом в кювет. На краю дороги остался только третий мост.
Проклиная Матрениху, ее сына, деревню Высоково и Можайский район в целом, я включил заднюю, подключил передний мост и попытался вылезти на дорогу, но угол наклона был слишком велик. "Захар" усердно рыл всеми шестью колесами песок, но от этого зарывался все глубже. Наконец я понял бесперспективность своих потуг. Выпрыгнув из кабины, я спустился в кювет и перешел к рекогносцировке местности.
До перпендикулярной дороги оставалось метров семьдесят, и выезд из кювета на нее был совершенно пологим. Правда, на пути росло несколько березок, но между ними просматривались проезды. Ободрившись я забрался в машину, съехал наискось вниз и поехал по кювету параллельно дороге. Первые двадцать метров все шло нормально, но тут земля под машиной провалилась, и "захар" тяжко плюхнулся по самое брюхо в болото. Выбравшись кое-как на капот я еще раз осмотрел местность и начал готовить лебедку…

…За два часа я вырвал лебедкой все деревья, до которых дотянулся прочный пятидесятиметровый армейский трос, завалил близлежащий столб на шоссе и вытащил из грешной земли тот самый указатель "Высоково 2". На этом предметы и растения, за которые можно было хоть как-то зацепиться иссякли. Я заглушил мотор, выбрался на дорогу и, испытывая страдания одиночества Робинзона Крузо, отправился в семикилометровый марш-бросок к своему не выпитому стакану…
В три часа ночи я вошел в барак. Уже изрядно выпившие водители встретили меня радостными возгласами и тут же наполнили водкой железную кружку.
- Давай штрафную!
- Я "захара" утопил… - отстранил я предложение.
- Где?
- В кювете около поворота на Высоково. Воздух в системе куда-то ушел, тормоза скисли.
- Не горюй! Ща съездим вытащим!
- Там машиной не взять. Только трактором, Причем не "Беларусью"…
- У Макара ДТ-75 во дворе стоит, - вспомнил кто-то. - Пошли!
Все, вскочили с мест и с энтузиазмом засуетились.
- Макар так не поедет. И трактор не даст. Надо пузырь брать…
- Водку жалко…
- Возьмем ему гороховой - он ее булькает "на ура".
Запасшись в известной дырке в заборе литром самогона, мы пошли на край деревни. Около пятистенной, черной избы стоял "дизель". Мы  вошли в дом, и почти на ощупь нашли спящего тракториста. Трясти его пришлось минут десять. Наконец, Макар открыл один глаз.
- Вы че?!
- Там у нас машина… - начал я.
- Водка есть? - перебил меня Макар.
Я достал из-за пазухи бутылку "гороховки" и вытянул пробку из газеты. Макар схватил поллитру и, не поднимаясь, принялся жадно глотать из горлышка. Опустошив до дна бутыль этого страшенного напитка, он сказал:
- Где?
- В кювете у поворота на Высоково.
- Ща приеду…
Во дворе я высказал свои убеждения, что после пятисот кубов гороховой Макар не то что не приедет, но и до трактора не дойдет. Тем не менее, выхода у нас не было. Мы завели чей-то ЗиЛ и поехали к засосанному в болоте грузовику.
Макар прибыл через полчаса. "Захара" ДТ-75 вытащил, как пушинку из подушки.
- Спасибо, - я протянул трактористу руку.
- Да, ладно… А… водка есть?
Второй пузырь самогона он выпил так же быстро, как первый, дернул свои рычаги и потарахтел обратно.

Я вернулся в Москву. Через год я уволился из НИИ, и мне не довелось еще раз посетить тот совхоз в Можайском районе.
…Мы были тогда молоды и безрассудны, беззаботны и легки на подъем. Мы наслаждались жизнью и не смотрели на календарь. Мы не умели просчитывать выгоду и не страдали от потерь. Мы были оптимистами и холериками.
И иногда мне кажется, что лучшие дни моей жизни это - не кожаный диван в новой квартире у плазменного телевизора, не автоматическая коробка передач и кондиционер американского минивэна, не ужин в дорогом ресторане и безделье на Адриатике…
… Они почему-то остались в том самом кювете у деревни Высоково на капоте утонувшего в болоте "студебеккера"…