Овец кучерявый

            1.


            Мне было четыре года, когда ранней весной мы переехали в другое село. А там почему-то ни у кого из соседей не оказалось девочки, близкой мне по возрасту. Играть мне было не с кем. И я подружилась с белобрысым Витькой Шубиным. Он был старше меня на год и жил через три двора от нас. Витька был очень шебутной, а попросту - бешеный, как говорила его собственная мама. Сначала он дразнил меня и, бывало, поколачивал, когда никто не видел. Назло ему я забиралась на деревья, чуть ли не к грачиным гнёздам. Огромные корявые вязы стеной росли вдоль ручья. Витька боялся высоты, а я в свои четыре года лазила как мартышка. Мне за это здорово попадало, но зато Витька умирал если и не от чёрной, то точно от коричневой зависти. Вдобавок я очень даже ловко играла в мяч. Наверно, он сначала ещё и за это меня колотил. А потом вдруг неожиданно проникся и даже зауважал.
             Мама всегда удивлялась, как во мне уживаются два совершенно разных ребёнка: я же не только по деревьям лазила или носилась с Витькой наперегонки, я могла часами, а то и днями смотреть и читать книжки, рисовать и лепить из пластилина. Кукол я не жаловала, мне были ближе к сердцу кубики и мишки.
            Тётя Таиса, Витькина мама, полюбила беседовать с моей мамой на разные темы. Она была очень довольна, что её сын дружит с девочкой, к тому же дочкой учительницы. У неё были ещё двое мальчишек, то есть Витькиных братьев. Одному, Ромке, было девять, а старшему Сашке и вовсе двенадцать.
            - Никакого сладу, - жаловалась тётя Таиса.
            Моя мама на нас не жаловалась. Видимо, с нами «слад» был. Мои брат и сестра уже давно ходили в школу, они дружили между собой, а на меня, малявку, не обращали внимания. Я не представляла для них никакого интереса.
            И мне ничего не оставалось, как играть с Витькой.
            Тётя Таиса часто приходила к нам домой. В гости. Садилась на диван, а меня сажала рядом или к себе на колени и рассматривала мои рисунки и книжки.
            Тётя Таиса мне нравилась. Глазастая, улыбчивая, она тормошила меня, шутила и, между делом, рассказывала разные сельские новости.
            Что так тянуло её к нам? Мама не могла уделять нашей гостье много времени. Она почти всегда вечерами бывала занята, готовилась к урокам или проверяла бесконечные стопки тетрадей. Тётя Таиса, выложив маме, что накопилось в душе за день, возилась со мной.
            - Овец ты мой кучерявый! – восклицала она, вороша мои кудри. – И почему ты не моя дочка, а? Я всегда хотела девчонку. Давай обменяем тебя на кого-нибудь из моих! Куда мне три пацана! Будешь у нас жить.
            И тётя Таиса хохотала и обнимала меня. Витька не был у нас никогда, мать не приводила его с собой. Уходя, она захватывала какую-нибудь книжку – почитать.
            - Мам, а почему к нам Витя не ходит? – приставала я к маме, но она не могла ответить мне на этот вопрос.
            - Ну, откуда же я знаю? – говорила мама. – Спроси у тёти Таисы.
            И всё оставалось по-прежнему. Мы с Витькой встречались только на улице. Я почему-то тоже не ходила к Шубиным. Стеснялась. А Ромку вдобавок ещё и боялась. Сашка-то ещё туда-сюда, а Ромка запросто мог надавать подзатыльников. Я его опасалась.
            И мы с Витькой играли за огородами – там было много зелёных лужаек с молодой нежной травкой. А ещё торчала из земли россыпь больших гладких замечательных валунов. Откуда там взялись эти камни, кто их накидал, неизвестно, но по ним было очень здорово прыгать! А внизу, в большом овраге, протекала мелкая, быстрая, блескучая на солнышке речушка. В ней мы ловили лягушек и пескариков на металлическую сетку. Выкапывали во влажной земле просторные ямки и проводили в них каналами воду из реки. Это были наши аквариумы. В них жили мальки и вертлявые пузатенькие головастики.

            В мае мне исполнилось пять лет, и тётя Таиса принесла мне подарок: игрушечный чёрный телефон. Вот это была вещь!  Мне до ужаса понравилось крутить пальцем колёсико и болтать в трубку разную чепуху. А потом вместо чепухи я начитывала или рассказывала наизусть  маленькие сказки и стихотворения.
            - Алё! Это Маша? А не желаете ли послушать стихи?
            Разумеется, неизвестная Маша очень этого желала.
            И я выразительно начинала. «Выкаблучивалась» как могла, как это, по моему представлению, делали настоящие артисты. Говорила на разные голоса, жестикулировала и таращила глаза.
            Слушателей в трубке было много. Машу сменяли Оли, Наташи, Светы, Кати и какие-то неведомые мне Акулины Ивановны.
            Домашние насмотрелись моих импровизаций вдоволь, так что основным ценителем моего искусства оказалась тётя Таиса. Вся эта галиматья приводила её в неистовый восторг, тем более, что Витька читать не умел и стихов никаких не знал. И запоминать их не старался.
            Если я вдруг при нём сыпала стихами из Барто или Маршака, он тут же вставлял: «наша дура громко плачет»!
            И я, возмущённая, сразу закрывала рот.


            2.


            … Всё началось с того, что я нечаянно уронила клетку с белыми мышами.
            Мыши были Вовкины. Вовка – это мой брат. Мышей в клетке было штук двенадцать, а сама клетка стояла в кладовке. Или в чулане… В общем, это была отгороженная комнатка на веранде, где хранились разные продукты. Помню, там стоял шкаф, бочка с мукой, разные коробки и ящики, кувшины, горшки и пакеты. И сундук. По стене спускались гирлянды лука. Мышиная клетка стояла на табуретке, и я её опрокинула. Крышка открылась, и все мышки вывалились на пол и белыми комочками шмыгнули в разные стороны. Я успела поймать только двух.
            Вовка очень любил своих мышей и постоянно с ними возился. У него было несколько разных клеток, он их чистил, ремонтировал и без конца пересаживал мышек туда-сюда. Никто к его зверинцу не прикасался, это было строжайшее табу.
            И можно представить, что я почувствовала, когда натворила дел.
            У Вовки началась истерика.
            Мама схватилась за голову: мыши и продукты вещи несовместимые. Даже я это понимала. Пробовали мышей поймать, но это оказалось бесполезным. В загромождённой кладовке мыши освоились моментально, а через три дня одичали настолько, что ни на какие приманки не поддавались. Единственную мышеловку брат сразу куда-то выбросил. Наш старый кот Василий на Вовкиных мышей никогда особенно внимания не обращал. Каждую ночь он ходил на охоту и заправлялся серыми мышами, не забывая при этом и нас. То ли от широты души, то ли от вредности он частенько притаскивал мышиный трупик  на крыльцо, а если была открыта дверь - сразу на кухню.
            А вот непонятную белую красноглазую дребедень кот ловить отказался.
            Его пробовали оставлять в кладовой на ночь, но Вовка заранее пообещал, что кота убьёт.

            Я чувствовала себя виноватой и мучилась ужасно. Меня никто не наказывал, ну, поругали, ну, брат долго злился и не разговаривал со мной, но я-то понимала, сколько из-за меня неприятностей. Вовка всё-таки изловчился одну мышку поймать, итого у него стало три, и он мог бы постепенно успокоиться. Но он не успокаивался и постоянно рылся в кладовке в надежде что-то там найти, и действовал мне на нервы. А вся основная  трудность свалилась, конечно, на маму – надо было спасать продукты, пересыпать, перебирать, переставлять и проветривать. Наверно, продумывались и какие-то способы мышиных убийств или отлова, но я не знала, какие именно.
            Если из кладовки слышался визг – то это сестра Люба натыкалась на красные, похожие на червячков, комочки. Почему они оказывались на полу – непонятно. Похоже, мыши таскали их куда-то и теряли. Жизнь у белячков продолжалась.
            Моя кровать стояла как раз у кладовки, и я, бывало, слышала, как кто-то пилит за стенкой маленькой пилочкой. Позже за шкафом и в дальнем углу кладовой обнаружились ходы куда-то под стену. Мыши устроили свой мышиный муравейник, они, должно быть, и не мечтали жить на свободе, да к тому же ещё на продуктовом складе. «Вот это повезло так повезло!» - радовались мыши.
            А мне было плохо. Я не могла ходить мимо двери в чулан -  мне казалось каждый раз, что мышиная стая прогрызла всё, что можно, перепортила и перерыла. А виновата я. Мне даже снились сны со всякими мышами – и белыми, и серыми, и какими-то цветными. Они то плясали вокруг меня, то гонялись за мной, то залезали ко мне в постель и кусали за уши.
            Мама меня всячески успокаивала и перекладывала мешочки с продуктами повыше.
            Люба боялась заходить в кладовку, но, в общем, её наша семейная драма почти не тронула. У неё были свои серьёзные девчачьи дела, и она заявила, что «чьи-то вонючие мыши» её не касаются.
            Папа ругался, что, мол, какого чёрта?
            «Он с самого начала был против этой дурацкой затеи – держать мышей в доме! Люди от мышей избавляются, а мы их сами развели!  С какой стати вообще засунули клетку в кладовку? Там ей, что ли, место? Пусть Вовка идёт и ловит свою гадость и чтоб ни единой!...  Пирогов шутов! И этих надо утопить к чёртовой бабушке!»
            Так кричал папа и грозил Вовке мухобойкой.

            Вовка дулся на всех без исключения и даже ревел потихоньку (я сама видела), и прятал свою белую тройку подальше – от греха. В школе начались каникулы, а брат даже в гости ехать отказался. Боялся, что без него всех его мышек потравят и торчал в кладовке, как тигр в засаде.
            Вот такая заварилась заваруха.
            Я старалась поменьше бывать дома. В селе это дело обычное – ребятишки с утра до ночи гоняли по улице, таская за собой меньших сестрёнок и братишек.


            3.


            Как раз в это время у нас с Витькой образовалось новое дело. Под обрывом за шубинским  домом зияла большая глиняная пещера – люди добывали там глину для своих хозяйственных нужд. У меня и Витьки никакой глиняной нужды не было, мы просто решили выкопать в стене пещеры ещё одну, маленькую. Задались такой увлекательной целью. А может, даже не пещеру, а длинный ход! Зимой возле нашего дома насыпало огромные сугробы, забор утонул в них, как в море! Мальчишки прорыли в твёрдом снегу туннели, ползали там, прятались и даже в войну играли!  Сугробы продержались до конца марта, так что и мне и Вовке нашему досталось полазить в прохладных  норах, и это было так здорово, так увлекательно, так таинственно!  Особенно вечером, когда по стенкам бегали огни от фонариков. Хорошо бы и в овраге проделать такие норы на всякий случай. Какой должен был случиться случай, мы ещё не придумали. Может, в пещере можно будет даже жить?

            И вот мы копались в нашей яме как кроты. Копать было легко, глина была мягкая, и дело хоть и медленно, но продвигалось. Я орудовала маленькой железной лопаткой с черенком, а Витька притащил крошечную металлическую мотыжку, самодельную. Очень острую. Он стащил её со своего  огорода, и теперь тётя Таиса постоянно её искала, но Витька утверждал, что нам мотыжка нужнее – у нас дело, а для огорода есть много других мотыг, навалом. Витька был выше меня почти на голову, и мерить пещеру мы решили по мне. Для начала надо было, чтобы я в ней помещалась. А там видно будет.
            Мама не могла понять, почему я прихожу откуда-то вымазанная в глине. Мы хранили наше рытьё в секрете: ведь ясно было, что как только узнают, что мы вырыли пещеру, её тут же займут, а нас выгонят. И мы останемся ни с чем. Врать я не умела, и приходилось молчать и скрывать всё даже от мамы. Обидно было, что она считает меня какой-то грязнулей и неряхой, ужасно обидно! Но дело есть дело, к тому же общее, и я молчала, как пленный партизан.
            Многовато трудностей для пяти-то лет!
            Вдобавок мыши.
            А тут ещё тётя Таиса всё чаще прицапливалась ко мне, уговаривая перейти к ним жить «заместо дочки». Хотя бы на время. Она периодически затевала этот разговор, и непонятно было – шутит она или… Или серьёзно?
            - Тая, не вбивай ей в голову всякую чепуху, - говорила мама.
            - Ну а чего? – возражала тётя Таиса. – Пускай бы пожила. Пусть я буду её крёстная.
            Я не знала тогда, кто это – крёстная.
            - У нас котята, - продолжала тётя Таиса. – Клубники четыре грядки. Любишь ягоды? – спрашивала она меня.
            Кто это не любит ягоды! У нас клубники не было. Была смородина – чёрная и красная, но клубника, конечно, лучше, кто ж спорит!
            И всё-таки я сомневалась.

            Но вот однажды Витька вынес на улицу и показал мне пятерых котят в коробке. Они уже открыли глазки и были в самой своей прелестной поре – как пушистые клубочки. У меня даже дух захватило – так захотелось всех их прижать к себе, потискать, чуть ли не облизать вместо кошки. Тётя Таиса сказала, что я могу выбрать себе одного, если мне разрешат, конечно.
            - Выбирай, Галчонок. А можешь и двух, всё равно их девать некуда. Каких хочешь. Какие на тя глядят.
            На меня «глядел» самый лучший – белый, с чёрным хвостиком. И один носочек на передней лапке у него тоже был чёрный. Он был такой хорошенький, что я сразу запаниковала. Его, конечно, заберут, если я буду сидеть сложа руки. И я потащила тётю Таису к маме договариваться.
            Мама была в хорошем настроении, согласилась, что Василий уже старый и дала добро на котёнка. Надо только подождать, пока он подрастёт немного.
            А я не верила. Никому. Не достанется мне котёнок – эта мысль постоянно глодала меня. Он далеко, у Витьки в коробке, за три дома от меня. Там Ромка, от него чего угодно можно ждать. Не обломится мне котёнок, я это чувствовала. Пока я тут хлопаю ушами, Сашка или Ромка отдадут кому-нибудь моего красавчика. Мою лапулечку. Такой товар разве может залежаться?

            Я настолько надоела маме прилипчивым нытьём о моём (в том-то и дело, что пока не моём!) котике, что она стала просто отмахиваться от меня.
            - Дай мне сначала с мышами разобраться, – нервничала мама.
            Это был намёк на моё преступление.
            - Его заберут!
            - Но ведь тётя Таиса обещала тебе! А сейчас его рано отнимать у кошки, ему только месяц.
            - Котёнка тут ещё не хватало, - бурчал Вовка. – Новое дело!


            4.


            Все были против меня. И в моей кудлатой голове стал вызревать новый план.
            Вскоре тётя Таиса снова пожаловала к нам в гости. Принесла прочитанную книжку. Пока она рылась в шкафу, выбирая новую, я нетерпеливо ждала, когда она снова вернётся к своей любимой теме. Папа почему-то тётю Таису недолюбливал. Если он был дома, то только здоровался и скрывался в соседней комнате. Или выходил на крыльцо и отсиживался там.
            Тётя Таиса села на диван и притянула меня к себе.
            - А мы сегодня первую чашку клубники собрали, - сообщила она и подмигнула мне. – Галчонок, приходи есть.
            - Тая, ты опять со своими бреднями, - рассердилась мама.
            - Да что, ей и зайти нельзя? – развела руками тётя Таиса. – По-соседски. А заиграется у нас, пусть и переночует. Чего уж такого особенного?
            - Где она там у вас будет ночевать? Вас самих полон дом. Тебе своих забот мало?  Да и ни к чему всё это, глупости какие-то!
            - Да где полон дом-то? Сашка с Ромкой с начала лета на чердаке. Дома почти и не бывают. У них там целая гвардия – товарищи день и ночь. Орава. Я им туда два матраса бросила, да соломы они сами натащили. И пусть их! Вот только шуму от них, как дыму! Ну, правда, Александра! Рядом у Матвеевых две девчонки уж неделю гостят, с того конца деревни.
            - Не сравнивай. Они родственники.
            - Ну, а я крёстная буду! Да, Галчонок?
            Я согласно кивнула. Белый котик сидел у меня на плече и мурлыкал мне в ухо. Мне даже казалось, что плечо у меня нагрелось от кошачьего живота.

            Ночью я придумывала ему имя. Имена были, естественно, мужские: от Витьки я знала, что мой любимый кисёныш мальчик.
            Филя, Яша, Тёма.
            А напротив живёт огромный худющий рыжий зверь. Конечно, там и думать нечего, как назвать. Рыжик. А Вовка уверяет, что никакой он не Рыжик, и что хозяева зовут его Рыло…
            Кузя, Барсик, Вася.
            Вася у нас уже есть. У соседей кот вообще без имени, они так и зовут его: кот. Эй, кот! Не любят, наверно…
            
            Под утро я заснула. Мне предстоял длинный мучительный день. И главное, мне не с кем было посоветоваться. Я всерьёз прощалась с домом. Пусть и на время. Последний раз сидела на кровати, перебирала игрушки, листала книжки. Мой чёрный телефон молчал, какие могут быть разговоры, когда надо идти в незнакомый страшноватый шубинский дом? Свой любимый маленький волчок я решила взять с собой.  Положу в карман.

            Днём мы с мамой возились на огороде. Вернее, мама возилась, а я сидела рядом и переживала. Тётя Таиса сказала, что я буду их дочка. А кем тогда мне будет Витька? Брат? А Ромка – тоже брат? А мама, папа, Люба с Вовкой? Родственники?
            Мама считает, что котёнка можно будет взять не раньше, чем через две-три недели. Это целая жизнь, я с трудом представляла, сколько это. Я состарюсь у Шубиных, я вернусь оттуда хромой старушкой. С палочкой.
            Вечером, когда уже смеркалось, я вытащила из-под кровати маленький чемоданчик, положила в него платье, носовой платок и расчёску. Сверху мои любимые книжки «Три поросёнка» и «Стихи» Барто. Надо было идти к маме. Я решила сказать только ей. А уж она сама всем всё объяснит.

            Мама на крыльце чистила картошку.
            - Мам, я пойду.
            Она помолчала с минуту, положила вычищенную картофелину в воду и подняла на меня внимательные глаза.
            - Иди, - сказала она, как мне показалось, спокойно.
            И я пошла.


            5.


            Был уже вечер и, к моей радости, на улице никого не было. Стадо пришло домой, все были заняты. Только соседские собаки провожали меня. На всякий случай я прижимала к себе свой крошечный чемодан, чтобы его поменьше было заметно. Чтобы не спрашивали, если что. Витьку я в этот день не видела, я всё время сидела дома. Ходил он к нашей пещере или решил, что без меня можно прогулять «рабочий день»?
            И тётя Таиса сегодня не была у нас. Может, она уже забыла о своём приглашении? Скажет: а ты кто, девочка? Галя? Какая Галя, что за Галя? Не знаю я никаких Галь. И никакие девочки нам не нужны. Как это там…  «С чего это вы взяли, гражданка?»
            Вот.

            Сначала я довольно долго топталась у шубинской калитки, не решаясь войти. В щёлку мне было видно, как тётя Таиса доит во дворе корову. Она не услышала меня, когда я начала греметь щеколдой, потому что ругалась на Ночку:
            - Стой, стой, шалава! Стой, тебе говорят!
            И хлопала корову ладонью по круглому животу. Я тихо подошла и стала за её спиной.
            У ног тёти Таисы крутилась Муська и от нетерпения даже вставала передними лапами ей на колени. То справа, то слева.
            - Да погоди ты, погоди! Помрёшь, не поевши!
            Тётя Таиса нашарила тут же у низенькой скамеечки консервную банку и пустила в неё струйку молока. Пена пузырями полезла через края. Тётя Таиса сунула банку кошке под нос и тут  увидела меня.
             - Ой! Кто пришёл-то! Галчонок! Надумала всё-таки, овец кучерявый? А маме ты сказала?  Искать не будут?
             - Да, - шепчу я еле слышно. – Мама меня отпустила.
             - Ну конечно, не к чужим ведь! Сейчас, сейчас. Сейчас пойдём в дом. Подожди немножко. Вот молодец, умница! А Майка ваша пришла? – спросила она про корову.
             Я присела рядом на корточки.
             - Пришла. Тётя Таиса, а котята в коробке?
             - В коробке, где ж им быть! Посмотреть хочешь? Они в сенях. Вот так вечер у нас сегодня! Какие гости пожаловали!
             «Гости?» А я думала, она сразу меня дочкой называть будет.
             Рядом Муська громко лакала молоко. Я погладила её. Она недовольно тряхнула головой и, не переставая есть, потянула банку к себе. Тётя Таиса поднялась, взяла одной рукой ведро, а другой обняла меня за плечи и повела к крыльцу.
             - Парное молоко любишь? – спросила она.
             Я помотала головой.
             - Нет.
             Я терпеть не могла тёплое молоко.
             - А Витька любит! Банку может сразу выпить. Да ещё с конфетами вприкуску. Ну, подымайся, подымайся, гостья моя дорогая!
             И тётя Таиса подтолкнула меня к ступенькам, потому что я вдруг оробела и остановилась. Хорошо, если бы тётя Таиса была дома одна, я, кроме неё, никого не желала встретить, даже Витьку.

             Дверь пропела печально и незнакомо. Муська, задевая мои голые ноги пушистым боком, прошмыгнула в сени и куда-то исчезла. С потолка свисала тусклая лампочка с абажуром. Абажур  был маленький, выцветший, бахрома старая, размочаленная. Его, видимо, хотели выбросить, а потом пристроили здесь. У нас абажур висел в комнате, огромный, розовый, над круглым столом. И вместо сеней  - просторная веранда и кладовка. Там сейчас Вовкины мыши…
             Я завертела головой, ища глазами котят, ведь тётя Таиса сказала – они где-то здесь. И мой беленький тоже. Вдоль дощатой стены стояла широкая лавка с вёдрами, в углу ларь, на полу дорожка, связанная из  тряпочек. А коробка где? Я открыла рот, чтобы спросить, но тётя Таиса уже откинула синюю цветастую занавеску в дверном проёме. Дверь на ночь не закрывали из-за жары. Мы тоже не закрывали. Только занавески у нас не было.
              - Сюда, Галчонок, - и тётя Таиса ввела меня в кухню. За столом сидел дядя Миша, Витькин папа, и что-то делал с железками, разложенными на газете. Нога у него была забинтована. Витька недавно хвалился мне, что отец сильно поранил ногу на работе, наступил на что-то.
             - Даже в больницу возили, - важничал Витька.
             Дядя Миша поднял на нас глаза, попыхивая папиросой в зубах. Он был очень большой. И голова была большая, рыжеватая, почти безволосая, и нога забинтованная огромная, и ладони, как лопаты.
             - Ты гляди-ка, кто пришёл-то! – закричала тётя Таиса от порога. – Галчонок пришёл! Дочка моя! Хватит мне пацанья в доме. Одни мужики.
             - Хм, - сказал дядя Миша и сощурился на меня.  – Ну, заходи, раз дочка. Дочкам завсегда рады.
             Я не знала, что значит «хм».  Я, конечно, догадывалась, что здесь будут тётя Таиса и Витька. Ну, немножко так, в тумане, просматривались Сашка с Ромкой. А тут ещё и дядя Миша сидит. Больше он ничего не сказал, даже не улыбнулся мне и снова уткнулся в железки.
             - А где Витька-то? – спросила тётя Таиса.
             - Я что, слежу за ним?  Бешеной собачке семь вёрст не крюк. Ты ужинать собирай.
             - Молоко надо процедить? У меня не десять рук! Куда это он запропастился? У ребят, может, на чердаке. – Тётя Таиса загремела посудой, что-то наливала, стукнула дужка ведра. Потом высунулась из-за печки и засмеялась. - Галинка, ты чего там стоишь, как сирота? Ты ж дома! Иди-иди сюда, на вот пирожка с творогом. Я целую кастрюлю напекла, ты такие и не ела! С изюмом! Сейчас пойдём дружка твоего найдём, где его черти дотемна носят.
             Косясь на дядю Мишу, я прошлёпала вдоль печки к тёте Таисе, прижимая к животу чемодан.
             - Да положи куда-нибудь сундук свой! Дай-ка я его пока на печку закину.
             Тётя Таиса отобрала у меня чемоданчик и положила его на край печки. Там ещё лежали пухлые подушки и скомканное одеяло. Значит, там кто-то спал. Я решила, что дядя Миша.
             У меня в руках оказался тёплый пирожок, и я послушно откусила от него. Раз уж дали, надо есть. Пирожок был вкусный, но обыкновенный. Я такие и дома ела. Меня снова повернули за плечи, как куклу, и повели к двери.
             - Сейчас мы его отыщем! Куда он делся, почему подружку не встречает.  Почему это он сестрёнку не встречает, а? Ты убери пока со стола паяльник-то! – крикнула тётя Таиса дяде Мише уже из сеней.
 
             В сенях откуда-то с потолка раздавались тихие голоса.
             - Эй! Эй! – и тётя Таиса постучала кулаком по стене. – Вы там, компания?
             - Тут мы! – отозвался приглушённый голос.
             - А Витька?
             - Здесь!
             - Саш, чудь погодя спускайтесь ужинать!
             - Ладно!
             Тётя Таиса обняла меня и затормошила.
             - Явился всё-таки, овец кучерявый! Кареглазик смуглявый! Лохматка с сопаткой!
             Она залилась смехом, чмокнула меня и завертела  вокруг себя так, что ноги у меня понеслись по воздуху, а голова закружилась. Недоеденный пирожок улетел под лавку.
             Это не сбило меня с толку, я выпалила на лету, удивляясь её забывчивости:
             - Тётя Таиса, а котята наверху, да?
             - Господи! У неё всё котята на уме! Кто б разобрал всех до единого! Вон коробка, за ларём стоит.
             И тётя Таиса снова рассмеялась.
             А мне вдруг  почему-то захотелось плакать. У меня защипало в носу и губы мелко-мелко  задрожали. Я сжала их изо всех сил, даже зубы стиснула, а слёзы всё равно выступили, ресницы слиплись, и я никак не могла проморгаться. Я не понимала, что это со мной и поспешно задрала подол платья и вытерла глаза.
             - Э, э! Галчонок, детка, ты чего это? Посмотрите на неё – она плакать сюда пришла, дурочка! Вот твои котята, забирай и пошли в комнату, на стол надо собирать. Или здесь пока оставайся, поиграй.
             Мне не хотелось оставаться одной в чужих сенях. К тому же сверху бормотали чьи-то голоса. Всхлипывая, я присела у большой картонной коробки. Муська лежала на дне, а вокруг неё вповалку спали котятки. И мой чернохвостый тоже. Он был самый красивый! Ещё два котёнка были серые, а два цветные, как Муська, рыже-чёрно-белые.
             Тётя Таиса потрепала меня по макушке и ушла.

             Я запустила руки в кошачий клубок. Пальцы утонули в тёплой шерсти, я гладила толстые животики, ушастые дремлющие головки. Муська широко зевнула и вдруг лизнула мою ладонь. Может, она её со своим ребёнком спутала? Слёзы текли у меня по щекам и шее, я вытащила из коробки беленького котика, поцеловала и, прижимая к себе, понесла в дом.

             Дяди Миши на кухне не было. Наверно, ушёл в другую комнату, и это было лучше, я, наверно, ему не понра-а-авилась…  Тётя Таиса что-то расставляла на столе. У входа за печкой была узкая лежанка, покрытая голубой, в синий горошек, простынёй. Я забралась на неё и легла, прижимая к себе котёнка. Я его всё время гладила, и он не мяукал, а засунул нос мне под подбородок и засопел. Мы были с ним вдвоём в этом чужом тесном уголке, за чужой печкой. Мне вспомнилась моя кровать и подушка с вышитым лягушонком. Книжки… Я их всегда листала на ночь. Ой, а чемодан-то! Но сил подняться у меня уже не было, ресницы слипались, я ведь почти не спала этой ночью!
             И незаметно, с котёнком в обнимку, под шум тёти-Таисиной посуды, я заснула.

             Я не слышала, как запищал котёнок, и тётя Таиса отнесла его к кошке, как приходила мама, как Витька ворчал и канючил, что я заняла его место. Интересно, где его уложили? А если совсем-совсем честно, то и неинтересно.


            6.


            Утром я с удивлением увидела перед носом  синие кружочки. Я напрягла уши, но ничего не услышала. Куда все Шубины подевались? Где тётя Таиса, Витька? Вот странно: то я его раньше каждый день встречала, а тут, в его же доме, и не видела ещё! И чем мне заняться, когда я сползу с лежанки? Дома с этим было проще. Там была куча дел. Даже если их и не было, когда я просыпалась и потягивалась, они через пять минут находились сами собой.
            Валяться всё время за чужой печкой – это ведь не дело! Вдруг сюда мальчишки заглянут или дядя Миша. Мне очень не хотелось попадаться им на глаза. Как я собиралась прожить две недели невидимкой, кто его знает! Жаль, что я не родилась Липунюшкой, я бы так и сидела у тёти Таисы в кармане.

            Мне надоело считать горошины на простыне, и я на цыпочках вышла в сени.
            В открытую дверь и маленькое окошко лились ослепительные жёлтые лучи, доски некрашеного пола были тёплыми-тёплыми, а посередине стояла низенькая маленькая сковородка с молоком и кусочками творога. И вокруг этой сковороды похаживали разноцветные смешные кошенята. Муська, прикрыв глаза, лежала в полосе света и дремала. Малыши успевали делать сразу несколько дел: валяться, играть, совать мордочки в молоко и залезать на Муську. Как жаль, что они не наши! Я бы сгребла их в подол платья, вывалила на свою кровать и играла бы с ними весь день, а они бы ползали по мне и кувыркались, и даже царапались. Они ведь глупые ещё! А мой котёнок опять был самый красивый! Всех котят я тут же перецеловала, а своему шепнула на ушко, чтобы он потерпел. Мы скоро отправимся к нам!
            Да где же тётя Таиса? Куда она делась?
            На стене висел рукомойник. Я подтащила табуретку, залезла на неё и глянула в зеркальце, прибитое над рукомойником. Оттуда на меня таращилась  растрёпанная голова с какими-то не моими полуиспуганными глазами. И только я хотела умыться, как снаружи раздались голоса и топот, и в сени ввалились Сашка, Витька и Ромка. Они обступили табуретку, а я стояла перед ними, как будто на ёлке в Новый год. Ещё стихи заставят читать!

            - Приве-е-ет, - протянул Сашка. – Это кто это у нас тут воду из умывальника ворует? А?
            Сашка был головастый и большой, в сто раз больше меня! А глазки были узенькие, и он этими щёлками ужасно строго на меня смотрел. Неужели ему воды жалко? А худющий Ромка всё время хихикал, как будто я была такая уж смешная. А у самого уши светились насквозь, красные, как помидоры.
            - Ну, куда воду девала? В карманах, небось? – сказал Сашка.
            - Гы-гы! – хохотал Ромка. – А мы щас проверим!
            Витька стоял и тоже показывал зубы, и это называется друг!
            Я уже собралась было защищать свои карманы, как появилась тётя Таиса в платке и грязных рукавицах.
            - Чего вы её окружили? А ну-ка кыш! Смотрите у меня! Руки ополосните, сейчас есть будем. Да шустрей, мне ещё на работу сбегать надо. Ромка, иди отца позови.
            Она повернулась ко мне и улыбнулась:
            - Выспалась, овец кучерявый? Дай-ка я тебя умою, кукла ты моя.
            Тётя Таиса скинула рукавицы и сама умыла мне лицо, как маленькой. Вот ещё не хватало! Я уж давно сама умывалась, что я, грудная, что ли? Хорошо, что тётя Таиса не стала мне мыть уши и шею, а вместо этого поцеловала в лоб,  положила мне на голову полотенце и сказала:
            - Галчонок, вытирайся и собери котят в коробку. Хватит уж им в молоке плескаться.


            7.


            Завтракали за большим столом. Тётя Таиса положила нам,  детям, жареной картошки на тарелки, а они с дядей Мишей ели с огромной сковороды. Она ещё поставила миску молодых маленьких огурцов, в каплях от воды, и пучок зелёного лука. Витьку посадили рядом со мной.

            Мы съели уже почти всю картошку, как тётя Таиса хлопнула себя по лбу и принесла и поставила на край стола вчерашнюю кастрюлю с пирожками. Только в ней теперь пирожков было меньше половины.
            - А молоко? – спросил Витька.
            - Какое тебе молоко с огурцами, - ответила тётя Таиса. -  Пузо не выдержит. В обед будешь своё молоко.
            - Всегда выдерживало, а тут вдруг не выдержит, - заметил Витька. – А она не ест ничего, - и он показал на меня.
            - Я ем, - тихо сказала я. Я ведь стеснялась, Витька дурак, что ли? Потом, в пять лет человек же понимает, что сидит за чужим столом, и надо вести себя прилично. Я и цепляла прилично  вилкой  картошку по чуть-чуть и отправляла в рот. Я же не дома у себя! Огурцы я и вовсе не брала – они хрустят, а лук был далеко. А вот  Сашка с Ромкой совсем не понимали, что значит гостеприимство, потому что постоянно хихикали и шушукались, поглядывая на меня. Дядя Миша сидел напротив и не проронил ни слова, молча орудуя деревянной ложкой.
            - Галчонок, ты смелей давай! – сказала тётя Таиса. – Ешь, как дома, и внимания ни на кого не обращай.
            Лучше бы Витька ничего не говорил! Теперь тётя Таиса постоянно следила за мной и  подгоняла:
            - Ешь, Галчонок, ешь, ешь! А то голодная останешься. Вон как Витька уписывает! Огурцы бери. Саш, дай ей пирожок. Она, видишь, сама стесняется. Ешь, моя хорошая, на здоровье! Ишь, скажи, какие - сами позвали, а сами не кормят! Ромка, не балуй! Пей как следует. Вот я тебя ложкой да по башке!
            Но Ромка не мог пить «как следует», он всё время прыскал в кружку и разбрызгивал компот по столу. Да ещё Сашка то и дело что-то ему нашёптывал.

            Шубины были все одинаковые – белобрысые, с серыми глазами. А у Ромки глаза и вовсе были какие-то белые. Я, наверно, смотрелась среди них как негритёнок. Тётя Таиса тоже это отметила:
            -  Вишь, какая ты у нас черноглазая! Глаза-то как сливы. Папина дочка.
            - Мам, - сказал Сашка, - а она что, у нас теперь будет жить?
            - У нас, у нас, - ответила тётя Таиса. – Хватит мне с вами, неслухами, мучиться. Будет у меня дочка теперь! Умница. Не вам чета. Да, Галчонок?
            Сашка поймал Ромку за ухо и что-то в него наговорил. Ромка так фыркнул в кружку, что она опрокинулась, и остатки компота растеклись по клеёнке. Тётя Таиса вскочила, Ромка получил свой подзатыльник и взялся за пирожок.
            - Во! – громко сказал Сашка. – Какой Витька! Не успел родиться, а уж невесту привёл.
            - Я успел родиться! – крикнул Витька. – Дурак!
            Ромка подавился пирожком.
            - Вот я вас! – прикрикнула на них тётя Таиса, но я видела, что глаза у неё весёлые. – Засмущали девчонку. Галчонок, ты себя в обиду не давай. Чуть что – кулаком в лоб! С ними только так!
            - Угу, - ухмыльнулся Сашка. – А где они будут жить? Я им свой чердак не отдам.
            - Да есть у них, где жить! – отозвался Ромка. Он прожевал, проглотил и закончил: - Они себе пещеру роют в овраге. Да-авно уж!
            И тут дядя Миша, невозмутимо молчавший до этого, как загрохочет! Я даже вздрогнула. Дядя Миша хохотал просто оглушительно, вслед за ним залился Сашка, а потом и Ромка за компанию захрюкал по-поросячьи.
            Тётя Таиса махнула на них рукой и тоже начала смеяться.
            Я замерла.
            А Витька стал красный, ну как будто его кипятком ошпарили, ударил меня под столом по коленке и прошипел:
            - И чё ты к нам припёрлась?
            Это было больно. И обидно. Витька, как друг, вместо того, чтобы грубить, лучше бы заступился за меня! Но, честно говоря, не это меня огорошило. Я ведь не из-за Витьки к Шубиным пришла. Просто, оказывается, наша пещера никакой не секрет. И если Витька рассказал про неё Ромке, значит, он предатель. Но даже если Ромка сам увидел, как мы копаемся в овраге, продолжать наше «строительство» уже не имеет смысла.
            Во-первых, все уже всё знали, во-вторых, над этим хохочут, а в-третьих, пещеру всё равно займут. А жениться на Витьке, к тому же на предателе, я и вовсе не собиралась. Очень нужно!

            Когда поднялись из-за стола,  Сашка, перегнувшись через посуду, щёлкнул Витьку в лоб. У Витьки и так губа была оттопырена от злости, а тут он совсем её распустил и заревел в голос. Я под шумок тихонько выбралась со своего места и стала искать чемоданчик.
            Дядя Миша ухромал в комнату, Сашка с Ромкой, защищаясь от Витькиных кулаков, потолкались в дверях, и все втроём они ускакали во двор. Тётя Таиса быстро  убирала со стола.
            - Галчонок, мы сейчас пойдём с тобой в огород и нарвём там ягод. Теперь там спелых полно, вчера не собирали. Если только пацаны не оборвали.            
            Я не отвечала и молча заглядывала во все углы. Чемоданчика нигде не было.
            - Сейчас наберём полную чашку и никому не дадим! Сами будем есть.
            Мне совсем не хотелось ягод. Да хоть бы их и не было! Куда девался этот противный чемодан?
            Потом я вспомнила, что тётя Таиса накануне положила его на печку и забралась туда по лесенке. Чемодан лежал у стенки, мой родненький чемоданчик. Я даже погладила его коричневую крышку.
            - Галь, ты где? – спросила снизу тётя Таиса.
            - Я тут!
            - А чего ты туда залезла? Замёрзла? – засмеялась тётя Таиса.
            Она ушла за загородку и стала там мыть посуду. Тихонько, стараясь не шуметь, я сползла с печки и вышла во двор. Я боялась, что там будут мальчишки, но слышались только их голоса, а самих не было, и я нырнула в калитку и припустила по улице! Солнце светило мне в лицо, я прижимала чемоданчик к животу и неслась так, что ветер в ушах свистел! Наверно, так чувствуют себя птицы, когда их держишь в ладони, а потом разжимаешь пальцы!
            На скорости я взлетела на крыльцо, проскочила в свою комнату (точнее, в нашу с Любой), упала ничком на кровать и, зарывшись лицом в подушку с лягушонком, крепко прижала её к себе.
            Как от неё сладко пахло!

            Вошла мама и села рядом.
            - Нагостилась? – спросила она, гладя меня по спине.
            - Нагостилась, - пробурчала я невнятно.
            И мы долго молчали, я – в подушку, а она – задумчиво глядя в окно…

            Наша дружба с Витькой на этом закончилась. Я несколько дней его не видела и в овраг не ходила.  И на речку тоже. Сидела дома и вдохновенно лепила  котят и кошек. Весь свой пластилин извела! Мы договорились с мамой, что через неделю она пойдёт к Шубиным и заберёт Захарку. Так я решила его назвать.
            А потом к нам пришла тётя Таиса и сообщила, что к ним приезжали городские родственники  и увезли с собой моего котёнка…