Звезды цвета божоле

Поссорились за завтраком. Ники швырнула смятую салфетку другу в лицо и, подгоняемая инстинктом самосохранения, бросилась бежать. На лестнице с ноги слетела тапочка. Хотя, какая тапка... Это было практически произведение искусства-шелковые, расшитые изумрудными листьями, с розовыми и фиолетовыми бусинами- виноградинами, и горделиво задранными вверх носочками, как у венецианской гондолы.  Наверно, именно в таких порхали по райским кущам сказочные пери.
-Приплыли.- Ники посмотрела на ступеньки, где сиротливо поблескивала домашняя туфелька, и захлопнула дверь винного погреба.

Пол холодил до мурашек, чуть слышно гудел термостат, охраняя вытянувшиеся вдоль стен бочки, так похожие на пороховые. Казалось, что если подойти и повернуть краник, то оттуда потечет не бог знает сколько лет выдержанный коньяк, а черный бисер пороха. Ники поежилась и, поджав как цапля босую ногу, попрыгала к стоящему у дальней стены дегустационному столику.
-Пли!- крикнула она нацеленным на нее со всех сторон дулам винных бутылок, и, добравшись до стола, легла на него.
Сводчатый потолок погреба напоминал небо, плотно усыпанное серыми камнями вместо звезд. Где-то там наверху над звездами сейчас ходит Виктор, и его мягкие, цвета беж туфли утопают в ворсе старинных ковров, как лапы льва в горячем песке саванны.
-Надо быть очень осторожной,- подумала Ники и уронила с ноги на пол вторую лодочку.
Теперь он услышит и придет. Будет колотить в дверь, то проклиная, то умоляя открыть, наконец, совсем обессилев, сядет на ступеньки и станет ждать... Но не дождется, а так и умрет от любви, склонив едва тронутую сединой голову на идеально отутюженные брюки.
Ники знала, что он не спустится, а будет бродить по комнате, поглядывая на дорогу за окнами и неустанно следя за хромом бегущей на руке стрелки. Разозлившись собственным мыслям, девушка погрозила кулаком каменному небу, и спрыгнув на пол огляделась.
Виктор всегда говорил, что настанет время и она поймет всю ценность и красоту этих бочек и бутылок, пропитается вековыми традициями своей семьи как бисквит вишневой наливкой. А пока этого не случилось, он сам следил за делами, ежемесячно пополняя ее счет на вполне приличную сумму, участвуя в престижных винных аукционах. Вот и сегодня утром, когда Ники в очередной раз заговорила о том,что хочет все продать и переехать в город, Виктор ударил ладонью по столу и сказал, что уходит.

-Пусть, пусть идет, катится к чертовой матери и больше не возвращается! - сердито шептала она, пробираясь по ледяному полу в одной изумрудной тапке к бочкам с коньяком.
Присев под одной из них ,Ники приоткрыла рот и повернула начищенный до блеска краник. Терпкая, обжигающая как костер из дубовых бревен жидкость пробежала по горлу и расплескалась теплом по желудку, как вино по стенкам бокала, оставляя маленькие капли коньяка на темно-красной блузке Ники. "Цвета бордо 1903 года"- сказал бы Виктор.
- А если он вернется, я убью его,- мечтала Ники лежа на столе, раскинув в стороны обтянутые джинсами ноги. Внутри нее плескался подернутый древесной дымкой океан, над которым облаками проплывали планы мести.

Если оторваться от губ и спуститься по загорелой, в занозах щетины шее, то уткнешься в тугой, словно влитой ворот рубашки Виктора, дальше галстук... его надо ослабить. Теперь дорожка-шведский стол с ровным рядом тарелок-пуговиц, скидываем их. Там, за дорогой тканью, под кожей бьётся его сердце. Наверняка. Ведь у всех есть сердце. У Виктора оно похоже на гранат, и если его разрезать, то увидишь вместо зёрен бутылку вина, и виляющего хвостом пса, белого, в чёрный горох. Она видела его только на фотографии, рядом с пожилой леди, худой, как высохшая виноградная лоза. Чтобы поближе рассмотреть мать Виктора и погладить собаку, надо вскрыть гранат. Ники достаёт спрятанный за спиной нож и втыкает в грудь друга, туда, где если приложить ладонь, что-то стучит. От неожиданности Виктор вскрикивает и укоризненно смотрит на Ники:
- Ты абсолютно не приспособлена к жизни! Даже с ножом не умеешь обращаться! Насчёт твоего переезда в город-моё решительное " нет!"- говорит Виктор и замертво падает на ковер.
Провожать будут дорого и пышно, как и положено хоронить отпрыска старейшего из родов. Женщины в черном, мужчины с каменными лицами, скрывающими безмерную печаль по усопшему. Ники не позовут, поэтому за церемонией придется наблюдать из-за большого оливкового дерева. С лавандовых полей прилетит ветер, чтобы успокоить ее, поглаживая шоколадные пряди волос и играя траурным колоколом юбки.
- Николь, пожалуйста, прикрой колени,- приподняв голову из гроба крикнет Виктор.
От движения его шикарный пиджак распахнется, обнажая на груди темно-красное пятно.
- Кариньяр 1985,- подумает Ники.
- 1987,- поправит Виктор, и ляжет обратно.

Выпив из бочки вторую ладошку коньяка, Ники вышла из подвала. Уже стемнело, и в доме никого не было.
" К черту, проваливай и не возвращайся!".
Она задернула шторы, отключила телефон и, взяв со стола оставшийся от завтрака ломтик сыра, пошла в спальню. Потерянная при побеге на лестнице туфелька пери стояла возле кровати. Ники поставила вторую рядом и, не раздеваясь, легла.
Под одеялом было душно, пахло столетним коньяком и дорогим одеколоном.
-Уходи! Убирайся к чёрту!- ворчала Ники,ворочаясь в постели, пока не услышала какой-то шорох. Мышь?
- И ты убирайся! Все вон!- нащупав в темноте тапку, кинула ее в угол.
- Ты становишься невыносимой: с утра салфетка, теперь обувь. И здесь совершенно нечем дышать. Перед употреблением вино должно немного подышать,- в темноте Виктор казался ещё выше, и был похож на фужер для шампанского, с двумя бокалами вина в руках. Возле мужчины сидел черно- белый пёс, он лизнул Николь руку, и с весёлым лаем бросился внутрь дома.
- Мерло 1994?- взяв бокал, наугад спросила Ники.
- Почти. Мальбек 1985,- засмеялся Виктор, и закинув руки за голову, упал на кровать.

Если оторваться от губ и спуститься по загорелой, в занозах щетины шее, то уткнешься в тугой, словно влитой ворот рубашки Виктора, дальше галстук... его надо ослабить. Теперь дорожка- шведский стол с ровным рядом тарелок-пуговиц, скидываем их... пока не щелкнет засов на хромированной рамке идеально отутюженных брюк, зажигая для двоих звёзды цвета божоле.