Россиев П. А. Орловские силуэты

Полной биографии Россива Павла Амплиевича, писателя, журналиста, патриота земли русской, православного миссионера, связавшего последние годы своей жизни с городом Сочи, до настоящего времени не написано, в ней ещё много белых пятен.
 
Кем он был: книголюбом, преданным поклонником печатного слова, писателем или графоманом в ряду хвостовых-колосовских; историком театра или театральным критиком-дилетантом, писавшим об актёрах время от времени; беспристрастным объективным журналистом или репортёром-подёнщиком, работающим ради денег; приверженцем сохранения российской самобытности и национал-прогрессистом или закостеневшим ретроградом, врагом каких бы то ни было преобразований; одним из первых сочинских краеведов или временщиком, безразличным к истории сочинского края; убеждённым православным миссионером или реакционером-черносотенцем со смыслом, который придавали этим словам всякого рода революционеры?
   
Для восстановления биографии Россиева максимально используем написанные им самим отрывочные воспоминания из разных его произведений. Посмотрим на «силуэты» его окружения, начертанные им самим, с целью понимания самого Павла Амплиевича.
«Как бывает иногда необходим кусочек камешка или стекла для полной мозаичной картины, так, я думаю, не окажутся лишними нижеследующими строчки для обстоятельной и подробной биографии…»[1], – так писал он в одном из произведений. Вот и осуществим попытку из известных нам кусочков-воспоминаний восстановить часть общей картины его жизни, тем более «у нас под рукой лежат документы, писанные рукой» Россиева «и дополняющие его биографию» [2].

Россиев (Россiевъ) Павел Амплиевич родился селе Покровское Шлиссельбургского уезда Петербургской губернии (ныне посёлок Шапки, Тосненского района, Ленинградской области) 22 января (3 февраля) 1873 года в семье кронштадтского мещанина (купца) Амплия Тимофеевича и крестьянки Марии Никандровны[3]. Крещен в православии в церкви Покрова Пресвятой Богородицы Санкт-Петербургской Епархии. Быть православным по рождению и оставаться таковым по своим убеждениям в России в конце XIX начале XX века судьба особая, часто трагичная.
   
В настоящее время какими-либо дополнительными сведеньями об отце Павла мы не располагаем. Но вот что Россиев позже напишет о другом купеческом сыне: «У отца его, «богобоязненного человека», питавшего отвращение к табаку и водке, была лавка в «городе». Жил он патриархально, любил своё торговое дело и не думал не только сам ему изменять, а сына метил «приспособить». Не видя надобности в широком образовании для сына, отец отдал его в городское трехклассное училище. Думал: пройдет эту школу и за прилавок станет, сделается «купцом» – чего лучше! Но (сын), очевидно, не родился быть купцом»[4]. Удивительным образом эти строчки (имя отца и сына намеренно опущены мною. – С.Д.) перекликаются с началом жизнь и предназначением самого Россиева – он тоже «не родился быть купцом», подобно его отцу.
                ***
   1886-1892 гг. – Орел. Учёба в 1-ой орловской губернской мужской классической гимназии.

Требования к поступающим в гимназию, как правило, ограничивались знанием основных молитв, умением читать по-русски, по-церковнославянски и выполнять четыре арифметических действия над целыми числами. Эти знания можно было получить в церковно-приходской школе, при домашнем обучении или в подготовительном классе гимназии. С 1884 года согласно «Правилам о церковно-приходских школах», создавались одноклассные (2-годичные) и двухклассные (4-годичные) церковно-приходские школы. В первых изучали закон Божий, церковное пение, письмо, арифметику, чтение. Не исключено, что с 1884 по 1886 годы или несколько раннее Павел закончил церковно-приходскую школу в селе Покровском, где он родился, там такая имелась, и приобрёл знания достаточные для поступления в гимназию, впрочем, не исключено также, что он обучался в подготовительном классе орловской гимназии.
   
Итак, тринадцатилетний Павел Россиев стал учиться в гимназии. Однако прежде сравним как представляли её те, кто посещал орловскую гимназию в конце XIX века. Каждый видел её по-своему, оттеняя разные стороны этого учебного заведения, и в их описаниях со всей очевидностью просматривались личностные особенности жителей г. Орла.

 «Гимназия в настоящее время представляется в высшей степени жалким заведением, лишенным всяких удобств и даже надежд на улучшение в будущем, – писал в 1895 году составитель «Адрес-календаря г. Орла» П.П. Кречетов[5].
 
Далее следует настолько удручающая картина, что начинаешь задыхаться, слепнуть и хочется вырваться на свежий воздух к свету: «Каменное двухэтажное здание её помещается в самом центре города; с трех сторон его окружают самые бойкие, шумные и самые пыльные улицы, так что нет возможности освежать воздух в классах; с четвертой стороны оно примыкает к глухой высокой стене здания Думы; двор гимназии так мал, что на нём не помещаются даже гимназисты, когда их вздумают построить в шеренги для военной прогулки, и при том почти всегда наполовину загромождён дровами; классы низки, тесны, грязны и темны; вероятно, вследствие темноты многие гимназисты делаются раньше времени близорукими; нижний коридор совершенно темный, а верхний полутемный; что всего хуже, корпус гимназический невозможно уже расширить, так как для этого совсем нет места» [6].
   
Затем от Кречетова как подарок узнаём: «В орловской гимназии получили образование известные писатели: Лесков Н.С., Якушкин П.И., Оболенский Л. и мн. др. – в 1894 г. в гимназии было 493 восп., в пансионе 54 восп.; в 1895 г. кончило курс 32 восп.. из них 1 с зол. мед. и 2 с серебр.»[7].
   
Для Кречетова орловская гимназия – это затхлые, пыльные, грязные, тёмные помещения, формирующие подслеповатых гимназистов, в прямом и переносном смысле слова «близоруких». Впрочем, справедливости ради, следует отметить: он пишет, что из гимназии вышли многие известные писатели. Правда, вспомнил он только троих, а остальных, по-видимому, заслонила темнота, навеянная этим заведением.
   
Несколько по-иному представляет орловскую гимназию писатель Андреев, её посредственный и своеобразный ученик. Андреев Леонид Николаевич (1871-1919) являлся представителем Серебряного века русской литературы и считался родоначальником русского экспрессионизма.
   
Для него гимназия – это пустоты между уроками, наполненные таинственным «особым сокровенным смыслом». Под ним мы должны понимать: освобождения от навязываемых знаний и обретение знаний иных. При этом, известный к тому времени «луч света в темном царстве», обыгрывается Андреевым как «луч солнца – свободный луч», играющий во время перемены (перемены – в самом широком смысле этого слова) с пылью, как символом бренности и необходимости к очищению (тоже в широком значении). Такие вот аллегории предлагаются автором для осмысления.
   
«Родился я в 1871 г. в Орле, там же учился в гимназии, – вспоминает Андреев, – Учился скверно, в седьмом классе целый год носил звание самого последнего ученика, и за поведение имел не свыше четырех, а иногда и три. Самое приятное, проведённое в гимназии время, о котором до сих пор вспоминаю с удовольствием, – это перерывы между уроками, так называемые перемены, а также те редкие, впрочем, случаи, когда меня выгоняли из класса. В пустых и длинных коридорах звонкая тишина, играющая одиноким звуком шагов; по бокам запертые двери, а за ними полные народу классы; луч солнца – свободный луч, прорвавшийся в какую-то щель и играющий приподнятой на перемене еще не осевшей пылью, – всё так таинственно, интересно и полно особым сокровенным смыслом»[8].

Не станем утверждать, что Россиев и Андреев были знакомы, но гимназист Павел, по устоявшемуся мнению – «младший ученик чаще запоминает старшего» – должен был знать Андреева, хоть тот и закончил гимназию в 1891 году.
   
Совершенно другие вспоминания у Россиева. Он пишет, в одном из лучших своих произведений «Силуэты», о людях, прививших ему интерес к русскому слову, к истории и путешествиям, с любовью и благодарностью. Именно они предопредели его будущую жизнь: «… В 1884 году Гриценкова сменил Иван Михайлович Белоруссов (новый директор гимназии. – С.Д.), известный составитель распространенных учебников по русской грамматике, теории словесности, деятельный сотрудник «Филологических записок», «Русского филологического вестника» и страстный почитатель Пушкина <…> С появлением на горизонте орловской педагогической жизни И.М. Белоруссова, в гимназии наступила оттепель. Новый директор принёс любящее школьников сердце и внес в школьный обиход суворовскую простоту <…> Гимназисты приобрели в лице Белоруссова начальника-друга, строгого, требовательного, но не беспощадного, а, наоборот, великодушного. Скоро стало известно, что директор «на советах» отстаивает учеников»[9].
   
Таким образом, в памяти Россиева запечатлелся, созданный ещё в юности, пример человека, которому хотелось подражать. Белороссов описан словно отец, опекун, воспитатель: любящее сердце, прост в обращении, и в то же время, строгий, требовательный, но справедливый и великодушный защитник.
   
А вот другой образ для подражания. «Николай Иванович Горшечников, историк и географ, представляется мне во весь рост, – вспоминает Россиев. – Происхождения он был простого и строгий националист». Обратим внимание на последние слова: он был простого происхождения и не просто националист, а строгий. Почему для описания особенностей уважаемого им учителя, он находит именно эти слова? Не потому ли, что сам был «простого происхождения» и разделял взгляды историка и географа на роль своего народа в развитии православной цивилизации? А строгость для того, чтобы не было желания недооценивать эту роль.
   
Однако продолжим цитировать Павла Амплиевича: «Он положительно по недоразумению учительствовал в средней школе вместо того, чтобы занимать университетскую кафедру». Под этим недоумением Россиева скрываются: с одной стороны, преклонение перед широчайшими академическими познаниями учителя, с другой стороны, непонимание, почему он не реализовал свои возможности по максимуму. Вот только чем объяснить это недоразумение: не-до-разумением самого учителя или недопониманием, недооценкой его окружающими? [10].
   
«После Горшечникова нельзя не вспомнить словесника-добряка Николая Андреевича Вербицкого <…> которому посвятил свой первый рассказ «Под ивами» и который написал мне на карточке: «Рад бы написать что-либо путное, да накажи Бог, голова одурела от экзаменов; довольствуйся уж этим и не забывай старого учителя», – и далее Россиев пишет. – Этой карточке уже более двух земных давностей. Старый учитель – в памяти. Отрадные воспоминания, первые сладостные «авторские» волнения не отделимы от него» [11].
   
Можно сказать, Вербицкий был для Россиева тем, кем был Жуковский для Пушкина. Эти условные сравнения использованы не для установления знака равенства между ними (Вербицкий не Жуковский, а Россиев, разумеется, не Пушкин), а для обозначения принципа преемственности в творчестве, запущенного в обиход в общем образном виде ещё «великаном» Ньютоном.
   
Попытаемся этот принцип развить и конкретизировать. Следующему поколению творцов надо взобраться на плечи великана-предшественника. Правда не всем это удаётся. Важно, чтобы великан оказался рядом, и позволил это сделать, и даже помог, и затем откроются горизонты – и великанам недоступные. Совершают это восхождение с целью: либо познать неизведанное, скрывающееся от стоящих внизу, и тогда, с открытием новых истин, рождается новый великан и подставляет плечо последующим (есть такая тайная договорённость между настоящими великанами); либо, это возвышение используется с низменно-корыстной целью, чтобы карабкающегося, наконец-то, увидели такие же, стоящие внизу, введенные им в заблуждение, карлики. Впрочем, такие «карабкающиеся», как правило, вершин не достигают и это побочный эффект основного принципа. Совершил ли Россиев это восхождение, или ему сделать это не удалось, или не дали? – судить вам, дорогой читатель.
   
Однако продолжим воспоминания Павла Амплиевича: «Мы знали до нельзя снисходительного, удивительно-начитанного преподавателя Вербицкого, знавшего наизусть наших классиков поэтов, чуть ли не все «Вечера на хуторе близь Диканьки», и превосходного чтеца, который выступал на благотворительных вечерах, между тем как среди отечественных охотников Н.А. Антиох-Вербицкий пользовался известностью талантливого поэта и прозаика, чьи произведения (в духе тургеневских «Записок») печатались большей частью в журнале «Природа и Охота» времен Л.П. Сабанеева. Кроме того, Вербицкий сотрудничал в журнале «Россия», в «Книжках Недели» и других изданиях былых годов»[12].
   
Прекрасный пример-программа для юноши и, не сомневаюсь, Павел Россиев ею воспользовался. Образно говоря, он тоже стремился быть «отечественным охотником» подобным Тургеневу и Вербицкому. Любовь-страсть к знаниям охотника-за-правдой постоянно требовала от него, как будущего литературного добытчика, расширения кругозора, выслеживания в книжных зарослях, и в жизни, и в людях, и вековых чащобах российской истории – дичи-истины.

Эта страсть толкала к новому, неизведанному, таинственному; отсюда его многочисленные поездки по стране и за рубеж; поиски-охота в библиотеках и архивах. Но всё это впереди. Пока он просто гимназист одного из многих, возможно не самых лучших, средних учебных заведений провинциальной России.
   
Россиев в «Силуэтах» пишет: «Чистосердечно говорю, я сохраняю самые тёплые и благодарные воспоминания обо всех своих учителях …», по сему восстановим полный состав Орловской классической гимназии. С этими людьми на протяжении шести лет приходилось ежедневно общаться Павлу Россиеву.
   
Выделим тех, кого он отметил добрым словом особенно: директор – И.М. Белоруссов, инспектор – И.И. Гавелька, законоучители – протоирей А.И. Слюсарев, и священник В.И. Вознесенский. Учители: русского языка – Н.А. Вербицкий-Антиохов и А.Н. Орлов, древних языков – И.И. Коляпковский, И.Ф. Шадек, Н.Л. Масленников, Ф.К. Лютер, М.П. Полидоров и В.Ф. Суханов, истории и географии – Н.И. Горшечников, математики – Д.В. Качановский и Э.И. Маршевский, математики и физики – И.Н. Борисов, французского языка – К.Г. Мало, немецкого языка – К.П. Треймаль, рисования – П.И. Сычев, учитель приготовительного класса – П.С. Глаголев, учители гимнастики – Л.Ф. Тыдман, А.З. Назаревский и Н.Д Сахновский, помощники классных наставников – Д.С. Глаголев, В.Н. Лаврентьев (он же учитель чистописания), врач – А.В. Лебединский, письмоводитель – А.Д. Азбукин[13].
   
Итак, гимназист Россиев отдает предпочтение: словесности, литературе, истории и географии, а среди человеческих качеств – простоте, доброте, приверженности национальным идеям. Первый свой рассказ «Под ивами» он посвящает своему учителю русского языка.
   
И ещё, его привлекает и притягивает как магнит известность и значительность: Белоруссов – «известный составитель распространенных учебников по русской грамматике, теории словесности»; «Антиох-Вербицкий пользовался известностью талантливого поэта и прозаика»; «окружные ревизоры уходили с уроков» Горшечникова «удовлетворенные и можно смело сказать, что ордена и чины Николай Иванович получал не даром»[14], он, по праву, должен был «занимать университетскую кафедру».
   
Быть рядом с заслуженно известными, общаться с ними, писать о них, становится для будущего молодого писателя Россиева потребностью. Как бы в подтверждения этому он говорил со свойственной ему скромностью: «Что делать, малые планеты невольно заимствуют свет у большого светила»[15].
                ***
Во время учёбы Павел жил в доме, в котором его родители организовали гостиницу, и помогал ею управлять: «Покойная матушка моя до самой смерти, в течение долгих лет, арендовала в Орле на Болховской улице «Центральные» меблированные комнаты, в которых перебывало на моих глазах много знаменитостей всякого рода. Фамилия каждого приезжего или приезжей становилось известно мне, если не тотчас, то в продолжении суток. Помню летний вечер. Швейцар приходит ко мне в комнатку и просит отметить 2-ой занятым <…> На обычном листке, в графе «род занятий», я прочитал: «народный учитель», а с боку «Глеб Иванович Успенский». Успенского я знал. В собственной библиотечке у меня, гимназиста, среди почти всех русских и некоторых западноевропейских классиков находились сочинения и Глеба Ивановича»[16].
   
Обратите внимание, гимназист Россиева помимо того, что участвует в управлении гостиницей, располагает собственной библиотечкой, которую он сам отбирал, с интересом читал, и в которой имел почти всех русских классиков, пытаясь найти в их книгах ответы на вопросы, возникающие в его жизни.
   
Встреча с Успенским, который зашёл к Россиеву с надеждой что-нибудь перехватить почитать, закончилась словами: «По окончании гимназии пойдете в университет, надеюсь? – спросил он, уходя и унося новую книжку «Русской мысли». «Конечно!»[17], – ответил Павел. Из отрывка понятно: Россиев положительно настроен на получение университетского образования и к этому стремится, что он сам и подтверждает в разговоре с Глебом Ивановичем.
   
Из рассказа Россиева только не ясно, возвратил ли Успенский «новую книжку «Русской мысли»? Впрочем, это не важно, ибо Глеб Иванович, уже раннее повращавшийся в лондонах-парижах среди революционеров-террористов «Народной воли», был к этому времени безнадежно болен, и ему многое можно было простить.
   
Как известно, хронический сифилитический процесс в последней стадии накладывает на личность человека неизгладимый отпечаток утратой высоких нравственных принципов, и больной, даже не замечая этого, огрубевает и отупляется. Не напрасно в народе говорят: на больных обижаться бессмысленно. Буквально через несколько лет Глеба Ивановича, или то, что от него осталось, поместят в больницу для душевнобольных. 
   
Кроме того, от Россиева узнаём, что в это время он взял за правило иметь при себе записную книжку. В будущем из этих записных книжек родится замечательное произведение «Силуэты». Он стремился записывать всякие встречи с примечательными людьми и высказанные ими мысли: «Знакомство» моё с Николаем Николаевичем Страховым произошло почти при тех же условиях, как и с Успенским <…> И Страхов также возымел нужду в моей маленькой библиотечке <…> От знакомства с этим своеобразным, выдающимся мыслителем в моей записной книжке сохранились его слова: «не гоняйтесь, молодой человек, за множеством книг, но приобретайте действительно полезные. Так же смотрите и на дружбу» [18].
   
Думаю, следовало прислушаться к словам действительного статского советника Страхова Николай Николаевича (1828-1896), публициста, литературного критика, член-корреспондента Петербургской академии наук с 1889 года, глубоко верующего православного христианина, самобытного русского философа-идеалиста, подвергавшего критике либеральные и нигилистические воззрения своего времени, выступавшего против западноевропейского рационализма, который он называл «просвещенством» (термин придуманный Страховым. – С.Д.). Надо отметить, Павлу Россиеву везло на встречи с интересными людьми.
   
Проучился Павел в Орле 6 лет. Цель учёбы известна: «общее образование и подготовление к университету». Полный курс классической гимназии составлял 7 классов, последний седьмой с двумя годичными отделениями, итого предполагалось 8-летнее обучение[18]. И то, что можно было сделать за следующие два года, Павлу удалось растянуть на пять лет. Позже поймём почему и ради чего.

Источники:
[1] Россиев П.А. Несколько строк в биографию А.П. Чехова. // Исторический вестник. 1907. №11. С.751
[2] Памяти Н.П. Линевича. // Исторический вестник. 1908. №6
[3] Кондратенко А.И. Забытый русский писатель (страницы биографии Павла Россиева). // Международный научный вестник (вестник объединения православных учёных) 2014. №3. С.18
[4] Россиев П.А. Погибший талант (Памяти А.К. Саврасова). Русский архив. 1906. I (4)
[5] Кречетов П.П. «Адрес-календарь г. Орла на 1995-1996 гг.». Орел. 1895. С.138
[6] Там же
[7] Там же
[8] Андреев Л.А. Из моей жизни. // Журнал для всех. 1903. №1. С.3
[9] Россиев П.А. Силуэты. // Исторический вестник. 1909. CXVII. С.25-26
[10] Там же С.27
[11] Там же
[12] Там же С.28
[13] Кречетов П.П. «Адрес-календарь г. Орла на 1995-1996 гг.». Орел. 1895. С.138
[14] Россиев П.А. Силуэты. С.27
[15] Россиев П.А. Художник-иллюстратор П.М. Боклевский, его жизнь и творчество. // Русский архив. 1910. I (3). С.478
[16] Россиев П.А. У И.С. Тургенева. // Исторический вестник. 1908. С.159
[17] Там же
[18] Россиев П.А. Моё знакомство с Г.И. Успенским и Н.Н. Страховым. // Русский архив. 1908. С.161
[19] Сборник постановлений по гимназиям и прогимназиям мин. нар. пр. СПб. 1888