Жуки прошлого

Предупреждение.
Нецензурная лексика и ей синонимы. Лицам, которые слишком ранимы и не имеют возраст 18 лет читать не рекомендую.
Осторожно, дерьмо годовой давности, которое было таким сладким и липким, что решаю опубликовать и отчистить подошву кармы по полной.

- Я не морально подвергнутый копуляции тот вам Маяковский, который орал, цапал двери, возможно и срал при этом, скуля: «Лилечка, Лилечка моя!», когда эту Лилю насаживали за дверью.
Ооо, люди, смотрите, а лучше слушайте. Когда она раздвинула ноги в сауне, на диване, будучи гостья своей сестры, заглотнула член до гланд из-за собственной спутанности, неразборчивых чувств, сломанного телефона, который можно только починить трахом. Моим ответом было молчание.
«Язык  из ануса высунуть не можешь». – скажу её фразеологизмом.
Она так говорила, что вот молчишь всегда, не знаешь, что сказать. Первый раз при очень комичном случае. Моя болезнь, благодаря лечению и своей голове мой вид – образ совокуплённого клоуна: тапки, пижамные висящие на тазовых костях широкие штаны, пропитанная потом с запахом химии, сиг без фильтра футболка и взгляд объебоса не по собственному желанию. И она с помадой на губах, как всегда, с идеальными бровями, волосами. И её ебаришка, стоящий у стены, не знающий, куда себя впихнуть (намек: дружок, впихни себя и свой член в рот моей тогда любви) в таком-то месте.
 Где в комнате для посещений стулья прикручены к полу, окна в решетку, двери под замком, ключ от которых лежит смирно в кармане всевидящей санитарки, бдящей в углу. И самого главного не упомню – что было сказано мной ? Варианта два. Первый, красноречивый долгий выплеск, как полагается мне с прологом, завязкой, кульминацией, развязкой, эпилогом-некрологом моей веры в людей неверных.
 Второй вариант, глаза округлились, что-то бредовое, краткое с матом вышло в наружу из моей головы и через пять минут по моему желанию санитарка вставила ключ в замочную скважину отделения (чтобы побыстрее вставил он, ибо дорога далекая, за бенз ей нужно сосать, глотать и еще театрально разыграть оргазм).
Заключительный, второй и уже хорошо отложенный кусок моего монолога с огрызками попыток диалога двух лиц помню. Она, как всегда распрекрасная, с черными изогнутыми стрелками  и объемной тушью смотрела на меня, бутылку пива, свою подругу и осеменатора подруги в погонах за игрой в карты. Прошло немало времени  с того момента выписки.
В моей черепной коробке тараканы забирали кимвал у мультяшной обезьяны, которая гоняла тараканообразных на роликах, в которые заезжали анальные шарики под транс с дозой транквилизаторов. Внезапные смешки. Развалившись на полу, балдею от перепадов настроения. Возвращаюсь в игре, хотя, она, убеждает, что я, путая карты лучше могу посидеть, полежать. Нахожу под рукой ее телефон,чтобы вертеть в руках от скуки, который внезапно загорается с окном сообщения от того самого моего посетителя, с сердечками в сообщении. Игра неудачных картежников оканчивается. Она, я переходим на кухню. Мотаюсь со стола на подоконник. Спрашивая, что не так с ней, со мной, с этой вселенной, что именно так происходит? Курю. Она не смотрит в глаза, опустив голову, через несколько моих вопросов, на которые не получаю ответ, самостоятельно на них отвечаю у неё слезы. Слезы, после которых чайные коробки летят на пол, ору. Мент и его подстилка удаляются. Переворачиваю стулья. Ору, выдыхаю сижку, хлопаю окнами, стряхиваю пепел. Говорю много. В ответ получаю: «Не знаю, моему телефону нужен был ремонт. Я не знаю...потому,что. Тебя люблю...». Это как вопрос про черный или зеленый чай, на который отвечают «Да».  Вроде бы ответ, но ответ в какую сторону уже не понять. Ей. Мне. Всем. Тараканам. Обезьяне, в чьем анале красуются шары потому, что телефон сломан, а ролики заехали потому, что она же любит только меня, а сосет тараканам.