Бабье лето

                1
              Пронзительная печаль витала в осеннем воздухе, сплетаясь с неспешным танцем изредка опадающих листьев, которые, то взмывали разноцветными бабочками вверх, то в изящной спирали опускались вниз и вновь пытались взлететь, но сила притяжения не отпускала их и манила на присыпанные собратьями лесные тропинки, пушистые лапы невысоких елей, на зеркальную гладь темнеющего озера, вольготно раскинувшегося под вечерним осенним небом. Самая светлая пора – первые дни бабьего лета.
             Она бесшумно шла по своим, давно выверенным, тропкам, не спеша, наслаждаясь торжеством осенних красок, прислушиваясь к  звукам шелеста листьев, вечернего леса, готовящегося к ночной жизни, затихающим песням лесных птиц.
               Неожиданно она вскинула голову и прислушалась. Вороны. Стая. Вдалеке.  Шум крыльев, крикливый гомон птиц привлекли ее внимание. Неспроста раскричались, словно дерутся, делят что-то. Лес тревожно притих. Сердце кольнуло нехорошее предчувствие, неладно нынче в лесном королевстве. Она двинулась в сторону резких звуков вороньих склок.
               Не выходя на поляну, остановилась, всматриваясь в просвет. Оголтелые вороны, сходя с ума от запаха свежей крови, носились над  обездвиженными телами двух детей, деля легкую добычу.
              Она глухо зарычала. Из глубины темной звериной души волной поднялась ненависть и  захлестнула ее. Невыносимая   жажда крови толкала на поляну. Жажда свежей, парной крови. Крови, запах которой витал над поляной. Обострились все чувства. Опасности нет. Вороны ее не пугали. А больше враждебного она не чувствовала. Лес глухо скорбел, прощаясь с осенним нарядом. Шорох листьев она слышала сквозь вороний гам.
                Ступила на поляну, оскалилась. Вороны в горячке не видели ее, их, как и ее, тянула, манила к себе кровь. Лапой она сшибла зарвавшуюся ворону с громким рыком. Товарки, запоздало понимая, что ужин их решили прервать, обезумели.
               - Кр-р-ровь! Новая кр-р-ровь!
               Они бросились на нее. Облако перьев поднялось в воздух. Обезумевшее карканье и яростное, озлобленное рычание растревожили спокойную жизнь леса.
               - Прочь, твари!
               Она легко мощной лапой наотмашь била по черной вороньей массе, впиваясь клыками в крылья; мотая головой, трепала очередную падальщицу, с наслаждением ощущая вкус крови, крови ворон.
            Стая обиженно и нехотя прекращала нападение. Не по ним этот озлобленный от вкуса и запаха свежей крови  зверь. Тяжело поднимаясь в небо, вороны проклинали  невольную свидетельницу их ужина и еще кого-то.  Она устало села, провожая их взглядом янтарных глаз. Чувство опасности возрастало, смешиваясь с пьянящим запахом крови. Глухо стучало сердце. Не ее ярость спугнула ворон, не ее беспощадность. Волки. Они осторожно окружали поляну. Бежать, пока есть путь к отступлению. Волки не вороны. Слишком много их, слишком опасно. Если бы не кровь, если бы не жажда крови, волки бы, жалобно поскуливая, поджали б хвосты, вся стая, но сейчас… Сейчас желание крови пересилило волчий страх. Бежать. Пока есть время…
             Она бросила взор на мертвых детей. Сердце ухнуло, замирая. «Кто? Кто это сделал?»  Это не волк, не медведь, нет… Обычный зверь убивает милосердней, ради еды, не обезглавливает… «Кто?! Кто?»
             Время! Медлить нельзя! Хищно блестят глаза волчьей стаи! Бежать!
                Она метнулась прочь, подальше от неуправляемой волчьей стаи, подальше от мертвых детей, скорей всего брата и сестренки, беспощадно, не по-звериному обезглавленных…  от того, кто ЭТО сделал… Прочь! Прочь! Прочь!
               
               «Кто? Кто? Кто?» - пульсом стучало в висках.  Лес, такой родной и спокойный с детства перестал быть безопасным. Первые зажигающиеся на небе звезды тревожно косились на землю, подгоняя ее к убежищу, туда, где не страшно, где она сможет постоять за себя. Сможет ли? Хватит ли ума, хитрости, силы?
                Кто бы не убил детей, он был жесток… Слишком жесток и силен. Она чувствовала его мощь. Как волки чувствовали ее силу и превосходство. Не жажда б крови, волчья стая непременно б, поджав хвосты и жалобно скуля, не посмела и приблизиться б. А крови было много. Детская, воронья, ее… О, господи! Кровь на морде и лапах. Ручей. Срочно надо найти воду. Она, осторожно ступая, прислушиваясь лесному затихающему перед ночью шуму, двинулась к ручью, ведомая своим звериным чутьем. А листья, не знающие тревог и страха, всё так же безмятежно опадали с умиротворяющим шелестом…   



                2
               -Аринушка! – навстречу девушке, вышедшей из леса к старенькой избушке, подался Иван,- где тебя носит? Ночь уже! Весь вечер жду тебя.
             Она рассеянно огляделась вокруг, пожала плечами:
             -Задумалась я, Иванко, у озера лесного была. Травы собирала, да на закат загляделась…
             -Травы? Какие травы?
             Арина всплеснула руками:
               -Вот же раззява я, на берегу их позабыла… иль на опушке, с испугу. Волков видала…
                Она доверчиво взглянула в его серые, словно сталь глаза.
               -Не спрашивай меня, Иванушка, перепугалась я. Ты то почто на ночь глядя в лес пошел, не ровен час…
               Она ласково коснулась мягкой ладошкой его щеки, провела по щеке и, будто чего испугавшись, одернула руку.
             -Боюсь я за тебя. Недобрые дела творятся нынче в лесу…
             Арина застыла. Вновь накатил страх. Голос Ивана был глухой.
           -Утром детей Нестора кто-то убил в лесу. До этого Матвея с сынишкой, Глафиру, старую Лексеевну… Арин?
           Она с ужасом смотрела на него.
          -Волки?
         -Ни… Лето ж, волки зимой лютуют…
         Иван задумчиво глядел в ее испуганные глаза. «Хрупкая, тоненькая, что былиночка»,- с нежностью подумал о девушке и продолжил:
         -Может, в деревню подашься? И мне спокойнее, да и тебе безопасней будет…
          -Нет! –она резко вскинула голову, - Будто я не знаю, как деревенские бабы кличут меня!
            -Аринушка, бабы дуры, - умоляюще протянул он.
           -Нет, Иванушка, не будет мне там житья, заклюют. Лешачиха я для них. А тут я сама себе хозяйка.
         -Не понимаешь ты, неладно в лесу, дела страшные творятся… А случись что с тобой, не прощу ж себе, что не уговорил, не сберег…
          -Лес – мой дом. Я тропки тайные знаю, дорожки заветные, с колыбели лес хранит меня… Нет, Иванко, не пойду я в деревню.
           Они замолчали. Иван с тревогой думал о ней. Права она, не очень хорошая идея, девушку в деревню пригласить. Бабы со света сживут. Но и в лесу небезопасно. Он видел всех убитых. Не зверь так убивает… Ему ль, охотнику, этого не знать. Даже волки не скрыли следы убийства… Головы оторваны, с легкостью, у всех.
            Иван вздрогнул.
           -Шел бы ты, Ванюш домой, темно уже, -услышал он звенящий голосок девушки.
          -И всё же, Аринушка?
           -Всё будет хорошо.
            Иван нехотя развернулся и побрел к краю полянки. Плечи опущены. Сердечко Арины сжалось, в предчувствии неминуемой  беды.
          Девушка еще долго смотрела ему вслед, шепча обережные слова…   


                3
               Она обходила свои владения величественно и не торопясь, осторожно ступая на разноцветный ковер листьев, прикрывший тропки. Невероятное чувство свободы, легкости ощущала она. Знакомые с детства места. Знакомые звуки, знакомые запахи. Скоро выйдет и к избушке в глубине леса. Ни веточка не треснет по ее лапами, ни лист не зашуршит. Выверен каждый шаг, шаг хищника, шаг охотника. Незаметность, бесшумность. Чутко прислушивается, зорко приглядывается. Краем глаза увидела сорвавший с ветки клена листок. Взмыл ввысь, перевернулся, спланировал вниз, но, словно вдруг подхвачен неведомой рукой, вновь взлетел вверх.
                Верхушки сосен загораются пламенем рассвета. Темно-зеленые с багрянцем солнечных лучей, запутавшихся в жесткой хвое. На паутинках среди травинок, ветвей дрожат  бусинки росы. Просыпается лес, сонно роняя оставшуюся листву. Скоро ударят утренники, укрывая мох и лишайники белесым инеем. Она поёжилась. Зима. Скоро зима. Трепетный туман, плывущий между деревьями саваном, напомнил ей о снегах. Не скрыться, не спрятаться от охотников без снегопада. Слишком явно видны следы, цепочкой проложенные по снежному покрывалу… Она сама охотница, цену следов хорошо знает.
                Детский вскрик выдернул ее из задумчивости. Она прислушалась. Испуганные неожиданным детским голоском   птицы на мгновение смокли и снова защебетали.
                Крадучись, она метнулась бесшумно в сторону вскрика.  Ни на мгновение не сомневаясь, что увидит того, кто так безжалостен, увидит чужака.
                Мягко опускаясь на подушечки лап, она подбиралась ближе. Страх сжимал ее сердце. Шаг за шагом подбиралась всё ближе. Бесшумно, словно привидение, кралась к цели, прижимая уши и оскалившись.
               Лапы елей надежно скрывали ее.
                Он?!
             Иван, склонившись над небольшим лежащим телом, стоял на коленях. Она видела упавшие русые волосы на лицо… Глухо зарычав, она вышла из-за ели.  Он поднял голову.  Взгляд стальных, с искрами гнева глаз охотника встретился с хладнокровным взглядом янтарных, с затаенным удивлением, глаз  крупной, даже слишком крупной для ее сородичей, рысью. Мгновение, длившееся целую вечность. Она приготовилась к прыжку, глядя в серый омут стали. «Нельзя медлить! Он- враг!»
            Иван медленно привстал, стараясь незаметно дотянуться рукой до охотничьего ножа.  Рысь следила за ним, выжидая удобного момента для решающего прыжка.
            -Кр-р-ровь! Кр-р-расная, гор-р-рячая кр-р-ровь!
             Вдруг налетевшая с высоты стая ворон смешала все карты. Рысь, не теряя более ни секунды, метнулась к Ивану. Широкими лапами оттолкнула его от еще не остывшего тельца ребенка, заваливая охотника на спину, придавливая к земле. Глухое негодующее рычание, белизной сверкнул оскал. Сопротивление охотника. Оба покатились по земле.
            -Ах, ты тварь! – Иван отталкивал оскаленную морду разъяренной рыси.
              Внезапно неясно мелькнувшая тень отвлекла рысь от борьбы. Она чуть ослабила хватку, пытаясь боковым зрением рассмотреть скрывавшегося свидетеля схватки за стеной разлапистых молодых елей. Иван, изловчившись, столкнул с себя зверя, откатился, выхватывая дедовский серебряный охотничий нож. Рысь глухо зарычала. Иван бросился на зверя. Меткий удар твердой руки. Зловещий хохот ворон, предвкушающих еще больше крови.  Яростный рык рыси, перемешанный с обжигающей болью. Страх, непонимание в звериных янтарных глазах. Неясная тень, метнувшаяся прочь. Удар ножом, еще.
              Раненый зверь – опасный зверь. Иван метил в горло озлобленной, смертельно раненой, но уже ослабевшей рыси. Неуверенно шагнув к Ивану, зверь начал заваливаться на бок. Ясный янтарь глаз, недавно горевший ненавистью, постепенно начал затуманиваться…



                4   

            -Арина?!
              Девушка с трудом взглянула на изумленного, склонившегося над недавно бывшей рысью, а теперь смертельно раненой девушкой, Ивана, поморщилась, каждое движение ей причиняло боль.
            -Уходи! – через силу прошептала она, оторачиваясь со слабым стоном.
            Жгучая невыносимая боль. Древнее знание тягуче всплывало в памяти девушки. Только бы найти силы. Не прогонять охотника. Не сейчас. Потом.
             Она слабо улыбнулась, прикрыла глаза, едва слышно прошептала.
           - Подойди.
            Он склонился над умирающей Ариной, провел рукой по щеке, заправляя за ушко девушки непослушный локон, выбившийся из косы.
             Она протянула руки к нему.
            -Я же любила тебя, - укор в глазах, - а ты...
            -Ты убийца, оборотень, - осуждение, неприятие в голосе охотника.
            -Нет... Не я, - она кивнула в сторону леса. – Он там, найди его.
           Из последних сил приподнялась, схватила за плечи охотника:
           -Слышишь? Найди его!
           Приблизилась к его лицу. Пристальный взгляд Арины, умирающего оборотня, вызывающий беспрекословное подчинение, поработил охотника. Иван замер, безвольно опуская руки. Прощальным поцелуем, несущем вечное проклятье, она передала охотнику древнее знание, знание оборотня…



                5

               Последние дни бабьего лета. Шорох листьев под лапами. Лес, когда-то хорошо знакомый, стал чужим, неизведанным, новым. Серые лапы мягко ступали по иным тропам, звериным. Волк прислушался. Тишина. Пронзительная тишина изредка нарушалась то шорохом опадающего листа, то шумом крыльев, улетающих в теплые края птиц, то стуком дятла… Тишина. Опасная лесная тишина. Волк прилег, положил голову на лапы, прикрыл глаза, вспоминая янтарь глаз той, которая была смыслом его прежней жизни, той, которая, перед смертью, изменила его жизнь, самого его.
               Волк шумно вздохнул, в памяти всплыли слова, сказанные на последнем выдохе голосом той, что была далеко, на лунной дороге вечности: «Найди его!»