Обо всем понемногe часть восьмая

     В ноябре 1996 г. сына забрали в армию. Он выбрал боевые части, Нахаль. Учебка в таких частях шесть месяцев. Ему сначала все понравилось: ребята, еда, общая обстановка.
    В первый же выходной прибыл с растертыми ногами, из которых сочился гной. Лечила его два дня, но только надел высокие коричневые сапоги, снова почувствовал боль. Его выпускали раз в две недели. Приезжал веселый, но уставший, как -то прибыл в двенадцать, уснул в три и проспал до девяти утра следующего дня. Время дома пролетало быстро.
     В армии шли серьезные тренировки. Их на неделю группами забросили в пустыню и учили искусству выживания. Ночевали в палатках, занимались всевозможными военно-спортивными упражнениями. Это трудно, но интересно. Однако, вскоре Жене все надоело и волоча автомат и пудовую сумку после очередного выходного на остановку, он, любитель учебы, заявил, что не понимает во имя чего надо гробить три года.
     В январе позвонил из армии и сообщил, у него грипп. Пульс 120, температура 38, лежит в палатке для больных, в больницу не везут, лечат на месте.  Поинтересовалась, как лечат.
Он: - Дали утром акамол.
- Я могу приехать?
- Нет! Сюда посторонних не пускают.
- Перезвони вечером.
               
  Я отдала  Жене  свой  мобильный телефон  « Манго». Возможности звонков ограничивались тремя  номерами, батарейка быстро разряжалась, а так как заряжать  ее в палатке невозможно, приходилось  аппарат держать все время выключенным.
  Перезвонил он только через несколько дней:
- Жди. Меня отпустили домой. Еду из Афулы. Температура  сорок. Сделали  капельницу. Не волнуйся.
    Его, больного гриппом, с высокой температурой поставили ночью дежурить под проливным дождем.Как это назвать - безалаберное, халатное, бездумное  отношение, значит, бесчеловечное, ведь, не война же! 
    Всю ночь меняла мокрую одежду и постель, утром поехали в больницу. Рентген показал круппозное двухстороннее воспаление легких.
    С утра ехала в больницу, затем домой на два часа готовить обед и снова к нему, параллельно готовилась к экзаменам на курсах экскурсоводов. Через неделю из больницы его перевели в  харап, так называется военная медчасть, но вышел военврач, посмотрел бумаги и сказал:
- Вернитесь в больницу.  У нас нет возможности лечить на том уровне, какой нужен вам.
И вот Женя снова в больнице, на той же кровати. Кашляет. Харкает с кровью. Его выписали только в середине февраля. На рентгене обнаружили непонятное затемнение  неких кончиков. Ничего в этом не понимаю, но воспаление прошло и его снова отправили в ту же часть. В тот день упало два военных вертолета. Семьдесят три  погибших! Невыносимая боль, хотя среди них нет ни одного знакомого.
    Ехать в армию сын уже не хотел. Чувствовал сильнейшую слабость. Это нервный стресс плюс болезнь. Я утром уехала в Вифлеем и бегала там по городу в поисках телефона – автомата. Телефоны, как на грех, все оказались сломаны, у меня от ужаса подкашивались ноги, пока на почте не попался один целый и двенадцатилетний  Миша доложил, что Женя просит  разбить ему молотком руки. Я сорвалась  с экскурсии и полетела домой.   
     Он сиял, уверенный, теперь дадут на пару дней освобождение. С работы вернулся муж мрачно вник в ситуацию и сказал:
- Поехали в Харап.
- А вдруг там он не получит освобождения? Лучше в больницу.
Он привез в харап,разнервничался и уехал.
Я  вслед:
- У меня нет денег на обратный путь. Реакции не последовало.
Пешком  в темноте я, Женя и Миша поплелись в больницу, это пару киломметров.
Там его проверили, перелома нет, сильный удар.
Дали освобождение от армии на два дня и велели подтвердить бумагу в харапе. Слава богу, в больнице работал банкомат  и я сняла 50 шекелей. Снова вернулись в харап, а там сумасшедшая очередь. Домой попали глубокой ночью. Что решают два дня!
     Он снова а армии. Звонит в два тридцать ночи и сообщает, что сбежит. Его ни от чего не освободили и он стоит сейчас на посту под проливным дождем. Стоять еще два часа. Я в ужасе. Умоляю собраться с духом и терпеть. Утром позвонил, сказал, что последовал моему совету. Завтра идет в поход на сорок километров.
      Через пару дней вернулся домой с температурой сорок. Шел с остановки и не понимал, куда идет. Позвонил Мише и попросил, чтобы тот его встретил. Я приехала  с  работы, Женька падал мне на руки и терял сознание. Повезли в харап, там ему сбили температуру до 37, рентген воспаления не показал и его отпустили домой. Он рассказал, что накануне пошел в поход на 40 км. Не все выдержали. Четверо  потеряли сознание и одного из них увезли, он так и не пришел в сознание, что с ним стало потом Женя не знал.
    Дома ему стало совсем плохо и мы поехали в больницу Асаф Арофе. Температура на градуснике росла на глаза. Ставили капельницу за капельницей. Не помогало. 40.1, 40.2, 40.7. 40.9 Меня раздирало отчаяние. В 15.00 его положили в палату. Правостороннее воспаление легких.
Прошел март, апрель. Только 27 апреля  Женя вернулся в свою часть. Я все это время сдавала экзамены на своих курсах. Как это ни невероятно, на выпускном экзамене получила 90 баллов, а думала, что провалила.
                ***
30 июля  1997 г. произошел страшный взрыв в Иерусалиме. 18 убитых, более 150 раненых. Устройство взорвал смертник на городском рынке Махане Игуда. Я с группой  находилась в гостинице Мигдаль Иерушалайм, совсем неподалеку. Реакция  моих подопечных  губительна для туризма  в Израиль. Они  утверждали, что теперь сюда вряд ли приедут другие.
     Женькина база находилась под Арадом. Вокруг располагались арабские и бедуинские поселения, ходить пешком им не разрешали, вывозили автобусами, но автобусы ходили редко. Женю послали в Беер Шеву к врачу, на автобус он опаздал, пошел пешком в Арад и позвонил мне с дороги, не подозревая, что маме много не надо для волнений. Потом его телефон замолчал, связь прервалась и пока через много часов, только в 22-30, он не перезвонил из Беер Шевы, все мое существо  изнемогало от страданий. Я рвалась к нему, помочь, но не знала как и куда, чувствовала, уходят силы. Многие выражения, раньше казавшиеся абстрактными, обретали смысл. Душа уходила в пятки, сердце оборвалось. Я уговаривала себя, что все в порядке и сама не очень в это верила. Но вот он позвонил, оказалось, взял тремп, бедуины подвезли его  по дороге.
- Как ты мог! Ведь могло всякое случиться!
- Но не случилось же!
               

     Я чувствовала себя  как после тяжелой болезни, после приступа. Что происходило с моим сыном? У него после прививки опухла рука, редчайший случай по словам доктора. Он продолжал преподносить сюрпризы. Как–то утром позвонил и сообщил, что не ест с воскресенья, не хочется. Я уговариваю. Пойти пообедать. Обещает пойти. Звонит вечером. Говорит: 
- Посетил  врача. Обедать не пошел. Потерял сознание, дали капельницу. Лежал два часа в медчасти. Температура 38. Отпустили домой.
Господи, что мне с ним делать? В больницу не хочет, в харап не хочет, никуда идти не хочет. Давление 90 на 40. Слабость и температура. Вернулся в армию, его отправили на неделю охранять поселение на территориях. Консультировала по телефону, как готовить еду. Они получили консервы и кашеварили сами.
     Дозвонилась, он:
- Извини, тут подъехала машина с синими номерами, арабы, пойду проверю документы.
Слышу крик, стрельбу, телефон отключился и больше в тот день не отвечал. Что уж говорить о моем состоянии!
    Пугали его поездки в автобусе. В стране  постоянно происходили взрывы, убийства, попытки похищения солдат. Пыталась взять себя в руки, стеснялась своего волнения и оно съедало меня. Стоило только подумать о страшном, как подступала дурнота, кровь билась в руках и ногах, острые стрелы ощущались во всем теле. Вскоре он попал в больницу в третий раз.
Пожалуй, одним из самых трудных  стал для меня  день  Жениного похода в  пустыню Махтеаш Гадоль. Казалось, ничто не предвещало катаклизма. Утром позвонил, сказал, жди, вечером буду дома, нас везут  в пустыню Негев.
     Занималась своими делами, но где-то часов в 12  внутри меня наростало беспокойство, чувствовала, связано с Женей. Почему? Этого понять не могла. Набрала его номер, он не отвечал. Казалось бы, ну и что? Часто не отвечает. Не понимала, что со мной происходит. Обессиленная диким волнением  легла на пол, металась из угла в угол, стала молиться. Жуткие сцены пустыни, он под раскаленным солнцем, заблудившийся, мерещились мне без конца. Позвонил  ребенок  только около пяти. Оказалось, я нервничала не зря. Все происходило примерно так, как виделось. В одиннадцать утра они отправились в поход, но в двенадцать одна солдатка  провалилась в  ущелье и подвернула ногу. Идти она не могла. Большинство ушло далеко вперед. Восьмерых командир послал за помощью. До трассы несколько киломметров. Женю отправили вместе с этими ребятами. На восьмерых дали одну бутылку  воды. Жара стояла дикая – сорок градусов. Парни вскоре почувствовали жажду, потом  головокружение, близкое к потере сознания. Они лежали и не могли идти. Послали двоих за водой. Те ушли и не вернулись. Командир спросил, есть ли у кого мобильник. Женя сказал, у него. Его послали найти отряд. Он заблудился. Шел и не знал, куда идет. В какой –то момент решил – это конец.
     Вдруг в пустыне увидел джип и двух  англоязычных туристок.
Попросил пить. У них была связь. Он вызвал  спасателей и объяснил, что в пяти киломметрах находятся ребята и солдатка с поломанной ногой. Поплелся обратно и встретил друх солдат, что оставались на месте. Их тоже послали найти остальных. Стали искать выход и неожиданно увидели вдали, как подъехал их автобус и солдаты, веселые с бутербродами и водой, после кафе, выскакивали на дорогу. Вскоре появились спасатели.
               
                СОН.
     Я иду между крутых гор и тяну детскую коляску. Со мной все мои близкие. Упираюсь и тащу, тяну изо всех сил, но вот обрыв и надо его перепрыгнуть, я  близка к цели, но коляска слишком  тяжела и тянет назад, нет сил ее тянуть и вот я уже качусь обратно, все дальше и дальше от спасательной скалы и все ниже. Коляска тащит меня в пропасть, страшно, мелькнула мысль бросить ее, но нет, не могу, там мои родные. Изнемогала и сопротивлялась изо всех сил. Неожиданно ко мне  подошел совершенно незнакомый человек, прохожий, он протянул руку и вот я уже наверху. Вытягиваю коляску, с невероятным трудом вешаю ее на торчащий крючок, потом на второй. Коляска стоит. Все спасены и мои  родные выпрыгивают из нее на дорожку.

     Сложнейший период. После трех госпитализаций, Женя обследованный врачами вдоль и поперек, получил право служить недалеко от дома и возвращаться  каждый день. Тут-то и начались настоящие мучения. Сначала его послали на базу в Иудейскую пустыню. До нее добираться  из дома несколько часов. Это называется близко от дома! Приложила немало усилий, чтоб его оттуда вызволить. После всех мытарств: факса в комиссию по жалобам, визита в Пикуд Хореф, где потребовали бумаги от врача, а их воз и маленькая тележка, посещения кациноира и военной больницы...его отозвали с той базы и вернули в распределитель. Тут ему дали базу на Билу. Это, действительно, недалеко  от дома, мы обрадовались, но преждевременно. База на Билу относилась к большой базе под Рамаллой. Его послали туда за откреплением, но какое! задержали, сказали, что они нуждаются в людях и он останется там. Там Женя застрял почти на год.
     Чтобы не терять времени  даром, он поступил в открытый  университет. Как- то  должен был идти сдавать экзамен, командир не отпустил, оставил полоть грядки. Женя объяснял, уговаривал, потом развернулся и поехал без спроса. В армию в тот день он уже не вернулся, через несколько дней пошел сам в военную тюрьму и получил штрафбат четыре дня. Там посчитали, что не прав его командир. Вот это армия! Третий год  Женькиной солдатской службы прошел довольно спокойно, его перевели в штаб и он там служил  до конца. Последний день его армейской  эпопеи -  31 декабря 1999 года.               
               
                ***
       В стране постоянно напряженная обстановка. В палестинской среде делается все, чтобы мир не забывал о них и их требованиях.
      Учитель одной из иерусалимских  школ, Михаил, ехал после работы домой. Он жил на территориях, дешевле, ближе к природе, но и опаснее, впрочем, почти привык. Как обычно, дождался друга у тремпиады. Ехать не долго, часа полтора, не больше, но через арабскую деревню, что всегда создает некое напряжение.
               
    В тот раз как только выехали и поровнялись с их домами, в машину  полетели камни, груды камней. Разбилось ветровое стекло, капот. Пришлось затормозить. Их окружила  толпа 14-17 летних подростков, они визжали, размахивали  руками, неиствуя. Машину полностью изуродовали. Пытались открыть  дверцу, источали ненависть  и дикую злобу. Ситуация становилась опасной. Михаил выскочил и схватил наугад того, кто стоял ближе. Остальные удивленно отступили. Машину удалось завести. Поехали в участок и сдали хулигана полицейскому.               
Меня не удивило, что  родители этого  звереныша угрожали учителю, обвиняли его в грубости  и насилии. Самое страшное, что наши левые стали на сторону этих подонков. Пожалуй, предательство своих страшнее и опасней любых происков врага.   Наши «правозащитники» обвинили Михаила в превышении уровня защиты и потребовали заплатить арабской семье полмилиона шекелей. Это даже не смешно- учителю! Суд в Иерусалиме  посчитал поведение Михаила правомерным, но слишком грубым: дал парню пинка, и постановил выплатить 75 тысяч.
     А если бы его изуродовали, покалечили или убили, все возможно?
     А что решат в деревне? Давно знают, им все дозволенно. Чем  громче станут кричать, тем  убедительнее выглядеть в глазах западных гуманистов, а как те же самые « герои» превратились бы в навозную вошь перед силой, перед властью, в любой мусульманской стране и превратяться. Дело времени.               
               

                ***
         В  Москве  в те годы существовало общество имени Андрея Первозванного  "За веротерпимость». В него входили католики, православные, протестанты, мусульмане, евреи и правозащитники – компот. К этому же обществу, не знаю каким боком, относился  ансамбль народного творчества. Деньги там крутились неплохие, а руководил этим пестрым людом  Александр Морозов. Приезжали они несколько лет подряд, фрактовали самолет, жили в гостиницах высокого класса, не отказывали себе ни в чем, и у нас в турфирме стелились перед ними как могли.
  В один из таких  визитов мне досталась группа мусульман и водитель Эли Мордо. Гиды – четверо человек-собрались в 4-30 утра в Тель Авиве на железнодорожном вокзале, туда же  водитель Амнон привез и нашего босса, Л. Она привыкла выделять одного из водителей и делать его ответственным, причем не только над остальными  шоферами, но и над гидами, это выглядело странно, даже в силу разного уровня образования тех и других. В тот период в любимцах у нее ходил Амнон. Забрав всех, он повез нас в Эйлат. Туда  в 9-30 утра должен был прилететь самолет с  туристами. Должен был, но прибыл только в 14-00. Все это время мы томились в ожидании в Эйлатском порту. Рядом с нашим боссом гиды чувствовали себя несколько неестественно, поди знай, что ей не понравиться, не дай бог угодить под дурное настроение. Все обрадовались, когда это  нервное стояние  закончилось и  мы развезли народ по отелям. Мои - жили в гостинице « Спорт».
      Уснуть не удалось. Да и как - по заказу, а, ведь, ночь до того не спала. В 19-00  ждал ужин.  В 20-30 туристов  повезли на границу с Египтом. Переход занял считанные минуты. Проштамповали паспорта, убыл, прибыл, и мы оказались в стране древних пирамид. С египетской стороны нас  уже  поджидал  их транспорт. Израильские автобусы  не могут  использоваться  заграницей.  Отправились на Синай, к горе Джабел Муса. Туда езды  три часа, вздремнуть не получалось. В час тридцать остановились. С первого вдоха ощутила аромат иного мира.
      Мы оказались в горах на приличной высоте, селений поблизости не заметила, только  турлагерь и знаменитый монастырь Святой Екатерины. Полчаса дали на разминку и водители-египтяне отправились в единственную лавку выпить кофе. Один из них говорил на иврите, сказал, еще остались люди, помнящие язык, со времен израильского присутствия на Синае, то есть с 67 по 85гг. При восхождении, по его словам, можно воспользоваться верблюдами, правда нужна привычка на них ездить. Это не больно удобно. Последние 770 ступеней надо пройти пешком во всех случаях. Там верблюды не ходят, крутой тяжелый подъем.
     Такой рассказ не обрадовал. Вскоре Амнон, он приехал с нами, изрек:
- Зина ,Миша,Володя,Саша –вперед.
Подхожу к своей группе:
- Пора.
Мои мусульмане не двигаются с места.
- Кто идет?
Три руки вверх.
Как -только трое из одиннадцати! Остальная часть группы осталась в Эйлате.
И что  мне делать?  Идти с тремя? Бросить большинство?
Подхожу к экскурсоводу соседней группы:
- Возьмешь моих троих?
- Без проблем.
    У того группа православных паломников и они идут все.
    До утра  сидели в автобусе. Люди дремали. Почему свое решение они не приняли в Эйлате? Спали бы себе спокойно в кроватях, а тут не уютно и довольно холодно, хотя уже начало мая. Обошла окрестности. На турбазе домики для паломников, кофейня, столовая и магазин, где торговали  всякой всячиной, хлебом, продуктами, одеждой и хозяйской утварью вперемешку. Светало в шесть утра. Обнаружила вход в монастырь, но его открывали только в 9 часов. Хотелось спать. Хотелось есть. Нам выдали сухой паек, но стоило приоткрыть коробку, как вокруг выстраивался целый взвод местных мальчишек - попрошаек и те канючили так, что от жалости разрывалось сердце. Почти все раздали свои запасы.
    Вокруг необыкновенно красиво. Горы красные ажурные высокие. Народ на Джабел Муса поднимался три с половиной часа и три часа спускался. Ушли в два часа ночи, а появились первые только в восемь утра и продолжали идти до девяти тридцати. Люди возвращались уставшие.
               
     Рассказывали о трудностях подьема и спуска, казалось, вырвется сердце, ноги отказываются служить, не разгибаются, но преодолев все тяготы чувствовали себя счастливыми.
Экскурсовод, что я отдала ему своих:
- Знал бы, не взял бы эту работу.
- А сколько тебе лет?
- Около тридцати.
      Пошли осматривать монастырь. Как хорошо, что успела обежать его раньше. Даже перелистала только что купленный буклет. Познакомилась с египетским экскурсоводом, говорящем на русском языке. Он выделялся из соплеменников, водителей, проводников – бедуинов, торговцев. Лицо тонкого и умного человека. Оказалось, шесть лет  жил и учился в Петербурге, сейчас работает в Каире и его пригласили на сезон обслуживать русские группы.
Говорил об отсутствии в Египте демократии. Женщина – экскурсовод  там воспринимается как проститутка и на ней никто не женится. Размышлял об особенностях мышления в разных мирах. В Израиле никогда не был, очень хотел бы  посмотреть, что за страна, но это пока нереально.
Сообщил, что учит языки.
- Это мое постоянное увлечение. Не прочь бы выучить и иврит.
- Вам прислать учебники?
Сначала обрадовался и хотел дать почтовый адрес, а потом одумался: 
- Нет, не стоит рисковать.
 Посылка из Израиля! С этим будут проблемы!
Мы поговорили еще немного о политике и разошлись навсегда.
    
     Как красивы горы! Мы возвращались в Эйлат и я старалась не уснуть, хотелось смотреть в окно, но глаза слипались, просто склеивались, не спала уже двое суток. Поселений по пути попадалось мало, да и те невзрачные, крошечные. Они смотрелись очень жалко на фоне величественной природы. Последняя часть дороги шла вдоль берега Красного моря. Небольшой участок суши, что во владении Израиля, сильно уступает  египетскому. Горы там выше, бухты живописнее. Синай красив и дик.
     Добрались до границы за два с половиной часа. Заглянула в египетский магазин  беспошлинной  торговли. Там все дешево, но мне ни до чего нет дела.Наконец – таки  настигла усталость. Движения замедлились, общая  вялость.
               
      В Эйлате  нас  ждали   автобусы и информация: полчаса на сборы и душ. В два  общий обед в гостинице « Роял Бич».
      Дальше случилась череда злоключений, как в средневековых пьесах, когда герой невольно становиться объектом драматических колизий, совершенно того не желая.
    Начальство стояло в центре зала и Лора направляла каждую группу к отведенным для них  столикам. Меня попросила задержаться, помочь, а потом позвонила девочка из офиса, не  могу ли я сбегать в отель проверить, все ли расплатились за телефонные звонки и напитки. Пообедать не успела. Вернувшись, увидела, что мои  люди  выходят из зала и тут же столкнулась с Лорой. Та с места в карьер стала  орать, что я час ем, а меня повсюду разыскивают мои туристы. Обьясняю, не обедала  вовсе, а ходила по делам, не своим, фирмы. Она слышит только себя. Говорила грубо, властно. Настроение испортилось. Я не привыкла к крику и немедленно терялась. Села в свой автобус. Душили слезы, казалось, почва уходит из-под ног, а надо было улыбаться, шутить, вести репортаж до Иерусалима.
     В один из вечеров в Натании в девять ансамбль давал концерт. Всем группам надлежало появиться к этому времени в местном амфитеатре. У меня в тот день поездка на Голанские высоты, значит, маршрут самый дальний. Обед для всех заказали в Зихрон Якове в тамошнем отеле на  шесть. Мы летели на всех парах и прибыли первыми, правда, не в шесть, а в шесть сорок. Быстро поели, с остальными  столкнулись, уже отъезжая, так что в Натанию успели вовремя, в восемь двадцать пять. Однако, первая, кого я там увидела, оказалась разъяренная Лора. Она выплестнула на меня, ни в чем не провинившуяся, единственную, кто прибыл вовремя, все, что кипело у нее на душе. Cнова вспомнила мой эйлатский обед.
     То, что она говорила, не соответствовало действительности, якобы стремлюсь пораньше закончить работу и сбежать домой. Все как раз наоборот. Всегда выкладывалась максимально и получала от людей только добрые слова и благодарности. Как работодатель  может  этого не оценить? Либо ничего не понимает в работе, либо умышленно старается сделать мне больно!
     Почувствовала себя  несправедливо оплеванной и впала в состояние паники, и неважно, что другие гиды получили на орехи не меньше  меня.

     Следующий день оказался не менее драматичным. Пятница. По программе  у группы поездка в Галилею, но они отказались от нее и попросили водителя приехать в два часа дня и отвести их купаться на Мертвое море. С утра как правоверные мусульмане они собирались идти в мечеть. Утром  увидели меня на завтраке и попросили проводить в Старый город.
     Я на работе, в старый город  так в старый город. В конце концов, отправилось  только семеро, остальные остались в отеле. Со мной  пошли : главный муфтий России, главный муфтий Ульяновска, начальник главного управления архитектуры  и градостроительства  администрации Ульяновска Сибгатуллин Ильдус  и несколько женщин. Верховодила татарка, дама средних лет. У нее никакого официального статуса, но характер... и безусловно задатки лидера.
     По дороге она рассказала, что у них  теперь принято отправлять детей учиться  в Саудовскую Аравию и Сирию. Ребята учаться арабскому языку, изучают коран, но возвращаются совсем другими, непохожими на близких. Они становятся чужими и, главное, злыми, хмурыми, словно, так она и сказала, побывали в Королевстве кривых  зеркал и прикоснулись к мировому злу.
               
Я :
-  Зачем  посылаете?
- Чтобы они стали знатоками ислама. Нас  так долго отрывали от всего этого. Идет возрождение религиозных традиций и очень многие детей направляют в арабские страны.

     Мы шли пешком из отеля «Шератон» до Яфских ворот, а там туристы разбрелись по лавкам и вели привычный им торг. Продавец предложил керамические тарелочки с изображением мечети за пять шек. Мои татарки настаивали на трех. Так упорно и так долго шла у них перепалка, что я  уже, наверно, подарила бы им все, только не выдерживать столь яростного напора, но для иерусалимского араба торг элемент торговли и даже своеобразное искусство, так что они понимали друг друга и мирно сошлись на четырех.
     Вдруг на мобильник позвонил Эли и сообщил, что фирма просит людей в старый город не вести, ожидаются беспорядки.
    - Я уже в старом городе. Правда, со мной всего семеро из двадцами одного. У них в двенадцать встреча со знакомым возле Стены плача и мы тут же уедем рейсовым автобусом в отель.
Снова звонит Эли:
- Я подъехал к Стене Плача, чтобы вас забрать.
Уговариваю людей, идти в автобус. Четверо соглашаются, а трое,во главе с боевой татаркой, ни в какую! Она кричала, что мусульмане им никогда ничего плохого не сделают. Слова произносила с истерической гордостью:
- Нам нечего бояться! Мы мусульмане!
Поняла, что ее никак не убедить. С четырьмя остальными  поднялась в Элин автобус. И тут же, мы еще и сесть не успели, как раздался звонок. Звонил хозяин фирмы:
- Зина, вы где?
Я растерялась и не знала, что сказать. Врать не умела никогда. Думаю, ответь, в гостинице, а вдруг, он проверит. Ляпнула самое худшее из всех возможных вариантов.:
- Я у Стены плача.
- Дай Эли!
Эли  появился тремя минутами раньше. Его там и вовсе быть не должно и  вместо того, что бы,сказать, какой Эли, нет тут Эли, растерялась и передала трубку.
Крик стоял  в трубке непереносимый.
               

- Зачем ты привез группу в Старый город?
Эли объясняет, он никого не привозил, он полчаса как приехал в Иерусалим, а вся группа отдыхает в отеле, а в автобусе  находится только четыре человека.
Его никто не слышит и никто ему не верит.
- И ты и гид забудьте имя нашей фирмы. Работы вы тут больше не получите.
Эли изменился в лице:
-За что?
Какое дикое стечение обстоятельств! Позвони он  раньше или позже, мы  находились бы уже  в гостинице или по дороге. Надо было соврать и на вопрос, где я, придумать, что угодно, гуляю по городу, ведь, работу следовало начать лишь в два. Но случилось то, что случилось и обратного ходу нет!
    Группа составила  письмо в нашу защиту. Они все изложили. Жаль никто из фирмы не видел нашего прощания в аэропорту. Сколько обьятий,тепла и искренних слов, очень трогательно. Зам.Муфтия передал визитку со словами
- Знай, когда бы и с кем бы ты не приехала, будешь самым дорогим гостем. Все покажем и везде повозим. Примем так, как мы умеем это делать.
С этим человеком я вела серьезные политические разговоры. Он признался, что в корне изменил  мнение об Израиле и, будучи в арабских странах, выскажет свою точку зрения.
     Он рассказывал о семье. У него жена и две дочки. Они придерживаются мусульманских традиций. Ходят с открытым лицом. Нигде в Коране нет требования закрывать женщинам лица. Презрительно отзывался о русском мужике, который, по его мнению, все еще жует лапоть. Как был рабом, так рабом и умрет.
     Мне не понравилось его презрительное отношение к России и русским. Чувствовалось, он  человек гуманный и действительно хочет мира между всеми религиями, хотя далеко не все в его окружении настроены подобным образом.