Смерть алкоголика

      «Должности  исчезают, их названия меняются, но чинопочитания от этого меньше не становится…»

      Случилось как-то умереть одному алкоголику и дебоширу. Не бог весть какое событие, бывает и довольно часто. Вроде и ему хорошо – отмучился. И соседям неплохо – оттерпелись. По этому поводу им не грешно бы и по рюмашке пропустить за упокой. Ведь чудил усопший напропалую.
      Днем он спал, а как темнело - музыку слушал, включая магнитофон на полную мощность и на всю ночь. А там – гости, танцы, драки…и пустые бутылки мешками. Видать, деньгами разжился и, не иначе, как душу продав сатане, поскольку трудоустройства случались с ним крайне редко в отличие от расстройств.
      Иногда он бросал из окна что ни попадя, причем, даже не глядя. Особо любил кастрюли да тарелки метать, полные борща или какой другой еды. Запоздалые соседи забегали в подъезд и выбегали из него быстрой рысью, по-военному пригнув голову. Им это не нравилось, дворникам тоже, но управу на алкоголика найти не могли. Участковые уходили от дверей, не достучавшись, а если достукивались, то сами были не рады, потому как характера тот алкоголик был неисправимого и бросался с криком даже на погоны:
      - Никакой души вы не получите, только через мой труп!..
      Весь городок его знал и стонал.
      Любил он с похмелья в автобусах ездить, на остановках подолгу их ждать, беспокоя народ своими разговорами с чертями, которые перед смертью его, вероятно, крутились вокруг неотступно. Подходил автобус. Он непременно ждал, пока тот тронется, двери закроются, а потом бросался на него, как петух на курицу, и давай молотить по железу… Шофер останавливался, открывал двери, а алкоголик нарочно неторопясь заходил в салон и начинал бузить, выискивая в глазах пассажиров интерес, а на губах подобие улыбки:
      - Кому доверили автобусы водить? Гангстерам! Никакого уважения к людям. Чуть ли не давят…
      К нему опасливо подходила билетерша, теребя катушку с отрывными талонами:
      - Гражданин, вы собираетесь проезд оплачивать?
      - Так проезд все за деньги? До сих пор коммунизм не построили?..
      Он, с усмешкой поглядывая на стоявшую перед ним женщину, рыскал в карманах, на-ходил какую-то мелочь и протягивал ей:
      - Хватит тебе?
      Билетерша подставляла чуть вспотевшую от душевного напряжения ладошку, а алкоголик свою руку внезапно отдергивал и заразительно хохотал на весь автобус.
      - Гражданин, я при исполнении. Рассчитывайтесь, как полагается, а то на следующей остановке…
      - Извини, рыбка. На, возьми…
      И снова деньги протягивал. Кондукторша опять ладошку подводила. А алкоголик сызнова руку с денежкой назад. И так пока край не наступит…
      Если женщина полная в автобус зайдет, так непременно ей средство для похудания предложит. Если симпатичная бабонька заскочит, так он, крича на весь автобус, звал ее к себе на коленки. Как он доставал соседей, сидя на лавочке возле подъезда, так это и вовсе не поддавалось никакому описанию. Если кто послабее делал ему замечание, так алкоголик дожидался, пока тот отвернется, подбегал и давал пинка. Бывал бит, но толку от это-го не было ровным счетом никакого. А тут умер!..
      Народ как узнал о событии, конечно, для видимости передавал эту новость с деланно грустными лицами, но в глазах читались радость и успокоение. Говорили примерно так:
      - Представляешь, умер!..
      - Отпрыгался…
      - Пусть теперь в аду мучаются, он им чертей покажет…
      После смерти зла ему никто не желал. Думали, что закопают где-нибудь и пусть покоится - все ж не собака. Но вышло все по-иному.
      Развилась вокруг квартиры этого алкоголика необыкновенная суета, поскольку оказался он не обычным человеком – его сестра была членом Центрального Комитета коммунистической партии Киргизии, что собственно и объяснило безнаказанность…
      Высокопоставленная сестра из Фрунзе ничего не знала о беспутной жизни своего братца и, отвечая на его просьбы, заботливо слала деньги. Вот откуда взялась и аппаратура, и возможность, не работая, пьянствовать напропалую и разбрасываться провиантом. Родная кровь направляла эту женщину и привела в квартиру брата слишком поздно, чтобы читать проповеди о здоровом образе жизни. Осталось попрощаться с ним, похоронить по-человечески, но прежде выбросить в мусорное ведро пустые коллекционные бутылки, стоявшие, словно свечи, на красивой угловой полочке возле ее обрамленной фотографии, чем-то похожей на иконку...
      - Ни о чем не беспокойтесь. Страдайте, горюйте на здоровье, - вымолвил, задыхаясь от угодливого волнения, первый секретарь горкома, встретивший ее возле трапа самолета. – Мы сами похороним вашего брата, со всеми почестями, ведь он известный в городе человек был…
      Первый отвез сестру в квартиру алкоголика, откуда перезвонил Второму... Второй – директорам предприятий... Директора – всем своим знакомым, женам и подчиненным… И пронеслась весть по городку и всяк руководитель, чиновник и партийная шишка сочли необходимым разделить горе. Вот и стали под удивленными взорами местных жителей съезжаться к подъезду, где жил алкоголик и дебошир, авторитетные «Волги», из которых выходили пузатые щекастые очень важные персоны. Потекли неослабевающим ручьем в ту квартиру съестные подношения из ближайшего ресторана, дефициты. И все казанками, ящиками, упаковками… А народ выглядывал из окон и недоумевал…
      А кто откажет члену ЦК? Это же не простой человек. Он наверху может и доброе слово сказать, а там могут повысить, и, глядишь, ты уже не в провинции, а в столице...
      В тот субботний день Матрена, снимавшая комнату на той же лестничной площадке, где жил усопший, была запоздало разбужена траурным маршем, донесшимся из-за двери. Она выглянула и увидела, как известные чиновники с раскрасневшимися лицами выносили гроб с алкоголиком-дебоширом, на лице которого и после смерти сохранилась лукавая усмешка. Перед гробом, приняв театрально-скорбные позы, расступались хорошо одетые люди. Впереди процессии, осторожно посматривая под ноги, спускался по лестнице лучший в городе оркестр.
      Среди чиновников были и киргизы, и гораздо больше, чем раньше.
      «Чинопочитание у них в крови», - раскумекала Матрена и задумалась о том, что их было крайне мало в городах в пятидесятых годах двадцатого века. А потом они начали приезжать, получали квартиры, все переделывали в них под привычный уклад кочевой жизни. Туалет игнорировали, а по естественным надобностям ходили в ведро, содержимое которого по вечерам, в темноте, сливали, выходя из подъезда, прямо рядом с домами…
      «А сейчас смотри-ка, как выглядят, - восхитилась Матрена, но, вернувшись в реальность, спросила сама у себя. -  Но что творится-то? За что же ему, кровопийцу, такие почести?»
      Как была, в старом халате и тапочках, она вышла из квартиры на лестничную площадку, тронула за руку ближайшего мужчину и, когда тот обернулся, будто не понимая про-исходящего, спросила:
      - Это что же случилось?
      - Большого человека хороним, - скорбно сказал тот, стряхивая отсутствующую грязь с того места, к которому притронулась Матрена. – Провожаем в последний путь одного из лучших наших людей. Брата члена ЦК партии. Вот так живешь и не знаешь рядом с кем, пока смерть не наступит…
      - Это вы про Валерку, что ли?.. - спросила Матрена.
      - Валерия Ивановича, - резко поправил мужчина. – О таких людях надо говорить вежливо, по имени-отчеству...
      Матрена почти невменяемая, с неуютным кирпичом печали в груди вернулась в квартиру. Она почти четверть века честно отпахала на местном хлопчатобумажном комбинате и все без толку – квартиры так и не получила, никаких наград и даже путевок в санаторий, да и похоронят ее, понимала она, скромно и дай бог, чтобы на могилку кто приходил…      
      Где она – справедливость? Матрена еще пионеркой поняла, что ее нет. Как-то со своими подругами, гуляя по предгорьям Тянь-Шаня, она наткнулась на подземный источник газированной воды. А вокруг - высотные плато, где росли невзрачные, маленькие и будто покрытые изморозью, эдельвейсы. Долины были все в цветах, крупных, жизнеобильных, ярких. Роскошные сине-зеленые, будто нарисованные ели с широченными ветвями-лапами, изогнутыми книзу дугой, где последний ярус возлежал на самой земле, скрытой порослью высоких некошеных трав. Красота.
      Подруги частенько бегали туда. Нальют в стакан этой воды, намешают сахара или варенья  – получалась сладкая газировка. Но так они развлекались, пока слух об этой воде не просочился до властей, а потом источник огородили, а за забором построили завод по производству минеральной воды. О девчонках-первооткрывательницах забыли, им даже по шоколадке не дали...   
      А тут какой-то алкоголик, которого она в соседских междусобойчиках называла даже не Валерка, а попросту «козел», или Валерка-козел, получивший невесть откуда квартиру, перебодавший весь окрестный люд, вдруг заслужил такое признание…
      «Вот же мошенник, даже после смерти куражится, - подумала она. – Почти как его любовница, у которой муж на Крайнем Севере по вахте работал…»
      …Покойница была еще та чудачка. Последний свой день провела в объятиях алкоголика, несмотря на телеграмму, в которой муж извещал о скором приезде. Не прислушалась она и к добропорядочным призывам родственников и соседей, от коих не скроешь жизнь в небольшом городке. В общем, отдохнула женщина на широкую ногу, благо супруг неплохо зарабатывал. Да вот казус вышел: уснули любовники на супружеской кровати. Там их муж и застал. Алкоголик, как был в окно, а рогатый вахтовик недолго думая, выбил своими крепкими кулаками душу из неудачливой изменницы. Но та гулять продолжила и после того, как гроб с нею уложили в небольшой автобус, заряженный окосевшими родственниками. Удачным маневром они направили в столб иномарку, потом передавили с десяток кур и гусей, гоняясь за ними по всему пригороду, и, выехав на трассу, приняли на себя удар еще одной машины…
      Матрена вышла на балкон. Все ближайшие балконы были уже облеплены соседями, грустно смотревшими вниз, где Валерку-козла, наряженного, как на бал, уже выносили из подъезда, а кучившаяся рядом толпа темных костюмов устилала скорбный путь праздничным цветом дефицитных весной гвоздик так, что асфальта не было видно. Она прищурилась, разглядывая лица, и над одним из туалетов распознала физиономию самого председателя горисполкома, которую она частенько встречала на фотографиях в местной газете.
      Матрена мысленно поблагодарила газету за косвенное знакомство, и в ее голове мигом созрел план, точку в разработке которого поставила мысль: «…такого я вам не спущу». Она оделась поприличнее и вышла на улицу.
      Гроб с телом покойного уже уложили в катафалк, которого никогда в этом городишке не было.
      «Наверное, из столицы пригнали, - решила Матрена. – Постарались толстопузые. Это ж надо - так алкаша чествовать…»
      Высокопоставленный люд стал рассаживаться, кто по машинам, кто по автобусам. Матрена подошла к двери «Икаруса» и только собралась поставить ногу на ступеньку, как ее одернул какой-то мужчина:
      - Женщина, вы куда? Сюда нельзя.
      - Как нельзя? Ты кто такой, чтобы запретить участие в похоронах памятного мне чело-века?
      - Я сотрудник КГБ. А здесь только работники горисполкома и горкома партии.
      - Знаешь что? Мы с покойным пуд соли вместе съели и не один. Он для нас, своих соседей, не жалел ни хлеба, ни борща, и ты не дашь с ним проститься? Иди, спроси. Тебе все скажут, что я напротив его квартиры живу…
      - Ладно, заходите…
      Траурную процессию окружили милицейские машины. Они замигали огнями и медленно со всей торжественностью, присущей похоронам ведущих партийных лидеров, повели к кладбищу пышную автоколонну с сердцевиной в виде усопшего алкоголика. А Матрена удивлялась, видя из окна, как встречные машины гасили скорость, прижимались к обочине. Их водители выходили из салона и почтительно кланялись. Редко кто проскакивал мимо.
      «Дурдом на каникулах…» - подумала она, а могла бы оформить мысль и получше, если бы знала, что те, кто не выполнил этот ритуал, дорого поплатились. Из машин с мигалками тут же летело радиосообщение с номером тачки нарушителя. Наглеца тормозили на ближайшем посту ГАИ, отбирали права и выписывали штраф…
      Наконец колонна достигла кладбища, где уже шли похороны. Друзья и родственники прощались с ветераном Великой Отечественной войны, орденоносцем…
      - … Они одеты, как попало. Стоят, рыдают, отвлекают от нашего горя. Такое соседство может расстроить высокую гостью, - доложил председателю горисполкома один из ближайших его приближенных. – Надо прекратить эту несвоевременную церемонию, попросить их повременить, пока мы не управимся. Со стариком ничего не случится. Он уже умер. Да и фронтовик - выстоит…
      - Молодец. Хорошо мыслишь. Действуй, - одобрил председатель. – Родственникам объясни, что таковы требования безопасности члена ЦК…
      Кладбище было быстро очищено. Зазвучали траурные речи. Каждый из выступавших старался вспомнить все хорошее, что только знал о покойном.
      - Он был заботливым и активным. Помню, как-то шапку с меня сорвал и бросил в урну, а я смотрю и действительно не холодно, весна наступила.., - говорил заместитель председателя, встретившийся когда-то с алкоголиком в автобусе.
      - Рубил правду-матку невзирая на звания,.. - сказал начальник милиции, вспомнивший, что алкоголик с топором как-то бегал за участковым…
      И все прошло без сучка и задоринки, лишь в какой-то момент разгорелся скандал на границе кольца оцепления, где родственники умершего ветерана, узнавшие кого хоронят, сцепились с милицией…
      Поминки были пышными, и член ЦК засобиралась в столицу. К подъезду подъехала горисполкомовская «Волга». Сестра вышла, поддерживаемая под руки менее заслуженными чиновниками партии. Ей открыли дверцу, занесли на сиденье… А потом началось. «Волги» подъезжали к подъезду одна за другой. Их водители влетали в подъезд, пробегали по ступенькам, заскакивали в квартиру, где гости, проводившие алкоголика в последний путь, еще поминали покойного, там узнавали, что высокопоставленная сестра уже уехала, и вниз. Услужливый визг тормозов сменялся рассерженным ревом моторов…
     «Смотри, как завертелись. Но успел только один, - раздумывала Матрена, глядя на все это. – Ну я вам завтра задам…»
      На следующий день она была в приемной горисполкома. Не обращая внимания на очередь и возмущение секретарши, вошла в кабинет и, не смущаясь, что позади председателя сидел какой-то человек, начала:
      - Вы что же вчера учудили?! Люди чуть умом не тронулись, глядя, как вы, наши рулевые, хоронили этого алкаша, дебошира, эту вошь, которая всем плешь проела. Цирк развели! Я все сфотографировала! Что, не ждали? Более пятидесяти кадров отсняла! Там многие из вас есть… Номера машин, какие на похоронах вертелись, я переписала. И уже письмо составила в Москву, под которым подписались все жители окрестных домов, видевшие это безобразие…
      - Женщина, вы что раскричались? Меня-то там не было…
      - А вот тебя-то я сфотографировала прямо возле гроба, когда ты целовал покойничка в лоб... 
      Председатель задумался: «На похоронах действительно присутствовало много фотографов. Каждый мало-мальский руководитель посчитал необходимым отрядить сотрудника на фотосъемку, чтобы потом члену ЦК послать фотографии от своего имени, ведь чем черт не шутит. Стелились, лезли, оттесняя друг друга, чтобы запомнила сестра наркомана, кто ей помогал. И тут эта просочилась. Надо же так…»
      - …Подумай хорошенько. Завтра утром жду ответа, а если нет, то сама еду в Москву. На почте мои письма перехватить не надейся.., - сказала Матрена и вышла из кабинета, с силой хлопнув дверью.
      Ничего хорошего она не ждала, надеялась лишь на последнюю свою фразу:
      - … Зажрались, а я вот даже угла своего не имею в отличие от пьяни всякой, и терять мне нечего!
      Всю ночь Матрена прислушивалась к звукам в подъезде. Ей мерещилась каменная поступь милиционеров, шедших за ней. Она пугалась шума проезжавших автомашин, потому наутро впервые за все годы работы проспала на смену. А когда пришла, ей сообщили, что был звонок из отдела по распределению жилья. Она бросилась к телефону, перезвонила, оказалось, что квартира алкоголика решением горисполкома отошла к ней* (*в то время частного жилья не было)…
      Следом ее вызвала к себе в кабинет директорша комбината.
      - Как ты посмела пойти в исполком и нагрубить самому председателю? Как у тебя наглости хватило…
      - Вам просто осуждать, живя в хороших условиях. А я уже в очереди много лет простояла и все почти без движения. Зато сколько ваших блатных пролезло?..
      - Да ты понимаешь, что ты наделала? У меня же там муж в аппарате работает. Теперь на него все косо смотрят…
      - Мне до вашего мужа дела нет…
      А на обеде к Матрене подошел мастер участка, имевший везде свои уши.
      - Ты знаешь, при ком ты вчера председателя горисполкома полоскала?
      - Нет.
      - Это был первый секретарь обкома партии! Ну он им задал дрозда… Шуму-то было… Всю информацию о тебе собрали, да вот докопаться не до чего было, а то бы посадили, а тут смотрят, что у тебя действительно квартиры нет. Вот и задумали дать. Ну ты-то письмо отправлять не будешь?..
      Матрена письмо не отправила, но председателя горисполкома все равно сняли с должности за то, что он нарушил порядок похорон алкоголика: успел подать его высокопоставленной сестре свою «Волгу»  раньше, чем это сделал первый секретарь горкома партии.