Тайны Печорина

                ТАЙНЫ ПЕЧОРИНА


                (Анатомия одного преступления)

                - Разве я похож на убийцу?
                - Вы хуже...
               
                М.Ю.Лермонтов, Герой нашего времени.    



           Знаменитый роман через полтора столетия после выхода в свет продолжал сохранять первозданную неразгаданность. По словам Б.Эйхенбаума, в лермонтовском наследии "многое не только не оценено, но даже и не прочитано так, как должно бы быть прочитано". Рассмотрим заново сквозь "хрестоматийный глянец" повесть  "Княжна Мери" и её кульминацию  -  описание дуэли, помня о том, что в этом произведении "нет ни страницы, ни слова, ни черты, которые были бы наброшены случайно" (В.Г.Белинский).       

       ...Накануне поединка секундант Печорина, доктор Вернер, сообщает ему о замысле противной стороны "зарядить пулею один пистолет Грушницкого... Как вы думаете? должны ли мы показать им, что догадались?" Ответ гласил: о раскрытии заговора молчать, остальное  -  "моя тайна" (здесь и далее цит. по изданию: М.Ю.Лермонтов, Герой нашего времени, М., Айрис Пресс, 2006, с. 107-108). Первая загадка  -  почему и от кого тайна? Странно скрывать что-то от приятеля и единственного помощника в поединке с нечестным противником. Отсюда следует, что план Печорина заведомо был неприемлем для "души испытанной и высокой" Вернера (с. 64), противоположен ей, и герой приготовился вести борьбу один, без союзника, не посвящая доктора в свой замысел.
         
          На следующее утро реализация плана происходила так. В ходе ритуально-безуспешных переговоров о примирении Печорин требует скорее переходить от слов к делу. Когда же была дана команда отмерять шесть шагов для стрельбы, он вдруг сам возвращается к обсуждению уже решённых вопросов и выдвигает радикально иные условия поединка, дав пояснение в духе альтруизма: дабы оградить секундантов от наказания за участие в нём, нужно гибель дуэлянта-неудачника инсценировать как несчастный случай, для чего он и противник станут на край скалы в качестве мишени по очереди, которую определит жребий, чтобы при любом ранении последовала гибель от падения в пропасть.

        Озвучив это в последний момент, герой заявил об отказе от дуэли, если предложение не будет принято. На обдумывание новых условий, выдвинутых в форме ультиматума, у противной стороны нет ни времени, ни желания: бдительность её усыплена уверенностью в том, что выстрел героя в любом случае будет холостым. Никто не пытается возразить,что уже предусмотрено: "Убитого - на счёт черкесов" (с. 107), а сбросить со скалы можно и неживое тело; огнестрельное же ранение останется в любом случае, и это не причина для отмены дуэли, на которую сам Печорин и вызвал. В результате тот завладевает инициативой, направив дуэль в нужное русло.
 
        Накануне герой решал трудную задачу:"...но мы бросим жребий!..и тогда...тогда...что, если его счастье перетянет? если моя звезда, наконец, мне изменит?.. И не мудрено: она так долго служила верно моим прихотям; на небесах не более постоянства, чем на земле... Я помню, что в продолжение ночи, предшествующей поединку, я не спал ни минуты... тайное беспокойство мною овладело" (с. 108, 109). Результат ночных размышлений был таков: "Я решился предоставить все выгоды Грушницкому" (с. 114), а своему секунданту он сказал: "Я всё так устрою, что на их стороне не будет никакой выгоды" (с. 112). Дальнейшие действия героя разъясняют это противоречие.   

        На столь малой дуэльной дистанции многое, если не всё, зависело от того, кому стрелять первым. Потому  решение отдать противнику "выгоду", то есть это право, выглядит парадоксальным, как и мотив: "...я хотел испытать его; в его душе могла проснуться искра великодушия, и тогда всё устроилось бы к лучшему; но самолюбие и слабость характера должны были восторжествовать". Иными словами, ставить на карту свою жизнь, надеясь на чужое благородство, будучи при этом уверен в его недостатке? Явно несоразмерная цена и слишком неубедительно; такое испытание, скорее, сродни тому, которое кошка устраивает мыши перед тем, как её проглотить.

       Имеется ещё объяснение, которое звучит не менее странно: " Я хотел дать себе полное право не щадить его, если бы судьба меня помиловала. Кто не заключал таких условий со своею совестью?" (с. 114). Но что её беспокоило, если его самого хотят обмануть? И как надеяться на милость судьбы, когда боевой офицер будет стрелять в него чуть ли не в упор? Все эти аргументы свидетельствуют о сокрытии Печориным своих подлинных мотивов.    
      
      ...Кинули жребий. "Монета взвилась и упала звеня; все бросились к ней.  -  Вы счастливы,  -  сказал я Грушницкому,  -  вам стрелять первому! Но помните, что если вы меня не убьёте, то я не промахнусь  -  даю вам честное слово". Какой стороной упала монета и кто угадал, не сказано, а значит, не это имело значение для Печорина. Разгадка содержится в его странной угрозе, которая звучит как бравада, но подразумевает желание свести счёты с жизнью посредством дуэли  из-за нерешимости пустить себе пулю в лоб. Такие случаи бывали, и "счастливый" Грушницкий покраснел. Угрозу Печорина дополняют и его слова доктору: "Какое вам дело? Может быть, я хочу быть убит..." Герой заранее взял с него "слово не мешать", и теперь Вернер поверил подопечному. Однако хотел Печорин совсем другого  -  второй очереди для стрельбы, против чего никто не возразил, и он "стал на углу площадки, ...наклонясь немного вперёд, чтобы в случае лёгкой раны не опрокинуться назад" (с. 114).               
      
    Противник поднял оружие. По расчётам Печорина, при прежних условиях он "мог целить мне в ногу, легко меня ранить и удовлетворить таким образом свою месть, не отягощая слишком своей совести" (с. 113). Дабы уберечь и ногу, герой стал над пропастью, поставив противника перед выбором: либо смерть, либо ничего, и был уверен, "что он выстрелит на воздух! Одно могло этому помешать: мысль, что я потребую вторичного поединка...Колена его дрожали. Он целил мне прямо в лоб...Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев, как полотно, повернулся к своему секунданту:  -  Не могу,  -  сказал он глухим голосом". Получив "труса", Грушницкий спустил курок  -  пуля оцарапала колено Печорина (с.114-115).   

    
     В дуэли на пистолетах один выстрел участника есть одновременно акт нападения и защиты, причём второй стимул силён не меньше первого. Разделение дуэли на два этапа вело к тому, что стрелявший первым Грушницкий не должен был испытывать нужду в защите, чувствуя себя в безопасности в связи с заговором, а цели расправиться не имел. Однако ставка героя на психологию была весьма рискованной. Как напишет позднее в романе "Преступление и наказание" другой выдающийся знаток её, "...психология эта о двух концах", и в романе "Братья Карамазовы" подтвердит: "Но ведь психология, господа, хоть и глубокая вещь, а всё-таки похожа на палку о двух концах". Грушницкий терзался перед выстрелом душевной мукой и "удерживал улыбку", когда герой остался жив. С другой стороны, Печорин не без оснований и эмоционально пишет, что "...этот человек...хотел меня убить, как собаку, ибо, раненный в ногу немного сильнее, я бы непременно свалился с утёса" (с.115).

     Чувство, которое в связи с этим "кипело тогда в груди" (с.115), герой ничем не выдал. Как шулер, бросающий на стол спрятанного в рукаве туза, он велел Вернеру зарядить своё оружие. Раскрытая тайна шокировала доктора, который стал "бледнее, чем Грушницкий десять минут тому назад" (с.115), хотя ранее сам допускал, что "в военное время, и особенно в азиатской войне, хитрости позволяются" (с.107). Возмутился и капитан, знаток дуэльного кодекса, бывший "секундантом на пяти дуэлях" (с. 107): "А вы не имеете права переряжать...никакого права... это совершенно против правил...", и потом ещё: "А всё-таки это совершенно против правил". Не оспаривая преступление их, Печорин заявил: "Если так, то мы будем стреляться с вами на тех же условиях". Тот дрогнул, а подопечный его сказал: "Оставь их ... ведь ты сам знаешь, что они правы" (с. 116).

     Однако сам при этом был прав лишь наполовину: собственное нарушение правил не давало права на нарушение противнику. Но юноша, будучи "поблагороднее своих товарищей" (с.107), принадлежал также к разряду тех людей, для которых "производить эффект  -  их наслаждение". В смертельной ситуации, в бою, "он махает шашкой, кричит и бросается вперёд, зажмуря глаза. Это что-то не русская храбрость!.." (с.59,60). Зная его, Печорин уже накануне не сомневался: "...мы поменяемся ролями: теперь мне придётся отыскивать на вашем бледном лице признаки тайного страха" (с. 108).
 
     Вернер предостерегал приятеля: "Смотрите, не попадитесь...ведь на шести шагах!", ясно понимая, как и он, что "...на шести шагах промахнуться трудно" (с.108). Несмотря на шок и неумение заряжать оружие, после щадящего выстрела Грушницкого доктор справился с этим и передал герою, явно ожидая встречного великодушия. Он не знал самооценку Печорина  - "Я стал неспособен к благородным порывам" (с.102)  -  и после ответного выстрела "с ужасом отвернулся" от убийцы (с.116). Последний пишет, что и на другой день при встрече он,"против обыкновения, не протянул мне руки... Вот люди! все они таковы: знают заранее все дурные стороны поступка, помогают, советуют, даже одобряют его, видя невозможность другого средства, а потом умывают руки и отворачиваются с негодованием от того, кто имел смелость взять на себя всю тягость ответственности. Все они таковы, даже самые добрые, самые умные!.." (с.120). На деле "все дурные стороны поступка" были скрыты от доктора, включая подлинную причину дуэли, делавшую Печорина "хуже убийцы", по словам одной из его жертв (с.88).
      
      В ночь перед поединком герой не спал и был озабочен тем, чтобы утром рука не дрожала. Но затем пробежал "в памяти всё моё прошедшее... сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы"; стал читать роман, "забылся волшебным вымыслом", доставившим много "отрадных минут", и "нервы мои успокоились" (с. 108-109). На дуэль Печорин прибыл в "довольно миролюбивом расположении духа" (с. 112) и перед тем, как стрелять, сказал Грушницкому: "Откажись от своей клеветы, и я тебе прощу всё...   -  вспомни, мы были когда-то друзьями. Лицо у него вспыхнуло, глаза засверкали.  -  Стреляйте,  -  отвечал он.  -  Я себя презираю, а вас ненавижу. Если вы меня не убьёте, я вас зарежу ночью из-за угла. Нам на земле вдвоём нет места... Я выстрелил. Когда дым рассеялся, Грушницкого на площадке не было" (с. 116). 
 
       Какую вину намеревался простить Печорин? До сего момента речь шла только о клевете на княжну, однако прощение всего подразумевало нечто ещё из их общего прошлого. Грушницкий понял намёк и с негодованием отверг миролюбивое условие героя, предпочтя смерть дружбе, за которую себя презирал. Яростный отказ уже когда-то едва не стоил ему жизни: "Я раз ему таких вещей наговорил, что другой бы меня изрубил на месте, а Печорин всё обратил в смешную сторону. Я, разумеется, его не вызвал, потому что это было его дело; да не хотел и связываться" (с. 100). Объект возмущения упоминает его причину вскользь: "Я его понял, и он за это меня не любит...  Впрочем, в те минуты, когда сбрасывает трагическую мантию, Грушницкий довольно мил и забавен" (с. 59,60).

      После этого инцидента они остались "наружно в самых дружеских отношениях" и на курорте "встретились старыми приятелями", но смертельное оскорбление Печорин не забыл:"...радости забываются, а печали никогда" (с.73). Всепрощение не входило в число его добродетелей: "... я чувствую, что мы когда-нибудь с ним столкнёмся на узкой дороге, и одному из нас не сдобровать"(с.60). Герой дополняет: "Я люблю врагов, хотя  не по-христиански. Они меня забавляют, волнуют мне кровь. Быть всегда настороже, ловить каждый взгляд, значение каждого слова, угадывать намерения, разрушать заговоры, притворяться обманутым и вдруг одним толчком опрокинуть всё огромное и многотрудное здание их хитростей и замыслов  -  вот что я называю жизнью..." (с.94).

      Появившийся шанс поквитаться за обиду от распознанного сослуживца без огласки её причины, в рамках водевильной ситуации с участием "бедного страстного юнкера" (с.63), княжны и своим, но с финалом из другого жанра, вызвал у Печорина  восторг: "Завязка есть!  -  закричал я в восхищении,  -  о развязке этой комедии мы похлопочем." Что сие значило, выясняется сразу после убийства из его слов: "Finita la komedia" (c.116). Пока же герой не отреагировал на догадку Вернера, "что бедный Грушницкий будет вашей жертвой", но опроверг его предположение о своих видах на княжну: "...напротив, совсем напротив!..вы меня не понимаете!.." (с.67-68). Чего тот не понял, Печорин не пояснил и в дневнике тоже опустил, подтвердив лишь полное отсутствие интереса к Мэри: "Зачем я так упорно добиваюсь любви молоденькой девочки, которую обольстить не хочу и на которой никогда не женюсь?.. Из зависти к Грушницкому? Бедняжка, он вовсе её не заслуживает" (с.85).

     Чего же он заслуживал? "Грушницкий мне не кланяется уж несколько времени, а нынче раза два посмотрел на меня довольно дерзко. Всё это ему припомнится, когда нам придётся расплачиваться" (с.103). Состояние повышенной боевой готовности, которое так нравится герою, помогло узнать о заговоре с целью подстроить шутовскую дуэль без пуль, дабы его "постращать" (с.107). Печорин стал в позу невинно оскорблённого: "Обидел ли я кого-нибудь? Нет" (с.101), хотя поведение Грушницкого красноречиво показывало, кого именно. 

    Теперь оставалось шутку над собой превратить в трагедию для шутника, а фиктивную дуэль  -  в реальную расправу. На другой же день герой объявил княжне, в неведении отыгравшей роль casus belli, "всю истину... я вас не люблю" (с.102) и перешёл к главному. Публично сказанное о ней Грушницким дало возможность для сведения старых счётов под благовидным предлогом защиты дамской чести. Вызов на дуэль Печорин делает так, чтобы не дать ему "разгорячиться" (с.106), возжелав большой крови, и сам предложил через секунданта порядок дуэли с одновременной стрельбой: "...я дал ему несколько наставлений насчёт условий поединка; он должен был настоять, чтобы дело обошлось как можно секретнее (с.107).

    Последнее соответствовало тому, что было "немножко похоже на убийство", как назвал доктор заговор другой стороны. Полученный от неё ответ содержал лишь одну корректировку: "...стреляться будете на шести шагах  -  этого требовал сам Грушницкий", которому нужна уверенность в нанесении лёгкого ранения. Героя условие устраивало по противоположной причине: "Зачем вы сами назначили эти роковые шесть шагов?",  -  думает он о юноше, идущем в расставленную ловушку (с.107-108). Изменение начального замысла заговорщиков в пользу Грушницкого обострило ситуацию для героя, но не влияло на суть контрплана нанести ему смертельный удар. 
    
    ... Таким образом, слово "дуэль" применительно к происшедшему на площадке скалы следует взять в кавычки. Схватка была бесчестной с обеих сторон, но с разными ставками. Если один вначале хотел причинить лёгкий вред и нанёс лишь царапину, то другой, искусно приготовив блюдо, которое подаётся холодным, привёл в исполнение "смертный приговор" (с.115) за "такие вещи", причина коих заключена в подтексте романа "Герой нашего времени".