Искусство для искусства

ИСКУССТВО ДЛЯ ИСКУССТВА

До тех пор, пока не будут высланы торговцы
из  храма, храм искусства не будет храмом.

Л. Толстой


50 лет назад я впервые услышал многозначительную фразу:  «Искусство – это не что. Искусство – это как».
Несколько кокетливо и с многозначительной интонацией фразу произнёс известный писатель. И всё в нём говорило: «Уж мы-то, изысканные и продвинутые  участники  столичного  бомонда, знаем, что такое искусство на самом деле»!
Я не упоминаю имени сказавшего, потому что вынужден признаться, с моей точки зрения подобное заявление – просто глупость и демонстрация полного отсутствия способностей к логическому мышлению.
«Как» – это, надо понимать, мастерство, блеск, артистичность исполнения, изысканность интерпретации, обобщая можно сказать, что  как – это аранжировка и дизайн.
Вне всяких сомнений, это важные качества произведения искусства.
Но если, при всех этих замечательных качествах, в творческом произведении нет человеческого переживания, движения человеческой души, трепетания человеческого сердца, мы и получим блистательную аранжировку и совершенный дизайн. Но искусства там не будет.
Произведения Фаберже – божественный дизайн, великолепное мастерство, и целый набор бриллиантов, изумрудов и золота. Но это не искусство.  Это блистательное ремесло, это искусность.
У Ван Гога топорный рисунок, но каждый мазок – крик человеческого сердца. Это искусство!
Именно поэтому, это его искусство так долго не могли оценить!
Он обращался к человеческим душам, кричал кровоточащим сердцем, а его картины оценивали опытные знатоки искусствознания по знакомым для них стилистическим качествам и рыночной стоимости.
Их просто не научили, что ценность произведения искусства – это, прежде всего,  глубина и значительность заключённого в нём человеческого переживания!
Прежде всего!
Посмотрите на историю искусствознания.
Это очень интересно!
У истоков эстетики Баумгартен,  обращаясь к природе, утверждал, что цель искусства – это  красота.
Но прошло не так много времени и целая группа известных и талантливых исследователей Шюц, Зульцер, Мендельсон, Мориц  высказали совсем другую точку зрения.
Ну что Вы! Господа! Это полная нелепость! Цель искусства – это нравственное совершенство!
То есть, они утверждали, что искусство – это, как раз, ЧТО.
Духовно-нравственное совершенство – это содержание. Это ЧТО, о ЧЁМ, о КОМ.
Но недолго музыка играла и следующее поколение блистательных учёных, а именно – Винкельман, Лессинг, Гердер, Гёте дружно возмутились: «Ну, причём здесь ЧТО. Очевидно, искусство – это КАК! Более того, искусство – это красота, даже одна пластическая красота»!
То есть опять восторжествовало мнение, что искусство – это КАК».
И такое мнение торжествовало вплоть до Канта.
После Канта Шиллер, вдруг, заявляет: «Неужели Вы все не видите, что искусство – это красота, причём красота без видимой пользы»!
То есть опять искусство – это КАК, но уже с учётом оговорки Канта!
И так многие века!
То яйца нельзя есть – там холестерин!
То яичный холестерин нам безвреден – кушайте сколько хотите!
Неужели невозможно выяснить, что такое искусство?
ЧТО, КАК или сколько стоит?
Искусствоведы и художники в своей основной массе со значительной долей презрения и высокомерия относились к изучению в советском институте марксистской философии. И, как мне кажется, совершенно напрасно. Ещё раз подчеркну, марксисты проделали огромную и исключительно полезную работу в направлении исследования феномена искусства.
Сейчас мы, ещё раз, вспомним небольшую часть этих исследований, которые непосредственно касаются нашей темы.
В уже упомянутой книге Георгия Валентиновича Плеханова «Искусство и литература» на странице 165 мы можем прочитать следующее: «Бюхер в «Arbeit und Rhythmus» пишет о примитивных племенах: «Я пришёл к тому заключению, что работа, музыка и поэзия на первой ступени развития сливались вместе, но что основным элементом этой триады была работа, между тем как обе остальные имели лишь второстепенное значение»».
И это совершенно справедливо. Для того времени развития человечества характерна острейшая борьба за выживание.
Главное – это работа для выживания.
Ритм в музыке поддерживает физиологию работы. Поэтому музыка этих племён исключительно ритмична. Мелодии практически нет. Мелодия – это душа. Но не до души. Нужно выжить.
В связи с этим, полезно вспомнить, что и современная музыка опирается, в первую очередь, на ритм.
Опять не до души!
А самые продвинутые музыканты отказываются и от мелодии (не  до души), и от ритма (и не до выживания). Полный финиш!
На стр. 108 своей книги Плеханов пишет: «… труд старше искусства и что вообще человек сначала смотрит на предметы и явления с точки зрения утилитарной и только впоследствии становится в своём отношении к ним на эстетическую точку зрения».
И это, как мне кажется, необыкновенно интересно для исследователя искусства, потому что не вполне верно.
С точки зрения общества труд предшествует игре и искусству.
Это заключение, подтверждённое множеством фактов.
Но это верно только с точки зрения общества и социальной психологии!
В такой тенденции развития мы  имеем процесс возникновения и развития художественного творчества в рамках помощи при физическом труде, украшении и развлечении. То есть, эстетическое отношение, эстетическое чувство возникает как точка зрения дизайнера –  оформителя, украшателя, развлекателя на явлениях, уже освоенных практическим трудом.
Но мы понимаем искусство  как инструмент развития человеческой души, а не как способ увеличения производительности труда и удобства жизни. И в таком контексте возможны другие оценки процесса развития феномена искусства в человеческой цивилизации.
С точки зрения общества труд предшествует игре и искусству. Это так.
Но с  точки зрения отдельной личности, прошу Вас, обратите пристальное внимание, игра и искусство предшествуют труду.
Мы уже сформулировали фундаментальное качество произведения искусства как присутствие человеческого переживания.
Искусство – это инструмент развития внутренней духовной структуры конкретного человека. То есть, с такой точки зрения приоритетным является процесс развития духовности отдельной личности.
А с точки зрения становления отдельной личности игра и искусство предшествуют труду.
Взрослые, понимая важность максимального развития детей, учат и поощряют увлечения играми и искусством у детей.
А дети, опираясь на инстинкт подражания, с удовольствием устраивают целые театральные спектакли и представления в подражание труду взрослых. Их души обогащаются переживаниями, перерастающими в катарсис ещё до полноценного труда.
Взрослый развлекается и играет после труда ради отдыха, удовольствия и воспоминания своих переживаний, случившихся во время труда.
Ребёнок играет и творит до труда,  физически и духовно развиваясь.
Движение души, искусство развиваются у маленького человека из личностного опыта игры и творчества,  предшествующих труду и закрепляются потом в процессе труда и борьбы.
А эстетические ощущения и дизайн возникают из общественного опыта социальной психологии и успешного выживания после труда.
Таким образом, мы имеем два принципиально различных вида художественного творчества. Они развиваются рядом, существуют рядом, совместно участвуют в работе феномена искусства, но их никак нельзя смешивать.
Несмотря на тяжесть условий жизни и отчаянную борьбу за выживание, трепетание человеческого сердца и искусство проявляют себя уже и на самом раннем этапе развития человеческого общества.
Стенли «В дебрях Африки», т. 1, стр. 405-497: «Тридцать три шеренги из 33 человек подскакивали одновременно и одновременно же опускались на землю…  Тысяча голов составляла как бы одну голову, когда они сначала одновременно поднимались с торжествующей энергией, а затем склонялись с жалобным стоном…. Их душа переходила в присутствующих, которые с горящими глазами, полные энтузиазма, стояли вокруг, потрясая кулаком поднятой вверх правой руки… А когда пляшущие воины, склонив головы, опускались на землю, между тем как их песня звучала печальной жалобой, наше сердце сжималось невыразимой тоской; мы как бы присутствовали при …  грабеже и убийствах, мы слышали стоны раненых, мы видели вдов и сирот, плачущих среди разрушенных хижин и опустошённых полей…»
Таким образом, военные пляски первобытных охотничьих народов в некоторых случаях уже на самых ранних этапах формирования человеческого общества,  представляют собою художественные произведения искусства, выражающие те переживания и те  идеалы этих народов, которые необходимо и естественно должны были развиться у них при свойственном им образе жизни. Кроме того в данном примере мы видим мощное воздействие на широкие группы людей. Это, безусловно, движение и развитие человеческих душ в тех конкретных условиях. Это сопереживание, катарсис и создание новой положительной энергии, то есть это искусство.
Первое, как мне кажется, на что мы должны обратить внимание, рассматривая проблему искусства для искусства, так это тот факт, что уже в те далёкие времена мы имеем две тенденции развития художественного творчества.
Все виды творчества уже того далёкого времени занимаются и проблемой воспитания, и проблемой обучения, и элементами передачи информации, и проблемой эстетического удовлетворения, и вопросами эротических отношений полов, но и духовным развитием личности обязательно.
То есть искусство, и на таких ранних этапах развития человечества, сохраняет своё основное качество инструмента развития человеческой, личностной духовной структуры.
Охотничьи танцы, военные танцы и игры, любовные танцы, росписи в пещерах, на щитах воинов и татуировки, пританцовывание и ритмы при выполнении работ, мистерии и карнавалы, – все формы художественного творчества используются во всех направлениях жизни ранних форм развития человеческого общества.  Более того, во всех видах творчества используются одни и те же внешние стилистические формы.  Но только одно направление художественного творчества оказывается именно искусством.
Как и писал Кандинский, только творчество занятое исследованием, фиксацией в творческом произведении движения человеческой души и передачей этих исследований другим людям можно причислить к области искусства.
И эта область является отдельной и самостоятельной областью человеческой деятельности – именно искусством. В то время как остальные формы художественного творчества только дублируют и усиливают другие области человеческой деятельности.
И воспитание, и информация, и обучение взаимоотношению полов, и исследование социальных отношений используют те же самые внешние стилистические формы, но искусством не являются.
Искусством становятся лишь те творческие произведения, в которых присутствует трепетание человеческого сердца, то есть произведения, нацеленные на развитие внутренней духовной структуры.
При любом исследовании творчества об этом необходимо помнить.
Именно на этом внешнем сходстве, но принципиальном различие строятся и разрастаются все  и простодушные, бесхитростные, наивные, но и корыстные финансовые и идеологические подмены.
        Но посмотрим, как проявлялись эти тенденции в разных общественных формациях.   
Французская аристократия в эпоху Людовика ХV теряет свои общественные позиции и впадает в состояние агонии. Одной из составляющих такого процесса становится духовная деградация и духовная импотенция, а потом и, следующая из такого духовного паралича, экономическая и политическая катастрофа. Опять наглядно видно, что  какова духовно-нравственная среда обитания общества, таковы и беды и победы этого общества.
Искусство аристократии того времени создаёт идеал утончённого и приятного чувственного наслаждения. И такой идеал искусства в живописи лучше и ярче других осуществил художник Буше. В картинах Буше присутствует человеческое переживание, но это ничтожное переживание элегантных кавалеров и модных кокеток, у которых не осталось никаких серьёзных духовных качеств, остались лишь всё ещё человеческие, но очень неглубокие чувства.
Содержание картин Давида – исторические республиканские герои.
Эрнест Шено в книге о школах французской живописи пишет: «Давид точно отражал чувство нации, которая, рукоплеща его картинам, рукоплескала своему собственному изображению. Он писал тех самых героев, которых публика брала себе за образец; восторгаясь его картинами, она укрепляла своё собственное восторженное отношение к этим героям».
Массовая ненависть к аристократии и восторженные мечты о республиканских свободах, то есть социальная психология, сделали Давида великим художником, а не художественные, духовные качества его живописи.
В чём смысл такого феномена?
В классовом обществе правящая политическая группировка всегда заказывает и финансирует то направление духовного творчества, которое ей выгодно.
Нужную тенденцию или свой портрет в приятном, выгодном свете.
Оппозиционная группировка, в свою очередь, стремится поддержать нужное для неё направление творчества.
Собственно искусство человеческого переживания концентрируется в той группировке, где можно раскрыть более значительные, интересные многим движения человеческой души, развитие человеческой души в положительном духовно-нравственном направлении. Можно сказать, что произведение искусства тем значительнее, чем с большей силой и в течение большего отрезка времени оно способно побуждать людей к положительному сопереживанию.
Вот эти-то всплески духовности при каждом остром идеологическом противостоянии и становятся вершинами духовного развития человеческой цивилизации. Именно на такой почве прорастают и развиваются максимально значительные духовные ценности, и их источником, в данном случае, является человеческое переживание в конкретных условиях социальной психологии.
И вот дальнейшая судьба Давида.
После революции, придя к своей цели, французская буржуазия перестала увлекаться древними республиканскими героями. Живописные произведения  Давида стали казаться ей холодными, полными условностей, не живописными, не художественными, не интересными. 
Их покинула  великая революционная душа, великое духовное напряжение, искреннее и страстное переживание многих людей, сообщавшее этим картинам такое сильное обаяние. Осталось  одно тело, – совокупность внешних приёмов художественного творчества, ни для чего теперь не нужная, странная,  не удобная, не соответствующая новым стремлениям и вкусам, порождённым новыми общественными отношениями.
Человеческое переживание, возникшее из идеологической ситуации и умозрительных композиционных построений, как и успех этих творений, имели конъюнктурный, временный характер, как и духовный потенциал победившей буржуазии.  Они произрастали из почвы социальной психологии, только частично захватывая область развития человеческой души.  И сегодня, редко найдёшь человека, способного сильно сопереживать произведениям Давида. Вклад в человеческую духовность этого автора оказался краткосрочным и локальным. Знаменитое имя, обязательное для любого каталога в искусствознании, но только как предмет истории искусства, имеющий отношение к искусству только как музейный экспонат.
Откуда же взялась теория искусства для искусства?
В период своего возникновения (после 1830 г.) теория искусства для искусства выражала собою лишь стремление бескорыстно служить искусству. То есть, стремление выражать и исследовать трепетание человеческого сердца.
Сразу же после перехода власти в руки буржуазии, в духовной жизни Франции стала отчётливо проявляться тенденция буржуазного, капиталистического идеала  «пятифранковой золотой монеты». Но молодая буржуазия ещё сохраняла значительный духовный потенциал. Духовные идеалы ещё не были израсходованы. В известном слое французской буржуазии ещё существовало преобладание духовных интересов над корыстными и финансовыми.
И в этом слое, как протест против меркантильных интересов, как стремление служить духовному развитию человечества, и появилась теория искусства для искусства.
Но как только Сен-Симон и Фурье, которые поддерживали идею уничтожения всевластия денег, пригласили искусство присоединиться к своим идеалам,  теория искусства для искусства сразу приобрела новый смысл. Она стала выражать собой реакцию буржуазной элиты против новых стремлений во Франции, приобрела смысл закрепления и поддержки правящей буржуазии и содержание борьбы с любыми формами оппозиции капиталистической организации общества.
И действительно, после 1848 года буржуазное общество, в самом деле, нуждалось в заплатах и подпорках, и этому его состоянию уже не соответствовала теория искусства для искусства 30-х годов; ему нужна была апология в стихах и прозе на театральных подмостках и на полотнах живописцев.
И французский критик Сент-Бёв точно сформулировал эту мысль: «При каждом великом общественном и политическом перевороте изменяется и искусство, которое принадлежит к числу важнейших сторон общественной жизни; в нём тоже совершается переворот, захватывающий не внутренний его принцип, – этот принцип всегда остаётся неизменным, – но условия его существования, способы его выражения, его отношения к окружающим его
предметам и явлениям, чувства и идеи, которые кладут на него свою печать, равно как и источники художественного вдохновения» .
Нужно подчеркнуть, что «внутренний принцип» искусства, функциональная направленность этого феномена на создание духовно-нравственной положительной энергии, остаётся неизменным. Отказавшись от него, мы неизбежно выходим за рамки искусства в любых социальных условиях.
Столь же важным и принципиальным качеством любой, самой что ни на есть утончённой теории искусства для искусства, является обязательное присутствие в такой теории, более или менее спрятанной и закамуфлированной, идеологической составляющей практической политики.
Поэт или художник, хочет он этого или нет, несмотря на любые его заявления, всегда остаётся человеком.
Человек обязательно связан тысячами нитей с окружающими его людьми. Национальными, социальными, половыми, образовательными, наконец, всякий человек каждый день хочет кушать, то есть неизбежны и финансовые интересы. Избавиться от всего этого человеку невозможно.
Значительно сузить комплекс таких проблем можно, превратившись в маугли. Но у маугли, как мы уже знаем, не может быть искусства. В  положении участника животного мира возможен только дизайн – эстетическое удовлетворение.
Но и у маугли будет сидеть в подсознании идея выживания и кормёжки. То есть и у него всегда будет какая-то позиция, ставящая его в какую-то организованную группу, в какое-то сообщество, имеющее свои интересы.
Это означает, что, даже отказавшись от человеческой сущности, полностью изолировать себя от окружающего мира невозможно. Значит, невозможно и возвысится до абсолютного сосредоточения на проблемах ремесленного совершенства изысканного автора творческих произведений.
Это утопия или обман!
Из этого же обстоятельства вытекает и следующий очевидный вывод. Художник, который решился сосредоточиться исключительно на проблемах ремесленного совершенства, автоматически выводит себя за рамки человеческого сообщества. Лишает себя человеческого контакта с другими людьми. Связь на уровне эстетического удовлетворения может сохраниться, но это связь на уровне  физиологических механизмов животного мира.
Не может возникнуть человеческое сопереживание.
Не может возникнуть катарсис.
Не может возникнуть искусство.
Духовное слияние с людьми – важнейшее условие существования феномена искусства в таком случае уничтожается.
Изолировав себя от общества (что, собственно не возможно в принципе) автор изолирует себя и от искусства, и от человечества.
Горький писал: «Когда наш старый писатель страдал от «зубной боли в сердце своём» – в честном и чутком сердце своём, стон его муки сливался со стонами лучших людей земли, ибо он находился в непрерывном с ними духовном сосуществовании, и крик его был криком за всех» .
«На самом деле великий поэт только потому и велик, что является органом и выразителем своего времени, своего общества, а следовательно, и человечества» .
Из того же «внутреннего принципа» феномена искусства следует, что искусство выражает движение души человеческой, в первую очередь автора или его героев. Человеческая душа не может быть не конкретна, а стало быть, она непременно национальна, социальна, человечна.
То есть общечеловек не может иметь искусства в принципе и глобальное человеческое сообщество тоже не может иметь искусства.
Это мы и наблюдаем в сегодняшнем культурном процессе.
Это и объясняет выход на первые позиции современного художественного творчества дизайна, авангарда и попсы, которые не имеют национальности и человеческого переживания, но только физиологические ощущения и стилистические формы.
Плеханов писал, что художник не только не свободен от общественных влияний, но тем более велик, чем ярче и заразительнее воплощает в своих произведениях стремления своего времени. Истинно прекрасное художественное произведение, говорил Плеханов, всегда выражает движение великой души. Художник должен уметь чувствовать, мыслить, страдать страданиями окружающего общества, чтобы его голос был голосом живой современности. Только в таком случае мы можем надеяться на создание современного произведения искусства, способного послужить человечеству и сегодня, и в будущем.
Сегодня уже забытый бельгийский скульптор Виктор Руссо написал ещё в конце 19 века: «Я твёрдо убеждён, что, оставаясь прекрасной, скульптура может черпать своё вдохновение в идее, опираясь на неё. Здесь любят красивые формы. Но если через красивые формы даёт себя знать лиризм великой души, то художественное произведение чрезвычайно много выигрывает от этого в своей выразительности. В чём заключается задача скульптуры? В том, чтобы запечатлеть на веществе душевное волнение, в том, чтобы заставить бронзу или мрамор пропеть вашу поэму, передать её людям».
Мне кажется, полезно привести ещё одну большую цитату из Плеханова. Рассуждая на тему свободы и утилитарности искусства, он пишет:  «…как и на все подобные ему вопросы, нельзя смотреть с точки зрения «долга». Если художники данной страны в данное время чуждаются «житейского волнения и битв», а в другое время, наоборот, жадно стремятся и к битвам, и к неизбежно связанному с ними волнению, то это происходит не оттого, что кто-то посторонний предписывает им различные обязанности («должны») в различные эпохи, а оттого, что при одних общественных условиях ими овладевает одно настроение, а при других – другое. Значит, правильное отношение к предмету требует от нас, чтобы мы взглянули на него не с точки зрения, что должно было бы быть, а с точки зрения того, что было и что есть. Ввиду этого мы поставим вопрос так:
Каковы наиболее важные из тех общественных условий, при  которых у художников и у людей, живо интересующихся художественным творчеством, возникает и укрепляется склонность к искусству для искусства?
Каковы наиболее важные из тех общественных условий, при которых у художников и у людей, живо интересующихся художественным творчеством, возникает и укрепляется так называемый утилитарный взгляд на искусство, т.е. склонность  придавать его произведениям «значение приговора о явлениях жизни»»?
Вот вопросы, на которые должна бы ответить наука искусствознания. Это куда важнее интимной жизни, марки машины и списка произведений. И за отсутствие таких вопросов и  ответов на них в своих исследованиях должны бы застесняться уважаемые учёные.
Движение человеческой души присутствует и в области искусства для искусства, и в утилитарном искусстве.  Но в первом случае человеческие переживания принимают камерный, личный характер, а утончённость профессионального мастерства приобретают доминирующее значение или вообще вытесняет движение человеческой души и выходит за рамки искусства в область дизайна.
Во втором, движение души захватывает огромные массы людей, масштаб этого движения приобретает грандиозные размеры. Самопожертвование, жажда справедливости, братства и всеобщей любви – великие и мало достижимые идеалы человечества, но каков размах человеческого переживания!
Человек распрямляется и становится подлинным человеком!
Мастерство, без которого никак нельзя и в этом случае, уходит как бы на второй план, осознаёт своё вторичное место, своё качество инструмента, который, разумеется, должен быть всегда наточен!
Красота регистрируется человеческой духовной структурой как внешнее выражение совершенных законов. Искусство, основанное на таком понимании красоты, разумеется, включающее в себя и ассоциативные связи человеческого общения, есть инструмент духовного развития человечества.
Социальная психология – это  не фундаментальное качество, в основе которого лежат совершенные законы совершенного Творения.  Социальное воздействие можно направлять. Этим можно манипулировать, опираясь на алчность, честолюбие, тщеславие, самолюбие и самолюбование. Можно создавать, развивать и насаждать искусственный образ как образец для подражания – мода, образ политического характера, стиль поведения, направление в творчестве.
Это мощное идеологическое оружие, которым пользуются и власти, и все политические и экономические структуры. В тех случаях, когда идеологическое воздействие на общество совпадает с его духовными, в конечном счёте, интересами, духовное творчество, основанное на социальной психологии, переходит в искусство.
В СССР, во время Великой Отечественной войны, были созданы и самопроизвольно рождались гениальные песни, стихи, и просто частные письма, которые нельзя читать без слёз и духовного восторга. И, без всякого сомнения, не смотря на огромное идеологическое содержание и даже благодаря этому содержанию, они были и остаются великими произведениями искусства, чутко фиксирующими трепетание человеческого сердца.
Социальная психология способна вызывать самые разнообразные движения души. Зависть к дорогим часам и к модной одежде. Чувство унижения рядом с роскошной машиной и дорогим особняком знакомого. Ощущение мелочности и ничтожности человеческой жизни. Всё это разъединяет людей, удаляет их от всего человеческого и катарсис не предвидится.
Но возможна и другая тенденция.
Социальное состояние общества может вызвать чувство самопожертвования, ненависть к несправедливости, восторг подвига, ощущение национального достоинства. В такой тенденции искусство возможно – и ещё, какое искусство!
Художественная, духовная ценность произведения  стоит в прямой зависимости от масштаба человеческого переживания, которое, в свою очередь, определяется характером идей, выражаемых произведением.
Ложная, мелкая или вовсе ничтожная идея вредит художественности произведения, обесценивает его эстетическое достоинство, выводит его за пределы области искусства при любых эстетических достижениях.
Одно дело, когда произведение исследует переживания команды крейсера «Варяг», другое дело, если нам показывают затруднения главаря банды, решившей ограбить банк и уехать сыто умирать на берегу тёплого моря.
«Я с давних пор считаю, – пишет Лассаль, – высочайшей задачей исторической, а вместе с нею и всякой другой трагедии изображение великих культурно-исторических процессов различных времён и народов, в особенности же своего времени и своего народа…   В такой драме речь шла бы уже не об отдельных лицах, являющихся лишь носителями и воплощением этих глубочайших, враждебных между собой противоположностей общественного духа, но именно о важнейших судьбах нации, – судьбах, сделавшихся вопросом жизни для действующих лиц драмы, которые борются за них со всей разрушительной страстью, порождаемой великими историческими целями… Перед величием подобных всемирно-исторических целей и порождаемых ими страстей бледнеет всякое возможное содержание трагедии индивидуальной судьбы» .
Кажется, вывод очевиден. Невозможно изгнать идейное содержание из художественного произведения искусства.
Но, кажется, безыдейности смогли  достигнуть в концептуализме. Вспомните их лозунг о возможности достигнуть отказа от ассоциативности и идейности. Полное ничегонеделание вот вершина, с их точки зрения, концептуального творчества и творчества вообще!
Но и такая самоизоляция несёт в себе вполне определённую идею –  идею полного отрешения от мира.
Ничегонеделание – тоже человеческое переживание – отрешение от человечества, от жизни, от мира.
Перед нами имитация смерти организма.
Призыв к смерти человечества.
И от идеи не избавились, но  ни человека, ни искусства не осталось точно.
Любое произведение искусства несёт в себе идею. Оно, изучая человеческое переживание, либо пропагандирует какие-либо человеческие взаимоотношения, либо пропагандирует бессмыслицу и отказ от всего человеческого. И это тоже идея и идеология.
Хуже того!
Это самая настоящая практическая политика!
Можно привести огромное количество фактов, которые подтвердят это простое и очевидное утверждение – творческое произведение без идеи невозможно.
Такое же количество фактов уточнят эту мысль – творческие произведения, построенные на идеях ничтожного характера,  физиологического интереса или идеи разрушительного для человечества,  самоубийственного направления либо просто выпадают из области искусства, либо стремятся к такому выходу вон.
Искусство выражает то, что соединяет людей.
Пока  данная социальная структура  идёт во главе исторического развития, в направлении увеличения духовного потенциала человечества, его идея может объединять всех искренних членов общества.
А когда социальная структура входит в состояние агонии, его идея сохраняет свою притягательную силу только для людей, так или иначе заинтересованных в сохранении своего привилегированного положения в рамках данной социальной структуры.
Общий вывод наших размышлений сводится к следующему.
Всякая политическая группировка, контрреволюционная или революционная, консервативная или реформаторская, при условии, что руководители такой группировки доросли до уровня политических лидеров, обязательно поддерживает утилитарный взгляд на искусство. То есть склонность придавать его произведениям значение оценки и приговора о явлениях жизни просто потому, что в её интересах направить все идеологии на службу тому делу, которому она сама служит.
В обществе, где на почве любых политических идеалов,  существует взаимное сочувствие между значительной частью общества, авторами и людьми, деятельно интересующимися художественным творчеством, всегда торжествует утилитарное искусство и радостная готовность художников участвовать в общественных битвах.
Но если в обществе сложилась атмосфера безнадёжного и непреодолимого разлада художников и людей, живо интересующихся художественным творчеством с окружающей политической средой, тогда в рамках такой художественной группировки развивается творческая тенденция, которая получила название искусство для искусства.
При таком положении вещей статистическая вероятность появления значительного произведения искусства как инструмента укрепления общечеловеческой духовности принадлежит той тенденции, которая имеет больший духовно-нравственный потенциал развития.
Отсутствие духовно-нравственного потенциала превращает художественное творчество в  способ сибаритского наслаждения, в игрушку праздных ленивцев и, тем самым выводит такое творчество из области искусства в область первого уровня эволюции – выживание с комфортом.
Такая точка зрения, чтобы стать исчерпывающей, требует только одного добавления.
Возможна ситуация, при которой политические, финансовые и идеологические рычаги управления находятся в руках группировки, совершенно утратившей духовный потенциал развития.
Не осталось никаких положительных духовных и душевных запасов.
В таком случае, мы будем свидетелями масштабных и прекрасно организованных финансовых вливаний и административных усилий не только поддержать тенденцию искусства для искусства, но и логически продолжить такую тенденцию до привидения феномена искусства в состояние вопля о физиологических радостях физиологической твари, а потом к полной бессмыслице и абсурду! Разумеется, при поддержке солидных рассуждений о самоценности цвета, о тонкости эстетических экспериментов, о значении художественного жеста и превосходстве идеи искусства над собственно искусством.
И со всех сторон мы слышим знакомые тезисы.
Господа! Любому цивилизованному человеку очевидно!
Искусство – это не ЧТО!   Ни в коем случае!
Это так низко и банально!
Искусство – это КАК! Вот что достойно истинного артиста!
Но уверяю Вас, милостивые государыни и милостивые государи!
Искусство – это не ЧТО, не КАК и не ПОЧЁМ!
Искусство – это инструмент продвижения внутренней духовной структуры человека в положительном направлении.
Хотя бы на немного!
«Щука – хитрая рыба, она решительнее всего стоит за бескорыстие именно тогда, когда собирается проглотить зазевавшегося карася» .
Таким образом, заявления о полном отказе от какой-либо идеологии и посвящении всего своего творчества вопросам исключительно профессионального характера эстетического творчества оказываются, в конечном счёте, не только поддержкой вполне чёткой идеологической линии, но прямым инструментом практической политики!
Такие заявления сами себя перечёркивают!
Прикрываясь лозунгом «искусство для искусства» идёт реализации утилитарной идеологии на рабочем политическом уровне!
И предпоследнее замечание.
Объективная ситуация в определённой общественной формации формирует выше перечисленные тенденции. Но поскольку всякое произведение искусства – есть слепок духовного состояния автора, то и личностный, человеческий фактор имеет здесь своё непосредственное значение, кроме его формирования общественными условиями и тенденциями.
Концепция «искусство для искусств» может возникнуть в творчестве автора при любых общественных условиях в случае полного отсутствия духовного потенциала в душевных закромах самого автора. Чаще всего это идёт рядом с провозглашением ценности самовыражения художника.
Очевидно, что не может быть творческого произведения без самовыражения. Но если мы оставим только самовыражение автора, то и художник, и искусство исчезнут. Замкнутость на себя убивает сопереживание, а, значит, и искусство.
Если автор несёт в себе отчаянный крик души, то  стилистические формы отступают на второй и третий планы. Они в буквальном смысле слова становятся второстепенными.
Если автору нечего предъявить человечеству, то чем он может заняться?
Только техническими экспериментами и разнообразными фокусами.
Если автору нечего сказать, то приходится сосредоточиться на форме.
Правда, таким авторам и форма даётся с большим трудом.
Таким образом, можно сказать, что зародившись как движение в защиту основного содержания искусства – движения человеческой души, возникнув, как тенденция против превращения искусства в финансовое предприятие, со временем, лозунг «искусство для искусства» переродился в свою полную противоположность.
Сегодня придерживаться направления «искусство для искусства» означает по существу поддерживать политическое мероприятие по уничтожению духовно-нравственной среды обитания, именно человеческих связей и  отношений, а, в перспективе такой тенденции, и уничтожение всего человечества.
Эстетические эксперименты, эстетически оформленное, замкнутое на себя физиологическое  ощущение, всё это остаётся физиологическими ощущениями физиологического организма.
Более того, такая тенденция блокирует духовно-нравственное переживание, развитие человеческой души и создание положительной духовной энергии.
И последнее. Возьмите любой толковый словарь! Вы увидите, что и культура, и искусство – это частные подразделения более общего понятия идеология.
Искусство, просто по определению, – это  маленькая часть идеологии.
Говорить об искусстве без идеологии – это просто бессмысленность или даже, простите меня великодушно, просто глупость.
Хотим мы этого или нет, но складываются вполне определённые выводы.
Сегодня хозяева мира пестует авангард и постмодернизм как инструменты разрушения нормальных духовных качеств нормального человека и даже его психики. Так называемое «современное искусство», как тенденция, стремится разрушить и разрушает эти нормальные качества.
Освободить современного человека от каких-либо духовных интересов, погрузить его в физиологические ощущения, уничтожить родовую способность человека к самосознанию, отличающую его от животного мира – основная тенденция современного творческого процесса в современном рыночном обществе западного типа.
Я уже говорил, что в любом сложном явлении возможны и даже неизбежны и противоположные процессы. То есть, в любом стилистическом направлении возможно создание произведения искусства, которое будет исследовать движение человеческой души.  Но как тенденция ситуация обстоит именно таким образом. Рыночному обществу, как тенденция, опасны потенциально духовные люди. Нужны биологические роботы с простейшими физиологическими потребностями. То есть задача состоит в нарушении нормальной психической ориентации, в подмене интересов и целей нормального человека на суррогатные как бы необходимые потребности общечеловека-робота с его полным вымиранием в перспективе.
Ведь на Земле так много народа!
Слишком много!
Активная массовая концентрация внимания на физиологических возбуждениях  затрудняет развитие духовно-нравственной среды обитания. Комфорт и наслаждение как основная цель существования, поддерживают такую тенденцию.
Но духовно-нравственную среду обитания невозможно разграничить заборами, пропусками, элитными посёлками и охраной. Организуя и выстраивая структуру «современного искусства» золотой миллиард готовит это оружие и против себя и своих потомков, организуя летальный исход для всего человечества.
А основой и питательной средой существования авангарда остаётся тотальное несоответствие внутреннего духовного мира современного человека и его технологических возможностей.
«Любовные пляски первобытных народов кажутся с нашей точки зрения верхом неприличия. Само собою понятно, что этого рода пляски
совсем не имеют непосредственного отношения, к какой бы то ни было общественной деятельности. Их мимика служит неприкрытым выражение  элементарной  физиологической  потребности  и, вероятно, имеет немало общего с любовной мимикой больших человекоподобных обезьян» .
Но разве вы не замечали те же качества пластики «крутых» представителей современной сцены. Мимика и жесты таких исполнителей подобны жестам и мимике сексуальных игр больших человекообразных обезьян и, что особенно огорчает, они прекрасно это осознают и хвастаются этими достижениями, понимая их как признак «крутизны», свободы и артистизма.
Значительная часть современного творчества, которое рекомендует себя как единственно современное искусство, опускается к физиологическим формам отношений высших животных. Естественно, что такое творчество вываливается из области искусства. У животных нет самосознания, и не может быть искусства.
  Физиологическое воодушевление, само по себе не может быть предметом искусства. Везде мы наблюдаем последовательную борьбу авторов авангарда с идеологией и ассоциативностью человеческого сознания. Это чистейшей воды подмена и сознательное введение двойных стандартов. Творчество авангарда и постмодернизма не только переполнено идеологией, оно яростно занимается практической политикой!
С этим они никогда не согласятся.
Стесняются?
        Вряд ли!
Просто удар из-под тишка страшнее для жертвы.
И совсем другое дело, если перед нами конкретная задача: превратить потенциально духовного человека в биологическое существо похожее на человека и лишённое какого-либо смысла.
Очень нужно создать цивилизацию похожих на человека существ, но лишённых какого-либо духовного наполнения.
Необходимо аннулировать замысел Творения!
Тогда всё становится на свои места.


В YouTube  artvlkrylov      авторские права защищены.