Жизнь!

Жизнь!
Как часто мне все свои разрозненные впечатления, события, ощущения, мысли и встречи хотелось объединить во всепоглощающем термине "жизнь", и так со стороны дивиться им, словно смотрю на них всех вместе сквозь тонкое, но всё-таки крепкое стекло, поражаться их разнообразию и противоречивости, чувствуя, как колотится и замирает сердце, как спирает дыхание в груди, как песни, обрамляющие моё существование, вплетаются в мысли и подсказывают, что из жизненных происшествий воспринимать с максимальным трагизмом, а на что закрыть глаза и просто, по-детски взирать со смехом, не отравляя душу излишними переживаниями.

Да, было именно так, и воедино сливались истеричный смех, кружащийся снег, крепкое объятие, внезапная щекотка, горечь услышанного слова, сладость выпитого напитка, романтика увиденного чуда. День должен распадаться на части, словно его расписали по минутам, или всё-таки складываться в единую и восхитительную картину? Я не могла дать себе ответ на этот вопрос, ведь и более, и менее удачные дни давали в своей неизбежной комплексности либо абсолютное благо, либо уничтожающую тоску, и каждый оттенок проживаемого чувства тоже носил в себе печать исключительной полноты, был обьёмным, устрашающе комплексным. И частью одного целого становились случайный разговор, моё распластавшееся в сугробе тело, едкая шутка, привкус влюблённости, кресты кладбищенского храма, утопающие в тумане.

А как здорово было жить! Как трудно, но как потрясающе, в течении дней, не похожих один на другой, даже если стандартный набор рутины не отличался в них, но только испытываемые ощущения. И даже воспоминания врывались в сердце единым комком, и были неотделимы одно горькое, всплывшее в памяти мгновение от другого, сладкого и сползающего густым мёдом в самую глубину души, потому что всё одинаково вызывало слёзы, хотя бы и внутренние, и воспринималось не иначе, как в своей совокупности.

И вот так лёжа на полу в окружении таблеток, чашек и носовых платков, я размышляла о настоящей моей жизни, точно она была пройденным этапом, точно я могла проанализировать её и кому-то в кругу близких друзей повествовала о ней; я фантазировала о ней, воскрешала в памяти события прожитых дней и упивалась этим состоянием, возможным, пожалуй, только во время болезни: странной, но приятной отстранённости. Над больным даже самой несерьёзной, но противной простудой телом, душа встаёт, как во время клинической смерти и, скрестив руки и в волнением глядя в лицо, как в зеркало, всерьёз задумывается о всём том, что ещё день назад казалось несерьёзным, а образы сменяют друг друга, чтобы  сделать в глазах человека как можно значительнее и замысловатее всё его прежнее и грядущее существование. Это мгновения, когда воздух соткан из разверстых вопросов и ответов, которые тебе удастся отыскать, пока не кончилось действие болезненного тумана. Это одни из самых прекрасных мгновений. А потом - снова жизнь, та самая жизнь, которая при всей своей многогранности вмещается в одно слово, как весь космос помещается в песчинке.