Александр Кирюшин в тылу и на фронте

    Александр Фёдорович Кирюшин родился в 1926 году в крестьянской семье в небольшой деревеньке Вологодской области. На его долю выпали нелёгкие предвоенные и военные годы мобилизационной экономики. Голодал, болел тифом, судим, воевал на двух войнах, ранен. Восемь молодых лет отдал войне и воинской службе в мирное время.  О своём нелёгком пути правдиво, что особенно ценно теперь, с юмором, а порой и с сарказмом Александр Кирюшин написал уже будучи пожилым человеком.
    Мною к его повествованию добавлены лишь небольшие комментарии.
                В пастухах.
     В 1938 году 12-летнего   Александра Кирюшина жители окрестных деревень наняли пасти коров. «Пас до Покрова дня (14 октября), т.е. до первого снега. За это получил при расчёте 160 рублей деньгами, 12 пудов картошки и 5 фунтов овечьей шерсти на валенки. В это время пшеница стоила 12 рублей за пуд».
    Парадоксально, пастушья работа считалась пустяковой в перечне деревенских профессий, но оплачивалась хорошо, как взрослым, так и подросткам. В тоже время взрослые мужики, а пастьбой занимались только мужчины, не шли в пастухи кроме как по великой нужде. Позднее после войны, стремясь поднять престиж пастушества, пастухов именовали гуртоправами. Проводили районные совещания пастухов-гуртоправов, лучших награждали грамотами и ценными подарками, но всё равно колхозники неохотно шли на такую работу. Однажды на районном слёте гуртоправов попросили одного из награжденных поделиться опытом пастьбы, чтобы и другие стада давали хороший удой. Читал, читал передовик казенные слова по бумажке, да и не выдержал: «Да что не говори, пастух он и есть пастух, если бы не семеро по лавке, разве пошел я в пастухи». Президиум замер, а зал разразился аплодисментами.
    Что бы мы теперь не говорили про надои во времена колхозов и совхозов, но вологодское масло с ореховым вкусом можно было получать только из молока коров с летних пастбищ.
    В пастухах Александр проработал вплоть до 1941 года, пас то коров, то колхозных коней.
   «В школу ходили нерегулярно, уроков пропускал много осенью. А в четвёртый класс ходил с осени один месяц и весной 17 дней.
    22 июня 1941 года, начало Великой Отечественной войны, застало меня на пастьбе лошадей у озера Кубенского. Тем летом с этого дня работал посыльным верховым. Дежурил в сельсовете деревни Матвеевское, развозил по деревням повестки мужикам (самая «интересная» работа: слушать вой женщин и разухабистые песни своих сограждан) …
Насчёт пищи. В колхозе, из амбаров, нам давали авансом по 5 килограмм фуража на неделю на двоих с матерью. Чтобы набить желудок, приходилось толочь головки льна, макушки от клевера, выбирать крахмал из гнилой картошки в колхозной яме-хранилище.
    В 1942 году стало совсем голодно. В марте месяце заболела тифом моя мать. Следом за ней и я - потерял сознание, неся ведро воды с колодца, у себя на крыльце. Мать поправилась дома. Тифозников в ту весну было много, и больница не могла всех вместить. Я после болезни шёл домой в деревню Отеклеево как пьяный, даже несколько раз падал. Дома встретила наголо остриженная мать со слезами – нечего есть. Нашлись в глиняной крынке пшеничные колоски, собранные весной из-под снега, - белые, как рис. Ошелушили их, провеяли и сварили кашу без масла - жиру, даже без соли. Но каша была очень вкусная, и очень жаль, что было её мало.
    Как быть? Жрать очень хочется! Взял я тогда мешок и пошёл в контору в деревню Рословское к председателю просить заветные пять килограммов отходов. На мою просьбу Хрен Иванович ответил так: «Молодой человек, где ты зимой работал, у того хлеба и проси, а у меня здесь не богадельня». И пришлось мне идти по миру. Но «Христа ради» я кусок не просил. Кому валенки подошью, кому дровишек нарублю и привезу. И так дошёл я до посёлка Сизьма Кирилловского района, а может и Череповецкого, не знаю. Деревня большая и стадо немалое. Подрядился за 12 пудов хлеба и за кормёжку. Итак, я снова пастух».
                Учеба в ФЗО и работа на стройке.
    Характер Александр имел независимый, сам без совета с матерью принимал решения круто меняющие его жизнь. Так было и в этот раз.
    «К концу моей работы, в сентябре месяце, собрал я за свой труд подать. Купил себе яловые сапоги, полупальто из «чёртовой кожи», шапку. Малость прибарахлился, но домой везти нечего. Как быть? На моё счастье или несчастье, объявили всеобщую мобилизацию молодёжи от 14 до 16 лет в школу ФЗО. Дали разнарядку каждому колхозу, почти поголовно, но у председателя колхоза сына Петьку обошли. На колхозном собрании женщины, у которых стали отнимать сыновей и дочек, стали требовать, чтобы и Петька на равных шёл туда же. Я был наблюдателем на том собрании. Видя всё это и сознавая своё положение, сказал: «Я пойду за Петьку». И пошёл. Мать и отец Петьки проводили меня как сына. Напекли пирогов, насушили сухарей, зарезали барана, сунули в мешок гороховой муки. Так что по торбе я оказался богаче всех своих товарищей…
     Привезли нас 9 октября 1942 года в город Чусовой Пермской области. Там нас раскидали по всему Уралу в разные города: Березники, Лысьва, Нижний Тагил, Калино и т.д. Я остался в городе Чусовой. Учили нас ускоренно - 3 месяца. Освоишь свою специальность на 4 разряд - будешь работать по специальности. А если нет - ждёт тебя кирка-мотыга, кувалда с клином, лопата с ломом. В группе плотников, где я учился, мастером был военнослужащий Дунаев. Нас у него было 33 человека. Экзамены на четвёртый разряд сдали только три человека: я, то есть Кирюшин А.Ф., Гаврилов Петро и Шигарев Василий.
     За хорошую работу, при выполнении задания на 200%, в виде поощрения выдавали со склада пол-литра водки за наличные 63 рубля, осьмушку гродненского лёгкого табака и стахановский талон на порцию
второго блюда, дополнительно к норме. За провинность, опоздание на работу более 15 минут судили. Самое «гуманное» наказание - в течение 6 месяцев вычет из зарплаты 25 процентов и уменьшение пайки хлеба на 200 грамм. 700 грамм минус 200 равно 500 грамм. Работали восемь часов, нередко устраивали субботники, после основной работы ходили на строительство доменной печи БИЗ-1–таскали на «козе» кирпич. Были и другие работы.
                Всё для фронта, всё для Победы!»
     В сентябре 43-го Александр получил травму позвоночника, а после лечения, не увольняясь с работы, опять спонтанно, без раздумий о последствиях, решил уехать домой на попутных товарняках.  А последствия тут как тут.
    «Не доезжая станции Зуевка, что в Кировской области, пересел в
вагон-пульман, в котором не продувало до костей. В Зуевке наша доблестная милиция меня вытащила за шкирку. Ночь под столом продержали. Получил прозвище «шпана» и несколько ударов сапогом. Дали за хищение сахарного песка и за проезд в товарном вагоне семь лет! Сидел я там, где сейчас находится завод КамАЗ».
                На фронт.
    Александр Федорович не совсем точно определяет время отправки на фронт, делая привязку к Сталинградской битве.  Немецкие войска под командованием фельдмаршала Паулюса капитулировали 2 февраля 1943 года, когда он ещё работал в Чусовом на стройке, а на фронт он мог попасть только в октябре-ноябре 1943 года.

    «После Сталинградской битвы в 1943 году «зеков» опрашивали: «Кто желает искупить свою вину на фронте добровольно?» Таким манером набралось нас больше 60 человек разного возраста, но в основном колхозники, кто зерна в голенище принёс, кто мешковины на портянки взял. Судили без разбора. Я был из всей братии самым молодым по возрасту – 17 лет, рост - один метр 49 сантиметров и очень тощий. Так что меня из строя вывели, считая для войны непригодным. Но, по настоянию друзей по несчастью и милосердию двух женщин врачей, мне всё же разрешили встать в строй. Сводили нас 60 человек в баню, прожарили наши жёлтые фуфайки и всю одежду, что была на нас, загнали в пульман-вагон, оборудованный лотком-туалетом. Повезли - куда? Кто говорит, что на Второй Белорусский, к Рокоссовскому. Кто - ещё куда. А привезли нас в Мурманск.
 Одели по-военному, всё защитное, кроме ботинок. Они были жёлтого цвета - американские, кожа искусственная, да звёздочки из консервных банок. Одним словом, стали похожи на солдат-новобранцев. Ознакомили с оружием, поучили ползать по-пластунски, немного походили в строю, чтобы при надобности не наступать на пятки впереди шагающего. Проверили, как мы ходим на лыжах, определили, кто куда подходит. Мне, поскольку я оказался малоросток, определили специальность «разведчик-связист» и определили в Воздушную наземную оповестительную службу (ВНОС).
    Работа моя заключалась в том, чтобы ночью или в сумерках, не выдавая себя и маскируясь, протащить кабель на наблюдательный пункт (НП), замаскировать его. При разрыве - исправить повреждение. В то же время в мою обязанность входило наблюдение за передним краем обороны противника, а также за воздухом, чтобы оповещать Пункт передачи данных разведки (ППДР). Всё приходилось делать по обстоятельствам, по обстановке.
    Сначала было не по себе, часто кланялся от разрывов и пуль, но однажды, заметив моё опасение, старшина довоенного призыва Шепелев сказал мне: «Саша, не кланяйся, это не твоя, свою не почувствуешь». Постепенно свыкся. Смотря на пожилых солдат, думал: «У меня не семеро по лавкам». И приобрёл, в какой-то мере, бесшабашность.  В марте 1944 года при миномётном обстреле меня ранило в левый пах, сломало ключицу и легко контузило. Вывезли в полевой госпиталь на 23 километр у Кандалакши.
    Перед выпиской уже помогал повару на пищеблоке, поправился, стал немного покруглее и почувствовал себя в норме. Хотя отвороты рукава ещё приходилось подшивать: ворот ужимать, рукава укорачивать. 5 мая меня выписали и отправили на Кольский полуостров. Там 7 июня 1944 года я принял присягу.
Служил разведчиком в зенитно-артиллерийском полку. Служил немного. Получился у меня срыв – младшему сержанту Монычеву Жоре, участнику Сталинградской битвы, родом из города Тулы, «мордочку почистил» за девчонку Соню Блинову. Наказать не наказали, но запомнил меня командир батареи Гай Мань Моисеевич. При первом же случае он избавился от меня, боясь, как бы чего не вышло».
                Морской пехотинец.
     «В августе месяце перед «10-м Сталинским ударом» стали комплектовать ударную группу морских пехотинцев, и потребовалось выделить из каждого подразделения по 2-3 человека в распоряжение штаба.  Оказались мы на левом берегу Кольского залива, в посёлке Кола. Затем на «морских охотниках» (МО) перекинулись на полуостров Рыбачий.  А с 25 на 26 октября нас на тех же МО доставили к берегам северной Норвегии, правее города Киркенес, где мы совершили десантную высадку. На 27 октября, в мой 18-й год рождения, город взяли. Из Норвегии выходили уже по суше, на станцию Кола.Там нас погрузили в вагоны и повезли. Куда, опять не знаем. Остановились в Кандалакше, жили там до апреля 1945 года.
                На разгром Японии.
    «Перед первомайским праздником подняли по тревоге и ускоренным маршем направили на погрузочную площадку. Там уже стоял состав из телятников – теплушек и платформ. Быстро погрузились. Первого мая тронулись в путь. Проезжаем город Вологду, потом станцию Буй, всё ближе к Уралу... Победу над Германией нам салютовали не в Берлине, а на станции Кунгур посреди уральских гор. Дальше - Сибирь, Забайкалье... 20 мая ночью прибыли на станцию Отпор у границы Северного Китая (Маньчжурия).
    Отвели нас в нужное место, заставили окопаться, рыть землянки, ходы сообщения. Копать очень трудно: 15 сантиметров растительного грунта, а дальше камень, щебёнка, гравий. Ни лопатой, ни кайлом, ни ломом. Руки в кровавых мозолях, а рыть нужно. Только и отдыхали, когда полит подготовка. Напоминали нам 1905 год, Хасан, Халхин-Гол и другие вылазки самураев. Политически за два месяца нас подготовили крепко. И за всё, что нам было сказано, самураям нужно заплатить, а нам не жалеть ни крови, ни самой жизни. 
    Одним словом, нас вырастил Сталин на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновил...Так мы жили до 8 августа. На вечерней поверке нам зачитали приказ о начале наступления; выдали патроны, гранаты, всё, что будет надо. Утро началось с «катюш». Первым нашим городом стал Мукден, вторым – Харбин.  А 24 августа всё кончилось…».
                После военная вольница.
    В Харбине нас держали долго. Только в конце октября наш 102-й отдельный артиллерийский дивизион своим ходом отправили в Монголию, в город Чойбалсан, на станцию Баян-Тумен. Жили и служили в Монголии до 16 апреля 1946 года. Служили хорошо, «стариков» старше 1923 года рождения домой проводили. А четыре возраста - 1923, 1924, 1925 и 1926 года рождения - отдыхали, вшей копили, баранов у монголов угоняли, водку-спирт пили. А вот гулять было негде - степь да степь кругом... и ни одной юрты.
    Но пришло время, и нас расформировали. Личный состав пошёл на пополнение Дальневосточного военного округа - снова в эшелоны. Сначала привезли в Забайкалье на станцию Оловянная. Выдали нам наши рубли, по несколько сотен за полгода, за Монголию давали по 9 тугриков.
    Ходили на реку Онон купаться, загорать. Не жизнь - малина, если бы не вши, привезённые из Монголии. На дворе лето, солнце печёт, а нас забыли одеть в летнюю форму. И так напихали нас большой эшелон вшивых безоружных солдат, в основном фронтовиков. Повезли дальше. Что ни станция, ни одной души из слабого пола не видно. При нашем подъезде все разбегаются и прячутся.
    Остановились в городе Свободный, выгрузили нужное количество живой силы, поехали дальше. Комсомольск-на-Амуре. Ещё солдат поубавилось. Остановились в Николаевске, стали ждать пароход.  Посмотрели «достопримечательности» города. Вернулись с синяками и «фонарями» - плохо приняла нас Амурская флотилия.
    На другой день всё наше стойбище ринулось в городской сад имени Калинина. Были жертвы - шесть человек убитых в саду, комендатура города разогнана. После этого разбоя нас выгнали из города за 25 километров. Палаток не было, стали строить шалаши, таскать сено из стогов. А кое-кто и коров отдаивал в подсобном хозяйстве, копал картошку. Прямо за хвост ловили горбушу в заповеднике, где она метала икру.
    20 августа пришёл морской пароход «Бурея». Нас загнали в трюмы на мешки с мукой, и поплыли мы по Татарскому проливу к порту Москальво, что на Сахалине. Высадились, до города Оха от порта 35 километров. На железной дороге крушение состава. Пошли пешком по трубе, по которой качается нефть с острова в Комсомольск-на-Амуре."
    Демобилизовался Александр Фёдорович только в 1951 году. Восемь лет в армии с 1943-го по 1951-й, две войны, послевоенная семейная неустроенность, Сахалин-Иваново-Кривой Рог и возвращение в родные края в 1963 году. Так закончилось 20-летнее «кругосветное путешествие» Александра  Кирюшина. Его судьба – судьба миллионов подростков, парней того времени. Александр Кирюшин был ещё счастлив тем, что остался жив. А мы родившиеся в послевоенные годы, благодаря им не знаем войны на нашей земле.