Штык. Глава 10

  Глава 9   http://www.proza.ru/2018/12/06/1297               

                Глава 10.

                Гаргантюа и Пантагрюэль.
               
   Неизвестно сколько времени он проспал, а когда проснулся в полной темноте, поезд ещё стоял и запах дыма кизяка так же отчётливо чувствовался в ящике, однако, теперь к нему прибавился ещё едва уловимый, но такой с детства до боли знакомый и родной, аромат парного молока.
    Юрий понял, что вагон стоит где-то совсем неподалёку от жилых домов, время не позже семи или восьми часов вечера, как раз, когда в деревнях доят коров. Эта мысль заставила его снова отдаться воспоминаниям о далёком детстве. 
                …
   Через неделю после операции бабушка приехала в посёлок. Они продали корову вместе с телёнком и остальную живность, курей, уток поросёнка. Затем вдвоём выкопали картошку, урожай которой в том году был очень хорошим. А потом уехали в город, чтобы быть рядом с отцом, по которому Юрка сильно тосковал.
    Жить было негде, бабушка временно стала работать санитаркой, в том самом госпитале где лечили отца и им выделили небольшую каморку без окна. Юрий всегда с теплом на сердце вспоминал это время, он был очень счастлив потому, что мог каждый день видеть отца. 
    Врачи сумели поставить его на ноги, но раз месяц отец должен был проходить медосмотр, а каждые полгода полное обследование в госпитале. Через военкомат его устроили мастером – гипсовщиком на заводе протезных изделий и на территории предприятия выделили крохотную комнатку в старом бараке.
        Бабушка тоже не сидела без дела, устроившись сторожем-истопником в большой министерский гараж. Там же, они с Юркой и жили, в длинном узком помещении, с единственным маленьким зарешечённым окном. Посередине стоял деревянный столб, подпиравший заметно оседавшую, давно уже грозившую обрушиться крышу. Вплотную, во всю длину стены была сложена печь, которую зимой в холода нужно было загружать круглые сутки, отапливая весь большой гараж на десять легковых машин чтобы, не разморозить моторы.
    Бабушке за зиму приходилось перетаскивать до двадцати тонн угля, а ещё золы и дров, а Юрка изо всех сил старался ей помогать.
     Гараж и завод протезных изделий были рядом, всего в нескольких кварталах, а между ними находилась школа, лучшая в городе, куда пошел в первый класс Юрка, она и сейчас стоит на том же месте.
      Обычно после занятий, он шел навестить отца. Протезный завод в те времена в городе был местом особенным, сюда со всей республики съезжались инвалиды войны. Жили они в общежитии, пока делали протезы рук и ног, а для тех, у кого был повреждён позвоночник, поддерживающие корсеты.
   Да… сколько в своём далёком детстве Юрка видел изломанных, искалеченных войной мужчин и женщин. Некоторые были без ног, для них послевоенная промышленность страны выпускала специальные самодвижущиеся коляски, как с тремя, так и четырьмя велосипедными колёсами. Так, что люди могли передвигаться только с помощью рук, попеременно двигая вперёд и назад двумя длинными рычагами. Но были и такие коляски, которыми можно было управлять и двигаться только одной оставшейся рукой. Каждый день видя невероятные страдания и мужество с которым люди переносили их, Юрка понимал, как повезло, что у его отца остались целыми руки и ноги, а белая марлевая повязка всегда свежая и аккуратно завязанная наискось лба, совсем не портила красивые черты его лица.
                …
    Обычно проведав отца, Юрка шел к бабушке, где жил и спал на одной из двух старых узких железных кроватях, стоявших вплотную спинками вдоль противоположной стены так, что между ними, печкой и столбом можно было с трудом протиснуться.
   Бабушка очень вкусно готовила и изредка, по мере возможности, баловала его чем-нибудь особенным, пельменями, блинами или оладьями. Но больше всего, по утрам перед школой, Юрка любил зажаренные в духовке крохотные румяные сухарики. Бабушка насыпала их на дно глубокой пиалы, а потом заливала холодным молоком. С детства знакомый хруст сухариков на зубах, до сих пор вызывает улыбку и будит аппетит.   Сейчас увидев перед собой ту самую, большую синюю китайскую пиалу, с любимым для него в детстве завтраком, лёжа в тишине и темноте ящика, он остро ощутил знакомый запах и проглотил слюну. В этот момент почувствовав насколько голоден и от этого даже скрипнул зубами.
    – Нет… он ещё раз должен напомнить самому себе: мысли о еде запретная тема…               
                …
   С тех пор как Юрка помнил себя, бабушка всегда занималась его воспитанием. Это она, как-то совсем незаметно и неназойливо, в виде шутливой игры, с раннего детства стала учить его азбуке, а в пять лет он уже бегло читал. Бабушка, которая работала в поселковой библиотеке, тщательно отбирала и приносила домой книги. Это она привила ему любовь к систематическому чтению классической художественной литературы, которая осталась с ним на всю жизнь.
                …
   В первом классе, придя в гараж он обедал. Потом, бабушка убирала с их единственного маленького столика, стоявшего вплотную к окну, посуду и тщательно вытирала его влажной тряпкой. После, Юрка раскладывал учебники, тетради, ставил чернильницу и делал школьное задание на завтра.
                …
   Однажды зимой, когда он сделал уроки, бабушка достала из-под кровати старинный потёртый от времени саквояж с медными застёжками и замочками. Это был предмет, который она почему-то прятала от всех и берегла даже больше, чем единственную их ценную вещь древнюю, ещё до революционную швейную машинку завода Поповых. Этот старинный кожаный саквояж, для маленького Юрки, всегда был настоящей загадкой, будил воображение, притягивал и манил, но бабушка при нём ни разу его не открывала.
   В тот день она села рядом со столиком на скамейку, поставила себе на колени баул, достала образок с Девой Марией. В то время на прочном шнурке рядом был ещё маленький бронзовый ключик, который бабушка приблизившись к баулу привычным движением вставила в замочек. После чего щёлкнув застёжками открыла и Юрка впервые в жизни увидел, что внутри не много вещей и ничего особенного он не разглядел. В основном там были, какие-то бумаги и книги в старых переплётах, разобрав которые, бабушка вынула одну и положила перед ним на столик.
    – Юра внучок, сегодня двадцать четвёртое января, твой день рождения, думаю, что пришло время подарить эту книжку. – Бабушка положила перед ним на стол большой том и Юрка тут же с нетерпением открыл его и…  очень удивился. Несмотря на то, что шрифт в заглавии книги был очень большим, он не смог прочитать ни одного слова, буквы были незнакомы. Юрка с удивлением на лице посмотрел на бабушку. – Эта книга на французском языке, про двух весёлых великанов-обжор – отца и сына «Гаргантюа и Пантагрюэль», писателя «Франсуа Рабле» – улыбалась она ласково обнимая его – сегодня ты просто посмотри рисунки...
   Когда он стал осторожно листать ломкие пожелтевшие страницы и разглядывать рисунки великого французского художника Гюстава Доре, перед ним на самом деле стал открываться удивительный мир средневековой Франции. На самом деле, ничего подобного в своей жизни Юрка ещё не видел. Чёрно-белые гротескные рисунки, громадных толстых великанов и маленьких по сравнению с ними людей, животных, домов и древних замков, вызывали в его душе удивление и восторг. А самое главное, в них была какая-то притягательная и манящая тайна. С этой минуты он уже не мог оторваться, сидя перед окном и забыв обо всём, Юрка начал медленно перелистывать страницы и разглядывать рисованные иллюстрации. На улице стало темнеть, хотя они жили в самом центре столичного города, в то время гараж не был подключён к электричеству, и бабушка поставив на стол, зажгла керосиновую лампу. В тот вечер Юрка настолько долго разглядывал картинки, что так и уснул положив голову на открытую книгу…
                ---
  Лёжа на спине, в темноте ящика, Юрий думал о том, что за всю свою жизнь прочитал несколько тысяч хороших и умных книг, но «Гаргантюа и Пантагрюэль» «Франсуа Рабле», на французском языке, была той, что во многом определила его будущую судьбу. 
                … 
    С тех пор, придя из школы и сделав уроки, Юрка стал часто листать книгу с удивительными чёрно-белыми рисунками Доре. А уже вскоре, у него появилось просто непреодолимое желание попробовать нарисовать на тетрадном листке в клеточку, кораблик плывущий по морю с надутыми ветром парусами, как в заглавии седьмой главы книги. Кораблик получился, как на картинке и даже лучше, потому, что он пририсовал ему якорь на носу, без которого, он точно знал, кораблей не бывает. В следующий раз, открывая книгу он уже знал, что ему хотелось нарисовать. Со временем у него стали получаться рисунки замков, рыцарей в доспехах, а потом лица людей и выражение чувств на них.
    Он никогда не относился к этому занятию слишком серьёзно, скорее это было увлечение, которое как-то совсем незаметно стало его привычкой на всю жизнь. Рисовал он не часто, только, когда чувствовал в этом острую душевную потребность. За всю жизнь у него скопилось несколько десятков рисунков, а ещё чудом сохранился тот самый, первый, на тетрадном листке. Кораблик на волнах с пририсованным им якорем, который всегда вызывал на его лице задумчивую улыбку.
      Уже через много лет выяснилось, что у его маленькой дочери тоже проявилось тяга к рисованию. Юрий отвёл дочку в детский кружок изобразительных искусств, а потом став старше, Даша начала посещать профессиональную студию и брать уроки. Теперь уже она, хорошо рисует и после окончания школы мечтает поступить в художественное училище.
        Но это было не единственное положительное влияние Франсуа Рабле и магии рисунков великого Доре на воображение маленького Юрки. Ему очень хотелось знать, о чём написано в этой книге, и он спросил об этом у бабушки. И она сев рядом надела очки и открыв стала медленно читать на французском языке, а потом тщательно подбирая слова, переводила на русский.
    Юрий хорошо помнит, как однажды, маленьким мальчишкой спросил у бабушки – трудно ли выучить французский язык? – в тот момент она сняла очки, посмотрев на него как-то очень загадочно и улыбнулась…
     Только гораздо позже, уже став взрослым, он хорошо зная бабушку понял, почему запомнил эту улыбку на всю жизнь. Она ждала этого момента, для неё было очень важно, чтобы он сам задал вопрос, на который она уже давно приготовила ответ.
   – Если у человека есть желание, и он хочет чего-то очень сильно, то нет преград, он всё может преодолеть…           С того самого дня бабушка стала показывать ему буквы французского алфавита, не требуя, чтобы он немедленно их запоминал. Через пару дней в самый неожиданный момент, когда бывало после игры на улице с друзьями Юрка приходил домой, бабушка спрашивала, помнит ли он выученную букву. Таким образом через год, он уже хорошо различал все буквы французского алфавита. Одновременно с этим, бабушка стала называть простые вещи, которые их окружали и как они звучали на французском языке: стол, чашка, ложка, небо. Поэтому, когда Юрка перешёл в пятый класс, перед ним не стоял выбор, какой иностранный язык он хочет изучать.
                …
     Молодую учительницу французского языка Анну Петровну и классную руководительницу, Юрка с первого же урока удивил настолько, что она стала давать ему задания на дом отдельно от остальных детей. А уже через несколько дней, после начала нового учебного года, учительница сама пришла в гараж.
    В их длинной узкой комнате, всегда был порядок, кровати аккуратно заправлены, а глиняный пол тщательно выметен и застелен связанными бабушкой из лоскутков материи самодельными разноцветными половиками.    
    – Здравствуйте дорогая Мария Ивановна… – неожиданно смутилась учительница, с ужасом на лице разглядывая побеленный деревянный столб посередине, поддерживающий оседавшую кровлю. В эту минуту стало понятно, помещение, которое трудно назвать жилищем, произвело на молодую учительницу тяжёлое впечатление. Эту молодую девушку можно было понять, в то время она жила всего в пяти минутах ходьбы от их двора, в просторной трёхкомнатной квартире на втором этаже, с балконом и всеми удобствами.
    – Меня зовут Аня – робко прошептала девушка – я классная руководительница вашего внука Юры…
    Однако, бабушка со своей удивительной улыбкой на лице, тут же усадила учительницу на стул возле столика, налила в стакан чаю и поставила чашечку с варением из урюка. Уже вскоре они разговорились, и учительница стала задавать вопросы, которые по-видимому её очень интересовали. Но бабушка стала отвечать ей на французском языке, конечно-же в то время Юрка знал только некоторые отдельные слова и совсем не улавливал смысл. Однако хорошо заметил, как молодая учительница неожиданно смутилась и даже покраснела.
      – Извините, Мария Ивановна, но Вы разговариваете на старофранцузском языке, а он отличается от современного фонетическим строем, грамматикой и другими особенностями. Так говорили ещё в середине и конце девятнадцатого века, сейчас такому в педагогическом институте не учат и даже большинство французов не понимают этого диалекта…
    Да, но каким образом и где, Вы могли научиться так бегло и хорошо разговаривать на французском языке, да ещё и со старо – Парижским акцентом? – бабушка с улыбкой на лице посмотрела на молодую учительницу.
    – Мне этот вопрос задавали много раз… – а потом сидя на скамейке задумалась, положив свои мозолистые натруженные руки, которые было невозможно отмыть от въевшейся угольной пыли и золы на старый белый, но всегда очень чистый передник.
                …
    – Первые воспоминанием детства, это очень красивое лицо уже не молодой женщины её звали Софья, она была моей няней, в то время мы жили в Петербурге. – Задумчиво глядя прямо перед собой начала свой рассказ бабушка – Матери, отца и каких-либо других близких родственников совсем не знала и поэтому, любила эту женщину как своего единственного, самого родного и близкого на свете человека и считала её своей мамой. А потом став старше узнала, что Софья, родившаяся ещё за год до отмены крепостного права, была внебрачной дочерью моего родного деда и простой крестьянской девушки – сиротой, жившей и воспитывавшейся в семье моей матери. С детства они любили друг друга, как родные сёстры, а потом больше пятнадцати лет вместе прожили в Париже, в восьмом округе, где-то неподалёку от православной церкви Александра Невского …
    Мама-Софья научила меня читать, писать и немного играть на пианино, а дома сколько себя помню, мы всегда разговаривали на французском языке – бабушка внимательно посмотрела на учительницу и улыбнулась. – Как видишь Аня всё очень просто…
   В тот день Юрка сидя на краю кровати, оперев подбородок на железную спинку, смотрел на бабушку настолько внимательно слушая, боясь даже пошевелиться, что до мурашков отсидел правую ногу.   Было хорошо заметно – рассказ увлёк и молодую учительницу.
   – Дорогая, миленькая моя Мария Ивановна – вдруг вскочила со стула Анна Петровна и неожиданно поддавшись бессознательному внутреннему порыву поцеловала бабушку в щеку – расскажите, расскажите пожалуйста, как Вы оказались в нашем городе?
                …
   – Помню съёмную комнату на Невском проспекте, самым заметным предметом которой, было старое итальянское пианино – задумчиво заговорила бабушка – и тот день, когда мы узнали, что началась первая мировая война, а ещё, как после поражения Русских войск, осенью тысяча девятьсот четырнадцатого года, Петербург переименовали в Петроград. В городе было очень неспокойно и опасно, поэтому в школу я так и не пошла.
  Прямо возле окон нашей квартиры, на первом этаже, по ночам часто стреляли и основное чувство, которое мы испытывали в те годы, был страх.
     Жили бедно, Софья давала ученикам уроки сольфеджио, но денег на жизнь всё равно не хватало. Няня продавала свои последние золотые украшения и вещи, а чтобы только я не испытывала чувство голода, сама недоедала. Наверное, поэтому и заболела, её бил сухой кашель и как-то очень быстро, она из ухоженной светской дамы стала превращаться в старую худую больную женщину.
    Часто обнимая меня она плакала – матери твоей покойной перед её смертью слово дала, что позабочусь о тебе до совершеннолетия. А вот теперь, как всё оборачивается… Но пока жива я должна, должна, что ни будь придумать…      
   К тому времени мне уже исполнилось десять лет, а няне Софье становилось всё хуже. Однажды, ранней холодной весной она зайдя в квартиру сказала, что ей удалось взять рекомендательное письмо от архиерея, который когда-то лично знал моего деда. А потом взглянула на меня, и я заметила на её лице слёзы – Машенька, нам надо ехать в монастырь, при котором есть приют для девочек сирот. Однако, это очень далеко, на южной границе Российской Империи – да хоть на самый край света, только бы подальше от всех этих, смут и погромов, там спокойно тепло, растёт урюк и яблоки – теперь уже в голосе Сони была сила и решительность… 

                …
      Мы плыли на пароходе вниз по Волге, очень долго ехали на поезде, на телегах, запряжённых лошадьми или верблюдами. Из вещей у нас были только мешок с одеждой и саквояж. Всё это время кое-как перебивались, голодали завшивели, на базарах и вокзалах просили милостыню. А уже ближе к концу пути едва передвигали ноги. Не могу забыть, как в то время страшно, лихорадочно и напряжённо блестели глаза мамы-Сони… – после этих слов бабушка замолчала, глядя прямо перед собой на побеленную неровную стену и Юрка подумал, что сейчас она, наверное, думает о своей няне. Но уже вскоре на её лице появилась улыбка, а глаза заблестели, как будто она опять вспомнила, что-то важное…
   – Однажды, рано утром проснувшись первой в телеге на соломе от ярких солнечных лучей, бивших прямо в лицо, я вдруг увидела вдалеке нечто поразившее моё воображение настолько, что сначала надолго застыла от удивления. Боясь что, это неземное воздушное ослепительное-белое, упиравшееся в голубое небо – просто мимолётное видение или мираж, поэтому уже вскоре исчезнет, и никто не поверит, что я видела его своими глазами, стала тормошить лежавшую рядом няню – Мама, мама проснись же родненькая, посмотри там… там, Царствие Небесное. – Это было единственное сравнение, которое мне тогда, ещё маленькой девочке пришло в голову. Наконец, Соня очнулась сильно закашлявшись, села вытерла рот платком, на котором остались капельки крови. Потом посмотрела в ту сторону куда я показывала рукой и вдруг, на её лице появилась знакомая счастливая улыбка, какую я не видела уже очень давно.
    – Это Машенька вдалеке, ниже восходящего солнца, те самые горы с белыми снежными вершинами, у подножия которых, мы с тобой будем жить…
    После этих слов бабушка посмотрела на учительницу и улыбнулась – на самом деле снежные вершины Тянь-Шаня поразили моё воображение настолько, что с тех пор я полюбила их навсегда и тоскую, если хотя бы один день не увижу.
    Уже вскоре нам навстречу попался тяжелый воз, лошадь за уздечку вел мужик, который сняв картуз и перекрестившись поклонился, мы поздоровались, лошади остановились. Наш возница стал расспрашивать – по какой дороге лучше ехать и тот объяснял, показывая в сторону гор, рукой. Мужчина в белой промокшей от пота на груди рубахе без пояса, в домотканых штанах, разбитых пыльных сапогах, посмотрел на меня и покачал головой.
    – Девочка то какая худая, аж насквозь светится, а на лице только одни глаза то и остались – мужик в своей телеге стал разгребать солому. Потом подошел, и я увидела в его руках полную шапку красных спелых яблок, которые он высыпал мне прямо на колени – ешьте на здоровье, яблоки местные с прошлого года в погребе сохранились.
     Да… таких я ещё никогда не видела, они были громадными, от них исходил такой необычный соблазнительный и сильный аромат, от которого у меня закружилась голова, помню даже, как от голода чуть не потеряла сознание.  Потом, уже я не могла сдержаться и обеими руками схватив самое большое, впилась в него зубами, а мужчина увидев это снова подошел к своей телеге, достал из мешка каравай хлеба с куском сала и подал Софье.
                …
     Мы долго ехали на встречу снежным вершинам, хорошо помню, как скрипело колесо телеги, а с обеих сторон разбитой пыльной колеи, тёмным изумрудом, зеленела весенняя трава. Насколько хватало глаз, на холмах цвели ярко красные дикие маки, высоко в чистом бирюзовом небе пели жаворонки. Незнакомые терпкие запахи весеннего разнотравья радовали, кружили голову, возбуждали и возвращали к жизни. Я ела яблоко и тогда мне казалось, что ничего вкуснее на свете не бывает. С тех пор больше всего, я люблю спелое яблока апорта, вприкуску с хлебом.
                …
   Когда наконец, прибыли в женский монастырь, при котором был приют для девочек сирот, нас поселили в маленькой узкой комнате. Потом я познакомилась с девочками, все ходили в одинаковых чёрных длинных платьях, и старшие должны были заботиться о младших. Ранним утром на рассвете девочки молились вместе с монахинями.
      В приюте нас учили рукоделию, вышиванию и домоводству. Мы с мамой-Соней уже не испытывали чувства голода и были заняты с утра и до вечера.
     После сырого Петербурга с его пронизывающими ледяными ветрами и вечными, как жизнь кощея-бессмертного, туманами над Невой, расползающимися по городу холодными белыми щупальцами, местный климат не переставал нас удивлять и радовать. Весна была в разгаре!
    На самом деле, видеть яркое солнце и чистое бирюзовое небо над головой каждый день, когда вокруг в монастырском саду цвели деревья яблони, урюка, груши, вишни черешни и ещё каких-то незнакомых местных деревьев и кустов тогда, казалось нам с няней, настоящим чудом.
   Все девочки-сироты должны были помогать монахиням – на большом скотном дворе. А ещё на полях рядом с монастырём, мы садили картофель огурцы помидоры.
     В жаркие месяцы воду для полива приходилось носить вёдрами на коромыслах из речки.  Она брала своё начало где-то очень далеко в горных ледниках, почти всегда виднеющихся белыми снежными вершинами. Самое тяжелое для женщин – монахинь заключалось в том, что   протекала она в глубоком логу, в наиболее узком месте которого, ещё за несколько лет до нашего приезда, монахини сами строили дамбу. Подняв уровень воды можно было поливать огороды и сады самотёком, а ещё разводить водоплавающую птицу уток и гусей. Женщины копали землю, глину, собирали камни и носили в корзинах за несколько сотен метров, укладывая слой за слоем, а потом проливали водой, чтобы она уплотнилась. В сентябре того-же года дамбу наконец отсыпали, и игуменья настоятельница монастыря позвала рабочих для установки шлюзов.
    Из города, расположенного выше у гор, покрытых зелёным еловым лесом, пришли десяток мужиков с подводой на которой были сложены инструменты. Сняв шапки они дружно перекрестились. Помощь монастырю в те времена считалась Богоугодной, поэтому работали мужики бесплатно, их только сытно кормили в монастырской столовой.   
    Уже к концу осени няня-Соня заметно поправилась, местный климат явно пошел на пользу, она перестала кашлять, на лице появился румянец, и я часто с радостью стала видеть её счастливую улыбку на помолодевшем лице.
   Однако, хорошо помня тяжёлые Петербургские зимы в промёрзшей квартире, мы с тревогой ожидали наступления холодов. Настоятельница монастыря поручила Соне учить приютских девочек грамоте, а я помогала ей опекать и заниматься с самыми маленькими, которым было по семь, восемь лет.
     В монастырских делах и заботах летело время, мы так долго ждали холодов и морозов и боялись их, что совершенно не заметили, как в частых оттепелях прошла зима.
     А потом снова наступила весна – яркое тёплое солнце бушующая яркой зеленью и цветением природа… – задумчиво улыбалась бабушка глядя на сидевшую напротив учительницу – Те годы, что я прожила в приюте для девочек в женском монастыре, вместе с няней, считаю самыми счастливыми в моём детстве.      
    Новости доходили до нас с трудом. В России уже расползалась революция, воевали красные и белые, голодали и погибали миллионы людей, а мы думали, что это где-то настолько далеко, что нас уже никогда не коснётся…
                …
     В начале июля тысяча девятьсот восемнадцатого года, когда мне уже исполнилось двенадцать лет, я ухаживала за двумя прибывшими в приют пятилетними сестрёнками близняшками Олей и Нюрой. Очень худыми и истощёнными, вшей на них оказалось столько, что лохмотья в которые они были одеты шевелились, а густые, длинные слежавшиеся колтунами волосы я сама состригла наголо…
       Уже через несколько дней у нас троих поднялась температура, а вскоре начал бить озноб и лихорадить, сильно болела голова и спина. Уже вскоре стало понятно – это были явные признаки тифа, вспышки которого в те времена были не редкостью. В монастыре вынуждены были объявить карантин и в тот же день сообщили об этом градоначальнику. Монахиням строго запретили выходить за пределы монастырского прихода, а на дороге поставили карантинную заставу, которую охраняли шестеро казаков с шашками и винтовками.
     – Несчастная ты моя Машенька – плакала няня Соня идя рядом с подводой, на которой нас положив на солому повезли в тифозный барак. – Из всех девочек в приюте заразились трое, и ты одна из них.
      Но тут же спохватившись, как будто вспомнив что-то очень важное, она на ходу сдернула платок, расстегнула ворот рясы, нагнув голову сняла с себя иконку Девы Марии с младенцем Иисусом и надела мне на шею. Этот старинный образок достался твоей матери ещё от её прабабушки, он сохранит тебя. Да смотри за Олей и Нюрой, ты за них перед Богом в ответе. – Потом она перекрестила нас троих…
   Всю свою жизнь, почему-то вспоминаю няню Соню, одиноко стоявшую на дороге, с расстёгнутым воротом рясы, на прощанье махавшей нам троим рукой…
    Женщина замолчала, а сидевший на кровати Юрка, теперь смотрел на неё, с поднимавшейся в груди острой любовью и тревогой, за такого близкого для него, родного человека. Молодая учительница сидя напротив, тоже хорошо почувствовала, что затронула слишком тяжёлые воспоминания, для уже немолодой женщины и поэтому задавать вопросы больше не решалась.
   Однако бабушка виновато улыбнувшись посмотрела сначала на Юрку, потом на Аню, и продолжила рассказ. – Оказалось, что в городе, расположенном у самого подножия гор, очагов эпидемии тифа к тому времени было уже несколько. Почти все места в тифозном бараке оказались заняты, но я уговорила немолодую санитарку, работавшую в бараке вдвоём с мужем, которая стригла меня наголо, чтобы девочек близняшек положили рядом. К тому времени у нас троих уже поднялась температура за сорок, я чувствовала, что горю. Болезнь протекала очень тяжело, сыпь по всему телу, высокая температура, я часто теряла сознание, а когда приходила в себя то, сразу же вспоминала слова няни. С трудом, поворачивая голову, смотрела на соседние кровати, где лежали близняшки, а увидев их молилась и благодарила Бога. Но уже вскоре стало совсем плохо, и я начала медленно проваливаться в какую-то глубокую, глубокую чёрную яму, где было очень холодно, а потом – умерла… 
      В этот момент Юрий почувствовал, как поезд стал настолько резко замедлять ход, что его сдвинуло в ящике и прижало к задней стенке затылком. Видение перед глазами исчезло и как всегда происходило в такие моменты, он уже не мог думать ни о чём, а только прислушивался и ждал. Поезд резко остановился, как будто упершись в препятствие, отчего вагон так сильно тряхнуло, что ящик подбросило вверх. После чего он почувствовал, как из отверстий напротив лица обильно посыпались шарики пенопласта, запорошив лицо и забивая нос. Наконец, он перестал ощущать движение и смахнув ладонью с лица пенопласт, постарался расслабиться… Однако в этот момент неожиданно, вагон снова дёрнулся, а потом опять всё успокоилось. За всё то время, которое он провёл в ящике, такое уже случалось. Но когда вагон стал двигаться сначала в одну сторону, а потом в другую, его сердце с силой забилось. В голове снова вспыхнула спасительная мысль о том, что возможно это конец пути, уже вскоре двери распахнуться, блоки пенопласта станут разгружать и тогда, он может быть снова увидит солнце…
     Юрий настолько долго и напряжённо прислушивался, с замиранием сердца ожидая услышать характерные звуки открывающихся дверей вагона, что не заметил, как забылся, снова уснув в полной темноте и тишине ящика…   

Глава 11 http://www.proza.ru/2019/02/23/1067


Рецензии
Здравствуйте, Валентин! Прочитала ещё одну очень интересную главу романа.
Спасибо Вам за удивительные воспоминания из детства Юрия. С какой любовью Вы пишете про бабушку, её трогательном рассказе о своем детстве, про яблоки, няню-Соню... Переживала за Соню, слава богу, что она поправилась. Такое чувство, что смотрю очень интересный сериал о человеке, оказавшемся в нечеловеческих условиях, когда видения отвлекают его от тяжких мыслей.
С наступающим Вас!
С искренним уважением и теплом, Надежда

Надежда Суркова   21.12.2019 05:44     Заявить о нарушении
Здравствуйте, Дорогая Надежда! Считаю, что воспоминания о детстве, юности п ранней молодости,мой главной "капитал". За каждым положительным или отрицательным героем романа те люди,с которыми когда то пресекалась моя жизнь и линия судьбы. Да, я уже не смогу точно вспомнить их имена и фамилии, но те отпечатки собственных судеб,которое они оставили в моей душе, я могу описать и оживить и за это я благодарю только Бога.
Огромное Спасибо, Надежда!
С Уважением.
ЛЕВАНОВУС

Валентин Левцов   21.12.2019 11:22   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 3 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.