Русские. Лестница с неба

Лестница с неба

Этот осенний день для Ивана Снегирева начался обыкновенно.
В подполе благим матом орал голодный кот Митяй, а из сеней доносились монотонные причитания жены Клавдии, целиком посвященные вчерашнему прибытию Ивана домой с использованием всех имеющихся в наличии конечностей после празднования в леспромхозе дня рождения тракториста Василия. Сколько лет стукнуло Василию выяснилось только в самом конце чествования с помощью вычитания «в столбик» с применением огрызка химического карандаша года рождения из года нынешнего. Веселье было бурным и безудержным, и теперь Иван, напряженно складывая в мозгах обрывки смутных воспоминаний в нечто целостное, пытался сообразить: донес ли он до дома полученную вчера зарплату или она была целиком пущена на организационные мероприятия.

С трудом встав с дивана, до которого ему каким-то чудом удалось накануне добраться, Иван нашел в углу свою телогрейку. Ее внешний вид и отвратительный запах убедительно подтверждали, что передвижение по-пластунски осуществлялось не только на финише, по дощатому полу избы, но и на протяжении всей дистанции, проложенной по пересеченной местности с преодолением болот, зарослей и песчаных карьеров. Испытывая колоссальное нервное напряжение, он запустил грязную, дрожащую пятерню в карман. Результатом досмотра верхней одежды Иван остался недоволен. Три мятые купюры и пустая пачка «Примы» свидетельствовали, что основная часть получки осела в алчных руках продавцов ликеро-водочной и табачной продукции.

Глубокомысленно рассудив, что оставшиеся деньги все равно не исправят предсмертного состояния семейного бюджета, но способны улучшить напрочь заторможенные процессы жизнедеятельности организма, Иван придирчиво осмотрел брюки и сапоги, не снимая которых он предавался сонной неге, и, безуспешно пытаясь на ходу попасть в вывернутые наизнанку рукава телогрейки предпринял попытку покинуть дом незамеченным.
- Ты это далеко? - услышал он за спиной голос супруги, чьи интонации выражали крайнюю степень раздражения и негасимое желание кинуть в его сторону чем-нибудь металлическим. - Получка где?!
- Не дали... Пойду, пройдусь... Выходной же сегодня... - не оборачиваясь пробурчал Иван и шмыгнул за дверь с максимальной быстротой, на которую были способны налитые свинцом ноги и полностью расстроенный вестибулярный аппарат.
- Нажратый лучше домой не вертайся, - услышал он сквозь грохот разбиваемого о косяк чего-то стеклянного, запущенного экзальтированной Клавдией ему вслед и, крепко зажав в руке спасительные бумажки облегченно вышел за калитку.

У входа в сельмаг Иван увидел Дмитрича по прозвищу Борман. Откуда к нему прилипло это имя было неизвестно  ввиду отсутствия даже минимального внешнего и общественно-исторического сходства с пресловутым «партайгеноссе». Борман стоял, прислонившись к обшарпанной стене с глазами, преисполненными глубочайшей скорби о заблудшем человечестве и лютой ненависти к продавщице Машке, наотрез отказывающейся дать ему в долг самую дешевую бутылку старого, с густым осадком пива. Увидев Ивана Дмитрич оживился и, сделав неуверенный шаг навстречу, заискивающе проговорил.
- Поправишь?
- Да, тебя всю жизнь поправлять надо... Сам-то хоть раз налил? - Иван миновал Бормана и зашел в магазин.
- Дай бутылку и сигарет, - протягивая деньги зловредной Машке произнес он, но подумав добавил. - И пива «Клинского». Одну.
- Во тебя Клавдия сегодня приголубит, - с нескрываемым восторгом воскликнула продавщица, отсчитывая сдачу.
- Да, ладно, - Иван сунул поллитру за пазуху и, выйдя на улицу, протянул пиво утратившему всякую надежду на светлое будущее Борману. Тот моментально изобразил на помятом и опухшем лице радость человека, чудом выбравшегося из горящего танка.
- Слышь, Вань, - лихорадочно откупоривая пиво о ручку магазинной двери проговорил Борман. - А ты ничего покрепче не взял? Ты ж «по-черному» не пьешь... А?
- До чего ж ты, Борман наглый... - сплюнул Степан, но видя как тот жадно опустошает бутылку, сжалился над тщедушным, никчемным алкоголиком и спросил: - А стакан-то у тебя есть?
- Есть! И даже закусь имеется! - Борман вытянул из кармана майонезную банку и маленький бумажный сверток с торчащим концом огурца и перьями поникшего зеленого лука.
- Ладно, пойдем к пруду, - бросил Иван и широко зашагал прочь от магазина.

Минут через пять они свернули с дороги, спустились по кювету в перелесок и пройдя еще метров сто по раскисшей тропинке вышли к маленькому черному озерцу. На покрытом жухлой осенней травой берегу параллельно друг другу валялись два подгнивших бревна. Все вокруг было усыпано разнокалиберными пробками, что свидетельствовало о любви местного населения к проведению лучших мгновений своей жизни наедине с природой.
Усевшись на бревно, Иван достал бутылку, вызвавшую у Бормана повышенное слюноотделение и, сорвав пробку, наполнил услужливо подставленную собутыльником банку. Водка прошла внутрь без задоринки, загорелась в желудке теплым приятным огнем, а спустя минуту проникла в голову, делая ее свежей и возвращая желание жить. Иван налил Борману, тут же залпом опорожнившему майонезную стеклотару и закрыл глаза, наслаждаясь появляющейся легкостью.
Куда-то ушло смутное ожидание предстоящего скандала с женой и тягость от проблем с пропитой зарплатой, тело становилось каким-то невесомым, будто чужим.

И вдруг Иван ощутил, что бревно, на котором он сидел - пропало. Открыв с перепугу глаза, он обнаружил, что висит в воздухе над прудом, а на берегу сидит Борман с пустой банкой в руке и смотрит на него безумными глазами Ивана Грозного, только что хлопнувшего по башке своего сына.
«Допился…» - испуганно подумал Иван, перевернулся на грудь и, разгребая руками воздух медленно поплыл к покинутому бревну, куда и медленно опустился.
- Все… Мне пора в Мурмино… - заикаясь произнес протрезвевший от увиденного Борман, имея ввиду расположенный в соседнем населенном пункте сумасшедший дом.
- И ты видел? - спросил Иван. - Может, я и впрямь взлетел?
- Этого не бывает, - с убежденностью северокорейского коммуниста сказал Борман.
- А я сейчас еще раз попробую, - Иван вновь закрыл глаза.

И опять внутри появилась легкость, переходящая в невесомость. Он поднялся на метр над землей и, шевеля руками и ногами, как при плавании брассом сделал круг над прудом, потом поднялся повыше, обогнул ель и медленно опустился на поляну. Борман перекрестился банкой, схватил бутылку и начал жадно пить из горлышка. На Ивана этот террористический акт не произвел ни малейшего впечатления - он уже находился по другую сторону мира, в котором алкоголик Дмитрич поглощал его водку…

…Спустя неделю, рано утром к дому Снегиревых медленно подъехала большая черная машина с трехконечной звездой на капоте. С заднего сиденья вышел высокий человек в длинном бежевом пальто и черных очках. Он уверенно открыл калитку, поднялся по серым ступеням на крыльцо и властно постучал в  дверь. Не дождавшись ответа, человек прошел в сени, споткнулся о пустое ведро и, чертыхнувшись, нашел вход в комнаты.
Услышав грохот, Клавдия выбежала с кухни и, увидев гостя, остановилась в проеме.
- Вы - Снегирева? - высоким, чуть писклявым голосом проговорил человек в пальто и добавил. - Моя фамилия Каргопольский, я работаю в области шоу-бизнеса. Не слышали?
- Да… Нет… - смешалась Клавдия, теребя в руках полотенце. - Да, Вы проходьте…
- Благодарю, - Каргопольский чинно проследовал в комнату, уселся на некрашеный табурет  и закинул ногу на ногу. - А где же Ваш муж?
- Так ведь где… На работе, знамо дело. Ушел с утра. - Клавдия понемногу пришла в себя и заговорила более агрессивно. - А чего надо?
- М-да… Небогато живете… - произнес вместо ответа Каргопольский, обведя комнату взглядом и вдруг, резко повернувшись к Клавдии, спросил, - А скажите… как Вас зовут?
- Ну, Клава…
- Скажите, Клава, это правда, что он… ну… э-э....летает?!
- Летает, супостат. Грешить надо меньше было в жизни-то...
- А при чем здесь греховодничество? - улыбнулся Каргопольский.
- Так ведь бес его попутал, - Клавдия произнесла это шёпотом, предварительно обернувшись, словно проверяя, не устроил ли за ней упомянутый представитель темных сил негласное наблюдение. - И батюшка так же говорит: вселился в твоего Ивана дьявол!
- Послушайте, Клава... - Каргопольский скрестил руки на колене и, тщательно подбирая слова, медленно продолжил, - Мы же взрослые люди... Помимо дьявола существуют определенные законы физики, которые не допускают, чтобы человек преодолевал силу земного притяжения самостоятельно. Может быть ваш муж что-то сконструировал, способное отрывать его на некоторое время от нашей, действительно грешной земли?
- Я физики не изучала, - грубо ответила Клава и подбоченилась. - А сконструировать он может только пузырь на троих у сельмага. Получку он накануне с своими дружками-синюгами пропил, вот бес его за это и взял...
Каргопольский, сомневающийся в способностях беса карать простых смертных за нарушение режима, даже сопровождающееся пропиванием зарплаты, решил не вступать в споры с Клавдией.
- А во сколько он вернется? - спросил он.
- Обещался прийти обедать. Жрать-то давай, а деньги, заместо дома - глазищи заливать! В двенадцать прибудет, дармоед.
- Тогда я, с Вашего позволения, подожду, только вот до магазина дойду, куплю что-нибудь к чаю. Угостите?
- Да, где ж его взять? И кофия, извиняйте, тоже нет! Второй месяц на картохе живем. Зверобоя заварю, если хотите... - Клавдия развернулась и обиженно удалилась на кухню.
Каргопольский вышел из избы и, узнав у проходившей мимо соседки, с открытым ртом уставившейся на невиданный автомобиль о местонахождении магазина не спеша пошел по деревенской улице, сунув руки в карманы стильного пальто.

...Войдя в дом, Иван застыл в дверях. За столом, накрытым единственной приличной, сохранившейся от лучших времен цветастой скатертью лицом к нему сидела Клавдия и оживленно беседовала о чем-то с каким-то мужчиной. Но особенно удивило Ивана не то, что его вечно злая и неприветливая жена расплывалась в лучезарной улыбке, а то, что стол был завален давно невиданными явствами и увенчан бутылкой коньяка. Пока Иван рассматривал в уме альтернативу между появлением в их семье неведомого заморского родственника и галлюцинациями, возникшими на почве злоупотребления алкоголем, Клавдия вскочила с табурета и бросилась к нему.
- Это из города, из шоу-бизнеса какого-то, - прошептала она, отряхивая с ивановой телогрейки стружки. - Хочет посмотреть, как ты летаешь! Хороший человек! Ты уж покажь, родной, может сгодишься на что... - И громко проворковала. - А вот и мой любимый явился...
При слове «любимый» Ивана словно огрели по голове ухватом. Он сделал шаг вперед и боязливо протянул гостю мозолистую, огромную ладонь.
- Каргопольский Лев Михайлович, - ответил на рукопожатие мужчина. - Я работаю в области шоу-бизнеса. Очень рад.
- Иван, - утробно прогундосил Снегирев, пожимая тонкую, хлипкую руку.
- Пожалте к столу, - сказала Клавдия, и когда Иван неуверенно присел на край свободного табурета самостоятельно наполнила его рюмку коньяком, что вызвало у ее мужа внезапную икоту.
- Ну, за знакомство, - произнес Каргопольский и выпил до дна.
Иван тоже опорожнил рюмку с невиданным напитком и боязливо подцепил на вилку кусок вареной колбасы.
- Иван Петрович! Не стесняйтесь, кушайте! - Лев Михайлович принялся накладывать в тарелку Снегиреву разную снедь.
Минут через десять, когда были выпиты еще два тоста «за гостеприимную супругу» и «за хозяина дома», Каргопольский вынул из кармана пачку «Мальборо» и золотую зажигалку, угостил Ивана сигаретой и, закурив сам, задал первый вопрос.
- Иван Петрович! Народная молва утверждает. что вы обладаете неким феноменом... Это правда?
- Чем обладаю, - закашлявшись от непривычного табака спросил Снегирев.
- Ну, что ты летаешь-то... - шикнула Клавдия.
- А-а... Да вот угораздило, - опустил глаза Иван, стеснявшийся своего неведомо откуда появившегося умения.
- Почему же «угораздило»! - улыбнулся Каргопольский. - Это замечательный дар! А могу ли я увидеть сие чудо?
- Да, неловко как-то... - пробасил Снегирев себе под нос. - И так люди издеваются...
- Я не буду издеваться, - абсолютно серьезно произнес гость.
- А получку пропивать ты не... - встряла Клавдия, но тут же осеклась и мягко добавила. - Вань, ладно тебе! Уважаемый человек просит...
- Ну, попробую... - Иван отсел вместе с табуретом от стола и закрыл глаза.

Через несколько секунд он медленно отделился от табурета и поплыл вверх, принимая горизонтальное положение. Достигнув потолка, Иван сделал круг вдоль стен комнаты и мягко опустился на свое место.
С минуту Каргопольский сидел с открытым ртом не в силах произнести ни звука. Потом он вскочил, бросился к Ивану и начал его лихорадочно ощупывать.
- Ты чего это? - набычился Снегирев.
- Что Вы используете? Где устройство?! - продолжал свои поиски Каргопольский.
- Да, нету ничего!- отрывая руки шоу-бизнесмена от своего тела взбеленился Иван.
- Нет?! - Лев Михайлович тяжело плюхнулся на табурет. - Но это же невозможно!
- Это, как хотите... Спасибочки за угощенье. Мне в лес пора.
- Минуточку, - остановил Снегирева немного пришедший в себя Каргопольский. - И долго вы так можете... летать?
- Не знаю... Больше десяти минут не пробовал...
- А... высоко?
- Над лесом как-то пытался. Получилось.
- Над лесом?! - Каргопольский налил себе коньяку, выпил залпом, минуту помолчал и сказал. - А сколько вы сейчас получаете... в лесу?
- А! - махнул рукой Иван. - Какие там деньги...
- Особенно если не пропивать... - влезла Клавдия, но замолчала на полуслове.
- А что Вы скажете о зарплате, например, в две-три тысячи долларов в месяц?
- Это сколько ж на наши? - не веря своим ушам произнес Иван.
- Много, Иван Петрович, очень много... Это половина «Жигулей».
- А что делать-то? - испуганно спросила Клавдия и взглянула на замершего мужа.
- Летать, уважаемые, летать!
- Где? Над лесом? - ляпнул Иван.
- И над лесом тоже… Короче так, я жду вас послезавтра у себя в офисе, - Каргопольский достал из внутреннего кармана визитную карточку. - Здесь есть адрес и телефоны. Чтобы не плутать - возьмите от вокзала такси. Улица центральная, все знают... А это - вам на расходы по поездке.
И на стол аккуратно легли три крупные купюры ...

...Три года спустя Борман сидел на бревнах у пруда, кутаясь в свое традиционное, всесезонное пальто и, предвкушая удовольствие, наполнял майонезную банку водкой, добытой сегодняшним утром у Глеба Макарова на поминках. Напротив сидел угрюмого вида мужик по прозвищу Сиплый, месяц назад вернувшийся с зоны, где он провел последние три года после угона в пьяном угаре и утопления в реке трактора «Беларусь». Сиплому, возможно, и простили эти художества, если бы он, выбравшись на берег начал просить прощения и осознавать свою вину, а не вылакал бутыль самогона и не набил бы морду председателю сельсовета, которого ненавидел до корней волос.
- Ну, и чего? - спросил Сиплый, опорожнив банку и крякнув от удовольствия.
- Так что... Вот он выпил стаканину-то, как ты, на самом этом месте, зажмурился и... полетел, - Борман указал рукой в небо над прудом.
- Врешь ты все, не может человек летать! У нас в соседней зоне один «зык» сделал вертолет из бензопилы «Дружба» и через периметр упорхнул... Это да! А вот чтобы сам по себе - брехня!
- Ха! Так потом полдеревни видело! Он же показывал пару раз! - Борман вновь наполнил банку. - Вот после этого его в город забрали... Теперь то ли в цирке, то ли в каком-то шову выступает. Уже по телевизору многие видели!
- Нагрел вас Снегирь! То ж какой-нить пропеллер под тельником запрятал, а по телеку - ваще, одна ложь сплошная... Там чего хошь сделают. Фокусник, одним словом!
- Ну, как знаешь... А только теперича он в деревню раз в три месяца приезжает. На хастролях все время, по заграницам... Клавдию свою раза три уж вывез. К ней теперь - не подступись, куда там! Вся разодетая в пух и прах, морда намазанная. Избу заново целая бригада отстроила, мебеля, говорят, инпортные понакупали...
- Да, артисты богато живут, - мечтательно произнес Сиплый, по-братски деля остатки водки. - А Ивана я давеча видел! Не узнал... На иностранной машине ездит, в костюме с бобочкой! Весь на понтах и с этим... ну... таким телефоном без провода. Нос ото всех воротит... Даже с бабками не здоровается. Козел...
- Приехал? - обрадовался Борман. - Надо зайти! Он мне завсегда литру выкатывает, как первому свидетелю евоного таланта. Щас добьем фуфырь, и я сгоняю...

…Иван сидел на веранде в белом пластмассовом кресле в окружении десятка жителей деревни, смиренно слушающих диковинные истории знаменитости.
- Что Копперфильд! - разглагольствовал Снегирев. - Туфта! Я с ним виделся в Сан-Диего... Летает, но все на тросах. Обман! Иллюзия! Миллионы долларов вложены в оборудование. А мы только с сумочкой ездим, нам ихние прибамбасы ни к чему. У нас - реальность! Полтергейст! Он так и не поверил, что я сам по себе, без этих шнурков позорных... Предлагал место в своей программе, денег кучу... Но мы с Левой отказались. Погодите, через годок новую программу сделаем - эти Копперфильды все обанкротятся.
- Ды уж... Видели тут по телеку твои фокусы. «Русский Икар» называется! - проговорил самый грамотный в деревне мужик, агроном Степан Волохов. - Здорово... Только, я так и не пойму - как это тебе удается? Ведь наука-то не допускает таких чудес.
- Наука еще многого не знает, - потянулся и зевнул Иван. - Дар это такой! Вот, к примеру, два одинаковых человека, но один поет соловьем, а второму медведь на ухо наступил...
- Так это понятно, - не унимался Волохов. - Это физиология! А вот как быть с земным притяжением?
- Че ты пристал к человеку! - напустилась на него продавщица Машка. - Тебе ж сказали - дар!
- В Коппенгагене я летал с ихней телебашни, - не слушая диалога односельчан мечтательно вспоминал Снегирев. - Народа собралось тысяч сорок. Страшновато сначала было с высоты-то, но ничего... Получилось.
- Иван Петрович! Пора обедать, - на пороге веранды показалась Клавдия, одетая в синий спортивный костюм и белые кроссовки.

Народ уныло потянулся к новой, крашеной металлической калитке, шёпотом обсуждая преображение Клавы из замызганной и вечно злой Снегирихи в подобие светской дамы. На лужайке перед домом остался только Волохов. Он потоптался на месте и неуверенно шагнул вслед Ивану в дом.
- А ты куда? - встретила его в дверях Клавдия. - Аль не натрепался еще… Ивану Петровичу отдыхать надо. Последние гастроли очень уж тяжелые были - шесть стран за месяц!
- Я по делу, мигом… - нерешительно проговорил Волохов. - Пять минут…
- Какое у тебя дело-то может быть? Поля да огороды профукали, скотину уничтожили, ум и совесть пропили…
- Брось, Клавдия… - смутился Степан. - Знаешь же, что не мы виноваты. Да и сама-то давно ль такой была - бедной и несчастной? Чай не своими руками богатство нажили, а везеньем и удачей.
- Это неважно, как нажили. Нечего завидовать чужому счастью… Я тоже двадцать лет по коровникам, да по сенокосам горбатилась, а не по полю гуляла, цветочки нюхала. Ладно, проходи на свои пять минут… - Клавдия посторонилась и пропустила Волохова в дом.
Иван сидел за дорогим полированным столом в новой, отделанной под городскую комнате и ел курицу. Степан прошел к столу и снял с головы ободранную кроличью ушанку.
- С просьбой я, Иван, к тебе.  Доставил бы удовольствие односельчанам. Выступи перед ними со своим номером. Радость у людей, хоть малая будет. Денег-то, конечно, нам не собрать, но все ж свой народ.
- Так я ж теперь с верхотуры прыгаю, а потом уж лечу… А где ж тут взять-то ее?
- Я с батюшкой разговаривал. Он согласен колокольню дать. Но можешь и по-другому - с земли или еще как…
- Во-во! То в антихристы записывал, а теперь хоть крест спиливай! – съязвила незаметно подошедшая Клавдия.
- Ладно, - сказал Иван, которому, несмотря на известность все же хотелось выглядеть в глазах собственной деревни личностью незаурядной. - Во сколько показывать?
- Да, как скажешь…
- Тогда в десять.
- Хорошо. Спасибо тебе!

… Иван Снегирев, одетый в белый комбинезон с надписью на спине «Russian Ikar» стоял на верхотуре колокольни и разглядывал собравшуюся внизу толпу. Весть, что он будет показывать номер мигом облетела всю округу, и к десяти часам площадь перед церковью и все улочки деревни были буквально забиты народом, съехавшимся со всех окрестных сел и деревень. Он принял эффектную позу и махнул рукой.
По этой команде бывший связист колхоза нажал на кнопку старинного кассетного магнитофона, и из двух чудом уцелевших хриплых «колокольчиков» раздалась музыка. Народ зааплодировал, разом задрал головы и замер в ожидании чуда.
Иван поднялся по специально принесенной короткой лесенке на перила колокольни и, еще раз обведя толпу победоносным взглядом, поднял руку. Наступила тишина, разрываемая лишь трескучей музыкой. Иван приготовился и закрыл глаза в ожидании знакомого, ставшего обычным чувства легкости.
Прошла секунда, другая, пять, десять, но невесомость, всегда охватывавшая тело почему-то не приходила, а вместо этого кровь вдруг хлынула в голову и заколотилась в висках в безумной истерике. «А ведь я не взлечу!» - внезапно обожгла Снегирева страшная мысль. Ноги налились ртутью, и по спине пробежал холод. Народ зашевелился, почувствовав, что происходит нечто незапланированное…
«Что же делать-то?» - лихорадочно думал Иван. - «Спускаться?».

Он обернулся и взглянул на лестницу с колокольни. Черная, с подгнившими крутыми ступенями и покосившимися перилами она круто вела вниз, прочь от висящих колоколов, от простиравшегося кругом синего, в белых перьях облаков неба.
Это была лестница назад - к рваной телогрейке, злой, вечно орущей жене, покосившейся черной избе, бесцельному и бесплатному труду на лесоповале, сломанной бензопиле, непроглядному будущему и грязной майонезной банке с вонючей водкой в руке Бормана…
Спуститься по ней означало неминуемо погибнуть, сломать все нажитое и уже такое привычное, сладкое и беззаботное…

Иван еще раз обвел взглядом начинающую роптать толпу, зажмурился, собрал волю в кулак и, проговорив про себя «Должно получиться!», шагнул…