Высокий замок на крохотной былинке

1
В начале было Ничто. Это Ничто равнялось Бесконечности. Из Ничто появилось нечто. Нечто образовало время и про­странство, в которых начала развиваться материя. В разбегающихся мирах сложились законы. На крохотной былинке зародилась жизнь, ей через миллиард лет было суждено создать зеркало, отразившее всё сущее.
Мир родился от брака Бесконечности и Хаоса. У них было двое детей - Неравномерность, или Противоположность, и Серый. Меж­ду ними началась борьба за наследство. Неравномерность родила от брата-Серого Жизнь и Смерть. Детям подарено бессмертие и крохотная былинка на задворках вселенной. Между ними началась борьба. Смерть побеждала, а выигрывала Жизнь. И обе росли день ото дня.
Бесконечность исчезла и пропитала собой свет. Серый попытался захватить мир, но поскольку мать присутствовала в нём, то как бы много не возвращал он Отцу-Хаосу, во Вселенной ничего не изменялось. Жизнь и смерть родили земных демонов, демоны вступили в брак с земными женщинами, и они родили гениев.
Всеслав Светланин был их потомком, а потому чувствовал себя в далёком родстве с Бесконечностью. Прародительница вызывала в нём смешанное чувство восторга и ужаса. Он смутно ощущал её в каж-дой вещи. Но их по­стоянно окутывал серый туман непознаваемости.
Дети демонов вообще были несчастны. С одной стороны, они осознавали своё божественное происхождение, но, с другой, внешне ничем не отличались от обычных смертных. И всё-таки смертные без труда чуяли их и от всей души ненавидели. Ненавидели оттого, что постоянно ожидали от них каких-нибудь каверз и неудобоваримых идей. Даже в самом лучшем случае, ког­да сын демона доживал до глубокой старости, ничем, совершенно ничем не проявив своей небесной сути, он тем не менее считался отверженным чудаком и мизантропом.
Пожалуй, дети Неба отличались от прочих только тем, что люди принимали все законы, как нечто данное свыше раз и навсегда, а демонята пытались своим слабым умом докопаться до сути происходящего и узреть в звёздном небе руль Бытия, и лишь суровый взгляд Праматери останавливал их, и зажигал их сердце ки­пящим безумием.
«От гордыни всё, от гордыни», - говаривали религиозные обыватели. Сначала они безуспешно пытались выжечь огнём демоническое отродье, затем так же безрезультатно морили голодом. Но совсем недавно догадались использовать потомков нечистой силы в народном хозяйстве. Поэтому взгляд на гениев как на людей совершенно бесполезных в настоящее время повсеместно устарел. Теперь гений зачастую может получать зарплату ничуть не меньшую, чем все остальные смертные. А некоторые издания уже пишут, что для дальнейшего развития научно-технической революции гениев явно недостаточно. Впрочем, этот взгляд не нашёл всеобщего признания.
Надо заметить, что претензии гениев познать мир в общем и целом несостоятельны. Даже их отцам вряд ли известно, отчего мир возник так, а не иначе. Тем не менее они способны от­крыть, например, что Земля не центр Вселенной, а всего лишь крохотная былинка, или что материя при определённых условиях может перейти в энергию. Конечно, всё это не вызывает энтузиазма у добропорядочных обывателей, но, как уже говорилось выше, отношение к гениям в наши дни весьма терпимое, и если кто-либо жалуется на «непонятость», то это скорее обманщик, скрывающийся под маской гения. Впрочем, может быть, и не обманщик.
2
Из разговора двух психиатров
- Вот это как раз пограничный случай. Хотя я поставил ему диагноз шизофрении, но, откровенно говоря, не совсем в нём уверен.
- Паранойяльная форма?
- Похоже. Но, скорее всего, шизоидная психопатия.
- На инсулине?
- Нет, обходимся аминазином. Умнейший парень, между прочим. Дома и на работе нелады... Декомпенсировался.
- Кто он по профессии?
- Философ.
- Хм... Вот бы мне для кандидатского с ним потренироваться.
- Поговори с ним. Он рубит, будь здоров. Подготовил диссертацию по Хайдеггеру, а вместо защиты к нам угадал.
- А кто такой Хайдеггер ?
- А чёрт его знает...

3
Мартин Хайдеггер усомнился в причинности мира. Да, считал он, мы можем сколь угодно навешивать на мир цепочки причинно-следственных связей, но рано или поздно вернёмся к первому звену - первопричине всего сущего. А оно-то как раз нам и не дано.
Назвать первопричину Богом - всё равно что не сказать ничего. Поэтому мир следует рассматривать как единое одномоментно существующие целое: нет причин, нет следствий, но лишь многообразие связей между отдельными элементами мира. И никакая наука не способна заменить восприятие «бытия сейчас».
«Почему цветёт роза?» Она цветёт без «почему». Нет «быть» - есть только «есть». За основу мира можно взять только само бытие.
Огульная критика М. Хайдеггера
Он повторяет Сократа: «Я знаю, что ничего не знаю.
Он повторяет Декарта: «Я сомневаюсь, значит существую».
Он повторяет Шопенгауэра: «Бог тоже должен иметь достаточные основания».
Вывод, который ни из чего не следует: Мартин Хайдеггер - отец экзистенциализма.
Причина, которая никак не связана со следствием: датский философ Сёрен Киркегор, непонятый современниками, был предтечей экзистенциализма, он утверждал: человек имеет право выбора.
Материалистический взгляд на экзистенциализм
Данное учение зародилось после двух мировых боен, когда обезумевший интеллигент перестал быть уверенным, существует он или нет, а если существу­ет, то куда, к чертям собачьим, подевались освящённые тра­дициями и «высшей волей» такие понятия как совесть, честь, ум или, на худой конец, милосердие! Будучи в общем и целом в плену мелко и крупно-буржуазных лжетеорий, он не мог дать вразумительный ответ и начал сомневаться, а не снится ли ему этот взбесившийся мир. Мальчики, которых он учил в школе этике и эстетике, вытаскивают престарелых учителей на улицу и мозжат палками их«собачьи головы». В пред­чувствии безвыходного конца и обуянный безысходной печалью, бур­жуазный интеллигентик создал последнюю в своей жизни иллюзию: у меня ещё есть свобода выбора, у меня ещё есть свобода выбора, у меня ещё есть… Он твердил это заклинание, когда вытаскивали и жгли написанные им книги, когда вытаскивали его самого и везли неиз­вестно куда и неизвестно зачем...
Экзистенциализм - это крик Жизни, когда на её горло наступают кованые сапоги! Настоящей свободой выбора обладает Бесконечность, но она ничего и никогда не выбирает.
4
Заметка в преддверье встречи с героем: «Идиот» не был идиотом, это идиоты считали его идиотом.

Выписка из пейзажа: то, что лежит на поверхности, и то, что скрывается за шорохом листьев.

И в городе бывают такие дни, когда солнце заливает сере­бристым звоном ослепительно яркие листья, меж которых гнездятся тяжёлые грозди сирени, окроплённые чёрными капельками воды. Яблони сплошь запорошены ароматным цветом, от восторга майского в розовой пене. Даже бензин на мокром асфальте кажется упавшей с неба радугой.
В такой невменяемо солнечней день Всеслав Светланин сидел в светло-отполированном кабинете шефа, перед которым из хрустальной вазочки алым огнём вытягивался букетик альпийских маков.
Марк Степанович Пименов, доктор философии и прочая, прочая, обладал неколебимой объективной правотой ласки, схватившей воробья. Он только что подверг уничтожавшей критике рукопись Светланина, и листки её покраснели от розог красного карандаша. Они с удивлени­ем взирали на автора многочисленными глазками вопросов: что, мол, ты сотворил такое?
По установленным правилам игры Светланин должен был воз­ражать или хотя бы что-то сказать в своё оправдание. Но он молчал, и тогда Пименов с грациозностью ласки пришёл на помощь: - Не отчаивайтесь. Это ещё можно исправить. У вас есть отдельные интересные куски.
В переводе на бесконечность это означало: вы уже мертвы, но ваша печень удивительно хорошо сохранилась.
Светланин молчал. Пименов нахмурился и по полированному полю стола, разделявшему их, отодвинул подальше труп диссер­тации. Это могло означать: «Я умываю руки».
Всеслав неловко засунул рукопись в портфель с ручкой, обмотанной синей изоляционной лентой.
5
B университете Светланина прозвали Христом. И в этом не было большой изобретательности - лицо его, действительно, вызывало в памяти канонизированный облик Спасителя. Правда, очки в узкой оправе нарушали традиционный облик, и в них Светланин больше по­ходил на интеллигента-разночинца. Вот такие-то с задумчивым выражением внезапно отделялись от стены, чтобы швыр­нуть бомбу в ненавистную физиономию деспота.
Светланин не бросал бомб. Он был действительно очень застенчив. Когда ему наступали на ногу, он говорил «извините», и когда по часу кряду говорили специально для него глупости, кивал го­ловой и никогда не перебивал собеседника. Сам Всеслав говорил редко и недостаточно ясно, предпочитая отдавать свои мысли бумаге.
IIосле окончания университета ему предложили место на ка­федре, и это казалось удивительным. Не перед его ли семинарами студенты глумливо пе­реглядывались и говаривали - «Ну, этот (жест у виска) вести будет…»
Впрочем, были и другие, утверждавшие, что на кафедре есть лишь один настоящий философ, и при этом имели в виду отнюдь не Пименова.
Семейные обстоятельства
Может быть, Светланина особенно и не взволновала загубленная диссертационная работа, но он был женат. Три года назад к нем с группой на занятия пришла Ирочка Бурмистрова. Два ода назад любовь к философии у них перешла в любовь без всякой философии. Полгода назад родилась дочка - солнышко Маришка.
Ирина вышла в академический отпуск, а получал Светланин... Одним словом, на кандидатскую у них были большие надежды, и любой другой ради семьи принёс бы в жертву этого чёртова Хайдеггера. Любой другой...
Благодарность
выражаю я своей старенькой и верной машинке, которая пе­чатает эти строки. А значит, это - мой маленький простой гимн рудокопам, которые извлекли руду из земных недр. Металлургам, которые вопло­тили её в солнечный металл и отделили праматерь этих стальных букв от пуповины шлака. Рабочим, которые отлили эти маленькие чёткие буквы. Мастерам, которые собрали их, чтобы, нажимая на упругие рычажки, я мог собирать слова достойные. Неизвестным и уже, наверное, ушедшим я пишу эту не­затейливую хвалу. Их труд служит не для того, чтобы множить выходящие на исходящие, не приказы о смерти и возмездии, не рознь сеющие строки, но лишь мысли о любви и счастье. Думали ли они обо мне, не знаю. Сегодня я вспомнил о них, благодарно склоняясь над трудом их. Наши руки слились. Я не знаю, сохра­нятся ли эти строки. Жизнь - борьба. Предавая себя, мы уже предаём других. Даже одно выпавшее звено навсегда прерывает самую бесконечную цепь.
Блестящие нити жизней обрываются и в нежное золотистое утро, и в тёмно-серый ненастный вечер, под истомным гнётом жары и под тихое опадание неслышных снежинок…
6
Миф о Спасителе
Среди демонов – сынов Жизни по крайней мере две-три дюжины претендовали на мировое господство. Особенно усердствовал один из них по имени Адонай, бог Сиона…
…Трижды проклял он своих нерадивых пророков. Ho нe в его власти улучшить или ухудшить их полуголодную кочевую нищенскую жизнь. С утра до позднего вечера с невысокой горы Синай оглашал он воплями пустыню. Адонай был просто одержим манией величия.
Бесконечность не внимала воплям не в меру расшумевшегося правнука, сидящего на крохотной горке, возвышавшейся над крохотной былинкой. Дед Серый засыпал подножье горы горячем песочком. Мать Жизнь соперничала со Смертью. И никому дела не было до Адоная.
Однажды в знойный полдень летел он голубем, над выжженной пустыней, и лететь было приятно, оттого что его блестящие крылья охлаждал плотный воздух. Внизу мелькали кусочки упрямой жизни, жадно припадающие пересохшими губами к мутной влаге. Оголтелый жар высушивал пот раньше, чем он выступал в порах. Призывы летящего Дуxa о Земле обетованной, куда он вывел, а точнее, завел Избранный народ, воспринимались внизу с горькой усмешкой.
Но вдруг Адонай остановится и неподвижно повис в воздухе...
В полумраке жалкой хижины он узрел нежные девичьи очертания и почуял легкое невинное дыхание. Борясь с искушением, он некоторое время покружился над раскалённой кровлей и запылённой смоковницей, а затем с решительным всплеском крыльев влетел внутрь жалкой мазанки... И свершилось Таинство.
В жарком сне видела лишь Мария образ Демона. А когда проснулась, вспомнила смутно ласку горячего воздуха и шёпот о Великом Сыне.
Родителям пришлось срочно прикрыть «грех», выдав девицу за бедного и немолодого сапожника Иосифа, от которого она имела ещё несколько вполне земных и законных детей.
Старший же отрок рос не от мира сего, и когда наступила пора возмужания, ушел в Пустыню, куда заманил его крылатый Отец. Никому в точности не известно, о чём они говорили среди спрессованных песчаных дюн и барханов, но только, вернувшись к людям, Спаси­тель стал излагать Новое учение, которое всем показалось до то­го простым и ясным, что каждый сказал себе: «Так ведь это я давно знал, но отчего Он сказал первым?..»
Ясность учения Спасителя
Ежели каждый человек будет относиться к другим, как к самому себе, то земная жизнь станет сплошным блаженством.
Чего не мог знать Спаситель
1. Человек произошел от животного, а следовательно, унаследовал всю его самость.
2. Человеческие отношения определяют экономические условия (К. Маркс). А условия были тяжёлые. Средний человек был распят не кресте бедности и лишений. И всё-таки Избранные Ему поверили.
У Спасителя поначалу было двенадцать учеников и один осведомитель.
Отдалённое Эхо Спасителя
Когда Спасителя спросили, отчего Его учение несбыточно, Он ответил, что нет смысла следовать идеям, которые могут воплощаться при жизни.
7
Власть имущие, с удивлением обнаружив, что учение, на первый взгляд, совершенно бессмысленное, привлекает к себе всё больше и больше последователей, с опаской начали поглядывать на свои тучные животы. И оккупанты, и местные богатеи «однозначно» рeшили, что со Спасителем пора кончать.
Предчувствуя беду, Спаситель обратился к Отцу, прося его о защите. В Гефсиманском саду произошла их последняя встреча. Никому и точности не известно, о чем они говорили в ту печальную иудейскую ночь.
Несомненно одно - Адонай отрекся от Сына. Зная парадоксальную логику истории, он, очевидно, решил, что бог, приносящий в жертву собственного сына, не может не стать великим…
И всё-таки Спаситель совершил чудо, прославившее отца. Смерть Спасителя дала жизнь Его Учению, и оно живет уже две тысячи лет.
И по-прежнему многие люди верят, что они могут быть хорошими. Верят - даже после того, как в Средние века вторично казнили Спасителя.
8
Светланин вышел на проспект - стадо домов, окружившее выгон площади. Деревья зеленели всё так же истово. Голуби суетливо топтали гранёные булыжники розовыми лапками, кокетливо подхватывая случайные крошки.
Единственный в миллионном городе знаток Хайдеггера встал в ряд желающих купить апельсины, которые оранже­выми солнышками выглядывали из тонко дощатых ящиков. Но встал слишком поздно, перед ним последние тяжёлые ароматные шары зака­тились в туго набитую сетку пожилой домохозяйки. И тогда ещё по студенческой привычке он завернул в магазин уценённой книги, где среди томиков разрозненного наследия классиков разглядел монографию шефа «Гносеологические проблемы в трудах классиков марксизма-ленинизма» в тёмно-красном тиснёном золотом переплёте.
Напротив магазина непроницаемо отражала свет стеклянная коробка комбината бытовых услуг «Салют», заместителем директора которого работал его тесть – Василий Спиридонович Бурмистров. В нём всё гармонично: и широкий светло-стального цвета костюм, облегающий шесть пудов добротной корейки, и мутновато-голубые глаза, и басовитый, негромкий голос, и толстые складки на дряблых щеках, и полное выражение равнодушной уверенности в том, что у него всё схвачено и учтено.
Всеслав не любил тестя, но тесть не любил зятя сильнее. Бурмистров, если и не Бог-Отец, то папа бытовых услуг. Во всяком случае, он знает всех в городе, кто ему нужен, а он уж точно нужен всем. Васи­лий Спиридонович никогда не ошибается, он только поправляет других, и прекрасно замечает, что у Светланина начинают мало-помалу проявляться все симптомы неудачника, а Бурмистров неудачников, как минимум, не понимает. Ведь у него даже бутерброд всегда падает маслом вверх. А что можно сказать о человеке, который не способен новой электродрелью про­сверлить дырку в стене и вбить в неё пробку!? Не можешь работать физически, протирай штаны умственно.
 Но что можно ска­зать о человеке, который не справился с каким-то там, Хай…хай... его знает с кем, в то время, как Бурмистров спокойно улаживает все дела с председателем горсовета, не говоря уже об отделе коммунального хозяйства.
В нижней витрине «Салюта» одежда на идеально поджарых манекенах. На гипсовой девице ажурное платье невесты, такое, в каком навстречу ему Ирина вышла из отцовского дома, а в её руке возвышались белоснежные «накрахмаленные» калы.
Этажом выше у Бурмистрова кафе, в котором Всеслав после свадьбы ни разу не побывал. Василий Спиридонович содержал полногабаритную двухкомнатную квартиру-«сталинку» и «Москвич-403». При всем этом видный тесть обладал изрядным здоровьем и здравым смыслом. Иные миры никогда не тревожили его воображения, поскольку он со­вершенно не представлял, какую из них можно извлечь реальную пользу. Само собой и о Бесконечности Васи­лий Спиридонович не имел ни малейшего представления, поскольку считал, а считал он всё и всему находилась своя мера, если не в рублях, то хотя бы в копейках. Он представлял в своём обрюзгшей лице золотую середину человечества, которую никакие катаклизмы не касаются. На все философские вопросы человечества Васи­лий Спиридонович отвечал универсальной фразой: «Не морочьте мне голову». И надо признать большая лысая голова Спиридонова оставалась стерильной, как в первый день творения.
Бурмистров был гранитным монументом, горой, у подножия которой рос чахлый стебелёк Светланина. Бурмистров был закон, Светланин - исключение. За Бурмистровым стояло несметное воинство священ­ной собственности, за Светланиным - редкая цепочка «не от мира сего», след которой терялся в пыли веков. Силы были слиш­ком неравные: под одним лишь взглядом Светланина гора Бурмистрова рассыпалась в ничтожный песок…
9
Следовые явления в ДНК
Он плохо запомнил Её. Для того, чтобы вспомнить лицо, ему приходилось вспоминать дождь, который мелко засевал каплями лужи в выбоинах камней. Ноги расходящихся прохожих, сырые коричневые доски старого дома. Насыщенный запах мокрой зелени и спрессованный водой песок.
Он чувствовал Её большую тёплую ру­ку, а сама Она была где-то высоко-высоко над ним. Но вот в тот момент, когда язычки влажной крапивы лизнули огненно его поцарапанную ножку, и он заплакал, на короткий миг Её ли­цо возникло перед ним - туманное, молодое и прекрасное, и волосы Её душистые упали ему на лицо...
Он мог бесконечно прокручивать этот коротенький кусочек полустёртой временем плёнки.
Был и другой. Но его он вспоминал реже, потому что тот начинался жаром, удушьем и тяжёлым красным туманом. Наверное, более ранняя запись, когда он болел корью.
Её лицо совсем близко, тёплое, нежное, а то прохладное, воздушное. Глаза огромные в сиреневой дымке. Он до сих пор слышит Её шёпот, но не понимает его. Он чувствует прикосновение Её спасительных рук. Холодный обруч охватывает раскалённый лоб. Вероятно, она уговаривает вы­пить лекарство. Потом наступает мучительный спазм, и Её единственный голос тонет в угрожающем ропоте чужих звуков.
Её можно найти мелькнувшей в других разрознен­ных кадрах. Она то появляется, то исчезает за случайными ве­щами. Из них случайно сохранилась у него эта рыжая пуговка, перекрещен­ная звездой, не Она ли пришивала её к коротеньким штанишкам на проймах?.. Запомнились Её тонкие белые пальцы, а за ними круглоглазая взъерошен­ная кошка, которую, конечно же, Она посадила ему на колени. Но с годами всё больше остается за кадром, слишком неопытно он пользовался случившееся в его глазах кинокамерой, не умея отделить случайное от глав­ного. Кабы знать, что видит её последние дни… Отдельные обрывки - где-то случайный шорох, смутное касание родной руки, а вода журчит и убегает опаловыми струйками, мыло затекает в глаза, и всё не в фокусе, - то малое, донельзя родное, нежное, омывающее, замирающее, быстрое сердце.
Похороны он и вовсе не понимает. Нечто белoe утопает в ярких бумажных цветах, и говорят - «мама». Нo он не видит никакой связи между тем неподвижным в украшенном ящике и мамой, которая вот-вот должна посадить его в большой гладкий таз и чуть щекочущими руками покрыть его разноцветной пеной.
В тот день его гораздо больше занимали странные цветы, которые не пахли и не оставляли на пальцах липкий сок. Да и день, несомненно, выдался праздничный, потому что взрослые (у них всех неразличимо одинаковые лица), словно сговорившись, угощали его конфетами. Очень получился весёлый день, только почему так долго не возвращается мама, и почему все называют мамой огромную восковую куклу в ящике. Она и вправду похожа на маму, но ведь она неживая!..
С тех пор он долго ждал маму, пока не начал её забывать.

10
Домыслы о Сером
Серого никто не любит. Его обвиняют в похищении семи ци­вили-заций, девяносто девяти гениев, разрушении трёх тысяч гoрoдов, в потоплении огромного острова с развитой цивилизацией, изъятии с дерева эволюции ста сорока пяти веточек и ещё Бог знает в чём…
Предполагается, что Серый отменно жесток и беспощаден. На­до заметить, что эти понятия неприложимы к Серому. Как и все потусторонние силы, он, соответственно, находится по ту сторону человеческой морали. Серый любит порядок, любит в том смысле, что до основания разрушает всё, что оного не содержит или не поддер­живает. С деловым равнодушием он сокрушает Все­ленную. Поджигает водород в огромных звёздах и сжигает их до белых карликов или чёрных дыр. Разгоняет теплоту в пустоту. Засыпает пылью города, разобщает крохотные ниточки ДНК, гася память о прошлом. Насылает на нас тенётную усталость и спрашивает каверзно: «Не надоело ещё карабкаться по спирали, только затем, чтобы с её высоты разбиться дочиста ?», и не получив ответа, соединяет наши веки, сначала на время, а затем и навсегда.
Серый - не добрый и не злой. Он - идиот, которой занят тита­ни-ческим сизифовым трудом. Все люди посильно борются с Серым, множа многообразие мира. И только верующие, которые поклоняются ему и считают, что нет бога выше Серого, провозгласили, что всё в мире суета сует и нет ни­чего нового. Эти люди мертвы уже при жизни. Они поют Серому «осанну»:
- Что может быть зиятельней его пустоты? Там у Него всё «всё равно». Нет борьбы, нет ни правых, ни виноватых. Там вечный покой и непреходящие блаженство. Там каждая частица души и тела обретёт покой. Там каждая былинка сольется со всем миром. Серый - это мечта, которая неизбежно осуществится. Осанна Серому!
И тут обязательно подойдёт к «поющим осанну» какой-нибудь чело­век и спросит у них, почему они не хотят поспешить к Зиятельному Кумиру?.. Апофеоз безнадёжно испорчен. Все, недовольно кривясь, расходятся жить дальше.
Серый - борец за равенство
«Вы сами не знаете, чего хотите ?» - говорит он людям.
И тем не менее Серому на Земле пришлось потесниться.
- Вы нарушаете мой второй закон, - огрызнулся он, - но чем больше вы будете его нарушать, тем я больше взыщу по нему в других частях Вселенной. Да и кто вы такие - крохотная былинка в необъятной бороде моего Отца-Хаоса.
Серому смешными кажутся любые ухищрения людей: «Надо нелепо верить в бесконечность Жизни, - рассуждает он, - чтобы что-то делать вопреки мне. Всё разрушу.»
 «А человечья память, разве ей нет пределов? Если буйство жизни будет продолжаться неопределённо долго, то и поимённика гениев не упомнить станет. Заложат их дырочками в пер­фокартах, неосознаваемых более. Такое ли уж счастье оставить после себя дырку? Ан нет! Супротив меня работают, даже если я по пятам спешу, следы их рук заметаю! Ничего не понимают, вот беда…» - сетует Серый.
Кибернетики называют его энтропией. Серый никого не преследует, он только подбирает. Он уважает закон и разрушает только то, что может быть разрушено. При желании с Сеpым можно договориться. Но он облагает жизнь тяжёлыми пошлинами. В конце концов, у неудачников эта пошлина превращать­ся в безвыходную яму, которую погребает равнодушный песок.
 Что любит Серый
Вообще-то Серый ничего не любит, ибо, как говорилось выше, начисто лишён каких-либо чувств, но ему нравится, когда на Земле взрываются ядер­ные устройства. На них он возлагает большие надежды. Радиоакти­вная пыль просто умиляет Серого простотой решения всех неразрешимых проблем. «НИЧЕГО будет», - замечает он.

Чем защищаются люди от Серого
Люди защищаются от Серого откровенной улыбкой.
Что спасает людей oт Серого
Людей от Серого спасает работа.
11
По улице проходят обрывки разговоров :
- …всё такие рюшечки-рюшечки, воланчики-воланчики..
- Она и с не с ним живёт вовсе...
- Никола, что ж ты....тра-та-та… Айда в стекляшку.
- Через четыре дня зачёт...
- «Химик» не тянет нынче ва-аще...
- ...завалимся в «Малахит»?
- ...отгрузили только четыре вагона...
- Тогда встаёт Михрюткин, прикинь, и говорит...
- Нет, в субботу там ничего не купишь.
- Вот это девочка-скрипочка идёт…
Словесный мусор, словно листья, сгребает дворник-ветер, огонь забвения сжигает их.
12
Какую литературу любит Серый
Вообще-то, Серый (по определению) не любит никакую литературу, но предпочитает вот такую:
•ьираащ ръйе^лстад осыл’хм влстмралвл<жчьстмлар ,- ^*а’ъи ьвт»и вп ьъщетъдмьм ьътъ мь*<акпно^ ы ооъиълъи-лкО’ьтс aoart ev ътаьс ывтъбъ авиъ.л.!бедътарадв * ъимтъла (зъталптаща млатър..р ъръоаб» ыиъоа щ ьаоатаоаоа аоа .попоъьър о ьа аоа. рълъталатга ълала.! ! !
 В этой «литературе» он, по крайней мере, не видит смысла. А здравый смысл неприятен Серому. Он предпочитает из двух зол меньшее. Впрочем, он, вероятно, ошибается. На свете не так уж мало подобной литературы, хотя снаружи она и прикрывается вполне правильными грамматическими оборотами.
Серый предпочитает живых литераторов. После смерти они особенно страшны тем, что начинают по-настоящему жить.
Серый не имеет ничего против плохой литературы. Серая глянцевая пресса – литература Серого.
Подкоп под Бесконечность не такой безобидный, как кажется с виду. Несколько десятков террористов, в конечном итоге, доконали до зубов вооружённых Романовых. Серый считает, что чем скорее люди покончат друг с другом, тем лучше для них. Иначе им будет слишком трудно запомнить лучших.
А люди надеются на Будущее. Будущее - незаконный сын Бесконечности. О нём запрещены любые упоминания. В заржавевшем плесенью Писании сказано, что он победит свою мать. Ревность матери покидает пределы разумного. Поэтому она безумна, и Серый любит безумную бабушку. На свой лад, конечно.
Солнце маленький, но великий демон. Он поддерживает жизнь людей. А когда он перестанет её поддерживать, люди зажгут своё солце. Они способны на чудеса. Они - фокусники, канатоходцы на нити жизни, на грани смерти - в Будущее. Они могут всё. Даже то, чего не могут.
13
Светланин дома
- Славик, это ты?
Ирина кормила грудью дочь.
- Я.
- Как твои дела ?
- Угу.
- Говорил с Пименовым?
- Угу.
- Что он сказал?
- Ничего.
- Ты купил яблок?
- Нет .
- Есть хочешь ?
- Нет.
- Посиди с Маришкой. Мне надо к Людмилке заскочить.
- Ты можешь иногда говорить членонораздельно?
- Угу.
- Я ухожу.
- Угу.
Следует заметить, что гении (сыны Демонов) и раньше производили впечатление идиотов. Это позволило: во-первых, Спасителю - провозгласить «нищие духом возне­сутся»; во-вторых, Чезаре Ломброзо - высказать своё (по-своему тоже гениальное соображение), что гениальность и безумство фактически одно и тоже, во всяком случае, растут из общего корня. И, в-третьих, (главное) мнение остальных обывателей: им не надо слишком церемониться как с первыми, так и с последними.
В проёме двери появилась баобабообразная фи­гура Бурмистрова, после этого в квартире не стало слышно ни гу-гу, не считая пофыркивания в ванной довольного со­бой, довольного судьбой, чрезвычайно довольного всем (кроме зятя) Василия Спиридоновича.
14
О чём в это время думал Светланин
Изначальная материя представлялась ему белым полем, в котором элементы информации находились в разреженном состоя­нии. Неоднородность материи и её дисперсность породили поня­тие системы. Взаимодействие систем привело к появлению потоков информации. В ходе длительной эволюции возникло человеческое сознание. Оно напоминает огромное зеркало, кото­рое из тусклой неопределённой массы постепенно становится всё более светлым и ярким. Свойства рефлектирующей поверхности таковы, что оно представляет собой бесчисленное множество сме­няющихся фасеток, в которых отражаются общие контуры - прообразы вещей. Но часто возникают и артефакты, когда из глубины вдруг проступает туманный абрис, отсутствующий в природе.
 И наоборот, часто зеркало просматривает вещи, казалось бы, очевидные. Приходят годы, и человек осознаёт своё место в пространстве и времени. Он - крохотная частица былинки живого в черной безд­не Бесконечности. А ней светят звёзды, тянут свои лучи на­встречу друг другу, сплетая их в живые нити, словно отростки нервных клеток. А между ними тысячи и миллионы световых лет чёрной пустоты. Но луч уже погибшей звезды продолжает идти вперёд и вперёд в поисках предела. И эти поиски бесконечны…
… А в ванной продолжалось довольное пофыркивание Василия Спиридоновича, который также размышлял - о том, что если он успеет за неделю отполировать все импортные стеллажи у Сукина (не сам, конечно), так что он, Сукин, останется доволен, то с его Сукина сына можно вытянуть бесплатную путёвку в Ессентуки, потому что у него, Бурмистрова, из-за этого разнесчастного зятя совершенно расстроилась нервная система, как симпатическая, так и парасимпатическая.
15
Три версии легенды о Художнике

Версия первая

Маркиз Альфонс де Сад-Лямур прослыл на Земле вторым гени­ем любви после Дон Жуана. Он с лёгким удовольствием соблазнял и знатных матрон и глуповатых мускулистых пастушек. Слух о его не­обузданном даре дошёл и до богини Любви и Красоты. Смертельно ра­ненная собственным сыном, она поспешила слететь к маркизу, чтобы коснувшись его, облегчить боль в сердечной ране.
А девять месяцев спустя она принесла доколе бездетному маркизу сына - мальчика, не похожего на них обоих.
 Художник вырос в неге и в холе, в тиши сельских дубрав, ар­кад, ароматов, в журчании поэтичных ручьёв и прочая, прочая… Мужи-гувернёры сулили ему блестящее будущее при Дворе, ибо ум юноши и талант поражали их. Отрок с лёгкостью расправлялся со сложнейшими теософскими учениями, равно как с астрологией, алхимией и кабалистикой. Но более всего на свете Художник любил рисовать.
И тут случился конфуз. Мало того, что занятие живописью – дело малопочтенное для людей его круга, но юный Художник рисовал так, как никто из его современников. Ведь только через двести с лиш­ним лет, взглянув на его полотна, знатоки равнодушно отмечали: «Ни­чего особенного, нарисовано в манере Лямура.»
Итак, Художник рисовал в своей манере. Но при этом для жи­вописи у него постоянно не хватало времени. Светская жизнь при Дворе была тяжела и обременительна. Бал следовал за балом до тех пор, пока не наступала пора псовых охот или военных маневров. При­том, даже основательно расстроенное отцом хозяйство; приносило такой доход, что молодой Лямур едва успевал тратить деньги, подписы­вая всё новые и новые векселя.
Вскоре от неумеренного потребления вина и женщин лёгкого поведения Художник серьезно заболел и умер в возрасте тридцати трёх лет. Большинство его картин осталось валяться незавершёнными в чердачной пыли загородного замка.
Случайно много лет спустя его вконец разорённый праправ­нук, распродавая с аукциона антикварную рухлядь предков, добрался и до старых пыльных картин. Вот только тогда дотошный искусствовед раскопал и раззвонил по свету о необычайном стиле «лямур», вошедшем в моду усилиями десятков и сотен новых художников.
Когда историческая справедливость была восстановлена, и наследник получил крупный куш за дюжину уцелевших картин, он всё равно остался при своём мнении, что было бы лучше, если прапрадед вместо рисо­вания дурацких картинок занимался бы восстановлением родовых поместий.
 Упорно продолжают ходить слухи, что все знаменитые кар­тины нарисовал не маркиз Лямур, а его дворецкий. Но что за чело­век был этот дворецкий, выяснить так и не удалось.
Версия вторая
Художник был вовсе не художником, а писателем. И родился он не в богатой семье, а наоборот, крайне бедной.
Говорят, что жил на свете один потрясающий неудачник. Демон Рока из­брал его мишенью для своих подлых шуток. Стоило, например, это­му человеку выстроить дом, как он тут же сгорал дотла от случайного пожара. Стоило ему развести овец, как они тут же начинали погибать от совершенно неведомой ранее заразы. Стоило бедняге поступить на службу, как у него начинали пропадать ценные бумаги и т. д. Одним сло­вом, дойдя до ручки, этот человек отправился на речку топиться.
День был жаркий. В ивовых кустах копошились пташки, над лугом взлетали живые цветки бабочек, знойно щекотали атлас ярко-зелёной травы кузнечики. Небо высилось безоблачным и высоко натянутым и лишь чуть-чуть качало облака от дуновения лёгко-нежного ветра.
 Присел неудачник на песочек и задумался, глядя на эту уходящую от него благодать. Отчего, думает, со мной хоть раз в жизни не случилось что-нибудь замечательное? Если бы мне хоть один подарок сделала судьба, то я бы ушёл из жизни с сознанием того, что и у самого жалкого неудачника может быть своё маленькое счастье, свой миг торжества.
 В ту пору на гладкоструйной песчаной речке купалась богиня Любви и Красоты. Услышала она сетования несчастного и решила снизойти к нему. Когда бедняк увидел восходящую к нему обнажённую деву, с со­вершенного тела которой скатывались тугие алмазные капли, сердце его вздрогнуло так сладко, что снова отчаянно захотелось жить...
А через девять месяцев возле его дверей раздался плач младенца. И снова сыпались на неудачника одно несчастье за дру­гим, но теперь он стоически переносил их, потому что у него рос прекрасный божественный сын.
На последние копейки выучил он его в школе и отослал в университет. И только когда божественный юноша вернулся с дипломом бакалавра в кармане, отец вздохнул спокойно и, наконец, испустил многострадальный дух.
Демон-шутник, потеряв власть над бедняком, не долго думая, переключился на его сына, которого звали Ганс Миллер.
Вскоре после смерти отца Ганс женился, и жена ему досталась не то, чтобы плохая, но исключительно плодовитая. За семь лет брака у них родились восемь детей. Ганс работал сначала в од­ном департаменте, потом в другом, потом в двух сразу. Но денег всё равно не хватало. И тогда он устроился подработать ночным сторожем в кабаре , что напротив их дома. В тот год у них никто не родился, зато Ганс Миллер написал свой первый и единственный роман «Золотой век».
При жизни ему удалось (по неосмотрительности редактора) издать два небольших рассказа. Обычно ему отвечали, что стиль его письма сильно хромает и ему следует поучиться писать у Ри­чарда Граммофона.
Впрочем, чаще ему вообще ничего не отвечали, а от­правляли рукописи в макулатуру к старьевщику, у которого и исчез­ла большая часть сочинений Миллера.
В жизни автора не было каких-либо крупных знаменательных и исторических событий, если не считать постоянную угрозу долговой тюрьмы. Тем не менее Демон, в порядке хобби преследующий се­мейство Миллеров, истощив свою фантазию, к тридцати трём годам уморил Художника скоротечной чахоткой.
 Похороны были скромные по третьему разряду, и никому из немногочисленной прецессии даже в голову не пришло, что они хоро­нят великого человека. Впрочем, многие оспаривают его талант до сих пор.
Версия третья
Происхождение Художника неизвестно, но говорят, что он тоже был сыном Богини Любви и Красоты. Утверждают, что на вакхическом празднике ею силой овладел какой-то звероподобный пастух. Художник воспитывался в монашеском приюте, откуда бежал пятнадцати лет отроду, а ещё через пятнадцать умер не то от запоя, не то от голода.
Он ходил до парижским кабакам и писал углем портреты за рюмку джина. Так как пил он много и постоянно, то можно предполагать, что и портретов должно было остаться немало.
Впрочем, говорят, им занялся сам Серый, который прозорливо разглядел в картинах Художника вечную красоту («&QgЈЈ&jsLuQT^fff» – как он её определил), которая могла соперничать с самой Бесконечностью. Рука Серого не коснулась только единственной картины, которую Художник оставил за бутылку бренди на стене одного из кафе. Говорят, что потом туда многие специально ходили, чтоб полюбоваться на удивительную фреску. Но сейчас и её нет. Одни рассказывают, что фреску по кусочкам вместе со штукатуркой выколупали любители живописи, другие - что хозяин нанял маляров покрасить стены масляной краской, и они будто бы случайно закрасили картину, а когда на­чали её отмывать, то произведение Художника таинственным образом исчезло.
Впрочем, многие сомневаются, была ли она на самом деле? А если её не было, тогда и легенда о божественном Художнике всего-навсего вымысел предприимчивого кабатчика.
Мораль из Легенды о Художнике
Художники - тоже люди, и к ним нужно относиться по- че­ловечески. И если свои шедевры им приходится делать на скверной сеpoй бумаге, то это может нравиться толь­ко Серому.
Контр-мораль
Художник не может не быть художником. Поэтому и заботиться о них совершенно излишне.
16
Преуспевавший Бокарёнок
Бокарёнок родился в рубашке с блестящим галстуком пупо­вины. Только умению акушерки обязан он жизнью, всем остальным он обязан своим подвижным и гибким генам. Начиная с яслей он активист и коллективист ( самый шумный и первый с ложкой). Потом последовательно октябрёнок, пионер, комсомолец и член партии. Где бы он ни был, организовывал и руководил,, ру­ководил и организовывал - будь то сбор макулатуры или литера­турный диспут. Он всегда с непостижимым чутьём говорил свое веское «да» или «нет». Он был настолько всем нужен, что ещё в универси­тете говорили: «все пути ведут к Бокарёнку».
Светланину посчастливилось учиться в одной группе с Бокарёнком. И хотя последний (член ЦК ВЛКСМ и пр. и пр.), был не чета Всеславу, но старался поднять активность первого на должный уровень, стремясь и его «активно вовлечь в общественную работу». И через три года после окончания полного курса, будучи уже на ответственной работе, Бокарёнок продолжал приветливо здоро­ваться со Светланиным, потому что приветливость была для не­го такой же святыней, как аккуратно повязанный галстук приятной и правильной расцветки.
 Узнав о положении во гроб Пименовым светланинской диссертации, он обещал помочь и поставил в своём настольном календаре со­ответствующую галочку. В строго установленное время он напи­сал на ленточке венка «от скорбящих товарищей», что диссертация, действительно, нуждается в серьёзном пересмотре идейной позиции автора.
 И в тот же год сам с полным успехом защитил диссертацию на тему «Роль наглядной агитации в коллективизации Засидомского района». Вскоре в пышном сафьяновом переплёте не замедлила выйти и книга, на которой золотом тиснили одноимённое назва­ние. Монография оказалась сущим подарком Серому.
 А Бокарёнок уверено шагал к новым высотам. Он был по­всюду, по любому поводу: в кинохронике, в газете, на экране телевизора, на обложке журнала...
Но какая неудача постигла его с лицом - оно совершенно не запоминалось, и почти каждый второй походил на него, незаменимого.

17
О чём думал Светланин в то время, пока тесть рассказывал о неожиданной удаче
Количество есть способ расчленения пространства и вре­мени. Качество - суть неоднородность, дисперсия субстанции, заполняющей время-пространство. Время и пространство - вза­имоуничтожающиеся понятия, поскольку при 0-времени немысли­мо понятие о пространстве. Но бесконечность делимости време­ни и пространства устраняет подобное предположение и, наобо­рот, делает оба понятия беспредельными. Сами время и про­странство, в свою очередь, определяют бесконечность. Микро­мир и космос суть концы одной цепи, замкнутой на себя.
Свет доказывает истинность мира. С одной стороны, это универсальная форма бытия материи-энергии, с другой, основа «зеркального» отражения мира в форме сознания. Эта двойствен­ность далеко не случайна и является гарантом соответствия отражения и бытия, т.е. возможности познания мира.
Симметрия - основное свойство двойственного характера из­вестного мира. Но в теоретической своей основе симметрия ос­новывается на 0-равенстве известной нам вселенной. Таким образом, симметрия в одно и то же время представляет собой основу как хаоса, так и порядка.
Абстрактное время характеризуется относительной скоро­стью протекания процессов, т. е. их внутренней синхронизацией. В связи с этим абсолютное время не имеет никакого значения или попросту не существует. Двойственный характер материи: из­менение её во времени-пространстве неизбежно рождает её информационную сущность.
18
Следовые явления в ДНК (Светланин)
Картошка цветёт на заброшенном полустанке. Маленький островок белых и фиолетовых соцветий с крахмальным паточным, сладостным духом. Лопухи разрослись, как слоновьи пробитые уши, конопля в жёстких, терпких сережках. Колодец-журавль повис над зелёной, бронзовой попоной поросшего колодца. Ирга разрослась и чернеет на солнце, яблок тугие зелёные брошки висят над бледной незрелой малиной, подсолнух рыжий бархатистый, из семечка взращён, упавшего случайно. И полосатый мягкий бурундук раскосым глазом косится живо на блюдо, полное золотых коронок.
19
Следовые явления в ДНК (Бурмистров)
У большого ковра высокий плотный ворс, который приятно щекочет пятки. Такому бы на стене висеть, а не на полу ле­жать. И орнамент благородный, не пестрит. Буфет старинный, должно быть, из дуба, а лак свежий, блестит как брильянтин. Из дерева пухлые грудастые фигурки вырезаны. Не буфет, целый театр, а внутри белый фарфор золотистыми каёмками светится. На тяжёлом богемском стекле голубые и зеленые лу­чики от люстры хрустальной переливаются. В шкафу книга к книге, все в тёмно-синих переплетах, золотом по-иностранному тиснённые, дорогие, надо думать. На стене в золочёной раме голая баба на красном атласе лежит, прелести свои показывает – глаз не оторвать.
Кру­гом тяжёлые стулья с гнутыми ножками и мягкими сидениями, настоя­щей кожей обтянутые, сидишь, как на троне. На столе в богатой ва­зе огромные яблоки лоснятся, виноградные грозди свешиваются, в них как в янтаре мелкие зёрнышки просвечивают. В фаянсовой оправе в светло-зелёной сметанной массе салат млеет.
Алая икра жирно пламенеет в изогнутой фарфоровой рыбке, а рядом чёрная блестит зазывно многочисленными маслинными глазками. Сёмга и балык распластаны длин­ными ёлочками. Вокруг шампанского, тихонько позванивая, прозрачные кусочки льда в серебряном ведёрке плавают. Высокие коньяки застыли в украшенных звездами мундирах. Надменные нарциссы бледно желтеют в узкой хрустальной вазе. На маленьком лакированном столике две колоды новых атласных карт замерли в ожидании. И свежий воздух чуть-чуть уже смущает запах горячего мяса...
20
Первый признак надвигающейся
ката­строфы сознания
Светланин ещё раз взглянул в трюмо и снова увидел три лика, но ни в одном из них не узнал себя. Все трое с осуждением взглянули на него, не помнящего родства. Странное любопытство.
 Он растворился в них. Так река рано или поздно теряет свою воду и становится мо­рем. Резкий разрыв со своим прошлым всегда немного смерть… Жизнь как постоянная смерть. Но смерть вечна, значит, и жизнь вечна? Ни­чего нет, кроме этого момента. Сущее лишь одно неразделённое целое, равное себе… Душа вытесняется из тела и начинает жить сама по себе… Её никак нельзя связать с формой этого лица, поскольку она сделалась частичкой обезличенного целого.
Светланину ужасно захотелось разбить зеркало. Оно глупо пе­ре-дразнивало сознание. Он вышел на улицу и не узнал её. Она ус­пела слишком измениться. Улицу заполняли несомненно новые, но такие же люди. По ней проходили те же новые трамваи. На ней стояли похожие дома, разру­шенные ещё на несколько минут. На ней росли деревья, выросшие ещё на сколько. Новый знакомый шум толкался между ними. Он посмо­трел на свои ноги, и они произвели впечатление прежних. Но растроенное лицо всё равно не совмещалось. Ужас потери не проходил:
- Мир остался, а он исчез из него. Всё так же вне его шли люди, трамваи, автобусы... И он шёл вне себя.
Для того, чтобы выйти из этого состояния, необходим Принцип дополнительности. Если нет уверенности, что это существует ещё его мир, то за основу он может взять само сомнение как мысль.
Обозначив его через X, можно достроить непротиворечивую изнутри систему. А затем, доказав принципиальную возможность её существо­вания, можно подвести себя под тождество с X, и тогда снова восста­новится равновесие духа и воспринимаемой действительности. Для этого необходимо постулировать, что материя соответствует его представлениям и может быть дана ему в чувствах… Он коснулся пальцами холодной шершавой коры ближайшего дерева, и это ощущение до­бавило ему бодрости.
Внезапно он ощутил довольно сильный толчок сзади и услышал недовольный голос: « Что расшарашился. Проходи!» И это оказался тот необходимей толчок, который одним ударом совместил троеличие. Светланин полностью ощутил и вспомнил себя. Разрыв с прошлым воссоединился. Он легко узнал улицу - и даже вспомнил, зачем пришёл сюда. И вот теперь Всеслав испугался вполне по-человечески. Ка­кое затмение вдруг нашло на его мозг?! Не предвещает ли оно какой-нибудь беды?... Ведь перед зеркалом он чётко запомнил, как легко отделился и вылетел его дух, оставив под одеждою странную неудобную оболочку...
21
Карманный поэт Звонарик
Никифор Звонарик работал поэтом. Прославился необыкновенной опе­ративностью. Читая газету, он, обыкновенно, уже рифмовал. Он всё время рифмовал. И рифмы кормили его по десяти рублей со страницы. Звонарик родился портативно-карманным, т.е. удобным. Стоило Вышестоящему нажать на кнопку, как из его кармана появлялся Звонарик и вещал. Поэтому он был ещё и вещим. И не потому, что лю­бил вещи, но оттого, что знал направление ветра раньше, чем тот сменится. Он мог бы работать как метеорологом, так и Золотым петушком при дворце Додона, но предпочитал по полтиннику за строчку. Строчил он быстро, и ему хватало. Но жене Звонарика не хватало, потому что она была женщина габаритная и любила простор. Она, вообще, любила очень многое, за исключением мужа, но её можно понять и простить.
Звонарик обожал выступать. Он мелкой рысцой выбегал из кар­мана - лысоватый, гладкий, обтекаемый, энтузиазмньй, и заразительно читал. Жидкие аплодисменты его не смущали. Он был выше зала на высоту эстрады. Совесть же в Звонарике в виду мелких габаритов не предусматривалась. Любой текст он декламировал вполне внятно, и любой психи­атр признал бы его вменяемым.
Консультантом его творчества значился сам Серый. Он считал, что Звонарик - проаб., мтаиара ьс аръиспараоъд ^оътаип, а может быть, и того лучше.
 Преуспевающий Бокарёнок тоже хвалил Звонарика за оперативность, перспективность, портативность, активность и трамтаративность. Звонарик звонил в набат и рассыпался мелкими колокольчиками. Он призывал и порицал, он отрицал и зазывал, он приглашал и заклинал, и проклинал, он танцевал и не давал покоя...
Неблагодарность поколения заключалась в том, что он при жизни ещё бесследно исчез (Сравни с Ричардом Граммофоном !)
«дцвтд ъг ты^зг *ъъъп»ббьл
ёП., Л ОрИ К В’ЬО-ЫВИЫ - 1й!»
- написал в некрологе Серый за двадцать пять лет до смерти Звонарика. И тем самым памятник ему (Звонарику) воздвиг нерукотвор­ный.
22
Дальнейшее разоблачение Bсеслава Светланина
На 7 ноября Бурмистров провёл в домашней обстановке торжественное заседание. Разлив в фужеры вспененное шампанское, он ухватил свой, как балерину за ножку, и торжественно произнёс: «Я хочу выпить за этот исторический день. Но, прежде всего, мне хотелось бы кое-что вам, мои дорогие, сказать. Я лично встречаю этот праздник хорошо, потому что работу мою ценят, и к празднику я получил сто пятьдесят рублей премии, хотя мог бы получить и гораздо больше. Но в нашей дружной семье, как говорится, не без урода. Я звонил к нему на кафедру, и руководитель сказал, что его диссертация отклонена... Что же получается, товарищи ?!
Струйки мелких пузырьков рвались на свободу из фужеров и, обретя её, лопались от удивления. Светланин молчал.
Когда Бурмистров закончил свою праздничную речь, он встал, оделся и тихо вышел из квартиры. Ирина плакала, Маришка кричала, Бурмистров пил заслуженное им «Советское шампанское» за троих.
На улицах громко веселились. Под ногами на затоптанном до асфальта снегу Светланину то и дело попадались лопнувшие шары, фантики, обрывки красной материи, бумажные стаканчики и палочки эскимо, плоские, как шпатели. В сквере с подвизгиванием ликовали две гармошки. Пьяненькие уводились в дома женами, возможно, и законными. Молодёжь буйствовала потихоньку.
Светланин автоматически замечал это, но как сквозь толстое стекло. Он думал о Бесконечности. Ведь кроме него никто в мире не беспокоился о ней. Забoтитьcя о Бесконечности - это всё равно, что пасти облака в небе.
- Ты, Христосик, куда прёшься? - столкнули с тротуара Светланина пьяненькие. Он шёл поперек дороги, так ему было тесно.
 - Виноват, - по привычке извинился Светланин. Как он был далеко отсюда! Ему открылся Пopог Бесконечности, устланный звездным ковром, о который Она ­вытирала со своих ног Млечную пыль.
Земная часть Всеслава закричала, что он пошел нечеловеческим путем, когда даже стояние - движение. Нет цели, нет мыслей. Готова празднично светла... Он всё воспринимал и в то же время ни во что не вникал. С неба стелились симметрические сне­жинки и, достигнув его лица, таяли невидимыми миру слезинками, как чьи-то жизни из ничего в никуда. Впервые в жизни Всеслав любил всех. Он понял, что его тесть - такой же естественный продукт природы, как этот снег. Но в охладевающей душе не возникло и сочувствия. Бурмистров сам добровольно избрал бурмистрова.
Всеславу сегодня просто повезло. Он выиграл неигру в карты, поскольку не родился столь революционным, чтоб своей рукой снести всех четерехмастых королей. Подвыпившее веселье продолжало шататься и пошатываться вдоль улиц, тем паче, что будничный мрак города нынче перепоясался цветосветными ожерельями иллюминации.
Когда человек убегает от прошлого, он всегда попадает на вокзал, ибо здесь находится шумное и беспокойное консульство для всех обескровленных. Здесь во втором часу ночи Светланин вторично потерялся, и на жёсткой, пропахшей чужим потом скамейке, в рассеянном виде он совершил три удивительных путешествия.
23
Первое путешествие Светланина

Своей компактной уютностью Гoродок походил на декорацию. Вокруг крохотной площади выстроились аккуратные ухоженные двухэтажные домики с па­лисадниками и cкамеечками. На кукольной площади женщина в белой курточке продавала леденцы, мороженное и воду с сиропом, а напро­тив в чистеньком ларьке из цветных планочек такой же опрятный старичок продавал газеты с удивительными названиями, в которых были и тексты, и глянцевые картинки, и объявления, но всё ни о чем.
В Городке происходила удивительная жизнь, в продолжении которой ничего не случалось. В семь утра били старинные часы на площади, после чего всходило солнце и заполняю городок тёплым розоватым светом. В эту же пору раскрывались дневные соцветия и закрывались ночные. Выходил уса­тый дворник и мёл чистую мостовую. В восемь часов на площадь выбирались продавцы сластей и газет. К половине девятого появля­лись прохожие, которые очень медленно проплывали вдоль нарядных палисадов и приветливо здоровались друг с другом. В половине десятого при­бывал поезд, и на площади появлялось несколько человек с чемода­нами, по одежде и манерам напоминающих статистов. Они входили в чистенький домик под вывеской «Гостиница» и навсегда исчезали в нём.
В полдень на площадь неспешной трусцой прибегали две собаки, белая и чёрная, обе беспородные. Они поднимали задние лапки на толстое дубовое дерево, которое росло в квадрате земли посередине площади, и после этого начинался обеденный перерыв. Горожане встречались на площади, говорили о погоде и обсуждали последние газетные новости. Новости оставались всегда теми же: о том, что всё как всегда хорошо, но должно стать ещё лучше. После полудня все не­торопливо разбредались доканчивать время службы.
По вечерам над Городком спускались мягкие тёплые сумерки. По площади прогу­ливались пары юных, на лавочках сидели их бабушки и вязали. Отцы играли в карты и домино, о чём можно было догадаться по негромким степенным возгласам из открытых окон, а полнотелые матери варили ва­ренье, о чём тоже можно было догадаться - по запахам сквозь окна же.
К ночи окна закрывались, и зажигались нежные приглушённые огоньки цвета женских сорочек. Потом они гасли, а площадь с двумя скромными фонарями накрывала голубоватая лунная бледность, которую приветствовали монотонные ноктюрны цикад. На крышу поднимались тяжело упитанные коты, а на площадь выходил сторож с колотушкой, садился на скамейку и дремал в тени дерева до тех пор, пока часы вновь с довольно приятным скрипом и покашливанием не били семь...
Светланин насчитал множество таких дней. Сначала они действовали на него успокаивающей валерьянкой, но постепенно начали казаться тщательно спланированным адом. Даже рубчики георгин напоминали неостывающие уголья.
Оставалась ещё надежда, что в один прекрасный день в Городок, наконец, приедет прекрасная Незнакомка, и начнутся события, ко­торые вывернут всё наизнанку и разрушат, разнесут вдребезги эти непроницае­мые фасады…
Но ничего такого случиться не могло, потому что Всеслав видел мираж давно умершего Городка. Поэт, сочинивший его, убит, и события навсегда застряли на неперевёрнутой странице. Под стеклянным колпаком неба лежать ей столько лет, сколько его будут помнить. Трагичный городок, в котором уже никогда и ничего больше не случится...
24
Второе путешествие Светланина
Он сказал: «Там истина», - и рассмеялся. Вероятно, он и сам в это не верил.
- Тринадцать миллиардов лет? - удивился Светланин.
- Ну, может быть только десять. Но и это достаточно много.
- В один конец?
- Конец один, - увернулся он.
- Но всё-таки, мо­жет быть попробовать? - спросил И. о. Светланина.
- Этого путешествия боятся все без исключения. В него отправляют только насильно.
- Вы хотите сказать, что сделавшись световым лучом, уже нельзя снова стать человеком ?
 - Я ничего не хочу сказать, - заметил Демон-спутник. - Это Вы путаете меня своими бессмысленными расспросами.
- И всё-таки я 6ы хотел долететь.
- Я повторяю: это «путешествие» никто не хочет совершать добровольно.
- Я хочу, - возразил И. о.
- Вы хотите сказать, что Вы не такой, как все.
- Я хочу.
- Так утверждают многие, пока не настает пора улетать. Всю жизнь люди проводят в ожидании, а когда наступает момент, оказывается, что они не в состоянии лететь.
- Но ведь Вы сами летали? - спросил И.о.
- Летал. Но я не человек.
- Ну, и какое впечатление?
- Никакого. Выдержал всего где-то около миллиарда того, что называете «годами», но когда кончились последние Protozoa, мне сделалось нестерпимо скучно, и я вернул назад, - и Демон выделил из себя то, что на человеческом языке можно обозначить словом «вздох».
Значит Вы Её совсем не видели?
«Видел», но очень издалека.
- Ну и как Она выглядит?
- Никак. В вашем лексиконе нет таких слов, которыми Её можно опи­сать. Я бы мог Её нарисовать для вас геометрически, но вряд ли Вы что-нибудь сможете понять, - пояснил Демон.
Значит моё положение безнадежно? - спросил и. о. Светланина.
Всё зависит от того, как Вы сами к этому относитесь.
Я бы хотел знать истину.
Истина сама бы хотела знать истину. А она в том: чем больше Вы к ней приближаетесь, тем дальше она oт вас смещается, - и от Демона отделилось то, что мы поименуем беззвучным смехом.
Что же делать?
Жить ожиданием грядущего полёта.
Даже если он никогда не свершится?
Даже если он никогда не свершится.
Жить ожиданием грядущего полёта?
Жить ожиданием грядущего полёта.
Только сейчас и. о. - Светланин заметил, что разговаривает с собственным эхом. Но почему в таком случае гаснут вопросительные концы фраз, вероятно, интерес исчерпывается поставленным вопросом. Когда на поставленные вопросы нет ответов, вопросы исчезают сами собой. И. о. плавно сместился в последнее
25
Третье путешествие Светланина
В будущее вели триста тридцать три дороги и три в периоде. У потёртого указательного камня отирался Кот учёный и давал послед­ние указания отбывающим в будущее: «Дойдёте до триста-тридцати-трёх-этажных домов и свернёте в сторону к­
разбитому корыту, у которого старуха, страдающая паранойей, собирает распочатые атомы и пересыпает из передника в ступу. У неё спросите старика-физика, который сетью вылавливает ошибки прошло­го в море будущего. Он подскажет вам, какие наиболее плодотворные ошибки будущего вы свершили в настоящем. От старика пойдёте из­вилистой тропинкой общих рассуждений из частных выводов. Особенно
осторожными будьте в первой трети пути, чтобы не утонуть в болоте наркотического коммунизма, но в то же время старайтесь не угодить и под машину удовольствий на скоростном шоссе суперкомфортабельного коммунизма. Потом вам придётся лавировать по жиденькому мосточку, перекинутому от берега несбывшихся желаний к берегу неопределённых целей. На каком-то этапе пути вам покажемся, что вы безнадежно запутались. Не теряйтесь. Здесь самая пора включать ускоритель вре­мени и плавно пройти между венерианской демократией и марсианской диктатурой. После этого вы окажетесь в кратковременном плену дол­говременных иллюзий. Здесь тоже не стоит отчаиваться, потому что дальнейший путь прямиком выведет вас к строго намеченной цели…» На этом месте Кот победоносно вскинул усы и круглыми зелёными гла­зами окинул ряд отбывающих в одинаковых плотно облегающих скафанд­рах, на которых значились яркие буквы «ГБ».
Диктор-ворон на камне тем временем громко, хрипло и невразумительно объявил: «Скоррый экспрресс «Сегодня-завтрра» отбывает с тррринадцатого пути в­
00 часов абсолютного вв-рр-ремени. Прросьба ко всем отъезжающим запастись терррпением. В случае укачивания от успехов цивилиза­ции гигиенические пакеты находятся в прравом каррмашке скафандрра. Остановка на станции «Почти что хоррошо» отменена. Счастливого пути, товаррищи турристы!»
Общий поток увлёк и. о. Светланина в будущее, и он опомнился только тогда, когда миновал разъезд двадцать пятой пятилетки. Экс­пресс набирал скорость, и выпрыгнуть в прошлое было уже невозмож­но. И. о. прильнул к цветному экрану телеока и глаз не мог отвести от неописуемых достижений будущего. Кроме того, для развлечения ГБ им по­давали ДНК-книги. В таблетке весом в 15 миллиграмм вмещалось ин­формации больше, чем в 13 британских энциклопедиях. Проглотив та­кую прорву всяческих знаний и. о. Светланина почувствовал себя перво­начально круглым идиотом, но вскоре, разрешась от психологического шока, начал знать всё на свете в привычном для себя ритме. Он c большим ин­тересом узнал из УДК за № 1689757/7654866, что во второй половине XX века жил некий философ Всеслав Светланин, который изучал твор­чество другого философа начала этого века - Мартина Хайдеггера. В ре­зультате исследований установлено, что… и о. прекрасно знал сам. Па­мять будущего обрадовала, и И. о. Светлинина не пожалел, что упорствовал в написа­нии своей диссертации. Реальное будущее выглядело гораздо заманчивей и интереснее, чем о нём мечтали в прошлом. Оказалось, что все триста тридцать три дороги исправно приводили в будущее, и в проигрыше оказались только те, что попали в период. Их занесло в иррациональное измерение, и они умчались прямиком в Бесконечность.
И. о. Светланина остался в будущем, а сам в Светланин, голодный и небритый на третьи сутки, наконец, благополучно был доставлен в областную психбольницу, где его привели в чувство и популярно объяснили, в чём он заблуждается.
26
В психиатрической больнице
В больничке хорошо: ювелирные решётки на окнах, интерес­ные собеседники, по субботам и средам передачи. Сам Бурмистров принёс Светланину полтора килограмма яблок по шестьдесят копеек, не хуже, чем первый сорт. Вокруг тощий сосновый бор. Кругом забор. Воробьи поют, у многих в ушах цикады стрекочут. Гебефреники резвятся, от инсулина потеют. Психиатры душеспаси­тельными беседами развлекают. Покой повсюду и твёрдо установлен­ный порядок.
Светланина к «тихим» поместили и о двойнике потихоньку допрашивают. Ясно, что под эту марку кое-что хотят выведать о будущем. Светланин на все вопросы отвечает с достоинством и обстоятельно. Да, он лишь всего УДК за № 1689757/7654866, но это всё равно лучше, чем жить в мёртвом Городке. Психиатр с ним не спорит, но и не соглашается.
Но по мере лечения блаженство первых дней прошло, и Светланин снова начал видеть решётки как решётки. Он смотрел сквозь них на стелющийся снежный пух, который теперь не мог коснуться его горячего лица. Волей-неволей приходилось слушать Мракова, который громко излагал свою космо­гоническую систему:
- Если трамвай бытия повернуть с рельс желаний за угол необходимости, то трансцедентальньй угол наклона Вселенной сместится на шестьдесят пять кирпичей правее мыса Доброй Надежды. Мыс Доброй Надежды, вписанный циркулем в экран Кольского полуострова раскалывается на ряд необходимостей: ломбард, биллиард , авангард, арьергард и синий чулок. Синий чулок в свою очередь состоит из женщин замужних и неза­мужних. Незамужние женщины, в своё время, состоят из лёгкого пове­дения и тяжёлого. Женщины тяжёлого поведения пропитаны тяжёлой во­дой. Тяжёлая вода состоит из тяжёлого водорода и кислорода. Кислород состоит из трахей, угрей, ассамблей, ансамблей, траекторий. Траектории состоят из пуль и снарядов. Снаряды состоят из генералов, полковников, майоров, сержантов. Сержанты состоят из солдат. Солдаты состоят из народа. Народ состоит из солдат. Таким образом, шар мира замыкается на войне...
Никогда ещё Светланин не имел столько бесцельно свободного времени. Он мог позволить себе изучать неровные края дырок на вылинявшем халате мышиного цвета, мелкие трещинки на искорёженных пуговицах, протёртые места побелки, напоминавшие полустёртые кон­турные карты, медленный дрейф чаинок в жёлтом водоёме стакана. На тумбочке у него лежало несколько книг, но он ни разу не пере- листнул их , поскольку до сих пор не избавился от сладковато-горького вкуса таблетки, которая враз принесла ему знание всего сущего в пределах дозволенного Бесконечностью. Иногда он прислушивался к хрипловатой музыке из репродуктора, и она доставляла ему удоволь­ствие чистотой абстракции. Мировые новости его не интересовали, земляне вполне справлялись со своими проблемами без него. Вероятно, они как благо для себя переносили многомил­лионный груз постоянно отсутствующих людей. Ему теперь всё «всё равно»… Он, действительно, болен. Не хватает сил даже осмыслить игру бледно-лимонных лучей на фиолетовых прутиках одинокой берёзы. Нет желания жить дальше. От небытия отделяет слабый лучик любопытства. Каждый день утомителен, как длинная очередь минут, скопившихся в ожидании чуда. Он с трудом отку­сывает кусочек от яблока Бурмистрова, облитого желчным взглядом со­чувственного любопытства. Но тем самым достигнута локальная цель насыщения угрюмо бурчащего желудка.
 Вспомнил утомлённое лицо Хайдеггера, который ночью во сне, скрипя зубами, прибивал его к кресту. От великого философа пахло луком и академическими мышами. На кресте у Светланина чудом прорезался голос, и он запел последнюю арию Каварадосси. От неё задрожало небо, и из него посыпались мягкие серые песчинки. Они засыпали землю плодородным пеплом сожжённой бумаги, на ней выросла беззащитно голая берёза. Её быстро срубили и разжевали на бумагу. На листах написали десять плохо срифмованных од и де­сять законов об охране и спасении последней берёзы. Оды и законы снова сгорели и выделили остужённый клочок солнца. Снова просыпал­ся пепел - чёрный снег, и снова выросла обнажённая берёза...
День походил на ночь, а сон на явь. Оставалось уповать только на новые лекарства, способные отчистить от кровавых извилин ржав­чину вечных мыслей. Если создают такие спасительные химические формулы, стало быть, не весь мир ещё тронулся, и в нём остались кон­кретные цели, вроде насыщения желудка и написания игрушечных законов. Если им посвятить жизнь, она промелькнёт не в тя­гость незаметно, и человек до последней минуты не почувствует себя обманутым.
27
Интермедия в верхах
- Бст ендиюь, то есть я хотел сказать, вот видишь, - молвил Кот учёный Демону-отцу Светланина, - попыт­ка влезть в сферу нашей политики не приносит людям счастья. Я всецело согласен с теми, кто считает демонизм явлением вредным. Вы ставите вопросы, на которые сами не можете дать ответ. Это создаёт комплекс неполноценности, который вы стара­етесь представить своим превосходством. Возьмите лучше пример с меня. Я всегда ставлю перед людьми конкретные задачи, которые долгое время производят впечатление вполне разумных. Когда их решение заходит в тупик, я плавно меняю одну задачу на другую, и всё продолжаетcя в том же духе снова. Ты же прекрасно знаешь, что в основе нашего устройства лежит Perpetum mobile. Он тем и хорош, что всё движется, даже то, что не движется.
Демон погладил чёрную наэлектризованную спину Кота и похвалил: «В комических ролях ты бесподобен...»
Кот фыркнул и блеснул зелёными молниями: - «Ты забыл, как наша Госпожа в наказание обратила тебя в свинью, и ты хрюкал в зловонной луже у хлева!»
«После такого паденья тем более приятно снова одеть хрустальные крылья и взлететь в свежую звенящую пустоту над миром».
«Твой сын похож на тебя, гордость его безмерна. Мне нравятся люди скромные, которые не лезут в нашу политику сдерживания челове­чества. И если бы вы не расплодили на Земле своих ублюдков, то мне бы сейчас не надо было ломать голову над теориями естествен­ных и правдоподобных заблуждений».
 «Ты получаешь от Хозяйки млечное молоко за вредность», - заметил Демон.
 «Кто-кто, а я его заслужил. Взять хотя бы физиков. Они меня вконец запутали со строением атома. Концы с концами не сходятся. Пришлосъ пустить в оборот последний козырь, этот чёртов кварк, спасибо Джойсу…»
Разговор внезапно прекратился. С тёмно-синей щеки мирового шара одновременно скатились две звёздные слезы. Светланин увидел их сквозь решётку и подумал, что это какой-то тайный знак для него.
 И с этой ночи начал быстро выздоравливать.
28
- Я заблуждался, -
сказал он врачу. - Я вовсе не сын Демона. Человек не может жить во­обще, он может жить только конкретно. Я философ и должен был при­слушаться к мнению моего руководителя. Человек не может быть прав в одиночку. Правда - это мнение большинства в конкретных исторических условиях, - Светланин поглядел в окно и убедился, что берёза - совершенно обыкновенная берёза, и ничего загадочного в ней нет. Это успокоило его ещё больше, и он продолжил: - Я заблуждался в том, что считал себя человеком необыкновенным. Если бы я был, действительно, челове­ком необыкновенным, то я бы не видел в берёзе просто берёзу, но, на­оборот, - ещё одну загадку Вселенной. Но если я спокойно во­спринимаю эту часть мира и не вижу в ней противоречия между чувст­венным восприятием и его осмыслением, значит, и весь остальной мир должен также быть непротиворечивым.
Эти рассуждения повергли психиатра в уныние, и он добавил Светланину дозу антидепрессивных лекарств. Сам же Всеслав на­строился оптимистично, потому что ему, наконец, удалось разорвать связь своей прямой причастности к мировым процессам. Сняв с себя ответ­ственность за дальнейшее развитие человечества, он мог отныне вес­ти простую приватную жизнь. Теперь ему оставалось только подобрать подходящие ближние цели, как то: защита диссертации, длительное пе­ремирие с Бурмистровым, воспитание дочери, материальное благо­устройство… и, как говорится, «с новыми силами приступить к исполнению».
- Я отказываюсь! - шептал он темной ночи, - Я от всего отказываюсь, потому что я - обычный, обычный, обычный, самый обычный человек, и от меня не­льзя требовать того, что мне не по силам… - слёзы облегчения вылетали из его глаз, а душа стремительно сжималась, как проткнутый шар.
29
Конец звёздной болезни
Прошло несколько лет, и все успели забыть о болезни Светланина. За это время он успешно защитил диссертацию, и вскоре его на­значили доцентом. Он располнел и стал носить костюм свободного покроя. Его часто можно было увидеть вечерами, когда он прогуливался, держа за руку нарядно одетую дочку, с живыми бойкими глазами, всё более похожую на мать. По праздничным дням он пил с тестем пиво, а потом втроём с женой они играли в «501» или смотрели цветной телевизор. В ту пору Светланин начал готовить докторскую диссертацию по вопросам философского ос­мысления новой экономической реформы, и многие с завистью указывали на него как на счастливчика, у которого всё идёт в жизни, как по маслу.
 Светланин по-прежнему немногословен, но каждое его слово на лету ловят бережным сачком внимания. Он, хотя и не по своей инициативе, дружен ныне с Бокарёнком и т. н. поэтом Звонариком. Пименов в предмогильи пенсии уверен, что лучшей замены себе не пожелаешь.
Но когда вдруг в подвыпившей компании разгорается крамольная искра рассуждений о новой философии, а то и о самой Бесконечности, Всеслав Светланин лишь печально улы­бается и молчит. Звёздная болезнь оставила его. Навсегда?..
( 1973-2006-09 )