Прима в пачке

    История эта приключилась в одной воронежской или тамбовской, а может липецкой деревне в середине восьмидесятых. Мне рассказал её попутчик, крепкий розовощёкий мужичок под сорок, севший в вагон на небольшой станции в пятом часу вечера. Он шустро проскочил по проходу мимо, оставив смесь запахов бензина, табака, одеколона, и колбасы, потом, нагибаясь и разглядывая шильды с номерами мест, вернулся и, поздоровавшись, плюхнулся напротив меня на боковушку. Оставшуюся до отправления минуту мой новый сосед жестами через закрытое окно вёл переговоры со стоящей на перроне крупной загорелой женщиной, успевшей три раза показать ему кулак. Поезд тронулся и стал набирать скорость. Розовощёкий, вытер платком лоб и представился – Владимир. Затем он достал из сумки и поставил на столик две бутылки пива. Одну сразу открыл и выпил не отрываясь. Предложил мне. Я поблагодарил и отказался. Тогда Владимир откупорил вторую и, порядком отхлебнув из неё, пошёл курить в тамбур.
    Я возвращался из Адлера в Ленинград. Командировка прошла удачно, имели место неизбежные накладки и нестыковки, но все вопросы по монтажу оборудования были в итоге решены. К тому же удалось соединить полезное с приятным – вечерами я загорал на тёплой сентябрьской гальке и купался в ласковом море.
    Вернулся Володя. Разговорились. Он оказался довольно интересным собеседником. С чувством юмора рассказывал о жизни деревни, о своей работе механизатором. Речь его изобиловала поговорками. Ощущался некий милый диалект – он проглатывал гласные и произносил на понижение окончания.
– Эт, я гляжу, у Вас костюм красив. Не гэдээровский часом?
– Да, немецкий.
– Прост у нас в мастерских у одного парня, хорош спеца по движкам, такой же, – он внимательно посмотрел на мой пиджак, – можно? – потеребил лацкан. – Ну да, точно такой же, один в один, и цвет и крой и ткань.
    В Москве Володе нужен был какой-то генератор. На Курском вокзале он сказал попутчикам: «Счастливо всем добраться!» и вышел. Я пожелал ему удачи, трансформировал столик в лежанку, постелился и лёг спать.

    Вдоль правого берега небольшой реки, неспешно текущей с запада на восток, и по обе стороны дороги, соединяющей с районным центром Кирсановым большое село Ольховку, тремя рядами подворьев разросся до размера деревни старый хутор Степановский. Река не имела названия, её так просто и звали – Речка. В пределах деревни она разливалась двумя широкими рыбными плёсами, в которых стайками плавали жирные белые домашние гуси. А дорога, огибая поросший сосняком холм, с небольшим уклоном поворачивала дугою вправо и последние метров триста до моста шла вдоль реки. У поворота на мост из четырёх плит перекрытия со сквозными продольными отверстиями и трёх стандартных железобетонных стеновых панелей, из которых в городах сооружали хрущёвки, была собрана неказистая автобусная остановка. От этой остановки до Ольховки – центральной усадьбы колхоза имени Двадцать Второго Партсъезда – ровно пять километров. Но это до околицы. А если нужно в управу, в сберкассу, в магазины или на рынок – то все семь будет. Пешком далековато.
    В самой Семёновке рынка не было. Люди просто выносили излишки в вёдрах и ставили вдоль дороги. Был свой магазин, клуб, фельдшерский пункт и контора. Была даже своя школа-восьмилетка, но потом её закрыли, стали в Ольховку детей возить. Почти все женщины работали доярками на ферме, а мужики механизаторами.
Когда не в поле, то в четырёх боксах крытого гаража ремонтировали грузовики и трактора. Остальная техника стояла под открытым небом на большом, огороженном только со стороны дороги и зачем-то от реки, механическом дворе.
    Кто-то из великих философов – то ли Конфуций, то ли Карл Маркс, сказал, что сознание определяется бытием. Что окружает, о том, дескать, и пою.
    В Степановке выбор тем для общения был невелик. Погода, устройство автомобиля, рыбалка и выпивка – интересовали мужскую половину, а удои, наряды, детские хвори, кулинария и та же погода – женскую.
    О балете в Степановке говорить было не с кем. Фуэте, па-де-де, пуанты – слова неведомые. Но два слова из балетного лексикона знали все: «Прима» и «пачка». Прима – самые ходовые сигареты, их курили все, даже председатель колхоза. Отсутствие фильтра компенсировалось невысокой ценой.
    На пачку Примы спорили, её ставили на кон при игре в козла или использовали как записную книжку. Например, если требовалось записать какие-либо размеры, госномер автомобиля или название сгоревшей радиолампы для телевизора.
– Зоя, ситро у тебя есть?
– Дюшес.
– На ко рубь, я Славку пришлю. Дашь ему две бутылки ситра, две пачки Примы и на остальные ирисок.
– А самому деньги не доверяешь?
– Наказан он у меня.
    Пьянство в Степановке почитали как православие при царском режиме. Без выпивки не обходился ни один праздник – светский, семейный или церковный. Но и без праздников поводов хватало. Рабочий день закончился – чем не повод.
– Филиппыч, ты чё так рано с рыбалки-то? Всю рыбу, что ли выловил?
– Тебе оставил, не горюй. Мне на сковородку хватит, ещё и Барсику достанется, – дед поднимает на уровень головы кукан с четырьмя карасями в ладонь и мелочью.
– О-о-о, хороший улов! Заходи ко мне, у меня сковорода больше твоего картуза.
– Спасибо, моя тоже не меньше.
– А я вчера ранетовку выгнал, отдегустируем?
    Дед резко останавливается, чешет затылок, прислоняет удочку к плетню, снимает фуражку, достаёт из кармана мятый-перемятый носовой платок, вытирает им лысину, смотрит вдоль проулка вперёд, потом назад и говорит:
– Бери её лучше с собой и айда ко мне!
– А не огребём мы у тебя этой сковородой? Твоя-то задиристая! А моя в Ольховке до пяти будет.
– Есть такая вероятность – говорит Филиппыч и отворяет калитку гостеприимного соседа.

    Сашка Клюев не был сухим, но и в запои не уходил. Деньги от него жена не прятала. Семью он не обделял, а вот на себя тратить не любил, даже штанов лишнюю пару не покупал – «А на кой они мне, эти ещё не износил!»  Звёзд с неба не хватал, жил по правилу: будет день – будет пища. Кроме рыбалки никаких особых пристрастий не имел, в школе учился кое-как, женился только потому, что надо. Сверстники всех девчат разобрали, осталась Людка. Ну и пусть будет Людка, баба как баба. Подумаешь – не красавица, зато здоровья – хоть в плуг запрягай! Людке Сашка достался по тому же принципу. Женились скромно. Артистов из областной филармонии, как на свадьбе у председательской дочки, не было. Самогон свой, картошка, соленья, куры тоже свои. Пригласили только баяниста. А гости в деревне всегда одинаковые – вся деревня. Из области приехал сводный Людкин брат с женой и тётя Настя – сестра мамкина.
    Началась семейная жизнь. Двух девчонок родили в первые два года. С пелёнками тёща, спасибо ей, очень помогла. Огород, птица, корова – всё как у всех, даже мотоцикл с коляской «Иж-Планета» купили, правда он с тех пор так и стоит под брезентом в сарае – прав-то нет, а на рыбалку и пешком можно, речка – вот она – за огородом. И если не клюёт, то везде не клюёт.
    Хозяйством занималась жена. Нет, он тоже не отлынивал, надо сажать – сажал, надо копать – копал, но делал всё спустя рукава, без огонька.
    После школы учиться ни на кого не пошёл – А на кой оно надо! Восемь классов одолел и к отцу в бригаду. Старший Клюев был толковым механизатором, перед войной окончил курсы трактористов. Партия ему поручила машинно-тракторной станцией управлять – на селе этот пост соответствовал городскому завгару, а это шишка! Уважали его. Сашку он держал при себе, учил всему, что сам знал по дизелям, прицепное оборудование перебирали на пару. И пока батя был жив, Сашка, можно сказать, жировал – трактористы всегда хорошо жили. Но, когда похоронили отца, главным механиком поставили Витьку, старшего из братьев Сёминых. И тут выяснилось, что без бумажки – ты никто. Чтобы трактором управлять, оказалось, тоже нужны права. А на права сдать можно только с корочкой об обучении в автошколе. Пришлось Сашке временно стать слесарем, а в посевную и в уборочную его стали ставить прицепщиком в пару к трактористу.
    В прошлом году весь сезон Сашка прокатался вторым номером у среднего Сёмина – Володьки. В отличие от Витьки, закончившего техникум, Володька учиться, как и Сашка, не любил, но автошколу отмучал и права получил. У Сёминых три брата. С младшим, Вадюхой, Сашка учился в одном классе. После выпускного Вадюха уехал в областной центр, выучился до армии на слесаря по автоматике. Сейчас, говорят, он уже начальник цеха на заводе холодильников.
– Покурим? – предлагал обычно Сашка на разворотах. Но свою пачку доставал редко, брал у Володьки. Володька не жадный, как-то раз правда спросил, чего мол свои не куришь, с деньгами плохо? Сашка отмолчался, а через час снова стрелял Володькину Приму. Чёрт его знает, или это воспитание, непонятно чьё, или азарт такой, но вся деревня знала, что если подходит Сашка с каким-то вопросом, то на второй минуте разговора обязательно попросит закурить. Некоторые, заметив его, сразу доставали сигаретку и протягивали ему. Свои он тоже курил, но экономно, пачки на два-три дня хватало. Бывало, и у него стреляли, но сигареты часто оказывались в раздевалке, или дома забывал, или в дождь намокли.
– Клюев, ты куда направился? – остановил однажды его в воротах мастерской Лёха Зотов, председательский водитель.
– На обед.
– Домой или к любовнице?
– К любовнице, ага, к Ленке твоей, – встречно схохмил Сашка.
– Ну, если к моей намылился, то тебе в ту калитку ближе будет, она на огороде. Тока с ней разве что в «дурака» сейчас сыграть, она на выходных тучи по хате гоняла и все мои грехи перебрала по списку, сегодня у неё праздники. И потом, Саня, ты меня извини, конечно, но где ты, и где моя Ленка. Ты до неё допрыгни сначала! – и Зотов залился противным дробным, как сорочье щебетание, смехом. – Ладно, не злись! Иди, садись в буханку, я сейчас отолью и в управу поеду, подброшу тебя, чего ноги-то бить?
    Сашка вышел из ворот и свернул влево, где в тени корявого клёна стоял Лёхин УАЗик.
– Сашок, слышь? – Лёха подмигнул мужикам в курилке.
– Ну? – обернулся Сашка.
– Попутно к Зойке заедем, курева купишь.
    Сашка, который был уже в трёх шагах от машины, сплюнул, развернулся на сто восемьдесят и направился в сторону дома. Мужики покатились со смеху.

    В посевную и в уборочную работали без выходных – земля требует соблюдения сроков, а небо норовит эти сроки сорвать дождями.
    Было это в пятницу. Погода с утра была хорошая. Клюев с Сёминым работали легко. Посевная заканчивалась. Задача стояла простая – досеять вчерашнее поле. Если поднажать, то в субботу можно будет уже расслабиться.
    Сашка пребывал в хорошем настроении, много болтал, против обыкновения. Вечером планировалось съездить в кино на центральную усадьбу – шурин предложил посмотреть французскую комедию с Пьером Ришаром.
– Вовчик, представляешь, моя вчера говорит – иди к Зойке в магазин, примерь костюм, я отложила. Брюки, если что, подошью, а вот пиджак мерить надо.
– Взял?
– Думаю пока. А на кой он мне сдался? Я же не в школе учителем работаю. И не женихаться мне. Дай закурить.
– А на свадьбу позовут – в свитере пойдёшь? – Володька протянул пачку Примы и обратил внимание, что Сашка снова взял не одну, а две сигареты. Одну повесил на ухо, а вторую оставил в руке.
– А у меня есть! Свадебный. Сам в нём женился, теперь других женю. Висит в шкафу, не снашивается, на сто лет хватит – Сашка подсел ближе, чтобы прикурить от Володькиной сигаретки.
– Его моль сожрёт, если не носишь постоянно. – Володька достал коробок, чиркнул спичкой.
– Это если не проветривать. – Сашка прикурил и постучал указательным пальцем по коленке – Надо на солнце выносить, а зимой – на мороз. Траву в шкафу держать, полынь, лаванду, каштаны! Людмила следит. Мыло дегтярное в карманы суёт. Я, когда председатель свою младшую женил, с мылом на свадьбу пришёл!
– Молодым подарил?
– Не, зачем, выложить забыл! Я, главное, Ленку пригласил на медленный танец...
– Брызганову?
– Ага, Зотову. Танцуем, я ей брительки-то поглаживаю, а она мыло нащупала и спрашивает: что это за камни у тебя в карманах? Я ей – а угадай? Она говорит – халва? Ага, говорю, угадала!
– Смешно.
– Ага. Она, главное, поверила!
Встали, отряхнули штаны ниже спины.
– Некогда рассиживаться. Раньше отсеемся – раньше дома будем.
    Сашка направился к сеялкам, а Володька, уже с подножки «Кировца» опять вернулся к теме костюма:
– А раздашься если?
– Пуговицы не буду застёгивать на пиджаке, щас это модно.
– И ширинку тоже застёгивать не будешь?

    Обедать собрались в начале второго. Сашка в лесополосе устроился, ему Людмила тормозок собрала. А Володька решил домой съездить, заодно солярки подлить – осталось меньше четверти бака, не хватало ещё встать посреди поля.
    Переехав мост, Володька заметил на остановке Сашкину Людку, притормозил возле нее:
– Далеко собралась?
– В Ольховку. Вам там долго ещё?
– Если всё нормально, до шести управимся.
– Хорошо бы.
– Люд, а я, кажется, Сашку уломал костюм купить.
– Да, неужели?
– Точно говорю! Давай деньги.
– Зачем такая спешка? Пять лет собирался и день подождёт!
– Чтоб не передумал! Вы же в кино сегодня идёте?
– Это от вас зависит. Если успеете, начало в девять, ехать ещё.
– Успеем! Будет твой муж в обновке – мы к Зойке заедем на обратном пути.
    Людка задумалась. Сашка вчера вроде уже почти согласился на покупку, но утром снова отказался. У других бабы клянчат на обновки, а тут мужика одевать из-под палки приходится.
– Слушай, мне ждать особо некогда, заправляться надо и жрать хочется. Ты даёшь деньги или я поехал?
– Так они дома!
– Давай так: я сейчас завезу тебя домой, съезжу перекушу, а на обратном пути до Ольховского поворота подброшу, мне ж всё равно в мастерские на заправку надо.
    Так и сделали. Людка отдала деньги легко, знала, что Володька мужик положительный, не алкаш. В юности она была даже влюблена в него, но об этом никто кроме мамки не знал.
– Вот, здесь ровно сорок восемь рублей. Пересчитай.
– Обижаешь! Залезай, поехали!
– Не, я передумала, – не стала Людка объяснять, что без денег ей в Ольховкинских магазинах делать нечего.
– Ну, смотри, а то давай, сейчас Кирсановский должен идти.
– Спасибо.
– Как знаешь!
    Володька дал по газам. Дождевой клапан на выхлопной трубе его «Кировца» встал вертикально, чёрное облако гари вырвалось из недр дизеля и медленно потянулось вдоль улицы. И трактор попылил в сторону околицы. Людмила проводила его взглядом и пошла в дом.
    Между тем Володька из села не выехал, свернул налево и остановился у Зойкиного дома.
    На заре советской власти в просторный дом на два крыльца, оставшийся после раскулачивания, стали свозить экспроприированное у местных деревенских буржуев добро для дальнейшего распределения его среди бедноты. Когда всё раздали, открыли в нём магазин. Вторую половину дома, в которой прежде жила семья старшего кулацкого сына, превратили в избу-читальню. В начале тридцатых книги перевезли из избы в библиотеку, под которую была выделена одна комната в новом сельском клубе. В освободившуюся половину поселили многодетную вдову зарезанного кулаками активиста – Зойкину бабушку. Она стала первой продавщицей магазина, основательницей династии степановских продавцов.
    Зойка, откинув целофан, поливала из лейки рассаду на своём огороде. Володька подошёл к забору и загляделся на неё
– Здорово, красавица!
– Здравствуй! Ты чего-то хочешь, Вовчик?
– Ну, чего я от тебя хочу, на всю улицу трезвонить не стану.
– Да, ладно! В магазин что ли подойти?
– Если не затруднит, Зоенька.
    Зойка улыбнулась, поставила лейку, вытерла руки о синий казенный халат, вошла в дом через заднюю дверь и изнутри открыла Володьке магазин:
– Водки нет, сразу говорю.
– Какая водка, Зоя, мы же на работе!
– Минералки? Халва вот свежая есть.
– Сигарет хочу.
– Каких? Космос, Опал, Стюардесса...
– А Прима есть?
– Прима есть.
– Двести.
– Как двести? – не вкурила Зойка. – Это же курево, а не водка - по рубчик не наливается!
– Двести Примы.
– Двести пачек? – Зоя захлопала глазами. – А дым из ушей не повалит?
– Не повалит, я же их курить не собираюсь.
– А что ты собираешься с ними делать? Бражку поставишь? Тогда и дрожжей возьми сразу.
– Понимаешь, Зоя, напала на мои огурцы тля.
– Что-то рано у тебя огурцы заколосились, май на дворе.
– Рассада.
– На рассаде тля? – недоверчиво посмотрела на Володьку Зоя. У неё самой рассада и сомнение на её лице смешивалось с опаской и интересом.
– Да.
– Так ты махорку возьми. Зачем Приму, дорого же?
– Махорка не берёт, я тем годом пробовал.
– Махорка не берёт, а Прима возьмёт! Чёт ты темнишь, парень!
Володька больше не мог сдерживать улыбку и сдался.
– Да, шучу я Зоенька. Конечно на курево пойдут.
– Вот! А то я и смотрю – какая тля на рассаде, когда такое было? Ну, и зачем тебе столько?
– Не себе беру. Брательник для шабашников своих заказал.
– Голову морочишь! Двести пачек у меня может не оказаться.
– Ладно, давай сто.
– И то смотреть надо, – Зоя вышла в кладовку и уже оттуда через пяток секунд, пошуршав коробками, добавила, – всё забираешь шабашникам, своих мужиков без курева оставляешь. К тебе посылать буду!
– Посылай.
    Зоя поставила коробку на прилавок и стала доставать пачки, укладывая их рядами по десять штук.
– А в чём ты их понесёшь?
– Придумаем сейчас. У тебя авоськи какие-нибудь есть.
– Сетки есть.
– Отлично!
    Сто пачек поместились в одну сетку. Красноспинные белобрюхие Примы вылезали углами в ячейки сетки, как подлещики из садка. Володька расплатился.
– Спасибо, Зоя!
– Ешь не обляпайся, истребитель тли! – Зойка направилась было закрывать за Володькой дверь, но он повернулся на пороге и спросил:
– А что у тебя за костюм для Сашки отложен?
– Ну, вся Семёновка уже знает!
– Мы же сеем на пару, он сам рассказал.
– А не рассказал, брать он его собирается или нет?
– Вроде собирается. Хороший хоть?
– Гэдээровский, не мнётся. Вон он висит.
– Вот этот чёрный?
– Тёмно-синий.
– Красивый.
– Да, неплохой.
    Сашка уже заждался. Даже уснул на телогрейке, не заметил, как подошёл Володька.
– Чё так долго?
– Успеем.
– Мне же в кино!
– Не дрейфь, говорю – успеем! Погода за нас.
– Это уже без перекуров надо будет.
– Да, без перекуров. А пока покурим.
– Угощай тогда, я свои скурил – рядом с Сашкой в траве, похожая на сыроежку лежала пустая пачка Примы.
    Володька похлопал по боковым карманам, проверил внутренние.
– Санёк, мои тоже кончились. Сбегай, не в службу, а в дружбу, в кабине из сетки пачку принеси.
    Сашка встал, отряхнул штаны и почесал к трактору.
– Ого, это кому ты столько курева припас? – удивился он, увидев полную сетку сигарет.
– Разгильдяю одному.
– А он что, инвалид что ли, сам не может купить?
– Да, вроде того.
    Володька взял у Сашки пачку, надорвал, как положено край, выстучал пару сигарет, одну сунул в рот, другую заложил за ухо и подал пачку Сашке. Сашка повторил манипуляции по тому же алгоритму и протянул Приму Володьке.
– Оставь себе.
– Чё, всю пачку?
– Ну, у тебя же кончились, – Володька, ухмыляясь смотрел, как довольный Сашка разглядывает пачку, будто это не сигареты, а новый юбилейный рубль. – Да! Я тут у Люды твоей денег взял, – Володька протянул свёрнутую трубочкой пачку купюр, – она велела зайти к Зойке, купить у неё костюм.
– Зачем? Поздно будет уже, если даже надумаю. И в кино быстрее надо.
– Ради такого дела и с постели подымем! Мерить дома будешь.
– Придумали!
– Я тебе рекомендую, костюм хороший, немецкий, я его видел.
– Делать вам нечего, – Сашка не глядя сунул деньги в карман штанов, – не буду я его брать!
– Ну, как знаешь. А я считаю – зря…

    Посевная закончилась. Сашка успел в кино. Ругаться перед культурным мероприятием не захотел, просто вечером отдал деньги жене. Людка покрутила пальцем у виска, вздохнула и сунула их на место – в верхний ящик комода.
    Лето пришло и ушло в заботах. Сменяли одна другую обычные для деревенской жизни работы – сенокос, уборочная, волочение, вспашка, боронование. Сашка всюду был с Володькой. Пару раз он пробовал стрелять по привычке сигареты у своего компаньона, но Володька всякий раз молча показывал пальцем на трактор, сам же демонстративно перестал курить Приму, перешёл на болгарские, покупал Шипку, Родопи, или Аэрофлот с Ту-134-тым на пачке. Сашка поначалу удивлялся, вопросы задавал. Но Володька отмахивался: дают – бери, а бьют – беги. Спустя неделю после посевной Сашка перестал стрелять у мужиков, иногда даже сам предлагал. Сетка под потолком в кабине Володькиного Ка-семьсота усыхала.
    Как-то по осени Сашка утром в мастерских подошёл к Володьке.
– Вовчик, меня Людка вчера спрашивает, не брал я деньги из тех, что на костюм отложены.
– И?
– Я говорю – нет. Так она думает, что мы с тобой тогда потеряли, помнишь, когда вы на пару с ней мне костюм ввинтить пытались. Ты ещё с обеда деньги привозил, помнишь?
– Помню.
– А сколько там было, не вспомнишь?
– Сорок восемь она мне давала.
– Вот, и она говорит. А кинулась – там только тридцать четыре. Может мы с тобой тогда их потеряли?
– Я точно не терял.
– Блин! Куда же они делись?
– Точно знаю – они не потерялись.
– Да? А где ж они?
– В кабине за сиденьем.
– Ты нашёл их?
– Повторю – я их не терял.
– Так это, значит, Прима? – стал догадываться Сашка.
– Да, – спокойно на выдохе сказал Володька, – ну, все уже не найдутся, червонец ты точно скурил, а остальное висит, никто, кроме тебя не покушается. Можешь забрать, если хочешь.
    Лицо Сашкино потухло, взгляд упёрся в замасленные колени штанов, а рука автоматически вытащила сигарету из пачки Стюардессы, которую протянул Володька.
    После нового года Александр Клюев пошёл на курсы водителей. Ездить на занятия приходилось в район. Односельчане замечали его на остановке в чёрной кожаной куртке, из-под которой выглядывали края тёмно-синего пиджака. Стрелки таких же тёмно-синих брюк были всегда наглажены. Весной он уже ездил на работу на своём мотоцикле.
    И самое интересное. С Примы Сашка перешёл на сигареты с фильтром. Аэрофлот или Родопи всегда были при нём и стрелкам он теперь не отказывал.
    А историю с сеткой Примы Володька сохранил в тайне. Однажды только в поезде рассказал под пиво городскому по виду попутчику. Возможно, степановцы узнали о ней только сейчас от автора этих строк.   

                25.09.2017.