Дишни во время Кавказской войны

Дишни во время Кавказской войны. Дуки Р. 2019 г.

...Прошло около трех недель с тех пор как Шелест жил у Даледа. В Хальдыхырой приехал горец которого Шелест уже раз как-то видел там. Была половина октября. День стоял ясный. ...Через полчаса он был продан этому гостю за 25 рублей, конечно большею частью с уплатой скотиной.

Перед заходом солнца путники прибыли в Дышны (Аул Дышны находится за хребтом ограничивающим с северо-запада ту площадь на которой в ущелье построено укрепление Евдокимовское. Хребет называется Дышны-Лама. От укрепления до аула Дышны часа четыре хода.).

Между тем на пороге сакли Цоука их ожидали две дочери его, жена и сын. Когда Цоук слез с коня, одна из дочерей приняла поводья и поспешила увести его... Семейство Цоука, состоявшее из жены его Дзады и дочерей Саты и Хаи.

Раз как-то вечером наехали к хозяину гости. Зима была в разгаре. По временам нагорный ветер насквозь пронизывал холодные и темные каменные сакли. В смежной комнате отец семейства сидел в темном углу у изголовья своей кровати, покрытой желтым войлочным ковром, и пересматривал свое оружие. Когда дело дошло до кинжала, перешедшего к нему в наследство от деда и богато обделанного в блестящее серебро под чернью, лицо Цоука просветлело. Он вынул клинок из ножен, осмотрел его внимательно и ловко повернул в воздухе. По лезвию мелькнул луч от ярко пылавшего в камине огня.

Цоук повесил на стене свое оружие, подошел к котлу, висевшему под потолком посередине сакли, деревянною чашкой черпнул из него воды и вылил ее себе на руки. Потом, сняв с себя башмаки, он стал на койку и, обратившись на восток, замурлыкал: ля-аллах-иль-алла...

После слова амень он встал и начал одеваться. Обмотав ноги онучами, надев ноговицы и две пары чевяк, он отошел в угол, переменил рубаху, оделся в короткий полушубок, сверх его набросил вишневого цвета черкеску и перетянул ее отделанным в серебро поясом, на котором висел знакомый нам кинжал. Расчесав свою черную бороду, Цоук уперся левою рукой в бок, правою взялся за рукоять кинжала и призадумался.

Цоук снял со стены шашку, винтовку, бурку; надел их, подошел к маленькому дитяти, лежавшему в противоположном углу на разостланных овчинах, и взял его на руки. Долго горец смотрел на своего сына. Маленький Магомет в изумлении поводил заспанными глазами. Наконец Цоук прижал его к груди, поцеловал, бережно передал на руки близ стоявшей матери и направился к двери. Все семейство, не исключая и матери с ребенком, последовало за ним. На дворе две дочери Цоука уже держали под уздцы его серого коня. Отец подошел к стремени и ловко прыгнул в седло. Сата и Хая, бывшие по сторонам его, молча поцеловали его в колени.

- Прощайте! - сказал Цоук, завернулся в бурку и по хрупкому снегу медленно направился за аул, где гарцевало уже несколько джигитов ожидавших сбора Дышнынской партии.

- Прощай, прощай! Да хранит тебя Бог и его пророк Магомет! Нет Бога, кроме Бога и Магомет пророк его! - послышалось из уст семьи Цоука.

Вскоре эта священная песнь раздалась за аулом, и Дышнынская партия, с распущенными значками, под предводительством своего пятисотенного, мюрида Аслана, направилась к сборному месту и резиденции наиба, в аул Итон-Кале. Опустело Чентынское общество. В аулах его остались только одни дряхлые старики, женщины и дети…

Так прошло около недели.

Уже раза два или три из Большой Чечни, где в то время происходило занятие нашими войсками Теплю-Гечю, приезжали в Дышны некоторые хозяева на двухчасовую побывку, чтобы только захватить для себя и для своих кунаков чуреков, баранины, кукурузной муки. Уже доставили сюда несколько раненых, навстречу которым каждый раз высыпали все оставшиеся в ауле. Наконец прошла уже другая и третья неделя. Наступил 1850 год. А «партия» все не возвращалась.

Пост «ураза» был уже на исходе. Пришла весть о возвращения партии. Все кто только мог стоять на ногах в назначенный день высыпали за аул. Почтенные старики в своих изорванных полушубках, с которыми они не расставались и летом, старухи в своих засаленных чадрах, девушки и молодые женщины в разноцветных рубахах, увешанные на груди и на шее стеклярусом, серебром, разными бусами; ребятишки и девочки с трещотками, балалайками, медными и жестяными блюдами и тазами, - все это сбежалось со всех сторон на дорогу по которой должны были проезжать их отцы, мужья, братья и сыновья. Лица встречающихся горели радостью.

- Едут! едут! - раздалось с башни, оборонявшей вход в аул.

Магическое действие этого слова разом подняло всю толпу. Крик, гам, визг, нестройные звуки рожков, бряканье меди и железа, песни, все это слилось в какой-то [242] хаос и дикою гармонией понеслось по ущелью. Толпа пустилась бежать навстречу всадников, толкаясь, опережая, нагоняя друг друга.

А там, из-за горы, на истощенных лошадках, в разнохарактерных чухах, бешметах, полушубках и оборванных серых солдатских плащах, мелкою рысью подвигалась Дышнынская сотня. Впереди развевался двухцветный значок, и об руку с ним, блестя серебряною оправой оружия, ехали Аслан и мулла, представители этой нестройной, дикой, беспорядочной толпы, напоминавшей собой челядь Чингисханову. В этой толпе как-то странно и смешно сплетались крайности: серебро с нищенством, нищенство с высокомерием и гордостью, сиявшими на лицах последних байгушей, гордость и высокомерие во взгляде с тощим желудком и обрюзглым телом; огневые движения всадников с медленностью и ленью измученных коней; словом, тут было все, не исключая и радости на лицах, которую вызывает у людей встреча с близкими после долгой разлуки.

Почти за версту от аула сотня была встречена жителями Дышны. Мулла затянул «ля-илляхи». Молитву подхватили все воины...

Волконский Н. Текст воспроизведен по изданию: Семь лет в плену у горцев (1849-1856). Очерки политического и домашнего быта Кавказских горцев. (Статья эта писана в 1868 и 1869 годах, частью на месте происшествия и среди действующих в ней лиц. Авт.) // Русский вестник, № 5. 1882. С сокращениями, Дуки Р. 02.02.2019.