Новая трактовка сказки Царевна-лягушка

        Похитил Кощей Василису Прекрасную и стал её обхаживать всячески с дальноидущей целью семью создать. А девка-то больно своенравна оказалась: то то ей не так, то это не эдак. Вот-вот вроде уже и пошла на контакт... ан, нет, сызнова взъерепенилась. Осерчал тут Кощеюшка: мужчины порой нетерпеливы в своих желаниях. Опять-таки, хоть и бессмертный, а всё ж не молодеет, но жениться охота не ослабевает. Взял и превратил строптивую красавицу в лягушку. Ежу понятно, почему именно в неё: посидит с месяцок в болоте — охолонится, спесь свою и поубавит. Опять же, кто на лягуху в здравом уме позарится? Не во Франции, чай...
            Но не рассчитал Кощеюшка. Промашечка вышла. Иван-дурак тут, младший царев сын, на брачную тропу вышел. Его такие «мелочи» как маскарадный костюм и запашок тины ни в жисть не останавливали. Забрал он симпатягу-лягушонку в коробчонку и во дворец поволок. Буду, говорит, жениться на ей. О как! Царь, шур-шур, а ладно, думает, кто ещё за его дурака пойдёт? И дал согласие на свадебку.
             А Василисе ой, как надоело в коже лягухиной прохлаждаться, опять же, на стать свою, девичью, в зеркало полюбоваться охота. Она и р-раз, шкурку пупырчатую скинула да ночью втихаря на цыпочках шасть из опочивальни. Иван же, не будь совсем дурак, и заприметил, куды супружница «маскировочный халат» во всё своё естество скинула, хвать этот маскарадный костюм болотный, да в печь его. Не утерпел (говорю же, зачастую мужской энтузиазм поперёд головы ихней). Ох, и осердилась жена: - Ах, ты, говорит, дурья твоя башка! Не мог подождать пару деньков (да, кабы знать?!). А теперь, говорит, ухожу от тебя к Кощею. Коли остуда, говорит, не выйдет — ищи меня в Тридесятом царстве. Швырь, и в форточку сиганула, белой лебёдушкой перекувыркнулась да поминай, как звали.
                А муженёк... Какая там остуда? Он только-только в запал вошёл от красоты её такой расчудесной да тут же от потери ейной в ступор и впал. Правда горевал недолго, собрался (сиречь, подпоясался) и в путь-дорогу двинул. Брёл-брёл болезный да и на набрёл на избушку курью. Эка, думает, заковырьица. Вроде с утра водицы болотной не пивал, грибков с батиной плантации не куривал... Откуда такая морока? А морока ему бабьЕдным таким голосом и вещает: - Зайди, молодец, в баньке попариться. Ну, наш дурак и приосанился. Оно и понятно, сроду его не хвалили, молодцем не звали-повеличивали. Размяк он от похвалы такой нечаянной и шасть в избу. Аккурат бабе Яге на ухват и угодил. Ведь ещё с каких пор давних ведомо, что вестись на лесть и посулы — без дармового сыра оставаться!
            Но Иван, хоть и дурень известный, а инстинкт самосохранения имел вовсе недурственный. От он и давай Яге её же монетой полновесно отмеривать. Как это, говорит, Вы девушка, такая хрупкая беззащитная да одна в лесу живёте? А Яга туды же: глазища от удивления на дурака вытаращила и стоит, лапшу на ушах развесивши, аки яхонты какие. Аж про печь и ужин свой, зубы ей заговаривающий, забыла напрочь. Заварила она тогда чайку своего фирменного ЯГОвского да и потчует нового дружочка. А сама вопрошает, что да как. Каким его ветром нелёгким занесло в её вотчину. Рассказал ей дурак наш про свою кручинушку. А она, как услыхала о Кощее, сразу в лице (гм.. ну, или что у ней тама заместо) переменилася. Возьми да окажись так, что супостат этошний и ей бельмом в глазу единственном оказался. Вот, суть да дело, сговорились Яга с дураком против вражины общего, сиречь Кощеюшки. И дала она Ивану... нет-нет, просто клубочек дала затейливый, ею самою заговорённый. Иди, говорит, за ним, куды покатится. Приведёт он тя в царство, как есть Тридевят-сятное. От оно как.
           Ну, Иван с утреца и дунул по холодку за клубочком. Шёл-шёл, повстречал щуку да утку, ещё и медведя. Всё, как Яга, надысь, велела и делывал: рогатиной не тыкал, крючья под жабры не загонял — супротив, помогал дюже. Так дошёл и до логова Кощеева. И стоит окраю логова вражины лютого, у самого синего моря дуб семидужий: конному не свалить, пешему не обскакать. Ну, или наоборот, что ли...

            Почесал Ваня репу да и смекнул: без медведя не сдюжить. Тут как тут Топтыгин: свалил дуб, мол, долг платежом красен. А с дуба сундук — хрясь, и вдребезги. Вылетел оттудова селезень и, давай Бог ноги. Смотрит, а тут его утка давешняя! Догнала летуна и растерзала, видать сама - давно на него «зуб держала». Упало тут у селезня (у селезня? гм...ну да ладно) яйцо и уплескалось в сине море. Пригорюнился младший царев сын (уже и дураком его называть в свете последних событий как-то совестно). Гля, а из воды щука евойная выглянывает, а во рту (ну, или что у неё тама заместо) яйцо. На, мол, бей всмятку. Ивана просить дважды не надобно: он яйцом оземь стук и вынул оттодова иглу вострую.
           Сломал иглу, и не стало Кощея, думаете? Ан, нет! Это в старых сказках так може и было, а тепереча и не так вовсе... Пошёл Иван с иглой к Кощею договариваться. Я, говорит, тебе иглу, а ты мне Василису и бабу Ягу в придачу. Ну, т. е. мне — Василису, а тебе иглу с бабой Ягодкой. А что, думаете, Яга Ивану так просто пособляла, за глаза его да разговоры затейливые? Нет, она давно свой глаз единый на Кощеюшку поклала. Кощей туда-сюда, а деваться некуда. Как ни крути — жизнь, она дороже...
            Ну, и согласился на ультиматум Ванин. И отправился Иван с женой (уже в естественном её обличии) на харчи царские, возделывать батины плантации. А Яга с Кощеем без всяких там затей и прочей колдовской атрибутики тихо скрепили союз свой брачный. И долго потом ещё жили, мирно перетекая из веку в век, из сказки в сказку. И, бают люди, неплохо жили!