14. О мистике и пеликане

Человек – в основе своей создание религиозное и другим в принципе быть не может.
За миллионы лет эволюции, представление о мире каждого живого существа складывались как в первую очередь – составляющая необходимого ему пакета функций, в котором такие понятия, как «опыт» или «знания» всегда были, конечно, важным, но лишь вспомогательным элементом.
Поставьте во главу угла «знание», и эволюция окажется бессильна.
Но вера многих убеждённых индивидов в науку, помазанников божьих, истинных Ариев, социальную справедливость, демократию и прочую религиозную чушь говорит, что с эволюцией у нас пока всё в порядке. А глядя, как здоровенные лбы с пеной у рта и оглушительным грохотом рогов бодаются на весь мир за незыблемость своих убеждений, даже как-то неловко, усмехаться над невинным суеверием старушки, тихо обходящей стороной чёрного котика.
Да и что вообще считать «суеверием»?
Суеверием назвал когда-то Папа Римский метод лечения подагры венгерскими крестьянами красной шерстью и отваром из ивовых прутьев, надо сказать, вполне логичный с точки зрения современной фармацевтики, предложив их правителю для борьбы с этим недугом соответствующую тогдашней науке молитву.
Суеверием называют нынешние дипломированные специалисты, желание выправить линию судьбы или очистить карму, порекомендовав для решения подобных проблем сеансы психолога или психотерапевта, после посещения храма, разумеется.
Решать свои кармические проблемы традиционным методом общения с предками в мыслях Паны не было, но и исправление кармы битьем морды Мишеля Бакинского не входило в основные планы.
Как каждый столкнувшийся с чем-то непонятным или необъяснимым, Пана желал лишь одного – понять, что происходит. Какая связь между навязанной ему Мишелем для постижения некой «истины» «чашей Адонирама», обрушившейся чередой аварий и видениями, постигшими его при контузии у токарного?
Задать все эти вопросы он мог только Мишелю Бакинскому.
И наконец его поиски увенчались успехом, когда в толпе на Невском мелькнул знакомый бродячий образ Иисуса.
– Мишель! – заорал Пана на весь проспект, – иди сюда и доставай свою хрустальную кружку! Я её тебе о башку разобью!
– Чего орёшь?! – зашипел, приближаясь, Мишель. –О таких вещах вообще орать не надо, я тебе как человеку…
– «Человеку»?! Да меня чуть в клочки не порвало! Это вообще большая удача, что я сейчас здесь стою! Давай рассказывай, какую такую «Истину» со своей кружкой по бомжатням собираешь?!
– А что случилось?! – живо заинтересовался Мишель.
Пана смутился, не хотелось посвящать кого-то в свои кошмары, тем более расписывать собственные видения.
– Много чего, – пробурчал он недовольно, –после твоей «чаши Адонирама» у меня на производстве сплошные аварии! Расскажи, кого моей кровью кормили?! Какая истина должна якобы открыться?!
– Ты что, суеверный, что ли? – ухмыльнулась наглая волосатая морда.
– Послушай, Мишель… –стараясь быть спокойным и доходчивым, пояснил Пана, – у меня после твоего «обряда» чешутся кулаки тебе морду набить, а я с тобой как лох разговариваю!
– Ты же не думаешь, что это из-за чаши?
– А ты? – огрызнулся Пана.
– Да всё от головы идёт… – бубнил, оправдываясь, Мишель Бакинский.
– Не переживай, я в Кащенко и на тебя койку займу! – пообещал собеседник.
– А я будто там не лежал?! Про Истину ему расскажи! Сам молчит как партизан, – заворчал тот, – будто кто-то знает, есть ли она вообще, эта Истина?!
– Да что за «Истина»?! Что это за хрень и на кой она сдалась?! – вновь закипел Пана. – Она у тебя что, одна на все случаи жизни?!
– Почему «у меня»? – пожал плечами Мишель. – И более умные люди считали, что в основе всего лежит единый порядок, заложенный Создателем, и всё существует по единому закону! Потому не бывает случайностей и во всём есть закономерность. Некоторые даже считали ее доступной пониманию, не всех конечно. Для мистика «Истина» – это алгоритм мироздания…
– И что?! Из этих «мистиков» хоть кто-то что-то внятное нашёл? Есть реальные доказательства этой самой «закономерности»? – пытался уяснить Пана.
– Был один христианский фанатик, делом жизни считал определение точной даты конца света, причем точкой отсчёта брал возрождения Израиля. Исаак Ньютон его фамилия. За двести лет в Европе так и не додумались, что с его архивом делать? Вроде серьёзный учёный, а такой фигнёй занимался. Вот и хранятся теперь его рукописи в национальной библиотеке государства Израиль. Как-никак, тот его ещё в восемнадцатом веке предсказал!
А ты – «где доказательства Истины?» Думай, о чём спрашиваешь!
– Грузишь мозг, – расстроился Пана, –с тобой точно только в Кащенко.
– Не грузись! Будет мозг здоровый как у гориллы! – издевался Мишель, но взгляд его оставался серьёзным.
– Какая связь? Где я и где Израиль?! Я хочу понять, что здесь и сейчас происходит!
– Так внятно разъясни, что происходит?!
– Я и сам бы хотел, чтобы мне разъяснили.
– Так не считай себя самым умным! Всегда найдётся тот, кто с чем-то подобным дело имел. Следуй очевидному, – пожал плечами Мишель Бакинский, – не знаешь сам – ищи, кто знает!
«Ищи, кто знает, – ворчал себе под нос Пана, – да те уж лет сто как в могиле. Ты мебель в магазинах видел? Кого искать?»
Впрочем, в логике Мишелю не откажешь, ведь мастеров потому и называют мастерами, что их жизненный путь не проходит бесследно. И всегда есть те, у кого общение с мёртвыми входит в круг профессиональных функций.
Поиски вели Пану к штаб-квартире реставраторов. Просто придти, поговорить, не получилось, пришлось буквально напрашиваться на аудиенцию.
Подходя к их логову, он решил, что этот двухэтажный домик дали тем в издёвку, чтоб было кому латать, если совсем развалится. Однако, самозахлопывающаяся стальная дверь с домофоном за полуразрушенным крыльцом, больше напомнила банковский офис, и говорила о нежелательности для хозяев излишнего беспокойства.
По узким коридорчикам и заваленным всяким хламом комнаткам Пану провели в маленькую, светлую кухоньку, где довольно уютный обеденный стол опоясывал самодельный угловой диванчик, на котором давали приём хозяева. Хозяев было трое, один помоложе и двое за сорок, со схожими укладистыми бородками.
– Юра, Вася, Саша, – в экспресс-режиме представил себя и всех встретивший Пану Юра. Пане были приятны эти люди, но чувствовал он себя среди них скованно.
– Мы тут перед вами все, все кто остался, какое дело привело вас к нам? Саш, поставь чайник! – закончил Юра не лишённое официоза приветствие.
– Знаете, Юрий… – Пана замолк, он не привык таких зрелых, да ещё и бородатых людей называть по имени.
– Нет, это всё там! – с иронией понимая смущение гостя, улыбнулся Юра, махнув рукой за окно, – это там, «Юрии Геннадьевичи», «Василии Петровичи», а здесь так не принято, иногда к этому приходится привыкать.
– Мне вас рекомендовали как лучших специалистов, –  снова попытался начать разговор Пана.
– И в какой же области? – вновь иронично улыбнулся хозяин.
– У меня проблема со склейкой. Я надеялся получить совет: как составить, клеить, обработать?
– Даже не знаю, чем мы сможем помочь, а что вы делаете?
– Стол, карточный стол. – Пана выложил тетрадку с чертежами. Юра и Вася занялись тетрадкой, а Саша продолжил занимать гостя беседой:
– Видите ли, у нас своя специфика работы, мы используем свои обратимые клея, применяемые в реставрации, они требуют несколько иной подготовки и технологии.
– А что вы используете? Можно посмотреть? – настаивал Пана.
– Конечно! – Через минуту Саша демонстрировал маленькие прозрачные пакетики с чешуйками и гранулами. – Это мы выписываем из Германии, дорого конечно, но Вася и сам туда регулярно ездит. Здесь, к сожалению, много чего нет. Чайник закипел! Будете чай?
Вид пакетиков расстроил Пану.
– Мне таких мешок надо, – пробурчал он.
– Дело в том, что мы вообще не используем синтетику. – Юра с Васей отложили тетрадь, и внимательно рассматривали гостя.
– А как планируете основание делать?
– Есть большой токарный станок по металлу. – На эти слова Вася скривил мину.
– Нет! Он переделан, там стол по дереву есть, – отстаивал Пана свой проект.
– Да, я понимаю, но это не совсем то. Вы, я вижу, уже пытались? Ну и как?
– Чуть не убило! – честно признался Пана. – Будто у эмульсии разом все швы поехали, но я сам всё «на скол» тестировал, швы были нормальные!
С улыбками реставраторы закивали, выражая понимание.
– И настоятельно прошу вас больше не пробовать! – шутливо взмолился Юра. – Сейчас Вася предварительно подсчитает стоимость работ, поговорите с заказчиком, мы готовы оказать вам посильное содействие.
Вася, сверяясь с тетрадкой Паны, уже рисовал на клочке бумаги стройную колонку цифр.
– Я не очень понимаю в долларах, – осёкся Пана, который доллары в глаза не видел.
– Мы не работаем за рубли, – так же мягко и доброжелательно отозвался Юра, – если у заказчика рубли, пусть их сам идет и меняет. По сегодняшнему курсу ваш стол стоит... – Юра взял у Васи листок и калькулятор, – Ваш стол без отделки стоит около ста восьмидесяти тысяч рублей. Это недорого, – заключил он.
Названная сумма как-то не вязалась с видом этих мужчин, в свитерах и пыльных передниках, с маленькой кухонькой, протёртой клеёнкой на столе и ободранными стенами.
– Если надумаете – милости просим, – всё так же приветливо улыбался Юра, явно давая понять, что аудиенция заканчивается. – Может, вас интересует что-то ещё?
Пана прихлёбывал свой чай, с тоской уставившись в стену. Ему нечего было сказать на веские доводы реставраторов.
– Это что? – наконец спросил он, указав на прибитый над столом барельеф из почерневшего от времени металла с силуэтом сидящей под циркулем птицы.
– Пеликан. Считалось, что пеликан может вскармливать птенцов собственной кровью. Довольно известный символ, – пояснил Юра.
– «Путь искателей вскормленных кровью»? – пробубнил Пана всплывшую из недр сознания фразу.
Реставраторы переглянулись.
– А что ещё про это скажешь? – резко перешёл на «ты» Юра.
– Сверху циркуль, – замямлил Пана, – раскрытый циркуль символизирует диапазон избранных, – вспомнил он уроки Мишеля Бакинского.
– Ты кто по образованию, парень?
– Столяр, – признался Пана, – столяр-мебельщик.
Воцарилась долгая неловкая пауза.
– Ты на этом не останавливайся! Нас тут трое осталось, самых необразованных, так и из нас у самого необразованного только два высших. Это мы так про себя шутим!
– А заказчик у тебя кто?
– Не знаю, мажор какой-то.
– И сколько платит? – Реставраторы явно не спешили заканчивать, уже, казалось, исчерпавшую себя беседу.
– Двадцать тысяч.
Услышав названную сумму, Саша в конце стола подпрыгнул от возмущения.
– Так вот кто расценки по Питеру сбивает! – крикнул он с гневом, то ли притворным, то ли нет.
Витя сделал мину, как будто ему наступили на больную мозоль.
– Ну нельзя же так! Ну нельзя! – Юра буквально молил о вразумлении. – Нельзя так с ними! Открой глаза, посмотри вокруг! Они и так уверены, что все даром на них должны работать!
Пана смутился, не понимая, в чем он виноват. Для него это были огромные деньги. Он один получал, наверное, как вся первая смена Гидрохима!
Встреча утратила церемониальность. Бурно совещающиеся реставраторы просто ушли, не очень вежливо оставив озадаченного гостя. Вернулся один Юра.
– Ты швы тестировал на сосне? – начал он с порога. – А на внешний обруч клеил березу? ПВА чье? Эмульсий сейчас в Питере четыре, еще продают финскую, мороженую, здесь производитель важен!
Пана с замиранием сердца слушал «оставившего понты» реставратора. Он недоумевал, с чего вдруг ребята забыли, что «не работают с синтетикой»?
В тот же день он летел в цех на крыльях, загруженный заветными банками. Советы реставраторов, как теперь казалось, касались очевидного.
И хоть окрылённому Пане довлеющее над ним предзнаменование рока уже не виделось столь мрачным и необъяснимым, у него были все основания воздать должное почерневшему от времени образу пеликана, возведя этот образ в разряд своих самых счастливых талисманов.
С новой энергией он взялся за работу. По батареям лежали пробники для оценки швов, за фуганком стопки делянок,
Пана прессовал новую балясину. Через три дня с хитрым лицом указал на неё Лёшеньке.
– Ну что? Твоя очередь?
И протянул тому кувалду, тестируй.
Лёшенька за время его депрессии развил кипучую деятельность. Он обстрогал и загрузил в станок обгрызенную склейку, и радовался, как ребёнок, прогнанному цилиндру. Пана сильно ему завидовал, тот действительно считал это успехом. И хоть зауженная балясина всё равно никуда не годилась, счастливый Лёшенька пыхтел, украшая её валиками да рюшечками. Он уже считал себя отцом-основателем, изготовившим первую балясину в истории этого цеха.
Пана не мог отказать себе в удовольствии поиграть на чувствах Лёшеньки, уже привыкшего к радостям мирной жизни.
– Если его самомнение после зауженной балясины так раздуло, что же будет после широкой?
Он был уверен, что Лёшенька согласится. Неужели тот уступит роль первопроходца?
И Пана не ошибся. Лёшенька деловито обстучал склейку кувалдой, и они приступили к установке её в станок. Через час поднявшаяся в цеху буря вновь трепала волосы Паны, а из-под резца Лёшеньки гейзером била стружка. Балясина вела себя мирно и покладисто, услужливо посвистывая, когда наступало время кормить ее солидолом. Для окончательной доводки ему пришлось под предлогом корректировки шаблона чуть не силой отгонять ликующего Лёшеньку, которому он не мог доверить такого деликатного дела.
К концу дня напряжённой работы перед ними медленно вращалась его красавица. Её форма напоминала нечто спелое и мягкое, казалось, отекая, она нависла над собственным поясом с мелькающими пазами для ножек. Пана долго любовался своей единственной в мире балясиной.
Он был уже не тем самонадеянным юнцом, который пару недель назад вошёл в этот цех.
Боги больше не издевались над кооператорами.
Макс с Севой их тоже не доставали, но дата была оговорена, и стол должен был стоять.
– Вот блин! Неделю на балясине потеряли! – сокрушался Пана, скорей из вредности, чем с досады. Балясину он считал своим лучшим произведением и половиной работы. Уже через три дня у неё были и ножки, и крестовина, и восьмигранная рама. Но нужно было ещё изготовить кучу приспособлений: цулаг, корреток, вайм.
– Вот не был бы ты двоечником – пошёл бы линейки под профиль ножки сделал! – ворчал Пана.
– Так скажи что надо, я и сделаю, – простодушно откликался Лёшенька.
– Ты линейку для царг уже «сделал»!
– Ну, ты же не сказал, что ограничительное кольцо из размеров надо вычитать! –возмущался Лёшенька. Пана, махнув рукой, плелся к ватману, считать разницу диаметров и вычерчивать нужную кривую.
– Дятел ты! Лёшенька! Это для той фрезы надо было вычитать, а для этой надо прибавлять!
Лёшенька на эти приступы вредности не реагировал. Он полагал, что каждый должен заниматься своим делом, дело Паны, рассчитывать линейки, разбираться с фрезами, а его – пилить и строгать, и он знал, что в этом качестве он ему очень нужен, как бы тот не ворчал.
Про себя Пана даже восхищался Лёшенькой. Тот на весь день мог заменить шлифовальный станок, ритмично ровняя мускулистым телом древесную поверхность.
«Я бы так не смог... – думал Пана, – мне бы надоело…»
Трудности, связанные с покрытием, Пана пытался решить методом промышленного шпионажа. На предприятии, где делали чёрную офисную мебель, он выяснил, что красят они обычной нитрокраской, но разводит её один мастер, приезжающий два раза в неделю, делая это при закрытых дверях. Пана узнал, что в состав тот добавляет мыло и алюминиевую пудру. Но этой информации было недостаточно, а времени на детальное изучение вопроса не осталось.
Пришлось на ходу изобретать своё покрытие, в основе которого были нитрокраска, бесцветный лак и крем для обуви «Сочи». Получилось вполне сносно.
В назначенный день стол был готов.
Даже непроницаемый Макс выглядел взволнованным, руководя выносом и погрузкой этого ценного экземпляра. Пана тоже с трудом сдерживал эмоции, постоянно кривясь, то заметив разводы на покрытии, то щели в наспех подогнанной и обтянутой сукном крышке. Их судьба решалась где-то на Лиговском проспекте, куда его не приглашали.
Видимо всё прошло хорошо, потому что на следующий день он увидел сияющего Макса, отметив про себя, что улыбка идёт не всем.
Пытаясь придать торжественность моменту, Макс разложил бумаги и толкнул речь. Пана чуть не поперхнулся, услышав, что он с Лёшенькой теперь провозглашаются мастером и главным специалистом этого цеха.
– У них для Лёшеньки другой должности не нашлось?!
Но что и Лёшеньке положен приличный индексируемый оклад, было приятно.
Огорчало лишь, что речь теперь шла о найме рабочих, должны придти люди, а работы осталось немерено. Приспособления не закончены, он ничего толком не мог сказать ни по количеству рабочих мест, ни по объему продукции. А что он мог сказать? Всё последнее время он делал стол. Договорились все вопросы утрясать в процессе. На первую неделю Пана просил у Севы не более трех рабочих.
Его пугал приход незнакомых людей, которые будут от него что-то ждать, которым он будет что-то должен.
Он гнал эти страхи, надеясь на защиту свыше. Ведь теперь у него был свой ангел-хранитель – пеликан.