Летчики

                ЛЕТЧИКИ: ВЗЛЕТЫ И ПАДЕНИЯ

                Повесть

                Мне до сих пор полёты снятся
                и сверху видится земля,
                как будто я навек остался
                пером на крыльях журавля.
                Эдуард Козловский.
               
                .               
                Глава 1 
 
                Генерал Аркатов

Совсем недавно пронеслось по штабам, прогудело по проводам, прошепталось, пролепеталось в женских нежных устах: «Слышали вести? Новый командир дивизии Аркатов! Как так, боевой летчик, генерал-лейтенант, вся грудь - иконостас! Такая высокая птичка! Почему из Москвы?! Не может быть! Интересно! Проштрафился, как пить дать! С такой высокой должности в Дальней Авиации! Хо-хо-хо! Либо баба! Либо водка! Либо не поладил с командующим! Либо... Либо... Либо...! Представительный! Симпатичный! Только смурый, строгий взгляд. Но, говорят, четкий, башковитый! Не то, что..!  Ну, держись, бабы!
Всем очень даже интересно. А ближе всех к генералу Мишка Стародубцев, его водитель.
Его можно было бы считать идеальным прапором и счастливчиком, хотя для армии это звание всего - ничего. Прапорщик в обычной своей роли - это человек на подхвате, на второстепенных работах. В Дальней Авиации главные фигуры - это командир корабля и штурман корабля, и все вышестоящие командиры. На должности прапорщиков устраиваются солдаты срочной службы, после дембеля, как правило, не желающие возвращаться после службы в колхозы типа «Красный лапоть» или «Сорок лет без урожая». Короче, Михаил обыкновенный армейский, точнее авиационный голубоглазый паренек, но с ним здороваются за руку, как с ровней, и полковники. Во-первых, он очень симпатичный, очень аккуратный, всегда брюки и рубашка защитного цвета и галстук, как будто только что из-под утюга, что для водителя уже не мало. Но кроме этого, он главный забивала, центровой футбольной сборной дивизии. На первом же матче с эстонцами, после его шикарного удара с подскока с тридцати метров, когда мяч пулей влетел в правый верхний, стадион вздрогнул: «Ё-твоё», и «Ё-моё!», и «Как зовут этого хлопца?!»
Ну, и основная обязанность - Михаил возит командира дивизии, да не какой-нибудь, а дивизии дальней и стратегической авиации, начальника Тартуского гарнизона. Каждый может сказать: ничего особенного, прапорщик - водила. На самом деле у Михаила башка кругом идет; от ответственности, в первую очередь. Потому что боеготовность соединения начинается с его командира, а вот обеспечить руководителя всем необходимым: вовремя доставить в штаб, на аэродром, на командно-диспетчерский пункт на полеты и с полетов. Понять с полувзгляда его настроение, определить, что делать, предугадать куда и зачем, без глупых вопросов и точно, минута в минуту, выполнить задание - извини-подвинься, это не каждому дано. Тут, во-первых, котелок должен варить, не говоря уж о технике, которая должна быть безотказной. И у Стародубцева, кажется, все это получается:  ни разу до сих пор не лопухнулся. Выходит, он не просто водила, а первый и незаменимый помощник генерала, с преданностью, идущей от сердца. Сейчас Михаил роется под капотом.
Генерал принимает дивизию, уже принял Тартуский и Оршанский полки. Сейчас, в эти минуты, руководящему составу штаба дивизии ставится задача на проверку боеготовности Солецкого 940-го авиационного полка, что на краю света, в болотах сырой и глухой Новгородской области.
-  Слышь, Михаил! Я наверное в понедельник не смогу стоять на воротах, прошлый раз зашиб свой задник! - Это пришкандыбал, слегка хромая, сосед по дивизионному гаражу, водитель начальника политотдела, прапорщик Коля Пышкин. Он всегда начинает с футбола, а цель-то спросить либо по матчасти, либо по правилам движения. Михаил эти вопросы знает на зубок, а Пышкин так себе, вот и пасется у Михаила.
- Не можешь в воротах, будешь мотаться правой полузащитой. Импровизируй! И вытри нос, он у тебя в мазуте!
- Ха! Нос в мазуте, хрен в тавоте, но зато в Воздушном Флоте!
-  Слышь, Михаил, не понимаю тактики ЦСКА: мельтешатся на своей половине, нет размаха, нет хорошей техники, и самого главного - нет голов. Одно разочарование!
-  Не знаю. У Спартака все в норме. Да, в понедельник я тоже не смогу играть, буду в Солецком полку с генералом целую неделю, а может быть, больше. Играйте без меня. - И Михаил снова нырнул под капот.
- Слушай, ладно, за делом пришел. У меня плохо запускается движок.
- Так бы и сказал. Что главное в нашем с тобой деле, товарищ Пышкин? Зажигание!  Посмотри побегушку, скорее всего, замаслилось... магнето. Пышкин наклонился к нему поближе  и, вытирая мазут на лице, сказал:
-   Спасибо за помощь. Не узнал, чего твоего генерал-лейтенанта кинули из самой Белокаменной, да в задрипанную Эстонию?
Коля Пышкин неплохой мужик, как говорят сверхсрочники, приветливый, отзывчивый, но, по общему мнению, все-таки раздолбай: какой-то неухоженный. Поэтому его зовут не по имени, а по фамилии - Пышкин. Его хлебом не корми, дай поточить лясы. Правда, этот порок сослужил ему добрую службу. Бойко отвечающего на политзанятиях об американском империализме, как главном зле современности, Пышкина, еще рядового, заметили инструкторы политотдела, а потом и руководители, и взяли водителем. Он и теперь на сверхсрочной с успехом пользуется своим предосудительным недостатком - болтливостью. Имея цепкую молодую память, он легко запоминает содержание бесед по телику известного академика С.П.Капицы «Очевидное - невероятное» и назавтра, между делом, излагает своему руководителю. Начальник с удовольствием внимает рассказчику, ввиду того, что сам не имеет возможности смотреть такие передачи: работа - раз, но главное, он заядлый охотник, а охота пуще неволи - все свободное время уходит на удовольствия, тем более, что дело у начальника близится к выходу на пенсию. Сегодня Коля удачно вошел в разговор и доложил полковнику, выговаривая безошибочно, о дезоксирибонуклеиновой кислоте, открыто положившей начало молодой генетике. Это обстоятельство, особенно непонятные и труднопроизносимые биологические термины, хотя и не имело прямого отношения к боевой и политической подготовке, тем не менее окончательно убедило высокого дивизионного начальника, терзаемого до этого некоей неопределенностью, в глубокой преданности водителя марксизму-ленинизму, как высшей и вечной ценности реальной жизни.
Именно поэтому, будучи сегодня в приподнятом настроении от похвал, Коля Пышкин не стесняется в своих вопросах к коллеге.
-  Не знаю, ну не знаю, - не глядя, жестким голосом отвечает Михаил, его коробит бесцеремонность вопроса. - Тебе ж раньше всех всегда известно! Ведь ты ж руководящая и направляющая! Чего ж ты оплошал?
- Молчат Пэпээровцы (ППР - партийно-политическая работа, хотя летчики расшифровывают эту аббревиатуру, как «поговорили-поговорили и разошлись»)
-  Вот и тебе бы... не квакать. Или ищешь приключения на свою задницу? Как ты думаешь, это нормально, если бы я задал генералу такой вопрос? Молчание, слышал, говорят -золото. И ты бы помолчал!.. - и Михаил пальцем показал в сторону окна на третьем этаже, где сейчас в малом зале штаба дивизии слышался баритонистый голос генерала.
-   Рано или поздно выплеснется! - еще тише произносит Пышкин. – Ну, просто интересно: человек прошел войну, столько лет командовал дивизией, затем лет пять - на высоченной должности в Москве! И вдруг – трах - бах - опять на дивизию. Понижение, так? Пышкин - барометр надвигающихся слухов и новостей из самого информированного органа. Михаил выглянул опять из-под капота и уперся острым ироничным взглядом в коллегу:
- Слушай, Пышкин, у нас в деревне говорят: «Не тычь носа в чужое просо», - когда тебя клинит или у тебя чешется, работай с первоисточниками: там знаешь, сколько непонятных мест и выводов. Ого-го-го! - отшил Михаил соседа. Тот, скорчив недовольную рожу, надвинул фуражку, побрел к своей машине, нарочито громко декламируя: «Мы с такими заворотами! Папа носит портупею, с каждым годом все тупее!»
Михаил посмотрел вслед Пышкину, подошел к стеллажу и включил громче приемник, пела Кристалинская.

                У нас во дворе листопад
                И листья в окошко стучатся.
                Я жду твоих писем солдат,
                А письма приходят нечасто.
                Скоро опять завьюжится
                В нашем окне.
                Как тебе служится,
                С кем тебе дружится,
                Кто тебе снится во сне.

Стародубцев сам не знает, что и почему, и никого не подпускает к этой тайне. А зачем она тебе? Просто нутром чувствует беду генерала. Вот уже месяц генерал в таком напряжении, как натянутая струна. А внешне - немногословен, насупленные черные брови и сомкнутая драматическая полоска губ, редкая улыбка, и то вынужденная, даже ироническая.
Михаил захлопнул капот двигателя и посмотрел на часы. Вчера генерал участвовал в полетах 132-го Тартуского полка, домой приехали только в час ночи, значит, сегодня, в пятницу, рабочий день будет до трех пополудни. И время приближается. И действительно, вскоре вышел командир дивизии, еще не успокоившийся от предшествующих событий, возбужденный, серьезный, собранный, аккуратный. Оглядел внутренний дворик штаба дивизии, медленно сел в машину.
- Так говоришь, хорошая рыбалка на Чудском озере?
-  Очень, товарищ Генерал! - Михаилу очень хочется помочь, выключить руководителя из напряженной штабной и городской жизни. Это ж киснуть тут в тягостной гарнизонной гостинице.
- Ну что ж, поехали за рыбацкими принадлежностями! Где магазин?
- Товарищ генерал, у меня все есть!
- Нет, я так играть не буду... Быть на иждивении... Поезжай! - Вообще-то к рыбалке и охоте генерал относился с едва скрываемым презрением: дело это полусерьезное, и мужики там -сплошь бухарики. Аркатов несколько раз ездил на рыбалку из Москвы в разные близкие и далекие места – уговаривали - одна морока: пока соберешься, пока доедешь. Другое дело -ипподром, гладкие скачки, прекрасные и быстрые, как ветер, кони, но тоже... так надергаешь нервы на тотализаторе... Но тут ипподрома нет.
-  Товарищ генерал, в магазине прекрасные бамбуковые сборные удочки с катушками -нужно купить одну такую удочку и спиннинг с набором блесен. Наживку я возьму!
-  Ну, хорошо... Только если не очень рано, и если нормальная погода. Но погода, кажется, завтра будет. - Генерал посмотрел на небо.
-  Нет, товарищ генерал, выедем в семь, в полвосьмого на месте. На озере - это целое море - клев бывает от рассвета до заката. Правда, бывает в пять утра поплавок не шелохнется, а бывает в одиннадцать за полчаса - ведро окуня!               
Уже у гарнизонной гостиницы, где временно расположился новый командир дивизии, держа в руках только что купленную, удочку и спиннинг, генерал добавил:
- Заедешь на обратном пути в штаб, скажешь дежурному по дивизии, что я завтра с 8-00 до 14-00 буду на озере, видимо, недалеко от охотничьей базы. Так?
- Так! - Михаил очень доволен успешными переговорами.
- Ну, тогда до завтра!
...Действительно на следующий день в условленное время были на месте: самодельная пристань на десяток лодок, да сторожка у соснового бора - хозяйство гарнизонного охотничьего коллектива. Уже бросив якорь в километре от берега, на скоростях сделали первые попытки поймать, но клева то ли еще, то ли уже не было, как обрезало, говорят рыбаки. Аркатов положил аккуратно удочку на борт и оглянулся вокруг.
Земля сияла родной для летчика голубизной небес и цвела летней неувядающей красотой. В легкой серебристой дымке на большой высоте за стайкой мелких облаков на мгновение упряталось солнце. Мягкий свет разливается по зеркалу озера и безмятежному небу; на листьях, вытянувшихся из воды, нанизаны искрящиеся жемчужины неиспарившейся росы. Чудесную гармонию дополняет непривычная для летчика тишина земли и утра. Лишь легкие потяжки дыхания ветерка вызывают изредка зыбкую рябь на тихой глади воды. Аркатов закрыл на мгновение глаза, слушая то, чего был лишен последние 30 лет - такой тишины. У старого летчика сжалось сердце от такой земной красоты. Уплыли годы, как вешние воды. Прошедшая жизнь спрессовалась в одну точку, в один миг, и стала неотвратимым судьей. Все минувшее показалось ему тщетным, ничтожным и бесполезным, не представляющим истинной ценности, не стоившей этого мгновения близости и вспыхнувшей любви к Земле и Природе. Никогда Природа не производила на него такого магического воздействия, как в этот час. Ну, чего стоит вся пролетевшая жизнь, жизнь ради славы и почестей перед этим вечным покоем? Может быть, от случайного стечения обстоятельств: возраста, событий и настроений, сегодня и сейчас, когда схлынул высокий накал чувств сокрушения, досады и обиды, соединение остывающей депрессии и благотворности природы. Как будто небесное просветление, заставило его по-новому, иначе взглянуть и понять всю прошедшую жизнь, всё ее течение и изгибы, в том числе и взглянуть на собственный характер, на его удивительные и неожиданные метаморфозы. Эта гармония мира, вдруг засиявшая другим светом истина в сердце генерала, вернула его в окружение матери и близких людей, работящих и чистых. Всплыло в памяти материнское озабоченное лицо, скорбные натруженные руки, когда она полушепотом твердила ему в ночь перед отъездом в большую жизнь:
- Так мы понимали на нашем веку, живи, сынок, по законам Божьим. Он сотворил этот Вечный мир и Человека! И увенчал его любовью и добрым сердцем. Береги этот мир и улучшай его! Не отвергай и не забывай совета матери! Это мой венок для твоей головы!
Потом, приезжая домой, он неокрепшим умом возражал матери: «Нет, мам, жизнь делает нас материалистами! Мы покоряем пространство и время! Мир создает сам себя, и мы, люди, создаем сами себя.
Хотя временами, особенно в боевой обстановке войны, он не умом, а скорее шестым чувством ощущал божественное чудо спасения...
...Никогда не забыть тот день и час... 20 октября 1943 года. Жестокие бои за Днепр. С пяти утра эскадрилья пикирующих бомбардировщиков Пе-2 совершила уже два вылета из района Пятихатки. Не вернулось несколько экипажей, летчики и техники валятся с ног. За большой летний день можно было сделать не более трех вылетов - не хватало времени на все необходимые операции. Но вновь беспрекословный приказ: уничтожить вражеский аэродром «Березовка», что за Днепром. Именно оттуда систематически взлетают Юнкерсы - 88, на редкость удачные немецкие бомбардировщики, - и долбят, и долбят, тревожат и дергают, взвинчивают до отчаянья нервы командования наших наступающих войск, такие чувствительные удары наносят, ну в самые больные места... Кабинка Пе-2 малюсенькая: едва-едва помещаются летчик и штурман. Взлет, собрались в группу, топаем по маршруту. Смотри внимательней, пилот, смотри в оба! Летчики Пе-2 побаивались немецких истребителей Фокеров - их оранжево-красного пучка пулеметно-пушечного огня. Но в этот раз сопровождают истребители ЯК-3. Перестроились в боевой порядок.  И вот он, вражеский аэродром, Юнкерсы замаскированы, но вполне просматриваются. Скорость и перегрузка в пикировании 70° растет с каждой секундой... Угол сноса - расчетный, рука на кнопке сброса. И вдруг справа впереди облачко взрыва зенитного снаряда. Осколки дождем - по обшивке кабины... Струи ворвавшегося осеннего холодного воздуха... Сквозь рев двигателя и гула набегающего потока четко слышен этот леденящий хлопок. И вот отрывается первый кусок дюрали, второй, еще миг - и самолет развалится на части... Нажал кнопку сброса бомб, убрал обороты и медленно потянул тяжелый штурвал на себя. На минимальной скорости, на предельно малой высоте, менее 200м., с риском долетели, едва дотянули до своего аэродрома. На стоянке - удивленные вытянутые лица техников и механиков. Кабина летчика и бомбардира - решето, одни стрингеры и нервюры, ну, на понятном языке - ребра. Долетели на честном слове. Потом у Аркатова будут потери, скорбь и слезы. Потом. А сейчас экипаж - все трое - живы и невредимы. Вот это было первое чудо боевой жизни, в такие минуты Аркатов незаметно крестился и взаправду верил, что мать молится за его жизнь и ее молитва хранит. Хотя, конечно, с другого конца думал, от смерти не отмолишься и не открестишься. После этого полета техники первой эскадрильи зауважали и перестали донимать молодого летчика-командира и штурмана бомбардира дурацкими шутками:
Два штурвала - два киля,
Два засранца у руля!

Сердце генерала томится внезапной переменой мест, с трудом приспосабливаясь к новому образу жизни. Можно сказать, первое крупное поражение в жизни.
... Почему неудача, неприятность, удар судьбы так опустошает жизнь. Она теряет смысл. Кажется, болевая ситуация непреодолима, и если она сильнее возможности выдержать - дальше штопор, из которого не выйти. Отяготела рука судьбы. И не просто сожаление о прошлом, а тяжелая неотвязная боль. И все-таки... не сожалей о прошлом, былого не вернешь. Аркатов снова и снова прокручивал, перепроверял логику и общий смысл своего московского выступления на военном совете... и не мог найти изъяна. Но никто не поддержал. Никто! Хотя все думают так же. Но уж если ты выступил об изменении политической стратегии страны и общества, так ты в первую очередь меняйся сам! Отрежь его, прошлое, займись простыми делами на работе, дома. Глубже вникнуть в дела авиационные: в первую очередь поставить дело на устойчивые рельсы совершенствования профессиональных навыков летчиков и штурманов, построить хорошие уставные человеческие отношения на понимании и уважении человеческого достоинства на всех уровнях подчинения. И на этой основе построить сознательную высокую боеготовность всех полков. И помогай людям - золотая жила человеческих отношений. И заставь себя  все-таки смотреть в завтрашний день... И опустись на Землю. Ты, Аркатов, простой человек Земли, временем вознесенный на большую высоту. Простой! Такой же, как вот этот замечательный парень. Аркатов с теплотой посмотрел на добродушное и бесхитростное лицо водителя, занятого нехитрыми рыбацкими заботами. Оно показалось генералу простым и одухотворенным, по крайней мере,  без волнений и тревог.
- Михаил, как ты живешь? Какие у тебя проблемы? - Впервые за месяц спросил генерал своего водителя. И было видно, с каким трудом давались ему эти слова.
- Да все хорошо, спасибо товарищ генерал. Жена, трое детей, квартира, все нормально.
- Ну а все же?! Генерал начал поднимать удочку, чтобы посмотреть крючок, а там сидел хороший подлещик. - Ну вот, начало положено.
- Даже не проблема, а проблемка! Живу далеко, на окраине города, несколько финских домиков, хороший дворик - закрытая территория, где проживают в основном прапорщики штаба дивизии: водители, секретчики, фотографы. Мы, водители, сдаем машины под охрану в гараже штаба. Убываем домой и приезжаем на службу на маршрутных автобусах, которые ходят... очень плохо. Для того, чтобы подготовить детей в садик и в школу, и самому успеть вовремя, надо встать в 3-4 часа ночи. И по тревоге не менее 40 минут уходит, прежде чем машина штаба дивизии прибудет к нам на окраину с посыльными и привезет обратно. Вот... если бы разрешили хотя бы одну автомашину, например, Вашу, держать в готовности в гараже у нас во дворике, мы бы успевали минут на 20-30 раньше прибывать в штаб по тревоге. А в обычные дни нам с женой и детьми было бы полегче. Но... это, наверное, нельзя. Порядок один для всех!
- Ну почему? Надо проработать. Поедем - посмотрим! Постараюсь помочь!
- Вот посмотрите, пожалуйста, видите, чайки кружат над тем местом, - показал Михаил вдоль озера, - там окунь гоняет малька. Надо идти туда! Как пить дать, там удача!
- Зови меня в неформальной обстановке по имени-отчеству - Алексеем Николаевичем. -Генерал аккуратно снял кеды и поставил под перегородку.
Солнце поднималось все выше, и приятная теплота начала разливаться по телу. Алексей Николаевич снял спортивную куртку и оказался в белой майке. Михаил одним взглядом засек хороший спортивный крепкий торс командира. На голове его был летный белый    подшлемник вместо фуражки. Именно этот подшлемник превращал генерала в простого мужика, рыбака-любителя.
-  Вы пока приготовьте спиннинг с простой малой блесной, малой, металлического блеска, а я мигом, - он расторопно снялся с якоря и на веслах быстро подошел к месту. Чайки оголтело орали, пикируя на малька, стайки малька на огромной скорости мельтешились, меняя направление, носились туда-сюда. Окунь шел на блесну непрерывно.
- Вот это жор! - Воскликнул Михаил. - Теперь только успевай!
На каждом забросе хороший окунь от полукилограмма и больше. Оба игрока вошли в азарт - и таскают, и таскают. У Алексея Николаевича по - первости получалось неуклюже. Корячился, никак не мог приловчиться, торопился, сошло несколько штук, а потом пришла сноровка, пошло, как по маслу. Через час-полтора в лодке сверкала куча прекрасного трепещущего окуня.
-  Ну, хватит, наверное! - выдохнул Алексей Николаевич - Рука бойца колоть устала. Куда ж его столько?
- А, в летную столовую можно сдать. Они Вам уху и жарёху будут делать.
- Пожалуй, правильно. Но только мою долю. Ты свою долю вези семье, а можешь все забрать. Куда мне! - у генерала явно повысилось настроение. Честно сказать, он не питал никаких иллюзий на рыбацкий успех. И вдруг такая удача.
Диск солнца поднялся еще выше, но на озере не жарко: возникший юго-западный ветерок погнал слабую рябь, кучевые развивающиеся облака, клочья белой ваты устилают синеву неба. Полный комфорт! Хорошо от этого уютного и спокойного мира. Страницы большой жизни старого летчика - от первых полетов до этого дня - осветились каким-то другим светом. Как так получилось, что тихий, как говорила сестра, смирненький мальчик через время превратился в рычащее чудище, дышащее строгостью и жесткостью? Оправдание, правда, имеется -необходимость. «Да ведь, честно говоря, я сам никогда не лез вверх. Был молчуном. Служакой, что без ума от смотров, построений и шмонов, никогда не был». И вдруг, как говорят летчики, попал в струю. Инструктором в училище укрепился в технике пилотирования, и, когда через год прибыл в боевую часть, боевые полеты не представляли особых трудностей. Быстро стал командиром эскадрильи. А после войны его начали настойчиво учить, как командовать и воспитывать: подавлять, принуждать и наказывать. Вся эта наука не согласовывалась с его внутренним содержанием: он всегда жалел людей. Он никак не мог преодолеть свое добродушие, но ему стали писать в характеристике - либерален: «Ваш гнилой либерализм может привести к снисходительности и попустительству! Кончайте с этим, либерализм в армии недопустим!» - Строго сказал командир полка на очередном совещании.
И, скрепя сердце, приходилось становиться, вопреки себе, жестким. Погоня за карьерой, с одной стороны, наполняет сердце сладостным чувством власти - вершить большое дело и судьбы людей, с другой - толкает к бездушному использованию других людей в качестве средства в достижении личных целей. Именно в душе карьериста свивают уютные гнезда обиды, ненависть, месть и расправа. И необузданность. Поначалу будущий генерал крепился, не поддавался соблазнам власти, а потом и сам вошел во вкус, нрав его стал крутым, повелительным и неуступчивым: гневные генеральские разгоны со злостью, раздражительностью и оскорблениями становились нормой. Пролетели 50 лет, как один полет по кругу, в какой-то несусветной суете, в кабине самолета и в прокуренных кабинетах. Окружающий уютный божественный денек усиливал сожаление о прошлом, подталкивая к отрицанию этого недалекого прошлого, кажется, очищая сердце. На своей собственной шкуре уже давно испытал и понял, как вспыхивающий гнев доводит до болезненного состояния. В одно мгновение меняется душевное состояние: мелочная придирчивость и обида, неуживчивость и раздражительность, гнев - изменяют черты и цвет лица, походку, голос, самочувствие. Что еще надо тебе знать и понимать, чтобы стать нормальным человеком, с душевным спокойствием, каким тебя создала природа. Черт-те что?!.. В прошлом году в большом актовом зале генерального штаба собрали всех генералов Москвы и прочитали лекцию: «Не гневайся, генерал!» - Умные, прекрасные советы: снисхождение и дружелюбие никому не приносят столько удовлетворения и радости, как самому обладателю этих качеств. Не давай себе воли! Удерживайся от взрыва! Умение сдерживать себя, свой характер, свои желания и обиды, позволяет устранить корни агрессии и гнева, - делал выводы генерал из своих размышлений...
Один из окуней, килограммовый красавец, не хотел сдаваться, он прыгал, бился о борт лодки, не желая разделять общую судьбу пойманных на блесну. Аркатов схватил его за тугое извивающееся туловище у головы и, подумав, выпустил в воду, на волю, с удовольствием наблюдая его резвость во вновь обретенной свободе...
... Что-то неизвестное, как  будто давно забытое, пробудилось в его заросшей армейской грубой жизнью душе - ему захотелось несбыточного - вернуться к тому состоянию души, когда в ней не было боли и тревоги, когда он безотчетно верил и любил всех людей, был тихим и внимательным мальчиком и юношей. Когда еще не знал, что такое добро, и не ведал о зле; вся эта окружающая сейчас поэзия солнца неба и воды, толкала его, возвращала в детство, заставляла переосмыслить прожитое, переоценить былое и настоящее.
Эстонский пейзаж на обратном пути до города после удачной рыбалки и хорошего отдыха, показался генералу веселым и даже умиротворяющим: загадочные сосняки и ельники, светлые березовые и смешанные боры на изумрудном фоне лугов и зреющих полей, освещенных июльским жарким солнцем, - сегодня все это доставляло внутреннее удовольствие и радостный подъем, которых он не ощущал с тех самых пор. Уже у гарнизонной гостиницы в военном городке увидели, подъезжая, женщину с чемоданом, она с улыбкой отдавала деньги таксисту.
- Ба! Да это же наша дражайшая супруга Валентина Максимовна! - удивленно произнес генерал. - С приездом, Ваша милость! - сдержанно, и, пожалуй, сухо добавил Алексей Николаевич, выйдя из машины. - Почему прикатили без спросу? - тихо спросил наклоняясь для поцелуя.
- А может мы соскучились! - женщина неторопливо и с достоинством поцеловала супруга. По его осунувшемуся виду от одинокой, тревожной и неуютной жизни, её сердце пронзила искренняя жалость к мужу; он, конечно, неплохо держится, но в его возрасте и состоянии здоровья - лучше бы не быть обремененным такими тяжелыми обязанностями и превратностями. Затем смущенно, с улыбкой добавила, - Все пронеслось как дым, но Вы еще не стали нам совсем чужим.
Она среднего росточка, лет, пожалуй, сорока пяти, в модном московском сарафане и ажурной шелковой кофточке с манишками на груди. Изящные лодочки на низком каблучке - в общем все было в порядке - не очень броско, но вполне современно - москвички умеют это делать. Волосы, слегка подкрашенные до цвета соломы, уложены в современную прическу греческой косой. И большие темные теплые глаза на немного уставшем лице - все было аккуратно и безупречно. Хотя после железнодорожной поездки, после вагонной суеты, ее запахов и мелькающих пассажирских лиц у нее всегда было плохое состояние, состояние безотчетного и беспричинного уныния и жалости к себе самой.
- Михаил, я возьму, наверное, пяток окуней. Здесь в гостинице есть кухня на баллонном газу - и мы сами с маман приготовим ужин. Ко мне завтра - в десять! Посмотрим твой дворик и гараж... И спасибо тебе большое... Мне сегодня такой день... очень нужен был! - генерал решительно взял чемодан жены и понес по ступенькам на второй этаж, следом поднималась супруга и замыкал Михаил с рыбой, зардевшийся от значительных благодарственных слов командира.
Валентина Максимовна приучила себя к смирению и неоспоримому господству мужа. Иначе и быть не могло. Она не могла не преклоняться перед ним: боевой летчик, видевший тысячи раз смерть, очень целеустремленный и глубокий человек. Она никогда не упрекала его, и даже не спрашивала что да как, потому что он был засекречен от и до, если он сам не считал нужным о чем-то посоветоваться или рассказать. Она тихо и внимательно делала предназначенное женщине дело, безупречность домашнего уюта и всецелое проникновение любовью и верностью. Уж в этих делах она сама была генералом. А иначе она вряд ли смогла бы выдержать тяжелейшие испытания, нагрузку распорядка дел командира эскадрильи, а потом командира авиаполка и дивизии: полеты днем и ночью, командировки, учения, разборы -высочайшая ответственность и нагрузки! Это очень непросто.
Его пылкая кровь сангвиника не соответствовала медлительной и по-царски холодной крови супруги: горячая душа, пылкая к добру и любви, и он частенько позволял себе гонять на всех парусах за подвернувшейся юбчонкой. Нет, в разлуке он очень тосковал и томился, ощущал к ней искренние чувства, но стоило ему побыть с ней неделю, и это глубокое чувство выгорало до тла: он терял к ней интерес и его магнитом тянуло к другой, вновь страсть помрачала рассудок: «Нет, наверное, все-таки у моих предков кто-то владел гаремом или это отголоски тех бывалых инстинктов, когда мы были еще на ветвях деревьев. - Думал он, обобщая эти события, - Черт-те что, признаться стыдно, скажут легкомысленный и аморальный, а я не легкомысленный. Ну такие во мне колебания и изменчивость полового влечения, как изменения угла атаки крыла». И только после свалившихся событий в Москве, внутри у него все обрушилось и этот внутренний апокалипсис убил у него всякие чувства и к женщине, и к жизни.
А Валентина никак не могла его понять. Она чувствовала в нем большие запасы доброты и любви, его организованность интеллекта, он постоянно стремился к духовности, много читал, любил театр... И вдруг - бац! Откуда и как в нем вдруг появлялись эти низменные чувства? Ей трудно было выносить эти предательства, унижения и эти омерзительные преступления против ее верности. Накопив обиду до предела, она со слезами яростно собирала в его отсутствие детей Машу и Левушку, чемоданы и сумки, в последний раз обводила решительным взглядом этот маленький и такой добротный мир, мир собственной уютной квартиры и тишины, и прощалась навсегда, уезжая к сестре Любе в городишко Ртищево под Саратовом. Неуютность и неустроенность провинциальной жизни быстро лечили ее отречение от любви. Обиды, ревность и ненависть вновь переплавлялись в нежность, и она опять мчалась в город мужа. После тревожных душевных волнений ей становилось сладко погружаться в семейные заботы, в море вновь вспыхнувшей, а может быть, негаснущей собственной слепой любви. А муж - черт с ним, перебесится, прощала ему все, как прощала проступки своих детей. И даже забывала...
... Что могло подвигнуть женку на эту несогласованную поездку? Алексей Николаевич перебрал все возможные варианты под струями душа, сквозь запахи готовящейся ухи и жареного окуня, но так и оставил эту затею - понять причины.
Валентине Максимовне сегодня хочется только одного - отоспаться. Лишь на мгновение взглянула на себя в зеркало - в уголках глаз сеточка паутины морщин, которая еще сильнее обозначилась после этой стукотни, шума и бестолковых дорожных забот. Стоит ей только увидеть собственное лицо не в лучшем виде, тотчас ей кажется, что она не в форме, что у нее слабость и подавленность, и только важность предстоящего разговора держит ее, не дает ей расслабиться. В голове помногу раз прокручивается ход ожидаемого разговора, дерзкие и злобные вопросы, которые она задаст ему. Впервые за 25 лет совместной жизни ее захлестнула волна недовольства и злобы, и гневный протест готов каждую минуту сорваться с ее уст. И это совершенно необычная для нее агрессивность поддерживает ее слабые силы; она, скрывая свое внутреннее волнение, суетится на кухне генеральского гостиничного номера.
Михаил, молодец, предусмотрительно привез картофель, лук и хлеб для ужина и уехал домой.
- Не включай телевизор! - крикнул Алексей Николаевич жене из ванной.
- Это радио! Уборочная компания! - из репродуктора звучит зычный голос диктора: «Хозяйство одиннадцати южных республик, как сообщает ЦСУ СССР, ведут сейчас жатву колосовых. К понедельнику, 21 июля, хлеба были скошены на 10 миллионах гектаров. Ливневые дожди кое-где сдерживают темпы работ».
- Пожалуйста, выключи и радио. Не звучит эта музыка в душе!
Чистить окуня такая морока, не дай Бог! Поэтому Валентина Максимовна окунула в кипящую воду разрезанные куски рыбы и, подержав в кипятке, выложила на стол: чешуя с кожей легко отстала. Кропотливо и скоро отделив белое мясо от чешуи и косточек, она половину его отправила опять в процеженную уху, а оставшиеся куски - на сковородку. В считанные минуты уха и жареха были готовы. Оставалось накрыть на стол. Она умеет это делать. Если бы ужин был в Москве, скорее всего он прошел бы в полном молчании, а здесь, кажется, будет диалог, подумал Алексей Николаевич.
-  Надеюсь, с детьми все в порядке? - нарочито спокойно спросил он, и глубоко и продолжительно посмотрел ей в глаза. Она всегда любила его черные пронзительные глаза, которые, тем не менее, сегодня излучали спокойствие и мягкость. На темной и еще густой шевелюре виски обожгло белым инеем, лицо его, совсем еще без морщин, выглядело молодо и мужественно, и только опущенные уголки рта придавали ему возрастной драматический штрих.
-  Машенька с мужем поехали в Евпаторию, дикарями. Там все в порядке. А Левушка готовится к экзаменам в институт органической химии.
- Ну вот, кажется, плоть от плоти, кость от кости, а получилось не поймешь что.
- Не выдумывай глупостей...
Он не дал ей договорить
-  Смысл жизни сына - продолжить дело отца! Сын генерала должен быть генералом…,а тут жучки-паучки, птички-зверюшки..., мягкий, уступчивый, боязливый, ну, - пожал плечами -можно прямиком в институт благородных девиц. Отцу было некогда, а что может воспитать женщина? - Генетика! Органическая химия - это так далеко от нормального мужика. Да еще эти его вьющиеся патлы, да тертая джинса! Одно расстройство!
-  Мальчик скорее всего будет ученым, да, генетиком, в школе об этом сказали. Не расстраивайся!.. Ну неужели ты бы хотел и сыну своему такую же издерганную судьбу? А я довольна. Ну пусть наши дети поживут в спокойной обстановке. Дай бы Бог без войны, без твоих тревог! Они  у нашего поколения - в печенках, честное слово. А потом, с детьми не знаешь, где найдешь, где потеряешь.
Алексей Николаевич не стал возражать жене. Его хороший настрой на рыбалке оставался и здесь за ужином, только сильно разрумянились щеки.
Аркатов взял бутылку коньяка и наполнил рюмки.
- Так в чем дело, маман? Что ты темнишь с приездом?
Валентина Максимовна молча, не торопясь открыла дорожную сумку и из-за тонкой матерчатой перегородки вытащила два листа бумаги обычного формата с напечатанным текстом, и, прищурив ресницы, с тайной невысказанной угрозой, положила перед ним.
- Подружка Наталья из первого Особого отдела помогла получить копию.
- Давай все же по рюмашечке приголубим.. Я, честно говоря, голоден, с утра.. .уже там в желудке нечему киснуть. Кстати, стал побаливать желудок, да и общее состояние - ноль целых и мало десятых. Я уже понял, что физическое состояние напрямую зависит от душевного... Да! А для обретения прочного внутреннего надо бы побыть месяц-два одному. В лесу... Где-нибудь в тайге, а это сейчас ну никак невозможно.
Она промолчала, и посмотрела на него с тем же загадочным прищуром.
- Ну, с приездом! - сказал он, и они выпили.
Он начал жадно метать уху, ложку за ложкой, забыв обо всем. И не остановился, пока не опустела тарелка. Затем вытащил платочек из кармана и промокнул губы...
-  Хороша уха, спасибо! Ну вот, теперь жить можно. Пока ты положишь жареный кусочек, я погляжу содержание твоей депеши.
Это была копия стенограммы протокола заседания военного совета Дальней Авиации с грифом «совершенно секретно», копии именно тех страниц, на которых находилось содержание речи генерала Аркатова.
Над городом надвигалась гроза, уже тревожно громыхнуло в небе, и последний солнечный поток света ворвался в окно и тотчас погас, как напоминание, как глоток дневной беззаботной свободы на рыбалке и того маленького нечаянного счастья.
«...Затем выступил начальник Управления боевой подготовки генерал-лейтенант Аркатов. Мне лично пришлось за последние пять лет присутствовать на многих контрольных проверках состояния боевой готовности частей Дальней Авиации. На учениях полков, дивизий, корпусов. Разрешите мне доложить коротко, что авиационные части имеют хорошую, устойчивую боевую выучку: большинство полков имеют до 80% летчиков и штурманов первого класса, при ежегодном налете 250-300 часов. Летная, тактическая и оперативная подготовка - на уровне современных требований. Подробный отчет и анализ по этим вопросам и предложения по тактике и оперативному искусству, учитывая модернизацию вооруженных сил НАТО и Америки, а также состояние оперативного искусства США во вьетнамской войне, направлен мной командующему.
Но сегодня, если мне будет позволено, хотелось бы откровенно высказать мое личное мнение по некоторым более общим вопросам политической и военной стратегии...»
Генерал перестал читать, задумавшись, вновь спросил себя, стоило ли тогда, месяц назад, выходить на трибуну с этим опасным отчаянным выступлением: заседание подходило к концу, все формальные выступления исчерпали повестку дня, можно было отказаться, отмолчаться. Дела подобного рода весьма отличаются от полета: в полете решение принято - и вперед. А тут... Аркатов перед выходом насчитал много «за» и очень много «против». И был, честно говоря, страх гораздо более ощутимый, чем в боевых полетах. В голове все-таки была каша. Он еще раз попытался систематизировать мысли от самых важных, до мелких, но точных деталей. И решился. В стране начался застой - полная остановка в экономике, в политике, в развитии общественной жизни и культуре. Конечно, кожей чувствовал, что непоздоровится от таких слов. Когда уже шел к трибуне, решил сказать коротко, в двух словах, а его понесло, - и получилось долго и наукообразно. Черт-те что. А что запротоколировано?
«... Мы подошли к точке развития, на которой надо признать реальность и горькую правду, вмешаться и изменить курс и стратегию, либо дело, которому посвящено столько сил, начнет разрушаться и деградировать, если пройдем без реагирования эту точку приятия или неприятия истины. Что имеется ввиду?
Мы произнесли и произносим много выдающихся программ и задач, но мы не следуем этим программам и обещаниям. Тратятся гигантские средства и усилия народа, а механизм производства и экономики буксует, - жизнь людей, в том числе и в авиации, не улучшается.
Командир корабля ТУ-16, в Дальней Авиации, получает в месяц должностной оклад 180 рублей, плюс звание капитана - 60 рублей, итого 240 руб., когда простой платяной шкаф, без которого простой семье не прожить, стоит 140 рублей. Помощник командира корабля самолета ТУ-16 получает 190 руб. Про технический состав и говорить не стоит. В то же время американский летчик подобного класса в должности командира корабля получает до 10000 долларов, в 40-50 раз больше. Во многих гарнизонах, особенно удаленных, военные люди и их семьи не видят мяса, молока и даже картошки - первой необходимости для жизни. Я не знаю, к сожалению, где тот губительный роковой просчет, когда все остановилось в нашем развитии, и система перестала работать. По всей стране образуются колбасные поезда и колбасные автобусы. Рабочие и служащие заводов и учреждений составляют графики поездок в Москву и Ленинград за продуктами. Я открою Вам не очень большую тайну - это же делают многие удаленные гарнизоны, в том числе гарнизонные и ракетные полки, делают это в ущерб боевой готовности.
Я думаю - холодная война - это ведь тоже война. И надо по-военному подходить к этим холодным военным действиям. Здесь также, как в горячей войне, должна работать в высшей степени ответственно стратегия и оперативное искусство, добиваясь успехов и победы. Так?.. Наше стратегическое мышление привело мировую систему в равновесие. Паритет. Но это для нас - неполноценное равновесие. Они тратят на этот паритет 10% национального дохода, а мы тратим до 80% национального дохода.
Мы уперлись лбами, как сказали нам в 1945 году, и вот 24 года стоим в этой трудной позе, расходуя до 85% бюджета на военные цели. Мы взяли на себя совершенно непосильную задачу, противопоставив себя одновременно Западу с Америкой во главе, да еще Китаю. Страна не сможет выдержать этой гонки. Если сказать соседу, а сосед есть у каждого, что он умирающий род или умирающий капитализм, он вряд ли будет дружески относиться к такому соседу. Или, что ты хочешь установить свои порядки, свой, так сказать, Устав... путем мировой революции, вряд ли такой сосед будет водить дружбу. Нужны серьезные перемены: менять идеологию про загнивающих соседей, про классовую борьбу и диктатуру. На ненависти к своему соседу, мне кажется, ничего построить нельзя. На этой земле все мы - соседи. И пусть все люди живут по своему уставу, как жили, и как хотят они сами. Конечно, я ни в коей мере не хочу обелить или оправдать США. Я думаю, несмотря на демократический ореол и риторику, американский империализм надолго останется империей насилия и диктата. И этому может противостоять только наша страна. - Здесь Аркатов остановился, будто перед обрывом: говорить или не говорить самые сакраментальные, самые страшные слова. И решился. - Наверное, нельзя сегодня категорически отрицать институт частной собственности. Я в своих поисках прочел «Капитал» Карла Маркса и Фридриха Энгельса, и скажу откровенно - у меня получился по прочтении, как это ни парадоксально, антимарксистский вывод. Хозяином произведенного товара должен быть товаропроизводитель. Товар - это как женщина, если она ничья, это как беспризорный сад. Именно ничейность собственности и товара, ведут к его обезличиванию, потере качества и, в конечном счете, к его обесцениванию и огромным потерям общественного труда. И ко всем остальным социальным последствиям. Может быть, стоит вернуться к выработке новой экономической политики - НЭПу на современном этапе.
Заканчивая, хотелось бы еще раз подчеркнуть самое главное: бегство от правды жизни -это бегство туда, где прекращается управление силой истины и объективности. Это путь к разрушению. И поражению в холодной войне! А если мы будем искать нужную стратегию, мы обязательно выйдем на твердую почву новых возможностей. Наш народ вынес в этом веке столько войн и революций, что нужно сделать все, чтобы эту не менее страшную, чем горячая война, эту холодную войну, остановить во что бы то ни стало!..»
Лист копии заседания военного совета закончился. Аркатов подпер голову ладонью, хмель обострил и углубил чувства и мысли. Пронзительно всплыли кадры памяти, с каким огромным внутренним волнением шел он к трибуне, которая казалась ему торжественной и загадочной. Многие друзья-товарищи улыбались и приветствовали его. С тихой грустью подумал о потерянной Москве, об ипподроме и быстрых, как синий ветер, чистокровках английской породы. Затем налил дважды рюмку в отсутствие жены и опрокинул одним махом - месяц не было во рту ни росинки. Становилось легче, уменьшалась боль от потери вчерашних московских ценностей. И все-таки была в душе какая-то необъяснимая радость от того отчаянного выступления, может быть оттого, что не смалодушничал, ведь высказана была правда, без которой человеку и обществу не прожить. А теперь надо уметь терпеть, научиться великому терпению.
Но мысль вновь вернулась в зал, на военный совет. Генерал, опустив голову, пошел на свое место во втором ряду. Установилась глубокая, даже жуткая тишина, шелестящая тишина подземелья. За двойными тяжелыми закрытыми окнами зала слышен лишь дневной далекий гул деловой Москвы. Каждому из сидящих больших начальников в этом зале надо было срочно обмозговать свое отношение к выступлению Аркатова. Первое - сказанное, действительно, правда - это факт. Об этом прямо и вскользь намекают друг другу и иронизируют офицеры и генералы штабов и строевых частей: о процветании «умирающего капитализма», о светлом будущем... там за горизонтом, которое никак не становится ближе, о спивающемся гегемоне. И второе, зачем тебе, выступившему крупному военному чиновнику, и всем нам, сидящим здесь, зачем нам эта правда? Ответ простой: либо тебе надоело жить в сытой и уютной Белокаменной, либо ты метишь на повышение! Но для этого надо иметь как минимум «волосатую руку» поддержки, либо другой солидный резерв. А где они у тебя? Поднятые вопросы могут рассматривать только Всевышний и Политбюро. В условиях достигнутого паритета с Америкой в ракетно-ядерном вооружении, и фатального возраста членов Политбюро, никто ничего сегодня решать и изменять не будет. Резюме: генерал Аркатов совершил на глазах почтенной военной публики очевидную большую глупость.
Звон оглушительной тишины стоял так долго, что эта тишина становилась неприличной для президиума Военного совета, в котором, кроме авиационных военноначальников, присутствовал представитель Главного Политического Управления - генерал Нефедов.
Председательствующий - командующий Решетнев Иван Владимирович - в течение всего выступления Аркатова отбивал дробь пальцами левой руки, усиливая дробь к концу речи. Он обязан был первым отреагировать по занимаемой должности. И он это сделал в короткой и спокойной ремарке: «В моем сознании и в оценке членов военного совета, страна в целом стабильнее, прочнее.., чем Вы это себе представляете. И я думаю, сегодня нет необходимости дискутировать этот важнейший политический вопрос, ввиду того, что ни Вы, генерал Аркатов, ни мы, все здесь присутствующие, не обладаем достаточной осведомленностью, и к тому же, это не входит в нашу компетенцию».
-   Разрешите мне... по этому вопросу, - попросил слова представитель Главного Политического Управления и твердой поступью вышел к трибуне. Генерала по-военным меркам можно было считать уже старым, ему лет 60. Бюст и лицо генерала, словно высечены из гранита: широкоплечий, носатый, с выступающим раздвоенным подбородком, серые пронзительные глаза - все это в полной мере, да еще басовитый голос с хрипотцой, олицетворяло собой могучую подавляющую силу превосходства; он давно привык сокрушать простой человеческий разум убедительностью своей железной логики и держать людей в благоговейном страхе изощренным красноречием и самообладанием. Несмотря на свои годы, он держится свободно и легко, говорит твердо и убедительно, и без бумажки, как будто отрубает куски официальной истинной доктрины.
- Товарищи! Ну, начиная с зарождения в коммунистическом и рабочем движении, в том числе и у нас, периодически возникают и объективно исчезают так называемые правдоискатели по поводу теории и практики нашей жизни.
Конечно, каждый волен в силу ответственности иметь свою точку зрения, правду надо искать, но Аркатов ищет ее не там. Я полагаю, командующий дал точную оценку, не стоит сегодня много времени уделять размышлению по поводу выступления генерала Артатова. Алексей Николаевич Аркатов - боевой, редкого таланта летчик и руководитель, но сегодня он не прав, решив снискать себе лавры спасителя и утешителя. Простим ему его заблуждения.
Низкие оклады офицеров, особенно летному составу, будут повышены уже в этом 1969 году на 30-50%. Это постановление Правительства скоро будет опубликовано. На остальных позициях этой непродуманной речи я даже останавливаться не хочу. Учение марксизма-ленинизма всемирно, потому что оно есть живой дух истины. И потому оно верно и вечно! Да, да, да! И теория классовой борьбы, и диктатура пролетариата. Все верно, и сомнению не подлежит. Ради этой истины положено столько труда и сил многих поколений лучших людей планеты! И не только. Очень много крови пролито за торжество правды и справедливости. Неосторожность, говорят, бьет посуду в доме, а неосторожность в таких делах, о которых говорит генерал Аркатов, приведет к потрясениям народов и государств.
Не надо забывать, уважаемые генералы, что мы государевы люди, и нам надо в первую очередь думать не о демонтаже государства и его идеологии, а об укреплении его основ. Это наш основной долг. И нельзя забывать, что мы люди в военной форме едим хлеб, так трудно добываемый хлеб нашего трудолюбивого народа и нашего великого государства. Это всем понятно! Вы ведете за собой полки и дивизии солдат и офицеров, и ваша главная задача - воспитывать достойных защитников нашего Отечества, способных отстоять его свободу, независимость, и его славу!..»
А через неделю Алексея Николаевича пригласили к министру Обороны, в здание на Фрунзенской набережной. После представления Аркатова министр Обороны очень вежливо и деликатно пригласил за стол, за которым сидел генерал Нефедов, который за минуту до входа Аркатова сказал министру Обороны: «Нам теоретики-стратеги не нужны; пусть Аркатов отрабатывает действительную тактику авиации в полках! Все! С ним суеты в Москве не оберешься! Там, - генерал Нефедов показал наверх пальцем, - рекомендации такие же!»
Министр Обороны мягко и тактично сказал:
-   Мы просим Вас, Алексей Николаевич, принять командование 326-й авиационной дивизией, так как это соединение находится на сегодняшний день на самом ответственном Северо-Западном направлении возможных военных действий, - и больше никаких слов неудовлетворения, обвинения или укоризны...
... Подав жареную рыбку, супруга неожиданно звонко и смело пошла в атаку:
-  Ты ж сказал мне, что посылают на усиление, «на важнейшее направление»!.. Почему ты не подумал своей уже седой головой обо мне и о детях?! Зачем ты полез на эту высокую трибуну?! Ты что не знал, что твою песню никто не подтянет?!
Алексей Николаевич качнул головой и спокойно, продолжая трапезу, произнес:
-  Слишком много вопросов сразу, давай, по-порядку. Я всегда отдыхал душою с тобой. А тут... Ты никогда не была такой агрессивной.
Вся задолго подготовленная дипломатия предстоящего разговора вмиг позабылась и была отброшена, и Валентина Максимовна выпалила в сердцах:
- А ты никогда не был таким глупым и безответственным по отношению к семье! Алексей Николаевич насупил брови, переваривая обидные слова, слова, которые она никогда не сказала бы за всю предшествующую жизнь. А она, как самолетная пушка, продолжала палить:
-  Что тебе надо было! Ты входишь в элиту авиации: работа, квартира, дача, машина. Почет и уважение. Успешная, беспроблемная жизнь. Я не могу понять! Оно тебе надо было, говорят в Москве!
- Я просто прямо посмотрел в лицо фактам жизни. И честно доложил. Люди, общество, авиация не могут жить без правды. Не славы ищу для себя, но правды. Кто-то рано или поздно эту правду обязательно ведь скажет.
-  Тогда по логике событий тебе надо создавать новую партию или организовывать антиправительственные силы. Так?
-  Нет! Я не собираюсь противостоять, сил уже тех нет. Сегодня на озере я решил, никаких глобальных задач, будем рубить дерево по себе. Надо перемениться самому, обрести нормальную человеческую суть. Спасти страну можно простым способом: воспитывать хороших людей, в первую очередь, своих детей.
- Все твои друзья - генералы, все они не хуже тебя видят правду и факты, чувствуют и понимают, но они почему-то молчат в тряпочку и спокойно кушают свой кусок с маслом.
-  Дорогая Валентина Максимовна, в Одессе говорят: «Если б я был таким умным до того, как моя жена опосля».
- Ты должен был быть умным, мудрым именно до того!
- Я тебе приведу простой пример. Ты вместе со всеми идешь в глухом лесу. И какие-то дяди из года в год обещают вывести вас из чащобы на поляну счастья, к светлому будущему. Только бы Вы шли безропотно за ними. Так?! А ты однажды определила по одной тебе известным признакам, что мы идем не туда, не к светлому будущему, а наоборот, в болото, где всем крышка. Ты бы стала молчать? Или все-таки рискнула бы и сказала: идем не туда! Вот я и сказал: мы уверенно катимся под мудрым руководством прямиком в задницу.
-   Может быть, это и правильно. Но генерал не может быть революционером и реформатором! Потому что он все имеет! Не понимаю, зачем генералу и маршалу революция! Пусть ее делают те, кому она нужна, кто иначе жить не может!
Алексей Николаевич на этот раз говорил с женой без грубостей и оскорблений, негромко и умиротворенно, повторяя себе одно: «Не взрываться, не взрываться!», - а потом и вовсе величаво замолчал в раздумье, как будто найденный им мир, мир его правды, за который он стоял, был ему лучше понятен и предсказуем, чем ей.
Сверкнули молнии, и тотчас следом раздались мощные раскаты грома, а через мгновение за окнами зашумело: хлынул летний дождь. Алексей Николаевич защелкнул приоткрытую раму окна и посмотрел в глаза жене:
- Скажи мне, за что мы воевали, за что погибло тридцать миллионов жизней?!
- Ты живешь, и живи! И не вякай! Почему ты не подумал о неизбежных превратностях судьбы после такого выступления? У нас такая страна, можно думать - сколько хочешь, а говорить нельзя. Нельзя! Установи трибуну на нашей кухне и выступай! Кухня в России - это не просто кухня, это форум советских людей, это место, где делается политика!
-  Вот, вот! Мы создали мир, в котором плохо всем... За редким исключением! А ты, дорогая Валентина Максимовна, была в этом исключении, с праздным образом мыслей и жизни... К роскоши! Прошло так много лет! 25 лет и зим! Но как это ни странно, изменений в тебе не происходит. По-прежнему, главная ценность - личное благополучие! И высокое положение в этом гнилом московском обществе.
Он сидел, уставившись в недоеденный кусок жареного окуня, осмысливая сказанное. Затем, отеческим тоном, со вздохом продолжил.
-  Ладно, горе у нас с тобой не шибко большое, бывает и похуже. Будем жить, как живется. Давай это горе запьем, вот я тебе капельку освежу! - Он капнул в рюмку жене, а себе налил большой гостиничный бокал и опрокинул одним махом. - Вот так мы пили в войну... Надо научиться выдерживать и поражения.
- У меня дети! Мой единственный крест. Который женщина должна нести до конца! - не унималась супруга, - Ты командуешь, получаешь удовольствие, а мне надо поставить на ноги детей. Ну ладно, Маша закончила институт, вышла замуж. А у Левушки - только десятилетка. Ведь квартиру в Москве у тебя ку-ку - отберут. Теперь что? Попробуй, свей гнездо на этой чухонской чужбине, куда тебя задвинули!? От одного запаха сланцевого бензина мне становится дурно, наверное, аллергия. Я здесь, в Тарту, задыхаюсь!
- Привыкнешь! - махнул рукой, заканчивая доедать остатки окуня.
- Это еще цветочки! - мстительно подвинулась она к мужу.- Ягодки впереди! Хозяйство у тебя ответственное и опасное - три авиационных полка - ого-го - высунув язык бегать бешеной собакой по гарнизонам - это мы уже проходили! Не ровен час, случится что, а в авиации это запросто! А случится - они, бывшие твои коллеги-штабисты думаешь, взмилуются?! Кто из них поскорбил вместе с тобою после твоего падения? Ни один! Они тебя... так уделают, от твоих больших звезд останутся только брызги. Они не только сожрут тебя - реформатора-Дон Кихота, они от души посмеются!.. Вон твой кореш по ипподрому генерал Костин, он тебе в рот смотрел, ни твоих заслуг, ни твоих боевых вылетов, а вот обшаркался в кабинетах, и гляди - назначили на твою должность. Знай себе, помалкивает. Его из штаба шилом не выковыряешь, ломом не выломишь!
Алексею Николаевичу было больно от ее слов. Он и сам давно ощутил свою беззащитность в этой ситуации. Он еще глубже нахмурил брови:
-  Я же хотел, чтоб лучше было, для людей, для страны, не для себя ищу славы! А наверное, в первую очередь для тех, кто рулит политику и государство. А вместо благодарности за такую подсказку...
-  Кому нужны твои факты и подсказки?! Для тебя, что большой секрет, что элита всех уровней только и болтает об интересах державы, о демократии и о народе, а занимается лишь собственным обустройством!   А Вы,  генерал Аркатов?!  - Она имела обыкновение в таких разборках переходить на «Вы».
- Я? Да я другой сейчас человек... Это ведь не о делах бренной моей жизни и заботы о теле. Мне странно, что за 25 лет после войны летчики и техники не могут купить в семью телевизора и холодильника. В поездках по гарнизонам я вижу домашнее хозяйство офицеров, ты не представляешь, какая беспросветная нищета. Пашут по 25-30лет, а на демобилизацию -гражданского костюма не имеют. Стыдно за убогую деревню, да и город наш не ушел далеко. Да, меня не устраивает то, что мы сотворили.
Он встал и долго ходил по комнате, сосредоточенно подбирая нужные слова. Ливень полоскал по большому окну, дождевая вода с верхних этажей падала на жестяные отливы окна, стучала и звенела.
- Я перестал верить в фантастические ценности конечных целей! Намечтались досыта! О светлом будущем, а вместо свободной жизни людям предложили армейскую и трудовую дисциплину, политзанятия и соцсоревнования. Ценность - это каждый человек, который живет сегодня! И который должен жить хорошо! Понимаешь? Вот это я понял! И еще то, что благополучие души важнее квартиры, еды и питья!
-  Это очень умно и нравственно, добрый Дон Кихот Ламанческий! Защитник бедных офицеров! Возьми свое Донкихотство, заслуги и нравственность и засунь себе в задницу! Нам, семье, от твоих идиотских намерений стало плохо!.. Мне и детям!... Ты заслуженно имел все! Ты завоевал для себя и семьи это настоящее, независимо от того, справедливо оно или нет... Мы потеряли все, чего добивались 30 лет! - Она была права и говорила горькую правду. Её жизнь до сих пор была незыблемой, и ей казалось, так будет всегда, и вдруг судьба пошевелила мизинчиком, и всё неожиданно развалилось, невероятно разрушилось, как карточный домик. И ладно, причиной всего происшедшего были бы чужие, плохие люди или жестокие начальники. Нет! Всё изменил свой собственный муж и отец семейства - от этих выводов ей становилось совсем плохо. - Быть тысячу раз на краю могилы, отпыхтеть войну... отбарабанить столько лет в авиации, горбом и трудом подняться на такую высоту и...! Боже мой! - кипящие слезы, которые она долго держала, наконец брызнули из глаз. Она скорбно склонилась на руки, горестно всхлипывая и причитая. - Не понимаю! Все делаю для дома, для мужа, для детей — и все равно приходят беды... Становится не лучше, а хуже... Как трудно быть женщиной! Просто какой-то фатальный рок! - Её горе можно было понять: в военное лихолетье она ждала и переносила сердцем его страдания и тревоги, и готовность умереть перед каждым боевым заданием. И потом, в послевоенной авиации, каждый полет был испытанием судьбы. А когда началась эра реактивной авиации, ее первые шаги были подобны полетам в войну: летчики гибли ежедневно.
- Ну что ж, теперь Москву к боку не пододвинешь... Слово не воротишь... - Ему было не по себе. Он уже начал искать пути выхода из этого тяжелого разговора, но не мог ничего придумать, да и хмель одолевал... Дивизией и дальней авиацией легче командовать, чем управлять одной женщиной. Он встал и принес ей воды.
- Успокойся... Я тебя понимаю!.. Семья, конечно же, ценность... Но ведь народ, страна, наверное, не меньшая ценность, а скорее - абсолютная ценность!
-  Для тебя, Аркатов, абсолютная и высшая ценность на этом белом свете - это бабы! -Злобно выкрикнула она сквозь слезы, - вон болтают твои дружки: Аркатов целую дивизию баб ... дивизию полного состава военного времени...! Всех моих подруг! Дружить уже не с кем! Сволочь! - Слезы размазали тушь ресниц. Она мяла в кулачке мокрый платок, вытирая наугад впадинки подглазья, но потеки оставались, отчего выражение ее лица становилось несчастным и страдальческим. - Никак не могу понять, как можно влюбляться в день по два раза! Жеребец-производитель! Всех опылил, всех! Только мне ничего не оставил... от своей... боеголовки!
-  Я не виноват, что Бог создал меня таким! Порох и бензин в реактивном двигателе! -Да, он говорил правду, он никак не мог сориентироваться, отделить в своем внутреннем состоянии страсть от любви.
-  Двигатель?! Да тебе б только двигать да задвигать! Бог создал тебя нормальным человеком, чтоб ты хранил в себе человека, а ты... до полной распущенности!...Тебя, когда ты меня силком взял, гад, надо было засадить в тюрягу! А я пожалела! - Тихие слезы по давно выплаканному прошлому капали на стол.
- Какое насилие, когда я понял, что без тебя нет жизни. Насилие! Глупости какие-то! Да ты ж такая хорошенькая кобылка была! Какие ляжки! Какие буфера! В твои девятнадцать! Бутончик распустившейся розы! Я как заглянул в глаза! У меня такая была вспышка - на всю Саратовскую область. Сразу - в штопор! Нет, тебя надо было обязательно оприходовать!
- Вот! У тебя, у солдафона и слов-то подходящих нет! Оприходовать! Ничего святого и божественного! Я молилась за него в каждом полете! Молилась и ждала! - Грустные слезы еще сильнее полились по ее жалостным щекам.
- Ну, прости!... Прости! - он сегодня весь день был откровенным с собою, может быть, это подвигло его к острому ощущению вины перед женщиной. Он неловко подошел и выдавил из себя: «Обещаю тебе... больше не буду обижать!.. Ты у меня единственная.. Обещаю». - Он наклонился и поцеловал ее в обнаженную шею, а затем правой рукой проник под бюстгальтер и ощутил бархат ее тела. Она еще сильнее заревела белугой, склонившись на кулачки. Его руки, как когда-то в юности, были сейчас теплыми и ласковыми. Он в нерешительности стоял некоторое время, потом наклонился и взял ее на руки. Женщина осознавала, что эта редкая мужская нежность - путь к примирению, но ее расплескавшиеся чувства, волнение, обиды и злость, по инерции продолжали расплескиваться, она ревела и колотила мужа своим маленьким кулачком по чем попадя, пока он не уложил ее в кровать.
-Прости! - виновато и искренне твердил он. - Ну не дерись, перестань! Может быть сегодня я сумею отбомбиться! Исполню супружеский долг!

2. Батя полка

На следующий день после полетов, закончившихся поздно ночью, Павел Ильич встал с ощущениями недомогания и уныния; «Наверное, - подумал, - от переутомления, от неустанных забот на земле и от высотных длительных полетов. Неизбежное возбуждение полета истощает силы разума и тела, и хотя румянец еще играет на его румяном лице, но никуда ни денешься, годы берут свое: мышечные и суставные не то, что боли, на которые можно было бы пожаловаться врачам, нет, какое то необычное неприятное состояние, не полностью восстановленные силы, противная слабость и невозможность сосредоточиться после сна. А что ты хочешь - двадцать пять лет в небе. Считай, укатились лучшие годы, откуда не возьмись - болячки. Исчезла в душе состояние легкости и сияния. Все теперь не  то и не  так, как было в молодости: кажется, краски земли поблекли, чувства притупились, порывы угасли. А как было? Даже в то жуткое время войны все было интересно, каждый день - яркие впечатления, даже зимы и лета были другими. И жизнь была наполнена надеждами и радостным светом.
Отдохнуть бы годик - два, но …и  думать не смей. Воскресенье - единственный денек, когда можно отоспаться и не торопиться»; - он долго не спеша разминал косточки рук сделал несколько ленивых упражнений, потом подошел к окну и непроизвольно оценил метеообстановку. Никто так не чувствует малейшие изменения погоды, как летчики. Окна квартиры выходят на южную сторону, под окном школьный сад, затем стадион гарнизона, а через дорогу полыхающие зеленя, по которым серебристой лентой катится тихая задумчивая речка Шелонь. Лето вступило в свои права - Июль месяц. Земля  цветет летним изумрудом до темных пиков далекого леса. Утро теплое и тихое с хорошей видимостью, как говорят летчики - миллион на миллион. Раньше достаточно было одной ночи после двух-трех длительных полетов, чтобы полностью восстановиться, а теперь вот…наверное крылья устали…пар кончился и пора бы подумать об уходе. Но как оставить любимое дело, да и «запасного аэродрома» нет. Куда пойдешь на гражданке и как я смогу без авиации? Нет, авиация и небо это мое – вечное, это и судьба, и жизнь, и смерть. Наверное, иного не дано. Многие летчики не выдерживают той «земной» жизни. Все, что прошло, врезалось в память навсегда, навечно: и люди, и полеты, и этот комариный край с грустной тихой Шелонью. Быстрее птицы время мчится, кажется, совсем рядом - вот они юные годы, тепло мое весеннее… Сломя голову бежит Пашка на аэродром на первый показной полет. И сердцу не хватает в груди места от радости, от неба, от близкого солнца. Пашка отлично летает, первым в группе выпорхнул в самостоятельный полет. И вдруг при переходе с планера на самолет его отчисляют из аэроклуба из-за того, что его родители были богатенькими. Это обстоятельство не поощрялось в пролетарском государстве. Вот, если бы у родителей не было ни кола, ни двора, тогда другое дело, все было бы в ажуре. Настырный Пашка выполняет умный для тех времен маневр - вступает в комсомол, и вновь просится летать. В 1940 тревожном предвоенном очень нужны были летчики, и его со скрипом, но все же принимают повторно в аэроклуб. И он становится умелым и бесстрашным пилотом войны… Живут и не меркнут воспоминания…Надо сегодня съездить с семьей отдохнуть в сосновый бор на берегу речки в пятнадцати километрах вниз по течению, это живописное место называется «Песочки»: купание, рыбалочка снимают недельную усталость. Павел Ильич поправил покрывало на раскладном диване, непроизвольно пробежал глазами по привычным вещам: ковер на стене, сервант с хрусталем, полированный стол под спаренной книжной полкой и на тумбочке черно-белый телевизор «Огонек». Обычно в этот день домашние его не беспокоят. Но сегодня едва он успел побриться, как в комнату влетела супруга Ольга, держа за руку шестнадцатилетнего Илюшу.
- Послушай, дорогой папа, что говорит наш любимый сынок, которого мы носили на руках, вкладывали всю душу и дышали на него. Послушай!
- Что такое? - взбодрился вмиг отец семейства.
- Ну, объясни, пожалуйста, твою позицию? - теребила сына мать, впившись в него глазами. Но юноша молчал. Ольга Васильевна не выдерживает:
- Он заявил сестре и мне, что наш отец тиранит людей полка и гарнизона. Это можно себе представить: отец безжалостен к людям!
- На каком основании сделано это заявление? – Павел Ильич изменился в лице. Он почувствовал, как вздрогнуло сердце, как затрепетал холодок на его спине, не верилось ушам и глазам.
- Сынок! Мне государством поручено командовать полком, - спокойно и твердо говорил отец, - и в своих действиях в работе с людьми я руководствуюсь строгими законами и документами, которые называются уставами. Понимаешь, Илюша? У меня согласно этим уставам огромные права, но, честно тебе скажу, я ими не пользуюсь они - все солдаты и офицеры - мои дети.
- Ты ни за что наказал техника самолета Добровольского! - промямлил Илья.
- Ты учишься в одном классе с его сыном, так?
- Так.
-Ясно, откуда дует ветер. Сынок! Если бы, - с глубоким чувством вмешивается Ольга Васильевна, - если бы ты знал, сколько отцу пришлось горбатиться в небе и на земле, сколько тягот и мучений, тревог и страха на войне и уже двадцать четыре года после войны прежде чем он стал руководителем, ты бы даже подумать не посмел о том, о чем проговорил твой язык.
- Подожди! – перебил её Павел Ильич.
Будучи впечатлительным, Павел Ильич болезненно воспринял «бунт» сына, хотя внешне сдержался: большой ребенок, ну что с него взять… То счастье, когда они с Ольгой Васильевной ощущали полное единство с ребенком кажется кончается. У ребенка созрело свое «Я», зачатки независимости, независимая личность и, образующееся противоречие, а может быть противостояние родителям, ему необходимо и неизбежно. Наверное, нельзя требовать от взрослеющего ребенка полного подчинения. Не надо слишком бурно реагировать, обижаться на его перехлесты. Когда он поймет нашу неуменьшающуюся привязанность к нему, он постепенно успокоится. Пусть на этом опыте он хорошо поймет, что к чему, и научится все реже зарываться в крайности. Многочисленные нескончаемые заботы в полку, не дают возможности Павлу Ильичу в полной мере заниматься воспитанием сына и вот итог: сын защищает не отца, а отца своего друга. Куда - то стремился, летал, суетился, не жалея себя, рисковал сто раз жизнью. Не видел белого света, хотел быть лучше чище и верил – мои дети будут такими же. Щеки отца вспыхнули пожаром:
- Ну что мне еще сказать тебе дорогой мой сын? – Павел Ильич с болью любуется светлыми кудрями и темными, как ночь отцовскими глазами Илюши. - Командир полка – это ломовая лошадь. Чем сильнее она тянет, тем больше ее нагружают,  - Павел Ильич склонил голову на поднятую руку. Стоит ли в подробностях говорить сыну, что эта должность самая беспокойная, самая ответственная и на войне и в мирное время – забот по горло. Но основная забота – боеготовность полка: за это руководитель отвечает головой по закону и уставу: по сигналу 35 тяжелых кораблей должны взлететь и выполнить боевую задачу в любых метеоусловиях. Но чтобы выполнить это, надо научить летчиков и радистов летать, техников готовить самолеты к полету. Плюс тактика и стратегия, ведь авиация дальняя стратегическая. Более тысячи человек. К тому же командир полка летит на одном из кораблей в боевом и учебном полете. Не позавидуешь! А случись что, впаяют по полной программе: большие должности - большие заботы и некогда вкушать плоды. Ну что об этом говорить сейчас сыну? Лучше сводить на самолет, ознакомить с общими характеристиками и показать в кабине суть халатность старшего лейтенанта Добровольского. Может быть, тогда он поймет? - Сын! Если очень коротко, на самолет Добровольского в ремонтной части неправильно установили руль высоты с обратным действием. Экипаж майора Варенцова, которому пришлось облетывать этот самолет после ремонта, едва остался в живых. Благодаря опыту, высочайшему мастерству и, наверное, удаче.
- Но ведь рули перепутал не Добровольский?
- Он должен был очень внимательно принять машину. Понимаешь? А рули, двигатель и шасси – это главные жизненные «органы» самолета. Добровольский пропустил очень страшный дефект ремонтников. И наказан был не очень строго, за такие дела отдают под суд, а он отделался лишением звездочки. Ладно, в Песочках на речке я тебе остальное доскажу.
- Ура, Песочки! – воскликнула радостно младшая Таня.
 Но едва Павел Ильич успел позавтракать, жена позвала к телефону.
- Товарищ полковник, - докладывал диспетчер, - пришла телеграмма из штаба дивизии. Заявка - принять самолет Ли-2 в 18-00. На самолете генерал Аркатов и с ним группа офицеров штаба дивизии и политотдела.
- Так! Вот тебе и отдых на речке, - сердце Павел Ильича кольнуло из-за потери выходного,- доложите эту информацию командирам частей и мое распоряжение: всем им быть на командно-диспетчерском пункте в 17-30, будем встречать генерала.
Теперь надо подготовить военный городок, аэродром и обслуживающие части к показу командиру дивизии. Демиденков быстро оделся по форме, вызвал машину, зашел за начальником штаба полка подполковником Гудзём и вместе они направились по намеченному маршруту. Чтобы не делал в этот день Павел Ильич за ним, как тень, неотступно следовала сцена с сыном, и не вольно выплескивались из сознания прошедшие годы на эту тему. Дети росли в идеальных семейных условиях. Родители – не разлей вода с первого знакомства на аэродроме «Кубинка» под Москвой: молодой летчик и военный метеоролог синеглазка Оля - одно целое - и физическое и духовное. Война и опасности, словно электросварка, скрепили их навечно. Редчайший случай, наверное - ни он, ни она никогда не помышляли быть друг без друга, тем более об измене или о чем-то подобном. Самозабвенная любовь к первенцу Илюше, а потом через 3 года – к Танечке: дети просто купались в родительской любви. Даже в повседневном быту супруги сдерживали раздражение чувств и те мелкие неизбежные в быту столкновения по пустякам. Этому же правилу их обязывало и уставная мораль: командир на виду у всех, он должен быть образцом семейных отношений. И вот… К обеду была закончена всякая всячина дел. Возле солдатской казармы Павел Ильич с особым акцентом попросил начальника штаба:
- Леонид Сергеевич, очень внимательно посмотрите срочников, чтобы там никаких художеств, особенно этого ушастого Кучкова. И не забудьте к приезду генерала снять караулы.
- Обязательно, товарищ командир.
Подъезжая к дому, Демиденков увидел стоящего в ожидании у подъезда начальника службы огневых установок  или  как говорят коротко начальника огня 2-ой эскадрильи капитана Золотарева. Он ждал приказа на увольнение, отлетав более 25 лет.
- Ну, что, «в дальние края едут дембеля»?
- Да вот.
- Ладно, ты ко мне? Выглядишь неплохо, - приветливо здоровается командир полка,- тебе к дембелю послали на майора; на гражданке будет утешительный приз. Конечно, лучше бы здесь на службе - генералом! Но, это сам понимаешь в руках Всевышнего.
- Командир! – так Золотарев звал лейтенанта Демиденкова еще во время войны, когда летали на Пе-2 вместе в одном экипаже. - У меня очень важный разговор. И не о моих делах.
- Володя, я сегодня в цейтноте. Если только в  темпе джаза. – Павел Ильич с досадой и озабоченностью посмотрел на часы. Он в войну и после нее выработал в себе определенную методу взаимоотношений с коллегами, подчиненными и начальниками: первое восприятие любого нового человека это хороший во всех отношениях человек. Если в течение какого-то времени он убеждается, что этот человек в целом настоящий человек, в основных определяющих личных чертах, этого солдата-офицера он помещал в сердце, прощал мелочи, мужские пороки и недостатки. Чтобы не случилось с этим человеком, Демиденков уже не бросал его, разбирался и по возможности защищал. Если же у офицера, солдата были серьезные изъяны: неискренность, лживость, нечестность, непорядочность - великодушие командира испарялось, он вычеркивал такого человека из своей души и переходил на официальные отношения в рамках устава. Золотарев был ему как младший брат. Он его просто обожал и был с ним на дружеской ноге. В полку Золотарева звали «звонком» - где «звонок», там смех радость и улыбка. Быстрый, веселый, умный, никого не обидевший за 25 лет, душа любой компании. И к тому же замечательный футболист; правду сказать, любитель подзагнуть, пофантазировать, как говорят заправить арапа.
- Ну, хорошо Володя, давай сядем на лавочку. Что такое стряслось, выкладывай.
- Командир, дела давно минувших дней. В 1963 году Вы были на испытаниях ядерного оружия на малой земле, летали с аэродрома Оленьегорск. Так? А здесь в Сольцах в то же время произошла жестокая катастрофа капитана Бубнова. Так вот, в тот незабываемый для меня день 16-го августа 1963 года из-за болезни командира огня в экипаже заправщика на его месте летал я. Командиром корабля заправщика был капитан Стручков, дозаправлялся же  капитан Коля Бубнов. Процесс заправки обычно снимали на фотокамеры радисты обоих самолетов, только им видны хорошо метки шланга заправки и контактный узел. Чисто случайно я взял с собой камеру, потому, что предыдущий полет выполнял за радиста, так что, пересаживаясь с самолета на самолет, вместо заболевшего Лебедева, я попросту не успевал сдать камеру.
- Это ты затянул песню на долго, пять с половиной лет давности, с царя гороха. А если короче?
- Нет. Командир, короче невозможно. Прошу, это очень важно! В момент дозаправки, я включил камеру и снимал все вплоть до выхода из того злосчастного облака, из-за которого погиб замечательный летчик и человек Коля Бубнов. После полета я вытащил пленку, но чтобы не таскали по комиссиям, которые тут же нагрянули из Москвы, Смоленска и Тарту, я не проявляя, положил ее за книги. К тому же мне как командиру огня не положено было снимать. Можно было схлопотать. Каким образом Коля Бубнов попал в спутную струю? Коля Бубнов летчик от Бога - в один миг за три четыре секунды оказался в спутной струе, хотя шел безукоризненно в строю заправки? А потом я забыл про пленку, хоть убей! Прошло пять лет, как-то начал перебирать книги к отъезду -делать на списании нечего, пить не позволяет здоровье - бац и обнаруживаю старую пленку. Проявил в фотолаборатории, и что вижу? Если коротко, выводы Московской комиссии - вздор, туфта: «в случайном облаке капитан Бубнов не сумел выдержать режим полета, его затянуло в спутную струю, а дальше - классический плоский штопор.
- Подожди, Колю Бубнова, я очень жалел, но надо ли нам сегодня ворошить 1963- забытый год?
- Надо командир! На днях я видел, как Вы представили полку только что испеченного в академии ВВС майора Стручкова, того самого, кто был заправщиком у Бубнова. Не за горами у этого парня звание генерала. Он тут бражничает на полную катушку: рестораны, кутежи, вольная житуха.
- Но это еще не повод обвинять.
- Я за 25 лет никогда Вам ни на кого не жаловался и не докладывал и считаю это дело некрасивым. Но здесь надо остеречься! Остеречься этого человека, потому, что я уверен в том что он не очистился от ржавчины и способен, на новое зло… Я до тонкости вспомнил все сложные моменты того рокового полета. Пойдемте, прошу Вас, в клуб, он сейчас свободен, и киношник на месте. Я знаю, как это мучительно потерять уважение к человеку, но Вы все сами увидите и поймете.
- Пока не очень! Эту кашу, наверное, не скоро расхлебаешь.  Ну, хорошо, твоя настойчивость…
- Пока дойдем до клуба, я напомню Вам условия той гибельной неотвратимой ночи: безлунная ночь, вверху звезды - внизу перина облаков до самой земли - начальная стадия атмосферного фронта, верхняя кромка - 4000, дозаправка на пяти тысячах.
Планы торопили: срочно подготовить летчиков дозаправки днем и ночью. Важнейшие боевые цели полка - объекты Великобритании, обратно вернуться - топлива в обрез, необходима дозаправка на обратном пути над Балтикой. Капитан Бубнов - настоящий асс, кстати, капитан Стручков, тоже был летчиком первого класса. Бубнов классно лег крылом на шланг, потом контакт, вышел в строй заправки, началась перекачка. И тут это роковое облако - верхняя рвань приближающегося теплого фронта. У меня нажата кнопка кинокамеры, командир заправщика в облаке в это время увеличил обороты. Зачем, я тогда спросил себя, а через 3 - 4 секунды Бубнов оказался в спутной струе.
Офицеры вошли в солдатский клуб, на полную мощь звучит модная музыка «Соренто»:
                Вечер.
                Звучит у ног морской прибой,
                Грустно поют о прошлом  волны.
                Здесь мы встречались каждый день с тобой,
                Ясен был простор голубой.
                Вернись, я вновь и вновь зову вернись!
                Одно твое лишь слово,
                Вернет нам снова
                Любовь и жизнь.
Золотарев направился с пленкой в кинобудку. Попросил киношника и, вернувшись, подсел к Демиденкову, чтобы комментировать события на экране:
- Смотрите, в разрывах облака хорошо видно перемещение аэронавигационных огней. Я сижу спиной к вектору полета… А вот промелькнула кабина летчиков и штурманов… Видите? Это не ошибка Бубнова. Это спланированное убийство!
Лента кончилась:
- Ну, зачем бы,- с недоумением, спросил командир полка, - ему это ужасное убийство?
- Вот в том то и дело. Не поверите!?.,  Девка! Одна на двоих! Если друг оказался вдруг… Я давно засек для себя этого парня - Стручкова. Есть в нем какая-то гниль. Помню, он сладострастно твердил:
«Люди живут по принципу курятника: один против всех: клюй ближнего и сри на нижнего», - согласитесь, полное отсутствие благородства и такта.
- Ну, выводы делать подожди. Давай поступим так: у тебя времени навалом, отдадим приказ о дознании: опроси нужных людей, кого хочешь по своему выбору. Собранный материал покажешь мне…И все, Володя. Мне очень некогда…
В назначенный час Павел Ильич появился в кресле руководителя полета, оглядел аэродром: на огромном изумрудно-зеленом ковре трав четко обозначен рисунок взлетки и рулежек. За границей аэродрома - заболоченный лес - ельники и ольшаники. В травяных капонирах застыли на отдыхе стальные птицы - боевые самолеты Ту-16. Все готово к приезду нового командира дивизии.
В тот же миг в приемнике раздался зычный голос:
- Поляна, я – 612-й, дальность - 30, высота - 1200. Разрешите подход.
Оператор:  612-го вижу на экране: дальность - 30, высота - 1200.
 Руководитель полетов:  Подход -1200 на дальний разрешаю. Метеоусловия: облачность- 5-6 баллов, кучовка, нижняя кромка- 800, полоса – сухая.
Летчик:  612-й понял.
Летчик:  612-й,  дальний -1200.
 Руководитель полетов:  612-му заход по  малой коробочке, снижение до 400 разрешаю. Давление-755.
Летчик:  612-й на четвертом.
Руководитель полетов:  На четвертом.
Летчик:  612-й дальний, шасси выпущено, зеленые горят, посадку.
Руководитель полетов:  Посадку разрешаю.
Когда движки самолета Ли-2, многократно чихнув, замерли, техник открыл дверь, установил небольшую лесенку- стремянку, первым показался генерал. Солецкие офицеры в основном командиры частей и руководство полка с любопытством рассматривали нового  командира: впереди его летели слухи, легенды и предсказания: «Что за новая метла? Какова будет при нем служба?» Только после того, как последний офицер штаба дивизии сошел на землю, генерал повернулся лицом к Демиденкову.
- Товарищи офицеры! - спокойно и негромко скомандовал Демиденков. Командиры замерли в стойке «смирно».- Товарищ генерал! 940-й авиационный полк и обеспечивающие части находятся в повседневной боеготовности: в строю-34 самолета, один - в ремонте; командиров кораблей: 1-го класса - 24, 2-го класса - 6, 3-го класса - 5. Полковник Демиденков.
- Здравствуйте,- генерал обратился ко всем встречающим, затем два больших интересных человека зорко глянули друг другу в глаза, генерал со сдержанной улыбкой пожал руку командиру полка, потом остальным офицерам, при этом Демиденков представлял их, называя по должности и званию. После скучных московских паркетных кабинетов Алексею Николаевичу так приятно вновь встретиться с живыми интересными людьми для хороших и нужных дел. Настоящая жизнь.
- Сегодня знакомимся и проверяем состояние аэродрома, стоянок, военного городка и дальнего привода. Недавно было ЧП на одной точке, посмотрим, как несут службу Ваши срочники на дальнем и ближнем приводе. Поэтому в мою машину садятся кроме нас с командиром полка, командир наземного обеспечения, начальники штабов, дивизии и полка, офицеры штаба дивизии и политотдела следуют в гостиницу по - пешему. Насколько мне известно, это совсем не далеко, подышите свежим Новгородским воздухом.
Перед посадкой в машину генерал еще раз внимательно посмотрел на командира полка, он не однажды слышал хорошие отзывы о Демиденкове: едва ли не единственный командир полка без академического образования, но его полк вот уже несколько лет лучший в дивизии и корпусе. Среднего роста, плотно сбитый, мужественное лицо не портит раздвоенная «заячья губа», которая появилась из-за падения на взлете в далекие военные годы. Неторопливые движения, простота и приветливость и вместе с тем сдержанное достоинство. Генерал поймал себя на том, что ему с первых минут хочется быть похожим на этого командира, какая-то у него магическая способность воздействовать на людей.
Генерал взял Демиденкова за локоть, и они направились к машине, командир полка сам сидит за рулем:
- Вот сдается мне,- заговорил генерал, садясь в машину,- что мы с Вами Павел Ильич, где-то рядом служили, дай Бог память, не на Ленинградском ли фронте: что-то чудится мне, в снежной крутится пыли, будто даже виделись где-то?!
- Спасибо, товарищ генерал! Вы правы, 1943 год, Ленинградский фронт, самолеты Пе-2.
- Кто прошел испытания войной, да еще остался жив, - подбирал слова генерал,- тому можно доверять любую должность. Это точно как диагноз.
- Да, согласен с Вами,- подхватил Демиденков,- но и сегодняшние летчики, честно сказать,- я с ними кантуюсь дни и ночи, ребята очень высокого качества. Народ, как на одну колодку. За редким исключением ни одного гнилого, физически и морально крепкие, мажорные с высокой внутренней организацией. Ну и конечно, профессионализм - что надо. Вы помните, как обучали во время войны: один - два самостоятельных полета и вперед в боевой полет! Сейчас в училище учат 2-3 года, а потом практика в Арктике или в Гражданском флоте по 500-1000 часов налета. Эти ребята  просто обречены вынести испытания духа. Не боюсь этих слов: воплощение мужской красоты, мужества и воли… Правду сказать, расточительно относятся к своему здоровью, пьют и курят мерзавцы.
- Замечательно,- генерал приятно поразился точности характеристики современных летчиков. Демиденков выразил заветные мысли Аркатова. «Вот тебе,- подумал он,- и руководитель без академического образования, да такой руководитель в оном и не нуждается».
 - Если честно признаться, Павел Ильич, я приехал не только проверять, но и учиться. За время московского сиденья подзабыл много, утерял хватку, подходы… - Когда закончили обваловку стоянок ?
- В прошлом году. Видите уже трава плотным бархатом покрыла… Все 35 кораблей надежно укрыты от ударной волны. Высота капонира -11 метров, - Павел Ильич не торопясь ехал по рулежке, по обеим сторонам от которой, опустив носы, дремали в тишине хищные стальные птицы. - Полосу отремонтировали и удлинили на 500 метров. Теперь авиабаза высшего класса.
Генерал вышел на взлетной, осмотрел новые замененные плиты, затем, снял фуражку, прошел на боковую луговину, посмотрел на далекий тонущий в дымке горизонт:
- Помните, как мы начинали - на зеленых лугах, о бетоне и не мечтали. После дождей, дашь обороты, а машина зароется в землю… - крылатый летний ветерок теребит седеющий чуб Аркатова. – Хорошо Павел Ильич, покажите, пожалуйста, военный городок. Как это не покажется странным, я ни разу здесь не бывал.
- Городок очень компактный прилегает вплотную к аэродрому: от летной столовой до КДП- 15 минут ходьбы. Центральная дорога, по которой мы едем, делит городок на две части: слева – штабы, солдатские помещения, летная и техническая столовая, справа - жилые дома офицерского состава.
- Хорошо. Спасибо, Павел Ильич, что содержите военный городок в образцовом состоянии. Ну, а теперь бы успеть засветло осмотреть дальний привод.
- У нас на дальний радиомаяк напрямую не попадешь: болото, топкие места.  Надо через деревню Велебицы. Это по южной окраине городка, а потом еще четыре километра и в лес – одна верста. Если не будет дождя, то можно, но гляжу, с запада заходит мощное кучевое облако. Ну, время не ждет!
- Сегодня хотелось бы закончить осмотр запланированных объектов, - строго закончил Аркатов.
- Ну, тогда тянуть не будем. Свернули на Новгородскую дорогу и погнали.
Но уже через считанные километры по брезенту машины застучали первые капли. Гроза все – таки догнала их. Она была так не ко времени. Генерал завертел головой в боковые стекла. Молния ослепительным ломаным изгибом на миг окаймила темноту тучи, сверкающей стрелой метнулась вниз и ударила в крутолобый откос другого берега реки. Трепетно зашелестели под ветром листья осин и выгнулись упругие ветки берез. И хлынул дождь. «Уазик» стал вязнуть в грунте. Генерал вздохнул с сожалением, сквозь щели брезентового покрытия закапала вода.
- Ну вот, кажется, приехали! Генералы и полковники не могли спрогнозировать поточнее погоду!- корил себя Алексей Николаевич.
- Дак гроза может иметь разную скорость,- пытался оправдываться Демиденков, - все у них там, в небесной канцелярии не по нашему распорядку!
- Тут бы где-то переждать! Хорошо деревня. Это и есть Велебицы? – спросил Аркатов.
- Да. Сегодня нет смысла ехать дальше, - уверенно сказал командир полка,- там после дождя- мочажина и топь.
- Товарищ генерал, - встрял начальник штаба, - тут совсем рядом Велебицкая святая обитель - древняя, деревянная единственно действующая на всю округу церквушка.
- Павел Ильич, подкатите поближе. Ко входу. Вот так штука, не думали не гадали куда занесет. - генерал шагнул из машины в приоткрытую дверь, за ним все остальные.
Внутри было тихо и таинственно. Горящие свечи. Запах ладана. Навстречу им шел служитель храма с наглухо застегнутым воротом и узкими рукавами, голову до бровей покрывала мягкая фигурная шапочка.
- Простите нас. Вот гроза, не обессудьте! - генерал снял фуражку и смиренно остановился перед священнослужителем.
- Мы всегда рады, - вежливо приветствовал гостей батюшка, по всему видно крепкий нравственный человек. Его розовое, с приятными чертами лицо, окаймляла короткая вьющаяся седая бородка. Голос звучал мягко и дружелюбно.
- Проходите,  пожалуйста, садитесь на скамейки. Если хотите, помолитесь Господу нашему,- он обернулся и перекрестился на икону. – Храм есть земное небо и здесь должно внимать чистым сердцем с любовью и миром.
Генерал и военная публика безмолвствовали, слегка подрастерявшись, все твердокаменные атеисты, не ведавшие с пеленок в своем сердце ни Бога, ни Веры.
- Сюда приходить никогда не поздно, - спокойно продолжал батюшка, - Господь сказал: «Я есть новый живой путь, и всякий, кто захочет, сможет ступить на этот путь нескончаемого поиска истины протяженностью в вечность».
- Простите нас Батюшка, - первым  по долгу опомнился и прореагировал командир полка,- Вам, наверное, известно мы живем по другому уставу, и наша истинная цель - защита отечества.
- Любовь к творцу - это высшая и истинная цель. Но воинство это тоже святое дело для отечества, и мы молимся за вас…И да защитит вас Господь могуществом спасающей десницы. – батюшка говорил с искренней улыбкой и приятным завораживающим голосом. Военные руководители поражены не поддельному радушию, душевной открытости священника в сущности хозяина этого дома.
Дождь крупной и частой дробью колотил по крыши и стенам церкви. Время как - будто тормознулось. Каждый задумался над сутью сказанного.
Начальник штаба полка Леонид Сергеевич Гудзь, с импозантной черной бородкой и искрой юмора в глазах, не стал садиться на скамью, он неторопливо с явным любопытством подошел к золоченой перегородке с резными дверями и многочисленными иконами, долго рассматривал нарисованные лица апостолов, а потом, повернувшись, спросил батюшку:
- Но вера ведь, не в обиду будет сказано, если верить науке, а не верить науке нельзя, вера есть иллюзия и обман. Вот не понимаю, зачем же нужна была трагедия средневековья, инквизиция, монастырские самоограничения плоти и жизни? Небо было определено как сфера, а мы сегодня летаем и видим воочию, что это не шатер, не твердая сфера-это космос. Так? Голубой цвет неба - флуктуация - т. е. неравномерное распределение частиц воздуха. Так, нет?
- Какой же обман? – еще шире улыбнулся батюшка,- Вера - высший Божественный постулат, не требующий доказательств. Устами Бога нашего Иисуса Христа, вера глаголит святую истину: «Не убий, не укради, не возжелай чужого, а главное - любите друг друга и будьте братьями и сестрами». – Нет, нет. Господь наш - это человеколюбие. Иисус Христос любил всякого человека и всем делал только добро. Точно так и мы должны любить своих собратьев и делать добро делом или словом, или мыслью.
- Да, «не укради, не убий» звучит, но ведь все это продолжается из века в век. Почему слово Божье так не эффективно?
- Слово Божье не приказ в Армии. Оно обращено к сердцу, обращено с любовью к человеку, и оно дало огромные плоды. Человек должен почувствовать своим сердцем, что ему нужен Господь. Этот миг приходит каждому на земле. Все частные открытия человека, будь то небо, звезды не опровергают Божественности Вселенной и ее главной сути - Любви, Любви Божественной и земной… Вера меняет человека к лучшему…Чтобы он становился сильным, чистым и честным. И тогда Бог будет жить в его сердце. А жизнь с Богом - это и есть то, что называется спа-се-ни-ем! Вера и церковь служат этому делу-спасению людей, - батюшка перекрестился.
Твердая уверенность батюшки в своем видении вековечных истин была очевидной, и пыл возражения начальника штаба постепенно остыл. Генерала по началу неприятно коробило от этого случайного участия в церковном собрании, он смущался от недоумения, как вести себя в церкви на глазах у подчиненных, но постепенно, скорее от личности священника, его мудрости и мягкости, от вспыхнувших в памяти воспоминаний посещения церкви с матерью и тех детских восприятий праздничности и таинства мгновений, ему стало теплее и спокойней на душе. Промелькнули, как кадры фильма последние события в Москве; еще раз, в который раз он вновь давал оценку своему безумному поступку: «Долбанули меня, втоптали, сердце мое на время конечно в штопоре и дух сник, но я еще воспряну».
Павел Ильич, сидевший на боковой скамейке, время от времени бросал взгляд на генерала, сидевшего с полузакрытыми глазами. Обычно горделиво - деловитое выражение лица генерала вдруг сменилось на страдальческое, стариковское. «От чего бы ему, генералу, страдать», - задавал себе вопрос Демиденков, - «Хотя впрочем, у каждого свое горе». Перед его глазами вновь всплыл сынок с негативным всплывающим взором. Обидно и нелепо. «Как вбить ему в башку  правду жизни»?
Однако дождь перестал барабанить по крыше, и генерал посмотрел на часы. Умиротворенные в храме, руководители попрощались со священником, уехали. Накоротке в молчании поужинали в летной столовой.
- На сегодня программу считаю выполненной. До завтра, - объявил генерал. - А вы Павел Ильич проводите меня до гостиницы… Вижу вы чем - то озабочены? Можете не отвечать.
Павел Ильич не ожидал такого вопроса.
 - Да, знаете… Внезапное происшествие в семье. Сын неожиданно… выступил с обвинениями…- Павел Ильич рассказал об утреннем происшествии.
- Ну, это… небольшая беда. Подумаем вместе, как решить проблему отцов и детей. Утро вечера мудренее. До завтра, - генерал крепко пожал руку.
Военный городок, вымытый дождем и от этого ставший еще более аккуратным и уютным с ароматами близкого леса и особенно пахучей сладко - горькой березы, накрывала теплая летняя ночь.
Павел Ильич засыпал долго и неуютно,  голова шла кругом из-за большого количества впечатлений в этот день, а снились ему, как раз наоборот, беспечные молодые годы, когда о себе думать не надо: ходили с товарищем по берегу озера и искали чем бы глушануть рыбу.

3. Майор Варенцов и другие

Ни свет, ни заря в понедельник прозвучала «тревога». Всколыхнулся ото сна пришел в движение военный городок: в считанные минуты солдаты полка с полной амуницией рассыпались по маршрутам оповещения летчиков и техников.
Майор Варенцов, услышав стук в дверь и звонок, по - военному быстро оделся, как на боевой вылет: кожаная куртка, брюки - комбинезон и ботинки. Через плечо - противогаз, маску и планшет в левую руку, чемоданчик с неотложными вещами в правую. Не бритый, не попрощавшись - жена и дочь спят; пять часов утра, в темпе, пропеллером полетел на место сбора по боевой тревоге. Конечно, мать - перемать, в воскресную ночь не дали доспать. Сценарий всех тревог и учебных и боевых предельно прост: сбор экипажей, проверка готовности самолетов, уточнение боевой задачи, контроль готовности, предполетные указания. И взлет.
После доклада командиру эскадрильи о сборе экипажей, отряд Варенцова садится на грузовую машину, оборудованную для сидения, и мчится на стоянку. Варенцов видит, что один из его подчиненных командиров  капитан Пискарев с бодуна:
- Ну, что  головка бо-бо,  и в роте кака. Так? Подламывает и недомогается?- спрашивает его тихо на ухо Варенцов.
- Ни в одном глазу! - качает головой Пискарев. - В левом глазу у меня, товарищ командир, обыкновенный ячмень.
- В левом глазу у тебя действительно ячмень, а в правом - алкогольный синдром! Гляди, чтоб все было тютелька - в тютельку! Иначе… Сам знаешь! Почему капитана Чернянского не надо предупреждать? Потому, что он строгий человек и командир.- Успел за время приезда до вагончика 2-й эскадрильи провести воспитательную работу.
 В мгновение ока городок и аэродром пришли в движение: огромные топливозаправщики дымят выхлопом, торопятся заправить самолеты, в каждый надо залить 44 000 литров, тут же заправщики кислорода, энергосиловые машины, под специальной охраной - зачехленная смертоносная ракета с ядерным боезарядом - машины и военный люд, спешат каждый на свое место. Не опоздать бы.
Несмотря на недосып, обычная ирония и подковырки друг другу уже начинают оживать.
-Так, скажите, пожалуйста, поручик Фетисов,- начинает второй штурман Володя Купцов, остроумный и бойкий на язык, - положа руку на яй…, извините на сердце, вы, как помощник командира корабля должны знать пушкарное дело. Что такое пушка? Вдруг зададут вопрос на контроле.
Старший лейтенант Фетисов - второй летчик, ему тоже пальца в рот не клади, быстрый легкий, юморной:
- Пушка - огнестрельное, т.е. стреляющее огнем орудие.
- Это называется тавтология, вам «пара» за ответ.
Купцов и Фетисов неразлучные друзья, вместе в огонь и в воду, летают, играют в шахматы и дорожат этой дружбой, но поиздеваться друг над другом, найти слабину - хлебом не корми.
- Этот вопрос не по адресу, у нас есть должность-командир огневых установок, это Сергей Залетов. Ему задавай свои тупые, как сам хозяин, вопросы!
- А что такое величина и сила пушки? Ты сейчас будешь ее заряжать?- неотступно долбит Купцов. Наконец Залетов выручает Фетисова:
- Величина и сила пушки -  это калибр и вес ядра!
- А куда вы дели скорострельность?
Фетисов начинает нервничать:
- Я безошибочно знаю одно, что штурманы - это непутевое хамское отродье. У порядочных людей мысль и думы про бл…, а у штурманов про азимуты и параллаксы, а еще после первых ста грамм штурманы теряют ориентировку. Гы – гы - гы. Сергей, ответь ему про пушку.
- Пушка «Нудельман - Рихтер» 30 миллиметров, скорость 2000 выстрелов в минуту. Таких мортир на самолете 7 штук.
Купцов не унимается:
- А для чего предназначены наши 7 пушек?
- Стрелять по воробьям, Ваше благородие!- бросает небрежно Илья.
- Чё! Не понял. Ты хочешь сказать, что наши пушечки-игрушечки – курам на смех? Куды махнул!
- Как сообщает сегодня Штирлиц, то бишь наша разведка, современные управляемые реактивные снаряды запускаются истребителем НАТО с дальности более 10 километров. Так что можешь засунуть свои пушки, знаешь куда? В то место, где ноги теряют свое гордое имя.
- Командир! Он сеет панику в наших рядах. Паническое настроение. Его надо взять за ЖэПэУ и  в ГПУ.
- Так! - вмешивается Варенцов. - Кончайте базар! Фетисов, ври сколько хочешь, а панику не сей. Слушайте внимательно, на самолетах обязательно присутствуют проверяющие из дивизии: глупых вопросов им не задавать! Начальство есть глазами! Все сделать в срок и чтобы все было в ажуре! Чтоб минута в минуту! Сачковать, лениться и делать глупости – не разрешается!
 - А когда разрешалось? – опять Купцов.
Три ракетоносца отряда майора Варенцова, стоят на самом краю аэродрома в трех капонирах, а дальше густой подлесок с высоченной болотной травой - до самого дальнего привода, и дальше на десяток километров - мочажина, плоская впадина, где подпочва держит воду, редкие кусты можжевельника, ивняк, низкорослая крючковатая береза, да местами неказистые ёлки.
Майор Варенцов докладывает о прибытии проверяющему:
- Товарищ подполковник, экипажи отряда прибыли для проверки материальной части к полету!
- Занимайтесь подготовкой, - отвечает проверяющий, фиксируя время прибытия экипажей.
И закипела молодая отточенная от многочисленных тренировок работа по всем правилам авиационного искусства: командир с помощником заряжают переднюю пушку, второй штурман - верхнюю, командир огня с радистом нижнюю и заднюю кормовую пары. Тут же подъезжают два топливозаправщика и механик начинает заправку крыльевых баков. Через 15 минут, сверкающие на восходящем солнце ракеты, подгоняются под крылья: начинается подвеска. Командир, осмотрев по отработанному маршруту самолет, подзывает радиста:
- Рядовой Чок, доложите командиру эскадрильи: 5,05- пушки заряжены, началась заправка и подвеска ракет. И бегом!
Рядовой Чок - предмет особой заботы командира, вынужден не спускать с него глаз, бывает же такое. Радист - срочник в течение первого года показал себя дисциплинированным старательным и надежным. Казалось, воды не замутит. Среди  взрослой, 30-40 летней братии летчиков и техников - радист Сашка Чок выглядит желторотым птенцом, служить бы ему как медному котелку. И никто конечное не помышляет, что он способен на что-нибудь дурное. И вдруг… Месяц назад приносит командиру отряда телеграмму, заверенную печатью: «Умер дядя Коля, срочно приезжай»: ну, со скорбными лицами пошли вдвоем к командиру эскадрильи подполковнику Проценко. Тот с тоской покачал головой:
- Не сыпь мне соль на рану! Летная страда, людей не хватает. И радисты на вес золота. Хотел было сказать: «Ох, как не вовремя твой дядя… скончался», но смолчал. « Ну, ладно, ничего не попишешь, оформляйся на неделю».
Поехал Сашка хоронить дядю. Вовремя вернулся в часть, доложил, все чин - чином. Правда без особой скорби и огорчения, а друзья - товарищи по казарме даже с подчеркнутым уважением пожимали ему руку. А через неделю подполковник Проценко вызвал в кабинет Варенцова с рядовым Чок.
- Майор Варенцов, вы верите в приведения? - с напускной строгостью спросил командир.
- Пожалуй, что нет! - пожав плечами, ответил майор, не понимая, куда клонит комэска: дел невпроворот, а он в какие-то непонятки играет.
- А ты, рядовой Чок, веришь в приведения?
- Никак нет, товарищ подполковник! Не верю.
- Веселое дело солдатская жизнь! Идите оба на проходную, похороненный тобой дядя Коля… возвратился к жизни. Приехал повидаться с тобой.
Не стал вилять хвостом солдат. Раскололся. Так исстрадался по своей любимой Зойке, что придумал эту легенду. А Зойка, работница почты, имела возможность поставить печать.
На построении командир эскадрильи объявил:
- За остроумное решение вопроса можно было бы наградить солдата. Но за совершенный при этом обман командиров объявляю 5 суток ареста на гауптвахту.
- Есть!- козырнул смущенный радист.
Строго по сетевому графику подошла и подключилась машина-генератор, по аэродромному «кара»: 30 минут на проверку электро – радио и специального оборудования: взвизгнули включенные приборы, автоматы, прицелы, электродвигатели, релюшки. Самолет не будет выпущен в полет, если навигационные или приборы пилотажной группы не работают. Минута в минуту через полчаса, опять на машине - в методический класс. Курнуть некогда. Только на ходу несколько жадных затяжек.
Теперь в методическом классе получить секретную, заранее подготовленную документацию, на боевой вылет: уточнить маршрут, высоты, инженерные расчеты расхода топлива, противовоздушную обстановку у цели. До мелочи досконально знать все элементы боевого полета, чтобы не облажаться на контроле готовности. Контроль готовности – это, пожалуй, самая большая «головная боль»; если кто-то думает что все трудности летчика в полете, тот глубоко ошибается, главные беды у него на земле. Вопросы бывают сложнейшие от теории аэродинамики до практики, попробуй удержать в памяти. А пустишь пузыря на заданный вопрос, тут уж держись: для начала нотация при всех, а ты стоишь как «ишак беременный» и тебя стебают и стругают, а потом отстранят от полета, да еще в придачу достанется твоему непосредственному командиру. Так что, запросто наложишь полные штаны. Все боятся контроля.
А вот и его начало: шелест разворачиваемых карт, деловой гул.
- Товарищи офицеры! - это подает команду командир полка, чтобы доложить входящему в зал генералу.- Товарищ генерал! Летный состав 940-го авиационного полка готов к проведению контроля готовности к боевому полету! Полковник Демиденков.
-Товарищи офицеры! - генерал разрешает дальнейшие этапы контроля. Сам садится за стол руководителя лицом к залу. Зал замер: За столом новый командир дивизии: строгое властное типовое лицо. Ну, не оплошать бы!  Над большой классной доской лозунг: «Чем сложнее обстановка, тем спокойнее должен быть командир корабля». Справа от доски планшет: «Американский империализм - злейший враг человечества». Слева симметричный планшет «КПСС - ум, честь и совесть нашей эпохи».
- Начинаем контроль готовности, - у командира полка двухметровая указка, он строг и сосредоточен:
- В полете участвуют летчики и  штурманы 1-го и 2-го класса, тридцать экипажей, всего 186 человек, в том числе шесть человек офицеры радиопомех. Боевой порядок обозначен на доске. Штурман полка уточнит боевую задачу и маршрут.
 Подполковник Корольков направляется к карте, он в звании достиг своего потолка, но до мозга костей любит рассыпасться мелким бесом перед начальством, все ждут, как он это сделает сегодня. У летчиков такие пройдохи не пользуются уважением, летчики - народ ушлый, вмиг дают оценку.
- Маршруты остаются без изменения, высоты те же. Изменилось начало набора высоты с предельно-малой  высоты с точки в море-100 километров после прохода полуострова Ютландия в его узком месте по границе между Данией и Германией. – Показал указкой на карте.- Пуск ракет за 150 километров до цели по выносной точке прицеливания. Почему по ВТП? Потому, что возможны большие помехи на радиолокационном прицеле. Все остальное: обратный маршрут, дозаправка, схема посадки - по ранее разработанному плану. - Потом вдруг встал на вытяжку, в струнку, с поднятой головой, руки по швам, как в строевом уставе и четко доложил:
- Товарищ генерал! Подполковник Корольков доклад закончил! – Зал вздрогнул. Неискоренимое желание старшего штурмана хоть в чем-то отличиться, прогнуться - осуществилось. Легкий душок подхалимажа потянуло над залом. У летчиков исполнительность всегда на высоте и, разумеется, по уставу, но все это выполняется не торопясь, «вразвалочку», а не по пехотному в струнку и на вытяжку. Штурман доложил   по пехотному. Генерал тонко чувствует ситуацию, он не прореагировал на подобострастие старшего штурмана. Не оценил. Летчики ставят – плюс генералу, минус Королькову.
- Командир 2-й эскадрильи, доложите Вашу боевую задачу. - Командир подает подполковнику Проценко указку. Комэска подполковник Проценко – здоровенный, симпатичный, осторожный и пунктуальный человек взял указку, подошел к карте, спокойно и, кажется, без волнения произнес:
- Десять экипажей 2-й эскадрильи следуют на цель Хауптгемптон- главную военно-морскую базу Великобритании с задачей уничтожить ее ядерными боезапасами, двадцать ракет. Экипажи полностью готовы выполнить поставленную задачу!
- Хорошо, садитесь.  Командир третьей авиаэскадрильи, доложите Вашу боевую задачу. - Высокий и могучий подполковник Лазарев, натуральный гренадер ее императорского величества полка, которого зовут «Отелло» за характерную внешность, сверкая кипучими, черными мавританскими глазищами неторопливо доложил:
- Десять экипажей 3-й эскадрильи обеспечивают радиоэлектронное подавление РЛС противника. Включаем помехи, начиная с острова Борнхольм. Экипажи готовы выполнить боевую задачу.
Генерал решил нарушить запланированную последовательность контроля и как только Лазарев произнес последнее слово, командир дивизии подошел к карте и немного подумав, произнес:
- Мне вот хотелось узнать… услышать характеристику противовоздушной обороны на участке маршрута: остров Борнхольм и до цели. Кто нам ответит?- Генерал подошел к доске, просмотрел весь боевой порядок экипажей: зал замер, кому сейчас охота отвечать на такой сложнейший вопрос, это ж серпом по …, - Ну например… Майор Варенцов.
Варенцов сжал плотно губы, насупившись, а кому хочется, пошел на «эшафот», на ходу соображая, с чего начать и как построить доклад. Память у него острая, цепкая, дай Бог каждому. Он недавно вернулся с Рязанских курсов, материал как говорится на свежей памяти. Темно - русые волосы, красивые скобки бровей, в глубине которых отливают светом серые зоркие глаза. Вроде все знает, но все равно сердце стучит, и очко играет.
- Остров Борнхольм- территория Дании, которая входит - в Северо - Атлантический Союз, далее идет полуостров Ютландия - собственно Датская территория; все это прикрывается мощной системой ПВО, американскими зенитными управляемыми ракетами «Хок», которые поражают летящие цели от 30-ти метров -  нижняя граница до 30-ти тысяч метров. Поэтому указанную территорию и плюс 100 километров в Северном Море надо проходить на предельно-малой высоте. У нас она считается по наставлению - 150 метров днем и 200 метров ночью. Но, по моему мнению, ее надо снизить над морем до 20-ти метров днем и 50 метров ночью. Мы умеем так летать. Полет на этой высоте значительно увеличивает вероятность прохода опасной зоны. Это первое. Над Северным морем - зона работы истребителей НАТО: английские «Хантеры» и американские F-86 ; над морем придется выполнять противоистребительный маневр возможно в наборе высоты…Надо быть готовым, вплоть до самого пуска наших ракет. Если в Северном море будут находиться авианосно-ударные группы или соединения, то ПВО НАТО на этом участке возрастет на порядок. Но это уже как вариант: на сегодня авианосно-ударные силы находятся на Тихом Океане, в Атлантическом Океане и одно - в Средиземном море. - Варенцов, волнуясь, однако замолчал.
Демиденко не знает, как реагировать, генерал ведь сам задавал вопрос.
- Хорошо, садитесь, - кивнул Варенцову Аркатов. «Нормально», - шепнул ему штурман корабля.
- Я думаю,  это очень толковая и точная оценка, - все сидящие в зале ждали, как обычно, демонстрации силы и характера, власти и нагнетания страха. Но увидели очень опытного умного и интеллигентного человека, который, тем не менее, с полным правом взял все в свои руки. Генерал видел перед собой пытливые открытые глаза по сути дела своих сыновей, готовых тотчас к риску и смерти, и он испытывает и чувство долга, и отцовскую жалость: в войну вот такие красавцы в рассвете лет, умные и бесстрашные взлетали и не возвращались десятками и сотнями. А сегодня такие мощные системы ПВО! - Ему становится не по себе, глядя в эти глаза.
- Во время войны, в первую ее половину, более опасными для нас были истребители, - начал генерал. - Почему? Их было значительно больше, чем у нас. И они имели тактико-технические данные получше наших «ишаков». «Фокеры», я вам честно скажу, были не подарок, как даст пучок оранжево-красного пламени пулеметно-пушечного огня, там только держись: после каждого полета в полку недосчитывали 7-8 экипажей. Войну без потерь выиграть трудно… Законы войны очень жестоки. Во второй половине, когда немецких истребителей повыбили, и мы стали хозяевами неба, более опасными стали зенитки. Пройти пояс стационарной зенитной обороны, а сегодня они называются «Зенитно-управляемые реактивные снаряды», очень не просто. Например, помню,.. нефтеперерабатывающие заводы Плоешти в Румынии, были окружены сплошным кольцом зениток. Сплошным! Пройти это кольцо… поверьте,  мы их… очень боялись. И все-таки на Пе-2 умудрялись проскочить и выполняли боевые задания. Ваш командир полка Павел Ильич Демиденков подтвердит мои слова. И штурмовики Ил-2 проходили зону зениток…Та большая война была и будет для нашего народа вечной незаживающей раной… Варенцов толково доложил, прошу обратить строгое внимание: там, где работают истребители над Северным морем, там ЗУРСы не будут наводиться, а ближе к цели – жди ракеты. Тут противоракетный маневр!- командир дивизии остановился перед картой, вспоминая и анализируя. В зале стоит такая тишина, что муха, бьющаяся о стекло, хорошо слышна… - Действовать надо по обстановке. Для военного успеха и сегодня требуется, не хотелось бы повторять известные истины, высокое умение, техника пилотирования, знание тактики своей и противника; наш противник очень силен, хорошо обучен и умеет воевать, у него мощнейшее вооружение и недооценивать этого нельзя. Да, сегодня достигнут паритет, это не наше слово паритет, но означает оно одинаковое военное могущество, военно-стратегическое равенство Вооружений и Вооруженных Сил. Казалось бы, само по себе, это означает обстановку прочного мира. Но это равенство реально  и жизнеспособно, если мы с вами начеку, в состоянии постоянной боевой готовности. Это, надеюсь, каждому понятно. Мы созданы для защиты, но если прозвучит боевая тревога, мы должны уметь атаковать. Наше дело – авиации и  ракетных войск, нанести агрессору мощный огневой и ядерный удар. Уничтожить крупные военно-морские базы, порты, железнодорожные узлы, авиабазы, и пункты управления. Парализовать и ослепить его, не дать возможности что-либо предпринять, и управлять. Таковы требования к авиации в современной войне. Продолжайте контроль… Генерал сел, и вновь показался замкнутым и суховатым, но какая же сила таится, в этом, казалось бы, молчаливом человеке!? Все присутствующие почувствовали это до глубины души.
Командир полка еще долго задавал разные вопросы, а летчики отвечали: о тактико-технических данных американских и английских истребителей, ракетных систем, как выполняется противоракетные и противоистребительные маневры, об особых случаях в полете. И как находят друг друга заправщик и заправляемый в боевой обстановке. После доклада командира полка о готовности, генерал очень кратко подвел итоги:
- Полк уложился в сроки готовности. Приступайте к постановке учебного задания. – Это  очень важный момент: слова генерала означают, что это тревога не боевая! Учебная. Психологически очень важно, целая гора с плеч, дальше - обычная учебная работа.
И вновь постановка задачи, теперь уже на учебный полет. Взлет экипажей в том же порядке. Маршрут:
- Порхов - 6000 метров, -Алуксне (Эстония) -10000, -Выру (Эстония)-10000, - полигон Рыйка-10000, - Лиепая (Латвия)-10000, - точка в море -120 километров южнее острова Борнхольм, условная линия фронта - 200 метров, - Штральзунд (Германия) – 7000, - Берлин «Шенефельд»-10000, -Дрезден-10000, - Оломоус (Чехословакия)-11000, - Ровно 11000, - Полигон Дубно-11000, -Витебск-11000, -Великие Луки-5000, - озеро Полисто-5000, - Порхов-3000.
- Великие Луки, озеро Полисто - дозаправка топлива. Заход на посадку - стандартный, по большой коробочке. Заправка полная - 44000 литров.  Вместо ракет подвесить бомбы ФАБ -250. Подготовка карт, прокладка маршрутов, оформление документации- до 9 часов 30 минут. Завтрак -9:30. Обед - по  распорядку. Ужин - в 20:00. Предполетное указание в 22:00. Взлет в 23:00. Объявляется перерыв.
Первым выходит генерал и вся его большая свита. В классе надышали, жарко, народ торопится вдохнуть свежего воздуха, а кто-то - засмолить сигарету. Небольшой тихий сквер из берез и осин, стоявший до этого в одиночестве, наполняется гулом и дымком.
Фетисов, затягиваясь сигаретой и щурясь от яркого солнца, со вздохом подсчитывает:
- Проложить маршрут, расчеты, вся документация- это ж целых 1,5 часа. Так? Сколько ни кури, а кушать хочется. Пора бы бомбить столовую.
- Ты никак одуревши, не евши…  Белая кость, терпеть совсем не умеет!- пикирует на него Володя Купцов. - Для тебя твой желудок важнее разгрома американского империализма - злейшего врага человечества. Ты уж приучи себя быть сытым идеей… и надеждой.
- Лучше синица в руке, чем  утка под кроватью! Гы-гы.
- Все-таки ты Фетисов большим командиром не станешь, ей богу, : на уме у тебя только жратва, смехуечки да хаханьки. И тебе надо было идти не в летчики, а в кашевары,- смеется Купцов.- Кашевар живет сытнее генерала.
- Чья б мычала,.. а сам всю постановку что-то таскал из кармана. Тоже мне.
- Изюм таскал, для укрепления сердечной мышцы, чтоб пламенный мотор… не ослабевал.
- Большого ума ты человек, Купцов, можно сказать выдающийся человек, а умрешь ты от жадности, подавишься сухофруктами.
- От сухофрукта слышу. Ладно держи.- Достал из кармана жменю изюма и высыпал другу.
- Вот это другое дело. Так, ты, привез из столицы  американские джинсы, жвачку и кока-колу, поделись стервец хоть жвачкой!
- Довольствуйся сухофруктом, и желай, пожалуйста, всего остального: желать не вредно. А жвачка, пардоньте, это для особо привилегированной публики, а не для сиволапых мужиков.   А теперь давай лучше послушаем, о чем толкует Валентин Иванович.
Речь идет о майоре Моренове. Он не курит, но подышать тоже выходит. Молодым лейтенантам он очень доступно и покровительственно объясняет летные секреты:
- На дозаправке очень важно, что? Чтобы ведущий, т.е. заправщик, строжайше выдерживал режим: курс, скорость и высота. Очень! Это железобетонно. А если ведущий телепается, как г… в проруби,  ведомому, заправляемому - не фонтан!- и тут же с легкостью он переходит от важнейших секретов в летной работе к хулиганским частушкам, но не поет, а декламирует:
                «Девки плавали в пруду,
                простудили ерунду,
                а без этой ерунды
                ни туды и ни сюды!»
 
Молодые лейтенанты скалят зубы.
- Вот о чем говорят порядочные люди. А ты все о низменном, о харчах! Видишь? - язвит Купцов.
- Погоди, дык одно другому не мешает. Гы-гы-гы.
- Я тебя, низменная твоя  душонка, наскрозь вижу! Ты человек случайный в героической авиации…
И снова в зал, подготовка документации, завтрак, и повторный контроль готовности  к учебному полету. А теперь посчитай: с 5-ти утра до 13-00 тревога и сопряженные с ней неотложные дела, это уже  8 часов труда. Потом с 14-00 до 20-00 – отдых – это 6 часов. Летному составу положено перед полетом не менее 4-х часов отдыха. С 20-00 опять же подготовительная работа на земле; в 23 часа - взлет, посадка через 5 часов 30 минут; да после посадки пока затащат тягачом на стоянку, а потом записать в тех.журнал замечания по технике и дотопать пешочком до КДП, чтобы доложить о результатах полета. Только в пятом часу направляемся домой. То есть еще 8 часов ночной работы: и того 16 часов работы, да какой работы, в одни сутки. Вот почему у летчиков год за два: рабы на галерах. Однако вернемся к тому моменту, когда после ужина отряд майора Варенцова прибывает на командно диспетчерский пункт в кабинет врача: предполетный медосмотр.
- Вот главный друг и враг летчика! – показывает Володя Купцов на старшего врача полка майора Лучинского. Именно этот человек выносит приговор: годен к полету! Не годен! Так Роман Абрамович?
- И ни капли спиртного, накануне и перед полетом! Сухой закон. Иначе – музыка Шопена парам-парам-пам-парам: современную реактивную технику надо уважать!- За 7 лет в должности старшего врача авиационного полка, Роман Абрамович знает всех летчиков на перечет, видит на 3 аршина в землю: ему достаточно посмотреть на летуна, и вывод готов: либо здоров - годен, либо раздевайся, будем смотреть тело: пульс, давление и внутренние органы.
Купцов сел на стол перед врачом, протянул руку для отсчета пульса:
- Вот интересный вопрос Роман Абрамович! Не о себе пекусь. Почему вы пройдя от Сталинграда до Вены, плюс много лет после войны, до сих пор не получили подполковника, который вам положен, согласно табеля о рангах?
- Много будешь знать – состаришься, во многой знании много скорби! А ты не служил в пехотном стрелковом полку евреем? Иди, попробуй. Ни орденов, ни званий. В авиации, слава Богу, еврею полегче. Вот посчастливилось после переподготовки узнать и что такое авиация. Кстати скоро обмоем подполковника.
- Ловим вас на обещании, – поддерживает друга Фетисов.
- Так , экипаж к полетам до-пус-кается! – подвел итог осмотра врач полка.
Большой, летний, северный день, наконец, угасает, одновременно меркнет вечерняя остывающая заря. Густеет и становится еще более пахучим воздух над аэродромом, неподатливые сиреневые сумерки едва заметно выплывают из леса и жмутся к  остывающей земле. Вот-вот вспыхнут безмолвные звезды- спутники, штурманов и летчиков.
На предполетных указаниях, еще раз уточняются основные параметры полета. На бетонированной площадке у КДП (у командно диспетчерского пункта) выстраивается каре летного состава по-эскадрильно. Командир полка оборачивается, чтобы спросить разрешения генерала. Командир дивизии, кивком головы разрешает проводить предполетные указания.
- Метеообстановку доложит капитан Кудлахин.- непонятно почему, но метеорологи самые затюканные и неуверенные в себе люди, наверное, от того, что прогнозы в те времена редко сбывались. Капитан метеослужбы рослый крупный человек, неуверенно топчется, подобострастно ставит треногу с метеокартой и неожиданно тонким фальцетом женоподобного тембра докладывает:
- Кучовка на высоте 800-1200 м рассасывается, сейчас видимость – 10 км. По маршруту: малооблачно, над Германией, Польшей и Чехословакией местами грозы, но думаю, к вашему туда прилету, они , грозы тоже пойдут на убыль. Атмосферное давление-750 мм/рт/ст, ветер западный – 2 – 3 метра, до штиля, температура 24 градуса.
Затем докладывающий неловко козырнул и пошел на место, испуганно озираясь. Руководитель сегодняшних полетов – сам командир полка, заключает и ставит окончательную точку:
- Курс взлета – 230 градусов, маршрут по плану. Заход на посадку по большой коробочке. Грозы обходить с боку на дальности не менее 15 км. Подчеркиваю! Наковальни гроз могут быть не менее 14000 м, это высота превышает потолок самолета. Уточняю время: 22-36. Командир дивизии генерал Аркатов и я – на КДП. Вопросы есть? Вопросов нет. Ну, что ж, на дальние стоянки садитесь на машины, на ближние – пешим порядком. По коням!
Постепенно тусклые сумерки становятся все темнее,  исчезают очертания близкого и дальнего леса; а когда в темноту погрузился и военный городок,  он тотчас вспыхнул россыпью электрических фонарей; особенно дом офицеров,  он словно сказочный дворец, сверкает во все стороны ярким золотым светом. Загорелись гирлянды синих  ламп рулежных дорожек и две прямые, как стрела, линии синих огней взлетной полосы с запретительными яркими малиновыми огнями в конце… Ночные полеты. Над всем пространством еще дышит лесной покой. Но вот вкрадывается едва слышный непонятный, почти комариный звук, постепенно усиливающийся до неведомого гула посреди вздыбленной тишины; наконец доходит: это же запускается реактивный двигатель. Чудные ароматы леса и трав летнего дня вытесняются одуряющим духом сгоревшего керосина. Оркестр многих двигателей нарастает, раскалывая и раздвигая вечернюю неподвижность. Начинаются ночные полеты.
Последние жадные затяжки: в полете курить нельзя – и по местам. Какой - то незримый азарт вспыхивает в сердце пилота: главное желание – желание удачи, надежда вернуться на эту землю, ибо черные крылья смерти всегда рядом с крылом летчика, и еще надежда хорошо выполнить задание, чтобы на завтра не долбали на разборе.
У Варенцова в экипаже все опытные помощники, летают с желанием и душой, и он за них спокоен. Еще раз обойти самолет, убедиться, что элероны, руль высоты и направления – в норме. Потом Варенцов шагнул к фюзеляжу, провел ладонью по холодной дюрали: техника не терпит гордыни, безответственности и халатности. К самолету надо подходить каждый раз, как в первый раз, с любовью и надеждой: «Мы много с тобой уже работаем, прошу тебя, сработай сегодня на пятерочку, не подведи в дальней дороге». И пробежать в уме порядок взлета. Теперь -  в кабину: сильные ноги пружинят, поднимаясь по лесенке. « Все будет хорошо». И на место: планшет на крючок сидения, одеть парашют, застегнуть привязные ремни, шлемофон. И включаем по порядку приборы и оборудование: вмиг все вокруг зазвенело, закрутилось и засветилось сказочным фиолетово-золотым подсветом. Сегодня нас похвалил строгий генерал, надо так же хорошо выполнить задание – выдержать марку, ведь давно уже пора на очередную должностенку. Открываем зеленую крышку запуска и нажимаем большую кнопку: турбина, взвизгнув стартером, набирает обороты. Теперь доклады членов экипажа по самолетному переговорному устройству:
- Командир! Штурман к полету готов.
- Второй штурман к полету готов.
- Радист – готов.
- Карма к полету готова.
- Командир,- докладывает штурман,- впереди идущий Проценко вырулил, мы за ним!
- Хорошо! Выруливаем.
Сто раз все это повторяется и все равно в груди немножечко тревожно, приятная истома от покидания земли, от предстоящего взлета. Нажимается большая кнопка внешней связи на штурвале:
- 564-му – предварительный.
- 564-му – предварительный разрешаю.
 Техник самолета старший лейтенант Геннадий Марлин, показывает рукой «препятствий нет, можно выруливать». Увеличиваем обороты, снимаем со стояночного тормоза, и огромная крылатая птица плавно покачиваясь, уходит со стоянки. Сразу же после взлета впередиидущего выруливаем на старт, застопорена кнопка управления передним колесом:
-564-му -  взлет!
-564-му – взлет разрешаю.
Штурман отсчитывает секунды: « 8-7-6-5-4-3-2-1 – Взлет!»
- Отпускаем тормоза и вперед!  Несмотря на 5000 взлетов, что сделал Варенцов, все равно захватывает дух, когда могучая восьмидесятитонная машина хищно устремляется вперед, в темноту. Отточено четко штурман дает скорость: «100…150…200…250» - летчики слегка берут штурвал на себя…270… и машина взмывает в воздух. Прощай земля.
- Убрать шасси! – команда второму  летчику.
-Шасси убрано! – доклад радиста, только он видит полностью убранное шасси и закрылки.
-Убрать закрылки! – команда второму летчику.
-Закрылки убираются,- доклад радиста.
Потом еще на высоте 2000 м загерметизируем обе кабины – переднюю и заднюю. Набор высоты по приборам. Ночь без конца и края, и звезды. Прощай дорогая земля. Ничего нет на свете прекрасней полета, когда ты сидишь за штурвалом корабля! Здравствуй разбуженная звездная глубина!
Убедившись, что достигнута необходимая высота, еще раз контроль: «Кабина загерметизирована, кислородные маски одеты, давление кислорода – нормальное, приборы: авиагоризонт, вариометр, высотомер, скорость; топливо расходуется нормально». Много говорится, а на деле весь контроль проходит за долю секунды. Включаем автопилот: теперь правая рука командира на автопилоте, а левая – на газу: нельзя ни отставать, ни опережать идущих экипажей впереди и сзади. Это очень строго. В общем, все в порядке: редкие облака далеко  где-то внизу, а вокруг тысячеверстное звездное пространство и корабль мчится сквозь бледный мрак ночи. Но рано расслабляться, через несколько минут полигон, там кровь из носа надо отбомбиться на хорошую оценку.
Штурман: - Командир! 22.26 поворотный  - Алуксне – Эстония. До полигона - 150 курс -351.
Командир:   - Понял. Курс - 351.
Штурман:  - 22.32 поворотный Выру. Курс - 350.
Командир:  - Понял. Курс - 350.
Штурман:  - До цели – 60. Двадцатую цель вижу.
Правый летчик: - Крона – 564. Дальность- 60. Цель и маркеры вижу. Разрешите подход.
Полигон: - Подход - 564 разрешаю.
Штурман: - Дальность -30. Цель и маркеры вижу.
Правый летчик: - Крона - 564, дальность -30. Цель и маркеры вижу. Подход.
Полигон: - 564-му – дальность- 30. Подход разрешаю.
Штурман: - Дальность -15. Цель и маркеры вижу.
Правый летчик: - Крона – 564. Дальность – 15. Цели и маркеры вижу. Разрешите работу.
Полигон: -564-го вижу. Работу разрешаю.
Илья Фетисов, правый летчик, кричит по внутренней связи: - «Работу разрешили. Штурман, напряги извилину. И куй железо… не отходя от кассы!».
Пятнадцать километров – это расстояние самолет проносится за одну минуту, но какая это минута?! Экипаж с замиранием сердца среди гула двигателей и приборов, ждет и ждет, кажется целую вечность, ждет с надеждой и тревогой – все внимание на переднюю кабину, на штурмана корабля. В эту минуту он главный человек в экипаже, и даже, кажется, на всем белом свете. Он сейчас, глядя в прицел, должен совместить метки и нажать кнопку сброса. И этот миг решает, будет ли этот экипаж на долгое время ходить с гордо поднятой головой героем дня с  флагом в руках, или на оборот – гробовая тишина в экипаже до самой посадки, а потом ходить с опущенной головой и скорбно присутствовать на разборе полетов, а то и оправдываться, что, да, как. Нет, врагу не пожелаешь неудачи. А секунды бегут: тик-так, тик-так.
И вот, долгожданное, штурман докладывает обнадеживающим голосом:
- По цели сработал. Кажется, нормально! Левый разворот курс 262 на Лиепаю.
И еще несколько противных томительных минут, за которые можно ошизеть, так долго они тянутся. Весь экипаж переключается на внешнюю часть, чтобы разом услышать результат. Через пять минут правый летчик унизительно просительно спрашивает:
- Крона! 564-му прошу результат!
- Я крона, результат 564-го – 15 метров!
- Спасибо!
- На здоровье!
- О-о-о! – радостный возглас всех шести человек. Отличное попадание.
- Оце гарно! – кричит Купцов. – Держим хвост пистолетом.
Это главная оценка за полет экипажу бомберу. Сердце поет. Все остальное нам  море по колено. Лихой разворот на Лиепаю, еще раз подробный контроль всего! И можно расслабиться: предаться размышлениям и покумекать о том, о сем. Память скользит по событиям и лицам: что понятно и решено, оставляет без внимания, а что болит, - долго «обсасывает» со всех сторон, как очередной ход в шахматной игре. Опьянение небом прошло. Наступила пора спросить, а что дальше? Однокашники прут вверх без задержки, а тут…вроде восхищаются, хвалят, а растут как грибы другие. «Неужели карьера накрылась медным тазом? Интересно, официально успех приветствуется громко и соблазнительно: стань таким, как Чкалов, Кожедуб, Покрышкин;  а в полку – карьеризм осуждается. Не позволяешь себе ничего кроме службы и общественной работы. Даже о рыбалке забыл, не можешь себе позволить».
Варенцову кажется, что за ним постоянно наблюдают и решают, способен ли он на полную отдачу, ибо только люди отдающие делу каждую минуту, имеют моральное право на рост в должности и звании. Так ему кажется. И ввиду того, что он, Варенцов, именно такой старательный и исполнительный, жертвующий всем ради службы, его обязательно заметят. Вот и весь секрет счастья летчика – откладывание надежды на потом, короче, погоня за миражом. В каждый момент оценивать жизнь, как подготовку к лучшему будущему – канитель откладывания. Первые уроки этики и эстетики Варенцову давал командир корабля самолета Ил-14 в  местечке Остафьево под Москвой капитан Загвойский. Волею судьбы летали с ним две полярные ночи, транспортное обеспечение полярных точек: остров Диксон, Хатанга, Тикси, мыс Челюскин, бухта Провидения. Бескрайняя темная ночь с кипящей круговертью, метелью и стужей. Правда для молодого офицера эта экстремальность была пустяком: в сорокаградусный мороз бегал на танцы в Хатанге в хромовых сапожках. По 10-14 часов беспрерывного пилотирования без автопилота в сложнейших метеоусловиях. Вот где отработался высший профессионализм полета по приборам. Блуждая в днях минувших, Варенцов в самых мелких подробностях вспомнил, как в Тикси на пять дней застала пурга: ветер сдувал с ног, не высунешь носа. Всю пургу пили до чертиков и играли в преферанс. Еще не совсем стихло, когда Загвойский позвал посмотреть, не унесло ли нашу крылатую птичку. Бывало и такое. Переполненный знанием жизни командир любил наставлять молодого Варенцова. Язык его плохо выговаривал букву «ш», и у него выходило  что то среднее между «с» и «ш» :
-Жизнь это тебе не месок картоски !- твердил он.
Варенцов надел на шерстяное белье рубашку, потом свитер, потом кожанку, потом меховую куртку и брюки, унты, а на лицо меховую маску. Вышли из гостиницы: над занесенными под крышу сугробами с подветренной стороны злобно клубилась, не переставая, снежная пыль.
-Моя песня уже спета, скоро на пенсию, а у тебя только самое начало. Парень ты настырный, и рисковый, таким и долзен быть летун и летаес, что надо. Но монимаес ? Жизнь в авиации коротка как детская рубасонка, коротка и обосрана.
Сквозь темноту в стороне стоянки светилось тускло несколько лампочек, ветер хлестал жестко редкими снежинками, но это уже было терпимо, не то, что вчера.
- Конесно, надо попытаться достигнуть возмозного, но не сагать по трупам, не причинять боль сослузивцам. А только за счет способностей. Это брат заруби… Начальству не перечь, но и не лебези, не лизать пятки… Ну с этим у тебя вроде… не отирайся по стабам и концеляриям: там бедные чиновники, лисонные живой струи жизни… Там они поневоле становятся сволочными, могут испортить тебе и жизнь и карьеру… В преферанс главное правило ты уже знаешь: «Под играющего – с маленькой от короткой масти, под вистующего – с большой от длинной масти. Не с чего ходить – ходи с «бубей». «А нет хода – не вистуй».
Варенцов с улыбкой в голосе добавил: «Карта не лошадь, к утру повезет». «Нет денег, не садись». «Плач больше, карта слезу любит». «Сначала сдай – потом закури».
Командир от души смеется, а Варенцову не до смеха: за последние несколько игр он проиграл более двухсот рублей. Наставник, будто слышит мысли подопечного, добавляет: «Держи себя в руках, нервничай после расплаты». Гы- гы-гы. Хотя мы в экипаже и взяли на себя грех научить тебя преферансу, но я тебе скажу, в азартные игры не играй, они губительны для всякого».
 Потом Загвойский глубоко вздохнул, помолчал, плотнее прижал меховой воротник от зверского ветра, обдумывая очередной совет:
-Сейчас у тебя самое счастливое время. Но скоро тебе на шею сядет такое мурлыкающее…такое лепечущее, такой сю-сю – обворожительный звереночек, который называется женщина… Без нее мужику никак нельзя…естество требует, а с ней мука – мученическая!.. А если еще двое упертых, как у меня, считай – копец твоей жизни, карьере и оптимизму. Все тебе ясно или как в тумане?.. Короче бабу держи в узде…дашь волю…это, как отпустить самолет без пилота, не знаешь куда он полетит и где сядет… Главное дело жены – загнать мужа в гроб, а потом щебетать, какой он был хоросый, лучше всех… Да еще от нее – «мокрота», да импотенция…Моя «анаконда» 20 лет понуждала меня кончать в тряпку… Я теперь в производители не гожусь, можно ходить без страха для женщин в женскую баню.
Порывистая ветровая зыбь несла белую поземку, унты упруго сминали свежий, хрустящий, снежный пласт. Мороз щипал открытые участки лица Варенцова, но он уверенно шагал, испытывая радость от этого свирепого ветра, от осознания покорения могучей Арктики, и он, честно говоря, не верит тому, что говорит ему его командир и его слова едва доносятся до его сознания…
…Командир! – штурманский голос,- Обрати внимание, какое мощное статическое электричество, оно течет по стеклу как дождевая вода.
- Вижу. Редчайшее явление на этой высоте. И с крыльев по стекателю синевато-оранжевые струи. На всякий случай всем не прикасаться голыми руками к массе самолета.
-Командир! Лиепая. Снижение до 200 метров. Курс- 270. Траверс острова Борнхольм проходим на этой высоте.
Снижение и полет на предельно малых высотах требует повышенного внимания и контроля за высотой, и никаких посторонних дел мыслей и разговоров. Уже с высоты тысяча метров, штурман докладывает отчет:
-1000,-800,-600,-400,-200.
Девиация, т.е. погрешность приборов составляет минус двадцать, истинная высота – 180 м. Над Балтийским морем ночное марево: ни черта не видно, лишь изредка то там, то здесь проносятся огни больших и малых кораблей и плавучих средств. И остаются позади. На предельно-малой высоте огромный расход топлива: за час расходуется до 6000 кг, а в наборе высоты и того больше, до 7200 кг в час.
Штурман: - Командир! Траверс острова Борнхольм, левый разворот, курс – 186, на Штральзунд. Набор высоты до 10000.
 Ночной полет, как говорится, не время для полетов. В основном это работа по приборам: звездное небо не может обеспечить визуальный полет, весь экипаж, каждый на своем месте, работает как в летящем цеху: десятки, сотни светящихся циферблатов, повествующих о «здоровье техники» и условиях полета. И командиру хорошо, когда в этом цеху молчание, значит техника в полном порядке. Двигатели поют ровную и спокойную мелодию: командиру кажется в каждом полете – разная мелодия: сегодня звучит «Где ж вы, где ж вы , где ж вы очи карие» , - тысячи повторов.
-Командир! Поворотный Штральзунд! Курс – 174, набор высоты – 11000.
После установки курса и набора высоты на самолетное переговорное устройство выходит второй штурман Володя Купцов:
- Товарищ командир, позвольте пять минут астрономических знаний! – у него круглое плексстекло с круговым обзором наверху. С помощью сектантов он рассчитывает место самолета, в эту минуту от величия ночного неба он балдеет и не выдерживает, хочет поделиться.
- Командир, разрешите человеку выпендриться, ибо больше нечем! – это злословит правый летчик Илья Фетисов. – Расторопно подсуетиться – это у некоторых хоть хлебом не корми!
 Но Володя  спокойно продолжает:
- Если вас лягнуло парнокопытное существо маленького роста, вы же не будете отвечать ему тем же… Не буду для самых тупых и неграмотных показывать Большую и Малую Медведицу, эти созвездия знают даже вторые летчики! И коза моей бабушки! Кстати о птичках, то бишь, о Большой Медведице. Сестра Аполлона Диана была, как известно, богиней охоты. Она попросила отца своего Юпитера, главного Бога, дозволить ей остаться вечной девственницей и дать ей юных нимф в услужение.  Диана «повелительница лесов, гор и рек» очень строго следила за нравственностью нимф, которые тоже были обречены оставаться девственницами, как и сама богиня. Заметив однажды, что нимфа Каллисто не сдержала своего обета, с кем она лишилась девственность и как, история умалчивает. Диана безжалостно изгнала её и превратила в медведицу, чтобы охотники пускали в неё беспокойные стрелы. Но Юпитер сжалился над бедняжкой: он обожал её, и обратил её в созвездие, известное под названием Большая Медведица.
 - Вот врет, не перелезешь! – не выдерживает завистливо Илья Фетисов.
- А вот сегодня, - не обращая внимания на Фетисова, продолжает второй штурман, - как никогда, сверкает созвездие «Орион», смотрите впереди по левую руку треугольник звезд с завитком, там смотрите самая крупная бело-голубая красавица звезда Бетельгейзе… А в созвездии «Геркулеса» смотрите по правую руку шаровые скопления звезд – россыпь бриллиантов на черном бархате космоса. А рядом с «Орионом» чуть выше и левее – созвездие «Телец» и его самая яркая звездочка «Альдебаран» - красный сверхгигант, светимость в 150 раз сильнее Солнца, и до нее 65 световых лет. Совсем рядом. Ах, как это замечательно!
Илья Фетисов перебивает:
-А я слышу, как тихо сейчас на земле, и там все лежат по двое под одеялом и им тепло и уютно. А мы все летим и летим, и только звезды «дарят летящим свою нежность». Сквозь бледный мрак ночи… Даже слышу, как они любят, целуются… и хлюмкают! « Так же чудно было в небесах и когда летал Экзюпери!»
-Ты же сам выбрал воздушный флот! Охранять счастье лежащих сейчас по двое под одним одеялом! Теперь не кайся.
- Я б щас… мою тетку, что заразила романтикой неба!..
-Однако продолжим обзор. Вот светлая полоса над головой, пересекающая небесную сферу – это Млечный путь. Если точнее, это не полоса, а гигантский диск, так называемая «Спиральная галактика», наша собственная. Наш дом. В ней 200 млрд звезд, и таких галактик во Вселенной около 100 миллиардов. Наша галактика вращается и делает один оборот за 240 млн лет. Мы как говорит известный поэт, «Дети нашей галактики», а вот наша старушка- Земля расположена на окраине этого диска, где провинция и захолустье: здесь самые старые звезды галактики.
- Жаль только, что все в этом мире временно: и Солнце и звезды и Вселенная! Пусть согревает вас коллеги золотые россыпи огней ночной Земли  – наш океан бытия.
- Командир! Дай второму штурману конфетку за похвальбу. Он только и похваляется звездами.
Командир на слова второго летчика не реагирует:
-Хорошее дело не грешно и похвалить. Спасибо Володя, это нам на пользу. А как место самолета?
- Мы 30 км восточнее Берлина, под нами Берлинский аэропорт Шёнефельд. Левый разворот на Дрезден. Курс – 170.
- Командир огня! Не спишь? Как идут сзади нас Чернянский и Пискарев?
- Чернянского вижу, а Пискарева нет нигде.
- Как увидишь, сразу доложи!
- Понял.
И снова монотонный гул движков: «Где ж вы, где ж вы, где ж вы очи карие?», ночь и звезды насколько достает глаз. Но сна, ни в одном глазу…
У нас с «плакучей Ивой», тоже, кажется холодная война, переходящая временами в горячую; но скорее партизанская, кто кого перетерпит. Классический неудачный брак: прошло более 10-ти лет, а от подруги стратосферный холод, как от металлического  заиндевелого борта этого самолета. В конце – концов, пламенная жадность к женскому телу без взаимности женщины превращается в обыкновенную злость. Он стесняется собственной нежности, ему кажется это чувство предосудительным и непристойным. Сколько помнит себя  с ней, он всегда испытывал какой - то внутренний страх и недоверие к ней. Ему казалось, что она закрыта для него и непонятна, и потому его чувства, смешанные со страхом, нельзя было назвать привязанностью. Может быть, поэтому он разговаривал с ней грубо и раздражительно, как бы защищаясь от нее, от ее скрытого тайного умысла, ее тайной силы, в которую он никак не мог проникнуть. Ему казалось, что многое из того, что она делает, ее зловредность и ненасытность, делались специально ему во вред. И, чтобы защитить себя, он держал ее инстинктивно в подчинении, а в периоды вспышки и раздражительности, ему хотелось бить ее нещадно, но он сдерживал эти порывы. И только к супруге, как к матери дочери, он относился спокойно  и доброжелательно, с чувством удовлетворенности и любви. Можно твердо сказать, что в их отношениях не было того чувства, которое подразумевает полную открытость друг другу и доверие. Скорее сосуществование с недоверием. Долгая и однообразная в своей холодности эта жизнь стала скучной и утомительной, не соответствующей его юношеским ожиданиям. Как это могло произойти? Жизнь предназначена для любви и счастья,  - не получилось. Не растраченная нежность и бесплодные порывы! А годы, лучшие годы уходят и уходят… пустой и одинокий мир! «Без Божества, без вдохновения»… Эти всплески разочарования приводили его в отчаяние. Надо было давно сказать: «Скатертью дорожка». Но как развестись? Когда не позволяет армейская и партийная мораль – просто стальные оковы, сразу скажи карьере – «Прощай». И к тому же, внимательно всматриваясь в женские лица и глаза, он видел в них то же самое – тайну, вызывающую страх и тревогу. Так что же тебе даст другая женщина? Все давно валится у него из рук, и на душе неладно. Но он, превозмогая себя и даже улыбаясь, через «не хочу», летает, командует, и даже иронизирует в товарищеских отношениях….
…- Павел Ильич! У меня нет замечаний по руководству полетами.- говорит генерал в полутьме командно-диспетчерского пункта, когда все экипажи взлетели и слышны только удаляющиеся краткие доклады и радио переговоры летчиков, - Полк взлетел, а это уже полдела, посмотрим, как сработают на полигонах. Я со штабом – на проверке ракетного хозяйства и технической базы. Постараюсь к посадке самолетов успеть вернуться. Да, склероз, чуть не забыл, все собирался спросить вас о Варенцове. На контроле он выступил блестяще, уверенный, толковый офицер. Так?
- Это уникальный человек и летчик. Натура спокойная и сильная, которая естественно проявляется в жизни в простоте и скромности. Он рос у нас на глазах, летает безупречно: а набил глаз в Заполярье, налетав в сложнейших метеоусловиях  Севера 700 часов. Если коротко, Варенцов это полковая лошадь в небе, на спортивном поле и на сцене. Его формула успеха очень проста – вкалывать и не жалеть себя, чтоб дело горело, и чтоб страна жила. А как поет и читает?! Наша художественная самодеятельность по индивидуальности исполнения и репертуару, эти ребята сочиняют сами, утрёт нос любой областной филармонии. Кстати, товарищ генерал, через неделю у нас годовщина полка, приглашаем вас, обязательно приходите, увидите сами.
- А сколько лет Варенцову?
- Тридцать шесть. Он уже давно ждет перемен к лучшему, но меняются только времена года. Я вам доложу только один пример. Недавно, с месяц тому назад, за отличное выполнение задания на проверку ПВО Прибалтийского округа начальник Генерального штаба объявил ему благодарность по телеграмме. Я удивился и стал разбираться. Оказалось, он вышел к Балтийскому морю, выключил аппаратуру «Я свой», но это было у него по заданию, и прошел объекты ЗУРС (зенитных управляемых реактивных снарядов) и многие аэродромы без обнаружения. Шел ранним утром на высоте 20 метров над верхушками деревьев. Строго по наставлениям летать на этой высоте запрещено, и я сделал ему выговорешник. Но когда клюнет жареный петух, Варенцов готов выполнить любое боевое задание. Именно такому летчику надо учить молодых, как побеждать! И он знает эту науку!
- Подождите, а что же не растет при таких данных?
- Его тормознули два обстоятельства: первое - нелады в семье, но это еще полдела, можно было бы закрыть глаза. Но второе…В прошлом году на дружеской пирушке у костра в нашей березовой рощице, был чей - то день рождения, обычный трёп. Майор Гребёнкин рассказал байку о житье – бытье: «Когда, - говорит, - Ольга отняла нашего третьего от груди, понадобилось срочно молоко, но вы знаете в магазинах Военторга – пусто, в городе тоже. Я погладил летнюю рубашку и габардиновые брюки, чтоб понравиться, и чтоб не было отказа майору. И в деревню Мусцы. Да, еще жена попросила взять картошки. Деревня сияла своей летней красотой: рядом зеленый луг и широкая речка, привычный лай собак, да петухи за палисадником с частоколом… Черт-те как они тут живут: ни садов, ни вишен, только одно картофельное поле. Подхожу к одному дому - никого, к другому - девчонка кричит: «Мамка ушоттца в магазин», в третьем дворе - вообще перекати-поле: пусто и во дворе и в огороде. За час увидел весь сельский мир, бедный и не интересный. Наконец, вижу: усадистый крепкий дом, ну, думаю, тут – то, наверное, все есть что надо; прошел через калитку и к окну звякнуть, а тут, откуда не возьмись кобелюка: «Гав», и за задницу, не успел что-либо сообразить и вякнуть, а он полштанины разорвал. Выбегает дед, глаз зоркий жгучий, такой залысевший, над ушами снежные кудри. Пнул кобеля и вопросительно посмотрел на меня. Я,  значит, держу на заднице оторванную штанину, и говорю уже не подобающим майору голосом, мол, вот ищу молоко и картошку, и буду брать долго, ребенок только родился. Дед не споро, нараспев говорит: «Кого кем Господь поищет, того и вознесет. Оторванной штанины уже не воротишь. Дам я тебе, чего ты просишь, отказать ведь нельзя, чин, вон какой. А что ж ты такой большой начальник, а ходишь ногам по дворам? Али советская власть не могет обеспечить детей твоих молоком и картошкой. Мы – то не богатствуем, но наевши и напивши. Да выручим…» А тут капитан Софронов на этой же пирушке добавил к рассказу Гребенкина: «У меня с неделю гостил отец из Курской области. Он через недельку уже осмелел и говорит: «Да вы я погляжу, работаете на прокорм, как работали мы на кулака, только чтоб прокормиться. А работенка-то у вас похлеще нашей- то:  пахать да сеять. Реактивщики!»
А Варенцов тут же подвел теоретическую базу, он человек основательный:
- То, что майор Гребёнкин не может купить молока для своих троих детей, кстати, мальчиков – будущих защитников Отечества, ни в городе, ни в округе, говорит о многом. Во-первых, это чистокровный кризис нашей экономики, только не кризис перепроизводства, как у Маркса, а недопроизводство. И зависит он от кризиса политического…Социализм-это выдающееся творение истории, и эта система жизнеспособна и может существовать вечно. Но для этого надо кое-что подправить: ну хорошо бы нашу демократию дополнить двухпартийной системой, а лучше многопартийной, а в экономике – вернуться к НЭПу, то есть разрешить частную собственность хотя бы в малых дозах. Ну и ряд демократических свобод для людей.
Конечно, Варенцов открытый порядочный человек не мог предположить, что и в наше время хватает подонков. Смело говорил о недостатках и о наболевшем. Все его слова на завтра были в политотделе на столе. А уже на следующем партийном собрании полка начальник политотдела полковник Бурлаков громогласно твердил:
- Некоторых офицеров замкнуло на колбасу, рассуждают о вариантах демократии и экономики: несдержанность и обывательское брюзжание! Займитесь лучше дисциплиной и безопасной летной работой. Не надо забивать головы: забивать головы такими высокими темами, как теория социализма. Для этого имеются политические органы партии, специальные институты, которые компетентно решают подобный вопрос.
После этого выступления политотдел тормознул Варенцова. Он сам об этом до сих пор не знает. Генерал вскинул брови, ведь у него самого точно такая же картина. Значит, это диагноз времени: хочешь расти – молчи, эпохи повторяются, очередным витком спирали. Стало больно за этого человека, как за самого себя, за свое незаслуженное наказание и ссылку в Эстонию:
- Как же спасти хорошего летчика?
- А я думаю, теперь уже мы с вами бессильны. Я уже было попытался… Там кажется и в КГБ капнули. А я с руководящей  и направляющей не хочу спорить. Тем более, что у меня самого не все гладко с моим замполитом.
- Я в курсе дела. Он рисует на вас кляузы  в Москву, в Главное Политическое Управление… Да, - Аркатов доверительно наклонился ближе к Павлу Ильичу, он был уверен, старый солдат Демиденков достоин такого разговора,- Летчиков долго учили: не лезь никуда кроме штурвала. Все остальное - не ваше дело. И если кто-то грамотный человек с гражданской позицией позволяет сказать о наболевшем, разве  это не патриотично, если офицер предлагает свою точку зрения на происходящие события в стране?! Его же немедленно бьют по башке: та же линия, что в 37–м году, только без расстрела…  Чувствуете историческую оплошность России: решили все сломать и быстренько построить новую жизнь, где будет свобода, равенство и благополучие. А на деле получилось, вместо свободы – запечатанный рот, вместо демократии - жесткий авторитарный режим, и всеобщая бедность, вместо благополучия. Вот как бывает. Конечно, думающие люди страны хотят выправить допущенные исторические ошибки. И при этом быть патриотами, преданными своему Отечеству! Так? Конечно так! Доживем ли мы до того светлого дня, когда критикующий человек не будет считаться врагом, когда он будет цениться наравне с тем, который хвалит существующий порядок? Я не вижу никаких грехов в поведении Варенцова. Нам надо больше таких Варенцовых…Однако, Павел Ильич, я поеду. Потом дообсудим эту тему. Может быть, сумеем что-то придумать и помочь.
Полковник еще долго сидел неподвижно, обдумывая весь разговор с командиром дивизии. И вот тебе легок на помин – крупная тяжелая фигура замполита подполковника Гнутенкина, надвинутые и важно озабоченные брови. И ляп газету на стол Павлу Ильичу:
-Посмотрите газету Ленинградского Военного округа пока экипажи на маршруте. По моей оценке это клеветнические измышления на нашу Красную армию:  атака батальона без разведки и артиллерийской подготовки. Рассказ написан со слов врача нашего полка майора Лучинского, я так полагаю, ему надо дать опровержение в эту газету.
-Ну что вы так сразу?  Вы сами участвовали в войне?- спросил Павел Ильич, зная хорошо ,что тот не был на войне.
-Вы же знаете, что я не принимал участия. Но тут и без участия ясно, клевета!
- Может быть, вы позволите мне, участнику войны, познакомиться с материалом?
 Между командиром полка и замполитом давно натянутые отношения из-за несовпадения точек зрения по многим вопросам службы и быта. Демиденков вообще-то в политическом отношении был всегда законопослушным, и по началу их отношения с замполитом носили характер спокойных товарищеских разногласий до одного достопамятного случая. В осенне-зимний период, когда погодные условия крайне неустойчивы, выполнение плана учебно-боевой особенно летной подготовки ежегодно под срывом: частые отбои полетов из-за непогоды; по этой причине летный состав в эти месяцы много времени находится в режиме ожидания полетов, и на партийно-политическую работу времени совсем не остается, а там свои планы и требования.
Начинается война за планы. Однажды замполит в запальчивости произнес в присутствии многих офицеров штаба полка:
- Мне ваши полеты, отбои и прибои, эта летная нервотрепка мешают проводить партийно - политическую работу!
Эта фраза положила конец миру. Это мог сказать только человек с плоскостью ума подобного таракану. Командиру после этого разговора хотелось три дня плеваться. Как же так понять, почему политработник не может войти в его трудное положение, ведь летная подготовка экипажа основа боеготовности авиации и страны. Это же все равно, что сказать земледельцу: твоя пахота и уборка урожая мешают проводить мне ППР. После этой фразы замполита, командир начал единовластно, благо позволял принцип единоначалия в армии, проводить все служебные и общественные дела, в том числе и культурно-массовые и даже спортивные: праздники, соревнования, игры. Для летчиков эта фраза означала начало иронического отношения к партийно-политической работе и к самому замполиту. А командир полка с тех пор остерегается и избегает общества своего заместителя. Но прочесть рассказ было необходимо. Павел Ильич попросил у дежурного оператора настольную лампу, развернул газету «Звезда» и углубился в чтение.

Атаки яростные те…
Черные крылья войны покрыли тысячи верст от Мурманска до Сиваша. В неистовом порыве и ярости сомкнулись, вздыбились друг против друга фронты и армии, дивизии и батальоны. Что может быть страшнее? Миллионы мужчин в расцвете лет оставили свой очаг и пошли в неизвестность, чтобы в этой кромешной круговерти метаться и терпеть, ждать и мечтать... и убивать, и быть убитыми...
Еще совсем недавно наши разбитые батальоны и полки брели по пыльным дорогам на спасительный Восток. Тяжело и стыдно было...
И вот они же, но уверенные и окрыленные бессмертным Сталинградом, перемалывают гитлеровские армии, в хвост и в гриву бьют немца на всех фронтах. Поубавилось у фашистов веселой немецкой спеси. Только что наши взяли Киев. По-иному, уверенно и гордо звучит! в сердце бойца строевая песня:
                Белоруссия родная,
                Украина золотая!
                Наше счастье дорогое
                Мы врагу никогда не отдадим!

Наливается силушкой и уверенностью грудь красноармейца, все чаще белозубая улыбка светится на лице:
-   Мы их вместе с фельдмаршалом Клейстом достанем! I
-   Мы их...
После взятия Мелитополя 550-й Стрелковый полк подполковника Вихрова размашисто наступает в числе первых, чтобы оседлать Крымский перешеек. Крым! Крым! Крым! Это слово загуляло на языках и в телефонах, во всех штабах и батальонах Четвертого украинского фронта, когда острие его штыков развернулось к югу. Хотя до благодатного Крыма еще версты и версты, но не  одна командирская голова мечтает первой ступить на Крымскую землю. Но чтобы ступить на нее, нужна самая малость - пройти Турецкий вал и Чонгар. Тщеславие подхлестывает, торопит батальоны скорей....скорей на Крым!          
Железная дорога от Мелитополя в Крым, когда-то стучавшая вагонными колесами, пыхающая жаром  и дымными паровозами, молчаливо лежит без дела в степной осенней сырости. Солдатский строй колышется, извивается вдоль насыпи, чавкает дорожной грязью. Труднее всего по этой грязи пулеметчикам: станковые пулеметы с коробками патронов и патроны несут на себе. Противотанковые ружья – тоже не вещмешки, трещат солдатские пупы, но молодые – все вынесут. После теплого уютного октября -  ноябрь встретил низкими свинцовыми облаками с колючим пронзительным ветром. Бойцы недовольны:
-   Юг называется! Вместо теплого ветерка - собачий холод!
-   А что Крым?
-   Обыкновенная такая же южная степь: ни лесочка, ни кусточка, пустошь да ковыль.
-   Да, ветер гуляет!
-   Нет, Крым - это горы!
-   А что горы? Летом полюбуешься на синие горы, а осенью да зимой там солдату с горами только морока.    
-   До гор ишо дойтить надо!               
Дивизионная артиллерия на лошадях по топким дорогам степной распутицы не успевает за пехотой. Отстает. Только танкам простор. Танковая бригада 2-ой Гвардейской армии, переброшенная на Крым, лихо обошла артиллерию, пехоту и без боя проскочила Перешеек. А там устремилась на Джанкой.
Пехота ворчит:
-   Держи черта за рога! Куды, спроси, рванули сломя голову, чертяки?
-   А бог войны копается в грязи, как навозный жук! Отстают колеса!
-   Ну, слякотища, будь ты не ладна! Танки размазали вдребезги и дорогу и степь!
-   Каково сейчас перемокшей пехоте, а? Как отвоевывать у фрица теплое житье - блиндажи да окопы. А тутака в степи - неуютно!..
Когда танки стремительно прорываются, круша противника на позиции, - это хорошо и очень приятно и солдатскому, и генеральскому сердцу. Но вот прорыв танковой бригады - 60 могучих машин через Перешеек тоже хорошо, и, на первый взгляд, похвально. На самом деле, это хорошо да не очень, и даже, если честно, - плохо,  потому что проглядели лихие танкисты, проходя перешеек, что укреплен он от и до. А отсюда пошли большие беды  550-го Гвардейского. Вот как бывает. Немцы преднамеренно пропустили танки и захлопнули горло Перекопа: ни танкам обратно, ни пехоте вперед. Вот и все! Каждый шаг военной жизни связан с неизвестностью завтрашнего дня и даже следующего часа. А неосторожность и того паче. Не дай Бог, цена ей - большая кровь.
Первый батальон майора Круглова, уверенный, что путь за танками открыт, шел не сгибаясь. Бойцы и командиры думали как: немцы четыре дня от Мелитополя драпали не помня себя, будут бежать и дальше без задних ног; а он, видишь, гад, умеет гробить нашего брата. Внезапным шквальным огнем из десятков пулеметов и минометов весь батальон был уничтожен. Погибли все. Только и успел командир батальона послать в полк посыльного с докладом, как все было.
-   Ты облечен доверием! Твоему полку присвоено звание «Гвардейский», но ты ж не путай гвардейство с глупостью. Ты что, не знаешь, что без разведки запрещено проводить наступательные действия?! Ты, почему без разведки боем послал людей на смерть? - кричал в трубку командир дивизии срывающимся остервенелым голосом, его крутого нрава боялись все, хотя он сам же и отдавал соответствующие распоряжения. Ну, что поделаешь, водятся такие грешки за военачальниками: они будут распекать подчиненных, которые ни сном ни духом не виновны, но вынуждены, тем не менее, брать вину на себя за грехи руководства. А куда деваться? Чем больше не своих ошибок будешь брать на себя,и  желательно, беспрекословно, тем большим уважением будешь пользоваться наверху.
- Какая разведка, товарищ девятый? Танки только что прошли немецкие позиции, - страдальчески оправдывался командир полка.
-  Видишь, как дело обернулось!.. - спокойнее и тише проговорил генерал Кузнецов. - Не было печали! - но твердо и жестко добавил: Ты должен понимать... Танки отрезаны... Тут надо срочно действовать. И тебе задача: разберись, что и, как и оставшимися батальонами перешеек надо взять. Во что бы то ни стало! Иначе…ты знаешь, что будет!
Второй батальон майора Алексея Одинцова, получив приказ командира полка о подготовке к атаке, выдвинулся на исходный рубеж. За 300 метров до перешейка дорожная насыпь змеей изгибается в левый поворот, а затем в правый и потом входит на перешеек. Вот перед первым поворотом и остановился батальон Одинцова. Спасительная насыпь в два метра высотой приняла под свою защиту пехотный батальон. Она прикрывает от прямого огня, и навесной минометной вести затруднительно. Немецкие пулеметы свинцовым огнем поливают над железнодорожным полотном: та-та-та-та-та-та. А чуть ниже возьмет - и об рельсы - дзинь... дзинь... над самой головой.
-  Вот сволочь! И откуда у него столько патронов? Бьет в пустую степь!
Эх, наконец, долгожданная минута походной жизни - привал. Пошустрее гляди - поудобней сесть, переобуться, закурить, ответить товарищу, позубоскалить, если хватит сил...
-   Где я только не бывал,
    Вот бы с кашей был привал!
Над живой солдатской массой курится легкий дымок... Старые, видавшие бои и походы шинели, шапки - скатавшиеся, вислоухие; сапоги не у всех, на некоторых американские ботинки и обмотки серые, давно не стиранные, но тепло и ногу держат лучше сапог.
...Пулеметчики, минометчики, автоматчики... Рядовые пехотные бойцы, разведчики, хозяйственники, политруки и комиссары. Северо-западный жесткий прижимистый ветер дует ровной упругой силой, дует и дует безостановочно и бестолково... Ну, прямо зло берет! Никуда от него в степи не деться!
- Командиров рот и батальонных взводов, ко мне! - распорядился комбат. Глаза комбата усталые, под глазами разноцветные кольца, но взгляд твердый, состояние спокойно-нахмуренное. Боевые думы. Он сидит на склоне насыпи, ремни портупеи плотно лежат на шинели, пистолет на боку, планшет в руке, шапка, сдвинутая на затылок, открывает огромный лоб. Но самое главное, сияют большие звездочки майора на полевых суконных погонах: только что введены офицерские звания и погоны. Звезды горят и сверкают, и есть надежда на еще более крупные. Товарищ гвардии майор! Да еще Герой Советского Союза! Ого-го! Звучит! Комбат пристально, неотрывно долго смотрит вперед, оценивая позицию, задержал взгляд на сгоревшем немецком танке.
- Хорошо Ганс устрочился, бляха-птаха, метров триста чистого поля, врылся в землю, поле у него как на ладошке, доты-дзоты. Лучше не придумаешь! Держи ушки на макушке!- уясняет комбат себе и батальонному комиссару боевую обстановку…- Голыми руками не возьмешь, и измором тоже не получится…Как же взять его за горло?
- Товарищ гвардии майор! Первая рота - 104 бойца. Капитан Чупахин. Он все время в движении, в суете, его серые глаза полны тревожной черноты. Неловко показывать чувство, но на его лице тупая хмурая злоба:
-  Люди устали, более 100 километров за четыре дня... Куда ж в атаку? Промокшие ... Холод! Надо ж как-то... ну война... а заботиться о людях?
-  Твоя злоба не колышет даже степной ковыль. В немецких блиндажах отдохнем... Осталось 300 метров, - буркнул комбат. - Я же шел с тобой рядом!
- Третья рота - 98 бойцов. У многих стерты ноги до крови, медикаментов и перевязочных средств не осталось. Капитан Волобуев... Комбат про себя зовет его «Будка просит кирпича», а вслух называет «тяжелой артиллерией». Основательный, крепкий, к тому же терпила, но очень медлительный. Его обухом не прошибешь, а тут же нужна быстрая соображаловка: думать и действовать молниеносно.
-  Ты, тяжелая артиллерия, больше пекись о боекомплекте! Садись вот рядом.- Комбат видит всех насквозь. Видит и чувствует, потому, что сам в гуще боевых событий. Поэтому каждому найдет, что сказать.
-  Товарищ гвардии майор! Вторая рота - 110 бойцов, из них 20 молодых, необстреленных из маршевой роты, прибыли за Мелитополем. Командир роты - капитан Абов.
-   Хорошо. Потому и дали молодых, что командир умеет скомандовать. - Абов зарделся от похвалы.
Когда Одинцов в первый раз увидел Абова, вытянувшегося в струнку перед ним в безупречной стойке «смирно», его выпученные голубые глаза, вздернутый нос, он подумал, грешным делом, что это  военизированный болван. Это его копировали бойцы: «Я вас не спрашиваю, где вы были, я вас спрашиваю, откуда вы  идете?». Даже в свободное от службы время он со старшим по службе принимал стойку «смирно». Потом комбат понял, что этот строевой офицер не ощущает себя человеком, он отождествляет себя с боевым уставом пехоты и строевым уставом. Делает все с душой, и у него все хорошо получается, но и врагов у него хватает. За ним смотреть не надо. Он, как сам устав, - нигде не подведет.
-  Четвертая рота, 104 бойца, - доложил высоким бабьим голосом капитан Винокуров и отвернулся. Винокуров окончил училище вместе с Одинцовым. У комбата хватает такта скрывать неприязнь, так не лежит к нему душа: ну во всем пижонство. И было б с чего! Даже походка с выпендрежем, задом, как баба, крутит. И откуда заносчивость? Понять не может. Балалайка, и все у него получается в этой боевой жизни через ж... Так и хочется заехать в рожу!
Щетинистое, не бритое четыре дня лицо комбата  выглядит старым, а ему 23 года.               
-  Так. Первое: дивизионная артиллерия не успевает... Огневую подготовку проведем своими силами... Минометному взводу по команде открыть огонь по немецкой позиции!.. Второе:  молодых, необстрелянных бойцов к атаке не привлекать! С них толку... Всех с лопатами...- прорыть ход через насыпь на ту сторону дороги. Время - 1 час. Та сторона тоже скрыта изгибом дороги от прямого попадания. Этими же силами углубить и увеличить траншею на изгибе до 10 метров, вырытую 1 батальоном… Третье: разведчикам - взвода Константинова - определить схему немецкой позиции... Командир взвода пулеметчиков Ершов, возьми три пулеметных расчета, два противотанковых ружья, одного снайпера. Итого 12 человек с командиром. По складочкам степи... по складочкам, видишь вот ту балочку - обогнуть, выйти в створ вон того подбитого танка, видишь танк, он без башни, один корпус, вот и будешь ты командиром отдельного танкового корпуса, этого корпуса... Кровь из носа добраться! Вы - главная огневая сила! Под танком и за танком вырыть траншею. По зеленой ракете… взять под обстрел, огонь на полную катушку по дотам и дзотам. Понял все?
- Да, понял... - Молодой лейтенант качает головой, в глазах беспомощность и растерянность: как отойти от насыпи,... когда головы не поднять... Но возразить он не смеет. Надо думать, как выполнить приказ... Не прекращается завывание пулеметов с раскатом от низких облаков.
 - Проверить подгонку снаряжения, оружия у каждого  бойца. Повторить слаженность взводов и отделений, приемы в атаке и рукопашном бою… Что осталось от хозвзвода? - продолжает комбат. - Этой службе:  обеспечить в течение часа пол¬ный боекомплект, в том числе - боевые сто грамм и хорошую кашу с консервами «2-ой фронт».
Потом подумал, почесал лоб, и добавил:
- Батальонному комиссару и политрукам ... Готовить людей к атаке…Позицию будем брать с бою. Сверим часы - тринадцать ноль одна. Все! Да! Капитан Абов! Пошлите посыльного в клистирный батальон полкового медпункта. Нет санинструкторов, очень  мало медикаментов и перевязочного материала.
Долбаный немецкий пулеметчик безостановочно стрекочет в пустую степь. Над насыпью с недолетом рванула мина, и звук ее, тягучий и муторный, пробирает до печенок. Клочья земли долетели до полусогнутых командиров.
                * * *
Комбат видит приближающегося вдоль насыпи старшего врача полка  капитана Лучинского, думает: Ну вот, нарисовался представитель штаба полка.
- Сразу видно, человек из высшей инстанции: хромовые сапожки, шапка-овчинка, телогреечка по размеру... Нигде не тянет, нигде не жмет. И вместо махорки, небось, «Казбек», да и пахнет московской аптекой. Так?
-  Так! - Лучинский с улыбкой достает папиросы для угощения.
-  Не в обиду, контролировать или помогать?
- Нет, контролировать я еще не научился. Командир полка снарядил помочь Одинцову. Семерых санинструкторов наскреб, вот из ветеринарного техникума после двухмесячных курсов. Так что ... хоть бойцов, хоть лошадей, на все руки...
-  Ну вот, а я было послал посыльного. Ты мне под Мелитополем хорошо подмогнул, спасибо, брат.
Закурили, пыхнули.
- С радостью готов послужить знакомому комбату. Да тут еще... сам понимаешь, медикаментов, попросту говоря, настолько, мало… В полку уверены: Одинцов возьмет Перекоп. Так, думаю, надо грабануть немецкую аптеку, а то у нас плохо дело.
-  Дай Бог нашему теляти да... шкуру медведя... неубитого. Поле видел... там уже батальон лежит.
Лучинский давно уже, по военной мерке, больше года, знает Одинцова. От Сталинграда. Не скрывает своего восхищения, хотя они и одногодки. Однажды при освобождении Донбасса военврач предсказал:
-   Быть тебе командиром дивизии и героем!
-   Не сглазь, черт, ты что! У тебя же глазища - темный омут!
-   Да как же я перебью твои черные уголья!
Уж очень врачу нравится военная косточка, воля, простота комбата. Крепкий, как слиток, бесстрашный, быстрый, решительный, скуповатый на слова. Но, правда, за раздолбайство может напхать полный рот хрена с редькой. Герой, одним словом. Ни он сам, ни подчиненные не привыкли еще к этому высокому званию - Герой Советского Союза.
Комбат оглядел санитаров с сумками:
-  Там, в первом батальоне, - командир показал рукой на поле, - могут быть раненые. Так что на месте ... думайте. Обратите внимание - вблизи насыпи густая высокая трава; хоть и высохшая, это единственная полоска, по которой можно транспортировать раненых. Все остальное поле просматривается и простреливается.
Обратился к Лучинскому:
-   Раздели санитаров по ротам, одного - в пулеметный, двоих - вот этих мордастых...
-   Санинструктор Молотков!
-   Санинструктор Малышев!
-   Их оставь при штабе. Пройдите вместе по ротам, поглядите, что да как. Помогите бойцам, командирам! Докладывали о потертостях ног, 100 км протопали. А с мозолем, не мне тебе объяснять, ни к девкам, ни в атаку не побежишь.
- Понял, - козырнул доктор. - Так, дорогие медицинские сестры-братья. Приготовьте мозольный пластырь. Индивидуальных пакетов на всех не хватает, поэтому имеющиеся пакеты выдать командирам, старшинам и сержантам. Прием и сортировка раненых здесь, за на¬сыпью. Надеюсь, все понятно!
                * * *
Холодная ноябрьская сырость давит на психику. В такую погоду забиться б в какой-нибудь теплый угол, да и не глазеть бы на этот белый свет. Но бойцу-красноармейцу надо жить каждый час, какой бы он ни был. Обычное солдатское дело - обжиться на новом месте: спины, затылки, лязг оружия, переобувание. Тихие солдатские разговоры, кашель, чихание. Окрики. Бледные, невыспавшиеся бойцы даже, кажется, усохли за эти несколько полусонных ночей и дней марша. Усталые солдатские глазницы. Самые слабые, скорчившись, уснули с кулаком под головой, под пулеметную колыбельную. Спящие солдатские, совсем еще детские лица вызывают в сердце врача чувство сострадания и жалости. Спит ли солдат, не спит он на взводе: вмиг готов к действию. Другие достали кисеты из серых потертых шинелей, закрутили цигарки, со смаком закури¬ли...
Старший врач многих знает в лицо, здоровается.
-  Товарищ гвардии капитан, - с улыбкой обращается боец Щепотьев, - пусть бы без перины, без теплушки, пусть бы в блиндаже или тут примоститься б к своей по¬друге... трехлинейке, да минут пятьсот придавить.
- А мне б погреться на лежаночке да немножечко пожить! - боец Стуликов грустно и выразительно произносит без напева:
                Степь да степь кругом,
                Путь далек лежит...
                Передай кольцо
                Эх, об-ру-чаль-ное.
-  Жалко, кухня отстает. А без харчей в нашем пехотном деле очень даже грустно! Говорят на передовой харчей  завались. А тут?
- У тебя ж в вещмешке должны быть консервы и сухари. Покажи!
- На, дывысь, - снял вещмешок, открыл, а там гранаты и патроны в пачках. - Вот, что должно быть у бойца, если хочешь победить фрица, а не сухари!
-   От самого Мелитополя, что ни день, то новоселье... в степи.
-  Товарищ гвардии капитан, разрешите обратиться? Боец Мухин. Вот либо портянка, либо сапог мозолит, - показывает кровяное место над пяткой.
- Да, нога мозолится от плохой обуви. - Врач быстро обрабатывает рану, ловко кладет пластырь и забинтовывает пятку. Рядом сверху советуют:
-  Обувай вначале левую ногу - мозолей не будет и зубы не заболять!
-  Кто тебе и в какой деревне такую глупую байку сказывал?
-  Тебе говорят...
-...Ну, ты, брянский волк, подвинь свой лапоть, разбросал костыли!
-  А, Рязань косопузая - пристраивайся.
-  Я тебе песню спою твою любимую:
Моя милка - брянский лапоть, а с ней ня жить, а тольки плакать!
-   Дал бы лучше листок бумаги, треугольник послать домой.
-  А у нас, ребята, на Валдае уже зима на ноги стала... пушистый белый ковер... и пахнет снегом и сосною... Щас дома кисель да блины. Эх, родимая сторонка!..
-...Чей автомат?
-   Конструктора Шпагина!
-  Это понятно, что Шпагина, а не Пушкина. Почему он грязный, боец Клещев? Вот насчет выпить ты первый!
- Щас почищу. Просто непонятно, товарищ гвардии сержант, как такой умный конструктор автомата не мог зараз придумать - автомат для чистки автомата...
В разговор вступает самый главный авторитет, бывалый фронтовик, пулеметчик - первый номер - Ваня Фетисов, он уже пообтерся на войне и может себе позволить шутливые речи.
- Блины, конечно, хорошо, а я б картошечку... Серебряные блестки в разварной бульбочке и родной, самый нежный вечножеланный запах... и с гурочечком молоденьким, малосольненьким, хрустящим. Хоть быб понюхать!.. Но я б сейчас поцеловал бы, ребята, родного старшину в потылицу, если б он дал дровишек на костерок - посушить бы перед боем портянки суконные. - Фетисов не видит со спины подъезжающего старшину:
-   Прибереги поцелуи для своей Насти, курский соловей! Бери ящик, разжигай! Вот топор, а вон поваленный телеграфный столб!
-   Я ж говорил, друзья-товарищи, хороший старшина, как хорошая жена!
-  Пулеметчики и первая рота, получить боезапас! - Старшина Иван Мурашко привез на лошади целый воз военного добра, да еще и ящик водки.
Коняка - низкорослый мерин, когда-то гнедой красавчик с черной и длинной гривой, краса и гордость ипподрома. Но война, на которую его взяли, как и людей, надорвала его. Его все гнали и гнали, пока не порвали последние жилы. А жилы не нитки, порвешь - не подвяжешь. Он что есть мочи тянет этот чертов воз, между задними ногами пена, на груди и шее - испарина. И чем-то он похож на старого, износившегося солдата - послушанием и безотказностью. Старшина жалеет лошадь, что-то незаметно дал с руки, потом повесил на шею сумку с овсом. Погладил с любовью, пожалел.
Скоро задымил и вспыхнул костерок. Не всем досталось место у огня, но теплее и уютнее вдруг стало на холодной осенней земле. Легкие зыбкие отблески огня заиграли на усталых лицах. Заулыбались теплу костра. Жить можно! А рядом ухоженное вороненое дуло станкового пулемета. Илья, просушивая портянку, продолжает разговор: «Щас бы приехал домой в родное село да на гуляночку с веселыми белозубыми девками. Закурил бы «Беломор». Правда, деревня была у немца, так что ни девок, ни «Беломора», наверное, нетути. Ну, ладно, Все равно... Рассказал бы я селянам, как брали мы с Колей Ермаченко Мелитополь и Перекоп.
-   Дак ты ж Перекоп еще не взял?               
-   Нэ кажи гоп!
-  А куда ему деться, мы забираем свое, а он держит чужое! Врешь, не высидишь! Отдашь!.. Он немец, сейчас жидкий пошел... Будет он рылом хрен копать!.. Мы его и без танков выкурим!
-  ...Ладно, Илья, заливать ты умеешь, одно слово - курский соловей! А скажи чего ты такой рыжий?
-   Эх, ребята!.. Отца дома не было, а сосед торопился, гы-гы-гы! А в спешке получаются рыжие и блондины. Вот мой второй номер Ермоченко. У него отец не торопился, он в Архангельске целую полярную ночь долбил. Посмотри, какой, получился цыганский цвет, как ночка темная, да еще с волной! А ежели серьезно, то рыжих девки любят больше... Рыжих и блондинов. Рыжий, значит золотой, дорогой сердцу. Так что не жалею... Гы-гы-гы!
-   Ну, молодец, врет и не робеет! Веселый земляк!
Веселье - это хорошо! Но и нескрываемая растерянность и страдание солдатской души перед возможным гибельным исходом... Это тоже есть...
-  Так! Обжорная команда! Давай котелки, кружки, банки, склянки! - звучит любимая и самая желанная команда старшины к обеду.
-   Я чур первый!.. Пей, закусывай, ври, откусывай!- Затарахтели котелки и ложки.
-   Товарищ гвардии капитан! Пообедайте с нами, снимите пробу. Старшина нашел запасной котелок и ложку. Каша перловая с жирными американскими консервами поглощается после ста граммов очень даже с аппетитом.
-   Эх, земля холодна, водочки бы!
-  ...Водка - в немца прямая наводка!
-   Пуля хмельного боится,
 Смелого штык не берет!
-   Да уж, от смерти не отмолишься, не открестишься!
Лучинский тоже выпил боевые граммы, чтобы согреться, от холода руки плохо работают при оказании помощи раненым. Побежала водочка по телу веселым огоньком, в голове приятно задурманилось.
-  Товарищ полковой врач! Вот Огурец наш, он в бою завсегда отстает от всех, а в еде зато обгоняет! Что это за болезнь такая! И песня у него одна единственная «Где б поесть?»
Огурцов жадно и быстро наворачивает кашу за обе щеки, спокойно отвечает:
-   3-з-зато я много п-п-пью! С ложкой ведь полегче, чем с противотанковым ружьем... А ты, князь Воротынский (так дразнят Воротникова) зря р-рвешься грудью... Поостерегся бы! Медаль все равно пи-писарчукам достанется. И писарчук, запомни, главнее генерала.
-   Моя пуля облеталась, она меня уже не боится! Гы-гы-гы!
-   Тогда я б-буду б-бежать за тобой. На орден славы!
-  Товарищ старшина, если можно - п-половничек до¬бавки и 50 грамм, а то первая рюмочка плохо пошла! - попрошайничает Огурцов.
-   Нет, сегодня тебе не обломится добавка.
-  Товарищ гвардии старшина! А если бы к вам с этой просьбой обратился командующий фронтом? Вы бы ему дали?
-   Дал бы.
-   Но я знаю точно, что он к нам не п-прийдет, д-дайте мне его добавку, гы-гы.
-   Ну, ладно. Это тебе вот их доля. Горе - едоки!
Подошли Мансуров и Садыков - то ли казахи, толи узбеки, никто не знает. Старшина бурчит:
- Не евши, не пивши, что за боец.   Товарищ старший врач полка, вот не знаю, что с ними делать, не пьют - ладно, никого не неволим, но ведь и не едят свиные консервы. А кумыса - где я им рожу? Выковыриваю из каши мясо.
-   Почему? - спрашивает врач полка.
-  Товарищ гвардии капитан! Мы не можем пить спиртного и есть свинину, - докладывает черноглазый, симпатичный Мансуров. - Нам запрещает аллах. Это грех. Вот что сказано в Коране:
                Кто был душою чист, и кто боялся Бога,
                Пред ним светла простертая дорога.
-  Так... Верить, не верить - ваше право. Но, я думаю, это не смертный грех, а значит, он может быть прощен. Обязательно поешьте кашу!
-   Товарищ гвардии капитан! - На кашу проснулся Ермоченко. - Ну як же ж так, говорят, и курица пьет. Горилка - цеж божественный напиток, а уж про сало я молчу! Спросите у любого украинца - це ж первейшая закусь. А по-ихнему получается, шо их божественная канцелярия запрещает, есть, и пить самые дорогие сердцу нашего человека продукты. Гы-гы-гы.
-   Мне б лихо стало без каши и без сала!
-   Разрешите, товарищ гвардии капитан, я выпью их долю за их же здоровье. Шоб воны живы были и счастливы!
-   А я б не пил бы и не ел бы, все на милую глядел бы! Гы-гы-гы.
-   А мне девки надоели, мне б старушку, лет 35.
Врач облизал ложку, отдал старшине:
-  Хороша каша! Тут и место наше!.. Спасибо, старшина.
                * * *
И один батальон, да роты разные. Вторая - образцовая, даже на привале: ружья - в козлах, бойцы - по отделениям и повзводно. Тут господствует уставная дисциплина. Командир роты подобострастно доложил удивленно¬му старшему врачу: «Медпомощь больным и нуждающимся оказана санинструктором!» Никто из строевых командиров никогда не докладывает медику... перестарался.
                * * *
- И еще одна маленькая радость ожидала медика. Он услышал песню, как это ни удивительно.
Выпив боевые сто грамм, группа бойцов у костра потихоньку, но разноголосо пела:
                По Дону гуляет, по Дону гуляет,
                По Дону гуляет казак молодой.

Лучинский остановился, присел в недоумении и восхищении. Закончив, бойцы попросили:
-   Олежка, «Землянку», ладно?
В каждом взводе обязательно служит, воюет боец, к которому, как к магниту тянутся люди, неосознанно, само собой. Таков Олег Краснов - ротный и взводный запевала. Ничего особенного, среднего росточка, белобрысый, стриженый, но до чего ж приятен и необходим. Ему лучшее местечко у костра. Он повернул поленце в костре, головешка патроном выстрелила вверх, тревожно взлетели искры вместе с дымом. Улыбнулся просьбе, запел, негромко, вполголоса:
                Бьется в тесной печурке огонь,
                На поленьях смола, как слеза,
                И поет мне в землянке гармонь
                Про улыбку твою и глаза...

Голос чистый, звучный, баритонистый, насыщенный пробрал военврача до самой глубины души.
                Ты сейчас далеко-далеко,
                Между нами снега и снега.
                До тебя мне дойти нелегко,
                А до смерти четыре шага...

Легкие, переливчатые звуки ротного соловушки заполнили близкий круг, заставили всех замереть, несли в сердце самое главное - тепло и свет певца. Кто вложил ему в душу эту замечательную способность: одно дело - свойство голоса, но с какой душевной болью и чистотой звучала в его голосе сама суть сегодняшней  трагической минуты?
Военврач едва удержался от слез, подошел и поцеловал певца в стриженый лоб.
- Ты где ее нашел? Я слышу впервые.
- В госпитале, по радио.
- Спасибо тебе. Чтоб ты был жив и здоров сто лет!
Если командир полка - отец, батя полка, то военврач - это мама полка, самый доступный для общения офицер. Именно ему поверяют бойцы и командиры свои тайны, болячки, сомнения, радости.
Слушает медик солдатские  разговоры, переходя от взвода к взводу. Удивительное и прекрасное поколение - бойцы военных лет и работники этой войны. Достаточно одного часа вместе во взводном строю, и все породнились: все дружки, сверстники, ровня во всем, собрат и товарищ. Есть одно главное дело для всех - уничтожить врага. Остальное: тяготы, лишения, раны - все нипочем...
В четвертой роте, которая на привале оказалась, почему-то впереди третьей, увидел живых и здоровых бойцов - Федосова и Воробьева, прославившихся на весь четвертый фронт неразлучных друзей.
- Ну, здравствуйте, вижу в полном порядке. - Медик касается рукой плеча бойца. Федосов достает газетную полоску, осторожно раскрывает и подает Лучинскому:
-  Вот, почитайте, берегу для дома. Заметка во фронто¬вой газете: «Друг познается в бою и в беде».
-  Давай, почитаем...
«На этот раз выполнять боевую задачу бойцам Федосову и Воробьеву пришлось порознь. Федосов помогал старшине роты с погрузкой боекомплекта, а Воробьев составе взвода преследовал драпающих немцев. Освобождали поселок близ Матвеева Кургана, что недалеко от Ростова-на-Дону. Все шло хорошо, но внезапно налетела вражеская авиация и «Юнкерсы» сбросили на атакующих воющие бомбы. Одна из них рванула в нескольких метрах от Воробьева. Взрывной волной бойца отбросило и слегка присыпало черноземом. Атака неудержимо понеслась вперед, а бездыханный боец остался лежать на поле.
Спустя какое-то время похоронная команда, исполняя распоряжение, приступила к своему скорбному делу. В виду стремительного развития наступления предавали земле погибших от бомбежки без воинского обряда. Бледного, бесчувственного, не подающего признаков жизни бойца Воробьева положили в неглубоко вырытую могилу на этом же поле, документы забрали, могилу обозначили.
В освобожденном поселке Федосов к вечеру кинулся искать друга. Всех переспросил:  пехотинцев, артиллеристов, пулеметчиков, все взвода и роты. Ответ: «Не знаем, не видели!» Надоумили сбегать к похоронщикам.
Сержант «погребальщик», долговязый и мрачный, был в переднике, резиновых сапогах; рядом на окне приспособленная для маскировки видавшая виды плащ-палатка, на подоконнике резиновые перчатки, два термоса и ведро воды. У крыльца-пила, лопаты и старые доски.
- Да, Воробьева похоронили, он попал под бомбежку. Вот и список безвозвратных потерь по форме №2. Дывись: Воробьев Александр Васильевич. Возьми список и передай помощнику командира полка по тылу…И получи его медали, документы. Вот и немного денег… Кладбище далеко, хоронили на поле боя.
- Сердцем чую не мог он погибнуть!
-  Як нэ мог? Живых нэ хороним! – резко ответил сержант, едва сдерживая раздражение.
-  Нет! Я слышу, я чувствую друг мой не умер, он живой! 
- Ты якиясь глупости думаешь и повторяешь!
- Не глупости! Показывай где и скорее,.. а то…ведь смеркается!
- А чо показывать... Самая большая воронка... а рядом, в малую воронку и положили!
Вышли во двор:
- Боекомплект возить не на чем, а у погребальщиков своя телега!
- Не наша, це санитары раненых вывозилы.
- Поехали на ней!
- Поихалы. - Федосов сам взял в руки вожжи, сержант лопату - Сначала едь прямо по этой дороге... Возле убитого немецкого офицера на лошади... повернешь  налево, воны так и упали  вместе, оба в висок: и лошадь, и офицер...Фрицев нэ хороним, списки не составляем…Некогда. Нас всего 3 человека вместо положенных десяти.
Немецкий офицер лежал одной ногой под лошадью без кителя и сапог. За двадцать метров до места немецких трупов, оттуда взлетели вороны: глазницы человека и лошади были пусты, вороны выклевали.
- Поверни чудок раньше, там вонь несусветная…
Доехали, нашли. Поле боя еще не остыло, дышало своим смертным дыханием. От перевернутого танка еще исходило дневное тепло его  поверженной жизни, свежие следы могил и алые пятна крови на черной земле и лебеде, что вымахала за войну на несеяном поле; земля натоптана каблуками солдатских сапог, автоматные гильзы…
На березовом сыром столбике небольшая поперечина, прибитая гвоздем, так что получился небольшой крест, на поперечине химическим карандашом выведены каракули, конечно, это памятная надпись до первого дождя:
«Воробьев А.В. Август 1943 года»
Федосов нетерпеливо и тревожно прочел написанное и покрылся холодным липким потом.
Разгребает Федосов на скоростях, дрожащими, заскорузлыми от фронтовой грязи руками остатки земли:
- Постой, Сашок, постой, один момент... - кинулся на грудь, и в наступившем безмолвии угасающего дня услышал живое сердце товарища. Тук-тук, тук-тук. Живой!
-   Живой, Сашка!
- Як же ж так? - поднимал плечи похоронщик, расширяя удивленные глаза, и хлопая себя по ляжкам.
Привезли в санчасть, оказалось - контузия. Выходили. И даже разрешили воевать вместе с другом. Оба ленинградца представлены к правительственным наградам.
Свет пройдешь, нигде не отыщешь дружбы святей и чище той, что бывает на войне. Военкор Белобрагин В.В.»
- Видишь, какая слава по всей воюющей армии, молодцы!
Воробьев блаженно улыбается...
-   Товарищ гвардии капитан, вот до контузии я был просто Александр-Сашка, а теперь меня зовут Александр Второй. Ха-ха-гы.
-  Да, меня тоже задело рамой от взрыва снаряда. Немного оклемался, но до сих пор шелестящие звоны в ушах. И ногу левую тянет, она у меня не поспевает за правой. Так значит, мы с тобой вроде братишки по контузии, только ты знаменитый, а я простой, - говорит военврач.
Федосов, показывая на Воробьева:
-   Он же после этого на полголовы повернутый и по пояс деревянный, теперь гляжу за ним, как за дитем. В каждом бою... Как бы чего с ним не стряслось.
-  Надо думать о хорошем, о главном сегодня и необходимом... Как выполнить боевую задачу. И, конечно, помочь другу, товарищу... И остаться в живых... Час побережешься, а век проживешь! Согласны?!
-   Согласны! Долго тянется день...
Увидев вблизи эти солдатские еще детские  лица,  врач полка помрачнел от мысли, что все они сегодня, как и батальон Круглова пойдут на явную смерть. Если не будет подготовлена атака. Лучинский не стал ничего докладывать комбату, подошел с Молотковым и Малышевым, козырнул:
-   Садись, если хочешь, вот тут, рядом. Дивана предложить не могу.- Комбат жевал перловую кашу с консервами, которую солдаты называют шрапнелью.
-   Да ладно, без кресла обойдемся!
-   А ты откуда, из каких краев?
-  Севастополь. Родился и до 15 лет... помню все до мельчайших подробностей: бухты, пристани, курганы, улицы...
-   Ха! Так тебе ж сам Бог велел помогать.
Комбат долго докуривал цигарку, потом оглядел налитые свинцом тяжелые облака, их нескончаемые пласты, будто ждал оттуда подмогу, на сырую бескрайнюю степь... нахмурил брови, вздохнул.
...В Московской битве он был ранен и лечение проходил в Центральном госпитале в Сокольниках. После выписки, перед отправкой в Подольск на формирование Сталинградского батальона, с товарищем по палате решили поужинать. Заскочили в ресторан. Залитый светом зал сверкал роскошью и позолотой... Впервые в жизни Одинцов видел такое богатство и красоту. За большим столом сидела гражданская компания: много хорошеньких женщин с накрашенными губами, одетых по - театральному. Пучеглазые мужчины приглашали запросто и танцевали в пахучем табачном дыму. Аккомпанировал маленький оркестрик из трех евреев: старший, кажется, слепой, играл на аккордеоне, а двое помоложе  на скрипке и контрабасе, о чем Одинцов узнал со слов артиллериста. А пел невзрачный мужичок душещипательные слова:
                Жалобно стонет ветер осенний,
                Листья кружатся, кружатся поблекшие.
                Сердцу так больно, лишь чувства сомнения,
                Вспомнились ласки, так скоро ушедшие.

                Вспомнились светлые ночи весенние,
                Нежные речи, родные, приветные,
                Очи лазурные, рученьки белые,
                Ласки... любви... бесконечные.

Музыканты играли прекрасно. Одинцов вспыхнул от восхищения всем этим неземным богатством и блеском. Пахнущие духами женщины с красивыми задницами и пухлыми белыми ногами... Черт их знает, где их только растят... Они улыбались, легко общались с мужчинами, кокетничали и порхали в танцах. Алексей не мог поверить и понять, что в воюющей стране, стране с фронтами и полками, с ночными и дневными атаками, где ежедневно погибали тысячи бойцов и командиров, есть на белом свете вот такие счастливые люди и эта сказочная роскошь... Они налили по стакану водки, и Алексей хватил его до дна, чтобы забить, заглушить противоречивые чувства.
В минуту затишья, когда прекратилась пулеметная трескотня, он скорее для себя, чем для кого-то, непроизвольно произнёс, даже, пожалуй, у него вырвалось:
-   Вот, бляха-птаха, евреи сейчас в Москве на скрипках в ресторане играют, а тут... Птвою налево!
-  Да-а-а...- кто-то штабной поблизости поддакнул.
- А я кто? Абгам-бегогус? - обиженно отозвался врач полка, умышленно картавя по-еврейски букву «р», хотя хорошо владел произношением.
Командир повернул к нему огромный лоб, поправил шапку, тень иронии скользнула по его лицу: получилось так, что он пренебрежительно отозвался о евреях, а он об этом и не думал. Тасует военная судьба человеческие жизни, как гадальные карты: не знаешь, где выпадешь из колоды и с кем в компании.
-   Прости, брат, про тебя я запамятовал. Так у меня в батальоне, считай, целый Вавилон. - А через какое-то время, чтобы загладить обиду, добавил – Ну ты на настоящего еврея-то не похож. Нет! Битый, раненый, контуженный, как и мы, помороженный и руганный... Какой же ты еврей? И папиросами угощаешь!
Лучинский понял намек, подошел, открыл пачку, протянул:
-   Возьми все, комбат, мне парочки хватит!
-   Спасибо!... Вот!.. И по всему видно - не мандражишь! Садись... - комбат закурил, пыхнул дымом. - Или дрожишь? Потроха свои бережешь? - грубовато съязвил комбат.
- Скажу честно - берегу! Так и тебе, комбат, тоже надо бы поберечься, ты ведь Герой Советского Союза!.. Останешься целым,.. заживешь по-человечески! - Слегка заискивающим голосом говорит старший врач полка. Он приподнял воротник от колючего ветра, глянул на комбата и, увидев его располагающую улыбку, с улыбкой же добавил:
-  Одних баб у тебя будет целый батальон!
- Полного состава, - встрял командир первой роты Чупахин. - Правда, атаковать будешь выборочно... по одной! Прицельно - бац! Бац! И на шашлык!
- Гордым человеком будешь! А ты торопишься, рвешься вперед, гвардейскую грудь подставляешь!
Немцы, увидев дымы от костров, усилили минометный огонь, но мины рвутся с недолетом.
-   У немца старые минометы - дальность никудышная, - изрек комбат, - нам малость полегче.
Медик профессионально разглядывает мускулистые, налитые венами руки комбата. «Бог войны!» - завидует про себя Лучинский, - с подчиненными прост и не очень строг, личный авторитет так высок, что применять строгости нет необходимости, бойцы с готовностью выполняют всякое его распоряжение.
За комбатом постоянно наблюдают все, кому не лень, в наступлении и в обороне. Всем интересно - герой!..
Нет человека, который бы не боялся пули. Два полюса военной души: мечта о храбром поступке и награде - утешить тщеславие и понятное каждому чувство самосохранения - остаться в живых. Чуть-чуть дальше - и уже бесшабашность и беспечность, которые наказываются смертью или тяжелым ранением. А один лишний шаг в сторону осторожности - и вот нерешительность, сомнение, страх, и ты в рядах трусов. Медик насмотрелся за два года войны всякого военного люда: и таких, что после двухсот граммов боевых бросаются на амбразуру, и откровенных трусов, симулянтов, сачков, уголовников. И вот, наконец, медик понял: воспитанный в хорошей деревенской семье комбат страшится только одного, чтобы кто-нибудь не подумал о нем, что он не такой, каким должен быть герой, что он имеет какое-то отношение к сомнению или страху, еще хуже к трусости, а значит, к позору... Пусть смерть, но иным он быть не может.
- Вот тебе, военврачу, и ему, другому не надо подтверждать себя. Так? А мне надо, надо! Потому что я…, потому что вот эта звезда…золотая, понимаешь?
-  Да это так, я не герой... И вряд ли им буду. Еврею в пехотном полку получить даже медаль... Если только лопатой сбить немецкий самолет... И то не поверят!
-   Конечно, где ж ты видел еврея с лопатой!
Все улыбнулись такой искренней откровенности. Лучинский понял, что наступил хороший момент обговорить наболевший вопрос. Он поближе придвинулся к комбату и сказал:
-   Вот у меня гвоздем сегодня сидит вопрос: а нельзя ли все-таки повременить с атакой... Ведь батальон Круглова уже лежит ... еще не захороненный: попросить артиллерию, авиацию, моряков, танки, в конце концов... броне¬поезд, и даже обыкновенный паровоз с пустой платформой, на котором можно преодолеть эти смертельно опасные триста метров. Вот непонятно мне, честное слово!
Комбат хорошо усвоил - не всякому поверяйся, недавно ввели отделы «СМЕРШ» - смерть шпионам. Вон он сидит, голубоглазый, в гвардейском полку, подслушивает, подсматривает - тем и дышит, троих хороших хлопцев из батальона отправили уже в штрафную роту.
-   Эх ты, медицина! Мы шагаем с тобой от Сталинграда. Человек ты проверенный, скажу непритворно, теорема простая, - задумался, пыхнул папироской, посмотрел в бинокль в сторону подбитого танка. - А ведь дошел Ершов, молодец хлопец, роет траншею за танком!
-   Первое  это то, - продолжает разговор Одинцов, - что нам, тебе и мне, с нашей колокольни неизвестна общая обстановка. Может быть, наша атака, на наш взгляд, бессмысленная, но это лишь очень малая часть замысла большой операции, куда и брошены основные силы авиации и артиллерии. Нам ведь не докладывают! А промедление опасно... И командование, скорее всего, планирует малыми силами откупорить перешеек и спасти танки.
-   Но ведь, комбат, как бы ни был важен замысел, аль¬фа и омега военного дела - начинать атаку пехоты после подавления огневых точек. А тут?!
- Исходя из нашей собственной оценки обстановки... откровенно говоря, картина - неутешительная... Высокое начальство, не будем уточнять этажи... прошляпило танковую бригаду... Скажем честно, она в плотном окружении... Не была произведена внимательная разведка. В то же время есть много умных и строгих военных приказов о том, что вводить в бой танковые части против закрепившегося противника без артподготовки и авиационной подготовки - категорически воспрещено… Да, - глубоко вздохнул комбат,- без подавления огневых точек, лобовая атака - не ахти какая хитрость. Сила есть, ума не надо…Но просить сейчас танки, артиллерию и авиацию у еще более высокого начальства... Значит надо доложить... и об обстоятельствах собственной глупости. Кому это надо сейчас, когда мы победоносно шагаем на Запад и на Юга? - еще раз майор глубоко втянул в себя воздух… - Два, три батальона положим, а четвертым возьмем Перекоп. И никто там, на самом верху, и не узнает, что да как. Понятно?!
-   Но ведь ночной атакой вероятность захватить позицию больше, и прицельный огонь немцу ночью вести труднее.
-   Сроки менять никто не будет. Не мы, - другие возьмут, те, что идут за нами. Иначе - хана танковой бригаде.
-   Но это же жертвоприношение!
-   Чему?
-   Военному тщеславию и глупости.
-   Нет! Это самопожертвование ради будущих поколений!
-   Это, конечно, высшее благородство - жертвовать собою в пользу других. Но я понимаю - жертвовать собой, но не сотнями и тысячами судеб!
-  Это принципы социализма! Не я их придумал. А что ты предложишь другое?
- Ну, ведь примеры у нас перед глазами: Сталинградская битва, Курское сражение - тщательнейшая, детальная подготовка.               
-  Сравнил хрен с пальцем... То ж битвы!    
-  А какая разница?               
-  Один долбит, другой дразнится!..
-   Да я знаю точно, в госпитале шел разговор, что второй фронт не открывают до сих пор - готовят операцию, чтоб свести к минимуму потери при гарантированном успехе...
-   Конечно, ее можно готовить еще два года... За наш счет, за счет крови наших солдат... И я не знаю, что лучше: одержать победу, проливая свою кровь, или бессовестно ждать, проливая чужую... кровь - категория общечеловеческая... хотя принадлежит каждому отдельному человеку, и хорошо бы ее беречь, как самое ценное... как самую бесценную материю жизни! Ты по поводу второго фронта не вякай, как дважды два загремишь в штрафную роту... А потом... как ты представляешь себе эту картину: комбат Одинцов, Герой Советского Союза дает совет командиру полка, дивизии, а еще лучше - командующему Толбухину - погодить с атакой вражеской позиции!.. Нет! Я многое могу... Но отменить приказ?! Ты думаешь, мне не терпится под пули... Мне  23.
Батальонный комиссар поднес мешок с каской:
- Мы установили два мешка с касками на рельсы. Посмотри, комбат, какая плотность огня!
Комбат взял каску, в ней было с десяток отверстий. Все понятно без слов. И вновь обратился к медику.
      - Инициатива по артподготовке должна исходить не от меня... Хотя бы вот от него,
      - он показал на комиссара.
      - Они и сами поймут, когда положат здесь еще несколько батальонов.
      - Какой кошмар! - покачал головой врач.
      - Война и есть кошмар! И мясорубка! Будь она трижды проклята!.. И войну начинают отпетые подонки и негодяи, вроде Гитлера... Вот так! Пожелай лучше мне, доктор, если смерти, то мгновенной, если раны - небольшой.
       -   Нет, комбат! Я буду молить Бога, чтобы ты жил. Без тебя всем будет плохо.
       - Военврач окончательно убедился, что комбат внутренним состоянием чувствует обреченность, его настроение - предощущение гибели, но он даже не пытается ничего изменить.
      -   Спасибо! - Одинцов глубоко вздохнул.
      - Так что, поднимать людей в атаку надо, и без грусти, люди ценят улыбку, - затем громко для всех добавил:
      -   На войне свои законы. Здесь приказ не обсуждается. Он выполняется. Это святое дело. У гвардейцев честь превыше всего. А присяга! А клятва верности!.. Все приносится в жертву победе! Даже жизнь! Приказ должен быть выполнен беспрекословно и в срок!
Командир вновь посмотрел на часы, подошел осторожно к изгибу дороги, посмотрел в бинокль.
-   Товарищ майор! Проход на другую сторону насыпи закончили. Будете смотреть?
-   Обязательно. - Легко на четвереньках пролез на другую сторону, оглядел все внимательно; вернувшись, нарисовал схему на планшете, долго сосредоточенно думал, слушая суету и бормотание этого, может быть, последнего, дня. Опять взглянул на серую степь.
 - Вот, бляха-птаха, осень называется… Все серое: небо, степь, дорога, серое и холодное. В войну некошеная, вымахавшая по весне, а теперь высохшая рыжая трава клонится под ветром и неприятно шумит, как скорбная музыка, семенными звонкими коробочками. Ни шелеста осины, ни света берёзы, грустные края.
Тягучая пустота, ощущение бытия и небытия одно¬временно...               
* * *
Бесконечно долго тянулся этот день... Вроде и ничего не происходило...
Однако связисты подтащили катушку с проводами и поставили рядом телефон. Серые облака все ниже прижимаются к серой степи, над которой решительно и грозно стучит пулеметная россыпь: Та-та-та-та-та-та-та-та-та...
-   Товарищ комбат. Вас 9-ый к телефону.
-   Слушаю, 12-ый.
-   Узнал?
-   Конечно, товарищ девятый, - спокойно ответил Одинцов командиру дивизии, генералу Кузнецову.
-   Значит так, через 40 минут поднимаешь батальон. Прошу тебя, сынок, танковую бригаду надо спасать.
-   Товарищ 9-ый, тут бы по бетонированным дотам хоть бы одну пушку или самолет, или Катеньку-Катюшу,
- степь, как стол, - робко попытался Одинцов возразить генералу.
-   Нет! Из-за срочности не могу тебе помочь ничем - ни артиллерией и авиацией, ни моряками Азовской флотилии. Прости, брат! Я знаю фронтальные атаки пехоты против укрепленных позиций запрещены, но тут выбирай из двух зол меньшее... Танковую бригаду терять нельзя. Артиллерия подойдет часа через 2-3, но ждать ее нельзя. Помни о танковой бригаде. Подумай хорошенько, как обойтись наличным оружием. Ты ведь умеешь это делать! И береги людей! Успеха тебе! - было очень редко, чтобы командир дивизии лично обращался к командиру батальона.
-   Опять береги! - хмыкнул он про себя.
- Если бы была у меня грудь, как у танка «Иосиф Сталин», я бы закрыл своих мальчишек этой сталью...
-   Командиров рот и батальонных взводов, ко мне!
- И пока они подходили, он еще раз оглядел поле боя. Казалось, сумерки подползали с мокрого запада. Редкие чайки с близкого гнилого моря тревожно кричат над степью, сливаясь с пулеметной дробью: «Та-та-та-куа-куа-та-та-та-куа-куа». Открыл планшетку, вытащил лист бумаги и быстро начертил небольшую схему, несколько минут сидел неподвижно, глубоко сосредоточившись на боевой задаче.
-   Идите поближе, чтобы вы видели, чтобы поняли и запомнили свои действия, - строго звучали слова командира,
 - если соблюдем все строго и четко - сохраним часть людей. Первое: начальнику штаба. В траншее на изгибе поставить три пулемета и все оставшиеся противотанковые ружья. Огонь открыть - по ракете... Назовем это артиллерийской подготовкой. Плюс  минометы... На ту сторону дороги переходят третья и четвертая роты во главе с батальонным комиссаром Коробцовым. Первая и вторая - по правой стороне... Немцы не успели заминировать подступы... Поле боя преодолеть единым броском. Рассредоточение - в ходе атаки. Группа Ершова и минометы прикрывают наступление... Делать так, как я. В траншеях противника - каждый по обстановке... Действуем быстро, решительно и одновременно... Один в бою... не споет... если все не подхватят. Раненых выносить сюда, за насыпь... здесь погрузка на подводы... В случае моей... и комиссара...ранения, на той стороне командование принимает Волобуев, на этой - Абов, Чупахин... Получается как? За этот год вернули малую Родину Волобуеву - Ростов, Чупахину - Донбасс, теперь вот - Крым и Севастополь - малая Ро¬дина военврача Лучинского.
-   Пусть он ее и отвоевывает! - вякнул Винокуров и бросил злой пренебрежительный взгляд. Никто вроде не прореагировал на эти слова. Комиссар, стоявший рядом с комбатом, произнес с хрипотцой:
-   Много слов говорить не буду. Батальон идет от Сталинграда. От победы к победе! Освобождаем и малые Родины и всю нашу Великую Родину. И я верю - сегодня гвардейцы смогут показать немецким мерзавцам, по¬чем фунт лиха... хрен ему в дыхало...
* * *
Тягостное, томительное время дышит над степной пустыней, над сиротливо лежащей железной дорогой, над этими непреклонными людьми. Мучительно медленно отсчитывают стрелки эти последние минуты. Теперь все живут одним вздохом, одним взглядом, одним стремлением - вперед. От тебя одного уже ничего не зависит - и нет страха и жалости к себе. Единая неразрывная душа и отвага.
Лучинский примостился в выемке прохода, через который уже прошли обе роты на ту сторону дороги. Ему хорошо видна панорама боя и понятны все мельчайшие детали тревожной и такой длительной наэлектризованности ожидания. Из-за усталости действия комбата слегка замедленны. Безупречное самообладание дается волей мысли. Взгляд обнимает и согревает всех. Лицо спокойное и невозмутимое. Нет ни страха, ни упрека. Стальная воля проникает во всех его товарищей. Сосредоточенные лица, сомкнутые губы, решительность и ожесточение. Для них перестал существовать далекий, огромный живой мир людей. Только рокотание пулеметов .и минометов: «Та-та-та-та-та-та...»
-   Отомкнуть штыки! - это значит, атака совсем близко. Редкие тревожные поспешные распоряжения и окрики. Звякнули столкнувшиеся штыки... Еще одно мгновение... И под пули...Ну, лиха беда начало!   
-   Вперед!
-   Комбат стремительно выскочил, подняв пистолет. Политрук первой роты Бабаскин, сверкнув глазами, зычно проорал: -   За Родину! За Сталина!
Огибая вырытую траншею с пулеметчиками, взвод за взводом, штыки наперевес, ринулись в атаку, пригибаясь и рассредоточиваясь в цепь на ходу. Целых 300 метров впереди под густым свинцовым огнем.
Одинцов бежит крепко, напористо, как лось, десять метров... двадцать метров...тридцать...
-   Господи, - шепчет Лучинский, - Сохрани его, помоги ему!
Падают сраженные огнем первые десятки бойцов. Еще... и еще...
Веером от комбата расходятся крылья атакующих рот, левое крыло сильно отстает: густая высохшая высокая трава донника и цикория тормозит бегущих. Комбат временами оглядывается, чтобы видеть, как идут роты. Каким должен быть безупречным человек, чтобы его воля, его голос: «Вперед», на смерть зовущий, возымел непреклонное действие!
Но не укрыться от свинцовой, летящей навстречу смерти: негде и невозможно. Падают, падают бойцы и командиры, как подкошенные.
Старший врач, перебравшись к изгибу насыпи, неотрывно следит с сухим бесслезным страданием за атакующими, он слышит, как стонут павшие, стонет поле боя... Это может присниться только в страшном сне: «Боже! Сделай же что-нибудь, прерви это убийство! Будьте вы прокляты, фашисты! Будьте вы прокляты!» Но бежит комбат, и за ним редеющие роты...
«Ну, комбат, еще немного! Еще чуть-чуть! Уже половина смертоносной зоны. Прерывать атаку нельзя! Об этом предупреждал Одинцов: по лежачим и неподвижным пулеметам бить еще проще. Они сверху - мы снизу, негде укрыться от свинца».
Только вдруг комбат словно оступился на бегу, подался вперед, четкий и уверенный бег неожиданно прервался, и он медленно склонился на колени, держась левой рукой за грудь, и опустился на землю... Залегла и пехота.
-   Комбат! - вскрикнул Лучинский. - Постой, комбат! - он, не раздумывая, рванулся вперед. - Молотков, за мной!
- А когда услышал посвист пуль, пополз по-пластунски между павшими бойцами.
-   Подожди, комбат! Потерпи! Я тебе помогу обязательно!
 - Вот левая нога только не успевает и чавкает в сапоге.
 Врач еще не отошел от контузии, вот и санитары легко его догнали, сопят, ползут. «А вот от этого телеграфного столба направо, - шепчет военврач, - теперь я его найду, и быстро».
Комбат не подавал признаков жизни, шинель набрякла кровью, огромным лбом он упирался в кочку, словно решал очередную боевую задачу. От предсмертной боли стянуты бескровные губы, лицо приняло восковой оттенок. Медик вытер об одежду грязь с руки, прижал пальцы к сонной артерии. Пульса не было. Рядом с комбатом увидел бледное заплаканное лицо того молодого солдата, которому комбат ремонтировал винтовку. Совсем детские, растерянные глаза.
- Комбата вынесите за насыпь, - распорядился медик. - Вот как получилось! - Лучинский не успевал осмысливать все происходящее. Еще не остыла в сердце  жалость к комбату, а надо думать, что делать дальше. Конечно, старшего врача никто не осудит, если он вернется обратно вместе с погибшим комбатом. Это в порядке вещей медицинской службы, и это путь к спасению... Остаться живым. Наступление обречено с самого начала... И вдруг все смолкло.
Может быть, перезаряжались пулеметы?! Но наступила тишина, тишина для него, для Романа Лучинского. Неожиданное безмолвие: слышно, как стонут раненые, как свистит ветер засохшими прутиками цикория, и как бьется собственное сердце: тук-ток, тук-ток, тук-ток... Задурманенная спиртным голова плохо соображает. Без комбата страшно. Мысли лихорадочно сменяют одна другую. Бросило в жар, во рту пересохло, горит как в деревенской печке, шершавый язык не провернуть... Ясно одно: возвращаться нельзя. Самое главное, там, в двухстах километрах - родной Севастополь, город детства и юности. Сама судьба подсказывает, что делать. Кажется, целую вечность пролежал Лучинский, уткнувшись головой в погибшего комбата. Лежала и пехота. «Возвращаться нельзя!» - это было первое строгое решение. Он видел много атак и теперь пришел его черед, настал его час. Надо сделать то, что так легко делал комбат, а это, оказывается, так трудно - спасти атаку... выполнить боевую задачу. Эх, будь, что будет! Стало возвращаться самообладание. Он вытащил из руки комбата еще не остывший пистолет и, подняв его над головой, точь-в-точь как делал это Одинцов, нажал на спусковой крючок и закричал неуставные слова: «Ребята! За мной, за Родину! Ура!»
Казалось, он не бежал, а летел над этим смертным полем, не чувствуя своего тела, ноги неслись сами. Пулеметы, словно яростные собаки на цепи, соревнуясь в злобе, изрыгали свинцовый лай: тох-тох-тох-тох-тох-тох-тох... но Лучинский не слышал этого. Прошла сухость во рту. Он скосил глаза вправо и увидел выпученные красные глаза Абова и сомкнутые бледные губы. Абовцы поредевшей цепью обгоняли медика, слева - черные брови Чупахина на перекошенном лице. Они, видевшие все на этой войне, не верили своим глазам. А Лучинский бежит,- качается, в глазах его бесцветная степь... Пронзило неземное чувство счастья: он взял атаку на себя, он ведет батальон за собой... К Победе... В этом сражении... Также, как вел бойцов герой-комбат Одинцов под Сталинградом и в Донбассе, и в Мели¬тополе... и здесь - на этом поле, он различает уже детали немецких позиций, мелькающие фигуры в амбразурах. «Это моя атака!..»
Судьба не сохранила его от пули, а минометный взрыв в нескольких метрах бросил его на землю. Упал на правый бок... Дышать становилось невмоготу от смертельной боли выше локтя, он застонал, но еще не покинувшим его сознанием понял - кровь текла по животу и спине и очень сильно из рукава. Как санинструктор Молотков оказался рядом, одному Богу известно. Сквозь брючину пырнул медику противошоковый укол.
- Хорошо, Молотков... из вены на руке хлещет кровища. Прямо по рукаву сделай перетяжку... выше локтя.
Залитого кровью старшего врача с непомерными трудностями вынесли, вытащили к насыпи.
                * * *
И никто не придумывал, а положили их рядом: старшего врача полка Лучинского и комбата Одинцова, просто ждали подводы из медсанбата. Лучинскому зацепило легкое осколком и перебило кость левой руки, чуть выше локтя. Перевязали. «Опять мы с тобой вместе, дорогой товарищ комбат, как перед атакой - товарищи по несчастью», - правой живой и невредимой рукой медик держит безжизненную руку комбата и мысленно говорит с ним, вернее, продолжает начатый ранее разговор.  Все ты делал правильно и честно в короткой своей жизни и в сегодняшнем бою. Но задача твоя была непосильной, а за непосильщину браться нельзя ни в мирное, ни в военное время... И вот итог: батальон погиб. Для больших и добрых дел и с чистой душой ты был рожден на этой земле, чтобы творить и дарить радость жизни. И зла ты никому не сделал. Только светлые и благие дела по голосу совести».
В военном госпитале в Пятигорске узнает гвардии  капитан военно-медицинской службы Лучинский, что Перекопский перешеек был взят только четвертым батальоном после артиллерийской подготовки подошедшей артиллерией дивизии.
Горловина Крымского перешейка, где в южной части немцы построили мощную глубоко эшелонированную оборону, будет сокрушена и откупорена через семь месяцев войсками 4-го Украинского фронта и Отдельной приморской армии во взаимодействии с Черноморским флотом и Азовской флотилией.
А родной город военврача Лучинского  Севастополь  и весь Крым будут освобождены 9 мая 1944 года…   
Закончив чтение рассказа, Павел Ильич долго сидел молча, вспоминая свою войну. Никакой здесь клеветы нет. Горький дым правды! Война и ее кровавое лицо. Командир спустился на два этажа ниже и зашел в кабинет медицинского контроля. Майор Лучинский, аккуратный и улыбающийся встал, чтобы доложить, но командир рукой остановил его. Однако Лучинский все-таки сидя доложил:
- Товарищ командир! Летный состав осмотрен, все здоровы, питание – без замечаний, бортовые аптечки заменены три дня тому назад, заправляемый кислород – в норме. В качестве недостатка надо отметить слабую спортивно-физическую подготовку. Я понимаю, на все времени не хватает. Так? Но вы об этом прекрасно знаете. Огромные затраты энергии в полетах оборачиваются упадком сил, реакция организма падает, летчик закисает. Чтобы поддерживать форму требуется всего-навсего физкультура.
- А что конкретно вы предлагаете?
- Мне кажется в дни подготовки к полетам, а так же в день материальной части, кроме дней ночных полетов, следовало бы делать утренний физкультурный час: пробежки, гимнастику, и очень хороши игры: футбол, баскетбол. Поэскадрильно.
- Очень хорошее предложение. Почему мы до этого раньше не доперли? Я согласую с дивизией и со следующей недели мы претворим в жизнь ваше замечательное предложение. Спасибо.
Потом Павел Ильич помедлил в нерешительности – стоило, ли говорит о здоровье,  но все же решился:
- Тут у меня такое дело… стали побаливать суставы и мышцы, не нравится мне мое состояние после длительных полетов.
Доктор долго и старательно прослушивал сердце, легкие, внимательно осмотрел, как это делали старые врачи:
-Усталость товарищ командир! У вас же каторжная работа: полеты, руководство полком, физическое и умственное перенапряжение и переутомление; так скажем функциональное расстройство… Надо будет в этом году съездить в санаторий в г. Пятигорск или в г. Железноводск. Меня там в 1943 году отходили в госпитале чуть живого, там замечательное бальнеолечение: ванны, нарзан, радон и сероводород, и благоприятная курортная обстановка, ну разумеется экзотика…И можно будет еще летать и летать.
- Спасибо. Спланируем оздоровление, но если не поможет, будем прощаться с небом. Прочел рассказ «Атаки яростные те…». Все это я видел не понаслышке, а глаза в глаза. Что правда, то правда! Горький дым правды!
- Да, все минулось, а правда осталась.
– Старший врач полка безгранично уважает Павла Ильича. Он за свою жизнь насмотрелся и натерпелся от командиров до сыта. И вот, наконец, довелось встретить командира, который никого не подавляет, не притесняет и не гнет подчиненного в бараний рог.
- Да и не вся правда войны еще описана, я вам скажу: каждые шесть месяцев военных действий 95-100 процентов личного состава стрелкового полка обновлялось новыми командирами и бойцами. Вот и считайте, победа «со слезами на глазах».
- Да. Какой страшной бедой и какой невиданной кровью аукнется ошибочная политика, плохая выучка и дубовая тактика первых месяцев. Ох, как трудно нам приходилось в тот первый год войны. Я тоже начинал летать на деревянных физюляжах и крыльях. А  нынче видишь какие машины: Ту-16, Ту-95, мясищевские – стратегические! А истребители? Нет, научились делать лучшие сплавы, двигатели, крылья! Я вам скажу, с этими замечательными реактивными машинами мы в раз шагнули в новую качественную эпоху. Честное слово, скачок, равного, которому не было 1000 лет…
…За прошедшие почти пять часов ночного полета экипаж Варенцова изрядно подустал, несмотря на то, что все молодые люди: самому «старому» штурману корабля Филатчеву Алексею Егоровичу всего - то 37 лет; хоть и не камни ворочали, а полет - утомительная штука. Не тянет уже на шутки и забавы, все молча ждут, не дождутся посадки. Но осталось еще одно очень важное, требующее особого внимания, дело – дозаправка топлива, крыльевая. Шутка ли в таком состоянии! Сама перекачка топлива из одного самолета в другой занимает пять минут, но какие это минуты? Заправляемый экипаж ночью работает на пределе человеческих возможностей. Нет пожалуй ни одного вида человеческой деятельности с такой концентрацией внимания и сосредоточенностью работы всего экипажа, особенно командира корабля. На дозаправке нельзя телиться, зателишься – считай хана, испытано многими жизнями экипажей. Уже подход к шлангу, который выпускает заправщик и который провисает на тросе на дальности 60 метров, связан с определенным риском. Почему? От самолета – заправщика и его двигателя, от физюляжа и крыльев вниз под углом 3-4 градуса простирается спутная струя, внешняя граница которой ограничивается концом крыла. Спутная струя – это мощный возмущенный поток воздуха, который  авиаспециалисты называют турбулентным; он как гигантский вихрь тянется за самолетом. Чтобы лечь на шланг заправляемому экипажу необходимо вплотную коснуться спутной струи. А струя ведет себя как женщина: вначале отталкивает, а когда крыло заправляемого чуток заходит в струю, она струя, затягивает крыло в себя. Было много катастроф пар самолетов, когда еще не знали всех секретов поведения вблизи  воздушной струи. Вот где надо держать ушки на макушке: правда сам шланг с тяжелым наконечником провисает чуть ниже струи, но это «чуть» рассчитать особенно ночью практически невозможно: летчик заправляемого самолета по началу видит самолет заправщика и шланг, но когда приходит время лечь на шланг, эту операцию летчик уже не видит, потому что захват и контактный узел находятся под крылом далеко сзади летчика; видит процесс и руководит этой операцией радист, что сидит в хвосте, ему хорошо видны метки шланга заправщика захват и сама стыковка – соединение наконечника шланга и патрубка крыла. Командир корабля по команде радиста ложится крылом на шланг, который попадает в захват, затем летчик уменьшает скорость до момента состыковки, а затем немедленно увеличивает скорость с набором высоты и становится в строй заправки: это 5-10 метров от струи и 20 метров сзади. А самолет – заправщик после контакта подтягивает трос, шланг соединяется с топливной муфтой с последующим включением насосов перекачки.
 У Варенцова отличная реакция, благодаря большому опыту, плюс систематический спорт, он дозаправляется дай Бог каждому. Как правило, обычные тренировочные полеты на дозаправку занимают один час времени от взлета, и конечно летчик не устает за такой короткий промежуток. А тут прошло пять часов, и как она, ночная дозаправка получится, волнуются все в экипаже; промахнуться никак нельзя – здесь настоящая проверка мастерства летчика, как в боевой обстановке.
Штурман докладывает: «Высота 5000, до Великих Лук – 3 минуты. Пора установить связь с Соколовым».
Командир: «Я 564-й, вызываю 231-го»
Самолет – заправщик: «321-й на связи».
Командир: «Я 564-й, до рубежа 9, три минуты, высота 5000, скорость 600».
Самолет заправщик: «321-й Вас понял. У меня режим тот же. Над 9-м поворотным буду в то же время.»
Через три минуты:
Штурман корабля: «Вижу Соколова по радиолакационному прибору, он идет впереди слева. У него прерывистый зеленый свет».
Командир: « Я 564-й, Вас вижу, разрешите подход?»
Командир заправщика: «Я 231-й, 564-му подход разрешаю».
Командир: «564-й понял».
Варенцов выключил автопилот, подправил триммерами нейтральность рулей и плотно зажав штурвал увеличил обороты.
Командир заправщика: «231-й Вас вижу, выпускаю шланг».
Командир: «564-й понял, подхожу».
Когда радист увидел метки шланга, он доложил:
«Командир, внимание! Идем хорошо. Можно ложиться! Еще чуть ниже, один метр! Еще ниже! Хорошо, командир, шланг в захвате. Чуточку вправо. Стоим на метке. Уменьшаем скорость… Хорошо…20 метров осталось до контакта …15 метров до контакта…8…5. Рано командир дал газ, 5 метров. Пять, уменьшаем скорость… три метра. Внимание – контакт! Варенцов увеличил обороты, слегка качнул штурвал на себя, выходя в строй заправки.
 В это время заправщик подтянул трос потом шланг, и включил насосы перекачки.
Самолет - заправщик: «231-й начал подачу топлива».
Командир: « 564-й в строю заправки. Топливо принимаю».
Второй летчик заправляемого самолета: «Перекачено 2000…4000…6000…10000. Заправка закончена. Можно расцеп».
Радист заправляемого самолета: «Расцеп нормально.»
Командир: «564-й заправку закончил. Выхожу из строя заправки».
Самолет – заправщик: «231-й Вас понял. Действуйте самостоятельно».
Володя Купцов не удержался подытожить по внутренней связи:
- Ну, братцы, это было сделано от души!
Штурман: «Командир снижаемся на Порхов. 3000. До посадки – всего ничего».
Посадить целый полк самолетов – это вам не фунт изюма, очень ответственный момент. На гражданских командно-диспетчерских пунктах взлет и посадку осуществляют специальные люди, профессионалы, которых называют диспетчерами, они распорядители воздушного движения. А в военной авиации такой распорядитель- руководитель полетов, сам командир полка или один из его заместителей. Из-за неопытности, а порой  и из-за разгильдяйства в руководстве полетами в предшествующие годы на аэродромах произошло много больших бед, столкновений самолетов и катастроф, на земле и в воздухе. Поэтому сегодня требуется исключительное внимание и сосредоточенность. У руководителя полетов несколько помощников: операторы радиолокационных станций, штурманы, технические специалисты, которые конкретизируют воздушную обстановку: ведут учет кораблей  на подходе, эшелонирование по высотам и снижение каждого корабля до самой посадки, в общем, помогают руководителю. Корабли подходят друг за другом через одну минуту, а посадить их надо через 2-3 минуты, иначе можно попасть в спутную струю предыдущего самолета непосредственно на выравнивании. И конечно в помощь руководителю - четкая работа экипажей, строжайшая дисциплина выполнения его радиокоманд. Но вернемся на борт Варенцова.
- Командир! Порхов - 3000. Идем точно за Проценко через одну минуту. У него - 1800.
- Котлован! Я 564-й 04-10 последний поворотный – 3000.
Руководитель полетов: - 564-му дальний -1200.Заход по схеме, посадочный – 230. Безоблачно.
- Я 564-й, дальний - 1200.
Руководитель полетов: - 564-му -900.
Экипаж выполняет левый разворот на дальнем приводе на курс 230 и снижается до 900.
- 564-й на первом-900.
Руководитель полетов: - На первом.
-564-й на втором-900.
Руководитель полетов: - На втором -900.
Руководитель полетов: - 564-му снижение до 400. Давление 754. Ветер встречный 2-3 метра.
- 564-й понял.
На этой высоте Варенцов установил скорость 400, помощник корабля выпустил шасси: вздрогнула боевая машина всем своим телом, лобовое сопротивление резко возрастает и командир прибавляет обороты и обязательно крутанет триммер руля высоты, чтобы снять нагрузку со штурвала. А вот и четвертый разворот:
 Командир корабля: «564- й на четвертом.
Руководитель полетов: -  564-й на четвертом.
И еще один очень строгий миг в работе летчика: заход на посадку и сама посадка. Это, как говорится, разрешите вам доложить!
Командир начинает разворот с отсчетом компасов с тем, чтобы выйти по нулям гирополукомпаса и радиокомпаса в створ взлетно-посадочной полосы. При заходе в сложных метеоусловиях правильное совмещение компасов - очень сложная проблема. Ну а в простых метеоусловиях, как сегодня, все оставшееся проще пареной репы: выпускаются закрылки на 15 градусов, потом на 35 градусов, над дальним приводом, в четырех километрах до полосы доклад командира:
- 564-й, дальний, шасси выпущено, зеленые горят, посадку!
Руководитель полетов: - Посадку разрешаю.
Штурман по внутренней связи уточняет:
- Дальний -200 м скорость -330.
Ближний привод на удалении 900м, он проходится на скорости 290 и высоте 90м; торец полосы обозначен яркими малиновыми огнями, а сама полоса освещена мощными прожекторами. Перед торцом полосы прибираем обороты, плавно берется штурвал на себя и вот – железная птица летит на 50см над бетонкой. Еще капельку штурвала на себя – и колеса плавно касаются земли – скорость 230 км/ч. Теперь держим рулем направления ось полосы и тут же команда: «Выпустить парашюты!» Это начало торможения: плавненько и постепенно нажимаются педали.
Возле стоянки мощный тягач зацепит и поставит самолет на место в  капонир. И это еще не все. Все технические специалисты эскадрильи ждут выхода членов экипажа, чтобы услышать замечания по работе материальной части: они обступают командира, хлопают его по плечам:
- Мужики! Ну, дайте чуток разомлеть! Сделать глоток земного воздуха. Как сто грамм радости!... Ну, в общем, замечаний нет. Техника работала безотказно.
- Безотказно?! Это любимая для нас песня, - отзывается старший службы радио капитан Олег Будо.
- А как сработали?
- На пятерки! – отвечает улыбающийся штурман.
- Ну, парни, вам цены нет! Примите поздравления!
А экипаж опять срочно на только что подъехавшую машину и на командно-диспетчерский пункт, доложить о результатах. Тут же минута жадно затянуться после 6 часов не курения. Губительный дымок. На КДП в большом, ярко освещенном кабинете детальный доклад о полете с отражением в журналах. Тут же Варенцов  сам выслушивает доклады своих подчиненных командиров Чернянского и Пискарева. Но сегодня оказалось не так как всегда. Доклад о выполнении задания принимает лично генерал Аркатов. Варенцов поправил планшет и комбинезон, подтянулся и зычно доложил:
-Товарищ, Генерал! Задание выполнено. Бомбометание на обоих полигонах – отлично! Дозаправка - 10000 литров! Командир отряда майор Варенцов,
 - довольный Аркатов широко улыбнулся и крепко пожал руку:
-Хорошо. Теперь время отдохнуть.
Как правило, веселою гурьбой летчики торопятся домой. Четвертый час, светает; вот и дома офицерского состава.
Как не привычно идти Варенцову по земле: ноги немного ватные, потерявшие уверенность, но успех полета поддерживает хорошее настроение. Он с любовью смотрит на встречные березы, вдыхает их горький аромат, касается руками ее свисающих ветвей. Мысли еще в полете, на разных этапах. А когда закрывает глаза в постели, никак не приходит желанная темнота: белые огненные золотые всплески бликов, вспыхивают и гаснут, как будто краткие разряды мерцающих молний. Итак, 10- 20 минут: разорванная темнота. И гул двигателей. Когда же придет желанный покой?

4. Майор Моренов

Летчики до поры до времени ненасытны в полетах и страстно ждут каждого очередного взлета. Это длится у каждого по-разному до тех пор, пока навыки взлета и посадки станут «железобетонными», отработанными до автомата в любых метеоусловиях. Но однажды приходит пора пресыщения и тогда все связанное с полетами, армией и авиацией надоедает до чертиков. В этот период летчик начинает с иронией, а порой и с сарказмом давать оценку всем событиям и явлениям авиационной жизни. В этом «опасном» возрасте находится майор Моренов. Он весь наружу и с подчиненными, коих у него набирается в отряде до 30-ти человек, и с начальниками. Предельно непосредственен и откровенен в проявлении своих чувств и настроений, совсем не умеет хитрить. Крепкий, упитанный, среднего роста с неисчезающей улыбкой. Эта открытость влечет к нему молодых летчиков и штурманов: они так и вьются стайкой возле него. А дело в том, что он от самой земли, детство и отрочество прошло на Волге, где еще живы были и старинное, любовные отношение к земле, труду и друг к другу, неприхотливый и веселый деревенский быт с его праздниками и обрядами, свадьбами и похоронами, с песнями и байками и, конечно, самодельные деревенские частушки – все это доброй сутью вошло в  плоть и кровь и осталось в нем навсегда. У него этих частушек миллион, на каждый случай своя. В авиации он быстро и легко схватил теорию и практику полета, очень скоро стал первоклассным летчиком, и сейчас выполняет самые сложные задания. Не имея академического образования, он не рассчитывает на карьеру, поэтому и в мыслях, и в поведении он прост и всем доступен и понятен: налетать в году 200 часов, чтоб шел год за два, оттрубить 25 лет и на пенсию, ну, а если военные действия, то уж…
Офицеры с высоким академическим образованием, майоры, подполковники в перерывах после занятий дымят в скучном, недоступном, аристократическом одиночестве. А вокруг Моренова  молодые штурманы и летчики, а он наряду с шутками делится с ними правдой летной жизни, где и как надо действовать в сложнейших особых случаях полета: на губах усмешка, а на пальце крутится брелок с ключиком от «Москвича». Этот ключик многократно повышает его авторитет: на весь гарнизон на 1000 человек, машины имеют от силы десяток счастливчиков.
Когда он проводит разбор полетов со своими командирами у планшета с точной копией кабины Ту-16, десяток восторженных слушателей напряженно следят за разбором, разинув рот:
- О чем ты думаешь на 4-м развороте? Если о девке и о ее органах, то заход на посадку у тебя получится плохо! Теперь, после 4-го разворота ты мечешься, как угорелая кошка. Ты слышал, или не слышал, говорят, в Москве медведя научили летать! Настолько это просто, а ты не заходишь, а корячишься! Зачем?- внушает он своему молодому командиру капитану Лобачеву.
- Вот ты можешь запомнить, например: один американец засунул в жопу палец , и думает, что он заводит патефон.
- Могу.
- Ну, повтори.
-.Один американец засунул в жопу палец , и думает, что он заводит патефон!
- Запомнил? Значит память у тебя не хреновая, так? А что ж ты не можешь запомнить, в пятый раз тебе говорю: после 4-го разворота поставь курс посадки плюс минус ветер, и держи по гирополукомпасу до снижения, вариометр на нуле. Что не понятно? – Валентин Иванович естественно вздернут, выпучив черные бусинки глаз.- А как только глиссадочка шелохнулась сверху в низ,- показывает рукой,- плавненько переходи на снижение, 2-3 метра. Не гоняйся за курсом и глиссадой, держи режим по гирополукомпасу и вариометру: курс и глиссада обязательно замрут. Глиссада это женщина, чем больше ей внимания, тем больше она выпендривается! А ты гляди на вариометр. Понял?
- Понял, - тут бы молодому летчику смутиться от того, что у него не получается, но Моренова все воспринимают с улыбкой и признательностью из-за его необыкновенной искренности. А в строю? Итиш твою раз так. Ты же вареная курица! И меня ты в гроб вгонишь! Ты же с девушкой чувствуешь все телодвижения, что и как?  Так же надо чувствовать нашу тяжелую очень инертную машину: только слышишь, она собирается отставать, добавь газку,…пошла шибко, - прибери газ. И эту разницу в газе «на сэбэ» и «от сэбэ» постепенно уменьшаешь до неподвижности его, и она, машина, сама идет как миленькая. Ты только ей не мешай. И тут же развернувшись к слушателям, произносит на распев очередную, деревенскую частушечку:
Шла милашка из гостей,
 // У пруда разделася…

- А дальше Валентин Иванович? - орут молодые.
-Дальше нельзя. Нелитературная лексика.
 И тут же объявляет всем собравшимся:
- Запомните, первое: обдумывай все заранее и тренируй на земле то, что потребуется в воздухе; второе: тщательно учитывай время; третье: не торопись, не высовывайся, не суетись, все придет в свое время. И четвертое: познавай самого себя, чтобы не драть  три шкуры с подчиненных, когда ты станешь генералом. И пусть твое умение сравняется с твоим рвением.
Но есть у него одно свойство, заметная для всех черта, которая порой перечеркивает все его замечательные качества характера и личности: не дай Бог, кто то из равных ему по званию несправедливо упрекнет его или необоснованно посетует. Тут Валентин Иванович заводится на полную катушку и переходит на высокий сверхзвук, и берет горлом. Ну, просто не красиво, а он в этот момент, даже начинает немного заикаться.
 Однажды на дозаправке он только лег на шланг и шланг по непонятной причине обрывается именно в том месте, где он положил крыло. Конечно, на разборе Моренова корили да еще с показом фильма  этого злосчастного обрыва.
Он выдержал до конца разбор полетов, а на перекуре в перерыве подошел горячий, как кипяток, к заправщику, тогда еще капитану Валере Проценко и тихо злобно, слегка заикаясь от волнения произнес:
- У меня тт-такого никогда не случалось, это ты нн-наверное надорвал шланг, чтоб меня опорочить! Тебя совесть не грызет? Все рвешься в «шишки» на ровном месте!
- Да, я его на предварительной подготовке выпустил на 60 метров аж за стоянку и там в кустах…надгрызал…зубами! – сиронизировал Проценко,- У тебя сегодня все дома?- показал на висок.
-Кк-конечно, это маловероятно, но у тебя зловредности хватает. А теперь все шито-крыто, а я виноват.
- А ты из-за шланга невинного человека готов загрызть. Грызун! – хотел обозвать его шутом гороховым за частушки, но сдержал себя. Но процедил:
- Лучше спел бы частушку!
- Я пою тем, кого люблю!
- Ты только себя ненаглядного и любишь!- и с иронией произнес, дразня Моренова:
С неба звездочка упала
Прямо милому в штаны…

5. Разбор полетов
На пути в Дом офицеров, куда в назначенное время собирается военный народ, майор Моренов объясняет подвернувшейся публике суть проверок и учений вышестоящими штабами.
- Тут всегда наличиствуют три этапа. Первый:  постановка задачи и запугивание до икоты летного состава;  второй этап: введение в заблуждение своих, чтоб и чужие ничего не поняли; и третий: наказание стрелочников.
В большом кинозале дома офицеров – руководящий состав 326-й дивизии, летчики и техники 940-го полка, руководители обслуживающих частей; все сидят поэскадрильно, поотрядно, и поэкипажно.
Единственный, кто стоит к залу лицом, с длинной указкой - это полковник Агамиров, значит, он и будет проводить разбор. Строгий и требовательный офицер, за смелость и мужество, проявленные в военные годы, получил Героя. В нем много горячей кавказской крови. Обычно полковник со всеми ровный и деловой, но кавказская кровь нет – нет, да и проявится в несдержанных выражениях и сравнениях, и поэтому его разборов побаиваются все. Но сегодня ему надо безупречно провести собрание летчиков, т.к. он вот–вот получит новое назначение, скорее всего с генеральским званием. Поэтому он сегодня будет говорить без грубостей и без солдафонских вычуров.
- Товарищ генерал! Разрешите…- Генерал дает отмашку, значит начинайте.
-Товарищи офицеры! Лучший полк  нашей дивизии 940-й тяжелый бомбардировочный авиационный полк показал на учении отменную выучку и лучшую среди других полков слаженность действий.- Черные брови полковника взлетают как горные птицы, голос звучит зычно и спокойно с небольшим едва заметным кавказским акцентом: «дэвизия», «отмэнную», «дэйствия».

- Общая оценка полка тянет на «хорошо» - редчайший случай; но по срокам боеготовности вы впереди и Оршанского, и Тартусского полков. Как сработали все службы, в том числе и обслуживающие части, хорошо отражено на этих девяти стендах. Очень хорошие результаты! Показательные!.. Но Вы хорошо понимаете, что общая оценка полка, в основном зависит от того, как отработали летчики и штурманы. И вот они - то, за редким исключением, нас не подвели. На круглые пятерки – красные цифры на стенде – отработали 18 экипажей, в том числе самые лучшие результаты у подполковника Проценко, майора Варенцова, майора Моренова, майора Соколова и  капитана Чернянского. Названные мною экипажи, а так же многие другие летчики и штурманы, инженеры и техники, руководители и специалисты частей обслуживания отмечены в приказе командира дивизии и в приказах командиров частей. Что касается результатов соревнования, то они разделились следующим образом:
1-ое место заняла вторая ракетоносная эскадрилья, руководитель подполковник Проценко;
2-ое место – первая ракетоносная эскадрилья, руководитель подполковник Краснов;
И 3-е место – 3-я эскадрилья радиопомех. – Командир подполковник Лазарев.
Но не все ладно, как говорится в нашем Датском Королевстве. Первое: сбор по тревоге. Весь личный состав уложился в срок. Но какой ценой? – на глазах всего офицерского собрания спокойствие Агамирова вмиг улетучивается и он преображается и входит в раж человека, азартного игрока, всю жизнь проводившего разборы, в смысле стыдить, долбить, уничижать и наказывать.- Ну, товарищи офицеры! Летчики, штурманы, инженеры и техники! Такого у нас в дивизии еще не бывало. Казалось бы начало всякого дела – размышление. Но у некоторых офицеров размышлять нечем – в голове пустыня. Вот вам достойный пример. Старший лейтенант Чарухин, штурман корабля, находящийся в момент тревоги на железнодорожном вокзале, конечно же в поддатом состоянии, услышав сирену тревоги, не размышляя о последствиях, останавливает маневровый тепловоз и, угрожая пистолетом, приказывает машинисту немедленно следовать на аэродром по ветке, что доставляет на склады горюче-смазочные материалы. И тот машинист вынужден бросить плановые маневровые ходки и везти лично господина Чарухина на аэродром. Тут вот ваши самодеятельные художники изобразили на карикатуре лихого Чапаева-Чарухина, со словами: « Ты понимаешь, где должен быть Чарухин по тревоге?! Впереди на лихом коне! Прикончу контру!»... Так, товарищ старший лейтенант Чарухин, шальная твоя Чапаевская голова! Вы совершили как штурман много ошибок, даже преступлений. Давайте разберемся.
-Да я, товарищ полковник…- встал длинный, как кишка Чарухин с виноватым и растерянным видом:
-Что, язык заплелся? Ветреная твоя голова! Первая твоя ошибка, сколько времени быстрым шагом не говорю бегом, займет от железнодорожной станции до КДП?
-Пять километров, 40-50 минут, бегом 30 минут.
-Выходит голова у тебя с булавку. Так в чем дело, ведь ты спокойно уложился бы в норму и зачем тебе паровоз?
-Товарищ полковник! У меня прибаливала левая нога, и я не смог бы уложиться в срок. А вдруг боевая тревога, не успеешь – голову на плаху. Так ведь? Вот я и выбрал…это, одно из двух зол… выбрал.
- Так! А, кстати, а как у Вас оказался пистолет во вне служебное время?
-Товарищ полковник! Пистолет был пластмассовый игрушечный.
-Ну, вот я и говорю: в голове ветер, в заднице дым! Не знаю, что с Вами делать, глупая твоя голова. Как выбивать дурь из таких голов? Шум поднят до министерства путей сообщения, уже знают в Ленинграде и Москве. Так! Для первости пять суток домашнего ареста и строгий выговор.
-Товарищ полковник! По уставу за одно нарушение не положено два взыскания.- В конец отчаявшись произнес Чарухин.
-Вот видите, тут он устав знает. А почему ты устав и конституцию забыл на железнодорожной станции? Хорошо выбирайте, какое из двух этих взысканий.
- Товарищ полковник! Лучше домашний арест: там и нога за пять дней выздоровеет. -В зале ухмылки и оживление.
 - А вся эта беда в том, товарищи офицеры,  - продолжает полковник, -что многие не знают норму пития. Вот бич авиации! Летчики – бухарики, наклюкается – моча в голову, и пошло поехало городить огороды!..
-Ну, это наземные дела. А теперь – воздушные подвиги. Экипаж молодого командира капитана Пискарева на участке маршрута Алламоус – Ровно, не выдержал время, обогнал пять экипажей и уклонился вправо более 30-ти километров. Вот посмотрите на стенде. Капитан Пискарев, объясните ваши замыслы и действия!
-Товарищ полковник! Так получилось чисто случайно, когда мы развернулись над поворотным Алламоус, мне показалось, что я подотстал, потому что размер зеленого огня впереди идущего экипажа, показался мне уменьшенным в диаметре…Я и прибавил обороты; думаю, кто бежит, тот и догонит…лечу 5 минут, размер огня впереди идущего не увеличивается, не становится более ярким; я еще добавил тяги, потом газ до упора, должен бы уже настичь: скорость в дозвуке…догнать хочется, а не могу. Когда штурман говорит: «Ты кого командир так шибко догоняешь? И по какому огню ровняешься?». Я говорю, а вон впереди зелено-голубой мерцающий свет. А штурман говорит: «Этот свет ты не скоро догонишь! До него 44 миллиона километров. Это свет Венеры! И твои эти 10 минут, это только разгон»… Ну честное слово, кормовой огонь впереди идущего самолета и Венеры были абсолютно идентичны.
В зале раздался откровенный смех. Даже генерал с командиром полка не удержались. Смеялся зал долго. Только Агамиров, выпучив глаза, стоял строго и невозмутимо. Это обстоятельство еще больше  прибавило смеху.
-Товарищ полковник! – продолжает Пискарев, покрасневший, как рак.- Тут отпираться… смысла нет…раз виноват, готов понести…взыскание…за догонялки…перепутал!
- Кто командир эскадрильи?
Встал подполковник Проценко: «Тут товарищ полковник в воскресенье Пискарев отмечал семейное событие, и опять, видимо без нормы…фактически нарушение предполетного режима. Вот и…чудится человеку!»
-Так! Это я вам скажу, хорошо, что хорошо кончилось. Он пересек несколько линий полета…вот тут карикатуристы изобразили тебя верхом на ракете, голова твоя бедовая, со словами: «Лети хоть до ночной звезды, не миновать тебе беды, коль перебрал ты на кануне!» И новое звание тебе присвоено за догонялки Венеры – граф Пискарев - Венерический, почти как граф Суворов – Рымникский... - Так! Экипаж от полетов отстранить. Командиру корабля дать контрольный полет. Всему экипажу изучить звездное небо и сдать экзамены штурману эскадрильи майору Ушакову. Срок две недели…
Минута роздыха: полковник Агамиров перевел указку из правой руки в левую, дал залу успокоиться и пошел дальше:
-Ну, и выходящие из ряда вон, в нашей практике, даже не случай, а преступно - халатное чрезвычайное происшествие! Не укладывается даже в голове. Тут отличились у нас командир экипажа капитан Грешилов, первый класс, и штурман корабля Погорелов, тоже первый класс. Бомбометание на полигоне Дубно. Там погнались за Венерой, а здесь, вместо цели, освещенной ночными авиационными бомбами, штурман Погорелов отбомбился по разведенным рыболовами кострам. Вы ж  только подумайте, работники райкома партии приехали на ночную рыбалку, разбились на три компании и после вечерней рыбалочки, после ухи, отдыхали себе у костров. Это и понятно: граждане страны имеют право на отдых. Вдруг с неба на них полетели бомбы. Конечно, люди всполошились, подумали: опять война! Ошибка бомбометания в 5 километров! Вернее не так, по цели, по которой он целился, он попал безупречно: рыбацкую лодку, что стояла в 20-ти метрах от костра на причале с рыбацкими снастями, приготовленными к утренней рыбалке, разнесло в щепки! Тут он попал хорошо. Но товарищи летчики и штурманы! Опять же хорошо, что хорошо кончилось: людей не поубивали. И каких людей? Вы понимаете, что такое ум, честь, и совесть?.. Или не понимаете? Штурман Погорелов, забубенная твоя голова, доложите, в какой прицел вы целились, и что вы там видели?
-Товарищ полковник! Я вроде целился по цели, освещенный тремя осветительными бомбами, а как потом ухватил эти… костры, ума не приложу, отвлекся на мгновение от прицела.
- А командир куда глядел? – резко спросил полковник.- Вроде человек с головой, прекрасный баскетболист.
-Товарищ полковник! – встал с виноватым видом Грешилов,- У меня же штурвал в руках, а не прицел. Я абсолютно точно выдержал скорость, курс и высоту. Проверили на средствах объективного контроля: скорость – 800, высота – 11000, курс - заданный. Мне самому конечно стыдно…и не хорошо, виновен, конечно, просто потому что командир… ну конечно…виноват. И в то же время, товарищ полковник, зачем они, райкомовцы, разводят костры на боевом пути самолета? – в зале раздается смех.
-Это ты, бедовая твоя голова, иди у них спроси, и в ЦК КПСС – оттуда пришла телеграмма. Вот что нам руководству отвечать на эту телеграмму?  Вы нарубили  дров… А нам отвечать? Как это называется в авиации? Это называется подвести под монастырь!..
Так, для начала штурмана снизить в классе, отстранить от полетов до сдачи экзаменов по курсу «бомбометание по оптической цели с помощью осветительных бомб». Второе: командиру эскадрильи дать контрольный полет экипажу. Третье: принять зачет от всего экипажа по ночному бомбометанию по НОСАБ. И, конечно же, ущерб придется возместить за счет экипажа…
Однако, все летчики с замиранием сердца ждут окончательного слова генерала. Интересно, какую оценку даст новый командир дивизии полку? Да еще на фоне таких происшествий. И вот он спокойно выходит, берет указку и сменяет Агамирова перед залом: волевое строгое лицо, умные черные глаза и первый снежок на висках, хорош, и посмотреть и послушать- любо, дорого.
-Я давно не испытывал такого удовлетворения и вдохновения, какое получил в эти дни.- он говорил правду в эти раскрытые молодые глаза.- Такой четкой работы, такой самоотдачи, я давно уже не встречал: все сроки боеготовности соблюдены в точности, мы будем изучать ваш опыт, и будем внедрять в других полках. Благодарю руководство, летчиков штурманов и техников за отличные результаты. Те недостатки, о которых здесь говорилось, они имеют место и в других полках. Как говорится, слава Богу, все обошлось: В нашей очень сложной авиационной работе без подобных недостатков и юмора не бывает. Но еще раз хочется обратить ваше внимание на осторожность в летной работе. Неосторожность бывает причиной тяжелых летных происшествий. И другая сторона: от усталости ломается металл. Товарищи командиры и начальники, берегите людей, заботьтесь о них. Не доводите до предела перегрузок! Именно люди решают большие и малые задачи. Мы вынуждены менять сегодня летный состав через каждые 20 лет, а нужно бы увеличить этот срок. Надо, видимо рассчитывать так, чтобы в тот нужный самый ответственный момент – время «Ч», они сумели бы выполнить главную боевую задачу по защите Отечества без излишних жертв и потерь…Но, конечно, главная задача, боевая подготовка и безопасность полетов – остаются на все времена!.. Ну и приятная минута: по поручению Командующего Дальней Авиацией вручаю удостоверение летчика первого класса:  - капитану Чернянскому.
Сияющий, как новый пятак, Александр Чернянский вышел и принял из рук генерала удостоверение, и бойко произнес традиционные уставные слова: «Служу Советскому Союзу!»
-Удостоверение летчика первого класса вручается так же капитану Софоненко:
-Служу Советскому Союзу!
Удостоверение штурмана первого класса было так же вручено старшему лейтенанту Иливанову.

6. Чистый четверг

Руководство политического отдела дивизии узрело одобрительные знаки командира дивизии на разборе полетов, и тут же решило не ударить в грязь лицом и продемонстрировать генералу силу в политическом воспитании. И буквально на следующий день в четверг, было назначено собрание летного состава в доме офицеров. Разумеется, должностные лица политотдела такие же по форме и содержанию разборы проводят одновременно с прапорщиками и рядовым составом срочной службы. Валентин Моренов, как всегда в окружении сослуживцев движется на собрание и молвит на злобу дня:
- Чистый четверг: кое-кого сегодня начальство будет иметь! Приготовьте задницы для впрыскивания, называется: процесс выравнивания извилин.
                Если б я имел коня.
                Это был бы номер.
                Если б конь имел меня,
                Я б, наверное, помер!

Сослуживцы с удовольствием ржут. В актовом зале, за столом, покрытым зеленым сукном -  начальник политотдела и его заместитель, в то время, как командир дивизии и руководство полка - на первых двух рядах. После военных формальностей открытия полковник Бурлаков начинает собрание. Он сегодня важен,  и не улыбчив, сосредоточен на предстоящем выступлении, брови жестко нахмурены. Для пущей строгости  и напутствия Бурлаков любит повторять дважды, а то и трижды одно и то же слово, а бывает и   целое предложение, но многим кажется, что его повторы – это прием, с помощью которого он формирует дальнейший текст своей речи.
-Товарищи офицеры! Весь советский народ с огромным воодушевлением претворяет в жизнь…претворяет в жизнь решения 23-го съезда КПСС. В корне изменился облик нашей страны и ее экономическое состояние: рабочие и колхозники страны перевыполняют планы, укрепляют и умножают экономику страны, а советская армия – на службе у своего народа, успешно защищает рубежи нашей Родины. Воины Армии, воины- авиаторы 940-го полка – безгранично преданы нашей социалистической Родине, партии и коммунистическим идеалам. Летный и  технический состав этого полка, занимая достойное место,.. занимая достойное место в общем боевом строю Советских Вооруженных Сил, всегда готов к сокрушительному отпору любому агрессору, который осмелится,.. который осмелится посягнуть! И, если большинство из здесь присутствующих, идя на встречу 100-летию Великого Ленина, готовы выполнить свой долг, готовы защищать небо и землю отчизны, то имеются и такие, с позволения сказать, кадры, кому надо выравнивать извилины. Некоторые офицеры повышают свое образование и культуру в основном в пивной и в ресторане: нахлебаются дряни и слоняются по городку, а то и по районному центру «дуриками», ищут приключения на свою задницу. Бухарики! Вот первый из них старший лейтенант Перчаткин. Поднимитесь, мы на Вас хотим посмотреть. Перед Вами, старший лейтенант Перчаткин, целый полк замечательных офицеров, которые рвутся выполнить задание, быть отличниками боевой и политической подготовки. И вот есть такие! Имеют слабость. Встал встревоженный внезапно подрастерявшийся офицер: уши лопушком, непослушная челка упала на лоб, он пытается ее положить назад. Поначалу его бросило в жар, он обомлел, скукожился от страха, но постепенно овладел собой и уже твердо доложил:
- Второй штурман старший лейтенант Перчаткин!
- Вы когда прекратите пить, товарищ офицер?... Что молчишь, кирпич проглотил…
Но  он, овладевши собой, неожиданно дерзко ответил:
- Никогда не брошу! – твердо сказал и опустил глаза.
- Как никогда?!- брови полковника взметнулись вверх, он конечно не ожидал такого откровения от этого в общем то смирного офицера.
- А так! Хочется забить на все!- злобно произнес Перчаткин.- Пью с горя: устаю в полетах – раз, карьере каюк, 11 лет в одном звании. Жена пилит: в магазинах пусто детей нечем кормить – три. Вот чтобы решить все проблемы, я и расслабляюсь. Зато я назавтра, какой ни на есть, готов опять летать.
- Резонно!- несмело раздалось из зашумевшего зала.
- Кто это сказал? –  строго спросил Бурлаков.
- Старший лейтенант Бутков.- встал готовый к расправе второй летчик третьей эскадрильи.- Я тоже -12 лет все старший лейтенант.
- Вам выговор за несдержанность и за неуважительное отношение к собранию.- в голосе начальника политотдела зазвучала несвойственная политработнику командирская холодная сталь.
- Есть! – ответил Бутков.
- Схлопотал теперь садись.
- А что касается ст. л-та Перчаткина, то нам такие штурманы не нужны. Не нужны! Нам нужны люди с твердым духом, и мы уповаем...Мы уповаем именно на людей морально устойчивых и политически грамотных. Командиру эскадрильи рассмотреть вопрос... рассмотреть вопрос об увольнении этого бухарика к чертовой матери.
Зал, конечно, враз насторожился и замер: свершается на глазах короткий суд, ломается судьба человека, и делается это по-армейски зримо и жестоко, затем, чтоб другие были молчаливы и послушны.
-Ну, это только цветочки, ягодки впереди! Тут у нас есть кадры еще похлеще. Высший пилотаж вашего летуна-однополчанина. Помощник командира корабля ст. л-нт Мощенков! Выйдите, как автор событий, на всеобщее обозрение. Отпросился по делу в Новгород, сердобольные командиры, конечно, отпустили, там он на скоростях познакомился с мадам, представившись важной персоной в авиации. Потом его размагнитило, и он устремился со своим хреном на перевес искать переключатель на свою задницу, в общем- разгуляево, зависает на двое суток. А на третьи сутки, переспав с Любашей - официанткой ресторана, наш рыцарь ранехонько встает, сгребает все ее наличные 800 рублей – свою зарплату за 4 месяца и дает драла т.е. рванул на утек. Милиция усиленно разыскивает важную персону авиации. Такого у нас в авиации еще не было: воспитали собственного жулика! Из рук вон неисполнение обязанностей и социалистической морали! Вот кого надо вздрючить, выгнать немедленно к чертовой матери! Уволить!
- Так это ж были мной потрачены в ресторане с ней же деньги.- пытается изо всех сил оправдаться Мощенков. Его длинные руки казалось стали еще длиннее он беспомощно растопыривает ими в разные стороны,- Да к тому же я честно две ночи отработал у нее…Так что я посчитал, что эти денежки наши с ней, как бы совместные… надеясь приехать к ней через неделю. Да и на дорогу, как есть, у меня ничего не осталось.
- А чего же она написала в милицию? Почему не решили мирно по согласию?
-Товарищи! Откуда знаешь бабу? Я ей про любовь, а она видишь… Нет просто слов, одни междометия полового назначения.
-Нет уж, у офицера должна быть голова на плечах, а не картуз, а в голове... В голове – извилины. А у тебя в башке – ветер. Научитесь, товарищи офицеры, культуре и поведению. Уладь все по взаимному согласию, а уж потом топай к месту службы. Дурные наклонности и пороки надо же перевоспитывать у себя. Так ведь можно оскотиниться! Разве можно так развратничать, такая избалованность... И тратить столько денег на прихоти! Это же не допустимо. По согласованию с командиром полка объявляю вам за подвиги и междометия полового назначения 5 суток домашнего ареста. И отставить переучивание на командира корабля. Сроком на 2 года. Это, если милиция не возбудит уголовное дело…
- Теперь доложу вам, товарищи офицеры, новые кадры из нового кино. Главный герой - лейтенант Якимов, только что из училища, как говорится, еще молоко не обсохло, но уже-оторви и брось. Так, автора на сцену, прошу Вас выйти и стать перед народом.
Крепко сбитый широкоплечий блондин среднего роста, яркий розоватый румянец на щеках, виновато ухмыляясь, выходит перед залом.
- В прошлое воскресенье, ночью, вернее сказать на рассвете, в лучах утренней зари,  это офицер изволил, вместо того, чтобы подавать пример вначале своей службы, изволил с любимой девушкой в костюме Адама и Евы, т.е. представьте полностью обнаженный, только галстук гражданский на шее, ездить по городу Сольцы на велосипеде, украшенном свадебными бантиками. Возлюбленная на раме обнимает его за шею, а он крутит педали! Так в обнимку счастливые, замулеванные и раздетые, они объезжают просыпающийся любимый город, вызывая нездоровый ажиотаж у населения. Но самое любимое место для  прогулок они почему-то  выбрали центральную площадь Ленина. Под окнами райкома партии. Откуда и пришла информация.
Зал долго шумит и смеется. Генерал и Демиденков тоже. Чего только не выкидывают эти неоперившиеся выпускники.
-С одной стороны, казалось бы любовь - это святое, это радость и счастье. Так? Но почему в такой извращенной форме, обнажено - велосипедной. На всеобщем обозрении. И чтоб обязательно обдувало ветерком!.. Товарищи, смех смехом, но вы ж подумайте и о том, до чего доходят в своём поведении молодые офицеры. Что Вы лейтенант Якимов можете сказать по поводу ваших гастролей? – тот усиленно хлопает белыми ресницами и раздувает ноздри, пожимает плечами. Зал напряженно ждет. Потом лейтенант произносит:
- Перебрали малость.
- Если вышел перепебор, опирайся на забор! А не садись на велосипед.
- Я больше так не буду!
И эта, по-детски сказанная фраза, еще раз оживляет зал, но теперь уже с тем настроем, что ладно, на первый раз можно простить.
- Так. Командиру эскадрильи: устройте ему дополнительную вздрючку за раздолбайство,  а также принять зачет по знанию устава воинской службы по разделу: обязанности офицера и командира. И разъясните ему, что без высокообразованных воспитанных и дисциплинированных офицеров наша Армия не сможет выполнить поставленную задачу. Осознание обязанности – это закон для летчика, его разума и воли. Ну, а чтоб служба медом не казалась, целый месяц посылать в наряд: что ни день, на ремень. Садитесь на место. И все-таки в качестве совета , - вдогонку посылает начальник политотдела,- Предпочтите двухколесному велосипеду  двуспальную кровать!
Но ведь и то правда, что молодому офицеру, как правило, жить- то негде, квартир не получают  десятки лет, вот и получается  на велосипедной раме  с любимой – единственное  место.
-Товарищи офицеры! Мы неоднократно предупреждали, что всем и каждому запрещено таскать с аэродрома керосин в целях бытового использования для керогазов. Но по-прежнему то тут, то там в лучах фар просматриваются несуны. Напомню вам, что первым и важнейшим пунктом морального кодекса строителя коммунизма обозначено: беречь как зеницу ока общественную социалистическую собственность. Несунов необходимо выводить на чистую воду… Мы выражаем надежду,.. выражаем надежду, что лучший полк,.. лучший полк в корпусе и дивизии будет лучшим во всех отношениях и в небе, и на земле. Встретить 100-летие Владимира Ильича Ленина отличными успехами в боевой и политической подготовке – наш воинский долг и боевая задача.

7. На грибах

Совершенно неожиданно для всех поступила команда:  в субботу – выходной, выделены машины за первыми июльскими грибами; говорят, повелел сам генерал. Подобная радость бывает столь редкой, что мужики были вне себя: все полеты, да полеты и вдруг!
Назавтра все желающие дисциплинировано в пять утра стояли с корзинами и ведрами у проходной, вот-вот подойдут машины. Варенцов не любит ранних подъемов, а кто их любит: заспанные глаза, не хочется двигаться и говорить, ну не доспал; он примостился на скамейку, зажатый с двух сторон грибниками в ожидание встречи с лесом. В лес идешь – определись с погодой: полусонными глазами Варенцов хоть и лениво, но все же, как и положено летуну, тут же для себя отметил: высоко слоистые облака закрывают почти все небо, только на востоке снизу голубая краюха; день будет без дождя. А через некоторое время яркие лучи восходящего солнца подсветили нижнюю кромку облаков, превратив на миг обычное серое пространство в сияющую зарю, отороченную золотом бахромы облаков. Синим дымком подернут далекий горизонт. «Дождя не будет» - решил Варенцов.
В Велебицах спрыгнули с машин, и пошли по проторенной от частой ходьбы лесной дороге, кто-то изрек: до грибных мест полчаса ходьбы. Для людей авиации время в лесу  это взрыв счастья: с любопытством и тихой радостью смотрят они на земное, как на иную планету. А это оказывается своя земля такая прекрасная! Утренним легким ветерком качнуло ветки берез и осин, зеленые тугие вершины ели; по корявым стволам бегут трудяги мураши и несмолкаемый гомон птиц, и чудные запахи раннего леса. Забудешь все на свете! Варенцов галсами идет вдоль дороги, но грибное семейство не прибавляется в корзине, да это и понятно: впереди полно аукающих грибников – все подметают. А тут вышел:  какой-то ивняк, глянул на право – хороший темный лес. Проверил по компасу стрелку на тот лес и зашагал смело.  Компас взял свой, потому что на небе сплошная облачность, а ветер слабый, соответственно и движение облаков едва заметно. Тут без компаса блуданешь, как дважды два. Не заметил, как оказался совсем один, все расползлись в разные стороны. – А, ничего, - подумал, - буду один. Чудесные запахи, тихий покой, хорошо думается. Правда, за пролетевший час в корзине три березовых листочка. Вспомнил: со счастьем на клад набредешь, а без счастья и гриба не найдешь.- улыбнулся заскочившей в голову пословице.
-Добрый день! – вдруг услышал с боку спокойный и кажется улыбающийся голос. Варенцов обернулся: розовое приветливое лицо с короткой серебристой вьющейся бородкой, теплые опять же улыбающиеся глаза. Как у всех сегодня грибников, резиновые сапоги и только необычная рубаха несовременного покроя и черного цвета: «Никак поп?»- подумал Виктор.
-И день добрый, и лес замечательный, только грибов вот… тю-тю! – ответил Варенцов.
-Бог милостив! Непременно набредем. Когда-то тут недалеко грибница была.- лицо батюшки блаженно светилось. Они шли по лесу недалеко друг от друга: Виктор невольно держался «местного жителя», как пить дать, знающего эти места. Через четверть часа вышли в тенистую рощу огромных осин с березняком по краю и редкой высокой травой. Вот в этой- то траве и оказалось множество белых грибов, молодых и крепких. Виктор с радостным сердцем носился по этой роще, забыв обо всем, наполняя корзину. Вот это да!.. Через полчаса набили с «местным жителем» полные корзины. В пылу Виктор решил не упускать случая, когда еще такое подвернется: расстегнул темно-синий комбинезон, снял рубашку, чтоб завязать рукава, да еще поднабрать.
- Не надо! Оставь людям! – с улыбкой произнес бородатый напарник. Виктору стало не по себе: все-таки жадность! Довольные и счастливые они сели на краю рощи в березняке на старые пни друг против друга, в пяти метрах, любуясь полными корзинами. А вокруг оглушающая тишина, лишь шелест березовых и осиновых листьев, да тренькают без умолку птицы, и хотя солнце закрыто облаками, вокруг необыкновенно по лесному уютно и тепло. Когда Виктор снимал с себя в жадной поспешности комбинезон и рубашку, из кармана вылетела, незамеченная им свернутая бумажка. Пока Виктор разворачивал приготовленную дома еду: пару яиц, да жареный кусок рыбы с хлебом, «местный житель» подобрал бумажку, развернул и внимательно прочел вслух:
«Заповедь летчиков-ветеранов Балашовского училища молодому летчику – выпускнику:
- Первое: сохрани на всю жизнь молодость души и искреннюю устремленность к доброте, свободный полет с юношеской романтикой о доблести и о подвиге. Второе: твое поприще  это поприще чести, достоинства и благородства. Раньше думай о Родине, а потом о себе. Третье: самолет и небо не терпят небрежности и зазнайства. Четвертое: зная отлично инструкцию, материальную часть и особые случаи, ты сохранишь жизнь себе, экипажу и боевой машине. Пятое: летчик должен быть выдержанным, благоразумно отважным и решительным! Шестое: улыбайся! Ведь улыбка это флаг корабля. Седьмое: не высовывайся и не дергайся, ибо попадешь под винты. Восьмое: не бросай кирпич в вышестоящего, ибо он, кирпич, с ускорением вернется на твою голову. Девятое: не гоняйся за счастьем в небе и на земле: счастье в тебе самом. Пусть твое сердце будет неиссякаемым родником любви к небу и людям земли. Десятое: всегда будь на высоте! Сторонись пошлости, цинизма и развязности. Куража и разгула.  Одиннадцатое:  знай меру. Двенадцатое:  не падай духом! Твоя победа еще впереди. Тринадцатое: храни чистоту сердца и будь верен правде, любви и Отечеству!»
 Помолчав немного, батюшка с улыбкой произнес:
- Хорошие слова. Ты, сын мой, живешь по этой заповеди?
- Можно сказать, да.
- И помогает ли она тебе?
 Варенцов разделил свою пищу надвое: получилось по одному яйцу, куску жареного леща и пайке хлеба, и протянул напарнику.
- Спасибо,- промолвил батюшка, - мне ведь совсем не далеко, я бы и без обеда обошелся.
- Нет, Вы бы ведь поступили так же.
- Пожалуй, да.
- А как звать то тебя,- спросил Виктор.
- Отец Александр, священник Велебицкого прихода.
- Вот уж чего не ведаю, так это грамоты и устава церкви. И не знаю, как обращаться. Чистый атеист.
- Обращаться можно со словами «батюшка», если не знаешь имени, а если знаешь имя, то называть следует «отец Александр». Так по нашему уставу…
- Впервые встречаюсь так близко со служителем церкви, ну раз уж такое произошло, хотелось бы услышать от Вас за время нашей короткой встречи, что же все-таки самое главное в вашем учении?
- Одна из главных заповедей проста и понятна каждому: «возлюби ближнего, как самого себя и не желай другому того, чего не желаешь себе» - батюшка трижды перекрестился,- Перекрестись сын мой и ты, ибо, осеняя себя крестным знамением, мы привлекаем на себя божественную благодать святого духа. Ибо крест есть символ нашего искупления и спасения.
Будучи должником по найденным грибам, Виктор решил не перечить и неумело, второпях перекрестился, не придавая этому никакого значения.
- Так помогает ли тебе эта заповедь? – повторил свой вопрос батюшка, за компанию укладывая кусочки пищи в розовую щель седой бороды.
- Как сказать? Я пытался жить так, как меня учили, по этой заповеди. Да, быть таким как написано… Но честно сказать, чем больше я стараюсь, тем хуже получается. Казалось бы, кто ратует и делает, чтобы жизнь была лучше, тот должен и цениться. Так? А у меня … не прет, тормознулось.
- Ты, кажется,  придаешь этому…карьере, политике слишком  большое значение?: Оскорбленная гордость из-за крушения честолюбивых замыслов. Так?  Что крушение честолюбивых замыслов и оскорбленная гордость?!
-  Ну согласитесь, карьера для военного человека при всех ограничениях, тяжестях и рисках этого поприща- это совершенно естественное явление, суть армейской жизни; конечно, при соответствующих способностях и талантах- движение на более высокие должности и звания. У военного человека впереди всегда должен гореть свет надежды, мерцающий свет звездочек на погонах. А разве для других профессий это же не правомерно? Ведь даже у вас, у священнослужителей, долженствует своя иерархия. Так?
- Нет не так! Карьерист это человек, который хочет быть не лучше, не совершеннее и нравственнее для себя, карьерист хочет быть выше других, важнее других, богаче других. Т.е. карьеризм это не духовное, это скорее погоня за материальным, которое гробит, убивает духовное. И оглянитесь вокруг, сколько примеров, когда взлетают высоко – высоко , а на деле просто-напросто нравственные убожества…А церковное служение – это божественное духовное ристалище, для блага людей и с упованием на Господа.
- А чем же жить на этой земле военному человеку, если не карьерой?
- Любовью к Богу, творцу! Эта высшая и истинная цель. И первая заповедь…А вторая: люби ближнего, как самого себя. И нет других более великих заповедей. Да! – Батюшка время от времени останавливается, чтобы акцентировать мысли собеседника,- Ценность человеческой жизни в ее способности к духовному развитию, вплоть до высот Богопознания.
- А Вы верите сами в то, о чем Вы говорите? У нас отец Александр у атеистов-коммунистов другая цель и истина: строительство общества свободного общества равных людей со свободным трудом и справедливым распределением продуктов труда.
- То есть, право каждого на чужой труд?!
- Да, на чужой, но сознательный труд каждого по физической возможности.
- То есть, труд по возможности при максимальной потребности. Так? А что касается возможности труда, то никто не хочет уставать, работать, быть больным и старым. Что же касается взять свое, никто не скажет: «Я болен». И больные, и хромые и старые побегут на дележку. Так? Как устранить это противоречие?
-Учетом и контролем труда и потребления при общественной собственности.
- Вы никогда не сумеете решить эту проблему! Господь наш не осуждал собственность и честно нажитое богатство, он был лишь против его несправедливого распределения. Господь никогда не призывал к общинному колхозному образу жизни. Но предостерегал против алчности, которая разъедает ржавчиной любую систему. Каждый владелец богатства, в т.ч. и государство, должен ответить на вопрос: как ты его, богатство, приобрел и как ты им распорядился…Царство Божье на земле и на небе - это первостепенная потребность в духовных ценностях, потребностях Божьего духа и любви, как спасительной благодати и ниспровержения зла в сердцах людей.- Чувствовалась уверенность и твердость в тихом и спокойном  голосе батюшки, видимо он не однажды думал и изрекал эти слова. Но Варенцов, внимательно следивший за мыслью батюшки, не хотел сдавать позицию материалиста. И хотя у него было много сомнений и критики по поводу практики строительства социализма, он, как завзятый ортодокс, твердо произнес:
- Наша идеология, батюшка, провозглашает обратное: духовность вторична, вначале человека надо накормить! Всяк на земле ищет свою выгоду.
- Вот кто ее не ищет, тот и находит. Всё  вы атеисты и коммунисты сегодня имеете: деньги, власть, собственность, люди накормлены и одеты. Нет у вас только понятия куда идти. И то, что сегодня не ладится у тебя, завтра не заладится у всех. Да! Вы не сможете мудро распорядиться имеющимися богатствами, потому что поклоняетесь деньгам, славе суетной и красоте телесной, вместо поклонения Божественной любви.
- Почему? – воскликнул Виктор,- Любовь никто не отвергает!
- Ваша любовь – это одна греховность, зов плоти, страсть и искушение! Если бы ты, сын мой, за основу вот этой твоей заповеди чести взял любовь к Творцу, то все здание, построенное на любви к Господу, любви к людям, духовности, - это построение было бы крепко и непоколебимо. То есть стремись к великому, малое будет в том же. Служи Господу и он благословит твой хлеб и воду, и отведет от тебя болезни и несчастья.- Батюшка неторопливо доел и как итог всему заключил: - Вера и духовные истины очищают человеческое сердце и ведут к истинной жизни,.. подчиненной воле Творца! И благополучию человека и народа. Благословен Господь во век! Ибо твое царство есть сила и слава на веки! Аминь.- И он трижды перекрестился.
Варенцов долго думал, искал, чем можно возразить, что можно сказать на эти слова, но так ничего и не нашел:
- Давайте, отец Александр, согласимся на разницу наших непоколебимых взглядов. И останемся добрыми друзьями и напарниками по грибам. Это, мне кажется, нам ближе и понятнее. Спасибо Вам большое за компанию.
И, тем не менее, Виктор весь обратный путь до дома, да и потом много думал над не до конца понятой и, по его мнению, ошибочной философией священника, оставшись при своем мнении. Вера, божественный дух, тайна спасения эти абстрактные понятия не проникали глубоко в его сознание и не влияли на оценку событий современного мира жизни. Отточенные марксиские истины, глубоко изученные в школе и училище, были для него понятнее и практичнее и казались более приемлемыми любому разуму и сердцу.
Он с гордостью нес полную корзину грибов, на душе было легко и светло и от свидания с лесом и от чудодейственных и далеких по смыслу, как эти облака, слов священника. Просто, как хорошо показать дома дочке и жене чудесные коричневые шляпки боровиков.
Возле машины с законной горделивостью он выслушал восхищение грибников его удачей, и только грустно сожалел, что остался позади лес и счастливое лесное одиночество.

7. Педагогический прием

За эти несколько дней, проведенных вместе, командир дивизии и командир полка стали как одно целое и по уму и по ответственности за дело. Поэтому Павел Ильич не удивился звонку генерала в субботу.
- Павел Ильич, здравствуйте. Я пробуду у вас еще до среды, и мне хотелось бы выполнить мое обещание попытаться помочь вам по программе «отцы и дети». Опыт у меня уже есть… По моему твердому убеждению семейное благополучие полка прямо пропорционально влияет на боеготовность и безопасность…Запланируйте меня инструктором на проверку, скажем, кого то после отпуска, или по вашему решению.
- Понятно. - На самом деле Павел Ильич не понял замысла вышестоящего командира. Одно дело, если побеседовать с сыном, это понятно; но тут, кажется, другое: если взять  Илью в полет, это категорически запрещено, ведь это посторонний человек.
Но тут же раздался вновь звонок генерала:
- Павел Ильич, мы постараемся сделать все деликатно: вы привезете Илью на аэродром показать самолет, и, проезжая за 30 минут до взлета мимо моего экипажа, скажете сыну, что надо доложиться генералу. Я спрошу, а что это за гражданский посторонний человек на военном аэродроме? Да вот, скажете, решил сыну показать нашу машину.
- Ну, сын, это не посторонний человек, это будущий командир полка. Так? И уж если показывать, то показать боевую машину в полете. Хочешь, – спрошу сына, - посмотреть и почувствовать что такое полет? А вы его подтолкните: пользуйся мол случаем, такое бывает в сто лет один раз…А держаться он будет за сидения летчиков. И уж после полета я очень постараюсь сказать ему то, что необходимо.
- Спасибо, Алексей Николаевич. Я вам очень благодарен! Хорошо, я вас понял. Полеты во вторник, и имеется экипаж после отпуска, надо ввести в строй капитана Кузнецова… Вас запланируем инструктором на правом сидении.
Конечно, браварство юноши перед родными в его годы понять можно. Но когда Илья оказался в святая  святых авиации, в кабине огромного ракетоносца с сотнею работающих приборов, когда на взлете неведомая дикая сила движков рванула машину вперед, а потом в высоту и он едва удержался: состояние Ильи можно объяснить одним словом – потрясение. А потом невероятные ощущения в полете: сосредоточенные лица летчиков и штурманов,  быстрая смена событий, закладывание ушей с набором высоты, в общем, и небо и земля. На высоте 5000 метров он по знаку Алексея Николаевича прильнул к боковому стеклу, а внизу золотые квадраты зреющих полей, изумрудные луга и темно-зеленые массивы леса, зеркала озер и серебристая лента  чудесной Шелони. А потом в облаках мощнейшая болтанка, от которой Илью затошнило, но он сумел удержаться. Он вышел из самолета ошеломленный и пораженный до такой степени, что почти ничего не соображал, да еще ко всему и заложило уши, экипаж  с трудом привел его в нормальное состояние. Алексей Николаевич подождал, когда юноша придет в себя. Пацан показался ему сообразительным, быстрым и организованным. Генерал распорядился водителю ехать на КДП:
- А мы с Илюшей пройдемся пешёчком.
Илья шел рядом смущенный и потрясенный: этот большой и важный человек оказывал на юношу, как и самолет, необъяснимое магическое воздействие.
- Как дела в школе?- старясь казаться незаинтересованным в это разговоре, а так вроде для приличия, спросил Алексей Николаевич.
-Да, нормально.- Смущенно ответил Илья.
- А нет желания пойти стезею отцов?
- А я еще не знаю. Я, наверное, не смогу летать на таком самолете. Даже страшно.
- Мне так хочется, чтобы, пусть не мой сын, пусть чей-то другой настоящий пацан, продолжил нашу с Павлом Ильичом судьбу, судьбу военного летчика, защитника Отечества. Мой Левушка, не слушает меня, ловит кузнечиков и головастиков. Жалко. Я думаю сейчас в эти годы надо особенно внимательно прислушиваться к родителям, потому что, молодость это белый лист, время поисков и бесконечных заблуждений. И ошибок… Когда каждый из нас рождается, люди уже жили к этому моменту миллионы лет: они, эти тысячи поколений уже сделали жизнь, которую мы застаем, они в том числе родители выработали правила и нормы жизни. Эти нормы надо понять и усвоить,.. тебе сейчас, как и моему пацану, что на один год старше тебя, трудно понять, ухватить, что такое хорошо и что такое плохо, понять добро и зло… Помню по себе: хочется быть лучше, быть хорошим – для самого себя, для родителей, для людей; помню, как будто только вчера все это было: все недобрые поступки - ложь, жестокость, презрительное отношение к старшим почему-то поощрялись мальчишеской средой, а хорошие намерения: жалость, нежность, послушание вызывали презрение и насмешку пацанов. Потребовалось время, годы, чтобы разобраться во всем…Самостоятельность в этом мире дело хорошее, но не стоит торопиться обретать ее, если есть хорошие родители. Настоящая мудрость приходит к человеку в 50-70 лет, когда родитель точно знает, что такое хорошо и что такое плохо, зло и добро. И детям надо использовать этот клад жизни, чтобы на перекрестке дорог не ошибиться куда идти: влево, где сложишь голову, или вправо, где тебя ждет успех и признание. Задача каждого нормального пацана разобраться в сути с помощью родителей и как можно меньше наломать дров. И к тому же, когда придут годы, самому будет легче воспитывать своих детей… Я надеюсь, ты не обиделся за эту мою импровизацию, такую же точно я проводил со своим сыном… А отец твой – герой войны, войны страшной и тяжелой для всех людей, особенно для нашего народа. Остаться живым в той войне  был один шанс из тысячи. За выдающиеся заслуги твоего отца, как храбрейшего и достойнейшего летчика и офицера назначили руководителем полка. Да, на высоких постах не все умеют вести себя достойно. Но твой отец, это ты поверь мне на слово, он сохраняет достоинство в отношении с высоким начальством и умеет держать себя с подчиненными, как никто другой. Просто прошу тебя, поверь мне, он не может поступать неправильно. Замечательный человек и руководитель. – Генерал положил руку Илье на плечо. Павел Ильич ждал сына с улыбкой у КДП:
- Техника и работа экипажа Кузнецова у меня без замечаний.- Сказал генерал.- Ну, а Илья о своих впечатлениях расскажет сам. Отвезите сына, а я буду наверху.
Поднимаясь по ступенькам, уже на третьем этаже, Алексей Николаевич оглянулся, и увидел в окне, как Илья взял отца за руку и что-то говорил ему с улыбкой и запальчивостью: кажется, педагогический экспромт удался, - подумал довольный Аркатов.

                8. «ВСЕ НАЧИНАЕТСЯ С ЛЮБВИ»
В армии да и в авиации любой командир есть Бог и царь по отношению к своему подразделению: подчиненные должны исполнять его приказы и распоряжения беспрекословно и точно в срок, а он должен заботиться, как отец о своих подчиненных.
Если подчиненный проявляет  в какой-то мере независимость и самостоятельность , это расценивается, как гордыня, а то и  неповиновение, прекословие воле командира. Смирение и покорность возносятся в армии до небес. Это называется – исполнительность.
Вот таким идеально исполнительным был и остается капитан Золотарев «Володя звонок» он за полторы недели сумел выполнить поручение командира полка: материалы дознания аккуратно сложил в папку, скрепил листок к листочку и вручил лично командиру вместе с докладной запиской
                Командиру 940-го авиационного полка
                полковнику Демиденкову П.И.
                от капитана Золотарева В.В.начальника огневой
                службы 2-й эскадрильи.
               
                Докладная записка
По материалам дознания о гибели  командира корабля самолета ТУ-16 капитана Бубнова летом 1963 года.
Ваше распоряжение по дознанию выполнено досрочно.. Задача упростилась до предела ввиду того, что все действующие лица этой трагедии оказались здесь, в Сольцах: Анастасия Бубнова, супруга погибшего командира, ее сестра Наталья – официантка летной столовой, мать Анастасии - Анна Петровна, капитан Игорь Орлов, начальник огневой службы 3-й эскадрильи; и одно из главных действующих лиц – майор Стручков, окончивший  в этом 1969 году академию ВВС и прибывший на службу. Мне не составило большого труда опросить этих людей и с достаточной точностью воспроизвести. Тем более, что все они, за исключением майора Стручкова были предельно откровенны, потому что я не предупреждал зачем мне это нужно, выдавая свои вопросы за простое человеческое любопытство и сожаление по поводу катастрофы.
А если Вы вспомните, что я много лет был бессменным главным редактором стенной газеты «В полет!», печатался в газетах и журналах с рассказами о войне и владел как никак даром слова, не удивляйтесь что материалы дознания описаны в художественной форме, а не в виде рапорта, хотя если это необходимо, я могу изложить по-военному точным докладом. Все факты доподлинно точны, диалоги достоверны.
                27 июля 1969г.               
                Капитан Золотарев.

Демиденков развернул папку.
…Пожалуй именно летчики - самые счастливые люди на земле: они делают любимое дело. Взлетать пронзая тысячеметровые облака в небесную звонкую высь и быть господином неба – этих чувств не передать словами! Они все любят летать, и даже те, кто уже налетался: все равно взахлеб вновь и вновь они торопятся на взлет, скорее туда, в небесное пространство; они там живут, купаются, взрослеют…и погибают. И вновь рождаются, и летают, летают наперекор судьбе и всему на свете. Мало есть профессий на земле, где человек испытывает такие изнуряющие перегрузки, систематические и просто убийственные. И все равно долг и небо для летчика превыше всего. Конечно, эти люди не ангелы, как и в любом коллективе, здесь тоже бывает всякое: любовь и ненависть, нежность и жестокость, гармония и борьба, жизнь и смерть.
1963 год. Жизнь полка текла, жизнь пролетала, захватывая в свой водоворот новых людей, рождая новые события и радостные и драматические. Летом на аэродроме всегда необыкновенно насыщенная летная работа: полгода, как осваивается дозаправка самолетов ТУ-16; дозаправка потому, что боевые цели полка превышают максимальную дальность полета, и возвратиться на базу без дозаправки невозможно. Постановки задачи, полеты, разборы – итак дни и ночи, недели за неделями. А молодость требует своего.
Молодые, стремительные, первоклассные, многообещающие командиры кораблей капитаны Коля Бубнов и Леня Стручков, будучи холостяками, ищут в строгих распорядках хоть какую-то лазейку вырваться в город на «скачки»: годы молодые пролетают быстрее стальных птиц и жизненное пространство там, впереди фатально сжимается. Вся внеслужебная жизнь начинается и кончается на скачках, на танцлощадке, единственной в городе, самой обыкновенной с деревянным покрытием и скамейками по периметру. А где еще в те времена можно было узреть девичью красоту?
Так уж получилось, что стали корешами совсем разные люди Коля Бубнов и Леня Стручков: вместе бороздили небо, вместе бегали по бабам. Стручков – москвич худощавый кареглазый брюнет, очень развитый на язык, быстрый, импульсивный и вспыльчивый, закрытый за семью печатями: женский пол берет Есенинским стихом и русским романсом: «Очи черные», «Ямщик не гони лошадей», «Только раз бывает в жизни встреча» - женские сердца млеют. Коле Бубнову не надо этой «стратегии». Он необыкновенно красив: серо синие спокойные глаза с черными ресницами и разлетом черных бровей да к тому же он высокий и спортивный – бьет на повал одним своим появлением. Молодой Ален Делон, промелькнувший на экранах первых 60-х годов, его Коли Бубнова не очень удачная копия. Коля выбирал на танцплощадке кого хотел и редко получал отказ, и вместо стихов и романсов его шаловливые ласковые ручонки после первого неотвратимого поцелуя направлялись на первый этаж, в заветное местечко, и как правило, не без успеха.
Сегодня в среду до обеда был день матчасти: уборка рабочих мест, мытье огромных крыльев и фюзеляжа и прочие неинтересные дела, а после обеда вышестоящие командиры ничего лучше выдумать не могли, как дали слово майору Проценко на добрых полтора, а то и два часа на лекцию - рассказ об испытаниях ядерного оружия, в том числе на Малой земле в 1961-62 гг. Потому что он, Проценко, непосредственно шел в строю отряда при сбросе одного из крупнейших в мире термоядерных изделий. Все бы хорошо, но дружки уже слышали это выступление и они только по долгу командиров со своими штурманами обречены повторно слушать своего коллегу…Стручков отрывает листок из блокнота и пишет записку Бубнову: «Погодка знаменательна! И она шепчет: как только, так сразу: дозаправляемся тремя звездами и рвем по маршруту.» Бубнов на этой записке отвечает: «ветерок кажется попутный», что означает согласен.
Проценко – высок, очень симпатичен, а в глазах постоянно огоньки юмора. Он не очень большой любитель выступать, но тут никуда не денешься: сам летал на испытания ядерного оружия, вот и выступай.
- Уважаемые однополчане! – слегка смущенно произносит он первые слова, а потом у него пошло посмелее,- Вам всем известно, что наш полк принимал активное участие в испытаниях самых мощных взрывов ядерного оружия в 1961-62 гг. Причем, от Дальней Авиации это был единственный полк. Мне, как участнику, поручено рассказать молодым командирам кораблей, носителям Ядерного оружия о действиях экипажа при сбросе Ядерного и Термоядерного боезапасов. Информация совершенно секретная, разглашению не подлежит. Записывать запрещено. Только прослушать. Но вначале позвольте наш разговор увязать с историей вопроса.
Первое наземное испытание атомной бомбы в СССР было проведено 29 августа 1949 года. Ядерная бомба называлась РДС – 1, испытана была на Семипалатенском полигоне в стационарном режиме, то есть на высоте 30 метров над землей на стальной ферме. Первые воздушные испытания атомной бомбы состоялось 18 октября 1951 года на самолете ТУ-4. Этот самолет был дооборудован новой бомбардировочной установкой, герметизацией бомбового отсека, в кабине штурмана – оператора был установлен пульт управления за контролем автоматики изделия, и также установлены новые фото и киносъемочная аппаратура, чтобы регистрировать развитие процессов взрыва. Самолет-носитель ТУ-4 имеет длину 30м, размах крыльев 43м, масса пустого самолета 36850 кг, полная масса 60т. Максимальная бомбовая нагрузка 6-8 т, скорость 558км/ч, дальность до 5400км.
Командир экипажа герой Советского Союза Уржунцев Константин Исаакович. Штурман – навигатор капитан Суворов, штурман – бомбардир капитан Давыдов.
Для надежности выполнения задания полет осуществлялся парой самолетов: в строю кроме самолета – носителя был дублер командир экипажа капитан Усачев Константин Иванович. Подвезти изделие под самолет из-за габаритов не представлялось возможным, поэтому был вырыт котлован, а потом проверенный и заправленный самолет с открытым бомболюком закатили над котлованом, в таком состоянии была осуществлена подвеска изделия с помощью 4-х лебедок, как собственно осуществляется подвеска и у нас. Затем были введены временной и барометрический датчик высоты срабатывания изделия. В 7-00 по московскому времени с аэродрома Жана-Семей был выполнен первый взлет с атомной бомбой. На ЦКП находилось все руководство испытаниями: Курчатов И.В., Харитон Ю.Б., Зельдович, Ванников, Зернов П.Н.,  и от ВВС генерал Комаров Г.О.
Погода была хорошей, материальная часть работала безупречно. Экипаж выполнил вначале холостой заход, а потом боевой на высоте 10000м. В 9 часов 52 минуты 38 секунд осуществлен сброс: бомба взорвалась на высоте 380 м над целью, ее мощность была 42 килотонны. Командир экипажа говорил после полета, что к моменту прихода ударной волны затруднении в ручном пилотировании самолета не ощущалось. Экипаж зашторил кабину, подтянул привязные ремни, надел темные светозащитные очки, разгерметизировал кабину и перешел на дыхание чистым кислородом. Вначале была очень яркая вспышка, затем первая ударная волна, немного слабее вторая и еще более слабая третья. Стрелки аэродинамических приборов: высотомера и указателя скорости стали безостановочно вращаться. Грибовидное облако поднялось на высоту до 10000. После посадки весь экипаж прошел через обмывочный пункт, потом оформил донесения и отчеты. Все члены экипажа были награждены орденами.
Это успешное испытание по существу явилось основой для принятия решения об оснащении ВВС серийным Ядерным Оружием.
К сожалению, в испытаниях 1951 года и последующих испытаниях отбор радиоактивных продуктов из облака взрыва выполняли экипажи самолетов Ли-2 при этом безусловно, они подвергались смертельному облучению, уровень которого оценить было затруднительно из-за отсутствия в то время каких-либо средств защиты экипажа и совершенных средств дозиметрического контроля. Первое воздушное испытание термоядерного оружия было проведено 6 ноября 1955 года: полет выполнялся экипажем подполковника Мартыненко В.Ф. на самолете ТУ-16, с высоты 12000.
Тактико - технические данные самолета ТУ-16:
•Размах крыла – 34 м
•Площадь крыла – 165 кв/м
•Длина самолета – 34,8 м
•Высота – 10,36 м
•Масса пустого самолета – 36600 кг
•Потолок – 12800 м
•Максимальная скорость – 1050 км/час
•Экипаж – 7 чел
•Год принятия – 1954
После полета Мартыненко отметил очень мощное воздействие ударной волны: «если по простому, то воздействие ударной волны воспринято было, как удар оглоблей по фюзеляжу». Следующее испытание термоядерного изделия с тротиловым эквивалентом около 2-х млн тонн было проведено 20 ноября 1955 года. Самолет Ту-16 для этих испытаний доработали: смыли с нижних поверхностей лак и опознавательные знаки и покрыли краской  с высокой отражающей способностью; потом защитили переднюю и кормовую кабины шторками от светового излучения ; а также произвели замену тонкостенных обшивок органов управления более утолщенными; и усилили герметизацию створок бомболюка и передней створки шасси.
Изделие оснастили тормозными парашютами. Экипаж в составе: командир – майор Головашко Ф.Т., штурман майор Кириленко А.Н., второй летчик – капитан Роменский И.М., штурман-оператор радиолокатора – капитан Лазарев В.И., стрелок – радист - лейтенант Ожерельев, командир огневых установок – старшина Суслов Н.П.
Когда самолет набрал 12000м на первом холостом проходе, отказал РБП-4 (радиолакационный прицел). Впервые в практике встал вопрос о вынужденной посадке с термоядерной бомбой громадной мощности. В экипаже и на ЦКП установилась тревожная обстановка: было утрачено спокойствие. Многочисленные консультации Курчатова с конструкторами изделия Сахаровым А.Д. и Зельдовичем Я.Б. привели к принятию решения о посадке с изделием. Что и было выполнено в условиях песчаной бури, причем с первого захода на полосу командир не попал, ушли на второй круг. И только после второго захода попали на полосу, сели с перелетом, выпустили тормозной парашют, но все равно выкатились с полосы. Изделие было снято. Это же изделие было испытано 22 ноября 1955 года в 9 часов 47 минут с высоты 12000м. Парашютная система сработала хорошо. По докладу экипажа вспышка от взрыва воспринималась 10-15 секунд, освещенность кабины была ярче солнца. В кабине стало очень жарко, ударная волна пришла через 224 секунды; самолетные приборы показали перегрузку до 2,5 единиц. Через 5-7 минут высота радиоактивного облака достигла 14000, цвет облака красно-бурый, диаметр - 30км. Самолет произвел благополучную посадку. Взрыв вызвал огромные разрушения объектов военного вооружения на опытном полигоне.
Во время взрыва происходит такое свечение, что за десятки и даже сотни километров горит сетчатка глаза. Сильнейшее свечение длится 20 секунд. Высочайшая температура, от которой плавится земля и скалы. Жуткий треск, дымовая завеса, состоящая из обломков и радиолокационной пыли. Дом, специально построенный на полигоне, самолет, танк в момент взрыва медленно поднимаются в небо, доходят до уровня, где температура зашкаливает и сгорают, а потом весь этот пепел осыпается. Именно после первых испытаний термоядерных бомб началось бурное развитие Советской космонавтики: была разработана межконтинентальная баллистическая ракета для доставки этих зарядов. Она же вывела в космос первый искусственный спутник земли, на котором стартовал первый космонавт Юрий Гагарин. За проведение испытания командиру корабля Головашко Ф.П. было присвоено звание Героя Советского Союза, а все члены экипажа награждены орденами. Всего было испытано с 1949-1962 год, когда ввели мораторий на испытания – 180 ядерных и термоядерных изделий.
 Самая мощная супербомба  была испытана 30 октября 1961 года. В качестве самолета – носителя был определен серийный самолет Ту -95, доработанный в Жуковском. Супербомба не помещалась в бомболюке самолета, поэтому было найдено решение полунаружной подвески на трех замках. При этом створки бомбового отсека доработаны по форме корпуса изделия с утоплением их во внутрь фюзеляжа. Масса изделия была 26т, длина 8м, диаметр 2м. В обиходе изделие получило название «Иванушка». Оно было оборудовано однокупольным парашютом площадью 1600 кв м. К концу сентября 1961 года самолет Ту -95 прибыл на аэродром «Оленья», где находились экипажи нашего полка. 30 октября состоялся полет на сброс этой бомбы, испытание приурочивалось к открытию 22 –го съезда КПСС. Выполнение этого задания было поручено экипажу майора Дурновцева А.Г., ведущий штурман – майор Клещ И.Н., второй летчик-капитан Кондратенко. В строю с носителем шел самолет Ту-16 подполковника Мартыненко с задачей выполнения функции самолета-дублера для измерения мощности взрыва, значений поражающих факторов и развития взрыва. Опять же из-за громоздких размеров изделия, вначале построили бетонированный котлован, затем накатили самолет и подняли изделие. На это ушло 2 часа; экипаж принял изделие и расписался в журнале. Взлет произведен в 9 часов 27 минут, следом взлетел самолет-дублер на самолете Ту-16. Маршрут полета: Оленья-мыс Канин нос-Рогачево-Парькова земля-цель. Самолет набрал заданную высоту: оборудование работало исправно. Во избежание риска самолет-дублер вышел вперед на 12-15 км. В 11 часов 30 минут с высоты 10500 бомба была сброшена по цели в проливе Маточкин шар. Напряжение экипажа достигло кульминации-что будет дальше? Отделение бомбы от замков прошло нормально, затем последовательно сработали три парашюта: первый площадью - 0,5 кв м, второй – 5,5 кв м, затем одновременно три по 42 кв м и уже они извлекли основной парашют площадью 1600 кв м . Изделие пошло плавно снижаться. До взрыва около 3-х минут: летчики закрыли светонепроницаемые шторки, надели светозащитные очки, закрепились ремнями. И вот через 188 секунд произошло это небывалое событие: яркость свечения продолжалась в течение 30 секунд, взрыв произошел на высоте 4000 м. Самолет носитель был от взрыва уже на удалении 40 км. Ударная волна в виде сферы голубоватого цвета воздействовала многократно, она обошла земной шар трижды. Самолет ударная волна настигла на дальности 115 км: воздействие ударной волны было ощутимо, но затруднения в пилотировании не вызывало. В результате измерений получены уникальные результаты по взрыву, параметрам поражающих факторов и воздействия на самолет.
Самолеты приземлились на аэродроме Оленья; отказов  в работе оборудования не было. Усталые, но довольные выполнением ответственного поручения экипажи доложили руководству о порядке выполнения задания.
Мощность бомбы равнялась около 50-ти мегатонн; облако достигло высоты 65 км; ее диаметр составлял 95-100 км, диаметр ножки гриба – 28 км. При этом радиосвязь по всем каналам прервалась на 40 минут. Сообщение об испытании рекордной бомбы было послано делегатам 22-го съезда КПСС. За проявленное мужество, отвагу и героизм командирам обоих кораблей и штурману-бомбардиру присвоено звание героев Советского Союза. Правительственных наград были достойны так же все члены обоих экипажей, ученые, конструкторы и военнослужащие 71- го Керченского полигона.
 В 1961 году на Новую землю от нашего полка летал на испытание и бросал изделие большой мощности экипаж майора Пасечника И.М. Вот воспоминания некоторых его участников тех испытаний на малой земле.
Командир экипажа подполковник Лясников: « Смотрю «гриба» еще нет, лишь огромный огненный шар, беснуется и разбухает, становится все крупнее и крупнее километр - десять – двадцать километров, появляются грязные пятна. Черный столб поднимает его и выбрасывает к небесам. Срочно надо разворачиваться, иначе гибель. А шар- облако все шире и шире, и вот уже почти рядом на твоих глазах развертывается кромешный ад. Поверьте там не до восторга. Это, скажу вам, похлеще фильмов ужасов. Делаю крен градусов под 70, и  это спасает…»
Вот еще пример. В одном воздушном ядерном испытании в ночных условиях задание в строю в положении замыкающего выполнял экипаж подполковника Перышкова М.Г. Сам он бывалый летчик, командир 35-го полка 71-го Керченского полигона:
«Впереди нас образовалась огненная стена, бурлящая, зловещая, жуткая. Честно скажу, нервы не выдерживают, и мы свернули в обход этого огненного облака на расстояние далеко от заданного»
Важнейшее событие 1962 года –проведение летно-тактических учений двух тяжелых бомбардировочных полков с практичеким применением серийных термоядерных авиационных бомб. Одним из этих полков был наш 940-полк. Непосредственно в полетах на Малую землю принимали участия наши командиры экипажей: Шендяпин А.С., Пасечник И.Н., Лазарев В.М., Коровкин В.И., Проценко В.И. Многие из вас присутствовали на этих учениях и помнят, когда я зарулил на стоянку после полета на Малую землю, самолет снизу получил повреждение светозащитного покрытия. Кроме того разрушены посадочные фары и стекла аэронавигационных огней; обгорели обтекатели антенн радиолокаторов. Обход облака осуществлялся на дальности 25 км. Радиоактивного облучения наши экипажи не получили. Во время этого летно-тактического учения были отработаны следующие вопросы:
- Проверка готовности полков Дальней Авиации к боевому применению Ядерного Оружия;
-Целесообразность и принципы боевого применения ядерных бомб;
-Испытания ядерных изделий, находящихся на длительном хранении;
-Определение экипажами фактической мощности взрыва и воздействие факторов взрыва на самолет и экипаж. Уважаемые командиры и штурманы! Вам завтра возить эти «чушки», а может быть и применять на вражеской территории. Делайте выводы сами. А я благодарю вас за внимание!...
Бубнов и Стручков, едва не первыми выскочили с занятия, и в темпе джаза рванули в гостиницу, где проживают в соседних номерах: переодеть грязные комбинезоны, в которых проводили день матчасти.
- Не мог Проценко на полчасика урезать, скажи?  Перво-на-перво переоденемся и сгоняем в летную столовую, попросим у Натальи закусон. У меня коньячок – полный улет в стратосферу! И не опоздать на скачки, пришкандыбаешь к шапошному разбору – девок разберут! - Торопит себя и Колю Стручков, - Я уже месяц не дрючился. Перепихон требуется до зарезу: плюнь на боеголовку – зашипит! Все полеты, да полеты! Рули шустрее – командует он Бубнову. Коле претит его московский приблатненный  язычек:
- Ты можешь хотя бы со мной ограничить свой блатняк! Заколебал. Я уже подчас не врубаюсь.
- Ты знаешь, не могу отвыкнуть. С начальством и подчиненными еще держусь, а с тобой – расслабуха, как-будто глотнул воздуха детства. У нас  в Москве недалеко от трех вокзалов четыре дома квадратом: так вот две трети жильцов пересидели в лагерях, так что «феня» был родным для пацанов языком. Да ещё и послевоенная безотцовщина. У меня почти все дружки либо сидят, либо отсидели. И, конечно, все шпарили «феню»: и те, кто пошёл в университеты, и те, кто в авиацию. Представь себе, укоренилась как наколка. Прости меня Бубен.
Но в тайне Леня считает свой жаргон как изысканный шарм среди мужчин. Не такой как все!
- Как тебе понравилась эта дрочиловка – учение. Я тяжело переношу армейско-авиационный дубизм. Тебе будут повторять, как на плацу, долбить до тех пор, пока не поймет самый дубовый. Злюсь до умопомрочения.
Коля не реагирует на эмоции друга.
- Ты так много болтаешь сегодня, я тебя не очень понимаю, потому что я тоже задрюченный, как ты говоришь, после вчерашнего ночного шестичасового маршрута, короче затух!
Быстро переоделись и в столовую. Уже в двери Стручков прокричал:
- Наташа! Как всегда в среду.
Через некоторое время юморная, смелая и зоркая Наталья притащила и вручила с улыбкой кулек еды со словами: « Если летчик просит ему надо дать!»
Стручков цокнул ее в щечку, забрал поклажу и добавил:
-Ты просто умница! Чувствуется, не зря прошла путь от солдата до генерала!
Наталья добродушно ухмыляется:- Тебя вот не прошла!
- Надейся! Надежды юношей питают. Гы-гы-гы.
На подходе к гостинице нарисовался капитан Орлов Игорь- начальник службы огня 3-й эскадрилья. Тоже холостяк: с чисто цыганской внешностью: черные как смоль кудри и на всю морду улыбон. Он вошел в летчискую жизнь добрым и веселым гулякою, шумно и легкомысленно; работа и служба – не бей лежачего, один раз в году пострелять из пушек по наземным целям, да кое что во время полетов. К службе, друзьям, женщинам отношение снисходительное. Его совершенно не мучают поиски смысла жизни, философия добра и зла. Субстрактом духовных и материальных ценностей на земле он считает часок в постели с хорошенькой бабенкой; близким друзьям, оглянувшись осторожно по сторонам, он с улыбкой произносит :
 Надо же хоть чем то отличаться от отличника боевой и политической подготовки!
– Чем?
- Моральнай неустойчивостью! Гы-гы-гы. Ослабели шплинты.
Игорь, ну нельзя же так жить и служить: у тебя ж на уме одни бабы ! Ведь  похоть это же большущий грех?
- Ищу ту единственную…
- Но это же надо перебрать женщин всего человечества?
- Ну, я к этому пределу и стремлюсь! Я обожаю женскую нежность, мягкость, женское изящество и еще женское самопожертвование. У меня даже выработалась собственная концепция: уровень женственности - это уровень цивилизации. Нет, мои порывы- это скорее исследование ученого, определение того долгожданного счастливейшего мгновения, когда крепость перестает сопротивляться. Это сложный путь открытий: триумфы, победы и к сожалению поражения… Во многом знании много скорби и печали! Согласен?
Орлов предчувствует события и поэтому улыбается навстречу Бубнову и Стручкову:
- Нюхом чую выпивон! Прошу разрешить пристроиться для выполнения важного правительственного задания!
- Прежде чем пристроиться, - издевается Бубнов с серьезной мордой. – Дай нам обещание быть культурным и воспитанным в обращении с женщинами: нам надоела твоя дремучесть, ты опошляешь святое – любовь! Скажи: торжественно клянусь!
- Да чтоб я сдох!
Я с детства был испорченный ребенок,
на маму и на папу не похож,
я женщин обожал еще с пеленок…

Коля Бубнов произносит решение:
- Хорошо возьмем в качестве балласта. Если поставишь пузырек противообледенительной жидкости, можно и коньяк! – зашли в гостиницу и стали раскладывать закуску на столе.
- Какой балласт? Люди! Разуйте зенки, а маринованные подосиновички не хотели? Где у вас тарелки?
- Ну, это уже другой табак! Грибочки под водочку и коньячок это ж первый класс. Ладно, ответь, как на исповеди, наличиствует ли у тебя простая человеческая совесть? Ты что же это в прошлый раз за мотыгу провожал? Ни кожи, ни рожи!? У офицера – ракетоносца должно быть что-то похожее на Джину Лолобриджиду! А у вас поручик Орлов? Вы же будьте достойны своей фамилии. А какие, пардоньте, у нее были ноги?
-Зажигательные!.. Как спички!
- Ты хоть справился? – язвит Стручков.
- Полное фиаско!
- Чего ж так?
-Ты знаешь с хорошенькой женщиной всегда легче: хорошенькая более открыта и определённа: дам, не дам? А с дурнушкой? Она капризна и пронзительно умна. Ну, если коротко, была атака, напор, лапша: я предан тебе и готов отдать за тебя жизнь; в считанные минуты я расчехлил второй этаж и уже принялся за молочную железу. И тут варежку раззявил на один миг, а она раз и кофточку захлопнула. Я говорю, постой, это уже заваеваная территория! А она и говорит с затаившейся обидой:
-Какая я тебе территория?!
Я говорю: ну в некотором смысле, я ведь завоевываю, а ты в осаде, обороняешься, так?
А она говорит:
- Пошел ты к черту! Мне, - говорит,- нужен друг а не завоеватель!
- Ну я было промямлил, мол, что после завоевания наступает большой мир и большая любовь, а завоеватель становится другом… Но она вышла из игры…И еще раз послала меня. Пролетел, как фанера над Парижем.
-Это тебе в наказание за безвкусицу.
Я вас умоляю, ради Бога! Ну что летчики могут понимать в женщинах и вкусах? Не в обиду  кой - кому, конечно, ну давайте ответим откровенно на вопрос, что такое летчик? – Это штурвал, ручка и получка! Так? И судить о такой высокой материи, как женщина!.. Вы ж поймите, мужика балбеса может сотворить любой папа Карло с помощью молотка и топора, а женщину творит Бог и Вселенная! Это ж факт! Не из ребра, а из любви и волшебной материи Вселенной. И некрасивых, к вашему сведению, женщин не бывает. Ночью они все одинаково прекрасны! Так? Гы-гы-гы…И в то же время всякая женщина – загадка, никогда не знаешь, во что она летчику обойдется?
-Ладно. За ручку и получку придет время мы с тобой еще расквитаемся. – Скалят зубы Бубнов и Стручков, - так непочтительно о летном составе?.. Но ладно, зато сегодня у нас шикарный полный боекомплект: колбаска, шпроты, яйца, грибочки. Обожраться!
-Так, господин Орлов, а что ты можешь сказать путное и великое в качестве тоста для потомков?
-Я думаю: образ и ценность нашего времени – это водка и молодка. Поэтому самое великое это: на-ли-вай!
- Это не великое, просто задушевное!
 – Ну, тогда чтоб хрен стоял и деньги были!
- Ну, это вообще тост импотента.
-Сложный вы народ! А можно анекдот?
- Это можно. Только коротко, коньяк стынет.
- Армянскому радио задали вопрос: чем отличается хороший анекдот от хорошенькой женщины?
- И то хорошо и другое! И не надо их противопостовлять!- подхватил Бубнов.
- В твоем ответе нет соли! А соль в том, что хорошим анекдотом всегда хочется поделиться! Гы-гы-гы.
- Ладно, экзамен ты сдал. Но надо помнить на нашем корабле: первое – в дупель не нахрюкиваться: это очень трудно но, поклянемся, что вторую бутылку не тронем! Второе: закусывать с умеренной скоростью и самое главное – молча! Это третье.
-Так точно! –светит белыми зубами Орлов.
- Ну, ребята молча. Взбодримся. И за нашу жизнь! - Со смаком выпили. Закусывая, Орлов не удержался:
- От хорошей жизни не полетишь!
-Коля ты чувствуешь: уже 2:0 в его пользу. Ладно, будем отыгрывать! Ты знаешь, - обращается Стручков к Коле,- мне бабы рассказывали, что Орлов представляется летчиком – инструктором? И это сидя в хвосте, спиной к штурвалу и за 20 м от штурвала! Скажи, если в тебе осталось еще капля стыда, зачем ты обманываешь женскую общественность?
-Это пусть останется маленькой тайной между мной и обманутыми женщинами. Ведь никто же в часть не жаловался? Так?
- Как?! А жалобу из Орши забыл? После командировки: « Прошу именем советского закона о девчонках, выведенных из строя через обманутую честь, лишить Орлова звания офицера!» Вот так. 2:1.
После очередной рюмки Коля Бубнов перехватывает инициативу:
- Эх, летчик - залетчик! Кого ты наградил дитем в последней командировке? Ты что так любишь детей?
- Нет! Меня больше интересует сам процесс! И при том я вам должен доложить одну маленькую собственную тайну: нигде мне не бывает так хорошо, как с девушками легкого поведения; только они дарят мужчине настоящее счастье – чувствовать себя мужчиной! Все остальные, даже царица Клеопатра будут вызывать только сердечную тревогу. Вот и вся мужская тайна!
Эх! Пока кудри в кольца вьются
Будем девушек любить!
Пока денежки ведутся,
Будем горькую мы пить.

Захмелевший  Стручков разливает остатки бутылки и говорит:
-Вы заметили одну удивительную особенность: стоит только кирнуть первые 200 грамм и вдруг жизнь кажется уже другой: сносной и даже прекрасной. Пошлем всех к черту! Последнюю рюмашечку за женщину, как чудо из чудес! За нас, друзей и ВВС! Вот, получилось стихами.
Выпили со смаком, закурили. Помолчали.
-Так друзья, кореша, товарищи! Подзатянули мы это удовольствие: посидели, вздрогнули, закусили. Хорошо! А теперь слушай команду! Зачехлиться в гражданку и через 15 минут, сбор на крылечке!
Коля Бубнов подхватывает от последнего слова друга «на крылечке» и мурлычет, уходя в свой номер:
На крылечке твоем
Каждый вечер вдвоем,
Мы подолгу сидим
И расстаться не можем на миг.

Когда боевая тройка в теннисках последней моды и наглаженных как, говорит Стручков ,«шкарах» вышла за границу городка и ступила на зеленый луг, Стручков выдал Бубнову замысел
- Впереди целых 30 минут ходьбы, используем это время для пользы: ведь идет аттестация офицерского состава. Предлагаю написать аттестацию на «летчика – инструктора» старшего лейтенанта Орлова. Ну, начнем так: военную службу любит, так как ни к чему более не способен.
Коля Бубнов, не моргнув глазом, ведь стереотип военной характеристики множество лет из года в год остается неизменным, и они, как командиры, рисуют ежегодно не один десяток характеристик, продолжает: - Систематически работает над устранением своих недостатков, которых, тем не менее, допускает все больше и больше.
Орлов от души раскатисто ржёт.
Стручков: Военную форму любит и донашивает ее аккуратно;
Бубнов: Настойчиво работает над изучением новой техники, хотя старой на которой летает, не знает совсем. Много времени уделяет изучению организации иностранных армий, но штат своей службы помнит не твердо…
Стручков: Старые уставы давно забыл, новые изучает, но запоминает с большим трудом.
Бубнов: Глубоко изучает топографию, хорошо ориентируется в картах, - битый мизер ловит без запинки.
Стручков: С редким старанием изучает иностранные языки, но русские газеты читает по слогам.
Бубнов: Пьет с отвращением, но очень много!
Стручков: Отмечающиеся ранее факты половой распущенности полностью изжил, ввиду неспособности в настоящее время подавать дурные примеры.
Орлов: Господа! Но это же наглая ложь и дезинформация противника, то есть женщин!
Бубнов: В должности «летчика-инструктора» состоит 15 лет, все эти годы мечтает о звании капитана, что еще раз подчеркивает его скрытую склонность к карьеризму.
Стручков: По характеру – общителен, груб только с подчиненными.
Бубнов: Физически развит хорошо, может стоять даже на лыжах – в безветренную погоду. Зрение уже не важное, но в раздаточной ведомости расписывается уверенно и без очков.
Стручков: Здоров, но мучает склероз: часто забывает приходить на службу.
Бубнов: Многое в работе делает без обдумывания и рассуждения, но зато потом легко раскаивается с неуставными выражениями, в чем весьма преуспевает на протяжение всей сознательной жизни.
Стручков: Военную тайну хранить умеет, так как ничего не знает и не помнит.
Бубнов: Идеологически выдержан, на семинарах по марксистко-ленинской подготовке всегда упорно молчит, но с умным видом, как будто он что-то знает, но при этом умеет молчать.
Стручков: На службе обленился настолько, что перестал даже пререкаться со старшими.
Бубнов: вывод: имеет среди товарищей почетное звание – котлетометатель. Занимаемой должности соответствует. Поскольку за долголетнюю службу отупел окончательно.
Орлов: Достоин и весьма целесообразно послать на учебу в академию.
Бубнов: Командир – Колунов.
Стручков: Начальник штаба – Тупицын.
Орлов: Замполит - Треплов.
-Гы-гы-гы. Итого 2:2. Это тебе сдача за штурвал, ручку и получку.
Половина аттестации попадает в десятку. Больше всех смеется аттестуемый Орлов на особенно удачных пунктах, штрихах его характеристики. А что ты хочешь? Просто умная и беззаботная и интересная молодость!

                * * *

В то же самое время на танцплощадку, на свой первый бал торопится взволнованная, молоденькая и очаровательная Настенька. Восемнадцать лет рядом с матерью и под ее крылом, в тишине и уединении Настя мало-помалу вошла в тело: северная девушка, округленная, хрупкая и женственная, но вместе с тем, розовощекая и с блеском сияющих глаз. Мама попросила старшую Наташу спроводить младшенькую «девоньку», чтоб не дай бог чего:
- Хотца, чтоб яна не спужалася, ребята ноне наскрозь мышлявые (хитрые). Глянько за ей, ить засулила я ей давеча…Да чтоб привесть обратно. А я стоплю байню,..холиться будим…Господи не оставь твоей милости! И  трижды перекрестилась.
Наталья издали облюбовала местечко на восточном крыле танцплощадки, под высокой сиренью. Еще светло, кучевые облака рассасываются, ветер стихает, вечер обещает быть теплым и тихим: лето – сезон любви. Поднимаясь по ступенькам, Наташа держит сестру за ручку. Из колокола плещется волнующая мелодия в исполнении Утесова:
                Как много девушек хороших,
                Как много ласковых имен,
                Но лишь одно из них тревожит,
                Унося покой и сон,
                Когда влюблен.

- Ты дитёнок, отмеченный судьбой, и на тебя мужики будут слетаться как мухи на мед! – учит старшая.
Настя удивляется. Наташа на 20 лет старше Настеньки, и надо же было так произойти, младшая росла красивой, как кукла и Наталья, нянчавшая ее, любила сестренку глубоко и преданно, не испытывая при этом никакой ревности. Сама же Наталья-серая мышка, так и не сумела построить личную жизнь, несмотря на то, что работает в мужском обществе официанткой в летной столовой; сейчас она с напускной строгостью наставляет младшую, как жить в этом мире:
- Мужики это такие удивительные создания, скажу с полным правом, кормлю их с утра до вечера в столовой: жрут как, бегемоты, пьют как лошади, а по отношению к нам к женскому полу-это, если точно сказать, крупный рогатый скот. - Настенька еще шире открывает глаза: раньше сестра ей такого не говорила, выходит, приберегла наставление, дождавшись первого бала.
 В это время наша боевая троица, заметив, издали Наталью в окружении девушек, взяла курс именно сюда: они любят Наташу за ее простоту и юмор, редчайшую доброту и открытость. .
- Есть у них еще одна потребность,- объясняет Наташа сестре,- вот обрати внимание, первый попавший подкатит и защебечет, защелкает соловьем, и все о красоте, о любви, и даже о верности, а потом после первого поцелуя лезет под юбку.
- А разве это плохо?
-Вот твой вопрос как раз и говорит о твоей наивности и дремучести, и в то же время о поощрении их пошлых намерений. Не буду называть тебя сегодня дурой: все-таки первый бал. А надо бы назвать… Ты отмечена небесами! Не менее года пусть ходит, балбес, носит цветы. И носит тебя на руках! А потом – все остальное. Поняла?
-Да, Наташенька!- и поцеловала сестру.
- А вот и первые мухи!
Орлов: Мы не мухи , мы орлы!
Наташа: Орлы, которые будут липнуть как мухи!
Орлов: Необоснованная дискредитация не умоляет достоинство орлов. Дозвольте вам представить:
- Скромнейший из скромнейших Коля Бубнов! В общем в кабине самолета родился, в вине крестился! Гы-гы-гы.
Алексей! Выдающийся человек по деловым качествам…Если коротко- вездеход: шесть осей и все ведущие!   
Наталья слегка отодвинулась и перед тройкой предстала Настенька в полном сиянии: в отражении заходящего солнца в его лилово-малиновом свете прелестная девушка выглядела, как потом скажет Стручков, -охренительно.
-Я и моя сестра Настя! – скромно представилась Наталья.
Боевые мужики, обычно смелые и находчивые, враз перестали напрочь соображать, у обоих перехватило дыхалку. Как скажет потом Леня,  «как будто снесло башню». Как свет молнии, в обоих сердцах одновременно полыхнула неподвластная страсть. Та, что вечно вспыхивает на земле: оба стояли не в силах произнести хотя бы слово. Больше всех поразился этому ошеломляющему явлению Орлов:
- Ау люди! Это называется попасть в штопор! Как летчик-инструктор, я эту фигуру пилотирования называю смертельно опасной.
Настенька, опустив очаровательные глазки, тоже стояла ни жива, ни мертва: ее натуральные черные ресницы в лучах заходящего солнца отливали золотым светом. Краем глаза она успела «сфотографировать» красивое лицо и статную фигуру Коли: вот бы он пригласил на первый танец; щеки ее вспыхнули огнем, отчего она стала еще прекраснее. И вот, как будто с небес, зазвучала музыка, спасительный, обворожительный вальс. Коля едва соображал, и он даже не понял, как Настя оказалась в его руках, вроде Наташа подтолкнула ее к нему. Когда Коля понял, что эта девушка нежная, хрупкая, чудная рядом с ним, блаженство наивысшее счастье, разлилось по всем его клеточкам и фибрам души, как будто он в первом самостоятельном полете в училище.
Он нес ее плавно, как самый нежный хрустальный сосуд, он кружил ее в этом забытом вальсе, кажется, кружил над облаками. Сладкая истома заполнила наэлектризованное тело; от ее необыкновенной красоты и свежести он, видевший уже многое, впервые почувствовал и понял, что не он господин, а она, единственная желанная сейчас и на всю оставшуюся жизнь. И ему захотелось встать на колени и целовать ее руки.
Неизъяснимые нежность и волнение охватили и заполнили юное сердце Настеньки. От первого прикосновения этого красивого человека. И те предчувствия, юные грезы, которые томили ее в предыдущие долгие весны и зимы, дни и ночи вдруг в одно мгновение обрели, обнаружились таким чудом: радостью и счастьем. Как прекрасна взрослая жизнь! Она не переставала безотчотно улыбаться от этого необыкновенного состояния весь танец, показавшийся ей слишком коротким…
А Стручков стоял и кипел. И вместо того, чтобы понравиться сестре, занять ее хорошим, умным разговором, безапелляционно ляпнул:
- Этот бутончик будет моей женкой! Не отдам никому. Дай срок.
- Вряд ли! – возразила Наталья,- Не отдам в ваши с Колей  руки. И не выгуливайте. Вы, господа командиры, - слишком легкомысленный народ, чтобы отдать вам ангелочка. Нам нужен мальчик смирный, как мама говорит, «послухмяный», и не совращенный, не знавший дурного!.. А вы то уже все прошли!
- Не глаголь так плохо! Гульба это одно, а любовь-другое.
Он накачивает себя адреналином, раскаляется: уже много баллов проиграл Бубнову, тот стервец не упустит момент, никогда Стручков так не ревновал к другу и не завидовал, как сейчас, наблюдая, как друг нежно и преданно пожирает ангелочка своим «спермотозоидным взглядом», не ждал никогда так конца этого гадкого вальса. Он понял в эти минуты до самых печенок, что Настя-«охренительный бабец», и что он втрескался, как пацан. Все это вместе взятое «потащило его по черному». И чтобы еще раз показать Наталье серьезность своих намерений, он буркнул:
-Мне осталось оттарабанить годков семь-десять и на пенсию. Я увезу ее и тебя в Белокаменную.
- А на кой нам твоя Белокаменная? Нам и здеся весна красна. Это Вы москвичи помешаны на столице, а нам  здеся в сто раз лучше!
- Да уж! Болотно-комариный рай!- не задумываясь сиронизировал Леонид.
Когда Коля вернулся с девушкой, Стручков не удержался и с вымученной улыбкой произнес:
-Чур, я забил следующий танец!
Он заливался в танго соловьем, жаждал, во что бы то ни стало произвести впечатление: он испробовал много интонаций, разные темы, чтобы втащить девушку на общую тему разговора. Но видел в глазах ее полный нуль к себе: и понял, момент упущен, Коля застолбил. Но тем не менее он продолжает напор:
- Мне кажется я народился на этот свет, чтобы увидеть тебя…и полюбить… Нет! Увидеть и умереть с твоим именем.
-Зачем же умирать?- сказала она спокойно, очаровательно улыбаясь, белые зубки - один к одному, а в глазах опять же – полный нуль. От мысли, что он второй и ему теперь вряд ли ее закадрить, он задыхается от злобы. В то же время понимает, чем больше он старается, тем смешнее выглядит и в ее глазах, и в глазах Бубна, и Натальи. В любой другой ситуации он бы дал ему сто очков вперед, думал Стручков, а тут…- Он безвыходно вздохнул и скрежетнул зубами…
Орлов увидел симпатичную рожицу и рванул не раздумывая. Как положено в хороших домах, с поклоном пригласил и был несколько удивлен ее высокому росту, когда она встала, считай на полголовы выше, опять скажут что - нибудь про меня, с досадой мелькнуло в голове. Но он не знает позора отступления. Только вперед!
- Меня зовут Игорь. А вас?
- Татьяна.
- Я очень рад. А почему, интересно, вы не блистали на наших знаменитых балах? Татьяна, милая Татьяна!
- А мы только что приехали на практику из Ленинграда.
-О-о-о-! Это хорошо! И даже очень…Я скажу Вам сразу и честно, если Вы когда-нибудь мечтали о чистой, конкретной, небесной…
-Мечтала, мечтала, и мечтаю!
- Тогда мы сегодня не расстаемся до рассвета! - Его черные прекрасные цыганские глаза светятся неподдельным чувством.- Я, как только увидел Вас среди этой серой толпы…
-Нет! Нет! И нет! Я так сразу не могу, с первой минуты!
- Хорошо я подожду до второй минуты. Я Вам и через сто лет скажу одно и то же: Вы прекрасны! И я сражен!.. Я говорю о любви! О большом чувстве… Зачем Вы приехали сюда? Я без Вас жил так спокойно и легко. И вдруг!.. Нет, Вы наверное еще не любили, Вам не понять!
- Так сразу? Нет! Нет! и нет!
Орлов знает точно: девичье «нет» не отказ:
- Как лицо связанное с небом,..
- Вы летчик? – лицо девушки преобразилось, оно стало ещё привлекательнее.
- Прошу любить и жаловать: летчик-инструктор! Я могу натурально в полном смысле унести Вас на край вселенной!
-А разве Сольцы не край белого света?
-Боже мой! Я Вам о небе! Есть там в небесной глубине заветное местечко, называется ПРОСТРАНСТВО ЛЮБВИ. В том пространстве только радость, нежность, свобода и счастье! И вечная весна и, если большой костер не гаснет, это счастье продолжается вечно!
-А если костер погаснет?
- Если погаснет, влюбленные возвращаются в прошлое время, опять на землю.
-Опять? В Сольцы?!
- Ну, пожалуйста, не пужайтесь! Надеюсь, нам это не грозит,- и поцеловал девушку в сиську.
-А если серьезно, мне кажется, любовь сама по себе и есть тот волшебный мир! И не надо никуда лететь лишь бы вспыхнул тот большой костер! – со вздохом и мечтательно произнесла Татьяна.
-Не надо опошлять небесную любовь с земной обывательщиной! Превращать высокие чувства в земную материю… А потом Бог мой! Костер ведь уже пылает! Мое сердце бьется в такт с твоим, я слышу полный консонанс!
-Если только Ваше небесное пространство любви не окажется обыкновенным …сараем!- и они молодые и счастливые дружно засмеялись.
-Боже упаси! Стартовая площадка - изумрудный берег нашей чудесной ненаглядной Шелони! И закурим друзья перед дальней дорогой!..
- Ах, ладно! Летчики у нас еще не вышли из доверия! Вперед в  пространство любви!- и они вдвоем через всю танцплощадку отправились в вечерние теплые сумерки. Орлов с улыбоном на всю морду помахал друзьям приветственное «до встречи».
- Опять какую то стремянку нашел выше себя на две головы!- прокомментировал Стручков.
-А кто эти красивые парни? Трактористы-передовики? – любопытствует Таня.
-Да, передовики. Это первоклассные летчики, командиры кораблей. Вообщем, мои подчиненные. Я им многое прощаю. Мягкое сердце. Интеллигентное…
А на танцплощадке звучит музыка, бежит времечко. Стручков подводит грустные итоги: несмотря на немыслимые усилия, Бубнов после первого вечера весь в плюсах у Насти. После совместных проводов Насти до дома, они мучительно напряженно возвращаются домой по темной Новгородской улице. Долго молчат. Наконец, Стручков не выдерживает и с придыханием произносит:
-Слушай, Бубен, у тебя баб хватит на весь оставшийся маршрут…Уступи мне девку!..
-Как? За здорово живешь?
-Прошу тебя как кореша!..Давай не будем бодаться…из -за девки…я может впервые вот так…это…втрескался…Просто полный «атас»!..Или тебя жаба задушит?
Коля долго шагает молча, аж до конца Новгородской улицы. И лишь, когда повернули на тропинку по зеленому лугу, что ведет напрямик к гарнизону, бросил:
-Я тоже…- полный «атас»!.. Пусть она сама и выберет…кому идти к другому берегу!
 Вот и разошлись пути дорожки у друзей. Вспыхнувший огонь в обоих сердцах в одно мгновение сжег мосты. Забыто все: звания, должности, положение, воспитание, забыто все человеческое. Осталось только одно: чтоб было мое! Видеть любимое лицо, единственное, неповторимое, незабываемое. И одному бы уйти! Уступить!.. И события стали развиваться с реактивной скоростью.
На завтра, уже на утреннем построении полка командир эскадрильи подполковник Погодин распорядился:
-Экипаж капитана Бубнова сегодня перегоняет ноль четверку на рембазу в город Белая Церковь на капитальный ремонт; там принимаете 97-ю машину и мчитесь обратно. Сооброжайте, мы эту машину внесли в плановую таблицу на среду следующей недели, поэтому соплю не тянуть: в понедельник машина должна быть здесь.
-Понятно, – ответил капитан Бубнов, -А когда обратно крайний срок, ведь лето, грозы можно из-за гроз и подзадержаться?
Нет! Я же сказал, как только, так сразу! Возьмите в штабе командировочные документы, подготовить карту, полетный лист туда и обратно. Возьмите личные вещи, вообщем все как обычно при перелетах. Ваше время взлета – 13-00. И повнимательнее! Чтоб все было в норме. Особенно обращаю внимание и прошу машину принять досконально: с вами летит техник этого самолета старший лейтенант Котов. Все! Да, еще раз повторяю: грозы обходить стороной не ближе 15-ти километров. Поверху проходить грозу запрещено, может не хватить потолка. Все, идите.
Как не вовремя было для Бубнова это распоряжение! Ну просто не в жилу. Ну ладно, если обратный самолет у них там готов, то в пятницу будем дома. Мысли о Насте не покидают ни на минуту.
-Стручков, узнав, что Бубнов убывает в Белую Церковь, в мгновение ока спланировал сегодняшний вечер. И сразу же  после окончания рабочего дня одел модные зауженные «шкары» и красивую тенниску, спасибо маме , работающей в Москве в универмаге, и «погнал» на знакомую улицу. А зачем, спросил он себя? А вдруг увидит ее, а вдруг что-нибудь случайно подвернется? И оказался прав: мама с дочечкой вздумали ремонтировать забор, штакетник. У Леонида екнуло внутри: вот где он наберет свои плюсы. И без дальних слов:
-Здравствуйте! Вот шел мимо по делам и что вижу? Чисто мужскую работу копать, устанавливать, прибивать делают нежные девичьи и женские руки. Так?
- Так.
-А что ж мужиков в доме нет? Ладно, хоть и тороплюсь, а помочь все-таки надо.
-Однако мужик наш хворая, а время не терпит. Упал забор. Вот тутотка…с Настенькой, да видать без толку…Одна маета. Хотишь, аль не хотишь, а надо.
-Так. Задача простая: выкопать три ямки, поставить и закрепить столбики, новые вместо сгнивших, и опять прибить штакет. Так?
-Так. Токо ж мы тебя, добрый человек не знам.
-Как не знам? Девушка знает. Вчера танцевали с ней и представлялись. Я из городка.- и он метнул жадный разведочный взгляд, екнуло ещё раз в груди, а вдруг поддержит интонацию. Но она, просто не наглядеться, опустила молчаливо и с достоинством золотые ресницы не делая, и не обещая никаких авансов. Да он и сам понимает, что хорошая воспитанная девушка иначе не может себя вести.
-Ну, тогда,..если можно.
Уж это упражнение для Стручкова – просто возможность блеснуть, продемонстрировать успех. Уроки труда в школе и в училище были ему впрок. Он не раздумывая снял тенниску и передал Анне Петровне. Загорелае в отпуску на юге спортивное, крепкое тело, отливало шоколадом, мышцы играли. Он с удовольствием и с далеким прицелом принялся за лопату: откуда взялась тройная сила.
-Если есть камни, голыши, битый кирпич, все сгодится, давайте сюда. Понадежнее укрепим. Помогайте, нужен топор затесать головку столбов. Может быть есть кусок рубероида или толи, что бы изолировать дерево в земле от влаги.
-Доча, утопри сарай, там есть эта, как ее, кажется, толь…
 Не прошло и часа, а новенькие столбики крепко держали штакетник: ровненько и ладно. Но Настя - ни словечка. А работник знай себе улыбается, и блестит от капель пота его крепкая грудь.
-Однако, хорошо. И споро. Спасибо! - Неторопливо и смущенно говорит Анна Петровна, поправляя зеленый платок,- уж и не знаем как отблагодарить. Сколько заплатить Вам?
-Да что Вы! Я готов для Насти всю жизнь работать. Только б быть с ней рядом!
-Ну, уж право, не знаю. Однако хорошо! Успели до дождя.
-А сегодня, уважаемая Анна Петровна, дождя не будет. Потому что на небе обыкновенные кучевые облака, а из них дождя не бывает.
-Вон как…Ну спасибо. Может, кваску свежего выпьете кружечку?
-Нет спасибо.- И не стал Стручков ждать больше благодарности, собрался и «погнал», взглянув напоследок на Настеньку. До чего ж хороша, хоть застрелись! Захватывает дух от желания. Сердце горит огнем , но вида не подал, так мол случайно проходил.
-Однако ж хорош. Да и борзо умен. – крутнула головой Анна Петровна. – А тебе он что ж пондравился?  Говорит вчера танцевали?
-Мам, не пондравился, а понравился, сто раз тебя учу. Да танцевали и, он кажется, хороший парень. Мам, но там был его товарищ Коля, он мне…вообщем, очень понравился: красивый и умный.
-На красивого глядеть хорошо, доча, а с умным жить легко. Вот якая правда.
-Мам, ты  мне однажды говорила другие слова: не по хорошу мил, а по милу хорош.
- Доча, и то правда, и это правда!.. Да услышит меня господь! Да защитит тебя господь!- перекрестила дочку.
Мать Насти Анна Петровна и отец Василий Григорьевич жили старыми порядками: отец непререкаемый авторитет и учитель семьи, а мать-его первая помощница. Правду сказать, Василий Григорьевич врожденный охотник и рыболов, добытчик семьи, часто сутками отсутствовал, так что поневоле Анне Петровне приходилось все хозяйство и семейные дела решать самой, оттого в ее голосе и нраве утвердилась волевая суть, но при муже она по-прежнему обретала вторую роль. И мать и отец были обоюдны в строгом воспитании детей. И детки были «послухмяны» и безупречны; но при этом оба родителя едва могли скрыть свою любовь к дочерям. Особенно к младшенькой: они в ней души не чаяли. Одарил Боженька Настю неземной красотой; а родилась она по весне, когда цвела сирень, кто-то и сказал: сиреневый цветочек. Радости и света от нее было много; и выросла слава богу, умной и рассудительной, да к тому же не капризная, а «послухмяная», венец радости! Зато теперь для родителей нескончаемая забота: на красоту слетаются не только люди добрые, а и ненасытные коршуны. В институт девочку не отдали, побоялись, потому, что «дерево в лесу, а девку в людях не убережешь». Теперь вот опасения и заботы, как бы не опозорила семью девичьей «ошибочкой», ибо «ноне» у нее опасный возраст, когда «девоньки» изнемогают от желания. А уж какой будет муж, да будет ли лад в семье - особые горести и беспокойства отца и матери. Вот и просит каждый день верующая Анна Петровна: «Господи не обремени сердце мое скорбями».
Отец ухватистый и сильный не боялся ни медведя, никакого другого зверя; умудрялся в те трудные времена сполна обеспечить семью и мясом, и рыбой, и ягодой: знал наперечет всю окрестную географию: просеки, тропинки, грибные и рыбные места, и где какой зверь водится. Но однажды, полгода назад, попал в полынью, однако выкарабкался, у трепыхающего пламени костра обсушился кое - как, но домой пришел с температурой, а потом воспаление легких. До сих пор не оклемался: отяжелели руки, ноги - плох стал мужик…
Стручков решительно спланировал в воскресенье танцплощадку, но вот невезуха: весь воскресный день был сереньким, да к тому же после обеда заморосил дождь и не переставал до позднего вечера: отбой танцам. Он как летчик понимал, что это атмосферный фронт и дождь будет не менее 12-ти часов. А что можно придумать, чтобы увидеть девушку? Он перебрал как в шахматах уйму вариантов, но ничего не подходило: назойливым же быть нельзя. На том и успокоился: в среду увижу ее на танцплощадке, может Бубен еще не вернется.
Но Коля в понедельник после полудня пригнал машину, сдал ее техникам и доложил командиру эскадрильи. Он, конечно, предполагал, что соперник предпримет какие-то шаги, и по этому продумал в качестве контрмер действовать быстро и решительно: заскочил в дом офицеров, узнать что сегодня идет на экране; оказалось «Живет такой парень»; Коля купил три билета и на ужине два отдал Наталье, с приглашением ее и Насти на фильм. Наталья кивнула, мол хорошо.
-Я встречу Вас у дома офицеров без десяти восемь: в восемь начало сеанса.
 И вот счастливый миг наступил: из-за финских домиков, что стоят у края городка показались Настя с сестрой. Глаза девушки сияли светом радости, он лишь дотронулся до ее локтя. А в полутемном зале сквозь людской смех  успел только один раз шепнуть на ушко:
-Я тебя не отдам никому! И никогда!- и взял ее маленькую ручку в свою. И она оставила свою руку в его теплой руке и послушно повернула голову в его сторону. Женщина всегда сумеет сказать о своем согласии без слов.
После фильма он проводил сестер до дома. По темной Новгородской улице он все время при сестре держал ее  за руку. У палисадника под мягким светом фонаря сказал:
- Если ты не возражаешь, я в среду приду и скажу родителям, что возьму тебя замуж. Ладно?
Настя попыталась увидеть в глубине его глаз правду его вопроса, но не смогла ничего прочитать. Просто кивнула. Наталья поцеловала ее в голову: никто, наверное, на свете не радовался за Настю так, как родная сестра. Не построив свою жизнь, оставшись старой девой, она денно и ночно пеклась и заботилась как бы сестренке найти хорошего человека, и кажется ее мечта сбывается. В среду родители дали добро на совет да любовь. В четверг молодые подали заявление в загс и расписались: заведующей ЗАГСом была родственница, помогла. Чего ж ждать целый месяц?  И договорились в субботу съездить в Новгород к тете Вале, младшей сестре мамы.
В пятницу Бубнов слетал на два часа на эстонский полигон Рыйку в строю пары с бомбометанием по сигналу ведущего, после полета подошел к командиру эскадрильи подполковнику Погодину и попросился на субботу и воскресенье в Новгород.
- За какими такими надобностями? Завтра суббота, рабочий день?
- Товарищ командир!  Наверно, подошел важнейший пункт моего жизненного маршрута, моей холостяцкой жизни. Наконец нашел то, что искал!
- Ну, так бы и сказал. Конечно, свози будущую жену в Новгород. И желаю вам большого счастья! Очень за тебя рад! Все правильно, у меня легкая рука, давай пожму твою и пожелаю еще раз вам счастья!
На сердце у Коли было хорошо и спокойно. Он все порешил правильно и теперь нечего дергаться: с трепетом и нежностью он привел Настю на автостанцию, где их ждала Наташа и они сели на свои места рядышком. Он ее чувствует. Он ее обожает и боготворит. Время у влюбленных летит незаметно: не наговориться, не насмотреться. Вот и золотые купола Святой Новгородской Софии. Тетя Валя живет на третьем этаже в пятиэтажном доме, что в торец примыкает к Большому дому Обкома, а окна квартиры выходят на Кремль: вид праздничный и потрясающий в любое время.
После представления доброжелательная и улыбающаяся тетя Валя восхищенно поглядела на Колю и промолвила:
- Настенька, какой же хороший и красивый у тебя муж! И какая пара! Боже мой! На диво! – она с огромной любовью целовала их в щеки и в лоб. Она сама когда-то мечтала о неземной любви,  а потом о Настеньке. Вот и сбылось: муженек с неба.
-Ну, давайте поужинаем, а дела все назавтра: Кремль, экскурсия, покупки и магазины, завтра мудренее, чем сегодня. Весь вечер прошел с необыкновенным восторгом в счастливом общении близких людей. А когда стали готовиться ко сну тетя Валя начала распределять комнаты:
-Ну, молодым вот эта комната дочки Ирочки, тихая выходит во внутренний дворик. А Ира сейчас в Москве, пусть хорошо учится, - и посмотрела в глаза Натальи, верно ли поступает; Наталья кивнула головой, что дескать так и надо, расписались ведь.
Коля поначалу порешил, и вроде железно, сегодня Настю не трогать: все таки в гостях и надо держать себя в рамках приличия.  Хотелось, чтобы все было по- другому, что- то скребло на душе. Однако когда дверь захлопнулась, и они захмелевшие от спиртного, счастливые и взволнованные, оказались один на один, когда он взял ее за руку и когда она подняла на него раскрасневшееся лицо и взволнованные глаза и сочные ждущие губы, когда услышал ее участившееся дыхание и гулкие удары сердца,  его благие намерения сдержать себя рухнули. Он нежно прикоснулся губами к ее лбу и многократно покрыл поцелуями ее глаза, уста и лицо. И выключил свет. Воспарить в объятьях к вершине. Его желанные прикосновения, нежные объятия, пьянили сильнее вина. Девятым валом их понесло друг к другу вопреки благоразумию и сдержанности. Время любить! И больше ничего! И не тревожьте их! Воспойте им песню любви и счастья…
…Стручков очень быстро унюхал неладное: «прошвырнувшись» в среду на танцплощадку и не обнаружив там Насти, он тревожно встрепенулся. Опять перебрал все варианты, но не мог ничего предугадать, внутри все жгло и говорило: как дважды два «прожопил» девку»,  все плюсы у Бубнова.  От этой мысли его прошибло потом, огненный вихрь ревности и злобы пронзил его до последней фибры: только она, Настя олицетворяла эталон его счастья, его мечты: отныне  с миром живым и мертвым  его связывала только она: нет ее, нет жизни. Он не находил себе места, бывает же такое: невзвидеть белого света! Самолюбивый до крайности, он потерял последние остатки здравого смысла: она должна принадлежать только ему. Зная мягкий уступчивый характер Коли, он был уверен - своего добьется. Он даже не пытался анализировать и как-то объяснить самому себе истинные мотивы своих чувств и поступков, желание было превыше всего.
Обида и ревность так завладели им, что эту ночь он не мог уснуть. А бессонная ночь еще сильнее подхлестнула чувства. На утреннее построение полка он шел утомленным, раздражительным и неприступным. Ну что поделаешь, разбитые надежды. Летчики спокойно реагируют, если человеку утром не по себе, - пройдет, как темная тучка. Стручкова особенно насторожило отсутствие в пятницу на ужине и в субботу на завтраке и обеде Бубнова и официантки Наташи, сестры Насти.
-А где Наташа?- спросил он подмену за обедом.
-А Наташа с сестрой уехала в Новгород.- беспечно ответила подмена. Значит и Бубнов с ними: дверь в гостинице с пятницы заперта. Его живое и пылкое воображение нарисовало ему множество вариантов окончательной потери девушки. Опять хватил стресс: пересохло в трубах. Ему становилось, как он сам говорит, в лом, совсем плохо. После столовой, где он плотно, хотя и без аппетита поел, пришел в гостиницу и выпил стакан водки, может, полегчает. Но от «горючего» лучше не стало: обострившееся сознание фантазировало еще более невероятные мнимые картины, от которых усугублялись мрачные мысли и бесшансовая безнадега, отчаяние и не желание жить. Он ни куда не пошел, чувствуя, что с минуты на минуту должен по его расчету быть Бубнов. Комнаты рядом. Как только услышал звук проворачивающегося ключа, молнией кинулся к двери. С сигаретой во рту доведенный самим собой до белого каления, агрессивно изготовился к бою. Аккуратный во всем, Коля в это время снимал тенниску и брюки, чтобы надеть дома поношенную военную укороченную рубашку без погон и габардиновые брюки. С Настей порешили  до свадьбы жить раздельно. Увидев состояние Стручкова, Коля с улыбкой в уголку рта произнес:
-Как у себя в хате? С сигаретой и поддатый! Может быть, будем более уважительно относиться друг к другу?
- Я просил тебя,- не обратив никакого внимания на слова Бубнова, произнес Леонид, -я просил тебя, уступить мне эту девку!
- А морда не треснет.?  Я прошу более корректно и вежливо выражаться по поводу…- но Стручков перебил:
-Ты что не въезжаешь? Сколько я раз помогал тебе, когда ты тащился в стельку, в лоскуты… на автопилоте,.. выручал из драк, забыл? Ты и одет и обут-то с моей помощью… По товарищески и честно было бы бросить на орла.
-За выручку спасибо. Я думал, что друг и товарищ так и должен поступать. Однако твое добро не бескорыстно. Твои услуги я оплачу с заработной платы, так сказать за дружеские услуги. А на орла я рисковать не буду: точно знаю, везет дуракам, пьяницам и москвичам.- Коля говорит и ведет себя выдержанно и спокойно, потому, что он уверен, как только Стручков узнает о браке, он поймет и успокоится.- Я не допустил по отношению к тебе ничего несправедливого и недружественного. И не переходил тебе дорогу.
-Ты взял ее на хапок! Ты хапожник!
-Я не знаю что это такое - хапожник? Мы с Настей нашли друг друга. Сориентируйся, она моя женщина, моя жена. К твоему сведению мы уже расписались. Что еще дружище ты хочешь? Настю по-братски не разделишь!
-Это мы еще посмотрим!- злобно сощурив не выспавшиеся красные глаза, выпалил Стручков.
-Я очень хочу тебя понять, но твое поведение не укладывается в человеческие поступки.
-Нет! – гневно перебил Стручков.- Я на нее имел и имею такие же права, -он просто терял самообладание, или делал вид. Коля с улыбкой снисхождения ответил:
- Право мужчины на женщину - это любовь женщины, и больше ничего и ничто! И у меня сейчас это высшее право: она выбрала меня. Это тебе было понятно еще в первый вечер, как Божий день! Что тебе еще сказать, чтобы ты понял? И честно говоря, я не хочу вести разговор в таком ключе гнева и злобы.
-Не-е-е-т! –взревел со страшной необузданностью Стручков, гнев дает ему возможность чувствовать себя сильнее,- должно быть и будет так, как я хочу: уступи или будет плохо всем! –он напирал нагло буром.
-Обуздай себя! Я не знаю, какие еще подобрать тебе слова чтобы ты понял: мы уже стали мужем и женой! И по закону и по любви.
-Не-е-е-т! -огненный вихрь ревности пожирал его сердце: слепая ярость. И кажется, не осталось у него в сердце ничего, только зависть и ненависть. Злоба  просто душила его.
Наконец Коля не выдержал:
-Ты же бешеная собака! Я не хочу тебя знать и видеть. Все! - руки тянулись засадить ему по морде,  но он сдержался. – Закрой дверь с улицы! -Коля махнул рукой указал на дверь. -Крути педали!
-Ладно! Земля квадратная,..встретимся за углом!
Этот разговор соперников остался между ними. Единственный человек, кому Бубнов рассказал о случившемся, был Игорь Орлов, который с простодушной веселостью подошел к Коле в перерыве рассказать анекдот:
-Знаешь, – начал Орлов, -у одного мужика спросили: «что такое любовь?» Тот не задумываясь ответил: «это болезнь постельного режима.»
-«Какая же это болезнь,- категорически опроверг врач,- нет, это работа, так как затрачивается столько энергии».
Спросили инженера. «Какая же это работа?- ответил он,- если агрегат стоит.  Это скорее процесс».
Но адвокат с юридической точки зрения уверенно заявил: «какой же это процесс, если обе стороны удовлетворены? Скорее сделка».
Однако экономист тоже не согласился: «Какая же это сделка, если больше вкладываешь и меньше вынимаешь? Это искусство».
Но артист с улыбкой развел руками: «Какое же это искусство, если действие происходит в темноте и без зрителей? Это скорее наука».
На что профессор ответил: «Какая же это наука, если студент может, а профессор не может?»
-Гы-гы-гы.
Моренов накручивая колечко, слегка напевает по соседству своему окружению:
                Как-то к милке заглянул,
                Чуть в дупле не утонул,
                Ухватился за края,
                Прощай родина моя!

-Га-га-га.
Бубнов вполне серьезно сказал Орлову:
-Хочу пригласить тебя на свадьбу,.. состоится она через месяц 26 августа. Все-таки вместе покоряли танцплощадки, есть за что выпить.
-Спасибо. Приду. Жаль конечно, потеряли выдающегося холостяка. Но всем мужикам, видит Бог, туда дорога!
Коля беззлобно рассказал вкратце о поведение Стручкова. Уже в гостинице Орлов заглянул к Стручкову и в обычной простодушной манере промолвил:
-Ты что же это делаешь трагедию из ничего. Простая невезуха. Пройдет и это! Мне, например каждый раз из 10-ти опрошенных, только одна дает согласие. И я считаю это победой…Наоборот, надо бы порадоваться за Колю еще и потому, что теперь будет меньше одним очень опасным конкурентом среди оставшихся девок. А ты переживаешь какие-то не те чувства. Если невеста уходит к другому, то неизвестно кому повезло… Ты пойми: по статистике на девять мужиков десять девчонок, усекаешь, каждая десятая свободна, это по стране 30 миллионов. И все ждут нас с тобой. Так что…
-Я не люблю, когда встают у меня на пути! И не отдам ее никому и никогда! –Стручков плотно сжал холерические губы, -И ты меня знаешь, я слов на ветер не бросаю, меня бортануть не удастся! Каждый за себя. А там хоть трава не расти.
-Ну, это ты зря! Надо ж быть проще и добрее. А у тебя натуральный бзик! – но от жесткого ответа Стручкова Игорю стало не по себе, как будто и вправду должно произойти, что-то неприятное и непоправимое…
Летная карусель: полеты  и разборы, продолжала кружиться. Прошла неделя, другая и казалось, острота столкновения друзей вроде, по Колиному мнению, стерлась. Все-таки время лечит. Во вторник 12 августа планировались очередные тренировочные полеты. Никто не придал никакого значения и внимания, что полет на дозаправку спланировали заправщиком капитана Стручкова, а заправляемым экипаж капитана Бубнова. Привычное дело: парой выполнить ночной полет на полигон «Рыйка», отбомбиться, и на обратном маршруте на высоте 4800, на участке Псков-Старая русса, выполнить дозаправку. Взлет в 23-10.
На предполетных указаниях руководитель полетов подполковник Перминов акцентировал вслед за метеорологом внимание летного состава на сплошную фронтальную облачность, верхняя кромка которой была на высоте 4000 м:
-Поэтому прошу, особенно парам заправщик - заправляемый, прошу особое внимание в полете! И еще раз внимание! Если обнаружите облачность выше указанной, немедленно доложить и дозаправку не производить.
Как правило, командиры кораблей, которые летят либо строем, либо на дозаправку, находят время и обговаривают некоторые детали, как-то: подсветка вторым штурманом правого крыла заправщика, как должен светить командир огневых установок заправщика, о нежелательности изменять курс и режим полета без согласования, и другие необходимые мелочи этого сверх трудного полета.
Капитан Бубнов поначалу думал подойти к Стручкову и обговорить, а потом решил не трогать его: о чем говорить, если дозаправляемся не один десяток раз, тем более что сегодня в эту же ночь ходили строем на полигон.
Бубнов взлетел через минуту после Стручкова, через семь минут пробил облака и увидел блескучие холодные звезды; быстро нашел красный свет фонаря командира огня экипажа Стручкова. Бубнов увеличил скоростеночку и через пару минут запросил у ведущего:
-Я 365-й вас вижу, разрешите пристроиться?
-325-й разрешаю.
-365-й место в строю занял.
-321-й понял. Курс 278, высота 5400, скорость 600.
-365-й понял.
По голосу Бубнов хочет понять состояние своего «друга», но слышит отчужденный , негативный оттенок, но дело есть дело, не стоит обращать внимание на какие то оттенки голоса.
Ночной полет в строю - это очень сложное задание, но эти молодые талантливые ребята уже давно освоили эти трудности: полет проходит хорошо. После успешного бомбометания строем закрыли бомболюки и развернулись на Псков, и тут же Бубнов дал внутреннюю команду:
-Экипажу проверить оборудование и приготовиться к дозаправке.
Над Псковом Стручков доложил:
-321-й шестой поворотный, приготовиться к развороту. - Командир самолета-заправщика держит, как правило машину на автопилоте: правая рука на пульте автопилота, при этом указательный палец на потенциометре курса, мизинец на колесике тангажа.
-365-й готов. -У заправляемого летчика самолет висит на штурвале, да плюс обороты двигателя в левой руке.
После Пскова пара снизилась до эшелона заправки в 4800, Бубнов доложил о готовности:
-365-й к дозаправке готов. Увеличиваю дистанцию.
-321-й понял. Выпускаю шланг.
-365-й понял. -И по внутренней сети попросил радиста:
-Подсвети шланг. И жду твои команды.
-Командир! Идем хорошо, шланг слева, еще чуть левее. Так, хорошо. Так держать…Внимание: метка - 3, уменьшаем скорость,..метка-2-можно ложиться на шланг. Хорошо командир, шланг в захвате,.. Внимание: контакт! -это значит наконечник шланга соединился с патрубком крыла заправляемого самолета.
Командир увеличил обороты и поддернул штурвал.
-321-й подтяг шланга.
-365-й понял. 365-й в строю заправки.
Строй заправки это 10-15 метров между крылом заправляемого и спутной струей самолета заправщика.
-321-й понял, начал перекачку.
-365-й топливо принимаю.
Время дозаправки длится 10 минут; мощные насосы за это время успевают перекачать 10000 литров.
Заправляемый шел крыло в крыло: верхняя часть крыла заправщика подсвечена мощным фонарем с места второго штурмана. Заправляемый же идет без подсветки, в полной темноте, только сверкают аэронавигационные огни: две гигантские машины летят на опасном расстоянии. Феерическое зрелище: волшебное, сказочное, невероятное.
С замиранием сердца члены экипажей смотрят на эту ночную картину, даже летчикам ночная дозаправка кажется настоящим чудом летной жизни.
И вдруг. Казалось оба экипажа в одно мгновение вскрикнули: пара внезапно врезалась в облако; ведомый заправляемый летчик, не видит ни силуэта, ни аэронавигационных огней, ни подсвеченного крыла. И он хватается за приборы: во что б это не стало выдержать режим полета: скорость, курс и высоту. И больше он не имеет никаких возможностей. Лишь слегка, чуть - чуть  уменьшил обороты. Все! Как долго будет облако? Каждая секунда кажется вечностью. В такой сложнейшей ситуации решают даже не секунды, мгновения. Заправщику гораздо легче: у него включен автопилот.
Стручков тотчас доложил на землю:
-321-й парой попал в заряд облачности! Держу установленный режим.
Земля ответила:
-Понял. Облако. Держать строго режим!
Но Стручков тут же во время доклада в одно мгновение увеличил обороты крутанул правой рукой колесико автопилота на себя и качнул машину вправо. То есть произошло смещение самолета вверх и вправо в сторону заправляемого.
Несколько секунд томительного ожидания на КДП и в полете. И тут же прозвучал доклад Бубнова:
-Затянуло…в спутную струю!..Тряска…Болтанка…-тревожный голос летчика сильно изменен из за тряски, он вибрирует.- Переброс из крена в крен…резко возрос угол атаки!..Зашкалило авиагоризонт!.. Кажется …штопор…Пытаюсь…Экипажу покинуть самолет…
И тут же доклад Стручкова.
-Вышел из облака. Шланг оборван.365-го не вижу.
-365-й ответьте! -требует земля. Доложите обстановку!..
-365-й вызываю на связь! 365-й я Корона вызываю на связь!
Но ночное встревоженное тысячеверстное пространство не отвечало…
Стручков не удержался в эту ночь. После доклада на диспетчерском пункте о выполнении задания по маршруту и бомбометанию, был тщательно опрошен руководителем полетов подполковником Перминовым об обстоятельствах дозаправки и после того, как написал объяснительную записку, был отпущен на отдых. И не смог сдержать своего порыва, -пожалуй единственный не логичный поступок Стручкова: слепая страсть всегда безумна. В рассеянной темноте и казалось, в беззвучном окружающем мире он, отойдя 200 метров от КДП, свернул вправо и бросился, ускоряя шаг до бега, по знакомой дорожке через луг; сильный и ловкий он ничего не боится, торопится по Новгородской пустой улице еще два поворота и вот ее дом. Он остановился на другой стороне улицы в надежде, что - то увидеть. И какое чудо! – Окна засветились, и он увидел ее, Насти желанный профиль. Он прислонился лбом к бетонному холодному столбу с не горящей лампочкой: голова, лицо и, казалось, все клеточки тела горели невидимым пламенем, внутри все трепетало. Вперемешку с частым дыханием колотилось гулко сердце: «Его нет! Его нет». Он представил себе как он входит, как страстно и самозабвенно бросается к ее ногам…Он еще сильнее прижался горячим лбом к холодному бетону: «сейчас нельзя». «Крыша» его на этот раз варила четко …
…Уже на завтра из Москвы прибыла строгая многочисленная комиссия из генералов и полковников разбираться в причинах катастрофы самолета капитана Бубнова. Тотчас прекратили полеты, опечатали все документы в штабах по этим ночным полетам. Все усилия тысяч людей гарнизона направлены, чтобы обеспечить безопасность полетов в мирное время. И вдруг такое. Начались допросы. Пятым после основных должностных лиц полка пригласили, конечно, капитана Стручкова. Полковник с пренебрежительным лицом, постоянно держит во рту конец авторучки:
- При входе в облачность Вы увеличили обороты. Зачем? - Спросил он с таким видом, будто ему все было давно известно.
Не переводя духу, Стручков ответил:
- Это было сделано, чтобы полностью обезопасить экипажи от столкновения. -Стручков давно отработал методику ответа перед любым начальником, обдуманно и не мандражируя.
- Да? Возможно… А получилось все с точностью до наоборот. – У Стручкова выступили капли пота на лбу, -На сколько оборотов Вы увеличили режим двигателей?
-Да не более чем на 50-100 оборотов.
-Вы увеличили при этом высоту. Так?
-Нет. Я шел на автопилоте, так что увеличение оборотов было компенсировано автопилотом. На бароспидограмме изменение режима не зафиксировано, - ушлый Стручков врал напропалую, потому что точно знал, что проверить эту информацию никто никогда не сумеет, так как изменение в 10-15 метров высоты бароспидографом не фиксируется.
-На сколько возросла скорость при росте оборотов?
-Не более чем на 5-10 км в час. Это инструментально определить было невозможно в одно мгновение. Главное в таком случае – держать самолет без кренов по авиагоризонту, вариометру и курсу. Все параметры были точно выдержаны автопилотом. Я его не выключал.
-Каким образом, по Вашему мнению, Бубнов попал в спутную струю?
- Он шел крыло в крыло, расстояние 5-10 метров от спутной струи: в облаках сохранить курс и высоту из за инструментальной погрешностей и девиации приборов – дело чрезвычайной трудности. Посмотрите на два авиагоризонта двух соседних самолетов на стоянке, - заискивающе смотрел Стручков в глаза полковнику, - они будут показывать разное положение по крену.
Полковник вздохнул, нахмурил брови:
-К сожалению это верно. Пригласите ко мне Вашего второго штурмана.
Вошел старший лейтенант Купцов. Доложил:
-Товарищ полковник, старший лейтенант Купцов по Вашему приказанию прибыл!
-Садитесь. Вы один из главных свидетелей, ввиду того, что у Вас круговой обзор, и нам очень важны Ваши показания. Нас интересует режим полета до и после  облака?
-Перед входом в облачность я глядел на заправляемый самолет: он шел отлично. За самолетом я видел звездное скопление в созвездии Тельца, оно называется Семизвездием.
-А Вы не могли перепутать скопление звезд? – полковник засунул в рот ручку.
-Нет, товарищ полковник! Штурману- профессионалу перепутать…нет… невозможно.
-Почему?
-Потому что в созвездии Тельца находится одна из самых крупных звезд неба –Альдебаран –звезда первой величины, ее светимость  в 150 раз сильнее солнца, и она в 36 раз крупнее солнца. Я по созвездию Тельца писал контрольную работу в училище. Звезда была как на ладони, перепутать ее с другой было не возможно. Кроме того, я ясно видел туманность Орион и другие созвездия. То есть ошибка исключена. Да и звездный блеск в безлунную ночь значительно сильнее. После выхода из облака точно через 20 секунд созвездие и звезды были абсолютно неизменны на ночном небе по азимуту, наш самолет шел в прежнем дооблачном режиме. И я не заметил никаких изменений в режиме полета. А заправляемого самолета не было. Нигде.
-Да. – Полковник долго молчал, переваривая сказанное штурманом.- Ну, хорошо. Ваше знание звездного неба похвально.
Как не вникал полковник, бывший командир полка, в эту историю, он никак не мог увидеть здесь следы, какого-то преступления или злого умысла; ему недоставало понимания тонкостей аэродинамики спутной струи в строю заправки, которой он сам никогда не занимался, поэтому, несмотря на самое ответственное отношение к расследованию, ни он, ни его коллеги по комиссии не смогли дойти до сути: как в мгновение ока за считанные секунды капитан Бубнов оказался в спутной струе. Ведь можно было и не попасть в спутную струю, вероятность этого 50/50: Бубнову чуть уменьшить скорость и качнуть вправо, а Стручкову чуть увеличить скорость и качнуть самолет влево: ну порвется трос и шланг – да черт с ними, эка беда?!
Полковник пытается встать на точку зрения Бубнова: облако неизвестно какое, может быть, вот сей миг и оно кончится; Бубнов прекрасный летчик, даже трос и шланг ему не хочется рвать, и он по приборам держит строго курс, скорость и высоту, что были до входа в облако. Значит, все таки погрешности приборов.
Никто из комиссии даже не попытался и не подумал поинтересоваться психологией отношений Бубнова и Стручкова: пойди они по пути «ищите женщину» - возможно, докопались бы до истины. Стручков  вместо того, чтобы отвернуть влево, качнул машину вправо и выскочил вперед перед носом Бубнова, который оказался в спутной струе не по своей воле, а спутная струя складывается из струи возмущенного потока от крыла и очень сильно от струи двигателей, так что увеличенные Стручковым обороты, еще более усилили струю: складываясь вместе эти две струи могут сотворить с самолетом все, что хочешь, но, как правило, машина попадает в штопор, из которого в сплошной облачности до земли, да к тому же ночью, выйти чрезвычайно трудно. Такие случаи были у многих летчиков и у нас, и у европейцев, и у американских летчиков. И доказать этот незначительный маневр Стручкова ни средствами объективного контроля, ни показаниями всех членов экипажей, хотя допросили всех, - невозможно. Облако – главное алиби. Выводы комиссии были следующие: случайное попадание в облако. Наказаны: руководитель полетов и метеоролог за недостаточно точный прогноз погоды по верхней кромке облаков и не принятие мер во время полетов по дополнительному изучению погоды в районе полетов. Вот и все последствия…
Хоронили Колю Бубнова всем городом на городском кладбище: строго и четко, как на параде, шли траурные коробки эскадрилий, рот и батальонов гарнизона с окаменевшими скорбными лицами солдат и офицеров. За ними тысячи горожан и сельчан: женщины вытирали слезы платками, а суровые лица воинов роняли слезы в пыль дороги. Вся семья Насти облеклась в полный траур, она утопала в слезах. Настеньку едва-едва спасли: с первых дней, казалось счастливейшей судьбы и, казалось счастье до гробовой доски и вдруг нежданная горькая чаша…
 Как от камня, упавшего в воду, расплескиваются волны, и разлетаются брызги, так в городе и гарнизоне после гибели Бубнова было море  разговоров,  подозрений, сплетен и пересудов, которых было не переслушать…Но все проходит. И это улеглось через время за новыми заботами.
Капитан Стручков, он не стоит того, чтобы подробно описывать его дальнейшие шаги, его поступки вполне предсказуемы: действуя через матушку, потому что Настенька на отрез отказалась от какого-либо общения, привыкая к вдовьей судьбе жить и умереть в одинокой грусти без любимого, через полтора года добился своего. Будучи слушателем военно-воздушной академии, он без свадьбы и торжеств привез Настю с сыном в Монино. И продемонстрировал матери и своему московскому двору красавицу жену: главная мечта его исполнилась.
Без родительской опеки Настенька была не вольна в своих думах и действиях. Она все глубже замыкалась, уходила в себя, с ней все труднее было начать разговор. День за днем Леонид видел как меркнет сиреневый цветочек: стала блекнуть свежесть ее лица, что то погасло у нее внутри, что то важное и главное, без чего и лицо, и ее волшебные глаза перестали светиться радостью жизни. Да еще Стручкову каждый день приходилось видеть Колиного сына, точка в точку похожего на отца. После осложненных родов Настя не допускала мужа к себе, как говорится, ни душой, ни телом. С запоздалым сожалением дошло, наконец, до него однажды, что построить счастье на несчастье других не позволяют, наверное, небеса: все не ладится, не получается, он скорбно ходит, опустив голову. Зря потрачен порох. В глубине души скребет, не переставая. Потому однажды, хочешь, не хочешь, собрал он Настю с ребенком и отвез обратно в город на тихой  и задумчивой Шелони.
Впервые за прожитые 36 лет он вдруг ощутил страшную тяжесть: душевная глубокая тайна начинала шевелиться, там глубоко внутри начинался разлад между мыслью и душой, как далекие молнии еще не слышной грозы. Все труднее ему становится отвечать на собственные поставленные вопросы. Неудавшийся брак с Настей – начало диалога с самим собой. Да что…ничего уж не воротишь…- И захлопнулась опять глубокая тайна. На прощание, у знакомого  палисадника, посмотрел он на холодную и недоступную Настю, на ее милое, небесное, побледневшее лицо и медленно произнес, опустив глаза:
-Прости, если можешь. За все!
-Прощай. – Произнесла она, не поднимая глаз. И не дрогнув ни одной фиброй.
«Так и должно было быть!» подумал он…
Но грустил Стручков не долго. Вскоре закрутился роман с дочкой генерала из штаба ВВС и благополучно завершился новым браком.
                ***
Демиденков долго в молчании сидел над прочитанным материалом дознания. Невольно подумал об  авторе: Володя Золотарев - открытая отзывчивая душа, и люди выкладывали ему все, что имели на сердце. Всего четыре месяца, как он не летает, готовится к пенсии, но как внимательно вглядывается, глубже чувствует и понимает мир жизни: времени больше на размышление, остро и пытливо душа его чутко ловит, что положить на бумагу.
А по сути дознания Павел Ильич тут же доложил генералу, в двух словах: «Без Вас товарищ генерал, не смогу определиться».
- Попросите кого помоложе, пусть принесут материал ко мне в гостиницу.
А назавтра в кабинете генерал говорил как о деле хорошо продуманном:
-Даже, если предположить, что все это абсолютная истина, нам с Вами не придется принимать решение: пять лет тому назад написан приказ Министра обороны по этой катастрофе. Кто станет ворошить дело пятилетней давности? А его, Стручкова  сегодняшний тесть - человек с лампасами в штабе ВВС на Большой Пироговской, человек очень больших возможностей,  лично знаком и часто общался по делам в Москве…Давайте сделаем так: этот материал напечатайте на машинке, чтоб легче читалось, плюс пленка дозаправки, когда  буду в Москве, поговорю со знакомыми из военной прокуратуры. Стручкова на месяц не планировать на полеты, пусть пока занимается бумагами: сдает зачеты, изучает документы по безопасности полетов, приказы командующего Дальней авиации и ВВС.
-Странно, почему Стручков с тестем избрали для начала карьеры Сольцы? Ведь, наверное, у них был очень большой выбор: Калинин, Полтава,  Барановичи,  Белая церковь, аэродром Мачулище под Минском? – в раздумье спросил Павел Ильич.
-Ну что Вы не понимаете таких простых вещей? Солецкий полк – лучший полк в корпусе; все отлажено, люди хорошо подготовлены: здесь летчиков и штурманов 1-го класса больше, чем в любом другом полку. Для человека, который строит карьеру попасть в этот полк, посветиться в удаленном гарнизоне, полетать ракетоносцем – это основа в дальнейшем росте и званиях. Это ясно, как устав караульной службы. Давайте хорошо подумаем… А что жена капитана Бубнова живет здесь в Сольцах?
-Выходит да.
-Давайте мы сейчас, не откладывая в долгий ящик, посмотрим, как она живет: небольшая рекогносцировка будет  только пользой  для дела! Поехали.
По пути к машине Павел Ильич поблагодарил генерала за сына:
-Спасибо. Кажется, сдвиг произошел. Сами понимаете, можно успешно командовать полком и быть беспомощным с женщиной и детьми.
-Да, они не знают уставов и инструкций. Они свободны в подчинении и не подчинении. И поэтому почтение к себе и «подчиненность» можно заслужить только уважением их прав и большим старанием.
-Это верно. Вот только времени стараться ещё и дома у командира полка, к сожалению очень мало.
Возле  летной столовой тормознули и взяли в машину официантку Наташу - родную сестру Анастасии, известную по материалам дознания.
-Покажите нам, Наташа, свой дом и житье - бытье семьи вдовы летчика. - Сказал Павел Ильич, приглашая тем самым Наташу к разговору.
Обычно смелая и привыкшая к общению с офицерами Наталья на минутку стушевалась от внимания таких высоких начальников. Но постепенно овладела собой:
-Да какое там житье? Быть бы живу: свет не без добрых людей, родичи из лестной деревушки помогают лесными продуктами, да огород, три яблоньки –антоновки, да я иногда кое что, - откровенно изрекла Наталья про летную столовую.
-Так.–подключился к разговору генерал, -Ну а алименты то она получает от Стручкова?
-Сын-то не евоный, а Коли Бубнова, а Стручков его не усыновил, так что, когда Настя вышла за Стручкова, ей отменили пособие. А теперь ни Коли, ни Стручкова, ни пособия. Ни одного мужика на  четверых. Отец Василий Григорьевич после гибели Коли так испереживался, будучи  тяжело больным, что начал быстро чахнуть…да так и схоронили. А без работников одним бабам туго живется.
 Наталье за сорок, та пора, когда женщину больше красит трудолюбие да доброта, в чем она и преуспевает, а красота что ж – облетели лепестки, «кудысь делася», шутит Наташа.
 На машине езды пять минут: вначале по разбитому асфальту Новгородской улицы, потом горбатый мост, краешек улицы Советская и вот он дом на берегу реки прямо на берегу родной  Шелони. За Натальей вошли через калитку в палисадник со зреющими яблонями, и вот небольшой деревянный дом. В сенцах с единственным подслеповатым оконцем стол с керогазом, в торце пересечения комнат – круглая печь с отвалившимися изросцовыми плитками; в зимние дни она отапливает все помещение. Звякнуло под ногами пустое ведро, в полутьме по углам корзины, клунки , ведра.
 - В этой комнате, что побольше, мы с мамой Анной Петровной. Мама, это наши командир дивизии генерал Аркатов и командир полка Павел Ильич Демиденков. – Анна Петровна никак не могла понять происходящего, она растерянно стояла и ждала дальнейших событий.
-Здравствуйте! – Одновременно произнесли мужчины.
В комнате справа от входа стоит односпальная металлическая кровать с наболдажниками, покрашена белой масляной краской; посредине большой старый кованый сундук, а в углу за сундуком вторая железная узкая кровать, две солдатские тумбочки у окна и небольшой круглый стол, покрытый белой льняной выцветшей скатертью. В южном углу несколько старых икон; на окнах – цветущая герань, самый распространенный в этих селенья цветок. За занавеской зимняя одежда.
 В малой комнате Настя расторопно прибирала свою кровать, железную по виду солдатскую. Тусклым бесцветным голосом она ответила на «здравствуйте». Вместо коврика лежали сшитые лоскуты офицерской повседневной шинели. Одна дрань по углам и короткие старые занавески из хлопчатобумажной ткани. Пятилетний мальчик орудовал с юлой. Наташа представила Насте мужчин по-другому:
-Руководители дивизии и полка Алексей Николаевич Аркатов и Павел Ильич Демиденков. - Настя в чинах и званиях, слава Богу, разбиралась сама.
Для оценки обстановки уже было достаточно того, что увидели руководители первым взглядом. Среди всей этой рухляди и бедноты лицо Анастасии блеснуло как бриллиант, Алексей Николаевич едва не вздрогнул, увидев ее лицо, но на этот раз не как хищник на добычу, нет, ему стало действительно жалко Настю, как собственную любимую дочь: сердце его сжалось от сострадания и боли от такой понятной каждому человеку беды этой семьи. Перевернулось у него все внутри. Лицо залило краской стыда: еще полгода тому назад у самого Аркатова была московская карнавальная жизнь: блеск и благоухание, ипподром, лошади и женщины. Песни и пляски! И вот что предстало пред ним! Осматривать - то было нечего: люди,  которые не могут постоять за себя, даже имея права. И таких миллион. Уже вместе с женщинами прошли по огороду с густой картофельной ботвой, среди аккуратных грядок лука, чеснока, огурцов и моркови.
-Простите нас, Анна Петровна, Анастасия и Наташа – сказал насупившись генерал,- простите! Мы сделаем все, чтобы семья замечательного летчика капитана Бубнова жила достойно!..
У машины генерал говорил,  как никогда строго,  Павлу Ильичу:
-Пять лет Вы телились и не помогали. Прошу Вас немедленно оказать помощь! Дрова, керосин, мебель: шкаф, кровати Насте, сыну, Наташе. Систематическая доставка круп, мяса, рыбы, одним словом продуктов…Провалиться сквозь землю! А может быть поставить Настю на довольствие как жену действующего офицера?
-Не знаю. Надо подумать и посоветоваться с командиром базы. Там не нарушить бы чего?
-О каком нарушении  Вы говорите? Что страшнее и безответственнее:  нарушить пункт в инструкции по материальному снабжению или вот этот стыд – нищета и обреченность семьи погибшего летчика?.. Поручите проверить дела с пособием. И доложите мне через неделю!
-Все это обязательно выполним, Алексей Николаевич! -  командир полка и сам был потрясен увиденным. Затем Демиденков  вернулся и спросил женщин – Кому еще надо, мы едем в городок, можем подвезти.
-О-о-о, если можно, нам на службу в церковь в Велебицы? Если можно? –попросила Анна Петровна.
-Конечно довезем. – Женщины с ребенком сели на заднее сидение.
Ехали молча в тревожном от увиденного молчании, глядя каждый в свое стекло. Возле проходной высадили Наталью, а у знакомой уже обоим руководителям Велебицкой церкви вышли бабушка и Настя с сыном.
-До свидания,- сказали военные.
-Спасибо! –Поклонилась Анна Петровна.
                8 Попасть под винты.
Обычная картина на предварительной самостоятельной подготовке экипажей эскадрильи к полетам - это шорох разворачиваемых и сворачиваемых географических карт, как правило, двадцатикилометровок; штурмана, человек двадцать, на столах рисуют и рассчитывают маршрут полета: курсы и высоты следования от поворотного к поворотному пункту; летчики готовят полетные листы и инженерные планы – расчеты расхода топлива по часам. Командиры кораблей берут в секретке, тут же рядом помещение, инструкцию самолета Ту-16 и курс боевой подготовки и изучают с экипажами порядок выполнения задания: повседневная, рутинная, несложная, но очень необходимая работа. Почему? Без готовой подписанной документации экипаж к полету не допускается.
В этот ничем не приметный летний денек замполит  подполковник Гнутенкин, штурман по военной профессии, готовится вместе со всеми к полету. В свое время будущий штурман корабля Гнутенкин характеризовался как инертный и медлительный, и, казалось, ему написано было тихое благополучие штурмана. Но однажды его взяли и выдвинули, и назначили на ответственную должность, где много хлопот, ответственности, а значит тревоги, и от этого ему долго было не по себе. Ему не очень хочется сидеть и рассчитывать курсы: у него кроме летных дел много других более важных, общественных и партийно-политических забот. Поэтому он пришел попозже и раскрыв карту и карандаши, потянулся в переди сидящему штурману отряда капитану Алексею Филатчеву с просьбой дать ему переписать курсы и высоты по маршруту. «За мной не заржавеет!»- сказал он Филатчеву.
Добросовестный и безотказный Алексей с улыбкой протянул карту замполиту, продолжая оформлять другие бумаги.
Это называется игра случая. Переписав курсы, Гнутенкин не поленился, сложил как положено  карту Филатчева и, подойдя к его столу, поблагодарил за товарищескую услугу. А развернувшись, бросил взгляд на развернутую тетрадь, что лежала на месте командира отряда майора Варенцова: так, между прочим, глянул в записи давно наметанным глазом опытного политработника.
Сначала на левой стороне открытой общей столистовой тетради аккуратным поспешным почерком был написан план предварительной подготовки с экипажами отряда на полеты 20.07.1969 года.
     1. Изучить задание №403,404,405 - 30 минут.
     2. Подготовить расчеты и документацию -2.00
     3. Повторить разделы инструкции самолета Ту-16:
      ; Отказы топливной системы: -15 минут;
      ; Отказы двигателя в полете -15 минут;
     4.  Повторить раздел «Инструкции по боевому применению «Работа экипажа на боевом пути» -30 минут.
     5.  Провести тренаж на рабочих местах в самолете на тему:
      ; Короткое замыкание в сети -40 минут
     6. Провести контроль готовности экипажей отряда -1 час.
         Вопросы:
      А) Содержание задания и порядок его выполнения – капитан Чернянский.
      Б) Силы и моменты, действующие на самолет при взлете с боковым ветром. –
      Капитан Пискарев.
      В) Отказы топливной автоматики – ст. л-т Фетисов.
      Г) Работа штурмана на боевом пути. – Капитан Филатчев.
      Д) Раздел «НПП-63» - наставления по производству полетов. Полеты и перелеты. – Ст.л-т Путро.
      Вывод:
Замполит не по-военному грузноватый с отвисшим небольшим животиком, не производит своей внешностью впечатления на подчиненных, но его умение говорить и убеждать компенсирует недостатки. Сегодня он не в духе: это видно по его нахмуренным бровям и необычно суровому виду. А причиной тому был отказ вышестоящего начальства на его просьбу перевести в другой гарнизон, разумеется, не столь отдаленный от столицы. Его просьба аргументировалась не сложившимися отношениями с командиром полка. Но ему на зондирование почвы ответили: научитесь строить эти отношения. Читая рабочую тетрадь Варенцова, и, несмотря на свое гнетущее состояние, Гнутенкин испытывал удовлетворение от того, с какой аккуратностью и педантичностью командир отряда готовит свои экипажи. Пожалуй такой усердной исполнительности в полку не найти; он сделал пометку в своем блокноте: Варенцов – пример ответственности за безаварийную работу по достойной встрече 100-летия рождения В.И. Ленина. Нет бы ему и оставить это занятие. Но замполит перевел взгляд на вторую половину тетради, и тут у него брови удивленно поползли высоко на лоб, а челюсть неприлично отвисла. На втором листе так же поспешно и аккуратно была выведена информация другого рода:
Государство разъедают язвы коррупции:
-Взяточничество; -Круговая порука;
-Подкупы;
-Поголовное воровство;
-Кумовство;
А так же: 
-Бездеятельность государства и руководящих органов партии.
-Партийно-политической, государственный и военный истеблишмент все дальше удаляется от народа, решая в основном свои собственные потребности и проблемы.
Требуемые изменения:
      1 Двухпартийная система;
      2 Внедрение частной собственности по типу НЭП 1921 года, постепенно с обязательным государственным контролем;
      3 Смена государственных чиновников по конкурсу;
      4 Отмена особых поликлиник, больниц, столовых, санаториев. Передача их народу;
      5 Высшие должностные лица не должны награждать сами себя. Исполнение высших должностей в государстве есть высшая награда для человека и гражданина;
      6 Тайное голосование по выборам высших должностных лиц;
      7 О скромности государственных и партийных деятелей;
      8 Демократизация: свобода слова, литературы, искусства и т.д.
      9 Высшая власть юридическая и фактическая должна принадлежать народу, а не партии. Изменение конституции.
Закончив чтение, Гнутенкин медленно закрыл обе половинки тетради и положил в свой штурманский портфель.
Что - то гнусное и злобное шевельнулось в его груди, соответствующее его сегодняшнему дурному настроению, и превратившееся тут же  в мстительное намерение: наконец наступил тот момент, нанести хук левой в челюсть; он в детстве пробовал заниматься боксом, этому умнику, интеллектуалу, который не дает многим покоя своей правильностью и непокорностью. Затоптать в грязь и выбросить к чертовой матери за борт авиации этого правдоискателя. Он вспомнил отчетно-выборное партийное собрание полка в прошлом году, когда Варенцов сорвал аплодисменты сидящих в зале на самой больной теме гарнизона: из рук вон плохому обеспечению семей военнослужащих продуктами питания в магазинах военторга; - недопустимо резкая речь. Варенцов привел цитату из Дон- Кихота « А пуще всего Санчо, когда ты станешь губернатором острова, надо заботиться о съестных припасах, ибо ничто так не раздражает народ, как нехватка и дороговизна продуктов». Просто возмутительно. Правда генерал из Смоленска, присутствовавший на собрании громовым голосом заткнул Варенцова: «майора Варенцова замкнуло на колбасу!» и хотя, где то там, еще глубже в сознании замполита другой голос говорил совсем иное: все что написано этим человеком очень близко к правде, и от этого никуда ни деться, но он замполит, обязан блюсти долг, мораль и ответственность политического руководителя. На сегодня после обеда было запланировано заседание парткома, вот и прореагируем тут же, как говорится, не отходя от кассы.
Варенцов хватился тетради, а узнав , куда она делась, сел и обхватил руками голову. Какая непростительная оплошность! Не остерегся! Ну парень, влип ты не запанюх табаку. Да и сам еще не успел глубоко продумать о том, о чем написал: просто размышления на злобу дня. А теперь что делать? Но уже через два часа командир эскадрильи подполковник Проценко позвал его к своему столу и спросил:
- Что у тебя такое стряслось? Тебя вызывают на партком? И почему такая спешка? Сегодня в 16-00…Пышки или шишки? Ну, в общем я не хочу вникать в твои дела. Сам разбирайся…
Секретарь парткома капитан Лобачев сидел скромно в середине большого строенного стола; в торце, возвышаясь глыбой над всеми, восседал замполит Гнутенков; по сторонам сидели члены парткома – все они близкие люди, с которыми Варенцов летает, играет в футбол, отмечает праздники: штурман отряда майор Злобин, зам.командира полка по летной подготовке подполковник Блинов, командир эскадрильи Лазарев, инженер эскадрильи  Татаренко, командир отряда майор Соколов и др.
Варенцову показали на стул возле двери, и ему естественно стало не по себе: унижение по форме. Хотя он знает, что то время, когда к вызываемому на партком, относились, как к врагу, прошло; в последнем составе парткома каждый имеет свое мнение, его люди критически относятся к порывам руководства блюсти моральный кодекс и древние партийные принципы, по крайней мере безоглядной поддержки по любому вопросу вряд ли можно руководству от них ожидать.
Если опустить те необходимые формальности, которые предваряют рассмотрение основного вопроса повестки дня, то суть заседания парткома оказывается сводилась к разбору персонального дела Варенцова. У Гнутенкина сегодня особенно тяжелый взгляд и сильнее чем всегда отвисает подбородок. Он показал себя в полку человеком, для которого собственные принципы важнее всего, важнее мнения о нем других. Трудно сказать на сколько это умно или глупо, просто пришло время и человек перестает реагировать на мнение других, отстаивая только собственный взгляд на вещи.
Гнутенкин не терпит индивидуальность: с этими людьми требовалось много дополнительной работы; они всегда задают самые трудные вопросы на собраниях; он называет индивидуальность пережитком буржуазной морали, и искренне считает, что в армии и в авиации все должны быть одинаковыми, как лопатки авиационного реактивного двигателя. Его коронное выражение: «не надо выпендриваться!». Только самые проницательные офицеры видели за внешней отточенной улыбкой и вежливостью, за маской деловой сосредоточенности противоречивую личность, где просматривалось властность и пренебрежение. Но сегодня Ардальон Николаевич, так зовут замполита, даже снял маску: он  суров, металлическим холодным блеском сверкают из-под рыжеватых бровей умные глаза, выражая большую власть человека с высоким положением в полку.
Замполит зычно прочитал записки Варенцова и тут же задал ему вопрос:
-Майор Варенцов, Вы не отрицаете своих записей?
-Да это мои наброски.
-Наброски к чему?
-Ну как сказать…Мои наблюдения за жизнью.
Утонченное лицо Варенцова отражает саркастическое ожидание незаслуженного плевка, отрицание всего того, что здесь на парткоме готовилось и происходит, отчужденность и достоинство, на которое он имеет право.
-Не надо играть в загадки! Ваши записки это анализ внутреннего положения страны. Не критика, а критицизм, ревизия современного учения и практики победившего социализма. Вы, что не знаете, что надо как зеницу ока беречь истинность идеи и учения? Вы, что не понимаете, что подвергнуть сомнению – это все равно что отрицать?
-Разве у нас запрещено мыслить, думать, анализировать? Демократический централизм позволяет это. Я ничего не выдумываю: достаточно посмотреть вечерний телевизор и почитать сатирический журнал «Крокодил». Мои взгляды, если они кого то интересуют, направлены не против государства, а на выход из тупика, а о том, что мы катимся в том направлении, известно надеюсь всем.
-Не берите на себя не свойственную Вам функцию прозрения и пророчества. Ваши наброски это перерождение советского человека.
-Ни о каком перерождении речь не идет! Никто не ставит под сомнение творческое значение социализма и то, что государство начало всего. Речь идет об осторожных обдуманных мерах по улучшению, упорядочению отношений государства и человека.
-Такое ощущение, что Вы не можете себя обломать, перестроиться и идти в ногу со всеми. Вы, кажется, переросли наше пролетарское мировоззрение. Закваска в Ваших взглядах уже другая, близкая по духу к «Голосу Америки» и «Би-Би-Си».
-Я не слушаю эти радиостанции: мне просто некогда, а о демократии, и много партийности говорили основоположники, могу назвать том , страницы и название работы. А частная собственность вводилась в стране в 1921 году, и это все не противопоказано социализму.
-Ваши ссылки на основоположников это, -он замолчал не зная с чем сравнить, но потом все таки нашелся,- это политическая казуистика и мошенничество. Социализм не совместим с частной собственностью.
-Но мы же видим, жизненный уровень у нас ниже всех в Европе, значит экономика не тянет? – из подлобья пытался доказывать свое Варенцов. Все члены парткома сидели с опущенными головами: защищать Варенцова очень опасно, у каждого есть свои интересы , и выступить против замполита, как говорят летчики, плевать против ветра. Хотя все согласны в том что Варенцов вообще-то прав.
-К Вашему сведению, и это известно всем, социализм обеспечивает идеальные условия развития производительных сил: марксизская аксиома. И Вам не удастся бросить тень на плетень, на абсолютную истину.
-Я не бросаю тень. Это мой взгляд: многопартийность поможет избежать политических ошибок, а многоукладность собственности, смешанная экономика -экономических ошибок. И в то же время поддерживать хороший жизненный уровень. Этого требует сама жизнь.
-Вот-вот! Это и есть западная буржуазная модель! Социал-демократический реформизм. И это игра с огнем. Я предлагаю исключить Варенцова из рядов партии. Как можно замахнуться даже в мыслях, в тетради, на судьбу нашей страны, за что наши отцы сложили головы?! И предложить уволить его из авиации!
Наступило долгое и устрашающее молчание. Никто не ожидал такой резкости и жесткости. Первым не выдержал командир эскадрильи подполковник Лазарев: могучий торс, огромные черные глаза, искренние и удивленные:
-Подождите! Я не очень может быть соображаю в теории, я не заканчивал университета марксизма, как Варенцов, и не очень понимаю, что такое социал-демократический реформизм…Но Варенцов на сегодняшний день- лучший отряд дивизии и полка, и при том многие годы…Отличник боевой и политической подготовки, первокласснейший летчик, каких мало, а практическая летная работа и безопасность полетов это же краеугольный камень, а не писюльки какие-то. И мне не понятно, как это может быть? Вчера отличник и герой, а сегодня на него вешают каких то собак! Ну просто не понять?..
Тут же вслед за Лазаревым вскочил, не попросив слова майор Соколов, командир отряда, высокий блондинистый офицер, большой любитель в свободное время порыбачить на Шелони, как говорится, человек одной, но выдающейся страсти. Он хорошо выражает свои мысли, но чтобы подумать и связать их произносит «вот» :
-Варенцова не надо проверять, он за 15 лет доказал, что он самый надежный человек во всех делах в небе и на земле! Вот…Да, он самый неугомонный, самый активный, все и всех будоражит, но разве это плохо? Вот… Но это с одной стороны. А с другой, я не понимаю, зачем ты Виктор Варенцов берешь в голову, лезешь в дебри теории, если твое назначение – летать. Зачем? Ты сейчас хоть понимаешь масштабы твоих записей? Теперь… Вот…Напрягаешь всех нас…Заварил эту кашу, как теперь ее расхлебать?..Будем все корячиться…Теперь вот ни за что, ни про что попал под винты. Я уже давно не видел улыбки на твоем лице…Вот. Я слышал, когда боги хотят получить удовольствие, они начинают наблюдать за человеком, взявшим на себя непосильную ношу…Зачем она тебе? Летай себе, ходи на рыбалочку в Песочки. Вот…А теперь за какие то записки… что бы подготовить такого, как Варенцов летчика-инструктора первого класса требуется 10-12 лет и огромные средства. Вот…-Еще подумал минуту, но так и не нашел чем продолжить и закончил, -А вот выносить сор из избы не стоит.
-У страны нет никаких проблем с подготовкой летного состава.- парировал замполит выступление Соколова. -Вместо ушедшего летчика полно желающих: отработал элемент, иди на гражданку!
-Может быть, подождать, пусть какие то специалисты определят масштаб пользы или степень вины от предложений  Варенцова? - неопределенно спросил майор Злобин.- А так испортить человеку жизнь и карьеру.
-Лучшие специалисты по этому делу – комитет государственной безопасности! – заговорил, наконец, секретарь парткома.
-Разрешите мне? – попросил слово инженер третьей эскадрильи майор Татаринов. Он учится заочно в академии имени Жуковского, наблюдательный и строгий офицер, слов на ветер не бросает. – Я хорошо знаю Варенцова…И то, что написано в его тетради, это наверное общественно значимое наблюдение. Коммунистическое общество принесло миллионам людей образ жизни с системой высших человеческих ценностей, даже можно сказать сверх ценностей идейного, духовного и морального порядка. Несравнимого с мишурой ценностей бесчеловечного капитализма, где человек человеку волк. Это всем понятно. Эти сверх ценности надо беречь! Но надо помаленьку и улучшать, решая выдвигаемые жизнью задачи. И я честно сказать, не вижу крамолу в записках Варенцова…Единообразие мысли – не лучший тип демократии. Он, Варенцов, имеет свое мнение по анализу сегодняшнего дня… При оценке человека, я согласен с Лазаревым, надо исходить из того, что он делает и как делает. А как работает Варенцов всем известно: безупречный офицер и летчик!
Замполит постоянно сверлит и щупает глазами Варенцова, ждет его покаяния, что бы этот человек признал при всех, что побежден, разбит, раздавлен. Но осуждаемый тверд и внешне спокоен и не пытается раскаяться да к тому же выступающие поддержали его.
Майор Ушаков, бессменный член парткома последние 10 лет, участник великой войны, в течение всего заседания молчал, что–то писал в своей штурманской тетради и, кажется, не собирался выступать, а потом вдруг под конец разродился, но не речью, а комментарием, который фактически подводил итог:
-Все это мышиная возня! На горло наступать все умеют. Во время войны требовались умные и решительные люди, вот такие, как Варенцов, и они, такие люди быстрее других погибали, но они делали победу. А сегодня такие люди мешают бездарностям лезть  на верх. Это ж так понятно!
-Кого Вы имеете ввиду? -строго спросил Гнутенкин.
-Да много таких в нашем полку.
Ушаков смело сказал то, о чем знали все, а может быть не все. Сегодняшняя шумиха вокруг имени хорошего летчика была на руку именно замполиту: его увидят и оценят высокую политическую бдительность и это обстоятельство поможет получить новое назначение, покинуть, в конце концов, эту забытую богом дыру, которая называется Сольцы,  о чем он мечтает днем и ночью: армейская традиция шагать по головам и трупам к заветной цели – неискоренима.
Ушаков настолько точно попал в десятку, что Гнутенкин проглотил пулю и замолк. Но на выручку замполиту тотчас встал секретарь:
-Непонятно благодушие членов парткома и несогласованность: кто в лес, кто по дрова, и даже крокодиловы слезы… Наброски Варенцова, это неточное название «наброски», вернее сказать, это тезисы по изменению существующего социалистического строя. А как прикажите понимать иначе ? 
Народ зашумел. Слишком круто взял секретарь. Однако на лбу Варенцова выступил пот. Вот, усердствовал, старался всю жизнь, из кожи лез , а теперь не за понюх табаку…Вот как в жизни бывает, невозможно даже представить в страшном сне, что такое могло приключиться.
Гнутенкин понял, что принимать какое то решение в сложившейся ситуации, нецелесообразно:
-Мы проконсультируемся с политическим отделом дивизии…И потом дополнительно рассмотрим этот вопрос. - Сухо заключил Гнутенкин.
Партком закончился ничем. У всех присутствующих остался тяжелый осадок от этого заседания, не говоря уже о Варенцове, который вышел в подавленном состоянии с недобрым предчувствием.
Гнутенкин же решил тут же обо всем доложить генералу, минуя командира полка, что и выполнил не откладывая в долгий ящик.
Как говорится, все одно к одному: не прошло и часа Варенцова вызвали к генералу. Резануло по сердцу, это уж точно – запахло порохом, если дошло до командира дивизии: там мало не будет. Насупившись и размахивая планшетом, Варенцов направился в сторону гостиницы, не чуя под собой земли. Кивнул администратору, знакомой жене офицера. Та глазами спрашивает: какая печаль принесла к генералу? Варенцов махнул рукой с гримасой на лице, мол, не дай Бог. Постучал в дверь, вошел , начал было докладывать, но генерал показал на стул рядом и тут же спросил:
-Какое у Вас образование?
-Высшее,- ответил Варенцов. И не мог не заметить, что перед генералом на гостиничном столе, лежала тетрадь Варенцова, равернутая на той самой странице…
-Я Вам скажу откровенно, - начал генерал,- я давно думаю над этими же вопросами, что в вашей рабочей тетради… Хорошая тетрадь, тетрадь ответственного и думающего человека… Мысли Ваши глубокие и основательные. Я по этой же теме выступал на военном совете в Москве. Мне бы хотелось понять, Вы предлагаете частную собственность наравне с государственной? Но по Марксу именно частная собственность означает несправедливый  делёж дохода и основу социального неравенства?
У Варенцова отлегло, он сразу оценил такт и деликатность генерала, превратившего его из обвиняемого в собеседника. И Варенцов с готовностью объяснил свою точку зрения:
-Да, частная и государственная собственность, или как говорится, смешанная экономика. Я понимаю это как краеугольный камень успешного экономического развития. Это подтвердили европейские страны Швеция, Норвегия, Швейцария, Великобритания, Франция. Получается так, что государство должно жестко контролировать перераспределение национального дохода, полученного государственным и частным капиталом. Мне кажется, не только теоретически, но и практически, государство способно обеспечить справедливое распределение национального дохода… А это основа политической демократии, как и регулирование государственного и частного сектора с единственным критерием – наибольшая польза обществу.
Алексей Николаевич сидел долго обдумывая слова Варенцова, а затем очень серьезно добавил:
-Это вопрос, над которым надо еще думать и думать.
А Варенцов как бы подводя итог им же самим сказанному смущенно добавил:
-В общих чертах мне, кажется, нормальная жизнь общества возможна лишь при условии, когда политическая многопартийная демократия дополняется смешанной экономикой, регулируемой государством.
Генерал тяжело вздохнул, подбирая нужные слова, потом строго глядя Варенцову в глаза сказал:
 - Тут расклад несложный, политорганы Вам спуску не дадут и ничего не простят, ни этой тетради, ни Ваших выступлений, о которых мне известно. Одной вашей фразы из наставления Дон-Кихота оруженосцу Санчо Панса достаточно, чтобы не допустить вас к очередному званию и должности… Я знаю Вы достойны командовать и полком и дивизией, всесторонне талантливый человек. Но так уж получилось. И помочь Вам нет возможности… И не по этой, - он показал на тетрадь,- причине. Вышел приказ Министра обороны, ограничивающий назначение на должности по возрасту, можно сказать возрастной ценз: командир эскадрильи -35 лет, а Вам -37…Я попытаюсь  оградить Вас от нападок и неприятностей от кого бы то ни было…Но на карьере придется поставить крест…Я хорошо понимаю, что с этим трудно согласиться в 37 лет, но надо постараться выдержать! Не огорчаться!.. Настоящие люди, герои времени, тоже проигрывают, и история полна тому примеров. Мы постараемся найти Вам самостоятельную работу, например летчика-испытателя на ремонтной базе. Или что-то в этом роде. Не надо огорчаться, сегодня к власти прорывается много недостойных людей: и такова система. И помните: дорогу осилит идущий.
Генерал говорил со знанием дела, он уже столько времени не находил места от горечи и обид, оттого как поступили с ним.
Варенцову было вдвойне приятно, что с ним говорил боевой генерал, прошедший войну, и знающий толк в полетах и людях, во всем. И в другое время он излил бы ему всю свою душу. Но из уст этого уважаемого человека прозвучал и окончательный приговор. И ему стало не по себе: душевные ненастья, от внезапных и случайных обстоятельств настигали со всех сторон  . Он сидел не издавая ни звука: плотно сжатые губы, даже слегка побледнел, осознав смысл слов генерала.



             10.Неожиданная дружба.
Накануне представления майора Стручкова полку, за день до этого события, Варенцов и Стручков, не зная друг друга, столкнулись за теннисным столом, что стоит в торце здания штаба полка, рядом с турником и вращающимся колесом для тренировки вестибюлярного аппарата.
Варенцов, постукивая ракеткой о стол, ждет кого-нибудь, кто подойдет сразиться. Не знает человек, не ведает, куда и в какую компанию его занесет судьбина.
Кого ждем? – спросил подошедший майор и с вызовом посмотрел в глаза Варенцову.
-Ждем сделать какого-нибудь слабака! Чтоб показать, где раки зимуют!- и расстегнул галстук и верхнюю пуговицу на рубашке.
-Мы такие песни слышали! Я бы хотел посмотреть, где они эти раки зимуют? -Набивает себе цену незнакомец.
-Елочки зеленые! Прошу. – Варенцов поставил планшет к столбику турника.
Первую партию уверенно выиграл Варенцов. Когда менялись местами, Варенцов заметил:
-Летчику надо крепить тело, а крепкое тело рождает силу духа и доброту.
-Человеку надо укреплять дух умными науками, а не теннисным кортом. -Уверенно ответил майор.
Во второй партии незнакомец, как говорится, решил лечь костьми, и у него это получилось: со счетом 1-1, пришлось закончить партию, надо идти на занятия, едва успели познакомиться.
Обходительный и ловкий, с первых минут общения, схватывающий намеки и юмор, и тут же отвечающий на него, новый знакомый произвел на Варенцова хорошее впечатление. И Варенцов с первого дня почувствовал сильнейшую симпатию к новому знакомому. Пообещали друг другу продолжать спортивные встречи.
А на утреннем построении следующего дня перед квадратом полка представили этого офицера:
-На должность заместителя командира второй эскадрильи прибыл после Академии имени Гагарина майор Стручков Леонид Иванович, который служил в нашем полку с 1960 по 1963 гг.- как всегда спокойно представил офицерскому  квадрату полковник Демиденков. Из-за строя офицеров управления штаба полка вышел среднего роста, подтянутый майор, дошел до середины, козырнул командиру и четко повернулся лицом к каре.
-У кого есть вопросы? - Вопросов нет.- Майор Стручков займите свое место в строю эскадрильи.
Подходя к строю, Стручков задержал взгляд и кивнул с улыбкой противнику по теннису. У Варенцова, принимающего всякого нового человека искренне и доброжелательно, потеплело на душе оттого, что теперь, наконец, будет у него постоянный партнер по теннису.
Их дружба, дружба взрослых и ответственных, знающих себе цену, людей надежно росла не по дням, а по часам. Каждый день, если выдавалась свободная минута, они торопились сразиться 3-5 партий, а после занятий и тениса во внеполетные дни разгоряченные и взмокшие бежали, переодевшись, на речку; плескались и забавлялись как дети, соревнуясь в плавании на дистанцию или на время, кто дольше пробудет под водой. Побеждал в этих потешных соревнованиях, как правило, Варенцов, более крепкий и спортивный. Два понимающих друг друга человека – это так много бывает для жизни, особенно для Варенцова, находящегося в этот период в миноре и цейтноте: размывалась тоска, давящая душу.
-А где мадам? Почему не привез к месту службы? – Спросил Виктор товарища, направляясь на речку.
-Декреты пишет. В Монино. Да и квартиры в настоящее время нет. Беременность 7 месяцев.
В это время подошел руководитель художественной самодеятельности полка капитан Олег Будо:
-Прошу простить майор Варенцов сегодня в 19-00 репитиция вокально инструментального ансамбля.
-Хорошо, приду.
Стручков удивленно поднял глаза:
- А ты чего дурью маешься, гнешь время в дугу в художественной самодеятельности. Для твоего чина это ж умаление; зачем размениваться на мелкие монеты?
-Да поначалу как то прославился, а теперь не могу сказать «нет». Ты умеешь говорить «нет»?
- У меня с этим no Problem
-Вот! Завидую тем, кто не страдает робостью и скромностью.
-Вещмешком прикидываешься! В полку говорят: Варенцов самый бесстрашный и могутный пилот!
-Ну полет это одно: хорошенько подготовься, продумай, прочувствуй, отдохни перед полетом и - запросто выполнишь любой пилотаж. А отношение с людьми это ж совсем другое. Ты баб не боишься?
-А че их бояться? Бабы созданы, чтобы бдить очаг, ублажать мужиков и следить за дитем! Вот и все их предназначение. – Безапеляционно, скорее для бравады, заявил Стручков, но Виктор не очень поверил ему.
-Видишь какой ты уверенный в себе прагматик! Я б так не смог сказать. Я перед красотой робею: сколько упустил по молодости! Втрескаюсь в один момент, а пока соображу, что надо сказать, да сделать, пока соберусь с духом,.. А уже другой ей говорит то, что я хотел сказать. Вообщем не поручик Ржевский.
-Хреново. Что тебе еще сказать на это? У летчика и на земле должна быть реакция. Скромность конечно, украшает мужчину, но не в этом деле. А намерение, мой друг, это единство желания и действия. Бери сразу быка за рога: нравится форма, берись за содержание… Кстати давай догоним Орлова, он пользуется успехом у прекрасного пола и умеет с ним разговоры разговаривать. Он тебе доложит более четко… Орлов! – Окликнул Стручков впереди идущего Игоря,- со званием тебя капитана! С тебя пузырь! – Запросто обратился Стручков как к человеку, с которым был когда-то на короткой ноге.
-Спасибо! – Улыбнулся Игорь, всегда готовый выложить целый короб новостей и открытий о женщинах и о любви,- А ты за четыре года академии не изменился, не постарел.
-Зато тебя Орел не узнать, чего ж ты такой охлявший, усталый, как будто вагоны разгружал?
-Дак, вчера ж был шестичасовой полет. А эти полеты выжимают из мужика все до последней капли спермы! Нет, нет! Уйду к черту на пенсию. Пускай работает железная пила, не для того меня маманя родила.
-Ничего, очухаешься, отоспишься, не в первый раз! Чтоб летчик распогодился, ему надо дать нажраться. Ты вот лучше наморщи ум и расскажи нам о главном, как покорять прекрасный пол? – А что им молодым, кровь кипит, желание и силы рвутся наружу.
-О-о-о! Это слишком широкая тема. Лучше короткий анекдот: Армянскому радио задали вопрос: Что общего у телевышки и у женских ног? Чтобы вы ответили армянскому радио?
- Телевышка высоко, лучше  обнять женские ноги. – смеётся Варенцов.
- Нет, армянское радио подразумевает другой ответ:   
 «Чем выше поднимаешься, тем сильнее захватывает дух!» – Гы-гы-гы.  А по существу заданного вопроса разъясняю популярно: летному составу надо понимать, что женщина по жизни и в отношениях с мужчиной более осторожна, потому что у нее «ответственный вист по преферансу», ей кушать «горькую ягоду». Знаешь, как одна дама заявила? Только забеременев, я поняла, что мужчина это не игрушка!.. Но желание кушать «сладкую ягоду» у нее не меньше. «Сладкая ягода» делает наше мужское существование на земле оправданным и вносит гармонию в сердце. В этом смысле женщина для нас просто бесценна. Но женщина более всего ценит того мужика, который даже намека не делает на постель, он должен все время повторять о прелестях души и тела возлюбленной, которых у нее может быть нет и в помине. Короче, начинать надо с чистого обмана.
-Не о том речь. Варенцов робок, у него перед красивой мадам, замирают яйца. Я ему толкую, что это гибельная тактика!
-Перебор, он и в Африке перебор. Благовоспитанность – плохой помощник. Я пробовал чередовать прямо противоположную  тактику: либо она госпожа, а я робкий раб, либо я восточный султан, а она моя наложница: и там и там есть свои прелести. Но в любом случае, надо терпеливо и настороженно дождаться, когда ягода дозреет.
А потом уже у самой речки раздеваясь, Игорь добавил:
-Мужчине нельзя влюбляться на полную катушку: люби, но не влюбляйся…Ибо слишком горячая любовь…Создает перепад давления и нагоняет скуку!
Стручков тут же добавил:
                - От любви бывает мор,
                море слез и море горя,
                мрак, морока и позор!

- Да, продолжал Орлов свою философию любви, женщина это прекрасный цветок, вот и относись к нему как к цветку: люби , лелей и береги!..А вообще-то застенчивость говорят обладает скрытым обаянием, и очень многие женщины любят именно робких и застенчивых. Так что не журись Варенцов!
-Видишь, что такое настоящий женский теоретик? Основоположник! Заливало! – Га-га-га.
                11. Годовщина полка.
Генерал Аркатов принял предложение командира полка присутствовать на юбилее. К назначенному сроку приехала из Москвы в Сольцы и супруга Валентина Максимовна, которой Алексей Николаевич терпеливо объяснил:
-На «Голубом огоньке», который начинается в 19-00, будет представлено основное общество гарнизона, весь местный модный свет; то есть народ, с которым нам придется долго работать. Надо по чести представиться перед лучшим полком дивизии! Логично? Конечно.
Окно гостиницы выходит на стадион и Алексей Николаевич хорошо видит все до мелочей, как полк готовится к спортивному празднику, а готовится он по всем правилам военно-спортивного искусства. Во -первых, повезло с погодой:  северо-запад страны летчики называют мочевым пузырем, потому что с этого угла всегда приносит облака и дожди, но сегодня солнечный безоблачный красный денек самого теплого месяца, температура для северного края зашкаливает – до 25 градусов по Цельсию. И нет ничего прекраснее лета в этом краю. Единственный изъян тутошней жизни летом-комары. Да и то сказать, только для южан: крупные как бомберы и гудят, слышно за версту. А местные, и те кто давно здесь служит, на комаров не реагируют: возьми ветку березы да отмахивайся.
-Ты Валентина Максимовна готовься к вечеру, на спортивном празднике тебе вряд ли будет интересно. А на балу Вы должны быть неотразимы: глазки, реснички и прочее, ведь Вы будете первой статс-дамой и обретете новых друзей и поклонников. Начинаем, дорогая, новую жизнь!
-Есть товарищ генерал! – так же в шутку отвечает Валентина Максимовна, приложив по-военному руку к голове. Она очень рада этому его тону: значит отходит Аркатов от тяжелых дум и обид; он все чаще прибегает к ее помощи в своих делах, и ее уже не скребут кошки, как это было в Москве, где они все дальше и дальше уходили друг от друга…
К назначенным десяти часам на стадионе кипела молодая жизнь: под потоками солнечного света реют знамена и авиационные флаги, повсюду лозунги и транспоранты, звуки духового оркестра разносятся под небосводом далеко окрест до самого синего леса и крутого берега красавицы Шелони на юге: « в городском саду играет духовой оркестр» , авиационные марши и песни:
                Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
                Преодолеть пространство и простор,
                Нам разум дал  стальные в руки крылья,
                А вместо сердца пламенный мотор.
                Все выше и выше и выше
                Стремим мы полет наших птиц…

В могучих репродукторах звучит праздничное поздравление: «…Его славные защитники войны-авиаторы безгранично преданы Родине и партии, коммунистическим идеалам. Такими людьми сильны наши Военно-Воздушные силы. Занимая достойное место в общем боевом строю Советских Вооруженных Сил, Советские Соколы всегда готовы к сокрушительному отпору любому агрессору, который осмелится посягнуть на нашу священную землю. Звенящими стрелами уходят в небо Родины серебристые самолеты-ракетоносцы. Идет боевая учеба…»
Аркатов невольно выпрямился и подтянулся под звуки музыки, замерло на миг его сердце, ожили глаза, заблестел в них огонь, как когда-то в молодости. Впервые после Москвы он ощутил здесь в Сольцах легкость в теле и сияние в душе. А, может быть, все, что стряслось к лучшему? Здесь все-таки живая струя жизни. «Все хорошо» шепнул он себе. С улыбкой принял доклад начальника гарнизона и сел на главное место центральной гостевой трибуны, с удовольствием вдыхая свежий воздух.
Все соревнования до наступления главного события – футбола зрители трибун воспринимают вполне спокойно, время от времени поощряя аплодисментами мужество и мастерство спортсменов-любителей. Командир полка вручает дипломы и награды победителям, при этом все ждут главного завершающего праздник события – футбола. В этом году за медали в финале бьются вторая и третья эскадрильи: событие для гарнизона важнее чемпионата мира. Командиры соревнующихся эскадрилей подполковники Лазарев и Проценко и их болельщики разделены гостевой трибуной на два лагеря.
И вот этот долгожданный момент наступил: под звуки оркестра на зеленое поле выходят футболисты; команду красных – вторую эскадрилью возглавляет майор Варенцов; зеленые футболки у третьей эскадрильи – капитан команды штурман Путро. Даже не глядя на футбольное поле, а только слушая бурную реакцию стадиона, можно с полной точностью определить основные моменты матча: удары по воротам, промахи, атаку любимой команды, забитый гол и ошибки судей.
Аркатов и Демиденков так же искренне болеют вместе со стадионом: вскакивают и взрываются на забитые голы Варенцова: первый – с углового головой, второй – после финта мощнейшим ударом в левый угол. Стадион – девятый вал, гудит от восхищения. Гнутенкин, сидящий по левую сторону от генерала, смотрит на игру с легкой иронической улыбкой, произнося в адрес Варенцова выражения другого содержания, типа: «Главный гол, майор Варенцов, Вы забили в свои собственные ворота! Все ты умеешь в этой жизни, но есть в тебе червоточина, в мозгах. И твои финты в футболе уже не помогут, песенка твоя спета! У меня всегда с самого первого дня было к нему настороженное отношение, думал он. Безошибочная интуиция. Умные люди-это всегда опасность для любого государства!» Кстати, в понедельник не забыть подробно описать суть дела Варенцова и протокол парткома и отослать с транспортным самолетом в политотдел в город Тарту. Распоряжение полковника Бурлакова.
Команда третьей эскадрильи едва ушла от сухого счета.  Одним голом с пенальти. Стадион еще долго успокаивался, как остывающий вулкан. Командир полка вместе с Аркатовым наградили футболистов второй эскадрильи специально сделанными ребятами из технической службы позолоченными медалями с надписью «Победителю футбольного первенства» в честь 30- летия полка. Потом сфотографировались с командой победителей.
Удивительно ободряюще и освежающе действует спорт: удрученного и подавленного состояния Варенцова как небывало, маленькая казалось бы победа, всего лишь на спортивном поле – и вот как будто вновь отросли крылья: уставшие и мокрые от игры, но полные радости, с победоносным визгом футболисты побежали на речку. Варенцов сладострастно окунулся в жемчужную теплую воду чарующей  Шелони, долго плавал, нырял. Но надо и время знать, сегодня «Голубой Огонек», а там много дел на концерте.
Возвращаясь с плавания, у жилого дома столкнулся с Орловым:
-Так, капитан Орлов! – Приняв нарочито деловой вид произнес Варенцов, - Командир предупредил, чтобы на «Голубом Огоньке» все были одеты изящно: мужики либо в парадной авиационной, либо в сногсшибательном гражданском костюме, белом или черном, с галстуком или бабочкой!
Орлов, подыгрывая Варенцову, в тоне, играя лицом и изгибаясь, дополнил:
-Особенно туалэты дам. Каждая должна отличаться изысканностью, и доступностью! Ха. Под словом «изысканный» надо понимать туалет модный, идущий к лицу, и имеющий шарм соблазна! Ха-ха.
Дома опять в темпе Варенцов взял утюг и стал приводить в порядок гражданский костюм, в котором сегодня надо будет выступать. Светлана тоже готовилась к вечеру, сидела в сорочке у зеркала в спальне. Одновременно хорошо было видно прекрасное лицо с серыми грустными глазами, копна естественных соломенных волос и хрупкая алая молодая грудь. Варенцов невольно задержал взгляд, проходя мимо спальни, любуясь красотой  жены. «Красота далекой звезды, - подумал он, - от которой нету тепла, а только мерцающий холодный свет.»
Светлана пробежала мимо за какой то надобностью и зацепила большое зеркало в коридоре, оно упало и разбилось.
-Ой! – она остановилась и стала быстро подбирать осколки в мусорное ведро, - не знаю, к счастью или к чему?
-К чему! – ответил Виктор, не придавай никакого значения разбившемуся зеркалу и своим словам.
Светлана была сестрой его лучшего друга по спецшколе ВВС в городе Курске. После окончания Балашовского летного училища, друзья поехали в отпуск на месяц в село Петровское Ставропольского края. И там Витька Лихтин представил своего друга -тезку родителям и сестре.
-Вот, смотрите, это мой друг, с которым уже съели пуд соли, пять лет вместе, два года в небе и вместе выходили из штопора. Днем с огнем вернее и порядочнее человека не найти. Вот и все!
А когда пошли втроем вечером на танцплощадку, брат шепнул Светлане: «Не ищи никого, за ним будешь как за каменной стеной: умный, добрый, старательный и очень веселый!»
Кажется, все было хорошо: они беспечно танцевали, шутили и смеялись. Через год расписались, и вот уже 10 лет пролетело, родилась дочка Юлька. До предела открытый людям, Варенцов постоянно стремится к безупречности и совершенству и в полетах, и на службе, в спорте и художественной самодеятельности. Он уверен в себе и в том, что если она его недооценивает, то время придет.
Светлана постоянно копается в себе, стремится к уединению, не испытывая в семейной жизни никакого накала чувств. Нет, первые пять – семь лет, которые прошли в Остафьево под Москвой, потом в Рязани и в Орше были для нее интересны. А когда разнообразная и нескучная жизнь в столице, а он хорошо зарабатывал на полетах в Заполярье, сменилась на скуку запустения провинции, Сольцы не легли ей на душу: молодость и красота угасали на глазах в этой непролазной глуши, удаленной от цивильных городов; одно слово - медвежий угол: тоска и обреченность. Она месяцами ходила в одном и том же платье, не проявляя ни к мужу, ни к чему иному в летном городке никакого интереса, только грезы, да какие - то пустые мечты при живом нормальном муже. Ее безразличие он принимал на свой счет и это вызывало смятение и напряг душевных сил, а вместе с летными нагрузками - перенапряжение, которое выражалось во вспышках гнева, после которого наступало успокоение. В конце концов, он махнул на все рукой и решил пусть живет сама по себе; а ему одному в условиях монотонной изматывающей повседневности и напряженной летной работы, без нее было бы еще хуже.
И все-таки ему сейчас приятно идти рядом со своей хорошенькой «женкой» И они пришли в Дом офицеров, не опоздав к назначенному сроку; это очень важно: на «Огоньке» будет сам командир дивизии, всем очень интересно.
Большой вестибюль и актовый зал, залиты электрическим светом. В натертом до блеска янтарном паркете отражаются, как в зеркале, люстры и боковые плафоны зала. Многие офицеры при параде, другие в костюмах, дамы в праздничных нарядах: везде смех, улыбки, приветствия.
Из колонок громко звучит музыка: всем известную бравурную мелодию «Дождливым вечером» сменил чарующий голос Клавдии Шульженко:
                Вальс устарел, говорит кое-кто смеясь,
                Век усмотрел в нем усталость и старость…
                Робок, не смел, наплывает мой первый вальс,
                Почему не могу я забыть этот вальс!

От очаровательного вальса воспламенилось сердце: Варенцовы улыбаясь, идут через зал, не торопясь ровным шагом, на свое место: он в темно-синем костюме при галстуке, она в светло – сером под глаза воздушном платье с коротким рукавом, подчеркнутая тонкая талия и красивые руки. Светлана лишь слегка подкрасила веки и ресницы, коричневая тушь для глаз мягко увеличила объем ресниц, а вишневый цвет губ придал лицу законченную согласованность и полноту цветов. Красиво, закачаешься!
-Нет! Нет!- подумал Варенцов глядя на жену,женщина, ее любовь-венец всего и итог! А нет ее любви, нет и счастья! Нет и рая!
На столах сверкают бутылки «Столичной» и «Молдавского» вина, и очень неплохой закусон: аппетитный сочный рыбец холодного копчения большими кусками прямо с Ильмень – озера, колбаска и ветчина, свежие и малосольные огурчики, розовое сало тонкими ломтиками, и это не все: винегреты, поджаренная капусточка, открытые банки шпротов, и, самое главное, жареная курочка с жареным картофелем, исходящие паром. За главным столом с восточной стороны, напротив входа, улыбаясь входящей публике сидят генерал Аркатов и Демиденков и его замы с супругами. Только Гнутенкин один с озабоченным видом: он был против праздника со спиртным и легкомысленными танцами. А вдруг что?..Но командир полка, поддержанный генералом, настоял на своем: «Голубой Огонек», рожденный в Москве на телевидении, постепенно пришагал в передовые коллективы, в том числе и до воинских частей. Вместо скучной трибуны, длинного доклада и полусонного зала прошлых лет решено в качестве эксперимента провести  веселый офицерский бал.
                Смеется вальс над всеми модами века,
                И с нами вальс танцует старая Вена.
                И Штраус где-то там стоит, наверное,
                И кружкой нам стучит,
                На нас не ворчит.

Варенцовы подошли к своему строенному большому столу: здесь Проценко с супругой Полиной, майор Ушаков с Таисией Павловной при орденах и медалях, Моренов с супругой Людмилой.
-Приветствуем вторую передовую!
-Привет!
-Твое место,- потихоньку рассаживает людей Моренов, - рядом с Проценко,- с тобою справа будет капитан Чернянский с Лялей, а напротив Игорь Орлов с неизвестной мадам и с ними Стручков.
Варенцов очень тепло приветствует новоявленного друга поднятием руки, тот отвечает ему взаимно.
                Вальс у костра
                Где-то снова в тайге сейчас
                И Ангара подпевает волнуясь;
                И до утра с нами сосны танцуют вальс,
                Пусть проходят года:
                Никогда, никогда
                Не состарится вальс.
                Поет гармонь,
                Поет в ночном полумраке,
                Он с нами вальс в ковбойке, а не во фраке;
                Давай, давай поднимем наши фляги,
                И мы ему нальем, нальем и споем.

Тут же Проценко с Варенцовым встали, и Проценко с улыбкой произнес:
-Так, люди нашего стола! Мы с Варенцовым отбудем свои номера на сцене. И вернемся! Имейте ж совесть, народец тут вижу шустрый! Чтоб горилка на нашу долю осталась! И не остыла! А мы быстренько: взлет-посадка! – и они удалились на сцену за кулисы.
Авиационный народ - как говорится, самый «дисциплинчатый» и собранный не только, что касается полетов, но и на досуг с выпивкой, к семи часам субботнего вечера минута в минуту все, сдавшие по десять рублей на вечер и приглашенные, были на месте, с нетерпением ожидая открытия. И вот ведущий вечера подполковник Городец выходит в центр зала и объявляет:
-Начинаем наш юбилейный праздничный вечер, посвященный 30 - летию 940-го полка. Слово предоставляется командиру полковнику Демиденкову.
Павел Ильич в парадном кителе, сверкающий орденами и медалями, и весь он величавый и сияющий, торжественно обвел замерший зал беспрекословным взглядом, и произнес с необыкновенным пафосом  четко и зычно:
-Мы авиаторы великой страны! Мы плоть от плоти сыны своего народа! И по этому с первого дня создания, 30 лет тому назад, до сегодняшнего дня в боевом ли крещении, в горниле страданий и в минуты радости мы думаем, мы дышим, мы боремся и живем, мы летаем в глубинах неба, чтобы жила наша Великая Родина! Товарищи офицеры! Уважаемые ветераны! Прошу поднять тост за нашу социалистическую Родину! Ура!
Обученные этому искусству офицеры в один голос провозгласили трижды короткое ура! Ура!- дружно выпили и успели кое что закусить, когда ведущий объявил:
-А теперь давайте вспомним те далекие тревожные годы, страницы военных лет, где закалялась сталь в горниле сражений и боевых полетов, в исполнении вокально-инструментального ансамбля гарнизона: Олега Будо, Валерия Проценко, Виктора Варенцова и Николая Злобина в сопровождение оркестра. Инженеры и техники ТЭЧ полка подготовили техническое сопровождение: подсветку сцены и дополнительный экран с отрывками из художественных фильмов военных лет.
И в тот же миг в зале медленно гаснет свет: теперь главное внимание на сцену: боевая позиция, колючая проволока, взлетающие ракеты. Приятный баритон Варенцова звучит под аккомпонимент гитары и баяна:
                Темная ночь, только пули свистят по степи,
                Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают.
                В темную ночь ты любимая знаю, не спишь,
                И у детской кроватке тайком, ты слезу утираешь.
                Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,
                Как я хочу к ним прижаться теперь губами!
                Темная ночь разделяет любимая нас
                И тревожная черная степь пролегла между нами.

И тут же произошла смена заднего занавеса: море, силуэт порта и удаляющиеся корабли. Звучит голос Валерия Проценко:
                Холодные волны вздымает лавиной
                Широкое черное море.
                Последний матрос Севастополь покинул,
                Уходит он, с волнами споря.
                И грозный, соленый, бушующий вал
                О шлюпку волну за волной разбивал.
                В туманной дали не видно земли,
                Ушли далеко корабли.

Дальше третья картина: на экране – летний грунтовый аэродром, предполетные указания и взлетающие в тревожное небо экипажи полка военных лет. Поет штурман майор Злобин:
                Мы летим, ковыляя во мгле,
                Мы к родной подлетаем земле:
                Бак пробит, хвост горит,
                Но машина летит
                На честном слове и на одном крыле.

И снова смена заднего занавеса: боевая обстановка на опушке леса, силуэты пушек, танков, самолетов, стоит часовой. Поет капитан Будо с припевом двух последних строк всего ансамбля:
                С берез – неслышен, невесом
                Слетает желтый лист,
                Старинный вальс «Осенний сон»
                Играет гармонист.
                Вздыхают, жалуясь, басы,
                И снова в забытьи,
                Сидят и слушают бойцы
                Товарищи мои.
                Под этот вальс весенним днем
                Ходили мы на круг,
                Под этот вальс в краю родном
                Любили мы подруг,
                Под этот вальс ловили мы 
                Очей любимых свет,
                Под этот вальс грустили мы,
                Когда подруги нет.
                И вот он снова прозвучал
                В лесу прифронтовом.
                И каждый слушал и молчал
                О чем-то дорогом.
                И каждый думал о своей,
                Припомнив ту весну,
                И каждый знал – дорога к ней
                Ведет через войну…

Вспыхнул свет, зал вздрогнул бурными аплодисментами исполнителям боевых страниц. Растроганный генерал вытирает платком глаза, так взволновались они с Валентиной Максимовной. Аркатов и Демиденков от души обнимают исполнителей и вручают им юбилейные медали.
И вновь Павел Ильич произносит тост:
-Как сталь крепки были бойцы той войны. Они прошли сквозь дым и смерть огня, совершив свой бессмертный подвиг во имя Отечества! Прошу поднять тост за ветеранов полка! Они прибыли на наш юбилей со всех концов страны. Слава победителям!
И тут же он подходит к столам ветеранов:
-Сегодня в ряды ветеранов уходят летчики и штурманы нашего полка, героические ребята: майор Ефанов, майор Коровкин, капитан Золотарев. Вот майор Ефанов: ракетоносец, за 25 лет ни одной предпосылки к летному происшествию, волевой, сильный и бесстрашный человек. Николай Петрович, ты не хочешь сказать что-нибудь молодежи?
- Можно, - скромно кивнул молодой пенсионер.
Дорогие однополчане!
Когда-то каждый из нас вновь и вновь прикоснется сердцем к воспоминанию, к тому удивительному мгновению, что называется – полет.
Мы все, кто причастен к небу, родились под счастливой звездой. Нет, просто никогда не забыть, как застучит тревожно и радостно сердце от предстоящего взлёта. Сейчас взревут могучие движки-неведомый гул в разбуженной тишине. Вперед, навстречу заре! Не оглянуться мне назад! На одном вздохе пронзаешь облака от земли и до небес. А там, за облаками – родная щемящая голубизна. И солнечный, и звездный свет!
Что за непостижимое чудо?! Какие волшебные крылья несут тебя все выше и выше! Не во сне, а наяву! Ликует Сердце, восхищенное божественной красотой мира, и собственной крылатой свободой, и волей над тысячеверстным пространством!
А уж потом, выполнив с блеском боевое задание, после третьего разворота сверкнет под крылом дружеским приветом серебристое устье тихой Шелони. Теперь забудь на миг обо всем: еще одно ответственное мгновение – посадка могучей машины. Будь до предела внимателен пилот! Войди в мир приборов и сумей точно выйти в створ посадочной полосы.
А потом еще маленькие секунды. Не ошибись, дружок, в отсчете высоты выравнивания: еще два движения штурвала и – вот тики-тики – трепетно заколышутся крылья, шасси прикоснутся о земной шар. Здравствуй, Земля! Здравствуй, родная планета!
О, это высшее счастье! Не сравнится с ним ни богатство, ни слава! Никакие красоты Земли и синего моря! За полет! За счастье полета! В этом полку! Чистого неба Вам дорогие однополчане! – Все стоя выпили за этот прекрасный тост. И тут же командир объявил:
- А теперь потанцуем! – И зазвучал вальс.
Ах, этот вальс! Легкий, игривый, увлекательный, захватывающий! Возбуждающий сладкие грезы и томительные мечты, кокетство и страсть! Ах, этот вальс! Уносящий молодые сердца в царство любви!
                Подмосковный городок,
                Липы желтые в рядок.
                Подпевает электричке
                Ткацкой фабрике гудок.
                Городок наш ничего,
                Населенье таково:
                Незамужние ткачихи
                Составляют большинство.

Светлана Варенцова сгорала от любопытства, кто этот сидящий напротив чернявый молодой мужчина, упакованный в такой красивый костюм цвета кофе с молоком и поразительный галстук на белой модной нейлоновой рубашке. Кто? Выручила жена Моренова, Люська: так это ж заместитель командира второй эскадрильи, приехал после академии. Нетерпение Светланы возросло, когда она убедилась, что он обжигает ее страстным пламенным взором: она даже закрывала глаза, заслонялась от его жаркого огня. « Вот это он! Он! Он!» - билось у нее в виске. Он, именно он виделся ей всегда в девичьей прихоти и в женских грезах! Вот бы он пригласил ее на танец до прихода мужа. И ее желание исполнилось. Когда на первый танец все женатики поплыли по сверкающему залу в вальсе во главе с генералом и парой командира полка, Светлана и Стручков остались за столом одни, Полину Проценко тоже пригласил кто-то из офицеров. Сама обстановка диктовала проявить мужчине деликатность. И он встал и, изрядно волнуясь, «может не стоит духариться?» поклоном пригласил ее.
                Вышло так оно само
                Написал он мне письмо,
                И девчонки к новоселью
                Подарили нам трюмо.
                Мы на фабрику вдвоем
                Утром рядышком идем:
                То ли, может, он со мною
                То ли, может, я при нем!

Оба партнера разом оказались в невесомости. Он бережно взял ее за талию, пробежал взглядом по ее хмельным распухшим губам, екнуло сердце от ее красоты, и стал с упоением кружить ее среди мелькающих пар. Необузданная страсть опалила их мгновенно обоих, одним взмахом огненного крыла: сошлись бензин и пламя. И оба не смогли удержаться за края. Он почувствовал взаимность еще за столом, «кажется ведется». И нет сил удержаться. И все таки первая податливость женщины бывает обманчивой . И он пошел на второй шаг. Вино играло, бежало и струилось в крови, кружило молодые головы: она с поощряющей улыбкой восхищения поднимала время от времени на него свои большие изумительные глаза. Он внимательно огляделся и тихо, только для нее произнес на ушко:
- Я хочу…доверить Вам маленькую тайну, которую легко разрушить…одним жестоким взглядом!..Я без Вас!.. Я Вас!..Я сгорю в этом огне без Вас!.. Спасите человека!
Рефлекс женской стыдливости не позволял ей ответить мужчине словами, но интерес и чувства были столь сильными, что заглушили это движение души -стыдливость, и она незаметно для всех в повороте танца прильнула к нему грудью и телом. Он испытал дикий нечеловеческий восторг: это же означало «да». От радости у него чуть не сорвало крышу. Так двое стали одним дыханием.

                Фотокарточки висят,
                И будильники стучат,
                Но одной гитарой меньше
                Стало в комнате девчат…
                Ходят девочки в кино…

Единственный неприятный момент, это когда он подвел после танца Светлану к ее месту, и вот тебе «шизокрылый» Орлов, и при всех:
-А ты знаешь, что обхаживая чужую женщину, можно заблудиться, то есть потерять ориентировку! А может и «башню»!- «Вот шланг гофрированный ну как-будто знает их обоюдное состояние». Стручков даже растерялся, но включил домашнюю заготовку, чтобы отвлечь внимание от Светланы и от себя:
-А ты - то Орел, что любишь больше вино или женщину?
-А это зависит от года изготовления! – не задумываясь, выдал Игорь. Все засмеялись.
Стручков поблагодарил поклоном Светлану и вышел на улицу покурить. Он был сильно взволнован и смущен от неуместной фразы Орлова «вот мудило из Нижнего Тагила!» Надо было успокоиться: слегка дрожали руки и пальцы, в авиации это называется тремор рук. «Его клинило»…Он жадно затянулся, чтоб достало до печенок.  Ах, как сладок дым сигареты, когда до предела обострены нервы! И все-таки сегодня был «фартовый» денек, ну просто высший пилотаж. Наедине с собой он говорил на привычном языке детства, как говорили его корешки: «аллес нормалес». Правду сказать, что-то скребануло его внутри, когда мелькнул образ нового друга, но он не смутился внутреннего упрека: в общем - то он, Варенцов, хороший парень и простой, как ситцевые трусы, наивный и доверчивый. Мы с ним еще даже не закорефанились как следует. Где он откапал такую экстерьеристую кадру? На нее нельзя не запасть. Он сладостно представил минуту той главной встречи. Его, по большому счету, сегодня интересовала только эта женщина, ко всему остальному он относился с пренебрежением, хотя и не показывал этого. Он вернулся в зал, когда началось второе отделение концерта, современное эстрадное. Он не пошел за стол, не хотел больше светиться, остановился у входа. Самодеятельные артисты вокально-инструментального ансамбля исполняли злободневные частушки под балалайку по образцу модных ярославских ребят:
                В крестовине полигона
                Заяц с другом выпивал,
                Штурман Юрин тому зайцу
                Бомбой в ухо угадал.

И прочие, по мнению Стручкова глупости, которые захмелевший зал принимал дружным смехом и аплодисментами. В общем «фестиваль», где местная гарнизонная шелупонь демонстрирует свою провинциальную посредственность. Однако, когда Валерий Проценко запел приятным баритоном вещь, которую Стручков до сих пор не слышал, но которая, казалось, написана как будто для него и сейчас: и слова и музыка глубоко и точно попали в десятку,  песня была созвучна с его чувствами:
                Ты у меня одна,
                Словно в ночи луна,
                Словно в степи сосна,
                Словно в году весна!
                Нету другой такой
                Ни за какой рекой,
                Ни за туманами,
                Дальними странами…

…Душа генерала, когда-то напряженная до предела в высоких штабах, здесь отходила, действительно отдыхала, как говорит его дочь в Москве: «полная отключка». Как много стали значить для него эти люди, где ему было так хорошо: он с удовольствием от души улыбается и шутит:
-Вы тут собрали, Павел Ильич, кажется, всех самых красивых женщин северо-запада Союза! Я просто теряю самообладание! Если бы не жена, не знаю, я за себя не ручаюсь! –Валентина Максимовна грозит ему пальцем.
-Это чья такая красавица в сером платье? Такой глубокий вырез на груди, это всегда прекрасно и провокационно.
-Это жена майора Варенцова! – Павел Ильич с удовольствием отвечает генералу.
-Она бы могла украсить любой московский зал.  А эта похожа на цыганку в красном платье?
-Чистокровная синеглазая цыганка! Жена капитана Чернянского. Он был еще холостяком в командировке в Белой Церкви и зашел на почтамт отбить телеграмму матери. А там вот эта раскрасавица сидит в зале. Он остановился перед ней и не может сдвинуться с места:
-Нравлюсь? – не растерялась Ляля.
-Очень!
-Тогда бери и вези! Куда хочешь. Буду тебе верной до последнего дыхания.
Он отбил телеграмму, взял девушку за руку и увез сюда в Сольцы! Сыграли полковую свадьбу. Она себя сегодня еще покажет!
-Замечательно! Хорошо у вас.
Потом генерал наклонился к Ардальону Николаевичу и так же доброжелательно спросил:
-Почему Вы возражали против такого варианта проведения юбилея?
- Товарищ генерал! Это фактически официальное разрешение употребления спиртных напитков на важнейшем политическом мероприятии, что противоречит, во первых, уставам и моральному кодексу строителя коммунизма, - очень серьезно и старательно отвечает замполит, - а во вторых, способствует дальнейшему падению дисциплины и неправильному образу жизни летного состава.
-Странное у Вас, Ардальон Николаевич, понятие о правильном образе жизни! - Мотнул головой генерал…
Неразлучные кореша Фетисов и Купцов, основательно «заквасив» вышли в вестибюль вздохнуть, пройти «сеанс ингаляции» - покурить и уселись на втором этаже вестибюля на удобном диване.
-Ты скажи, как на контроле,..ты меня уважаешь? – спросил друга Володя Купцов, заплетающимся языком и громко при этом икнул.
-Душевно и железобетонно! Тебе, как никому почет и уважение!..К твоему сведению, я, когда употреблю, сразу уважаю всех, и даже тех, кого не уважал,..все равно уважаю! И даже себя!
-Это же азбука, чтобы тебя уважали другие, ты должен уважать себя! – И опять икнул.
-Ты знаешь, я как стебану пару- тройку стаканов любимого напитка,- суши портянки! Представь себе, начинаю попадать в воздушные ямы…вот опять кидает из крена в крен, и какие- то мерзавцы вращают землю, причем крутят не в ту сторону! Наверно, американцы!.. А у тебя земля не кружится?
-У меня, когда начинает земля крутиться, я беру курс на…Большую Медведицу. И вперед! На автопилоте!.. Это браток у меня не проблема. Проблема, понимаешь…я неожиданно узнал от своей собственной жены, что я не штурман Дальней Авиации, а дебил и козел.
-Это потому, дружище, что ты не знаешь формулу жизни!.. Формулу жизни!
-Вот что не знаю, то не знаю! А кто ее вывел? Архимед или этот Эншт..Штирлиц?
- Что-то соображаловка твоя заржавела!.. Ее вывел -  секи, я! Да, собственной персоной! Запоминай: вино пей, женку бей и никого не бойся!  Раз.
-А второе? - спрашивает Купцов.
-Второе: сгорел дом, скажи: ну и хрен с ним; жена ушла к другому, скажи: ладно, неизвестно кому повезет! Ты хочешь жить долго как черепаха?.. Или например стать генералом?
-Хочу, хочу, хочу.
-Тогда знай, третье правило: не сожалей о том, что прошло. И не бойся завтрашнего дня. Что будет, то будет! И верь крепко- накрепко, что станешь генералом!.. Если, конечно, капрала переживешь!.. И регулярно бей в морду!
-Кому скажи?
-А в любую морду, которая мешает тебе стать черепахой…Ой, ой – генералом!
-Ну вот в твою прицелюсь… в нее не промахнешься… шире рыла не видал!
-В мою ни ни! Мое тебе не мешает жить, а советует!
-Щас сосредоточусь и все пойму. Давай сейчас сделаем одно доброе дело: присвоим друг другу звание генерала! Как в грузинской армии.
-Давай! Но…прошу тотчас обращаться ко мне Ваше превосходительство!
-Ладно! Ваше превосходительство, пойдем, закусим солененькими огурчиками, только ко мне домой. Нам в зал уже нельзя. Попадем под винты. Помнишь правила приличия: под газом уйди и не маячь. Еще одно добавление к формуле жизни. О!..
…А потом пел Виктор Варенцов. И пел потрясающе: голос звучал искренне чисто и душевно:
                Даль лесная, золотая, голубой озерный край…
                Здесь с тобой я повстречался,
                Здесь влюбился и признался,
                Себежанка, себежаночка, ты моя березка белая,
                Не могу себе представить,
                Что я с сердцем сделаю.

                На гулянье, на свиданье сам не свой к тебе иду,
                Я не знаю, как ты встретишь,
                Что мне скажешь, что ответишь.
                Себежанка, себежаночка, разреши назвать любимою,
                Ты на веки дорогая и не заменимая.

Мама часто покупала Стручкову билеты на хорошие концерты в Москве. Он видел и слышал, посчитай всех ныне известных артистов и певцов. И можно сказать имел хорошее представление об эстрадном искусстве. Но эти «чайники» в захолустных Сольцах и выглядели цивильно, и пели нисколько не слабее московских профессионалов; поют «четко»,  ну просто поразительно! А зал, кажется,  сошел с ума, так рукоплескал певцам. А потом на сцену вышел самый знаменитый солецкий артист Олег Будо, на работе начальник службы радио третьей эскадрильи: типичное артистическое профессиональное лицо: черные выразительные глазищи и огромный лоб; его многообещающее и безупречное поведение на сцене сразу вызвало аплодисменты. Он исполнил хромого короля, до селе неизвестную никому песню:
                Железный шлем,
                Деревянный костыль,
                Король с войны возвращался домой.
                Солдаты пели,
                Глотая пыль,
                И пел с ними вместе король хромой.

Будо так мастерски изображал хромоту на одну ногу и  так сверкал глазищами проигравшего войну короля с совершенно серьезным и строгим лицом, что зал умирал со смеху. По оценке Стручкова – великолепный опереточный номер.
А в заключении все солисты и музыканты ансамбля  исполнили вместе с залом песню полка, сочиненную ребятами ансамбля.
                Гудят на старте мощные турбины
                В посадочных огнях аэродром.
                Уходят на задание машины
                Земля осталась где-то под крылом
 
                Блеснет далекая звезда
                А вы куда ребята, вы куда
                А мы идем в ночной полет
                Такое звание-пилот.

                В кабине напряженная работа
                У каждого есть дело на борту
                У КоУ, у радиста, у пилота,
                Отсчитывают штурманы версту

                Но если грозные раскаты
                Затянут небо в черный дым войны
                Сомкнут авиационный строй ребята
                Отважные и гордые орлы

                Взлетят стальные корабли
                За честь своей родной Земли
                И полетит в суровый бой
                Краснознаменный боевой.

Павел Ильич забрал со сцены всех солистов ансамбля и оркестр и пригласил к столу генерала. Где они с большим удовольствием выпили по рюмке с главными руководителями.
А затем Проценко и Варенцов прошли к своему столу, наконец, главные люди эскадрильи  собрались в полном составе и слово взял Моренов:
-Ну, наконец-то, мы вместе, вторая боевая! Я предлагаю поднять наш тост за уникальных людей второй эскадрильи и полка Валерия Проценко и Виктора Варенцова! Они не только первоклассные летчики-продолжатели героических дел, но и первоклассные артисты эстрады. За них! Успехов им и побед!
Под закуску Орлов стонет о своем:
-Ну что делать бедному мужику, когда столько красивых женщин? Ну что ты сидишь и сверкаешь коленями стройных своих не изношенных ног! Давайте выпьем за наших подруг! Любимых, нежных, прекрасных!
 Не успели выпить и закусить, как зазвучала сентиментальная фантастическая музыка Оскара Строка. И ведущий объявил: «Белый танец».
-Дорогой товарищ генерал, Алексей Николаевич! Вы на этот раз пролетаете! Я пойду приглашу Варенцова! –С улыбкой произнесла генеральша и быстро подошла и пригласила Виктора. Но и генералу не пришлось сидеть в одиночестве, его тут же пригласили.
-Какой прекрасный концерт Вы отгрохали, я Вам скажу! Какие Вы молодцы солецкие ребята! Я просто потрясена вашими талантами и безукоризненным вкусом. Я отбила ладони, аплодируя вам, они горят у меня до сих пор. – Без умолку хвалила Валентина Максимовна, и Варенцову было по душе и то, что его пригласила главная женщина бала и ее восхищение концертом, куда было вложено много сил, и просто танцевать, отдыхать после тяжелого напряга на сцене. И так танцуя, он случайно глазами наткнулся на свою Светлану, выходит она пригласила Стручкова; они танцевали в противоположном углу, и сам по себе этот факт нисколько его не удивил бы, поразило другое: она была необыкновенно весела, каковой никогда не была до сих пор. И щебетала, щебетала канареечкой, просто журчала ручейком. «Какие удивительные метаморфозы» - подумал Варенцов. Он с удовольствием вел в танце Валентину Максимовну, балдея еще и от музыки Оскара Строка: мурашки бежали по спине и ноги сами чеканили душещипательные такты танго:
                Скажите почему
                Нас с Вами разлучили,
                Зачем на век ушли Вы от меня,
                Ведь знаю я, что Вы меня любили,
                Но Вы ушли,
                Скажите почему?

И вдруг живой оркестр заиграл «Барыню». Варенцов не успел отвести на место Валентину Максимовну, они оказались у круга пляски; Алексей Николаевич подошел к ним, сообразила и Светлана, подбежала, так что они вчетвером стояли у пляшущей барыни, аплодируя танцорам. Захмелевшие пары сменяют одна другую: мелькают на паркете, стучат женские каблучки, да и мужчины не отстают. Эх, не красив да славен!
                Не хотела барыня,
                Да заплясала барыня.
                Матушка бары-ня!
                Суда-ры-ня ба-ры-ня!

Весь зал бьет в ладоши в такт барыни…Браво!
И тут же, как будто на заказ, сменилась музыка и зазвучала потрясающая, зажигательная, как огонь, цыганочка! А-та-та-та-та-та-та-та…
Ну тут уж равных Ляльке Чернянской нет и не будет! Расступись пошире круг! Голубоглазая прекрасная цыганка пронеслась, пролетела яркой оранжево-бордовой   птицей по кругу, словно вызывая своего голубя сизокрылого. А вот и он. И началось такое!
                Ах цыганочка цыганка-
                Вороненое крыло!
                Все что было не забыто
                И забыться не могло!

 Он бьет чечетку, а она взлетает вокруг него: руки словно крылья, взмах за взмахом, яркое цыганское платье взметнулось, взвилось пламенем и красивые Лялькины ножки застучали ритм вокруг мужчины. Ну как же это прекрасно!
Слабый на слезу штурман Гена Шемелин, глядя на эту сказочную картину, вытирает платком глаза, пытаясь еще и одновременно в такт бить в ладоши. Взрыв аплодисментов заслужили Чернянские Александр и Ляля. Павел Ильич вместе с генералом обцеловали знаменитую пару, подарили юбилейные медали, а Ляле повесили на шею венок из летних цветов. Лучшей из лучших!
-Дорогой Павел Ильич! И дорогая Ольга Васильевна! Спасибо вам за этот вечер! Молодым еще можно потанцевать, ну а мы с Валентиной Максимовной пойдем, подышим на свежий воздух. Завтра с утра мне надо быть в Тарту. Генерал пожал руки супругам Демиденковым и вышел с женой на улицу.
-Ты видишь, и погода удалась сегодня. Воздух чистый и свежий. Вот! Теперь ты поняла Валентина Максимовна, зачем позвал тебя я из Москвы? Я никак не мог понять, хотя очень хотел, откуда у этого полка такие успехи: три года лучший полк дивизии и корпуса. Теперь, кажется, все прояснилось. Здесь не тлеет, а горит и искрится большая жизнь. И люди здесь живые, не тяготятся службой, не ждут пенсию. Живут полной насыщенной жизнью, и с удовольствием служат. Это их малая Родина. Казалось бы дыра, белого света не видят: грустить бы да печалиться. Ан нет! Живут на полную катушку. Я москвич уж посчитай 10 лет, а позавидовал сегодня этим солецким ребятам, честное слово: они постоянно вместе, на работе, на отдыхе, здесь ежедневно обкатываются человеческие качества, превращаясь в интеллигентных доброжелательных отзывчивых людей. Это очень важно! А Павел Ильич, видела? Каждого лелеет и жалеет, за каждого беспокоится, как настоящий отец. Личный пример командира, я тебе скажу, лучшая методика воспитания. Отец! И они ему отвечают тем же. Глубокий, интересный и доступный командир полка имеет то простое преимущество, что люди – офицеры и солдаты, бывают с ним такими же открытыми и искренними. В жутких условиях отдаленного лесного гарнизона это обстоятельство бывает решающим в моральном состоянии людей: и они служат под таким руководством с удовольствием. И считают жизнь вполне сносной. Вот почему здесь самая высокая боеготовность: сознательность, ответственность и никакого солдафонства. Я давно не получал такого удовлетворения. Даже кажется, помолодел, - генерал приобнял супругу.- Ну, просто замечательно! И тебе спасибо!.. А замполит не прав. Обязательно скажу ему об этом.
 
                11.Незапланированный взлет.

Жизнь Варенцова, не смотря на карьерные сбои, протекала вполне нормально, может быть, отчасти благодаря тому, что его оберегали от неприятностей высокие и порядочные люди. И ему по-прежнему доверяются самые ответственные задания. В рискованных глубинах неба в боевой машине ему всегда легко и просто, и никакие трудности ему там не страшны; все беды, как это ни странно, ждут его на земле от военных чиновников, от «друзей» и самых близких людей. В понедельник, уже на спортивном часе, что проводится в нелетные дни перед завтраком, командир эскадрильи отозвал Варенцова и Моренова в сторону и не громко распорядился:
-Вам надлежит выполнить особое задание. Подробности получите у начальника штаба полка; у него быть в 10-00 только командиру и штурману.
В назначенное время оба командира со своими штурманами были в кабинете подполковника Гудзя. Аккуратная, черная как смоль, бородка на красивом лице, безупречный внешний вид и подтянутость, да к тому же четкие, вышколенные команды и язык делают его похожим на офицера Генерального штаба старой армии: он как будто сошел с фотографии далеких царских времен.
- Вашим экипажам поручается перевезти ядерное изделие на аэродром «Икс», -он подвел летчиков к карте СССР, открыв  кнопкой раздвигающуюся моторчиком  легкую синеватую занавеску, и ткнул на карте в точку. Перевозка ядерного изделия большой мощности осуществляется впервые самолетом, до сих пор эта доставка проводилась по железной дороге. Все связанное с эти полетом – совершенно секретно: в том числе подготовка документации, которую после полета необходимо сдать в секретную часть и все, что связано с этим полетом. В полетном листе задачу полета указать, как перелет на учение. Радиообмен по спец.таблицам, позывные у вас на полет: Варенцов -21 327, Моренов -21328. Подготовка к полету - обычная… Более внимательно проконтролировать кнопку сброса у командира и штурмана, тумблер «аварийного сброса» должен быть законтрен. Все параметры полета выполнить точно и досконально: полет контролируется Генеральным штабом и определенным ведомством атомной промышленности. Взлет Моренова через 3 минуты после Варенцова. Посадка должна быть произведена плавно, грубое приземление недопустимо: поэтому задание поручается выполнить вам самым опытным первоклассным летчикам. Особые случаи при транспортировке ядерного изделия изучить в секретной части по специальным инструкциям. Самое главное! При отказе матчасти или при пожаре на самолете ядерное изделие сбросить на «невзрыв» в ненаселенном месте: лес, болото, озеро, через три минуты можно катапультировать экипаж. Но руководство полка уверенно в том, что  вы поставленную задачу выполните достойно. Сегодня подготовить документацию. Взлет завтра в 10-00, в 9-15 -предполетные указания. На аэродроме посадки вас будут ждать на спецстоянке. Кроме того, оба экипажа в течение трех дней примут участие на учении того полк; задачу получите на месте. В пятницу вам перелет домой в 14-00. Все понятно?
-Так точно!
Когда вышли от начальника штаба, Моренов с неудовольствием забубнил:
-Ну, ё-к-л-м-н, нет бы перегнать чушки, так еще и зависнуть там на три дня: своей дрочиловки мало, ведь только что было наше учение.
-Это не тот случай, когда можно поднимать звон: завозникаешь - схлопочешь! Пошли готовиться.- Откорректировал товарища Варенцов. И они направились в методический класс, куда необходим специальный пропуск. Виктор хлопнул себя по карману: забыл дома, переодеваясь. -Фу ты! – с досадой побежал домой. И через несколько минут зашел в квартиру.
Уклад офицерской жизни по его имущественному состоянию напоминал жизнь среднего квалифицированного рабочего или колхозника; ну что можно было купить в 60-е годы на офицерские 120-150 рублей в месяц, если у него к тому же семья и двое детей? Простую скрипучую кровать Новгородского мебельного комбината, такую же тахту, простецкий трехстворчатый шкаф, да убогий кухонный стол, и то за 2-3 года экономии. Ковер на стенку – это был редкий шик, да и тот для людей в чине майора и выше. И все это при условии, что мужчина – воин не расходует какую - то часть бюджета на удовольствие, например, алкоголь. А если такое случается, то по квартире офицера, если она к тому же  имеется, шаром кати.
Но что удивительно, не зная другой жизни, военный народ совершенно не впадал в негативизм по этому поводу. Терпеливо ждали, когда наступит лучшее будущее, и верили, что оно обязательно придет, стоит только подождать 10-20 лет. Короче, «Вся жизнь впереди, надейся и жди». Все это на памяти.
Женщины тоже не очень то комплексовали по поводу тряпок и моды, так как зарплата летчика не позволяла обеспечить женщину жить по моде. И Светлана тоже спокойно переносила это бытие. И вдруг накупила в воскресенье в Универмаге несколько платьев на денежку, сэкономленную за большой срок; и вот теперь примеривала обнову: прекрасную фигуру облегало новое сиреневое платье, она стояла перед зеркалом в белых босоножках на тонком каблучке, как говорится, «очень даже ни-чи-го!» Он молча и восхищенно посмотрел на женку, хмыкнул и побежал с пропуском обратно. Прошедший вечер в доме офицеров, видимо не прошел для супруженьки бесследно, подумал Виктор. За одно мгновение она вдруг изменилась на свою противоположность; особенно лицо: ее искренние глубокие синие глаза и губы раньше отображали, казалось, какое то внутреннее страдание и боль, хотя до сих пор никаких мук она, разумеется, не испытывала, потому что выросла в хорошей семье образованных и обеспеченных по-советски родителей. И это страдательное выражение придавало ей особенную необыкновенную внутреннюю красоту, которую так любил Виктор. А теперь ее лицо обрело какую-то уверенность, нетерпеливость и стремительность с таинственной улыбкой Моны Лизы.
У него на ходу заскочила и обкаталась, мысля о том, что в семье главное любовь-любовь женщины. Если ее нет, то семейная жизнь-лодка в неспокойном море - одно непрестанное горе.
И действительно для Светланы мир стал другим: она просыпается с легким радостным сердцем, и утро кажется ей светлым и улыбающимся: вся летняя зеленеющая даль со сверкающей лентой чудесной Шелони из ее окна на пятом этаже поражает ее своей северной красотой. Ах, как же она  могла не видеть и не ценить всего этого раньше, и столько лет!.. В теле необыкновенная легкость: она не ходит по земле, порхает крылатым ангелом. Едва откроет нежные ресницы ото сна, как произносит его имя, и его лицо с легкой иронической улыбкой впечатывается  в сознании на весь день. Ах, если бы его только увидеть! Не отдавая себе отчета, она срывается в этом чудном сиреневом платье и цокает каблучками, направляясь в магазины военторга. А тротуар пролегает через служебные помещения полка: штабы, учебные классы, спортивные площадки, и место построения летного состава. «Только бы увидеть, хотя бы издали, хотя бы мельком, а потом жить можно…». И как это все потрясающе интересно! Я такого не переживала никогда» Это новое чувство захватило ее и поработило. Без этого наркотика она уже не может существовать. Совсем потеряла голову. В последнем танце на его вопрос, как ее можно хотя бы увидеть, она ответила, что ежедневно в три часа ходит в военторг за продуктами. И вот протопала туда и обратно в этом чудном платье! И он не увидел.
Но неожиданно в конце дня он зашел домой с мужем. Боже мой! Сердце ее встрепенулось, щеки зарделись.
-Здравствуйте! - Мельком, как долг, скользнула по лицу мужа и многозначительно опалила чувствительным взглядом его, и увидела тоже самое в его глазах: покорную, нежную и восторженную взаимность – все, что в ее сердце! Но как скрыть от мужа этот вспыхнувший свет ее очей и бушующую радость внутри: она прошла в зал, убрала книгу, взяла какую - то незначительную вещь и опять прошла мимо, чтобы хоть на миг увидеть его восхищенный взгляд. На кухне что-то перебирала, нетерпеливо оглядываясь и ожидая чего то невероятного. И действительно, он попросил воды: она с замиранием подает стакан и графин, их руки на миг чувствительно соприкасаются: нежное обжигающее пламя пробежало через пальцы. Она поняла: это ее чувство сильнее и выше супружеского долга и выше всего на свете. Предмет поклонения всегда наделяется слепым сознанием излишними достоинствами.   
Он оказывается приходил за теннисными ракетками: Варенцов улетал на неделю и Стручков попросил его  попользоваться ракетками до его приезда…И еще мгновение-сладкая отрава прощального взгляда!..
Экипажи Варенцова и Моренова назавтра в указанное время улетели по заданию. А в три часа Светлана уже торопилась в магазин. Сердечко трепыхалось: пылкая безумная страсть разгоралась. Неудержимая сила тащила ее на встречу. Она вспыхивала каким то неземным огнем: ее взгляд, движение, ее улыбка становились другими – точными, стремительными, безошибочными, прекрасными, как будто она собиралась взлететь на собственных крыльях: еще миг - и небо, полет.
И увидела его, даже не увидела, почувствовала: он переждал проходящих на тротуаре людей и подошел к ней с таким расчетом, чтобы успеть сказать самое необходимое:
-Приветик! -вспыхнули оба. –Ни у меня, ни у тебя нет хаты. Свидимся сегодня у речки!..Там где плес! Как перейдешь дорогу, под ивой буду ждать тебя! В десять вечера. Жду и умираю. –Только то и заняло 10 секунд. И никто ничего не засек, вроде поздоровались, да два слова о погоде.
Страх перед неизвестностью сильно одолевал Светлану, но отчаянная страсть была сильнее любой грозящей опасности: она шагнула через городскую дорогу и упала в его объятия.
В полночной полусонной тишине плеса слышен лишь доверчивый шелест тихой застенчивой  Шелони о речную траву, да легкий приплеск, да заманивающие звезды!
- А ну - ка примерь, купил тебе обнову, - шепнул и поцеловал ухо и распахнул сарафан. Она в мгновение обнажилась, а он жадно лапал ее трепетное горячее тело, будто помогал одеваться. Мать достала ему импортную дорогую вещь для молодой жены, а он , вишь, изменил адресата. Дыхалку его захватило, да и для Светланы все в эту ночь было неожиданным, необычным и неотвратимым. Его горячие руки бежали по эрогенным зонам. В чувственной, захватывающей спешке он уложил её в этой самой обнове на ещё не остывший песок под ивой, было не до ласк, только успел шепнуть:  «не боишься залететь». Едва слышно она ответила:  «нет, сегодня можно!»
И оба забылись в …импровизации…до потери импульса. Тихая счастливая Шелонь шептала о вечном…
И лишь когда зарделся утренний полусумрак пунцовой зари и стали гаснуть точечки звезд, он тронул ее лежащую у него на руках в самозабвенном полуобмороке и не спеша довел до вербы, нежно шлепнул на прощанье по попке…И кажется никто не видел. Но напрасно думали так влюбленные: посторонние люди, хочешь не хочешь путаются в чужие дела, особенно женщины, бывает преднамеренно, а бывает и случайно: будто небесные птицы донесли после третьего свидания на речке, усекли сердечные делишки Светланы…Людской молвы не избежать.
В пятницу на командно - диспетчерском пункте командир полка объявил обоим экипажам Варенцову и Моренову благодарность за отличное выполнение правительственного задания.
-Служим Советскому Союзу! -дружно ответили 12 человек.
И кажется, молодые березы городка с восхищением встречали веселых летчиков, выполнивших очень важное задание. В честь прилета домой Моренов выдал неизвестный до селе ностальгический стих:
                Меня милка насмешила:
                Туда луку накрошила,
                Постным маслом полила-
                Ох и вкусная была!

Дома Виктор с удивлением обнаружил изменившуюся, можно смело сказать, другую женщину в лице своей супруги: быстрые и порывистые движения, критический взгляд и какую то небывалую ранее уверенность в себе. Но гибельная весть для него была впереди. И произошло это буквально на следующей недели на дне матчасти.
Погода была на редкость для этого края безоблачной и тихой. В этот день все экипажи проводили профилактический доскональный осмотр рулей управления самолетов и двигателей: в одной из авиационных частей механик самолета, соединяя троса руля высоты между собою, поставил болт не сверху вниз, а наоборот, снизу вверх; гайка постепенно открутилась и трос разъединился; хорошо обнаружили на предполетном осмотре, быть бы большой беде.
Первые два часа летчики и техники внимательно перепроверили все соединения тросов, отклонение элеронов, руля высоты и руля направления, а так же всех триммеров. Варенцов с утра был в миноре, - неизбежное следствие огромных затраченных сил в предыдущих полетах на учении. Он объявил первый перекур и нехотя направился за капонир в сторону небольшого естественного пруда, к которому с трех сторон подступает любитель воды - ивняк, а сзади на кустарник напирают молодые нежные осинки с трепещущими розоватыми листочками; прудик усыпан вокруг золотистым глянцевым цветком лютиком, который называют куриной слепотой. Прямо у воды умельцы отряда соорудили полукруглую скамейку из сучьев взрослых осин и берез: получился уютный обжитой уголок. Экипаж Моренова, соседа по отряду, тоже любит это место. Моренов сидит на скамейке и напевает свой репертуар, а молодежь лыбится:
-Ты Тетеркин почему тянешь с торможением? Думаешь полоса длинная? Нет, как только машина устойчиво легла всем весом на полосу, жми тормоза. И помни первую заповедь летчика: не откладывай торможение на конец полосы, а любовь на старость!
                Два цветочка на горе:
                Синенький да аленький,
                Никогда не променяю
                Сук большой на маленький

Летчики на земле делают все не скоро, не спеша, как в замедленной киносъемке, будто накапливают энергию и решимость, готовятся к тому важному шагу, внезапному порыву гигантских сил машины и собственного сердца, когда все человеческие силы, мысли и чувства начинают работать на сверхскоростях и когда уже не остается ни минуты, ни мгновения думать о себе или о чем то постороннем. И не всякому дано даже ощутить это свойство сверхсосредоточения, которое летчик ощущает ежедневно. Варенцов не торопясь шел к пруду и задолго услышал, как второй летчик экипажа Моренова Федоров приглушенно говорил:
-Любовь-это большой костер, который поддерживается подбрасыванием палок: чем больше, тем лучше горит костер!
-Да, -продолжил начатую тему техник самолета остроумный Гена Марлин, -жену надо держать стержнем, а то она навострится. А если еще палконестояние, то это копец. Девки любят не чай горячий.
А последним высказался Володя Купцов:
-Бред сивой кобылы. Не верю! Как можно так безответственно болтать! Безответственно и жестоко!
При появлении Варенцова разговор смолк. Варенцов не придал никакого значения этим словам: мало ли кто и о чем говорит. А дальше пошел обычный треп, что бывает в перерывах.
А следующий перерыв уже был обеденный: часть людей предпочитает ездить на обед на грузовой машине, а другие идут пешком, ходьбы то всего 20 минут по природе.
-Командир, мы пошли пёхом в столовую, - предупредил штурман Филатчев, а техник самолета попросил не забыть закрыть люк.
Варенцов остался на своем месте, на левом сидении, чтобы потом в одиночестве пойти в городок. Но не успели  экипажи отойти, как из под земли подкатил газон, откуда его черт принес, и из него вяло вывалился замполит, и махнул рукой, мол подойди. Варенцов не торопясь спустился по ступенькам откидной лестницы люка и, тревожно, сдвинув брови, подошел и доложил:
-Товарищ подполковник, экипажи отряда проводят день матчасти. В настоящее время экипажи на обеде.
В прищуренных глазах замполита сверкнула едва скрытая угроза, да и что от него было ожидать после предыдущих событий, особенно на парткоме. Варенцов скорее почувствовал эту угрозу всем телом и воображением, чем увидел глазами, да оно и понятно: ничего кроме какой нибудь гадости от него ждать не приходилось.
-Вас майор Варенцов вызывают на партийную комиссию в политотдел дивизии. В Тарту быть в пятницу в 10-00! –И после продолжительного молчания, глядя начальственным не мигающим взглядом, цинично процедил сквозь зубы:
-И наведите порядок в семье! –А когда тяжело и долго садидся в газон до Варенцова донеслись невнятные, сказанные видимо, для сидящих в машине людей зловещие слова: «А может ему в кабине с рогами удобнее функционировать?» - И машина рванула по бетонке в обратную сторону.
Варенцов остолбенел: «Мерзавцы!» -вырвалось по первой реакции.
А когда он осознал, что значили слова этих людей, кровь ударила в лицо, каждая очередная секунда жгла каленым железом стыда, в груди – комок не рассасывающейся горечи на жену, на друга, на судьбу. На все, на все, на весь белый свет. В башке всё смешалось…Там в Тарту, на партийной комиссии дивизии, они не оставят камня на камне…До какой же степени надо не уважать человека, чтобы вот так бестактно, так оскорбить, и так унизить – надрывалась душа Варенцова.
А на пруду то - оказывается офицеры прохаживались на мой счет…Значит мой новый друг…все - таки посмел…мерзавец…убить обоих! Варенцов заскочил в кабину, открыл пистолетный сейф, благо ключ был всегда с собой, взял свой пистолет и торопливо зарядил обойму патронами. Невольно всплыла сцена первого дня знакомства с ней  когда его друг по спецшколе Виктор Лихтин произнес:
-Вручаю тебе дружище свою любимую сестренку и надеюсь на всю оставшуюся жизнь, в общем чтоб мир и лад. А мама, будущая теща добавила:
-Береги ее, у нее золотое, очень доброе сердце. – Мама еще долго говорила, наставляя Варенцова на путь истинный, пока отец Иван Петрович не пригласил к обеду:
-Ну хватит наставлять, сразу видно человек настоящий, серьезный ему можно все доверить. Тут бестолковых раздоров и пустых неполадок не будет.
Виктор Лихтин, майор ракетных войск, недавно гостил в Сольцах, и все было хорошо… Нет! Из- за друга,.. я не смогу выпустить в нее заряд. Варенцов положил заряженный пистолет в карман. Все чем занимался он эту недолгую жизнь потеряло смысл: служил и летал на полную катушку, землю рыл копытом. И вот дорога вперед навсегда зарыта. Это уже точно! И позор! И позор! Зачем жить когда позор? Весь мир перевернулся вверх дном. Он прислонился головой к металлу фюзеляжа своей крылатой машины - птицы. Засыхает трава, увядают цветы, так в одно мгновение вдруг постарело в нем все, постарело и износилось: померк блеск в глазах, он скукожился весь, согнулся, как стареющий гриб – подберезовик на болоте: смелостью, высочайшим летным мастерством пытался он одолеть судьбу, отвести злой рок, но он неотступно следовал впереди и перекрывал все пути. Все пошло прахом, вся жизнь прахом. Надежды , желания и сама жизнь все сильнее сжимались в одну черную точку…Нанесенная рана была так глубока, что все его дальнейшие действия были, как бы, помимо его воли, как будто не он сам, а кто то другой руководил его действиями, и тот «кто то» был непреклонен, как скала. Варенцов отбросил из под колес тяжелые колодки, препятствующие движению самолета вперед, бросил взгляд на входное сопло двигателей: заглушки сняты; поднялся в кабину и закрыв входной люк, сел на свое командирское место, чисто на автомате одел шлемофон и, не пристегивая ремни парашюта и сидения, нажал кнопку запуска левого , а потом правого двигателя. Пока двигатели выходили на обороты, включил все необходимые предохранители; привычно увеличил обороты, снял со стояночного тормоза и быстро вырулил: взлетка от его крайнего самолета была в 50-ти метрах.
«Есть выход из этого заколдованного круга: хватит терпеть незаслуженные удары и обиды! Терпеть эту сладкую ложь…И эту лицемерную мораль: думают об одном , а говорят другое. И это бесчестье!.. Оскорбительное и страшное!.. И этого уже не пережить!...»   
Одно движение передним колесом, и он на оси взлетки. Полный штиль. Солнечный серебристый денек с синеющим впереди простором соблазняет летчика своей вечной красотой: искажая горизонт, над полосой мельтешится нагреваемый воздух; на скатерти зеленой луговины с обеих сторон взлётки клеверные круги розовые и алые, местами пятна ромашки, качающиеся на ветру и , кажется, ноздри ощущают теплый медовый запах лугового разнотравья. Идеальная земля и погода. Но воля того, кто командовал сейчас им, была непреклонна, а чаша судьбы неизменна: он увеличил обороты до максимальных и отпустил тормоза, еще мгновение и он над землей; сам убрал шасси и закрылки, что обычно делает второй летчик, набрал 3000 метров и развернулся параллельно речке: вот она искрящаяся лента так полюбившейся Шелони. Он давно хотел испытать этот самолет, попробовать бочку, но инструкция запрещала; теперь это можно, он слегка взял штурвал на себя и крутанул рули на левую бочку – тяжелая машина легко выполнила фигуру пилотажа малых самолетов…
…Сердце командира полка забило тревогу: кто мог в эту минуту взлететь? Ни жив, ни мертв командир полка заторопился на четвертый этаж на КДП, в 50 лет быстро не побежишь: ступеньки крутые, сердце бьется 120 ударов, в висках стучит одно: не дай бог беда, полеты не планировались, перелеты тоже!
Дежурный по КДП капитан Волков доложил:
-Товарищ полковник! Взлетел борт номер 04 с курсом 230 градусов без докладов, без разрешения. Я проверил по журналам, это самолет майора Варенцова. На вызовы не отвечает, его позывной 564. Сейчас его высота 3000 метров идет с курсом 50 обратно на точку. Наземное оборудование включено. – Второпях Волков включил и селекторную связь со штабом полка и летной столовой: эта связь включается только в боевой обстановке и на учениях, и то в исключительных случаях.
С тревогой и озабоченностью взял Павел Ильич микрофон, предпринял все возможное, чтобы голос звучал спокойно:
-Пять шесть четыре вызываю на связь!
                В эфире тишина.
-Пять шесть четыре вызываю на связь!
-Пять шесть четыре на связи.
-Как понять Ваши действия? Незапланированный взлет.
-В последний раз взглянуть на этот мир!
-Если это серьезно, то это…несерьезно.
-Серьезно!.. Везде тупики!.. И нет опоры!..Все рухнуло!.. Теперь всему один конец…
-Разве мы виновны в тупиках?
-Вы не виновны! Вам я благодарен за все!
У командира полка от напряжения выступили капли пота, дрожат руки старого асса, он ищет и не может найти главных слов:
-Виктор! Ты выдающийся летчик! Ты всегда был умным и добрым…Ты столько раз оказывался перед смертью и сумел…Ты спасал людей и технику! Зачем идти добровольно…Есть в конце концов долг и клятва!
-Та дама с косой… освободит от всех обязанностей и клятв.
Тем временем Виктор прибрал слегка обороты и направил нос машины на зеленую луговину, что под крутым взгорком городка…»здесь и поцелуемся с земным шариком», -лихорадочное напряжение мысли улеглось. Машина – стальная птица и летчик стремительно понеслись к последней цели.
-564-й не смей этого делать! –Просто зазвенел микрофон от накала голоса командира полка. Он увидел пикирующую машину…
…Летный состав в столовой услышав радиообмен Варенцова и Демиденкова, замер в едином вздохе: бодрый обеденный шум затих, стихла беготня официанток. В этой небывалой для летной столовой тишине раздался не громкий голос Моренова:
-Все таки убили человека!..
-564-й не смей этого делать! –Павел Ильич вытирал пот на лице. Он уже не знал что делать, какие найти слова, -машина у него на глазах неслась к земле. В мыслях пронеслось: полетит много голов за это пикирование и смерть: моя, командира дивизии и многих других.
-Остановись, я прошу тебя! – И как за последнюю соломинку ухватившись, полковник прокричал:
-Ладно я! Твой полк! Но плохо будет Алексею Николаевичу! У него не лучше, чем у тебя…Ему влетит по полной!
-Алексей Николаевич?!..Да, Алексея Николаевича подводить нельзя…Я зайду на посадку с курсом 50.
Павел Ильич не понимал, зачем заходить с этим курсом; он поймет потом, а пока он лишь произнес:
-Хорошо, с курсом 50, - в усталых мученических глазах командира навернулись слезы. Бледный и строгий старый заслуженный летчик, видевший войну и множество смертей, он был в шоке, положил голову на руки, тяжело дышал и хлюпал носом…
Варенцов уже на предельной высоте вывел самолет из пикирования, прогремел над городком и с левым разворотом направился сразу к третьему развороту. Перед четвертым выпустил шасси, потом в положенном месте закрылки и мягко посадил машину. Быстро зарулил носом на стоянку. Открыл люк и быстро зашагал прочь, за его крайним капониром начиналось густое заболоченное мелколесье, которое и скрыло его. Высокая, в рост человека трава, валежник, сухостой, местами густой мох мешают идти, но Варенцов напористо движется прочь. «Я не раскаиваюсь, я изменяю способ. Отойти подальше, чтобы не было слышно выстрелов.» Ищет глазами подходящее место, но не может найти: «ну не в болотине же этой?» Идти очень тяжело, ноги уже по колено в болотной жиже. Мошкара, комары и слепни неотступно следуют за ним и жалят, жалят. Солнце печёт нещадно. А потом пошел крупный кустарник ольхи, и в нем невидимое количество клещей: жаль оставил шлемофон в кабине, клещи кровососы набросились тучей: лезут в волосы, на шею, на лицо вызывая отвращение с брезгливостью; он давит их пальцами, сбрасывает с шеи и лица, но их не убывает.
Время он не слышит, оно бежит где - то там вне его сознания, а в груди – тот комок решимости: назад пути нет. Местами едва вытаскивает ноги из мочажины, а потом пошли змеи, страшные, отвратительные гадюки. Варенцов, считай южный человек, и ему никогда не приходилось видеть одновременно столько лесной болотной мерзости: клещи, комары, слепни, гнус и гадюки. Боже мой! «Да это же ад!» - воскликнул он с досадой, но через некоторое время все-таки вывалился на сухую поляну: по краям расклешённые юбки елок и шелестящие белоногие молодые березы. Тяжело дыша, он буквально на коленях выполз на этот суходол и лег навзничь на траву в тени елей. «Ну вот и нашлось местечко в болотном аду» - подумал и даже услышал запах живой травы и ели.
-День добрый! – Как гром среди ясного неба, услышал Варенцов у себя над головой: этого только не доставало, встретить в глухом лесу человека. Он замер.
-А мы, кажется, с Вами недавно виделись, на грибах! Помню, помню Вас!.. Но что случилось друг мой? На тебе лица нет? Ты не в себе!.. Какая беда? Чем смущено твое сердце? – отец Александр узнавал и не узнавал знакомое лицо, осунувшееся и измученное. Мокрый по пояс комбинезон в паутине, в лесной растительной осыпи, всего месяц назад это был здоровый, уверенный в себе человек, а тут…
 -Не ко времени ты батюшка! – Зло промолвил Варенцов, переводя дух, конечно же, он не в состоянии  сказать что-то вразумительное: на негативные события сегодняшнего дня да вдруг еще посторонний человек, когда уже в душе и в сознании все решено…и сказано последнее прощай. И вот новое беспокойство, черт побери!
-Да нет, именно, кажется, ко времени! – Батюшка обычно безошибочно находит дорожку к сердцу человека, а тут в лоб не дружелюбие, в его больших карих глазах даже мелькнуло беспомощность, однако, заметив в правой руке пистолет, он быстро наклонился и с усилием вытянул оружие. -Именно ко времени!.. Батюшка сел рядом,- эта игрушка пусть пока побудет у меня. –Что случилось, друг мой? Теперь видишь, первая наша встреча на грибах была не случайной. 
Виктор тяжело вздохнул: ну просто предел для психики.
-Мне плохо батюшка…Очень плохо. В общем жизнь не получилась…Не осталось ничего…и даже жена предала…-Тягостно, мучительно и отчужденно промолвил Виктор.- Конец всему!..Хочу заката…
Батюшка чувствовал, что сердце этого человека сжимала нестерпимая боль и обида.
-Я прошу тебя овладеть собой!..Все что послано небом: боль, страдание, обиды, несправедливость надо принять и перенести!..Это испытание приходит всем и каждому. А как же господь наш?! Он ради спасения людей пошел…на мучительную смерть, на крест…почувствуй разницу…и ты кое - что поймешь. Надо нести терпеливо каждому свой крест. Господь посылает ту ношу испытания, которую человек в силах вынести!
-Я никому не делал зла! Никому!.. Нет, батюшка, твои слова не для меня. У меня все решено!
-Побуди сердце твое, – мягко и настойчиво твердил батюшка, - к смягчению пред именем Бога, ибо он дает всем и тебе в сей миг спасение…Пойми, любая жестокость, злоба, насилие имеют место там, где нет божественной любви…Тебе трудно. И многим плохо и трудно…Потому что отвернулись от Бога, не хранят его законов…Огрубело сердце всего народа, их души не слышат. А ходящий во тьме не знает куда идет, и поступает по своему помыслу и упорству злого сердца. Трудно  молиться о народе сем, во благо ему!.. То, что произошло с тобой, надо было ожидать!  И я тебе об этом говорил. Да!..Господи! Соедини сердца наши в любви перед именем твоим! –батюшка прикасался к Виктору, крестил его, увещевал, делая все возможное чтобы выиграть мгновение: успокоить и переубедить. –Пока есть в тебе хоть искра жизни, держись и не падай… Больше, чем ты можешь, вынести скорбей, Господь тебе не пошлёт. А помоги-ка мне лучше, я тут заготовил для Анны Петровны ветки можжевельника,  Да грибов собрал корзинку, помоги мне донести, тут всего ничего четверть версты до церковной ограды.
«Ничего себе, это я уклонился на целый километр вправо к Велебицам» - оценил свое движение по лесу Варенцов; ему было совсем плохо, и батюшка это понимал, чувствовал, но настойчиво просил, подталкивал его, там будет видно, а сейчас выиграть время, привести к себе в помещение. Он подал Виктору грибы, а сам поднял вязанку веток можжевельника:
-У Анны Петровны болят суставы, помощница моя по храму, помогает с дочкой Настей. А можжевельник лечит суставы. Да и у тебя вон по пояс все мокрое, да поди не один час!
Варенцов нехотя повиновался и больше из-за исключительно сердечной доброжелательности батюшки. Он весь светится желанием помочь. Варенцов еле передвигает ногами, и, кажется, ему, что мрачные ели смотрят на него с укоризной и безнадежностью. Он чувствует себя разбитым, задавленным и побежденным: полный ступор. И тут уж ничего не попишешь. Батюшка показал тропу и пропустил его вперед, а сам сзади, мало ли что, раз такое дело.
«Не хватало на кого-нибудь нарваться в Велебицах! – подумал Виктор, но батюшка осторожно провел его сквозь ворота ограды и, открыв двери подсобки подтолкнул туда Виктора. Затем бросил на землю можжевельник и зашел вслед за Виктором. Комнатка оказалась небольшая, не больше 10-ти квадратов деревянного сруба на живую нитку, широкая лавка, да стол, да несколько старых икон, прислоненных к стене.
-Разденься, все надо промыть да просушить. Принесу тебе переодеться брюки да рубашку. Сейчас Настя пожарит грибы с картошкой, примешь пищу…Военную рубашку с погонами тоже снимай, они тебе сегодня ни к чему. Жди. - Батюшка взял грязный комбинезон, ботинки и ушел.
Виктор посмотрел в единственное оконце, оно выходило во внутренний дворик. Не пробежало и минуты, а батюшка уже вернулся: кроме одежды в его руках оказалась бутылка «Московской» водки, два стакана и тарелка огурцов с хлебом.
-Вот уж когда надо это лекарство испить, так это сейчас. Я знаю, как пьют летчики. Грибки скоро будут готовы.  У меня через два часа служба – вечерняя, поэтому я капельку поддержу тебя. - Из горлышка в стакан полилась горькая: батюшка не упускал инициативы, он налил Виктору целый стакан:
-Ну что греха таить, скажу тебе в этот трудный для тебя час: у всех людей бывает такое горе, сгорел твой дом, начинай строить новый. Дай тебе бог этот новый дом построить!.. И не жалей! Что ж теперь…- Виктор выпил весь стакан и положил голову на руки, а батюшка продолжал:
- Мир, в котором ты жил, наполнен и переполнен ложью, злобой, жестокостью и греховностью. В нем нет любви, одна ненависть: нации к нации, государства к государству, человека к человеку, жены к мужу и мужа к жене. И этот мир движется к разрушению… Не жалей! Карьера, звание, тщеславие, - всё это суета земная и в душе  не остается ничего. Но  мир души, не обремененный всем этим, во сто крат ценнее любой карьеры…Надо начать новую жизнь. Новую!  Где путеводной нитью будет целомудрие и молитва. И любовь к человеку. Не жалей!
Водка не взяла Виктора, лишь обострила мысли и чувства:
-Сейчас мне хочется,- со вздохом вымолвил он, не притронувшись к еде - только заката. Я вижу ее в образе разноцветной весны, тихой и уютной, и без душевной боли.
-В тот мир ты всегда успеешь. - Батюшка перекрестился. - Попробуй в этом мире сделать, как можно больше добра, ибо оно, добро умножится.
Девушка, вернее молодая женщина с красивым лицом вместе с мальчиком принесла жаренные грибы и две тарелки, лесным запахом наполнилась комнатенка.
-Вот это грибочки! Спасибо Настенька! И Коле сыночку! –Батюшка погладил мальчика по головке,- Спасибо вам. И вы тоже пообедайте с Анной Петровной. -Батюшка ловко разложил грибы по тарелкам продолжая начатый разговор:
- А чтобы сотворить добро, надо ощутить в душе с помощью молитвы любовь к Творцу, Господу нашему, живую и искреннюю любовь, к людям … Конечно, столько лет разнузданной, лишенной божественного смысла жизни большого народа.
- Мы, батюшка, неисправимые грешники, мы ведь пьем, курим, горим в огне неистовых страстей…
- Тщетно искать счастье в следовании страстям.
- А как можно отказаться от всего того, чем мы живем и дышим… Да, это пороки и страсти. Но этот огонь зажег в человеке Творец?
- Да, Творец! И этот огонь не надо гасить, им надо по человечески управлять. 
- Не понимаю, вот остывают миры и планеты, и вспыхивают новые звезды, совершенно естественно гаснет огонь к одной женщине и вспыхивает к другой. А Вы называете это прелюбодеянием?
- Это человеческая распущенность нравов, непослушание и грех! В молитне все поймешь и преодолеешь. И будешь прощен. И спасешься. Как сказано в Священном писании: по вере Вашей будет Вам!    
Варенцов увидел в глазах батюшки усталость и отчаяние. Он хватанул еще полстакана водки и почувствовал зацепку, начало действия алкоголя.
- Я вижу, вы страдаете за меня всей душой. Не страдайте, я прошу вас! Зачем вы вернули меня, я простился, я презираю и ненавижу ту жизнь, но я не смогу понять и вашей веры.  Изменение и самоотверженность для меня не проблема, но ради каких высших ценностей мы люди должны отказаться от нормальной земной человеческой жизни и стать аскетами или…Никак этого понять не могу.
Священник положил доверительно руку на плечо:
-Я при всем моем огромном желании не могу ответить тебе сейчас на все твои вопросы. Это самые трудные вопросы. Будем эту сложную науку постигать постепенно; сегодня же, когда у тебя нет пути назад, а у тебя, как я понял, нет  пути  назад, прошу тебя просто каждый день молиться, а если есть возможность много раз. Надо понять. И надо молиться ради веры! И целиком посвятить себя воле Небесного Отца. А воля Отца всегда проявляется во всей необъятной Вселенной. Молитва не может остаться без ответа! Двери его, Господа нашего, его кладовых откроются и благие дары и добродетели, дары истины, дары милосердия будут тебе даны. Доверься Господу, верь в него и он совершит! Ибо Господь слышит вопль обездоленных… И не останется глух к молитве беспомощного. Ты веришь сейчас в себя?
-Теперь не верю.
-В церкви ты обретешь веру.
-Ты веришь в людей?
-Нет, не верю.
-В церкви ты обретешь веру в людей.
-Ты любишь людей?
-Нет, я разочаровался в людях.
-Церковь научит тебя любить людей. Господь стоит у двери твоего сердца и ,чтобы вступить с ним в общение, надо только повернуться к нему лицом. Да, церковь и вера это сегодня не модно, церкви разрушены, святыня забыта. Ты ступишь на разрушенное разгромленное поле. И конечно, не хочешь, не ходи. Это только по призванию.
-Батюшка! Я вам, наверное, очень обязан, и тем не менее не могу не возразить…вера-это такой слабенький фиговый листок прикрывающий истину, и это не достойно мыслящего человека! Атеизм и наука это светоч современного мировоззрения!
-Ваши атеисты и материалисты зовут мир в пучину страстей и половой распущенности, превращая человечество в слизнявый комок червей, обреченных и занятых только удовлетворением похоти. И это конец всему!.. Только вера и Иисус Христос спасут мир!
Отец Александр налил ему еще полстакана водки и каплю себе: выпили, заканчивая вкусную лесную пищу.
-Я думаю, -строго сказал отец Александр,-в ту старую жизнь тебе возврата нет. И твоя душевная рана там в той жизни-неисцелима.
-Да там мосты сожжены. – Тяжело вздохнув Варенцов отвел глаза. -Та песня спета.
-И ждут тебя там беды и страдания не по чину…
-Это батюшка, если речь идет об авиации. Да там все кончено! Всё кончено! А если жить.. То у меня… льготная выслуга 25 лет т.е. я имею возможность уйти на пенсию. И я не совершил никаких преступлений. Просто нужно поехать в госпиталь и списаться с летной работы: уйти на гражданку.
После некоторого раздумья отец Александр положил свою руку на плечо Варенцова, продолжая свою мысль о его судьбе сказал:
-Это же совсем другое дело. Именно так и надо поступить: ты честно отслужил срок и отдал столько сил и здоровья государству, зачем же терять то, что тебе положено по праву и закону? И как бы не сложилась дальнейшая жизнь, пенсия это кусок хлеба на черный день. Нет, нет. Именно так надо поступить. Однако мне надо на вечернюю службу. Отдохни и успокойся.- И батюшка перекрестил его на прощание.
Знакомые много лет и регулярно посещающие службу в храме Анна Петровна и Настя спросили таки:
-Кто этот человек, батюшка?
-Раб Божий, нуждается в помощи. Анна Петровна присмотрите за ним и помогите ему. Отнесите ему матрац, постелите на лавке, ему надо отдохнуть. Он не в себе.
-Хорошо батюшка.
А когда после нескольких часов вечерней службы и других дел отец Александр возвратился обратно, Анна Петровна торопясь, сообщила:
-Так он, этот человек, оченно захворал, занемог. Веку мало, да горя много.
-Как захворал? А в прочем, пойдем, посмотрим.
Виктор лежал в беспамятстве, он метался в бреду, на лице капли пота, по всему видать температура. Отец приставил ладонь ко лбу, он весь пылал огнем.
-Он несколько часов шел по мочажине, но ведь еще не так холодна земля и вода, простуда не могла так быстро,.. скосить, однако, тяжелые душевные переживания…отчаяние…Тут все может быть, скорее – срыв.
-Так, как вы сказавши, дак он бедный видать извелся и у него душевная лихоманка – горячка…Вот оно все вместях. Может его в больницу? Там врачи.
-Нет. В больницу его нельзя. И вы с Настей покуда ни слова…Попробуем выходить сами. Раб божий нуждается в нашей помощи, он хороший человек, просто сбился со своего пути…
                Телеграмма
командира дивизии генерала Аркатова Командующему Дальней авиации. Москва
«По докладу командира 940-го авиационного полка полковника Демиденкова один из лучших летчиков полка и дивизии командир 3-го отряда второй эскадрильи майор Варенцов оказался в ситуации прекращения военной карьеры по возрасту, на один год старше. Приказ министра обороны № 312 от 1969 года. Кроме того, накануне замполит полка подполковник Гнутенкин, устроил ему разнос на парткоме за критические записки по современной политике и передал дело в партийную комиссию дивизии. В то же время произошли неприятные события в семье, считавшейся до сих пор образцовой: его супруга сошлась с майором Стручковым, только что назначенным заместителем командира эскадрильи. На этой почве неудач и разочарований майор Варенцов решил покончить с жизнью. В обеденный перерыв, когда весь летный состав был в городке, замполит в грубой форме известил о его явке на партийную комиссию, затем  бестактно и цинично распорядился «навести порядок в семье». Майор Варенцов, осознав случившееся и находясь в состоянии тяжелой психической травмы, запустил двигатели и взлетел на Ту-16 в одиночку с тем, чтобы в пикировании врезаться в землю. При этом он испытал самолет Ту-16,  выходя на закритические углы атаки, и сделал несколько бочек. Руководитель полетов полковник Демиденков в сложной и безвыходной обстановке сумел переломить психологическое состояние Варенцова, апеллируя к осознанию того, что из - за его действий пострадают другие люди полка и дивизии. Майор Варенцов произвел посадку и зарулил на свою крайнюю к лесу стоянку. Потом исчез в неизвестном направлении, предположительно в сторону леса; поиски его личным составом полка и обслуживающих частей в течение семи дней результатов не дали. Местные жители – грибники нашли в лесу его пистолет и принесли на контрольно-пропускной пункт. Но самого Варенцова обнаружить до сих пор не удалось».
Генерал Аркатов. 12.08.1969г. г. Сольцы.
                *     *    *
Безгранично счастливая, считай на седьмом небе, глаза сияют, и слышно как бьется сердечко, Светлана в лучшем сногсшибательном платье в три часа летит в военторг: туфельки-босоножки легко цокают каблучками, погода, как по заказу: солнечно, тепло и лучезарно. Ну, все как нельзя лучше.
И для нее нисколько не удивительно, что не только мужчины, но даже женщины, не пропускают ее равнодушно. Но сегодня все прохожие: офицеры, прапорщики, женщины просто таращат на нее глаза. «Что такое?» спросила себя Светлана, ощупала туалет и окинула себя мельком, все в порядке, но тревога не проходит. И тут давняя хорошая знакомая Тамара, жена техника самолета, беспокойно спросила ее:
-А Виктор пришел домой?
-Еще нет, а что?
-Разве не знаешь?..Говорят он…это…пытался…покончить собой на боевой машине!
-Ты что говоришь? – у Светланы остановилось дыхание и потемнело в глазах; вмиг опустилась на землю, да и земля уходила из-под ног; только через какое-то время стало обретать последовательность мысли и, наконец, до нее дошел смысл слов, которые она услышала сзади за спиной от проходящих прапорщиков:
-Да вот из-за нее видать! Они стервы доведут кого хочешь! Считай погиб такой человек!
Одно дело скрывать чувства для людей, некоторые уголки жизни и носить маску на лице, а другое для себя: стыд и еще не до конца осознанная тревога за честь, за репутацию и семью вдруг неожиданной волной захлестнули ее: дурман жизни начал рассеиваться, когда все ранее скрываемое начало приоткрываться. Все смешалось в голове в карусель. И с каждым вздохом прибывал страх: не взвидеть белого света. И непереносимая боль вдруг поднялась из глубины глубин: «не может быть?!» - тысяча случайностей и все сразу сейчас на ее голову. Сверкнули слезы, закрыла лицо руками, кинулась домой, не поднимая глаз, только по другой дороге, по той, где меньше встречных людей, что мимо складов, а потом напрямик до своего дома, всего то 200 метров. И кажется, ей весь мир смотрит на нее: приветливая улыбка кажется усмешкой, беглый взгляд косым и злобным, а говорящие друг с другом двое, судачат именно по ее поводу. А когда без памяти неслась уже у своего дома, услышала из открытого окна первого этажа и приняла на свой счет женский звонкий голос:
-Да она же бикса! Бикса! Слаба на передок!..Черная неблагодарность мужу…отогреть змею на груди…
Светлана по родному Петровскому знала значение этого страшного слова «бикса» и никогда не примеривала его на себя. Никогда. «Это же не правда! Это не так!»- кричало ее сердце. А на третьем этаже мелькнула застывшая картина: жена инженера полка по вооружению Татьяна, с которой были добрые отношения, увидев Светлану, окаменела, прикрыла рот рукой и подняла глаза к верху в ожидании, когда Светлана пройдет. И ни здравствуй, ни прощай. От этого еще сильнее прожгла молния: она заскочила в квартиру и прижалась пылающим лбом к холодному накладному замку, ни жива и ни мертва. «Из-за нее! Из-за нее!» стучало в висках. «Что я наделала? Что я наделала? Что я наделала? -невыразимый ужас проникал все глубже и глубже, дурман грешной любви начал рассеиваться. И так подошло к сердцу, что оно сжалось в комочек, глубоко и, кажется, навсегда свернулось в непостижимой глубине, и поглотилось: и пламя, и свет от той недолгой грешной любви, и весь этот непонятый ею до конца мир, в котором она жила. Любопытство и сладость душевного накала влюбленности, горевшие огнем, затмили, потушили бдительность, а что может быть из этого, в конце концов, не задумывалось. Ан выплыло все, о чем предвидеть заранее было так трудно?
Время остановилось: закрыв лицо руками, она уже несколько часов сидела на тахте: «зачем отправила доченьку к маме, так хочется ее видеть!» Откуда-то из неведомого истока души вдруг вспыхнула запоздалая нежность к мужу, которой не было до сих пор и острая боль за него. И оказывается, та простая жизнь с мужем и дочкой, и было настоящим счастьем! А теперь?
Она только представила себе, что будет в ее родном Петровском, если она вернется в отчий дом. Светлана выпорхнула в замужество легко и беспечно. Не зная русской золотой пословицы: «Не по хорошу мил, а по милу хорош», а как было иначе, когда все подруги сказали: «вы хорошая пара», да к тому же претендент на сердце поразил многих: военный летчик-это обстоятельство в пятидесятые годы было высшей оценкой мужчины, только самые удачливые попадали в эту избранную когорту счастливчиков. Хотя Виктор по ее тайному признанию подруге Лиде « не глянулся ей с первого взгляда».  Свадьба была на 150 человек, торжественно звучали слова о совете и любви, о счастье и верности. И вдруг все обнаружится. Что там будет?! Слезы матери, отцовские строгие глаза, а что будет по городу? Разговоры, наговоры, пересказы, пересуды. Ей стало жутко от этих мыслей. И сыграть оскорбленную невинность, там этот номер не пройдет, шагу невозможно будет ступить. Нет, нет! туда возврата не может быть! А куда приклонить голову? Нет на огромной земле уголка и местечка, куда можно было улететь и скрыться от этого стыда и срама. Может быть, можно было бы спастись, если бы не огласка! Никуда ни деться! Все кончено! Она на крошечном островке, а вокруг кромешная тьма. Бездна…Она еще и еще раз пыталась отогнать мысль о том последнем и ужасном шаге, отчаянно ищет какое-то чудо, которое как соломинка обязательно спасет, но все пути и мысли соскальзывали снова и снова к тому ужасному. Мама! Мамочка! Прости меня! Боже прости меня!.. Как нужна сейчас Лида, она бы обязательно  помогла мне.
Уже смеркалось, когда она вдруг энергично начала действовать: написала письмо подруге и не поднимая, глаз отнесла его в почтовый ящик в соседнем подъезде.
«Дорогая моя!
За мгновение до темноты думаю о тебе. Только ты самый близкий, бесценный мне на этом свете друг поймешь, и надеюсь, простишь. Ни одной искорки надежды! Не разомкнуть этот роковой неотвратимый круг! Ты знаешь, я прикоснулась к недозволенному, отказаться от которого не смогла, ибо слепнет в тот миг предчувствие о недопустимости грешного счастья, а благоразумие не помогает. Пророчество цыганки о распахнутых крыльях счастья, - не сбылось. Я ценю тебя выше всего на этой земле и благодарна тебе за понимание. Все остальное уже далеко от меня. Прошу тебя съезди к родителям и доченьке и сделай все возможное. Прости. Светлана».
Ноги не слушались, не хватало воздуха, но она всегда считала себя сильной: собралась с духом, до жути спокойно и аккуратно убрала кухонный стол, положила все вещи в квартире на свои привычные места, долго и жалобно смотрела и целовала портрет дочери, доченьки. Потом убрала волосы коротко, одела любимое сиреневое платье и, закрыв квартиру, быстро зашагала той знакомой дорожкой к реке. Плотно сжатые пухлые бледные губы выдавали застывшую решимость: твердо и без страха прошла темноту от дороги до пляжа, часто оступаясь: мешали слезы. И поразилась необыкновенной тишине берега: «почему так тихо? Почему не взлетают самолеты?», лишь шелест прибрежной ивовой листвы, да на воде переливалась искрящая лунная дорожка, манившая в глубину. Помнила о том, что возле места их встречи под серебристым ивовым кустом лежал камень-булыжник, так годный сейчас к делу. Неотвратимо шагнула с этим камнем на груди в теплую бархатную манящую реку, увидев сквозь слезы над крутым обрывом другого берега синие расплывающиеся пятнышки мерцающих звезд, о которых так любил рассказывать муж.
Кроткая доверчивая Шелонь-река тихо приняла жертву, как раз рядом с пляжем, где каждым звонким летом звучали детские голоса…А на завтра рыбаки-любители удочкой - донкой выловили и вытащили на берег красиво одетую утопленницу.
                ***
     Две недели, денно и ночно корпели над Виктором, батюшка, Настя и Анна Петровна. Он лежал пластом и несколько дней даже не подавал голоса. С внешним миром его связывало крохотное заляпанное оконце, в котором он ничего кроме дневного света не видел. А ночь - темная и глухая, и он один в этом деревянном коробе, как в гробу. Да мерные скрипучие удары недооторвавшейся доски от порывов ветра: бум…бум. Значит, сегодня ветреная ночь. А что дальше? Что? А ничего… Наверно, от предначертанного не уйдешь: в тот или иной момент, в какой-то неизвестной форме, но предопределенный рок настигнет, кто бы ты ни был. Каждое движение давалось с необыкновенным трудом и хотелось истлеть до конца. На бледном, исхудавшем лице потная роса, учащенное дыхание.
У Анны Петровны своих бед невпроворот, но она шепчет над больным молитву: «Господи! Спаси и помилуй раба Божьего! Ибо ты исцеляешь все недуги…и венчаешь милостью и щедротами».
Наконец с божьей помощью выходили: заблестели, провалившиеся в темноту глаза, на осунувшемся бледном лице выглянули пятна легкого румянца. Открывая глаза днем, он видел вначале лампочку на потолке с едва нагреваемой вольфрамовой нитью и в сумрачном свете различал либо Настю, либо Анну Петровну.  Он пытался улыбнуться, но у него не получалось, настолько он ослаб, никогда не был таким, сколько помнил себя. И одиноким. Боль и одиночество: все самое близкое и дорогое осталось где-то далеко: и дом, и любимое дело, и семья. Одолевала тоска по Светлане и дочери во сне и на яву. Во сне он бежит со всех ног долго, долго по песчаному берегу моря, в знойный полдень, чтобы успеть на почту на вызов Светланы по телефону: ну хотя бы услышать ее и дочери родные голоса, хотя бы звук и крикнуть: я скоро вернусь! Скоро! Вы только ждите! Но пляж и море не кончаются, а он все бежит и бежит… А на яву ему без них плохо, как будто сердце раскромсано на двое: половина у него в груди, а вторая половина где-то там, где они. Неисцелимая рана… И  ностальгия по самолету и полету? Приступы боли по любимому делу.
Наташа, конечно же, рассказала матери и Насте о трагедии со Светланой, сама учавствовала в ее похоронах; но Анна Петровна строго предупредила Настасью в период болезни Виктора не проговориться. «У него и так в лице ни кровинки». - Подытожила она свое наставление. Короче, спасли Варенцова, поставили на ноги.
-Не знаю, как мне вас благодарить? – спрашивает больной схлебывая наваристый пахучий грибной суп.
- Скажешь спасибо, так ладно, а нет, ин и так хорошо. - С нарочитой грубостью говорит Анна Петровна.
- Обязательно скажу, дорогая Анна Петровна. Спасибо, тысячу раз спасибо! А какая чудесная у вас Настя! - Тихо и болезненно говорит Виктор. – Настя сама доброта и скромность. Не знаю, что было бы без вас?
Анна Петровна, довольная тем, что выполнила поручение батюшки поднять на ноги раба Божьего, поддерживает разговор:
-Да, доброты у Настасьи хоть отбавляй, только горя - больше; то-то горе, горемычная доля! Пять лет не осушает глаз, горше уже не бывает. Налетела-ть беда, как ураган, молодой муж…погиб, еще свадьбы не справили. Погорюешь нехотя. И не осталось ничего, только досыть…мука-мученическая…молюсь за нее да за Коленьку-мальчика. - Она дотронулась до Колиной головки и промокнула концом платка глаза.
-А какая беда с ним стряслась?
-Дак-ить, он же был летчик, спужаться не успел. Погиб Коля Бубнов. Где чаится, да что получится!
-Коля Бубнов? Да мы же с ним из одного училища, я знал про его катастрофу и даже был у нег на могиле. Но вот не ведал, что эта беда  так больно связана с Настенькой. Ай-я-я-й! –Острая жалость еще сильней чем собственная боль ухватило его сердце. Лицо Насти было такое близкое и прекрасное: Виктор не мог оторвать глаз и когда говорил с Анной Петровной, но Анна Петровна не обижалась, понимала.
-Ну годи!..Не куда ей теперь притулиться. А что поделаешь? Надо терпеть, без терпения нет спасения! – Анна Петровна была твердо убеждена, что случившееся с дочерью, невинным ангелочком, послано самим небом, за ее, Анны Петровны грехи. По этому она регулярно посещала сельский храм и непрестанно молилась и старалась изо всех сил в помощниках батюшки…
Когда Виктор малость окреп, отец Александр по многу часов наставлял его смыслу новой жизни: неустанному духовному совершенствованию, каждодневно подниматься по ступенькам веры, чтобы достичь высшей духовности – причастности к царству Божию. Потом стали готовить его в Смоленск в госпиталь, продумали с батюшкой – вроде должно получиться, а в часть решили не обращаться. На поездку до Смоленска деньги у Виктора были, он всегда в кошельке имел 20-30 рублей про запас, да батюшка дал сотню из своих бедных резервов. В назначенный день он одел выстиранные и выглаженные Настей форменную рубашку с погонами, как был в тот день, а поверх комбинезонную куртку и брюки, в руки - обычный школьный портфель, в который положили ему зубную щетку, порошок и кусок мыла. Настя с матерью принесли отцовскую опасную бритву, что б ходил со сбритыми усами и бородой. А уже на дорожку батюшка вынес и вручил ему Библию, отпечатанную на тонкой папиросной бумаге на современном русском языке с напутствием:
- Постарайся все понять в этой Великой книге. А после госпиталя пойди в Свято Успенский Собор в Смоленске и передай вот это письмо отцу Дмитрию. Для встречи с этим священником подготовься хорошенько.
Варенцов кивнул. Было ему конечно не по себе: он молча с мрачным нахмуренным лицом выполнял то, что ему говорили, впервые не принадлежа себе, а плыл по течению. И вздыхал, вздыхал: еще совсем недавно в сердце было полно надежд и жизнь казалась праздником восхождения, и вот всё разладилось…Как сложится в Смоленске со списанием с летной работы? Даже приветливость Насти и жалость Анны Петровны не могут растопить холодной угрюмости Варенцова. Анна Петровна попросила повторить заговор: «Щит мне порука, Христос мне защита, куда иду, везде мне путь и светлая дорога». Ну ладно повторил. Покрестили его на прощание, а Анна Петровна прошептала: «Да воздаст тебе Господь милостью и правдой. Да защитит тебя»
По просьбе отца Александра на вокзал Варенцова отвозил колхозный Велебицкий шофер в кабине грузовика. Был он Волоха крепко сбит, руки на руле, как крюки, но видать не просыхал и сегодня выглядел с тяжелого бодуна: на лице его было написано одно, как опохмелиться, и дышать в кабине было нечем. «Сколько ж надо было выжрать, чтобы вот так отравить все вокруг?» - зло думал Варенцов. Как бы оправдываясь перед пассажирами, водитель заговорил:
-А вчерась мы-ко с Андрюхой порыбачивши острогой, дарма поллодки набивши.
-Ну а пили то потом с хорошей ухой? - Назидательно и зло спросил Варенцов в надежде, что они с Андрюхой по - человечески посидели.
-Одное дело, и до и после! Хватанувши помаленьку, по полведерка, без закуся, бражничали. Эх! Сегодня оченно… недомогается. За трояк все отдал бы. Займу у сястре и в магазин.
-Подожди! Ничего не надо занимать и отдавать! Подъезжаем к вокзалу. Вот тебе 15 рублей, билет до Смоленска стоит около 10-ти рублей, постоишь в кассе, возьмешь один взрослый, купе до Смоленска, остальные забери себе на твою надобность. А я посижу здесь у тебя в кабине, у меня нога болит. Идет?
-Ишо как! – Он с улыбкой надежды открыл дверцу и подозрительно посмотрел на ноги Виктора.
-Не забудь: один билет до Смоленска, взрослый, купе!
-Запомнил. Тая кассирша - наша Любаха. В раз куплю.
Варенцову подходить к кассе ну никак нельзя, мало ли кого там можно встретить.
А через полчаса подошел скорый «Ленинград-Одесса». Варенцов пулей влетел в свой вагон.
Коренастый, приземистый, улыбающийся на всю симпатичную и открытую физиономию, сосед по купе представился немедленно:
-Меня зовут Василий Иванович, как Чапаева, А тебя?
Видимо, это историческое совпадение имени и отчества известного героя наложило отпечаток на личность этого человека и на манеру его общения. В непрерывном течение времени он словно принял пост от самого киношного Чапаева, настолько походил он на того смелого и смекалистого тезку. Хочешь, не хочешь, а ехать придется вместе, так что Виктор стал  невольно подыгрывать:
-Меня зовут Виктором. - Он сел напротив за столик и глянул за окно : на западе громоздились пышные вскипающие облака. Когда застучали колеса, он испытал уже позабытую томительную сладость от стука колес и покачивающегося вагона, согревающего душу, ну как - будто народился вновь. Он не придал никакого внимания случайному попутчику, хорошо, если сложатся приятные отношения, а нет, можно и помолчать. Да к тому же Варенцов очень настороженно относится  к людям с быстрым бесцеремонным знакомством: нередко они так же быстро и бывает, бестактно разрывают знакомство из-за пустяков, особенно после стакана вина. В купе было жарко, и Виктор снял верхнюю курточку, блеснули звезды на погонах.
-Вот это у меня будет сегодня приятнейшая компания, авиация, неужели летный состав? И куды ж мы направляемся, если это не военная тайна? –в разговоре Василия Ивановича слышится основательный белорусский акцент.
-Тайны нет! – спокойно и приветливо ответил Варенцов.- Еду в Смоленск, там в госпитале летный состав проходит медицинскую комиссию, если это Вам что-нибудь говорит. Еду списываться.
Он бы мог сказать Василию Ивановичу много слов, но слова не шли с языка, да и  надо ли было случайному человеку в вагоне открываться на многое.
-Говорит, говорит. Я это ферштее! Давай на ты, я терпеть не могу выкать. – У тебя профессия на погонах, - Василий Иванович прочитал на лице попутчика строгость и ответственность и в то же время первые слова и белозубая улыбка продемонстрировали, что попутчик приветлив и улыбчив, и без гонора, а эти качества ему по душе,- А я работаю в управлении лесного хозяйства Смоленской области, на скромной должности заместителя управляющего, короче бывший лесник, теперь полковник леса, елки палки!
Оба заулыбались. Варенцов по одежке, хорошо отутюженному костюму и галстуку просчитал верно: важный дядя - областной чиновник.
-Нормальной жизни за полетами нэ бачив, покоя и тишины земной нэ чув. Так?.. Авиация это ж чистое самопожертвование, вспышка метеора. В какие же профессии ты собираешься, если спишешься с летной работы? Будешь лицом свободной профессии? И куда планируешь дальнейшую жизнь?
- Да вот уговорил меня отец Александр, что мир истинный это церковь и вера, там разочарованному человеку место. Попробую себя на том поприще.
- После войны все лучшие ребята рванули стадом в авиацию, и ты туда же. Если бы ты знал, как нужны были вы, умные и сильные ребята здесь на земле изобретать, строить, налаживать послевоенную жизнь! А теперь ты решил в смирении сердца нести послушно тяжкий крест до скончания века.
Оба надолго задумались, анализируя сложившуюся обстановку. Молчание прервал Василий Иванович:
-Мне кажется ты гоняешься за ложными целями…И вот опять из огня да в полымя, як кажуть у нас на селе, тягнешь дурь на голову…Сегодня ж ты вольная птица. Так? И опять самопожертвование: теперь во имя Божье! Это ж яснее ясного, опять заковать себя в кандалы.
-И в первом и во втором случае, у меня к сожалению, не было выбора…Но я полюбил небо,..и теперь надеюсь не худшее поприще. – Василий Иванович ковырялся в самом больном месте души, и Варенцов невольно нахмурился, но скрипя сердце соблюдал приличие. Но Василий Иванович продолжал гнуть свое:
-Надо найти свой путь, свою светлую дорогу. Понимаешь?.. Ты хочешь обрести здоровье, оптимизм, веру в жизнь, почувствовать красоту земли? Это я тебе от полноты души! И все у тебя вернется: и прежние краски молодости, и новизна ощущений, и восторг бытия, и надежды!
-Конечно, кто ж этого не хочет.
-Так вот у тебя есть выбор! Иди работать к нам в лесники. Мы ищем на лучшее лесничество хорошего хлопца!
-Ну вот, теперь мое предназначение по-вашему в «темном лесе».- Варенцов едва удержался от смеха.
-Постой, не торопись делать выводы; я не хочу сказать, что лес это твое поприще, но лично я не знаю лучше работы на земле.
-Любая работа на земле по сравнению с небом это падение с высоты!
-Ну, ты так утверждаешь потому, что не вкусил, что такое лес?! Но там в лесной тиши ты успокоишься от гула двигателей, от потоков людей и от страшного груза обязанностей, тех, что ты, как ишак, тащил на себе; ты ведь до сих пор не знаешь что такое уединение и покой!.. Это ж надо прочувствовать: полная свобода от гнетущих обстоятельств, от ежедневного контроля начальников. Она тебе свобода нужна? Тебе сейчас, чтобы прийти в норму от той реактивной горячки нужно десять лет уединения и покоя! У меня брат военный летчик. Свобода брат дороже всего на свете! Богатство, слава и почет-все эти прелести не в счет, коль нет свободы! Где свобода, там настоящая жизнь! Это яснее ясного!.. Отряхнуть прежний прах и зажить чистой настоящей жизнью на природе под чистым небом! Ты ж молодой, умный, сформировавшийся кадр с большой буквы и я тебя давно ищу!.. Даже выпить с тобой захотелось. Но мне завтра на работу, я и сам не очень-то, да еще начальник управления, если унюхает…не дай Бог!.. А впрочем давай по маленькой хлопнем! У меня закусочка, куды табе:  дикая уточка, спроси откуда, друзья-товарищи…гостинчик от лесников Ленинградской области. И коньячек и маринованные грибочки оттуда, же из родного леса. Был по обмену опытом. –Василий Иванович принялся раскладывать угощения на столе. – Ну, а если у тебя еще и женка есть?
-Как тебе сказать? Все было, а теперь…не знаю…произошли события. Но чисто формально - жена и дочь!
Василий Иванович не дослушал:
-Нет, мужик без бабы, пуще малых деток сирота. Одному в лесу нельзя,..один как сыч. Нет, там обязательно нужна женщина. Ну, мы табе и бабенку знайдем. А потом закончишь академию заочно, заберем в Смоленск.
Василий Иванович разлил коньяк по стаканам:
-Ладно, как говорят, не знаешь, что сказать, скажи тост! Ха-Ха-Ха! Мне очень по душе замечательные слова из услышанной недавно песни, даже не знаю кто автор слов и музыки, а слова запомнил сразу:
                Первый тайм мы уже отыграли,
                Но пока, что успели понять:
                Чтоб другие тебя не теряли,
                Постарайся себя не терять!
Вот и давай выпьем, чтоб никогда не вешать нос! Не складывать руки, найти свою дорогу, даже если выбит из седла жизни, даже если повержен в прах! Короче держать хвост пистолетом.
-Ну давай! – ответил с затаенной улыбкой Варенцов, -До чего же ты проницательный Василий Иванович!
-Я брат тебя вычислил наскрозь.
Со смаком выпили и принялись за грибочки и утку:
-Ты ж не подумай, - продолжает свою тему Василий Иванович, пережевывая еду,- если в лесу, то обязательно мохом обросли и пню молились. Все очень даже современно: и телик, и радио, и оборудование на кухне, и даже газ, правда баллонный и т. д. и т. п. Куда я тебя агитирую, там гектар пашни: сажай,  что хочешь: картошечку, фрукты, ну я тебе не говорю уже о грибах, о лесной ягоде, на всю зиму запасаются люди витаминами. Это яснее ясного.
Василий Иванович от слова к слову убеждается, что этот парень и есть тот самый человек, которого они в управлении ищут для ответственного участка леса.
    После первых рюмок, переломив себя, Варенцов, опять подыгрывая, сощурив глаза  и наклонив  голову, артистично произнес известную фразу:
- Василий Иванович, а вот куды бедному крестьянину податься, прямо карусель получается: белые придут – грабют, красные – тоже понимаешь…
- Бедному крестьянину надо податься прямиком в лесники. Вот какая карусель. - Оба засмеялись.
-Я тебя чуть ли не уговариваю, а на то тепленькое местечко желающих – тысячи. Но ты б нам подошел лучше других. Не знаю, почему ты такой молодой уходишь из авиации, а если служба не пошла, не переживай: из военных должностей и званий шубу не сошьешь. А вот жизнь в лесу – это счастье. В наше время не звание и должности важны: у тебя будет лес и связи, а это брат настоящее счастье.
Долго они еще говорили, пока не сели в купе новые пассажиры и пришлось сворачивать и дорожный пир, и разговор.
А на завтра Василия Ивановича встречал на вокзале водитель с автомашиной, брезентовый газон.
-Заедем в управление, - предложил Василий Иванович,- а потом тебя водитель отвезет в госпиталь.
Но в кабинете управляющего, пошептавшись с руководителем, Василий Иванович неожиданно вернулся к машине и твердо предложил Варенцову:
-Насколько я понимаю, ты ведь не торопишься в госпиталь? К обеду ли, к ужину успеется. Так?
-Ну, так.
-Хочешь покажу тебе наши лесные угодья? Ты такого не видел. Тут усяго-навсяго 20-25 километров.
Варенцов развел руками, мол возражения, наверное ни к чему.
-Давай Петро на Ярцево, лесничество Боровое.
Не успели отъехать первые километры и вот тебе прекрасный лес, и Василий Иванович оказался в своей стихии:
-А теперь, дорогой человек, открывай глаза и уши, смотри и слушай осанну русскому лесу. Вот он размахнул свои изумрудные крылья – кроны над всей огромной зямлей России. Этот мир, простирающийся на тысячи и тысячи километров, полон удивительной красоты и чудес, способного поразить воображение даже самого не любопытного человека. Стоит только внимательно и с душою присмотреться и прикоснуться к нему, к русскому лесу. Русский лес рождался миллиарды лет, потом миллионы лет совершенствовался, а нам достался во всей его изумительной красоте. Это в основном смешанный лес; только северней Москвы до Архангельска и от Смоленска до западной Сибири колышутся сосновые боры вперемешку с елью. Тут тебе и красный лес, строевой значит, вот он перед тобой, из которого раньше строили суда и военные корабли, а нынче – это ценнейшее сырье для мебели и других надобностей. Вот они тридцатиметровые сосны красавицы, что ты видел красивее на белом свете? Смотри, любуйся, шумит бор, думает свою потаенную думу. Посмотри, как сверкают сосны золотым отливом! Она, сосна выделяет фитонциды – летучие вещества, губительно действующие на микробы; она лечит человека.
А вот во всем своем царственном величии нарядные ели в темно зеленых вечерних платьях до самой земли. У нас в России имеются массивы елочных лесов, не подвергавшиеся рубке пятьсот лет. Смотри в еловых лесах подлесок – полыхают рябины и клены, а там орешник. Легкая и мягкая древесина ели идет на смолу, деготь, канифоль, скипидар, древесный уксус и даже витамин С, чтоб не было складок на лице.
Посмотри на право – потоки света от березовой рощи: березонька-радость для души, воспетая как символ России. Листья, почки, сок - лекарственные средства, лечат множество болячек, а про березовый сок и говорить не буду, о нем склодены целые песни. Если девка умоется березовым соком, щечки станут, как у розочки, она будет самой желанной и красивой, это яснее  ясного. Будешь у меня дома, угощу водочкой на березовых бруньках, настоечка первый класс.
А вот целая осиновая роща: одно из моих самых любимых деревьев: нежные листочки лепечут солнцу и ветру слова любви. Про нее осину злые люди говорят много напраслины. Она хрупка и нежна, как городская девушка, осина первой поселяется на вырубках и после пожарищ. Без осины нет ни одной постройки: из нее делают бочки, лыжи, спички. Да плюс, на руках не хватит пальцев от чего она лечит. Про остальной растительный мир от клюквы до земляники – 500 видов, я тебе расскажу потом; про удивительный животный мир тоже требуется особое слово: 50 видов только млекопитающих, тут тебе медведь, волк, рысь, куница, лисица. 240 видов птиц, в том числе глухарь, тетерев, рябчик, белая куропатка. Слышал ли ты слухом о таких птичках, как орел – беркут, канюк, филин, ястреб, аист. А грибы: грузди, лисички, моховики, подосиновики и боровики! Зимой съел бы грибок, да снег глубок.
-А дуб то как тут очутился? – подал голос Варенцов, -он же любитель тепла и влаги.
-Молодец, что отличил дуб от рябины! Дубов тут не очень много, тем не менее сохранились дубовые рощи, которые называются дубравами. Мы считаем его реликтом, деревом древних эпох. Великая полоса русских дубрав охватывала Москву, Владимир и Киев. Дубов остается все меньше, потому что растительный мир подвергается беспощадному и жестокому обращению современного человека. Но придет время, и природа подкрутит человеку гайки, будет ему над чем задуматься… потому и ищем для охраны лесов настоящих людей. Непорочных, добрых, интеллигентных. А что поделаешь?..У греков дуб был посвящен главному божеству Громовержцу Зевсу, у римлян – Юпитеру. Дубу по моще конкурентов нет. И ждут его с распростертыми объятьями в судостроении, в авиапромышленности и в строительстве. И даже песни ему поют: «Как под дубом, старым дубом скучно стало лесорубам».
Много чудес создала природа-волшебница, но главное из этих чудес – русский лес! А душа человеческая – это, брат, главная суть мироздания и формируется она среди земной природы и лесной красоты, а потом гранится всю жизнь, превращаясь в бриллиант небесной чистоты. А если она – дешевка, ограненная в городской грязи, то и вся жизнь будет дешевка: ничего кроме разочарования она не принесет. Я здесь счастливо и безмятежно прожил десяток годков. Пойдем, побачим, погуляем, это ж цель нашего приезда.
На берегу небольшой речки, на зеленом покатом уклоне, выпячиваясь из соснового леса, стоит большой деревянный одноэтажный домина, обнесенный мощным частоколом; с левой стороны от дома сбегают стайкой молодые сосенки до самой журчащей речки. Даже мосток отделан со вкусом, крепко и надежно.
- Вот посмотри, но главное вдохни чистую струю этого лекарства! Я б отсюда никуда и никогда бы не уехал, да сложилось так…будь оно неладно! Это брат настоящее лесное имение и хочется отдать его в добрые руки!.. Знаешь сколько на земле прохиндеев, без стыда и совести, без любви и правды! А хороших - раз, два и обчелся!..
-Так у меня ж тоже обстоятельства! И не знаю еще,  как все сложится.
-У тебя обстоятельство простое: списаться с летной работы и стать хозяином этого имения! Ну вот садись и подыши!
Потом Василий Иванович показал сам дом из пяти комнат и кухню с русской печкой все сделано крепко и добротно.
-Знал бы ты, что такое русская печь. Это выдающееся изобретение человека – кормилица, поилица и согревательница. Без печки человеку в лесу никак нельзя: пироги, блины, бульбочка с уточкой, борщ наваристый – настоящие по качеству блюда ты приготовишь только в вольном духе русской печки! Да! У меня тут временно на хозяйстве Иван Ерофеич, можно сказать, даже мужик толковый и умеет все делать, руки что надо, но одна беда: стоит только вмазать – куда девается разум, характер и совесть. Доверить ему по полной, сам понимаешь нельзя: человек без руля и без ветрил. Ну, и конечно, нецензурное искусство на любую букву нашего и белорусского алфавита. Не знаю, кто у него был учителем, но не подумай на меня! А вот и он легок на помин. У Ивана Ерофеича все большое: крупный картошкой нос злоупотребляющего спиртным человека, большой рот и губы, и виноватый взгляд светлых глаз:
-Какие будут указивки, Василий Иванович?
-Не забудь выкопать картошку, - и в подвал; капусту срежешь через недельку! Насушить грибов. К концу недели можно собирать яблоки. Сюда на зиму приедет семья, так что жди нового хозяина!
-Век жить - век и  ждать.
В это время в лесу один за другим раздались несколько оружейных выстрелов совсем недалеко.
-Иван Ерофеич! Срочно лошадей! Они же перебьют наших лосей!
Через минуту впопыхах Иван Ерофеич вывел двух красавцев, похоже, чистокровных коней. На вопросительный взгляд Варенцова, что за кони, Василий Иванович быстро проговорил:
-Подарили с ипподрома, конечно уже не молодые, им по 10 лет, но для наших дел лучше не надо. Ты то могешь? – спросил Василий Иванович Варенцова.
Варенцов кивнул. И с помощью Ивана Ерофеича сел на коня, продемонстрировав, хорошую посадку и хватку.
-Давно было. – ответил Варенцов.
-Ну, тогда ты давай по этой прогалине мчись прямо, никуда не сворачивая, а я по той,- он указал направо,- наши пути сойдутся.
Крепок охватив ногами стать лошади, Варенцов дернул поводья, лошадь быстро с шага перешла в галоп. Варенцов помчался по широкой прогалине бывшей дороги, пригнулся слившись в одно целое с лошадью, слава Богу не утратил навыков детства: встречный ветер обдал лесной пахучей свежестью, мелькают деревья, временами попадает на мягкий податливый мох, из-под которого хлюпает вода, а чуть повыше - копыта стучат по сухоте. Красота необыкновенная: густой сосняк кончился, теперь пошли редкие сосны с кустарником на изумрудном мху. И вскоре услышал голос Василия Ивановича, повернул на него, и что увидел? Два великовозрастных балбеса стреляют из ружей по мишени, приколотой к сосне. Василий Иванович проверяет охотничьи билеты, оказались отцовские.
-Идите по домам. Вы не имеете права охотиться…убьете лося, получите решетку, лось только по лицензии! Понятно?
-Понятно.
Когда молодежь скрылась в сторону шоссейки, Василий Иванович показал жестом вперед на перегонки. Конечно чувствуется сидит он часто на коне, запросто обогнал Варенцова. И все же с восхищением спросил:
-Ты где так ездить научился?
-Так я ж деревенский мужик. Первое, чему обучали детей на селе, была езда на лошади. Надо было ежедневно отводить коня в ночную после работы старшего брата Гришки. К восьми годам все деревенские мальчишки уже гоняют галопом на полную катушку: только ветер за пазухой.
-Ну, брат, не зря я на тебя глаз положил. Тебе ж цены нет. А я думаю, как мне его научить сидеть на коне.
-Василий Иванович, да ведь всякая профессия имеет и оборотную сторону медали. Скажите же что-нибудь и об ней. А то все получается как в сказке.
- О-о-о! Представь себе на секунду, что вместо этих пацанов с ружьями, были бы дяди – брандахлысты, занимающиеся не дозволенной охотой, которые называются браконьерами: с эти «добром» лесник сталкивается каждый день. А браконьер – это твой непримиримый враг. И не известно, кто в этом враждебном поединке будет сверху. Ставка не на жизнь! Ну и, разумеется, ряд бытовых не удобств.  Например, детям далеко ходить в школу, булочная и бакалея, городские удобства, тоже за 25 километров, но во - первых у тебя лошадь и телега, во - вторых, если ты весной посеешь пшеницу, к осени снимешь урожай, перемелешь на мельнице, и пеки свой хлеб в печи. Или купи муку. Ну, еще женщинам поговорить не с кем. Но  это небольшая беда, будут лучше готовить пироги и борщи.
Подъехали обратно, спешились и осмотрели большой дом и хозяйство.
-Дом добротный, основательное хозяйство, и все это наверняка стоит большие деньги, за всю жизнь не выплатишь! И попадешь в кабалу.
-Дом этот принадлежит управлению и тебе его оформим за одну тысячу рублей, за один год выплатишь. А мы тебе еще отсрочку дадим, вычет, начиная с третьего года. Считай даром на вечные времена. Думай казак!
Опять спустились и сели среди молодых сосенок у речки: солнце пригревало со всей августовской силой, от молодых сосенок исходил медовый дух, и не было сил уйти отсюда. Варенцов закрыл глаза и долго вдыхал, пил этот лесной родник аромата, эту тишину и покой, нарушаемые только щебетанием птиц. Природа блаженствовала, и это состояние передалось Варенцову. Ему показалось, что в этом месте он уже был, когда-то много лет назад, целую жизнь: гармония неба, земли и света.
Василий Иванович удостоверился, что сделал все умно и правильно, проявив эту инициативу. Этому человеку, думал он, деваться некуда, если он настоящий человек, умеющий определять ценности жизни и земли и испытывать радость озарения и созидания.
На обратном пути Василий Иванович довез Варенцова до госпиталя:
- Вот тебе мой телефон служебный и домашний, а также адрес управления. С пропиской мы тебе поможем. Все!
Варенцов тут же добавил любимое присловье Василия Ивановича:
-Это яснее ясного! Спасибо за доброту, все это я очень ценю и не забуду. И приглашение и угощение!
-Ну что ж по рукам! Жду продолжение нашего разговора. – с улыбкой произнес Василий Иванович уже из машины.
Варенцов с улучшенным настроением не спеша направился через всю большую территорию военного госпиталя к помещению врачебно-летной комиссии, что находится в одноэтажной пристройке к основному старинному зданию. На фасаде пристройки над входом постаревшая рамка под стеклом, где красными буквами выведено: «Врачебно-летная экспертиза.» Варенцов вошел в знакомый широкий светлый коридор вестибюля, где слева и справа располагаются медицинские кабинеты и палаты для обследуемых летчиков; мелькают белые халаты врачей и медсестер, летчики в госпитальных куртках и брюках неторопливо ходят по кабинетам.
-Ой! Лариса Анатольевна! – с улыбкой прокричала старшая медсестра врачу,- Варенцов приехал на комиссию!
Все, кто находился в этот момент в коридоре, остановили внимание на вошедшем. «Ну зачем так громко заявлять?» -подумал Варенцов, слегка улыбнулся Марии Филипповне и поприветствовал рукой. Мария Филипповна – самая известная медсестра 6-го авиационного корпуса, наверное, со времен войны: крепкая, дебелая, мажорная тетка.
Варенцов постучал в кабинет председателя врачебно-летной комиссии подполковника Лобанова и вошел, слегка смущаясь от того, что не побрился с утра.
Молодой с красивым лицом подполковник медицинской службы, занятый по горло, тем не менее помнивший всех до одного командиров, которые проходили у него ВЛК, узнал и Варенцова, но забыл фамилию.
-Майор Варенцов, 940-й авиационный полк, Сольцы. –представился летчик.
-Садитесь. Ваше направление и все остальные документы.
-Виктор Николаевич, я прошу Вас позвонить сейчас командиру 940-го полка полковнику Демиденкову, и мы решим вопрос о документах. Так получилось, что я не сумел их взять с собой.
Лобанов внимательно посмотрел на Варенцова гипнотическими черными глазами, сосредоточенно подумал, что же делать в этой внештатной ситуации, а потом все таки согласился: поднял трубку и попросил связистку госпиталя набрать АТС корпуса, а уже та станция соединила с Сольцами. У Варенцова отлегло: первая трудноразрешимая задача, кажется выполнена.
-Товарищ полковник, председатель врачебно-летной комиссии подполковник медицинской службы Лобанов Виктор Николаевич, город Смоленск, к нам на ВЛК прибыл майор Варенцов, поговорите с ним.
Варенцов взял трубку:
-Здравствуйте Павел Ильич!
-Здравствуй!
-Павел Ильич, в тот памятный день я выполнил Вашу просьбу, -посадил машину. Теперь прошу Вас помочь мне: попросить кадровый отдел выслать на госпиталь документы по списанию с летной работы в запас…Вы ведь понимаете, у меня другого выхода нет. Попытаюсь найти свое место в другой жизни… Выводы комиссии я постараюсь прислать в часть. А потом прошу Вас документы на демобилизацию выслать в Смоленский областной военкомат. Если у меня представится возможность доказать Вам мою преданность, я это непременно сделаю. Спасибо Вам за все!
-Жалеем тебя очень! Ну, я рад, что ты живой и здоровый…Светлана – подруга жизни твоей…погибла…Стручков переведен в Сибирь, в Борзю…Гнутенкин – на Дальний Восток. А тебя жалеет весь полк. Передай трубку Лобанову.
Известие Павла Ильича о смерти Светланы легло болью, горячим камнем в груди.
- Документы на майора Варенцова высылаем в срочном порядке Виктор Николаевич. Пусть он проходит комиссию.
-Хорошо…майор Варенцов идите, решайте с Марией Филипповной все организационные вопросы: размещение, питание и порядок прохождения ВЛК.
Определившись с местом на госпитальной койке, Варенцов вышел из помещения и присел на лавочку в сквере подальше от посторонних глаз: придет беда, растворяй ворота…Светлана…Светлана…еще одна нежданная большая беда. Ее, беды огромные челюсти сомкнулись и поглотили Варенцова всего без остатка: не осталось ничего. Где-то неслась и кипела жизнь, куда - то торопились люди, взлетали и садились корабли, в штабах звенели телефоны, а он умер для той жизни. Только теперь он понял, как много значила Светлана для него, несмотря на,.. Так много… И нет опоры, ни в мыслях, ни в душе, чем жить!  От осознания ее утраты в груди заболело так, что он не смог преодолеть, выдержать эту боль, встал быстро зашагал в корпус; смущенно подошел к Марии Филипповне. Она удивительный человек: отсутствие внешней женской привлекательности она компенсирует сполна необыкновенной добротой: она светится добротой и оптимизмом, может быть, поэтому она ни чуть не смущается своей некрасивости, всегда улыбчива, весела и умна, просто безупречная сестра милосердия. Все летчики любят ее и тянутся к ней пообщаться, как к матери.
- Что?- только и сказала, увидев у него в глазах боль.
- Мария Филипповна, мне очень… плохо, побудьте со мною… умерла жена… просто не могу… просто невозможно жить! Нет сил!..
Мария Филипповна, прошедшая ад войны, повидавшая за свои сорок восемь лет в частях и госпиталях все, что бывает на войне, в том числе и такие случаи, тотчас поняла суть: она молча взяла его под руку и повела в то же сквер. И сумела построить разговор так, чтобы увести его от больной темы.   
 Даром ничего не проходит: нарушился сон, ночные пытки, и Варенцов уже не верит, что выкарабкается по этой крутой скале: «Ну никак мне не уйти, не отдалиться…от обрыва,..от смертельного обрыва! Иду по кромке, по самому краю…»
Однако, через несколько дней Мария Филипповна усекла необыкновенную бледность и плохой вид Варенцова:
-Что стряслось! – участливо спросила.
-Совсем не сплю, столько свалилось всего и сразу…
Мария Филипповна - деловая тетка: тут же доложила обо всем врачу, и были приняты немедленные меры: после гипноза, медикаментов и специального массажа Варенцов стал приходить в норму. В трудные дни и ночи бессонницы взялся за Библию; когда углубился в ее старозаветные мудрости, наблюдения и размышления, свои проблемы стали уменьшаться, а может быть прикосновение к Божественной книге способствовало излечению души и тела? И действительно ему становилось легче, великая книга постепенно оживляет его поникший дух.
Каждая новая книга Библии потрясала Варенцова открытиями, человеческими отношениями, развивающимися в веках. Варенцов понял, что без этой книги он не мог иметь полноценного воззрения на мир, на жизнь людей и на весь человеческий род. Он поразился впервые тому, что испокон века ценится не власть, не богатство и сила, а величие человека в смирении и целомудрии, сострадании и любви к Богу и к ближнему. И человек должен иметь святыню в душе и духовным постижением содержать ее в чистоте. Книга в полном смысле спасала его от разрушения, уже не говоря о том, что он зачитывался изысканными оборотами, образными сравнениями, мудрыми историческими персонажами.

Через две недели прошел многих специалистов, диагноз: здоров. А ведь надо списываться, как этого добиться 36-летнему практически здоровому мужику? Пришлось прибегнуть к запасному варианту. В Курской спецшколе военно-воздушных сил на уроке гимнастики Варенцов сильно вывихнул левый коленный сустав, а когда вылечился, обнаружились неожиданные последствия: колено при неосторожном боковом движении безболезненно вывихивалось, а потом легко становилось на место резким движением голени к бедру, как затвор ружья. На приеме у хирурга он пожаловался на вывих.
- Если Вы умеете сами вправлять колено, особенно в полете, то летайте себе на здоровье.
- Нет, доктор, в полете это выполнить трудно, а зимой в меховых сапогах и меховой одежде проделать этот фокус вообще невозможно.
-Хорошо. Сделаем рентгеновский снимок с подушкой песка между колен: если в коленной области будет зафиксирована полость, вернее деформация надколенной связки, большой берцовой связки или сухожилия портняжной мышцы, тогда ничего не останется, как списать…
Через месяц он прошел все экспертизы и кабинеты врачей: предположения хирурга подтвердились; с диагнозом по коленному суставу летчика списали с летной работы в запас.
Накануне последней экспертизы он увидел удивительный сон. Он идет по узкой тропе в редком просматриваемом сосновом лесу и испытывает, как всегда в лесу, радость; но вот прямо на глазах, внезапно тропу впереди затянуло белым, как молоко, туманом. И ничего не видно ни вблизи, ни в дали, только наторенная в нескольких метрах тропа, да близкие стволы, с которых сеет туманная морось. Он долго и осторожно ступает по этой тропе и не видит конца клочьям тумана. Усиливающейся тревогой понимает, что не может выйти туда, куда идет. В сердце страх и обреченность. И вдруг на высоте верхушек сосен – очерченная круговина, светлое окно чистого голубого неба посреди непроглядного тумана, и в ослепительной синеве и блеске солнечного сияния – золотые купала и восьмиконечные кресты пятиглавого собора. Варенцов вскрикнул от этого неожиданной и потрясающе радостной картины.
-Вышел! – закричал он.
Все увиденное во сне он отнес к Божественному промыслу и его первым предстоящим шагам. Куда теперь покатится его судьба, кто ее знает, но похоже не изменить ее: как будет, так и будет. И выбора - то нет. Ну, церковь, так церковь. Никогда еще он не был таким беспомощным.  И хотя ему частенько виделась соблазнительная картина залитого солнцем и сосновым ароматом местечка над речкой в лесу с приветливым Василием Ивановичем, он все же из госпиталя твердо зашагал к Смоленскому Свято-Успенскому собору. Накануне он купил на деньги отца Александра простенький недорогой костюм, рубашку и кепку, так что теперь выглядел обыкновенным смоленским мужиком без военного офицерского форсу.
Смоленский собор оказался олицетворением того, что он видел во сне, как говорится, сон в руку. Слишком многим в душе овладел праведный отец Александр, его фактически спаситель: «Когда услышишь звон церковного колокола, призывающего на молитву, - наставлял его батюшка в Велебицах, - отложи всякое дело и поспеши в церковь. Знай, это твой ангел-хранитель зовет тебя в Дом Божий, чтобы освятить душу Благодатью Христовой, просвещающей умы и сердца наши и воспламеняющей души наши пламенем любви к Богу и друг к другу. А может быть он зовет тебя, чтобы отвести от тебя искушение и укрыть от великой опасности».
Виктор медленно поднялся по лестнице до первой площадки и остановился в раздумье. Он уже примерил для себя этот новый образ жизни, он не знал только с чего начинать, не знал первых шагов, и эта неопределенность немного тревожила его, там глубоко внутри шевелился и царапал червячок сомнений. Виктор снял головной убор, неумело перекрестился и несмело вошел в притвор, чувствуя смущение и волнение, как когда-то в детстве входил в церковь с матерью. Храм был нарядным, светлым  и приветливым; он неспешно и тихо подошел к свечному ларьку и спросил:
- Скажите, пожалуйста, как мне увидеть отца Дмитрия, чтобы передать ему письмо от отца Александра из Новгородской области.
- Он служит, подождите его. Можно здесь в храме.- служительница церкви сразу поняла, что перед ней человек впервые переступивший порог храма.
- Я не знаю, какую молитву мне читать, - шепотом спросил Виктор женщину.
- Произноси: Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй меня грешного!- Виктор повторил несколько раз слова молитвы. Затем он неторопливо купил свечи, не зная, что с ними делать, но потом сообразил: действовать так, как другие, зажег здесь же в притворе перед иконами и поставил, осенив себя крестом. И остановился в средней части храма. Впервые он оказался в таком ослепительно роскошном храме: кажется, время остановилось. Такие же чувства он испытывал в сосновом лесу. Он хочет понять себя в этом новом мире. С интересом осмотрелся на пышно украшенную резьбой, росписью и золотом икон многоярусного иконостаса и всего пространства собора, где по стенам располагались  многочисленные иконы в окладах и в рамах под стеклом. Он долго слушал пение и чтение псалмов, пытаясь понять суть, но многое из услышанного, тем более, что говорилось и пелось на церковно-старославянском языке, понять не смог и оттого в его голове была несусветная мешанина. И был он скован, а точнее, чувствовал себя не в своей тарелке: он ощущал себя здесь лишним человеком, и несчастным. И казалось ему, что он раздет здесь до гола и не мог поднять глаз, кажется, весь храм смотрит на его неумелость и неискренность, потому что искренность у него не получалась, и это, наверно, в порядке вещей. И оттого он не чувствовал в соборе той благодати, которая восстанавливает его разрушенную душу и его разрушенный человеческий образ. Не происходит. И он здесь не приемлим. И действительно он ощущает себя не Богомольцем, а военным человеком, она военная профессия стала плотью и кровью духа и тела от утренней зари до закатного часа: чистишь зубы, одеваешься, завтракаешь, идешь по городу, отдыхаешь ли – везде профессиональное предназначение человека авиации. Вот теперь стою в храме – не послушник, а военный летчик по форме и содержанию. И не могу ощутить себя по иному: внешний вид, порядок  внутри, строй мыслей, где все строго и по ранжиру от главного до второстепенного; и идеальная самодисциплина:  вот эта авиационная принадлежность в течение пятнадцати лет теперь не дает ему быть другим человеком. Долг перед Родиной, полком, перед семьей – это понятно. Но он никак не может вызвать у себя в душе любовь к неизвестным ему людям и к Господу, о чем ему говорил отец Александр. Только гармония песнопения, консонанс женских и мужских голосов хора, словно небесные звуки, проникали глубоко и трогали струны души. Однако проповедь священника Виктор прослушал до ее завершения.
-Вы хотели видеть отца Дмитрия? Пойдемте я Вас провожу. – служащая, продававшая свечи неожиданно и вовремя предупредительно предложила свою помощь. Вывела через боковую дверь в церковный двор, а потом в служебное помещение, по пути наставляя, как положено представляться:
-Свеча это жертва Богу, а при встрече с Батюшкой и прощании поцелуй его руку, как невидимую руку самого Иисуса Христа, а при прощании обязательно произнеси: благослови Батюшка! - и поцелуй опять его руку. Так положено.
- Что-то хочет Вам передать! – объяснила батюшке.
Варенцов приготовил не запечатанное письмо и осталось только передать из рук в руки. Батюшка был высок и светел: реденькая бородка и столь же реденький, белый как снег, волос на голове. Он уже переоделся, но казалось еще не вернулся после Богослужения на эту грешную землю, столько было в нем великости, божественной благодати, творящей добро. Немного усталый, мягкий, проницательный взгляд серых глаз слегка смутил неуверенного Варенцова. Исполнив все  предыдущие наставления, он передал письмо. Батюшка надел очки в позолоченной оправе и принялся за чтение.

«Ваше высокопреподобие!
Дорогой отец Дмитрий!
Молю Господа нашего о Вашем здоровье и благе. Прошу Вас об одном человеке, он придет к Вам на спасительный совет. Зовут его Виктором. Он человек, безусловно, чистейшей души, достаточно образованный; всю жизнь хотел быть идеалом во всех отношениях (без Божественного покровительства), а лишь уповая на свои человеческие нравственные свойства. Хотя терпение и труд ему привиты с пеленок, и он видел и горе и плач нужды с младенческих годов, особенно во время войны, потеряв родителей, сидел на хлебе и воде, да и то не всегда. Жизнь коснулась его черной своей стороной и больно ударила незаслуженно и несправедливо: пытался покончить с собой. Я , как мог, убедил его, что самовольный уход  из жизни -  это преступление и против Бога, и души. Теперь, выходит, планы его военной земной и грешной жизни не оправдались. Он ищет себя, нам бы спасти его. Я сделал все, что мог, чтобы приобщить его к нашей вере. Прошу Вас, уповая на Ваши глубокие познания, присмотреться и побеседовать с эти рабом Божьим ,который стремиться к богопознанию, но мало трудился над духовностью.  И по уму, и по чистоте помыслов, по моему разумению, он годен для нашей многотрудной работы и к спасению. Я говорю о земном, а о небесном Вам судить и увидеть в нем. Но уединение и покой ему еще рано.»

С поклоном отец Александр.

-Ну, хорошо! Пойдемте, побеседуем. – батюшка повел его в пристройку собора на второй этаж. В светелке с низким потолком батюшка посадил гостя в плетеное кресло и сам сел в такое же. После некоторого сосредоточения лицо его переменилось, оно стало более простым и доступным:
-Один идет в науку, другой в церковь, как якорь спасения. У нас уже были такие случаи, но из десяти всего один удачный исход: дети суеты и соблазна. Духовная жизнь – очень своеобразная профессия: она требует больших самоограничений и самопожертвования, всех умственных и нравственных сил. Церковная служба – это подвиг. Способны ли Вы на это? – спокойно спросил батюшка.
-Не знаю, Батюшка, откровенно сказать, вроде все было понятно, когда говорил отец Александр, а когда сейчас стоял на Богослужении,..не проникся глубоко…не смог, не избавился от сомнений: столько лет вбивали в голову о вере, как об иллюзии истинного знания, как о вымысле восточных людей, - опустив глаза искренне и стыдясь своей невольной откровенности, произнес Варенцов.
Ироническая тень промелькнула на лице отца Дмитрия:
- Если Вы собираетесь идти в веру, то о домыслах и сомнениях говорить вряд ли уместно…Бог есть Дух и поклоняющиеся ему должны поклоняться в духе и истине! Вы прочли Библию?
-Да.
- Что Вы поняли из этой книги ?
- Это книга Духа и Бытия, мне показалось, все века и тысячилетия церковь и служители зовут людей к вере и к Богу, но это задача остается нерешенной до сих пор.
- Это Ваше изречение о задачах скорее современный стереотип. Господь наш Иисус Христос сказал: Я свет миру, и кто последует за мной…тот будет иметь свет жизни, так что вера и храм ведут людей к свету жизни. А как Вы понимаете веру?
- Мне, кажется, вера это гипотеза; и каждый по-разному решает ее для себя. Один превращает гипотезу в аксиому, не требующую доказательств. И верит. Другой – гипотезу превращает в неразрешимую теорему. И бродит всю жизнь в лесу заблуждений. А у третьего гипотеза остается всю жизнь гипотезой – и он не верит.
- Странный у Вас образ мышления, хотя…Вера это не гипотеза и не теорема, это высший Божественный промысел, не требующий никаких доказательств. А как Вы понимаете Евангелие?
- Евангелие это писание евангелистов о жизни и воскресении Иисуса Христа, о его божественности, о его заповедях и наставлениях апостолам и священнослужителям…
- Давайте уточним,- перебил его отец Дмитрий,- Евангелие это святое учение Господа о Царствии Божием. Слово о жизни, деяниях и учении Господа нашего Иисуса Христа. Господь Бог есть истина, он есть Бог живой и вечный.
-А в его земной жизни, - встрял Виктор, - я искренне жалею Иисуса Христа: молодой мужчина, в расцвете лет, жил и посвятил себя, отдал всего себя людям, не получив при его уме и способностях от мира даже самой малости: обеспеченной спокойной жизни, не покусившись на красоту женщины, не испытав нежных чувств отцовства со своими детьми, как не жалеть его?.. Безвинный человек пошел на суд недостойных людей и погиб в муках.
- Путь Господен чист и светел. Он отдал себя на мучения для ради спасения  человечества… Оно и в нашей жизни недостойные люди топчут скромных и талантливых. А путь нечестивых успешен, и они благоденствуют: не храбрым победа, и не у разумных богатство.
Батюшка долго молчал, затем отверз уста:
- И в Евангелие сказано: пастырь добрый полагает жизнь свою за овец.
-Батюшка, вот этого я не могу понять, разве не каждый человек должен быть ответственным перед Богом за свои поступки и быть самостоятельным в своих делах: чтобы умные и добрые не погибали зазря, а за глупость и безответственность должен отвечать каждый.
- Вам до того как войти в собор, надо молитвой и делом обрести устойчивость к жизни, к соблазнам и искушениям.
- Батюшка! Я ни перед кем не виновен, не совершал ничего предосудительного и безнравственного. За что же мне каяться и молиться?
- Один Бог безгрешен! А все люди реже или чаще впадают в большие или малые грехи… Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины в этих словах нет… Если вы думаете, что Вы не грешны, и не обуздываете свой язык, то это пустое благочестие: не так страшен грех, как то, что человек не осознает необходимости раскаяться в грехе и сокрушиться сердцем. Чистое благочестие пред Богом и Отцом есть то, что бы хранить себя неоскверненным от мира… Искренняя молитва проникает в сердце и делает его способным понимать и слышать присутствие Божественного Духа… Проси в молитве Господа не за себя, за погибающий мир, за бедных и голодных, за больных и погибающих. Ибо сила твоя в сегодняшней немощи твоей свершается… Превосходя себя. И делать дело и молиться. И придет исцеление и крепость духа! И получишь все, что просишь в молитве. Научишься трудиться, научишься молиться… И не бойся, ибо не будешь пристыжен, и не смущайся, ибо не будешь поруган… прославляю тебя Господи и восхваляю тебя спасителя моего, ибо ты был мне всегда покровителем и помощником!.. – опустив глаза, отец закончил свою фразу и долго сидел в этой позе в состоянии молчания, предоставив внутреннему духу возможность истинного поклонения.
-Если Вы крещены, - вновь ожил отец Дмитрий, легкая ироническая тень снова промелькнула по  его лицу, - вас мама наверное научила «Отче наш», знаете Вы эту молитву?
-Знаю. Отче наш, иже еси на небесях! Да светится имя Твое, да придет Царствие Твое, да будет Воля Твоя, яко на небеси и на Земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должникам нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. Аминь.
И несмело перекрестился.
- А почему рука при крещении не доходит до правого плеча?
- Она не сгибается! Спортивная травма.
-Ну, вот…у тебя, сын мой, выбора нет, повторяй многократно: помилуй меня Боже, помилуй меня, ибо на тебя уповает душа моя, и в тени крыл твоих я укроюсь, да коли не пройдут мои беды. Будь превознесен выше небес Боже и над всей землею, и да будет слава твоя!
И вновь батюшка отключился, закрыв глаза долго сидел в молчании, а потом заговорил, как бы сам с собой:
- Вы должны почувствовать сердцем, что Вам нужен Господь. Каждому когда-то приходит это время… Вера приносит в нашу жизнь высшую духовность и тайну. Как не потерять эту духовность во время неизбежных невзгод? У Вас разрушена предыдущая жизнь. А супруга у Вас есть?
-Нет. Она умерла.
- В душе у Вас обиды и уныние сердца: душа больна, а выздоравливает она долго, поверьте мне, многие годы. Все это может сказаться на Ваших творческих способностях: человек потерял себя. Как обрести теперь мягкосердечие, приветливость, участие и любовь к людям, когда душа твоя… посреди огня,.. когда ты только что от сынов человеческих, зубы которых копья и стрелы, готовые пожрать тебя, а язык их – острый меч злословия.
Эти слова настолько точно отражали недавние события жизни Варенцова, что он едва сдержал слезы, они невольно и неудержимо навернулись и едва не брызнули из глаз. Он опустил лицо, чтобы не было видно слез, пока у батюшки вновь была минута молчания.
- На лице у Вас написано мужество и агрессивность, как и должно быть у воина- защитника. А здесь не надо командовать, повелевать и наступать. В этом доме у служителя на лице должно быть смирение, покаяние и любовь. И, может быть, мужество, но только как душевная непоколебимая стойкость в вере…Вам по канону не будет дано возможности вступить в новый брак: в сан священника рукополагаются только единожды женатые и как, правило, монашествующие. А вы можете принять только монашество… Священник должен быть непорочен и единожды женат, целомудрен, честен и бескорыстен, и тих, миролюбив, и не должен любить деньги. Вступающие в монашество тоже дают обет безбрачия. А Вы молодой мужчина и как Вам удалиться от плотских похотей, восставших на душу. Земные блага…соблазны. Неверие много лет. Вы отошли от Христа и не чувствуете его живое вездеприсутствие…только Ваше сознание вошло в мир веры, а все туловище еще в атеизме. Так?
- Так.
- Сложно иметь убеждение веры без послушания Христу…не один год потребуется для рождения в сердце любви к Господу и к человеку…и дух размышлений. Не увеличить бы Ваши муки и страдания непомерной нагрузкой…я понимаю надо поддержать горение жизни с помощью веры и молитвы: мы здесь сделаем все, чтобы с Божьей помощью Вы смогли обустроиться и обрести веру и путь истинный. Если Вы будете жить в Смоленске, мы открыты для Вас, ждем Вас в храме. Найдите себе духовного отца по расположению своей души, чтобы Вы могли  вверять ему все сокровенные тайны. И он даст Вам утешение и наставления в совершенной духовной жизни. Но…созидать Дом Божий, стоять у престола Божия, учить и священно действовать могут только избранные, с Божественным настроем души, верующие с большим опытом. Надо прежде создать в себе Дом Духовный, святое священство, чтобы приносить духовные жертвы во имя Бога нашего Иисуса Христа… Поверьте мне, Вам будет очень трудно и сложно постичь это учение; может быть, полезнее стать искренне верующим православным христианином, чем плохим духовником. Живите гражданской жизнью с искренней верой в Господа нашего и будьте святы во всех поступках… На том и порешим. Я сам отпишу отцу Александру, спасибо Вам за искреннюю доверительную беседу. Да благословит Вас  господь Бог! Ангела вам хранителя. - После чего батюшка троекратно перекрестился.
Правду, значит, говорят, что среди духовных людей много удивительных и проницательных умов, - думал Варенцов.  Каждым своим словом отец Дмитрий попадал в десятку, я только соприкоснулся с этим миром, миром веры, он глубок и неизведан: гражданская и военная суть требует строгого исполнения закона, а тут судья – совесть и Бог. Варенцову казалось, что он опустошен оттого, что не нужен никому на этой земле; надо было спуститься до самого низа и потерять все, и быть сейчас отвергнутым, чтобы понять счастье нового пути. Но, тем не менее огорчения он не чувствовал, наоборот на душе было светло и легко и ни малейшей боли, как будто он стал рассудительнее и мудрее, и это измененное состояние толкало его к новому началу. Теперь выбирай одну из трех дорог:  первая дорога: всё сложилось так, что впору топать в монастырь: ведь факт отречения от жизни произошел, постричься во ангельский образ… Даже черт под старость пошел в монахи! Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Вторая дорога - в Ставропольский край, без проблем жилье и дочь рядом, родители Светланы и ему родные люди в какой - то степени. Но как жить среди людей, когда они узнают суть происшедшей трагедии: ходить с нарисованными рогами и опущенными глазами, как осколок судьбы: так и проживешь, проходишь ущербным человеком: не плюнешь и не разотрешь… Пойдем по третьему пути там тоже много неизвестного, зато новый путь, путь независимости и свободы.
Сами ноги понесли Виктора в управление лесного хозяйства. Тут уж много раздумывать не приходится, Василий Иванович оказался на месте. Миловидная секретарша сама привела Варенцова до кабинета, открыла двери и с улыбкой представила:
- Василий Иванович! К Вам посетитель мужеского полу!
- Спасибо Вера!..О-о-о рады, рады! Видеть…уже гражданского человека. У нас на селе говорят: «Куды б ты девся?» видишь, с каким дальним прицелом, я начал тогда разговор в поезде?!
- Добрый день! – Виктор крепко пожал руку.- Если коротко - да! Пришел к Вам. Ну, просто та встреча и особенно лес – неизгладимые впечатления!
После того, как уселись, Варенцов со смущением поведал:
- К сожалению, есть одно маленькое но: вопрос с семьей еще не решен. Мне потребуется пару - тройку дней провести переговоры: подразумевается один вариант…так сказать, линия жизни. Разговор по телефону сегодня и завтра, и решение будет принято окончательно.
 Василий Иванович без минуты раздумья, как будто давно решенные шаги, уверенно сказал:
- Значит так, счас на эти дни устроим тебя в хорошую общагу: у нас тут все на мази и схвачено, в хорошем смысле. Это яснее ясного! Затем, если твой вариант сработает, будем облаживать дела. Дам тебе хороший крытый ЗИЛок, тебе ведь авиация не даст? Так? Привезешь семью и вещи. Прописку тебе в том же общежитии… короче поможем по всем правилам не военного, а гражданского, товарищеского искусства. Что еще? Дадим тебе, пусть небольшие, но обязательно подъемные. Ты ведь свои отходные еще не скоро получишь, месяцев через пять? Так? Помогем, не волнуйся. Все! Я сегодня готовлюсь на коллегию в министерство лесного хозяйства с докладом. Это очень ответственно! Там могут и башку снести! По этому, прости меня, сегодня уделить тебе больше внимания не могу. Вот с этой запиской, - быстро написал и подал Варенцову – шагай в общежитие военного завода, адрес я написал, тут пешечком, по пути у тебя будет и переговорный пункт: закажешь разговор. И там же «пельменная» пообедаешь, готовят на редкость хорошо – язык проглотишь.
Варенцов вышел на улицу. С южной горы Смоленска на все видимое пространство сияло разноцветное бабье лето. Удивительно, даже по большому городу неслись осенние легкие прозрачные паутинки, последние отзвуки летнего тепла. Варенцов зашагал по указанному адресу, думая про себя: если с Настей не получится, значит, черная полоса не кончилась. За все дни болезни у отца Александра он не помнил ни одного мгновения, когда бы ему Настя не нравилась, ни одного, даже самого малого разочарования. Она очень хорошая, лучше ничего не надо. И пока все складывалось нормально: ему определили место в общежитии, в комнате на пять коек, да ладно. Он зашел на переговорный пункт и заказал Сольцы для разговоров.
И на завтра, едва сдерживая волнение, снял телефонную трубку:
-Здравствуй Настя! Настенька! Как здоровье и настроение у тебя, у Анны Петровны? Как Коля?
- Здравствуй! Все хорошо, спасибо.
- Настя! Я прошу тебя простить мне, если я скажу неприемлемые для тебя… слова и предложения. Я в какой то степени считаю себя твоим другом, правда по несчастью,.. и смогу смело раскрыть душу для этого разговора. Смотри. Если коротко, я списан с летной работы. Нет, не так!.. Совершенно не представляю, как у тебя дела на личном фронте. Мне тут в Смоленске предложили хорошее и перспективное место – жить и работать лесником в чудесном месте, в 25-ти километрах от Смоленска: большой добротный дом из пяти комнат, большой приусадебный участок, сад, огород, даже русская печь. Недалеко в 2-3 километрах находится большое село со школой и действующей церковью. Ну и прекрасные храмы в Смоленске – это для бабушки не безразлично. Через лесничество пролегает асфальт, регулярное автобусное движение. Но на эту работу берут только с семьей.
- Ой! – вскрикнула Настя, - наш дедушка был лесником, и мама вышла замуж из леса!
- Ну вот! Теперь я выходит, предлагаю тебе вернуться в лес…если коротко, Настенька, ближе тебя у меня никого нет. Я теперь – оторвавшийся листок. Скажем точнее: мы оба – оторвавшиеся листочки! И ты – единственная, кого бы я боготворил всю оставшуюся жизнь. Может быть, мне говорить об этом слишком рано, по моральным соображениям, но тут торопят события, может быть Боженька простит мне эту вынужденную поспешность… Я очень ценю тебя и жалею! Буду беречь тебя и Колю! Очень благодарен за все и уважаю Анну Петровну. Если ты дашь согласие, то я беру машину и приеду за своими и вашими вещами. Поговори, пожалуйста, с Анной Петровной, Колей и Наташей. Мою дочку привезем из под Ставрополя. И будем жить большой семьей. И ты, и дети будут здесь здоровенькие, это я тебе гарантирую. Ты даже не можешь себе представить, как здесь хорошо. Лучше уже не бывает: сосновый бор, речка, грибы, ягоды, огромный сад и огород. Твое согласие будет для меня лучшим лекарством, живой водой после всех роковых событий, о которых ты все знаешь. Завтра жду тебя на разговор в это же время. Привет семье! И мое искреннее восхищение отцу Александру. Отец Дмитрий отписал ему письмо, передай, пожалуйста, ему об этом.
Анна Петровна, старшая сестра и Коля сидели на крыльце, грелись на последнем осеннем солнце, говорили о разных разностях, но больше о Викторе, что за звонок? Настя только звякнула щеколдой калитки, ан все глаза на нее:
- Ну что? Как яго дела? Что просил?
- Мам, у тебя как звонят, так обязательно просят…Виктор списался с летной работы, теперь гражданский человек, - и рассказала подробно о сути разговора: и про лес, и про школу, и про церковь, - Анну Петровну, - говорит, - очень уважаю и ценю, и буду всех беречь!
- Однако ж это никуды опять не годится, и ни на что доброе не похоже: ни документа, ни свадьбы, ни венчания. Опять не по – божески, трах – бах. Без документа и венчания супружеская жизнь – большой грех. У Настеньки это уже было! И ничего не получилось.
По большей – то части добрая и расторопная мамка, как что не по ей, тут уж упрется, чтоб было «по ейному, а не по евоному».
Сестры в недоумении глянули на мать, правду сказать, она «севоння» была в дурном расположении, придиралась на всякую мелочь.
-Мам, ты погоди про венчание, - слово взяла старшая, - оно, венчание, никогда не опоздает, а вот два добрых человека могут разминуться, как два поезда на Солецком вокзале…ты забыла сколько уже годочков Настя ждет…когда кольцо на калитке брякнет. Да по нашим -то временам считай все и живут невенчанные… Виктор Варенцов был образцовым летчиком и офицером. И человеком. Очень порядочный человек.
- Ну не по хорошу мил, а по милу хорош ! Вот как говорили в наше время. Настасья натерпелася в досыть… да таперича опять. Мы не привыкши в омут головой.
- Мам, а он мне очень даже нравится, я его сильно жалела, когда он болел давеча, и счас жалею. – просто сказала Настя.
Старшая снова нетерпеливо перебила:
- Ты уже однажды настояла на своем…не хотелось бы мам тебя упрекать. Похлопотала за Стручкова, настояла. А этот мужчина крепкий и надежный, и его сейчас поддержать надо. Его наши чистоплюи – карьеристы чуть не погубили : мышиная возня. Они  же его распяли, причем ни за что, за то, что он сказал, что надо изменить жизнь людей страны, за то, что он был выше всех их по уму и по сердцу, за это его и распяли. Он же еще совсем молодой мужик, ему даже не дали расправить крылья!.. За него я ручаюсь, и за Настю тоже, мы ее подлечили и она сейчас в полном порядке…А теперь погляди на наш семейный расклад: ты одная, я в сорок пять лет – тоже, что же  Настю тоже в Сольцах схороним? Заживо?..Дедушка с бабушкой прожили всю жизнь в лесу,..и ничего, нет, я за то, чтоб Настя с Колей ехали туда. Свыкнется – слюбится…и тебе, мам, надо ехать: большой дом, хозяйство, поможешь им. И я в отпуск приеду. Ну а я из Сольцов уже никуда: от работы куды денешься?.. А ты, мама, поглядишь, что да как, там все и прояснится: захочешь, живи там, а нет – прилятишь сюды. Будешь перелетной птицей – гусем или белым лебедем…Нам сейчас разборчивость да прихоти уже ни к месту.
Долго еще звучали в этот вечер «за» и «против», но в конце концов переубедили мамку, решили, что Настасье надо «притулиться», а «душе спасение найтить», т.е. ехать – таки в Смоленск и строить новую жизнь, если есть хоть «жменя», горсть надежды. И нихай будет, что будет.
                ***
Всю дорогу от Смоленска душа Варенцова была не на месте: как успеть совместить сто дел, начиная с того, как проехать на контрольно - пропускном пункте, дальше – получение жалования, до зарезу нужны деньги, как получить их без мороки: не явиться же к будущей супруге и теще с пустыми руками.   
В Сольцах в гастрономе в продаже оказался самый настоящий рыбец холодного копчения с озера Ильмень.
- Это такой деликатес, пальчики оближешь, - объяснил водителю Варенцов, - пару бы килограммов взять, но…у меня в кармане блоха на аркане. Возьми, брат, я получу, рассчитаюсь.
- Эх, пивка бы к такой рыбке?! – поддержал его водитель.
- А пиво вон в 20-ти метрах, но у нас нет посуды.
- Есть у меня трехлитровый баллончик в багажнике.
Взяли еще других продуктов для ужина и завтрака и помчались в городок. На проходной дежурил знакомый техник Володя Лебедев. Просто повезло, он не стал допытываться и задавать глупые вопросы; только с пониманием воскликнул:
- Ну что командир, прощай небо?
- Да, разошлись наши пути-дорожки! Володя, я сейчас на этой машине до базы, утром загружу свои вещи и часиков в восемь проеду КПП, прошу тебя согласуй, пожалуйста, чтоб без лишних нервов и дебилизма.
- Хорошо командир, действуй по своему плану!
В финансовой части успел получить денежку за два месяца по своей должности – 560 рублей; отлегло слегка, не будет стыдно перед Настей.
С волнением открыл дверь своей квартиры: кто-то заботливо, наверное Лида, ее подруга, смотрит за квартирой: везде чисто и аккуратно, все вещи лежат на своих местах: старая квартира как - будто ждала возвращения хозяина. После ужина Виктор уложил уставшего водителя на диван, потом неторопливо и долго собирал вещи в сумки и мешки. С антресоли, что над входом в кухню, достал летную демисизонную и зимнюю одежду, унты и куртки- все это пригодится в лесу. Кожаную куртку оставил, чтоб утром одеть, все-таки прохладно, а она не продуваема. Кожаная куртка была еще совсем новой: крепкая, темно-коричневая кожа похрумывала в руках.
Потом долго сидел за кухонным столом, смолил сигарету за сигаретой, вглядываясь в погашенные окна домов офицерского состава, многих он знал наизусть, кто за каким окном живет. Недалекое прошлое навалилось на него со всей безжалостной мощью, заново вспыхнули чувства и зажгло в груди и заполонило опять сердце неотвязной меланхолией: а что ты хочешь – возвратиться опять по новой к разбитому корыту…
На завтра не торопясь вдвоем с водителем с помощью парашютных строп, что нашел Варенцов, они погрузили шмотки и мебель. На проходной Варенцов попросил Лебедева передать ключ в домоуправление, поблагодарил его за помощь и с облегченным сердцем они погнали на улицу Луначарского к дому Насти.
У калитки пятилетний пацан мастерил удочку и у него это плохо получалось. Да ведь это Коля,- подумал Варенцов. Он даже обрадовался, мальчик был очень хороший, свежий, розовощекий:
-Здравствуй солдат! – произнес Варенцов спрыгнув с подножки кабины. Он в кожаной летной куртке, светлые вьющиеся волосы, сореентировался сходу: с ребенком надо быть откровенным, и не принужденным, тогда возможно ребенок пойдет на контакт без обычной отчужденности к постороннему человеку.
- Я не совдат, я командив! – ответил мальчик равнодушно.
-Товарищ командир! Разрешите обратиться?! - Коля, прищурив левый глаз, долго оценивающе смотрел на Виктора, на машину, на которой он приехал и изобразив гримасу, мол мешают заниматься делом изрек:
- Изышаю!
- Так, обещаю помочь тебе сделать удочку, причем самую уловистую. Идет?
- Ладно,- ответил мальчик.
- А сейчас очень прошу тебя, мне надо увидеть маму и бабушку.
- Бабушка в цейкви, а мама дома.
Варенцов взял Колю за руку и тот доверился. Так вместе они пошли вдоль дома. Малыш прокричал:
- Мама! К тебе!
- Спасибо дружище.
И вышла Настя. Он заранее не продумал, не подготовился к этой встрече, не прочувствовал до мелочей, надеялся на импровизацию. Ведь все до сих пор вроде сходилось, и в то же время он понимал ее состояние: одно дело сказать «ладно» , а когда увидишь глаза в глаза, да вспомнишь предназначение этого человека, то она может и по-другому поступить, до наоборот. Она остановилась у крыльца, освещенная снопом золотого осеннего света. Большие темно-карие глаза, легкие завитки волос и прекрасные спокойные черты лица. Одета в свитер ручной вязки, а из-под свитера выглядывает белая кофточка, и простая темная юбка.
«Она безукоризненно хороша! Лучше не бывает!»
Он растерялся, только и вымолвил с замиранием сердца:
- Дак, это… здравствуй! – все разумное вылетело вмиг и потерялась способность к импровизации, и он стоял, не зная, что предпринять дальше: он смотрел на нее, она на него. Первой опомнилась Настя и протянула ему  руку. Ну, слава Богу, он, наконец, сообразил – таки и на совместное рукопожатие положил свою руку, а поцеловать постеснялся. Но лед кажется начал таять по его ощущениям. Она улыбалась его робости и растерянности.
-Я все погрузил. Пока Саша водитель здесь, давай сходим на кладбище к Коле и Светлане. Я правда не знаю где Светланы…и где можно купить цветы?
- Я знаю. Мы с Наташей были на похоронах. А цветы – там на улице Советской, недалеко от кладбища, Лисины продают…
…Положив пылающие георгины и белые хризантемы на могилу Светланы, он долго держал руку на могильном холмике; он еще так сильно и близко чувствовал Светлану и привязанность к ней, что прикоснувшись к земле могилы, ему показалось, что он дотронулся до ее тела: умопомрачение. « Я бы простил тебя …Я  понимал, как мало значу для тебя, от этих мыслей  мне становилось больно и грустно, а накопившаяся боль перерастала в обиду и печаль, в зеленую тоску,.. а накопившаяся тоска взрывалась гневом, от которого ты уходила все дальше. Ты так не любила моего гнева… Теперь мне очень плохо… полное расстройство жизни: опустошенность и одиночество… только, может быть, Настя освободит меня от беспомощности и безнадежности.  Прости меня, Светлана, за гнев и  за все неправды. Прости. Прости, в чем я виновен пред тобой!
Сегодня временами был дождь и вот его крупные капли громко упали на медь опавшей листвы, на землю, на их плечи, невольно прервав его покаяние.
В долгом молчании после кладбища они пришли к дому, и тут Виктор предложил Насте вместе с сыном зайти в универмаг, за обновой. Настя вскинула скобки бровей, не понимая, а потом пошла за Колей. А когда вошли в универмаг, Варенцов от неожиданности разинул рот:
- Откуда в Сольцах столько импорта? Даже джинсы, ведь этого не было никогда? – изумленно спросил он Настю.
- Солецкий район сдал в этом году много льна и ягод клюквы и брусники. Все это идет прямиком в Европу на валюту, кажется в Финляндию; ну а обратным ходом за ту валюту Сольцам достаются европейские шмотки. Так говорят.
Примеряя платье в горошек и добротное демисезонное пальто, Настя, обычно замкнутая и молчаливая, вдруг улыбнулась ему в зеркало доброй и чудесной и как показалось ему многозначительной улыбкой. Но он тормознул эту мысль: он приучил себя не допускать в сознание удовольствие и желание, особенно по поводу женщины, потому что эти желания были неуместны, звучали диссонансом, будоражили сложившийся минорный настрой. Сознание не допускало того, чего не должно быть: воля и самодисциплина держать всегда себя в руках. Поэтому ее улыбка как лучик, света, впервые озарила его радостью. Еще на капельку лед растаял. Бабушке взяли куртку и теплый платок. А Коля тут же одел купленную курточку и ботиночки. И обновленный стал еще более внушительным и важным «командиром», чем был до сих пор. Засунув руки в карманы куртки, он ходил вдоль больших окон универмага с горделивым видом, вызывая улыбки и возгласы продавцов.
А уже на выходе Виктор увидел в уголке прилавок рыбацких принадлежностей; раньше этого отдела здесь не было. Тут же взял для Коли бамбуковую удочку за 3 рубля, подходящие крючки, леску, поплавки и грузила. Просто повезло: надо научить малыша этой премудрости, для сближения самый надежный шаг.
По пути домой зашли, как говорят «скобари» - так дразнят сольчан, в продовольственный магазин, взяли для ужина продукты: бутылку красного вина и водки, конфеты для женщин и внука. Только шагнули за калитку, стало ясно, в доме правила Анна Петровна, которая только что «пришоцца» из церкви. Нельзя сказать, что Варенцов побаивался Анны Петровны, просто чувствовал шестым чувством, что от нее зависит многое из планируемого будущего. К этому времени Варенцов немалым жизненным опытом начал понимать противоречивость женского характера: «сложная штучка, у которой ум и «в крив и вкось»; то, что сегодня хорошо, завтра тоже самое может оказаться плохо, или как говориться, ты ей стелешь повдоль, а она ляжет поперек. В то же время женщина может с удивительным упорством в любой самой жуткой обстановке неустроенности и беспорядка легко и со вкусом создать домашний уют, прочность и комфорт; а в тяжелые дни и годы – с потрясающей волей перенести невзгоды и лишения, такие невзгоды, которые редко на какие поколения выпадали. Воля и потрясающая сознательность и святость посреди грешного и падающего мира- Анна Петровна из этого поколения женщин. Хочешь хороших с ней отношений, научись терпеть и прощать, - думал Варенцов глядя на Анну Петровну.
-Как дела Анна Петровна! –буркнул Варенцов первое, что пришло в голову.
- Да как? Хлопот - то полон рот и там у батюшки, и тута, на дому. Тока што убрали огород: морковка и свекла – ботва не обрезана, яблоки не дособраны, дрова «попиливши» да не колоты и не склодены. Ладно Настя обед, да уж поди скорее ужин сготовит. Дел хватает, рот-то разевать неколи…чижало без мужика. Все на моих руках.
- Дрова сегодня поколим, - коротко отреагировал Варенцов.
Настя подала матери покупки:
- Виктор купил всем обнову, - и уточнила, что да кому. – Примерь куртку, я думаю  тебе должно хорошо подойти.
Виктор уловил момент и вставил словцо:
- Мы с Колей сходим на речку, может что клюнет.
Настя кивнула.
Анна Петровна взяла курточку и платок, пошла в дом, не торопясь, оглядела со всех сторон, встряхнула и одела. Тут же Настя наряжалась в новое.
- Да глянь ко…ничо, куды ужо лучче? – оглядываясь на Настю промолвила Анна Петровна, - Ну спасибо, и платок то в пору! – она вскинула глаза, да задержалась на миг в зеркале: следы ее былой красоты в новых шмотках-то вспыхнули и проступили пунцовым румянцем, что-то гордое и величавое на миг зажглось на ее обрамленном новым разноцветным платком лице и стати.
- Мам, да ты ж…хоть куды! – с восхищением произнесла Настя с улыбкой.
- Да уж…тутотка дюже – то обмолодило, дажа знаш…поди щеголихой буду!
- Ой мам! – Настя обняла мать и закружила. У обоих, похоже, отмякло на сердце от той безрассветной вдовьей доли, что пришлось им тащить столько лет.
А Варенцов нашел на улице Колю и спросил его:
- А где мы найдем с тобой червяков товарищ командир?
- А там кучка навоза, дак под ним.
- Веди.
 Под доской, что лежала возле навозной кучи, было много молодого резвого червяка. Они набрали банку, и пошли на речку, это совсем рядом. Но Коля был в ботиночках и Виктор решил послать мальчика переобуться.
- Иди сапожки резиновые одень, ведь на речку идем, а чтоб рыбку съесть, надо в воду лезть. Понял? Догоняй меня.
Виктор уверен, что в этом мокром краю Сольцы, резиновые сапоги должны быть у всех. И точно, Коля бежал в сапожках.
Когда подошли к реке, Варенцов оглянулся и замер. Над тихой Шелонью шелестел теплый прозрачный сияющий денек. Золотистое остывающее солнце скудно по осеннему растекалось по берегам, отражаясь в спокойной воде Шелони и дарило последнее тепло перед погружением в зимний сон. Видимость – тысяча километров, кучевые облака местами мощные едва заметно плывут по белесому небу. Другой противоположный более высокий берег, поросший мелколесьем, светится пестрыми осенними желто-красными цветами. На сверкающей чистым серебром поверхности воды играет уклейка, мелкая рыбешка. Как хорошо! Не хватает только грустной музыки, - подумал Варенцов. И очень хорошо сейчас бы звучал реквием  «Прощание с Сольцами». Где прервался в расцвете сил мой взлет, как песня жаворонка. Кто бы мне сказал 15 лет тому назад, что Сольцы станут кладбищем моих надежд? Где будут сожжены мосты и свои корабли?! Прощай Сольцы! Прощай! И нет возврата канувшему в лету!.
Несколькими точными движениями Виктор приготовил купленную удочку: тут главное – умение вязать морские узлы, а эту науку Варенцов освоил давно, он прикрепил крючок,  грузило и поплавок, насадил червяка и забросил; течение Шелони тихое, так что, если крючок с червяком лежит на дне, значит, поплавок стоит на месте. Виктор объяснил малышу как подсекать, а сам решил соорудить донку на живую руку из подсобного материала: он вырезал в ивовом кусте метровую ветку с рогулькой, зоострил снизу и воткнул в песок плеса, за рогульку запустил петлю конца лески и затянул, потом с катушки смотал на ровном месте около 30 метров лески и уложил кругами друг на друге, а на конец два крючка и грузило. Насадив червяков, размахнулся и ловко забросил на глубину, а на кивок вырезал сучок, чтоб оттянуть вниз леску, натянутую от прутка до грузила: поклевка видна сходу.
Пока сооружал донку, с запада подошло небольшое серое облако с черноватым брюхом: будет дождь, подумал Варенцов. И действительно через полчаса упали первые капли. У Коли тут же поплавок пошел ко дну, он растерялся:
- Это…смотри! – беспомощно закричал малыш. Виктор быстро среагировал и успел подсечь, вытащил плотвичку с ладонь.
- Хорошо, молодец! – похвалил он пацана. Опять забросил мальчику удочку и помыл пальцы: сколько лет рыбачит и до сих пор брезгливо относится к червяку после насадки, обязательно промоет руку. Пойманную рыбу поместил на кукан – тонкий ивовый прутик с  сучком, чтобы рыбешка не проскочила жабрами.
Дождик был мелкий и редкий, и укрываться от него не стоило. Рыбаки продолжали свое дело, именно в дождь почему - то хорошо клюет.
Клюнуло и на донку: Виктор резким размашистым движением сделал точную подсечку и вытащил хорошего килограммового серебристого леща, он трепыхался на песке – дело пошло. Короче говоря, через пару часов поймали на уху и жареху: несколько плотвичек и два хороших леща. Коля, убежденный в собственном достоинстве, гордо и радостно нес кукан с рыбой, Виктор позади его с удочками. Это называется удача. А главное для Варенцова была установившаяся дружба с Колей.
- Ну молодцы! – сплеснула руками Анна Петровна – ну и ну! Дак, настоящие помощники наши мужчины.
- Это мы с дядей Витей! – доложил радостно мальчишка.
Смена вида деятельности тоже отдых: Варенцов взял топор и пошел колоть нарезанные березовые чурки; вскоре на подмогу пришел и Саша – водитель: вдвоем по очереди они за час перекололи и уложили большую поленницу. С полным и законным правом мужчины заняли свои места за ужином, который был накрыт в большой комнате у окна. Что-то подвинули, что-то переставили  и сумели уместиться большой компанией. Ужин немного задержался: ждали Наташу, старшую сестру, и она, наконец, заявилась. Варенцов живо встал, подошел и обнял Наталью: столько лет она подавала ему в летной столовой, столько хорошего она дарила летчикам. Что стала по сути родным и близким человеком.
- Спасибо тебе за все! – искренне произнес Варенцов, они долго смотрели друг другу в глаза; Варенцов хотел поцеловать ее в щеку, но перед Настей постеснялся. Затем он снял летную куртку, повесил ее в прихожке оставшись в клетчатой рубашке без галстука. Когда начали рассаживаться за стол, маленький Коля проворно сел рядом с Виктором: конечно, рыбалка сыграла свою роль сближения, Коля только предупредил маму:
- Мама я буду с дядей Витей!
- Хорошо, – кивнула с улыбкой Настя, и, хотя это поведение Коли было всем на руку, в том числе и Насте, но Настя и Анна Петровна были крайне удивлены такому быстрому повороту поведения мальчика, ведь столько лет мама и бабушка защищали и заботились о нем, и вот ребенок смело предпочел другого человека. Невольная ревность прокралась в сердца женщин: видишь, сам большой.
- Только чуй не чавкать! – поставил условие малыш.
- Ну, если очень вкусно, то чавкать не запрещается. Ладно? – сказал сидящий рядом дядя Витя.
- Нет. Запещается! – все дружно засмеялись настойчивости Коли, - так мама говоит!
На столе засверкала серебром рассыпчатая картошка, жаренная рыба, малосольные огурцы, и соленые грибы: потрясающие виды и ароматы.
- А где ж это добыты такие грибочки? Грузди, лисички, волнушки?
- Это бабушка знает много мест под Сольцами еще от отца, - ответила Настя, расставляя тарелки на столе. – Она одела новое платье, все ее движения говорят о молодости и красоте и Варенцов краем глаза пристально следит за Настей, ловит каждое ее движение, и она это понимает.
- Кажинный год по пять ведер солю! – с гордостью произносит Анна Петровна, - всю зиму с грибам!
Когда наступил черед раскладывать еду по тарелкам, Виктор налил дамам вино, а Саша наполнил мужские рюмки водкой. Виктор понял: ему открывать эту важную для него трапезу.
- Ну что дорогие, самые дорогие мне друзья и товарищи! – он встал и поднял рюмку, на минуту задумался, чтобы построить хорошую речь: игрой судьбы он оказался здесь, и ему в этом доме хорошо, потому что вдруг почувствовал душевное равновесие и желание действовать, быть хозяином жизни и новой судьбы. Надо жить. Какая-то космическая сила влечет его к Насте, и в основе этого влечения не простой инстинкт желаний, хотя может быть и это присутствует, а чувство более возвышенное: Настя такая хорошенькая, и, если верно, что внешнее есть выражение внутреннего, то надо думать, как же она Настя прекрасна в целом. Мучительные страдания, которые он испытывал до сих пор, в эту минуту померкли, боль отпустила, как - будто эти страдания были крутой лестницей на большую вершину, и вот он стоит на этой высоте с изменившимся взглядом на смысл жизни и поведения, перешагнув границу простого бытия. Это чувство придает ему уверенность и спокойствие. Он ощущает единение с этими хорошими людьми и с Настенькой, но какая-то невидимая перегородка все еще разделяет  их:
- Дорогие Анна Петровна, Настенька, Наташа, Коля и Саша! Когда я болел в той светелке у батюшки Александра и подолгу видел перед собой Анну Петровну и Настеньку, вот так, как сейчас сидят они вместе. Можно сказать, прекрасный дуэт, дуэт добра, любви и красоты, - редчайшая гармония матери и дочери. Сюда с полным основанием добавлю и Наташу – тоже идеал доброты для летчиков полка. Я бесконечно благодарен вам за все, что вы сделали для меня. Без вас я вряд ли сегодня поднимал бы этот тост. Спасибо вам, спасибо тысячу раз. Одновременно я прошу руки Настеньки и благословения Анны Петровны на нашу совместную жизнь. Прошу выпить за сказанное, за здоровье и счастье Анны Петровны, Настеньки и Наташи!
- И Коли! – отозвался и добавил малыш, дернув Виктора за рубашку. Все дружно рассмеялись и выпили. А когда малость закусили, Анна Петровна, поправив платок, вдруг в качестве благословения произнесла:
- Кто же супротив того, чтоб муж с женой жил душа в душу?  Семья – дело доброе, да токо ж надо все изделать по-божески, не в обиду будет сказано; чтоб документ был, да обвенчаться! Да каку – никаку свадебку. Так раньше люди добрые жизть начинали…прежние люди жили по совести, больше думали о душе, а уж потом супружество. А то нонеча едва повстречавши, и скорей… в грех. Молодые-то спонтолыку сбитые,..в голове ветер…это же большой грех! И грех большой и молва не хороша! Христос-Богом молю…- Анна Петровна плотно сжимает губы, как же не высказать свою волю и порядок, - и давича говорили об энтом.
- Ну, мам! – не стерпела старшая Наталья,- ты опять за свое, приспичило тебе! За столом об этом не говорят!
- Почему же это не говорять? Говорять, и не учи мать! Что же я чужая штоль? С боку – припеку! Дочь-то моя. Мне об ей думать и решать! – бубнила Анна Петровна, - а не то чтоб, сбыть с рук. Упаси Боже! Терпеть надо во всем, - на том свете оно и зачтется!
Щеки Насти вспыхнули пунцовым заревом, она опустила глаза, потом взяла со стола пустую из-под рыбы сковородку и понесла на кухню. Вернулась уж потом, когда разговор перешел на другие темы.
- Анна Петровна! Поверьте, говорю Вам с чистым сердцем: все будет исполнено, так как Вы сказали, как Вы хотите. Об этом даже не стоит тревожиться.  – заверил Варенцов Анну Петровну. И вроде искренне звучал его зычный голос. После всех дел, особенно колки дров, Виктор уплетает за обе щеки, помогая время от времени Коле выбирать косточки из леща.
Анна Петровна с давишнего разговора была сама не своя: хоть и дала согласие на переезд, а несчастья ей не перестают грезиться: что там за «жизть» будет, а вдруг несогласие и нелады, и как поведет себя «энтот человек», вот история, скажи на милость; в болезни той у батюшки, как было понять сердце человека: одно слово больной. «А тутотка» вон как обернулось – будет зятем…но «таперича», после заверения Виктора решила, что зятек вроде «ничё», «не хочется сказать худого слова»; вроде поуспокоилась, лицо ее разгладилось и просветлело: все по хозяйски сделал и голова, видать, «не дырявая», вон как уважительно сказал и распорядился завтрашним днем. Все продумано, «ничё не забыто». Господин своему слову. Решила, ладно.
Спать мужчины легли довольно рано в отдельной Настиной комнатушке: Виктор на железную кровать, а Саша на полу на толстом матраце. Варенцов засыпал спокойно: давно не испытывал вот такого домашнего уюта, где тепло, где желанная женщина перед глазами и пахнет в доме жареной картошкой. Спали мертвецким сном.
На другой день все встали часов в шесть: надо съезжать побыстрее, думал Виктор, что сидеть на чемоданах да узлах: лишние думы да слезы. Они с Сашей в хорошем настроении, побрившись электробритвой и умывшись, приступили с усердием хлопотать о погрузке вещей, что наметили и подготовили вчера. Он уже погрузил свою мебель из трех комнат, так что здесь требуется погрузить кровать бабушки и Коли да бабушкины сундуки. Внимательно привязали к борту с прокладкой все вещи, а в середку уложили узлы и мешки с картошкой, морковью и свеклой, кадку с грибами, трехлитровые банки с клюквой, перетертой с сахаром, бруснику в котомке, лук репчатый, переплетенный в вязки. Коля изо всех сил старается помогать, мешаясь у взрослых под ногами, но Виктор покровительственно хвалит его и благодарит за помощь. Затем мужчины позавтракали, выпили с удовольствием по кружке лесного пахучего чая по рецепту Анны Петровны вприкуску с протертой клюквой. Ну, вот и пора прощаться. Все вышли к машине.
- Коля, ты сам повезешь удочку или мы положим ее в кузов? Все-таки в поезде с удочкой будет не очень удобно.
- Нет, я ее сам повезу.
- Ну, до свидания Коля, жду тебя на другой речке – потрепал Виктор малыша по плечу.
Потом, обращаясь к женщинам, добавил:
- Мы с Сашей сегодня к концу дня постараемся быть на месте. Тут всего-то ничего- 400 километров. Сегодня- завтра все расставим по комнатам, а в понедельник послезавтра я встречаю вас Анна Петровна и Настеньку на Смоленском вокзале в 8.30 утра.
Анна Петровна строго наблюдала за порядком погрузки, за прощанием, создавая своим присутствием натянутую атмосферу: а как иначе, с того звонка Виктора, ей не по себе; легко сказать переехать: как оставить обжитой угол, огород, могилу мужа?.. Да что поделаешь -надо. У Анны Петровны навернулись слезы. Ладно, еще Наташка остается, слава Богу, дом не надо продавать. Если что, можно и возвернуться. Настя и Наташа стоят взволнованные и вздернутые: как проститься молодым? – вот вопрос, ведь в сущности-то вчера была помолвка, говоря языком старых ушедших традиций. За прошедшие часы, особенно за вчерашний день они стали глядеть друг на друга другими глазами, они стали ближе, насколько он может читать ее по лицу. Виктору очень хочется пожалеть Настю, прикоснуться к ней, прижать к сердцу, как умеют это делать любящие мужчины, но, будучи связанным вчерашним обещанием Анне Петровне, «до получения документа ни-ни», решил сдержаться, приобнял улыбающуюся Настю и, целуя братским поцелуем в щеку, горячо прошептал: «Очень жду тебя!»
Анна Петровна, наконец, перекрестив машину и мужчин, произнесла «с Богом», развернулась и пошла к калитке, а Виктор повернулся, чтобы шагнуть в кабину, когда Наташа дотронулась до локтя:
- Мы знаем, что ты перенес, это немыслимо трудно. И после этого не сложил руки. Честно скажу, мы все восхищены тобой. Да, все там! – она показала в направлении военного городка. – И верим в тебя. У вас с Настей будет все очень хорошо! Настя тебя достойна. Береги ее, она не поддельный бриллиант. Лучше меня об этом никто не знает. На свадьбу приеду обязательно. Путь вам чистый и скатертью дорога!
Виктор обнял Наташу и поцеловал в щеку. И еще раз крепче прежнего обнял Настю и поцеловал краешек пухлых губ.
На прощание надо было бы сказать о чем-то самом  главном, думал Варенцов, самом важном, запоминающемся, вызывающим хорошие чувства, но так и не получилось. Эх!
- Я постараюсь! – он сел в кабину и глубоко вздохнул. Машина тронулась в дальний путь. Но тут же рядом с продовольственным магазином остановились и купили необходимые продукты для дороги и леса.
Саша, водитель – простой грубоватый парень, но слово вытащишь только клещами, молчун из молчунов, но не угрюмый, с каким было бы трудно, а приятный своей замкнутостью. Самое большое, что он может сказать, уходя в себя, это «да» или «нет» или кивком показать свое отношение к обсуждаемому вопросу. Он с любовью крутит баранку, наматывая на колеса версту за верстой. Сегодня хорошая погода. А перед тобой – голубая планета Земля: косынка голубой парчи небес да стайка белых облаков и повороты, повороты, а за каждым из них новая разноцветная страничка осени: речки и озера, таинственные сосновые боры и сбегающие по откос юные белоногие березки – смотри и любуйся.
 Саша включил переносной радиоприемник и в кабину пришел большой мир планеты. Вначале диктор радио обозначил новости недели: «Претворяя в жизнь решение 23-го съезда КПСС и готовя достойную встречу 100-летию со дня рождения Владимира Ильича Ленина труженики сельского хозяйства ряда областей выдали хороший урожай зерновых культур и успешно выполнили план продажи зерна государству. Колхозы и совхозы Алмаатинской области продали 306000 тонн зерна, труженики Амурской области – 258000 тонн.
С четвертой части площадей сняли урожай сахарной свеклы мезанизаторы Российской Федерации; хорошо организована ее уборка в Тамбовской, Пензенской и Воронежской областях. А в долине Терека механизаторы начали массовый сев озимой пшеницы - основной зерновой культуры Кабардино-Балкарии.
Международные новости: Прага. Пленум Центрального Комитета компартии Чехословакии освободил товарища Александра Дубчека от обязанностей члена президиума Центрального Комитета партии. Президент Чехословацкой республики Людвиг Свобода на основе статьи 61-й Конституционного закона назначил новое правительство Чехословакии.
Известный актер и режиссер Ролан Быков работает над новой комедией для младших школьников: «Внимание черепаха» по сценарию С. Лунгина и Н. Нусимова.
В гостях нашей страны отважный путешественник Тур Хейердал. Интервью с ним слушайте в 17.30.
А потом по заявкам зазвучал концерт, и первая же песня попала в точку:
                Ветер за кабиною носится с пылью,
                Слева поворот: осторожней шофер!
                Как-нибудь дотянет последние мили,
                Твой надежный друг и товарищ мотор.
                Не страшны тебе ни дождь, ни слякоть,
                резкий поворот и косогор,
                Чтобы не пришлось любимой плакать,
                Крепче за баранку держись шофер.

- Про тебя! – толкнул Сашу Варенцов, - угадали тему!
Вторая песня удивительно соответствовала ритму движущейся со скоростью машины:
                Чуть охрипший гудок парохода
                Уплывает в таежную тьму;
                Две девчонки танцуют, танцуют на палубе,
                Звезды с неба летят на корму.
                А река бежит, зовет куда-то,
                Плывут сибирские девчата
                Навстречу утренней заре
                По Ангаре. По Ангаре.

Варенцов так долго не воспринимавший ничего из окружающей жизни,  теперь по иному реагирует,  чудесная музыка соответствует его возврату навстречу утренней заре.
А потом чудак под гитару пел, что он едет не за деньгами, а за туманами « за туманом и за запахом тайги».
- А это уже про меня! – Варенцов и водитель дружно захохотали, настолько в десятку попала музыка в его события жизни.
«А что, - подумал Варенцов,- я ведь действительно еду за запахом тайги. Но, слава богу, все складывается, кажется хорошо. Не надо думать о плохом. Должна же судьба, наконец, вывести меня на хорошую линию жизни»…
В дороге есть время поразмыслить обо всем.
А потом Пугачиха спела философскую песню о том, что «жизнь невозможно повернуть назад, и время ни на миг не остановишь, пусть необъятна ночь и одинок мой дом, еще идут старинные часы»
Но истинное наслаждение мужчины получили от номеров Аркадия Райкина, повторяя вслед за ним знаменитые изречения: «в греческом зале на Курской вокзале, в антисанитарных условиях», «текет не с той стороны!», «дура, дура, дура я, дура я треклятая, у яго четыре дуры, а я дура пятая!». В первый раз Варенцов пытается посредством смеха сбить тоску-печаль и отчуждение, и, кажется, у него это получилось: ему становится полегче. От выступления Райкина  насмеялись от всей души, и брови Варенцова впервые не сведены к переносице, а разлетелись в стороны.
Без происшествий и проблем проехали Дедовичи на траверсе, Локню, Великие Луки; к вечеру пролетели через Велиж и Демидов.
-Считай уже дома! -Наконец произнес первые слова Саша, выезжая на дорогу Смоленск - Ярцево.
На въезде в ворота их ожидал Василий Иванович: вот беспокойный человек, в субботу бы отдыхал дома на диване.
- А-а...а сколько лет, сколько зим! Ждем не дождемся! Добрый вечер! – очень дружелюбно и приветливо воскликнул Василий Иванович, как будущий начальник Варенцова мог бы добавить в голосе и немного официоза, но нет. Иван Ерофеич жевал губами, предвкушая.
-Вот уж, честно сказать, удивили Вы нас, просто поразили! Как можно было угадать Василий Иванович когда мы приедем? – крепко пожимая руку Варенцов, не смотря на то, что в поезде они были на ты, а теперь отношения их в корне изменились, он начальник, Варенцов подчиненный, решил говорить «Вы», тем более при других людях.
- Можно. Если чердак варит, кумекает, должны уметь делать элементарные расчеты…Иван Ерофеич тут навел кое-какой марафет, дом готов к новоселью. Так что можно разгружаться.
-Подождите, надо же прикинуть и определиться куда какие вещи ставить. Вам Василий Иванович за встречу и беспокойство – импортная удочка с катушкой. А Ивану Ерофеичу – вот бесценный напиток в количестве двух экземпляров.
- Нет, нет! – строго упредил Василий Иванович,- только по одному экземпляру в день, иначе нам удачи не видать. – Варенцов вручил бутылку водки Ивану Ерофеичу, который неподдельно обрадовался и сразу засветился, засуетился по хозяйски возле машины – скорее сделать то, что необходимо.
А Варенцов вошел с Василием Ивановичем в дом взглянуть теперь уже по-новому, по-хозяйски, что же это такое, бывший княжеский охотничий дом. Добротные дубовые стены, отесанные умелыми руками мастеров много лет тому назад, были сложены брус в брус; матица – средняя балка на высоком потолке тоже отесанный брус на четыре грани, даже не прогнулась за 200 лет. Все сделано на века. Варенцов восхищенно пошлепал рукой по крепкому дверному косяку:
- Да он будет стоять еще тысячу лет!
Окна большие широкие в две рамы. Только пол выкрашен современной масляной краской желтовато-красного цвета. Бывшая господская гостиная более 20-ти квадратов, остальные четыре комнаты по 10-15 квадратов. «Чем же я их заставлять буду, особенно гостиную?..Самую теплую отдадим бабушке с внуком, себе крайнюю похолодней, теплую по правую руку дочке и ту отдельную через сенцы – она будет для гостей, а когда Коля подрастет, ему». Полы и стены чистые, ни пылинки, ни соринки. Ну, Ерофеич, даже печь натопил!
- Спасибо Василий Иванович, не знаю, как и благодарить, и даже объемный холодный подвал.
- Благодари случайную встречу в поезде, «случайно средь шумного бала», а отплатить просто: сослужить добрую службу. Я ж тебе говорил: особо ценное и теплое местечко для ответственного человека. Лет пять поработаешь, закончишь заочно лесную академию и заберем в Смоленск, в управление. Если, конечно, захочешь. Ну давай командуй, что куда нести.
Все дружно взялись за дело, никто не сидел и не стоял сложа руки. Все припасы поместили в подвал. Четырем здоровым мужикам разгрузить машину домашнего скарба, что два пальца окунуть, тем более, что впереди ждет многообещающий ужин. На радостях накрыли на привезенный стол знатный ужин: солецкие грузди и рыбец, соленые огурчики и помидоры, смоленскую запеченную утку, сегодняшний трофей Василия Ивановича на охоте и истомившуюся картошку, и даже яблоки в неограниченном количестве. Мировая получилась закусь. И уселись на привезенные стулья.
- Называется теперь по-новому – мальчишник без бабс, без вилок и ложек. Аристократический гудеж. – Говорит с улыбкой Василий Иванович.
У Ивана Ерофеича дрожат от предвкушения руки, он бросает жадные и нетерпеливые взгляды, не дождется розлива: легкая и необременительная халява. А на халяву, любит говорить Иван Ерофеич, и уксус сладкий.
- Вот уж кого не терплю за праздничным столом, так это баб, одна с ними морока и суета. И выпить, как следует, не дадут! – говорит он скорее для себя, ибо не уверен, что молодые мужики разделяют его мнение.
Василий Иванович поднял тост:
- Пусть в этом историческом доме его жильцам будет мир, достаток и уют. Вот за это и выпьем. И прошу всех быть осторожными с куревом и огнем! Это яснее ясного.
И после первой рюмки и после второй Василий Иванович не уставал инструктировать Варенцова и всех присутствующих с особой тщательностью о пожарах.
- Вот Иван Ерофеич не терпит баб, не понимаю почему, после рюмашки только и хочется о них поговорить! А я боюсь пожаров. Войной и огнем не шути. И в лесу, и в доме от малой искры может вспыхнуть большой пожар. Тут смотри в оба: нет беды большей,  чем пожар. – говорит Василий Иванович, закусывая первую рюмку, -А в лесу, да еще осенью сухостой, и лес горит как порох, а тут в лесу столько деревень, - не дай Бог! Каждый день, уходя, проверь все досконально, чтоб не было предпосылок к пожару. И на всякий пожарный случай советую: возле дома и в доме, чтоб были бочки с водой, пожарный щит и прочее, чтоб в случае чего…видишь какие здесь люди жили двести лет, доброе старое время, сохранили и лес и дом. Все делалось на долгие годы, не то что нынче – все на соплях,.. надо класть во главу безопасность. И никакой снисходительности и мягкости. Одно только слово строгость и еще раз строгость. И все в округе должны знать про твою строгость: за пожар не сносить головы.
- Василий Иванович, на корабле ведь с пожаром так же строго. Не волнуйтесь, я дважды горел в небе, справился.
После очередной рюмки Василий Иванович наклонился поближе и негромко продолжал разговор с Варенцовым:
- В связи с пожарами тебе надо знать главное в доме, систему водоснабжения: ее помогли мне сделать парни с военного оборонного завода. Вода из колодца, чистая питьевая, закачивается в резервуар на крыше баньки, что рядом с домом, оттуда вода самотеком по трубам поступает в туалет-раз: посмотри в сенцах, тут же городской санузел – наша гордость и слава, настоящий и безупречный унитаз, потом на кухню-два, вот она раковина, видишь? Вода подведена в баню, - это яснее ясного, и, внимание, не поверишь - в конюшню к лошадям, к корове, которой нет, но ты ее купишь в соседнем колхозе, помогу. И даже выведена вода на огород. Вот. А ты говоришь лес. А обратно все сливается в выгребную яму, которую надо выкачивать один раз в год, резервуар на шесть кубов. Иван Ерофеич, завтра все покажешь Виктору…вот такие дела!
- Все здеся зер гут – говорит захмелевшим языком Иван Ерофеич, - но скукотища тут такая, что хочется удавиться! А можа вабще времена такие скушные!
- Не слухай этого скучного человека! Скучен день до вечера, когда делать нечего. Только пустые люди, не в обиду будет сказано, праздные и ленивые, говорят, что от скуки одуреешь. Ежели ты толковый человек и знаешь порядок вещей, ты всегда найдешь интересное занятие и для души, и для пользы. Скучно, когда нет милого дружка. Вот это да! А ежели есть милый дружок, сто лет будешь весело жить.
Варенцов оглянулся на сумку с водкой и покачал головой: планировали выпить пару бутылок, а опорожнили два литра, по бутылке на брата. Время позднее, посмотрел на часы, они с Сашей устали как собаки, а завтра дел полно, пора бы заканчивать, но Варенцов не решается сказать в мужской компании это жестокое слово – пора. Но Василий Иванович узрел беспокойство Варенцова, все-таки человек порядка, и тут же дал команду:
- Ну, все люди, годи. Хватя батя: это у нас у русских мужиков обычное дело работа планируется большая, а получается малая, а пьянка наоборот: планируется мало, а получается, как всегда. Сегодня уже ехать не куда, Виктор распределяй народ по комнатам; у Ерофеича свой угол, в конюшне, я вот на этой железной кровати, а Сашу можно в крайнюю.
- Василий Иванович, завтра я приведу здесь все в более или менее божеский вид, пока что тут неприличный бардачок. А вот послезавтра в 8.40 помогите мне с машиной встретить семью.
- У меня женка у дочери в Брянске, на целую неделю, так что я всецело здесь, и надо за неделю порешать все дела. Послезавтра в указанное время, даже на полчаса раньше я буду на вокзале…осваивайся, действуй, вкалывай. А сейчас – на боковую…
Весь следующий день Варенцов посвятил наведению порядка: каждый знает, как хочется, чтоб женщины ступили в аккуратное обихоженное жилище. А чтобы хорошо сделать нужен хороший инструмент. Сам Варенцов обожает хороший инструмент. Он с замиранием открыл свой старенький ящик: чему хорошему научила авиация, так это бережному отношению к инструменту и технике. Здесь у него электродрель, молотки, отточенные большой и малый топоры, рубанки, тиски, набор стамесок, сверла, мечики, коробочки с болтами и гайками, шурупы, гвозди разных размеров и всяческая мелочь. Будучи в крупных городах, особенно в Москве и Ленинграде, он первым делом посещал хозяйственные магазины, подолгу изучал прилавки, и каждый раз что-нибудь новое привозил в свой ящик. И вот, как все это, дотошно собраное, теперь пригодилось, а с хорошим инструментом делать домашние дела одно удовольствие. К обеду уже висели шторы и занавески, собраны шкафы и кровати, тумбочки, - все стояло на своих местах. Из западных больших окон сквозь тюль струится солнечный свет и ложится косяками на крашенный пол, а в его лучах мельтешатся сверкающие пылинки: все как в обжитом доме.
 В этот день еще Ерофеич познакомил Варенцова с хозяйством, о котором говорил вчера Василий Иванович. А потом Ерофеич пригласил за опятами; в 15-ти минутах ходьбы в мелком лесочке на нескольких больших старых пнях то ли от березы, то ли от осины буквально все было обсыпано молодью опят.
- Впервые вижу такое. – восхищенно воскликнул Варенцов.
- Запоминай и бери для семьи. – советовал Иван Ерофеич в ответ на утренний подарок Варенцова – бутылку водки.
- Спасибо брат за эту подсказку. Сердце видать у тебя доброе. Ну раз так, изложи твою главную просьбу, первая просьба – закон.
- Если можно, тут в пятнадцати километрах моя деревня, там для ремонта церкви требуется машина леса. Прошу помочь когда вступишь в должность.
- Это обещаю тебе железно. Дай только срок.
Собрали ведро опят, а дома отварили и пожарили. Получился хороший обед, притом, что остались грибы и назавтра. Виктору не терпится показать женщинам это замечательное жилище, доведенное Василием Ивановичем до совершенства, и которое досталось Варенцову просто игрой случая.
Так же нетерпеливо он ждет прихода поезда назавтра, прохаживаясь по перрону с Василием Ивановичем. Постукивают все чаще и чаще отходящие поезда, со скрипом тормозят прибывающие составы, обдавая перрон сырой, противной копотью, люди снуют туда-сюда, каждый по своим делам, направлениям и вагонам. Пахнет дымом, копотью и железом.
- Не знаю как для вас, а мне кажется, нигде так не ощущается бег времени, как на железнодорожном вокзале.- делится своими впечатлениями Варенцов, слушая суматоху перрона.
- Да согласен. Только на большом вокзале. Мы вроде уже в поезде договорились говорить «ты» друг другу.
- Нет, Василий Иванович, спасибо за доверие. У военного человека в крови, чтобы смотреть прямо в глаза, и не чувствовать себя так, как будто едешь в вагоне без билета. Начальника надо называть на «вы», тем более Вы старше меня лет на десять.
- В наших отношениях нельзя одному смотреть на другого сверху вниз. Толку не будет. Без толку молимся, без меры согрешаем. Ты все-таки хоть и бывшая, но важная, и героическая личность: ракетоносец, носитель ядерного оружия – и здесь мы будем относиться друг к другу как коллеги, я сторонник демократии и коллегиальности.
- Спасибо. Мне это очень приятно слышать. Я с удовольствием постараюсь исполнять мое новое поприще и служение.
- Это брат большое искусство сердца и ума быть самим собой. И не выпендриваться от должности или звания. Большинство не владеет этим искусством: получил должностенку и давай командовать, издеваться над подчиненными, гнуть их в бараний рог, вместо того, чтобы с умом делать дело и помогать подчиненным. Это не только у нас, у всех человеков самое большое удовольствие было казнить, судить и выжимать соки. Одним словом – власть. И оттого у нас много бед: чиновники не умеют рулить.
- Согласен.
- Твоим - то идеалом был, наверно, Рахметов: все скрыто и никаких телячьих нежностей и чувств. Так?
- Да. Рахметов – идеал парней 50-х: сдержанность до предела, и преодоление себя.
- Я ценю таких людей. Это настоящие человеки во все времена. Соль земли…а лесничество, это брат, как раз для Рахметова…и это не эскадрилья и даже не дивизия, это армия, а ты командарм, Бог этого мира! И это поверь не шутка. Здесь ты будешь бойцом передовой, где не на жизнь, а на смерть надо стоять, бороться и побеждать всякую разную сволочь, негодных людишек, которые ради своей маленькой подлой пользы могут не задумываясь убить человека, поджечь лес,..и уничтожить государство. Да!.. и это дело ничуть не слабее, чем летчик в авиации…ничуть!..Это тебе прививка от болезни статуса, от еще, наверное, страдающего тщеславия. Так?
- Это яснее ясного! Работа меня не пугает. Будем делать хорошее дело.
Подумав несколько шагов, Варенцов нерешительно произнес:
- Тут у меня еще одна – проблемка: мы с Настей не расписаны, там в Сольцах времени не было. А Анна Петровна, будущая теща, человек глубоко верующий, она очень переживает грех молодых, которые, не расписавшись, будут жить супружеской жизнью. Вы ж понимаете, хочется построить хорошие отношения в семье, и конечно с тещей. А если тут целый месяц ждать пока распишут, и жить в одном доме, рядом с Настей…не знаю, короче, если можно после приезда в Боровое, отвезти нас с Настей в Смоленск, в загс, а потом на месяц меня на учебу. Приеду, распишемся, и порядок. Ну а сегодня можно отметить новоселье.
- Нет, новоселье отметите сами с Иваном Ерофеичем. А на свадебку, моя супруга приедет – обязательно и с превеликим желанием. И просьбу о загсе выполню на крыльях. Обязательно. Только не в Смоленске; тут у меня есть один охотник и его женка с этим учреждением связана, может быть, и не потребуется командировка.
Подошел поезд «Ленинград-Одесса» Варенцов слегка тревожится: купили они билеты, не купили, приедут, не приедут? Ведь никакими телеграммами не обменивались, а куда давать телеграмму? Варенцову в лес. Но вскоре обнаружил своих, по Колиной удочке, которую он высунул из двери. Варенцов подбежал, снял Колю и подал руку Насте. Теплые сияющие глаза Насти прибавили смелости Варенцову: он обнял ее, прижал и поцеловал в теплые губы.
- Как поездка? – коротко спросил.
- Хорошо, - кивнула лишь смущенная Настя, - бабушка в третьем купе, помоги ей.
 Варенцов проскочил и увидел Анну Петровну:
-Здравствуйте Анна Петровна! – с улыбкой произнес Виктор. Вопреки огромному желанию быть с Настей, он понимает, что основное внимание надо уделить именно Анне Петровне, и он старается быть особенно вежливым и обходительным, и не из-за того, что она будущая теща, а потому что во время его болезни, когда они никак друг другу не были обязаны, Анна Петровна проявила исключительные человеческие качества, заботу, доброту и усердие к чужому человеку. Это факт. Он взял вещи в обе руки, как мог, ограждая ее в толкотне, и пригласил на выход. У нее был болезненный вид, но она мужественно переносила, не поддавалась болячкам; она была бледнее обычного, осунувшееся лицо с поблекшими неуверенными глазами.
- Как перенесли беспокойство дороги Анна Петровна.
- Да плохо. Энтот стук мне бьеть по голове. Дорожная немочь,- выйдя из вагона, суетно перекрестилась и губы ее что-то прошептали, потом поправила  сидящую за пазухой кошку.
- Немного потерпите, в лесу все выправится. А тебе Коля поезд понравился? – Варенцов искренне обнял мальчика, -удочку вижу не потерял, молодец!: Вот познакомьтесь – Это Василий Иванович, мы с ним будем работать. Этот человек – виновник, в хорошем смысле, всех наших хороших изменений, всего, что с нами происходит.
Когда все собрались, он представил семью Василию Ивановичу:
- Вот прошу любить и жаловать: бабушка Анна Петровна, Настенька и Коля.
 - Очень приятно, – ответил Василий Иванович.
-Пойдемте к машине! – Мужчины взяли самые тяжелые поклажи и направились в торец Смоленского вокзала, где стоял УАЗик.
 - Дак тут прям теплее, чем у нас-то.
 -Конечно. Считай от Сольцов южнее  на четыреста километров, вровень с Москвой.
 Ехали молча, оглядываясь по сторонам, интересно, куда не глядя, приехали. За окнами чудная осень: грустный лес роняет на остывающую землю медь и золото листвы, и это цветное одеяло укутывает ноги берез и осин от зимних морозов и метелей; скошенные луга вновь зеленеют травой и осокой, как будто лето и вовсе не уходило. И чистый прозрачный воздух: широко и привольно.
С жадным напряженным любопытством будущие жильцы осматривают двор, дом и лесное дивное окружение, звучат первые «хорошо» ; бабушка пустила в дверь любимого кота, он важно и неторопливо обошел большую комнату и улегся на диване, женщины  с Колей тоже уселись рядом с котом. Лицо бабашки просветлело
- Хорошо здеся!.. Не хочется даже уходить. – Варенцов радостно улыбается : удалась операция переезд.
Настя на крыльях летела от Солецкой безысходности и тоски , от утомленности той  ужасной жизнью; как сквозь сон  проносился у нее в сердце на вагонной полке весь тот ряд ужасных незабываемых событий, что составляли так называемую жизнь в Сольцах. Скорее в тот, другой, заманчивый город, где должно быть гораздо лучше и спокойнее. И она мысленно просила господа, чтоб так все и исполнилось. Но не может быть с человеком все время плохо, где-то же должно засиять солнце и должны же зазвучать голоса радости и счастья за хорошим мужем. И вот, кажется, это произошло.
- Ну, ладно. Анна Петровна, вы с Колей располагайтесь и хозяйничайте, а мы с Настей на пару часов поедем в ЗАГС, напишем заявление. Пойдемте, я вам покажу продукты в подвале, на плите отваренные грибы, опята, их можно поджарить и пообедать. А мы с Настей привезем хлеб и вино… А сейчас отдохните с Колей, сходите на речку, подышите чистым воздухом. Праздничный ужин мы приготовим вместе.
 - Нет, нет, Витя, я тебя перво на перво очень прошу установить иконы в энтот угол.
- Я попрошу Ивана Ерофеича, он это сумеет сделать не хуже меня.
Варенцов взял за руку Настю, и они вместе вышли к машине  и сели на заднее сиденье, он нежно сжимал ее руку, пытаясь через это пожатие сказать то, что  ему так хотелось сказать.
- Дом и лес очень понравились женщинам! – объявил Варенцов.
- Ну, конечно. Считай, Настя родилась под счастливой звездой: в одно мгновение и дом, и лес, и муж.
Настя широко улыбнулась на все тридцать зубов.
 - Такой дом не может, не понравиться. Ему не чета, и Красная площадь. Это же лес – место вольное и здоровое: до ста лет живи, не хочу. Я когда пойду на пенсию, обязательно поставлю дом рядом с вами , в городе ни за что не останусь. Это же кромешный ад: грохот, пыль, дым и суета. И люди проходят мимо друга как чужие… А мне, кажется, город будущего – это только учреждения и торговля, ну может быть там еще театры и музеи, а жить семьи будут у леса, у речки, у моря. Одним словом, на природе. Тогда это будет жизнь божественная – будешь жить долго и будет, что вспомнить. Документы-то  не забыли?
- Взяли.
- Ну, тогда вперед, на восток!.. Я совершенно не могу жить без леса. Прошло пять лет, как переехал в город, но до сих пор сны снятся только о лесе. Мне нужно хотя бы раз в неделю слышать, как звенит жаворонок, как звучит шмель, и пчелка… как щебечет рассвет… и дурман лесных запахов. У меня душа плачет без леса: мой начальник, зная эту мою слабость, разок – два в неделю отправляет меня в лес на проверки и решения каких-то оргвопросов. И я рад – радешенек…
Десяток километров они мчались по хорошему асфальту, а потом соскочили на трясучую дорогу: через полчаса остановились в каком-то городишке на подобие Сольцов.
 - Ну, молодые подождите, не знаю, застану ли Валентину Алексеевну.
Виктор и Настя так были заняты собой, что нисколько не испытывали томительного ожидания, ничего не видели и не слышали. По дороге он держал  ее руку  в своей, а когда Василий Иванович вышел, оба были так наэлектризованы, что он стал целовать ее руки и смущенное лицо. Василий Иванович еще несколько раз запускал двигатель и бегал по домам. И по всему видно поднял на ноги многих в этом районном городишке.: видимо выхлопотал то, чего добивался:
 - Ну, дорогие мои! Вам еще раз повезло.
Все вместе зашли через неуютный коридор  в совсем маленькую комнатенку, сели за столик, проще которого не бывает.
- Это ради кого же  такой большой человек хлопочет? – Приятная блондинка средних лет вошла из другой комнаты.
- Посмотри, какие красивые люди? – с гордостью произнес Василий Иванович, указывая глазами на Виктора и Настеньку.
- Ну ладно, Вам, дорогой Василий Иванович отказать не можем. Верим вашим гарантиям и поручительству. – Она забрала документы и через полчаса вновь появилась, улыбающая и величавая.
 - Вот распишитесь, пожалуйста, здесь и здесь… И все-таки, хоть сроки и нарушены, и надеемся во благо, произнесем торжественно о главном в этой процедуре:
           Уважаемые, Виктор и Анастасия!
         «Сегодня Ваш гражданский законный брак зарегистрирован. Вручаю Вам это свидетельство в соответствии с Семейным Кодексом РСФСР. С этого мгновения Вы переступаете порог новой жизни. И теперь все, весь огромный мир будет у Вас на двоих, и пополам: и радость, и печали. Пусть Ваша жизнь будет светлой и счастливой. И пусть грядущие годы принесут Вам только радость, согласие и любовь!»
 - Но, а теперь меняем планы.  – Столь же торжественно воскликнул Василий Иванович. – Сегодня обязательно большое радостное пиршество. Пир на весь лес! Новую жизнь надо обмыть, а то счастья не будет в тесном семейном кругу. Эх, жаль, моей Нюшеньки нетути. Ну, ладно на свадьбе наверстаем, - говорил уже в машине Василий Иванович, - Вот, только одежа у меня не праздничная, а получилось сядни, так говорят у нас на селе, я и за свата и за сваху. Так зачем у нас дело встало?
 -  Купить хлеб и вино.
 - Поехали.
А дома Настя первая выскочила из машины  и влетела сияющая в дом,  и бросилась к  матери на шею, целуя ее:
- Мам, нас расписали!
- Да ты что?! Господи! Давненько я тебя такой не видевши! Дак, будем ладить венчание и свадебку? – Слава тебе Господи! –  и перекрестилась  на иконы в праздничных рушниках. Потом шустро заскочила в свою комнату, взяла  в сундуке иконку святого Николая и, вернувшись, обняла детей:
- Ну, дети мои! Мира Вам и согласия. Господи! Благослови брак сей. Молю тебя, святитель и чудотворец Николай о совете и любви между мужем и женой.
А потом обняла дочь и добавила давно заученные заветные слова:
- Возлюби зараз мужа своего незыблемой  верностью и люби его до гроба, и следуй за им, куды б ён ни пошел: и в счастье, и в страдания, и на крест.- Обнимала и целовала их обоих.
А в печи у Анны Петровны стоял уже готовый ужин из мяса, купленного на дорогу и посоленного в Сольцах; сделала она чудесное жаркое, топленое в картошке. А закуски завались, все-таки осень.
И не показался Анне Петровне чужим краем и этот дом, и лес, и двор; поначалу только « спужалася» , а потом «ничо». Как сон детства, как будто жили они здесь всю жизнь. Она с удовольствием суетилась, сновала по хозяйству, прилаживала иконы в светлый угол большой комнаты . Как в своей лесной избе под Сольцами, с легким сердцем затапливала печь и с тихой радостью любовалась, как пламя весело и с треском плясало в печи от сосновых пахнущих поленьев. И к ее удивлению, не рвалась душа обратно в тот дождливый край. Бывает же такое:  да ведь главное не она, а дети, в такой то благодатной обстановке они станут на ноги, особенно Виктор, ему так  «чижало» было выздороветь и вернуться опять к самостоятельной жизни. А здесь он окончательно окрепнет. Да и Настасья ему подстать и по судьбе, и по сути – одное дело. Дорожное грустное настроение Анны Петровны сменилось тихой радостью, успокоением  за детей..
 За раздвинутым привезенным столом накрытом старенькой скатертью, Виктор и Настя сели рядом,  Коля тоже с мамой; Василия Ивановича посадили под образами, как самого дорогого гостя, а Иван Ерофеич примостился «заквасить»   на краю стола, поближе к двери. Анна Петровна в роли хозяйки обозначала свое место напротив детей, на том месте, что поближе к печке и плите, чтоб подать горячее жаркое, в общем, как говорится, на подхвате.
Василий Иванович оглядел хорошо накрытый осенними дарами стол и очень искренне и проникновенно произнес:
- Дорогие товарищи! Я прошу извинить меня, что я , будучи  женатым человеком, сегодня здесь один, моя супруга Анна Николаевна в настоящее время находится у дочери в Брянске. Да и событие, ради которого мы собрались, можно назвать неожиданным, непредвиденным, почти невероятным, как говорится, игра судьбы. Это яснее ясного! Я знаю Виктора Николаевича всего ничего, чуть больше месяца, именно благодаря встречи с ним, произошли перемены у всех сидящих здесь за столом. Чтобы решиться на такое, требуется великое сердце и кое-что в голове. Я тоже  всегда мечтал и хотел быть смелым и решительным, но не знаю сумел ли бы вот так с небес ступить на землю, из города со всеми удобствами – в лес?!.. Правда он в юные годы много лет прожил в деревне и строго наставлен в отеческой морали, а это очень много значит. Теперь вот этот дом, наконец, нашел хозяина, а хозяин нашел семью и будем верить семья нашла счастье. Давайте выпьем за это настоящее земное и лесное счастье новой семьи, и пусть оно, счастье, будет сохранено, как красота и сила этого места, этого леса – навсегда!
Все дружно выпили, и Варенцов опрокинул рюмку залпом, и в ход пошла, по выражению Ивана Ерофеича, «мировая закусь». Немного обождав, когда хмель слегка шибанула в голову, поднялся Варенцов и скромно предложил новый тост:
- Хоть свадьба еще впереди, скажите нам с Настенькой сегодня «горько»!
- Горько- о- о! Заорали от неожиданности во все горло Василий  Иванович и Иван Ерофеич. И действительно, подумали все, это же наиглавнейшее событие дня. Варенцов бережно обнял поднявшуюся к нему Настю и нежно, и крепко поцеловал в губы, а потом глаза и щеки. Настя вспыхнула бордовой розой, а Анна Петровна вытерла слезы и перекрестилась на иконы. Василий Иванович еще раз радостно воскликнул:
- За счастье молодых!  Мир и счастье этому дому!
А потом Василий Иванович не преминул спросить:
- А женской части дом–то понравился? Это  очень важно, чтобы женщина полюбила свой очаг.
- Дом  - замечательный, ответила счастливая Настя.
- А доброй жене-то, любой дом и домоседство не мука, - тут же рассудительно добавила Анна Петровна, - нам  энта служба не в тягость. А, ежели сказать по чести  стыдливой женщине не к чему шляться по чужим-то дворам, болтать попусту, да разводить тары-бары. У нас любовь к дому в крови. И у Настеньки, слава  Богу, тоже.
          Варенцов, сам руководивший и воспитывавший людей, не устает поражаться Василию Ивановичу: неравнодушный, участливый, заботливый, как брат и отец. Виктор осознает, не повстречайся ему волею судьбы этот  человек, трудно даже представить, во сколько дверей пришлось  бы  стучаться, чтобы где-то пристроиться к жизни. В трудную минуту встретить такого человека - это же половина счастья. Он  с нескрываемой благодарностью смотрит на Василия Ивановича и заверяет его молча: «не волнуйтесь Василий Иванович, дело мы сделаем, как надо. Без сучка и задоринки."
 Иван Ерофеич тоже, кажется, проникся сегодняшним общим чувством необыкновенности дня и событий, с ним  связанных. Обычно среди незнакомых людей он чувствует себя неловко и старается держаться в тени, но после первой рюмки захорошел, и повеселел, исчезло его неудержимая суета, и кажется, он до бесконечности счастлив. Его странный смешной длинный нос с набалдашником на конце угрожающе побагровел; поглаживая рот левой рукой,  Иван Ерофеич  мерно повторяет: «однако хорошо». Он уловил момент тишины в компании и смущенно вставил с придыханием свое пожелание:
- Однако пусть дом и бор не будет Вам тесен!
- Спасибо, Иван Ерофеич! – за всех ответил Варенцов .- Постараемся.
Виктор, покоренный  в конец  Настей, почти не отводит от нее восхищенного взгляда, хотя сдерживает себя, как может, ведь не юноша, но муж, и ему кажется предосудительной открытая влюбленность, скажут «крыша у мужика поехала», он сдержанно улыбается ее чудесным глазам, тайно и незаметно прикасается к ее рукам. И читая в ее глазах ответную теплоту и трепет ожидания, испытывает давно забытое чувство радости.
Василий Иванович почувствовал обстановку и решил долго не засиживаться, только произнес:
- Неделю Вам на обустройство, а потом месячные курсы молодых лесников в Смоленске в управлении. Научим, как охранять лес, воспроизводить его, как рубить лес…, отвод делянок, заготовка грибов и ягод и т.д. и т.п…. Да каждый день к девяти приезжать на рейсовом автобусе, а вечером -  домой. Спасибо за ужин, еще раз мира и счастья Вам. До свидания.
Виктор направился проводить. Василий Иванович, выйдя из помещения, продолжал говорить  теперь только для Варенцова:
- С завтрашнего дня  отдадим приказом вступление в  должность, но и, разумеется, аванс, а потом зарплата. Через пару дней получишь подъемные; за переезд, наверное, поиздержался?
- Да честно сказать, положение критическое: про черный день я не скопил, все получилось внезапно, а тут столько трат, два переезда – считай маленький пожар. Выходное пособие в полку будет через месяца четыре, там будет хорошая сумма и мы сумеем  заткнуть много дыр: еще на дочку надо, там старики едва тянут за счет своего огорода.
- Тебе подъемных рублей триста, на первые шаги хватит, но на эту денежку лучше бы тебе купить корову: семью без молока прокормить трудно, а в деревню не набегаешься; я поговорю со знакомым председателем… Ну, а если, что я подмогну.
- Спасибо. Не хотелось бы новую жизнь начинать за чужой счет. Я не привык к этому.
- Но это временные трудности и не стоит из-за этого казнить себя. Ерофеич побудет у тебя с недельку, а потом я его переведу: у нас в хозяйстве полно дыр, не успеваем затыкать. Он все покажет и научит.
После крепкого рукопожатия Василий Иванович укатил, скрылся в сумерках соснового бора.
Только, когда все убрали со стола и уложили с большим трудом Колю, Настя со смущенной улыбочкой поцеловала мать и молодые, не помня себя и изнемогая, удалились в свою комнату, где Настя заранее постелила дорожки, прибрала постель и принесла ветки молодой сосны, в тепле они начали источать чудесный запах. Он опустился перед ней на колени, целуя ее руки и ноги и трепетное тело. Оба настрадались и натерпелись тяжелых жизненных испытаний, перед которыми были бессильны. И теперь оба не верили, что муки кончились, и они нашли друг друга. И пройдя через боль и преодоления, они стали бережливее и тоньше в чувствах, стали взрослее и мудрее. Душа Настеньки наполнилась тихой радостью, чувством, которое давно ее покинуло и вот теперь так неожиданно вернулось. Они сегодня - сплав двух сердец: он переполнен романтикой взаимности взглядов, прикосновений и желаний. Как она необыкновенно хороша! Оба испытывают давно забытое волнение и  взаимность нежности и влюбленности, восторг и радость от глубины  и утонченности. Высшее земное счастье…
А на завтра Настасья вышла в большую комнату и первой обняла мать и прижалась к ее родной морщинистой щеке. И долго стояла так. И мать без слов поняла ее состояние.
- Мам, молились ведь. Боженька помог!
- Ну, слава Богу – радуясь за дочь, она вдруг ощутила острее, чем когда-нибудь потерю мужа, царство ему небесное, ушедшим безвозвратно счастьем жизни женщины с мужчиной; глаза ее невольно заслезились, но радость за дочь погасила боль утраты, ладно, подумала мать, доживаем свой век. А счастье, что же счастье молодым. Настенька еще не ведала его. Так и должно быть.
А Варенцов впервые за эти долгие страшные месяцы проснулся, чувствуя по настоящему выспавшимся и отдохнувшим, без гнетущей неопределенности и одиночества, и безнадежности. Возвращение к жизни! Но тем не менее на душе скребут кошки: еще одна проблема-надо посоветоваться за завтраком о дочери.
- Я так думал: привести ее сюда сейчас было бы наверное преждевременно, потому, что сейчас она учится, правда всего один месяц в новой школе. Потом мы еще сами не вполне обустроились, не освоились. Привези ее, там то школа под боком, а здесь надо водить за три километра. Я так думаю, подождем до весны, в мае и привезу, за лето попривыкнет, полюбит дом и лес, место это не полюбить нельзя, появится какая то привязанность, а в сентябре вместе с Колей побегут в школу.
- Нам бы не перемудрить, - заботливо и участливо вступила в совет Анна Петровна, - ребенок счас оченно скучает по родным. А в школу либо я, либо Настасья будем водить; по сосновому-то бору прогуляться полчаса…по мне б дак лучше привезти.
- Конечно это же нам в радость. – поддержала Настя маму.
- А в мороз, в дождь, в снег?
- Так возок же во дворе! Я ить до сих-то пор не забыла, как запрягать, пожила в лесу. Сел да поехал, что же тут хитрого. И Настасью научим. А тебе виднее, можно и так и эдак.
- Ладно. Спасибо за такие слова, буду в городе, созвонюсь, посоветуюсь с бабушкой и дедушкой. А теперь мы с Колей пойдем поить коней. За одно будем учиться езде верхом.
Коля, не помня себя, подхватился и выскочил первым. На дворе стоял спокойный уравновешенный денек: воздух по-осеннему крепкий и прозрачный и хотя небо закрыто сплошной облачностью, дождя нет, и пахнет сентябрьской спелостью и опадающей листвой. Хочется думать и строить планы на ближайшее будущее и, кажется, что задуманное обязательно увенчается успехом. И все эти последние дни были просто превосходными: с Настей - медовые дни и ночи, они счастливы по-настоящему. Анна Петровна здесь в лесу оказалась на редкость толковой и расторопной потому, что лес с детства ее родная среда, она помаленьку прибирает хозяйство к рукам хорошо понимая, что скоро для зятя главным будет работа – лес, а для Настасьи – ребенок. Коля с удовольствием носится по просторам близкого леса и речки и от впечатлений не остывает. Иван Ерофеич как раз выводит лошадей. Бывшие беговые кони: рыжая кобыла «Звездочка» и гнедой «Талисман» находятся в полном порядке, если можно так говорить о старых лошадях, ушедших со скачек на заслуженную пенсию. Им здесь хорошо: луг, река, лес, чистый воздух – они буквально лоснятся, опасливо сверкая глазищами на незнакомого Варенцова.
- Посмотри, какой экстерьер! – Иван Ерофеич поставил рядом обоих красавцев, любуясь своими подопечными. Иван Ерофеич, на первый взгляд, ничем не выделяющийся человек, и, кажется по началу, ни то, ни се, легко откликается на разговоры, бывает искренним и откровенным, особенно после опрокинутого стакана, когда он превращается на глазах в исполнительного и инициативного школьника, и может свернуть горы от нахлынувшей доброты сердца. И налево, и направо сыплет вкоренившимися с детства любимыми изречениями и словечками: «Вот теперь жизня ничтяк», «Наивняк» и «Отходняк», «На прилавках ни фига, но Отчизна дорога» : и только с похмелья он тяжел, неулыбчив и несообразителен, и взгляд его в такие минуты бывает просто не хорош. Должен же, думает Варенцов, этот человек где-то в деле или в мелочах проявиться, как проявляется фотография в растворе. И вскоре обнаружил: Иван Ерофеич боготворит животных, особенно лошадей, он дышит на них, он поглощен ими полностью и до остатка: кормление, поение, уборка, купание в реке – он все это делает не просто, он священнодействует. «Ну и хорошо», подумал Варенцов.
- Ну–ко давай, Николай, садись! – Варенцов ловко посадил пацана на меньшую росточком «Звездочку», - держись левой рукой за холку, вот здесь, а правой - за ремешок оброти. Вот так! Поехали. – но не успели сделать и пару шагов, как Коля спикировал, да хорошо на сторону Виктора, он успел подхватить пацана.
- Да конь какой-то!- пищит Коля со слезами досады.
- Конь прекрасный, лучше уже не найдешь. Повторим упражнение. Опа! Ножками обхвати коня и прижмись, как можно сильнее. И держись левой рукой за холку, а правой за ремешок оброти. И вперед!
С горем пополам добрались до речки, до которой всего-то 30 метров.
За делами не заметили, как подкатил уазик Василия Ивановича.
- О! Дядя Вася пиехал!- известил Коля. Варенцов посерьезнел, нахмурил брови и поспешил на встречу. Ну что могло стрястись? Ведь Василий Иванович дал целую неделю на обустройство. Что – нибудь срочное?
- Готовь праздничный стол! – издали воскликнул Василий Иванович, выходя из машины.
- Да, пожалуйста!
- Так. В машине возьмешь полный боекомплект: хлеб и водку, то чего у тебя нет в лесу. Угадай, кого я вам в гости привез?
Из машины вышел генерал Аркатов. Он был в плащ-пальто защитного цвета, снизу из-под плаща сверкнули голубые лампасы; серебристые проблески в волосах и глубокие черные глаза. Хорошо смотрелся генерал: красивый русский мужик! Он глубоко вдохнул осеннего свежего воздуха с примесью сосны, оглянулся на лес, на небо и произнес:
- Хорошо как тут у вас! Ох, как хорошо! Вот что человеческой душе угодно. Да…- и покачал головой, – а я грешным делом подумал – медвежий угол.
- Ба! Вот так встреча! Никогда бы не поверил! Какими путями Алексей Николаевич! – радостно воскликнул Варенцов.
- Да все проще пареной репы: Наташа в летной столовой поведала о судьбе сестры, Павел Ильич однажды рассказал мне, и вот прилетел на совещание корпусного руководства. Решил посмотреть, как вы обустроились. – на лице генерала не было обычной озабоченности и строгости, может быть лес и природа побудили его невольно к приветливости и простоте.
- Очень и очень рады вашему приезду Алексей Николаевич! Пойдем те покажу Вам дом, хозяйство, наших женщин – хозяек.
Переполошившиеся женщины, увидев из окна высокого гостя, выбежали на крыльцо, кланялись и приветствовали, Настасья тоже хлопала очаровательными глазами растерянно и радостно.
- Ну, что же, хлеб да соль вам в радость.  Хоть бы денек подышать такой природой. Ну уж за одно, давайте Василий Иванович покажем наш подарок. – Алексей Николаевич направился к машине, Василий Иванович подтолкнул вслед и Виктора, и пригласил женщин. Общими усилиями вытащили большую упаковку:
- Это вам цветной телевизор: «Горизонт» от руководства дивизии и полка. У меня в Москве такой же.
- Спасибо, Алексей Николаевич! Это так неожиданно! – воскликнули все разом. Перенесли дорогой подарок в большую комнату, где Василий Иванович и Иван Ерофеич взялись распаковывать и устанавливать, а Варенцов повел генерала показать хозяйство. После осмотра, пока готовился обед, Варенцов привел Алексея Николаевича в теплую комнату с топившейся там грубкой, на лежанке печки сушились грибы: в комнате стоял чудный лесной аромат:
- Мне показалось, Вы немного озябли, после ночи в лесу температура поднимается медленно.
- Да есть немного: у Василия Ивановича машина без отопления. – Он сел на старое кресло у самой дверки печи, дрова горели на полную мощь, постреливая время от времени, пламя гудело, лицо гостя осветило огнем и оно вскоре порозовело.
- Вам Алексей Николаевич и Павлу Ильичу за меня, наверное, влетело?  Простите меня, если это так. – Варенцов первым нарушил тишину.
- Да, дело поначалу запахло керосином и для тебя, и для нас: политорганы и КГБ ухватились за тетрадь; написанное ведь это документ, а за документ надо отвечать. Вот так! А эти ребята, если возьмутся за дело, глаз на жопу натянут. Но я вовремя обо всем доложил Командующему Дальней Авиации. И он твердо сказал: «Варенцова и все что с ним связано – не трогать! Ему и без того хватит на всю оставшуюся жизнь. Такое могло случиться с каждым, только не каждый смог бы все это выдержать».
Генерал долго и старательно ковырял кочергой полешки в грубке, укладывая их по своему усмотрению, пламя вновь ярко вспыхнуло багровым блеском.
- Спасибо Вам! – проникновенно и искренне поблагодарил Варенцов.
-  Как теперь здесь, - генерал показал на сердце, - улеглось? Жить можно?
- Вы же понимаете, потеряно любимое дело. Стоило только вспомнить – нестерпимая боль. До сих пор пытаюсь притерпеться к этой жизни. И даже эти сказочные сосняки и речка, и зеленый луг, уж что милее и ближе сердцу? Еще не умостились в душе: все еще выруливаю и взлетаю…сейчас, конечно, Настя, семья…стало полегче. Но кажется небу замены нет…для меня вышло так, что авиация – даром потраченный порох: стремился, корячился…
- Ну, что поделаешь, все мы живем той жизнью, которая складывается в наличии! – Алексей Николаевич потирал перед огнем согревающиеся руки.
- Спасибо, встретил хороших людей. Вроде все налаживается.  Мне очень помогла Библия, и общение со священнослужителями. – Варенцов рассказал вкратце, в общих чертах как шел по заболоченному лесу, как случайно встретился с отцом Александром, о сильном и незабываемом влиянии отца Александра и о последующих событиях. – Цепь этих происшествий изменила меня до неузнаваемости,- легкое возбуждение, как перед взлетом, вспыхнуло на лице Варенцова, факты и мысли бились в его воображении, и он едва успевал выкладывать их генералу. – Сейчас бы я конечно не допустил того, что произошло. Это называется, русский мужик богат поздним умом.
- Говорят: был бы мой ум наперед таким, как у моей жены опосля. – оба засмеялись, а потом помолчали.
- А если продолжить начатый два месяца назад наш разговор в Сольцах, то…несмотря или вопреки всем заявлениям и заверениям свыше, наша Великая общага живет плохо: экономика не тянет, это уже и коню понятно. В то же время «загнивающий капитализм» показывает явные успехи много лет.
- У нас в полку местный остряк Валентин Моренов говорит по этому поводу так: я ни сколько не сомневаюсь, что ихний капитализм загнивает на корню, не понятно только, почему он при этом так хорошо пахнет Шанелью №5…Вы меня простите, если я одновременно буду разбирать вилку утюга, что-то барахлит. – Варенцов взял отвертку и начал разбирать.
- Да, конечно. – не глядя ответил Алексей Николаевич, - причиной неэффективности и сбоя, наверное все-таки является отсутствие заинтересованности, закон стоимости у нас не фунциклирует. Надо бы впрыснуть в наше хозяйство хороших свойств загнивающего Запада по теории конвергенции: экономическое стимулирование и частную инициативу, добавив, конечно, многоукладность экономики.
- Согласен. Наша политэкономическая концепция не выдержала экзамены на жизнь.
- Какая концепция?! В основе политики и хозяйства были три кита: Гулаг, колхоз с трудоднями и облигации – вот и вся экономика.
- Не закон стоимости, а воля одного человека: Иосиф Виссарионович – символ этого способа производства, в котором жизнь человека при этом ничего не стоила, ради светлого будущего…брошены в топку паровоза той политики миллионы людей. Наше поколение тоже в той топке…
- Да, эту шарашкину контору надо ломать и создавать современное нормальное государство с традиционными ценностями, коими Россия жила тысячи лет. И надо уйти от казуистики: капитализм, социализм, на имеющимся экономическом базисе построить общество на принципах демократии и справедливости, а как оно будет называться, историки придумают. Главное, чтобы в этом государстве всем гражданам было хорошо жить.  Это же понятно: без сильной экономики не обеспечить и обороноспособность, а сегодня в армии тоже требуются большие перемены.
- Алексей Николаевич, но согласитесь, что вмешиваться в политику и экономику без соответствующих возможностей, бессмысленно, это же борьба с ветряными мельницами.
- Ну, нет, и еще раз нет. Если бы история и люди придерживались этой логики, человек до сих пор бы бегал голой обезьяной. Кто-то же должен выполнить эту опасную работу.
- Нет, Алексей Николаевич, я не отрицаю и многие понимают необходимость изменений; да нужно вводить свежую струю в наше болото, но мои сегодняшние взгляды и убеждения отрицают насилие: изменять можно, когда яблочко созрело, когда большинство «колхоза» понимает неспособность системы. И без крови… Насильственные революции – это не локомотивы истории, это гильятина истории. Не громить, не разрушать того, что создано: экономическая и политическая демократия, о чем мы говорили в Сольцах, это как далекий идеал будущего, прыгнуть в которое сегодня – несбыточная фантазия. Надо входить в ту фазу осторожно и постепенно, начиная в условиях сегодняшней системы.
- Чисто по-человечески это желание понятно: в политике те же правила, что и в авиации, и в полете: никаких резких движений…но это только пожелание, из них вымощена известная дорога. Реальным действиям требуются силы и возможности, изучение обстановки и сроки. – дневной большой мир, сложный и противоречивый, переместился на время в эту комнату с горящей печкой.
- Алексей Николаевич, Вы меня простите, если я буду не согласен с Вами, хотя я очень ценю все, что Вы сделали для меня и, если потребуется моя жизнь…я всегда буду рядом с Вами…но я думаю, что главную революцию на земле совершил Иисус Христос, ценой своей жизни, а не ценой жизни миллионов. И смысл ее понятен каждому: уважение и человечность друг к другу, гражданина к гражданину – всех перемен к лучшему достигать без потрясений и войн…через Божественное мы придем к истине скорее.
- Ты все же попытайся совместить светское миропонимание с Божественным.
- А их противопоставлять друг другу не надо, это должно быть едино…надо только к штурвалу, чтобы рулить нашим большим домом найти и выбрать башковитых и ответственных людей: с нашим богатством и огромными возможностями хорошую жизнь можно построить за одно поколение. К традиционным ценностям России добавить действительную демократию и соответствующие законы. Это, как в московском метро: все настолько грамотно продумано и прописано, что в сложнейшем лабиринте линий и станций разобраться и существовать легко и просто.
Лицо генерала изобразило саркастическую гримасу:
- Одно время я так же думал, стоит только измениться тебе самому,.. но наш мир не так совершенен, чтобы по твоим условиям, вернее по Иисусу Христу жить и развиваться… это брат философия…смоленского леса. Потому, что этот мир пока что источает жадность, ложь, лень, пот, кровь и слезы…ящик Пандоры – одни проблемы!.. И нужны чистые и смелые люди, мучимые потребностью отдавать себя служению Отечеству! И не ради денег, славы и карьеры!.. Давай мы эту тему продолжим в последующих встречах, мне здесь очень понравилось, как говорит мой сын, - в кайф: непостижимая сюда тяга…и этот сосновый настой…
- Да, и дом этот, и речка, и лес – это мне как Божья милость! Мы всегда Вам будем рады!
- А если резюмировать все последние события, твоей Варенцов жизни, то у тебя все-таки, как поется в мужицкой песне, «Все нормально старик, все в порядке»: первый этап поиска пути из тупика тобою  пройден. Теперь молись за нас! У нас испытания впереди, это я тебе говорю точно. – генерал попеременно взглядывал мельком то на нежно-зеленую дымку осеннего леса в окне, то на пляску огня в печи, думая о своем. Отсветы пламени играли на его мужественном лице, зеркально отражаясь вспышками света в его задумчиво-строгих, беспокойных, широко открытых глазах.
                25.06.09

                КОНЕЦ