035. Цесаревич Николай - принцессе Аликс

Письмо Цесаревича Николая Александровича принцессе Гессен-Дармштадтской Аликс.
На английском языке с переводом на русский.


2го/14го Мая. 1894.

№ 12.

[Stamp:] Palais Anitchkoff. St.Petersbourg.

Милая душка Аликсъ,

Your sweet letter just arrived when I took my pen & the paper to begin to write to my little girly-darling. But who is Christle? Is it your old servant, who used to stand near the door beside the staircase from your room at Coburg?

I think the idea of your arranging the list for the places for dinner yourself quite delightful; it is perfectly natural that you should at least get the benefit of having an entertaining neighbour at table. I certainly would arrange something of that sort if I were in your place!//

This morning we came over from Гатчина & everyone in the family grumbles at the thought of spending here in the dusty town a couple of nights. The weather continues to be lovely & bright; the whole nature smiles—ah! If we could spend these beautiful days out of doors together.

Instead of sitting in our garden we have to go twice a day to the service for poor aunt Katty, whose body has been embalmed & laid in the coffin today. We are directly going there again as service begins at 8 and they have transported her to her own small chapel which is in the house.
Poor// Helen is more quiet now; the two sons also seem to bear their plan calmly. By this letter reaches you it will be all over, as the funeral has been fixed to take place on the 4/16—and the same day we go back.

By the by it is aunt Miechen’s birthday & I as a real beast forgot to remind you of it in a telegram. But I told her at the family lunch that you had written to me asking me to congratulate her & then I drank her health from us both—so that is all very well! She was most pleased! We eat those biscuits you liked so much at aunt Marie’s [picture of a cookie and the words:] (looks like an ear»)// and that made me think so much of my little girl, when she used to take mine away, though it was meant for her! We have finished our dinner which was at 9.0, after having been at the service for aunt Katty. No! the heat there was maddening & all the flowers smelt so strong, my head aches till now. A poor officer who was standing near the coffin, on service, felt flat upon his face, the poor man! and into the midst of all the wreaths; it was great trouble getting at him & pulling him out. Luckily he was not hurt & recovered his senses in very few minutes! He was awfully shy after that poor fellow!//

[Stamp:] Palais Anitchkoff. St.Petersbourg.

2) My room, where I am writing to you from, reminds me oh! in such a way of winter in 1889, of that particular tea and of the game we two played. Especially that corner where you sat on the rocking chair! How little did I imagine then, that everything should end so divinely. ;;ll’s well that ends well;;– is true saying. I have only got your photos that I brought from Гатчина & Ella’s in her ;empire; dress—standing on the table & they bring so vividly back some scenes that happened in a certain room at the Schloss of Coburg. I cannot help marvelling yet how// strangely those things turned out in the end. Yes! My own love it is good to have suffered so deeply as then, but I really would not begin again if I had to. Those talks simply wore me out! After four days had passed away, I assure you I got an inch thinner round the waist, I measured that with my hussar-belt! But when all the trouble were gone, what peace & real happiness settled in my heart. I don’t know why that evening when I sat with you, sweet one, before Easter service, has left upon me such a strong impression; & afterwards on coming back to my room what a delightful surprise to// find those line of yours in the owl-copy-book; it was the first time you had written me some of your sweet verses! I remember not being able to go to sleep till 6 o’clock in the morning! My own sweet beloved little girly-dear! I have taken all the unnecessary rubbish off my watch-chain and wear only the little medal Toria gave me with my darling’s face inside & the half broken [a drawn image of the medallion] uncle Wladimir brought me from Paris. The sweet little cigarette-case and best of all ring-are the four objects that never leave me. Oh! and I have forgotten the little Virgin Mary that you also gave me + I have got it on my chain with the cross.//

I remembered about it because I am sitting in my Japanese night-gown after a nice bath – and just saw the cross peep out!

But I am afraid I shall have to finish as it is getting late in the night & my own darling does not like when I sit up too long! Besides I must be up early tomorrow & fly to the regiment. Today all the young took their oath of allegiance. It was a pretty sight!

Good-night my beloved little Alix. Many a tender kiss & thank for all your dear letters. God bless you [drawn cross].

Ever my love your deeply loving and devoted for life your own
old Nicky
Ники

Hausbub’s compliments to Madelaine!


2го/14го Мая. 1894.

№ 12.

[Штамп:] Аничков дворец. Санкт-Петербург [фр.].

Милая душка Аликсъ,

Твое драгоценное письмо пришло как раз в тот момент, когда я уже взял перо и бумагу, собираясь написать моей дорогой девочке. Но кто такая Кристл? Не та ли это старая служанка, которая, бывало, стояла у двери, около лестницы в Кобурге?

Думаю, твоя идея самой составить список мест за обедом – просто замечательна; совершенно естественно, чтобы у тебя, наконец, появилось преимущество иметь за столом нескучного соседа. На твоем месте я бы поступил точно так же!//

Этим утром мы покинули Гатчину, и вся семья ворчит при мысли о том, что мы должны будем провести пару ночей в пыльном городе. Погода стоит все время теплая и солнечная; вся природа улыбается – ах! Если бы мы только могли провести эти прекрасные дни вместе на природе.

Вместо того чтобы находиться в нашем саду, мы дважды в день ходим на поминальные службы по бедной тете Катти, чье тело было подготовлено и сегодня уложено в гроб. Мы приходим прямо сюда, ибо служба начинается в 8 утра, а покойную перенесли в ее маленькую домовую церковь, находящуюся прямо в доме. Бедная// Эллен стала намного тише теперь; оба сына тоже, кажется, переносят эту боль спокойно. К тому времени, как ты получишь это письмо, все будет кончено, так как похороны назначены на 4/16, и в тот же день мы возвращаемся обратно.

Кстати, сегодня день рождения тети Михень, а я – настоящее чудовище: забыл тебе напомнить об этом телеграммой. Но я сказал ей на семейном обеде, что ты написала мне с просьбой поздравить ее, и выпил за ее здоровье от нас обоих – так что все очень хорошо! Она была весьма довольна! Мы едим те печенья, что тебе так нравились у тети Мари [рисунок печенья и надпись:] (похоже на ухо),// и это мне так сильно напомнило о моей девочке, когда она забирала печенье у меня, хотя все это предназначалось ей! Мы закончили обед в 9.00, после того, как были на заупокойной службе по тете Катти. Нет! Жара была оглушительной, и все цветы опьяняюще пахли, что у меня до сих пор болит голова. Бедный офицер, стоявший у гроба во время службы, повалился ничком! И среди всех этих цветов и венков было нелегко к нему пробраться и вынести его наружу. К счастью, он не ушибся и пришел в себя через несколько минут! Ему было ужасно неловко потом, бедняге!//

[Штамп:] Аничков дворец. Санкт-Петербург [фр.].

2) Моя комната, откуда я тебе пишу, напоминает мне – О! – зиму 1889 года, именно то чаепитие и игру, в которую мы играли вдвоем. Особенно тот угол, где ты сидела в кресле-качалке! Как мало я тогда думал о том, что все может закончиться так божественно. «Все хорошо, что хорошо кончается» – верная пословица. У меня есть только твои фотографии, что я привез из Гатчины, и фото Эллы в ее «имперском» платье. Они стоят у меня на столе, напоминая мне некоторые сцены, имевшие место в некоей комнате в замке Кобурга. Я не перестаю удивляться, как// чудесно все обернулось в конце. Да! Моя любимая, полезно страдать так глубоко, но я бы не хотел пережить это снова, возвращаясь в прошлое. Эти беседы просто изнуряли меня! После того, как прошли четыре дня, могу тебя уверить, что моя талия стала тоньше на дюйм – я измерял моим гусарским ремнем! Но когда все заботы ушли, что за мир и счастье воцарились в моем сердце. Не знаю, почему тот вечер, когда я сидел с тобой, любимая, перед пасхальной службой, оставил во мне такой неизгладимый след; и потом, вернувшись назад в комнату, каким прелестным сюрпризом// были твои строки в записной книжке с совой; это был первый раз, когда ты написала мне твои прекрасные стихи! Помню, что не мог заснуть до 6 утра! Моя возлюбленная девочка! Я снял все ненужное с моей цепочки и теперь ношу только маленький медальон с твоим изображением, что дала мне Тория, и тот полуразбитый [нарисовано изображение медальона], что дядя Владимир привез из Парижа. Милый маленький портсигар и, что лучше всего – твое кольцо – входят в те четыре предмета, с которыми я никогда не расстаюсь. О! Я забыл маленький образок с Девой Марией, что ты также дала мне, он всегда со мной вместе с крестом.//

Я вспомнил об этом, потому что сижу в моей японской пижаме после хорошей ванной, и увидел только что, как из-под нее проглядывает крест!

Боюсь, что мне нужно будет закончить, так как уже поздняя ночь, а моя любимая не любит, когда я поздно ложусь спать! Кроме того, мне надо завтра утром рано встать и срочно ехать в полк. Сегодня все молодые принимали присягу. Это было прекрасное зрелище!

Спокойной ночи, моя любимая малышка Аликс. Множество нежных поцелуев и благодарностей за все твои чудесные письма. Храни тебя Бог [нарисан крест].

Твой глубоко любящий и вечно преданный, только твой
старина Ники.
Ники.

Приветы Мадлен от Гаусбуба!