Когда прошлое смотрит на тебя

КОГДА ПРОШЛОЕ СМОТРИТ НА ТЕБЯ…
(парафраз рассказа М.И.Стеблин-Каменского «Стоит ли возвращаться с того света?»)

Пять лет назад за этим утёсом было лавовое поле, покрытое толстой шкурой бледного мха, а перед утёсом — пологий склон, летом утопавший в сиреневом облаке цветущих люпинов. А теперь на месте люпиновых зарослей возвышалась трёхэтажная коробка без окон, а на бывшем лавовом поле громоздились кучи камня и земли, щетинился арматурой фундамент строящегося дома.
На склон и лавовое поле мне за все мои многочисленные поездки в Исландию так и не удалось ступить: автобусы и автомобили, спешащие к центру города, проносились по этим местам, не замедляя ход. И только когда от прежних пейзажей не осталось и следа, здесь сделали остановку городского транспорта. Рейкьявику было тесно на мысу, он ширился, выплёскивался в окрестные долины, горные склоны становились горбатыми улицами, получавшими имена в честь хуторов, стоявших здесь в старину, или в честь людей, никогда не живших в этих местах. Путь отсюда до центра, до университетской библиотеки, занимал целый час, и ходили автобусы не слишком часто. Нордлингахольт — кто бы мог подумать, что мне придётся когда-нибудь жить в районе с таким названием! Но другого жилья схлопотать не удалось: в центре в это время года всё забито туристами да иностранными студентами. К счастью, первые не ходят в библиотеку, а вторым в ней нужен в основном учебник исландской грамматики, - а значит, я сколько угодно могу брать на дом фолианты со старинной орфографией, за годы научной работы успевшие стать родными, - и штудировать их даже ночами. Сейчас темноты нет, и в два часа ночи  можно не зажигать электричества, а довольствоваться светом из окна. Правда, если отвлечься от предстающих перед внутренним взором картин Исландии 13 века и выглянуть на улицу, недолго расстроиться: вид из окна удручающий: стена недостроенного здания, и подъёмный кран скрипит на ветру. Наверно, подъёмный кран и следует поместить на гербе Рейкьявика вместо старомодных столбов от почётного сидения, уже непонятных молодёжи…

...В комнате кто-то был.
В квартире на третьем этаже в малозаселённом новом районе, отданной мне в единоличное распоряжение и запертой изнутри!
...Одежда у незваного гостя была не современная. Такие плащ и рубаха были бы предметом зависти любого члена реконструкторского клуба — если бы не были испачканы в земле и местами протёрты до дыр.
Гость заговорил первым.
Его речь мало отличалась от языка в изданиях древних текстов, которые были моим основным чтением в последние недели, а произношение такое, словно его рот был долго набит землёй. Хутор, на котором он проживал до последнего дня, по его словам, когда-то стоял возле утёса. Теперь место его упокоения потревожило строительство. («Конечно, никому не пришло в голову позвать археологов, - пронеслось в моей голове, - ведь эти места выглядят так, будто в них от века не было никакого жилья!»)
Призрачный гость посетовал, что проспал так долго, а пробуждение было не самым приятным.
Кто из нашей братии – исландистов не знает полушутливой новеллы М.И.Стеблин-Каменского «Стоит ли возвращаться с того света?» На младших курсах мы читали её для развлечения, когда хотели отдохнуть от сидения за словарями, - а оказалось, что такое чтение может иметь практическую пользу! «Наверное, разговор с древним призраком – это такой же необходимый этап в становлении филолога-скандинависта, как сдача экзаменов в студенческие годы и защита диссертации в зрелом возрасте!» - подумалось мне.
Гость шарахнулся от гудящего холодильника, задел башмаком стопку тетрадей на полу и занял место на диване. Находиться один на один с выходцем с того света ночью, пусть даже белой, было жутковато, но как бы то ни было, сейчас я не имела права нарушить законы гостеприимства.
Призрак критически осмотрел предложенный ему квадратный ломоть хлеба с тонким лепестком ветчины из вакуумной упаковки, с недоверием пригубил баночное пиво, а потом спросил: «Какие новости?»
Уж если в исландском народе и есть черта, не подверженная изменениям во времени, то это любопытство и тяга к свежим новостям. У меня был знакомый исландец из сельской местности, который сперва всегда спрашивал «Что новенького?», а уж потом только здоровался, а проснувшись поутру, первым делом всегда бросался к компьютеру и телефону. Его предки, судя по его рассказам, бывали готовы ради свежих новостей доехать по трудной горной дороге до соседней долины и даже, если понадобится, до города, - и там, где они жили, это не считалось чем-то из ряда вон выходящим. А уж внимание ко всякого рода вестям, известиям, происшествиям, новостишкам и даже слухам в исландском обществе эпохи Народовластия известно любому читателю саг: именно вести, которые кто-то от кого-то услышал, бывают в них двигателем сюжета…
Призрак уточнил свой вопрос: «Какие новости? Победа осталась за Стурлунгами или за Хаукдэлингами?»
«За Стурлунгами, - отвечала я без затей, а потом осторожно добавила: - Только сейчас это уже ни для кого не важно. С этих пор прошло очень много веков, и наш мир изменился».
«Оно и видно, - саркастически заметил призрак. – Я подозревал, что если они одержат верх, то всё придёт в упадок. Знаю, негоже ругать поданное угощение, но, видимо, тут долго был недород: у мяса и хлеба вкус как у куска пергамента, а напитки у вас горчат… И эти стены, которые воздвигают за окном – ни дать, ни взять, тролли строят, а не люди! Я такое здание видел один раз в Норвегии; в нём была тюрьма!»
Призрак пока ещё мало что успел увидеть из современного мира, - но всё увиденное ему не понравилось. Многолюдье и громыхающие машины в городе пугали его, новая архитектура казалась уродливой, от передвижения по асфальту быстро уставали ноги. (Со всем этим я готова была согласиться и сама). Он рассказал, что хотел снова заснуть до Судного дня, пошёл искать священника, обнаружил здание, увенчанное крестом, - но его убранство показалось ему настолько диковинным, что он решил, будто попал в церковь альвов, и поворотил назад.
Любопытство, не покинувшее моего гостя даже за века смертного сна, настойчиво требовало ответа на вопрос, как живут люди в увиденных им условиях и как ведут хозяйство. Я попыталась, по мере своих слабых сил, объяснить, но чувствовала, что с каждым моим словом современный мир падает в глазах собеседника всё ниже и ниже…
Дошёл черёд и до расспросов о моих занятиях. Эрудиция подсказывала мне, что объяснять пришельцу из прошлого, что, мол, я пишу «саги о других сагах» - заведомо обречённая затея. Но, вспомнив время жизни моего гостя, я в конечном итоге нашла удачный, как мне показалось, ответ:
«Я занимаюсь тем же, чем Снорри Стурлусон!»
Призрак насторожился и попятился, вновь задев ногой стопку тетрадей:
«Кто бы мог подумать! И Вы не стесняетесь в этом признаваться! Такого ненасытного стяжателя, как Снорри, свет не видывал! Но отчего же йомфру, столь охочая до почёта, власти и чужих земель, прозябает в таком тесном жилье?»
Я и забыла, что мой собеседник симпатизировал противникам Стурлунгов.
Кое-как мне всё же удалось успокоить его и объяснить, что я имею в виду составление книг – Снорри ведь много писал. Призрак взял один библиотечный том из стопки на столе, раскрыл, подивился тонизне пергамента и чёткости почерка писца, вздохнул, что такую белую страницу обезобразили каким-то клеймом (он имел в виду библиотечную печать). К счастью, сейчас мне не пришлось краснеть за своих современников: книга, наугад взятая ночным гостем, оказалась ни чем иным, как академическим изданием «Саги о Кормаке».
Призрак погрузился в чтение. А я настороженно ждала, что он поделится со мной своими замечаниями об этой саге: например, скажет, что какого-нибудь важного персонажа звали по-другому, или какой-нибудь эпизод перевран, или что-то, считающееся у нас вымыслом, происходило на самом деле. Словом, поведает что-нибудь, известное только современникам и ближайшим потомкам, но совсем неведомое нам – людям нового тысячелетия, которые копошатся в побуревших манускриптах и с радостью наивных первооткрывателей рассуждают о том, что для читателей 13 века было очевидным и банальным.
Гость заметил моё нетерпение, но истолковал его по-своему: он решил, будто я ожидаю комплимента за то, что обладаю таким редкостным изданием. Он бережно отложил сагу и промолвил:
«Спасибо тебе, йомфру, что позволила мне подержать в руках этот том. У вас здесь отличные писцы: буквы выводят без помарок, любо-дорого смотреть, - хотя правописание у них своеобразное. Но гораздо больше меня удивляет другое. Конечно, достойно восхищения, что в этом Вавилоне переписывают хорошие книги, которые ценили ещё мои предки. Но ваши книгочеи поддерживают ли сами словесное мастерство? Ваши скальды умеют ли слагать искусные стихи? Я проспал долго;  неужели за всё это время не произошло событий, достойных искусного рассказа или стихотворения? Неужели за все эти годы не родилось поэтов и книжников, которые не посрамили бы своих предков? Если наш остров так оскудел талантами – тогда уж точно настали последние времена!»
Очевидно, самым лучшим ответом на отчаянный вопрос гостя будет – протянуть ему том гениальных современных стихов.
Книги современных исландских авторов стояли в отдельном шкафчике у окна. Я подошла к нему – и неожиданно растерялась. Сочтёт ли гость – с его жизненным горизонтом, с его мировоззрением, - талантливыми те же произведения, что и я? Вот я гляжу на сборник стихотворений Вильборг Дагбьяртсдоттир – но какой интерес позднесредневековому воину и бонду в женской лирике? Тоурарин Эльдъяртн? Наверно, тоже не подойдёт: кажется, мой гость не в настроении для юмора и иронии. Стихи Сьоуна? Нет, авангард он и подавно не воспримет: его даже моя бабушка не понимает, а уж она родилась не в 13 веке, а всего лишь в тридцатые годы двадцатого… Может, предложить прозу Хатльгрима Хельгасона, главу из какого-нибудь романа, где он критикует современное общество? Ведь гостю так не понравилась наша цивилизация! «Мы сидим в нашем обществе как в самолёте, пристёгнутые ремнями безопасности…» Хотя вряд ли Гость успел увидеть из современной цивилизации достаточно много, чтоб оценить весь этот пассаж…
Нет, вот что: дам-ка я ему почитать нашу классику! Лакснесс, «Самостоятельные люди». Уклад там описан традиционный, а стиль обычно нравится тем, кто знает и ценит древнюю литературу… Где там у нас стоит собрание сочинений Халльдоура Кильяна?
Но летние ночи в Исландии чересчур коротки…
Когда я обернулась и бросила взгляд в комнату, на том месте, где стоял ночной гость, уже трепетал радостный солнечный луч. От визита призрака не осталось и следа, если не считать раскрытой книги и пустой пивной банки, - но кто же поверит, что  не я сама открыла том и выпила напиток?
…Впрочем, нет: след от этого ночного посещения всё-таки остался, и довольно большой, хотя и невидимый. Невероятная встреча дала обильную пищу раздумьям. В своей научной деятельности я изучаю прошлое – и в глубине души я надеялась, что раз уж мне выпала уникальная возможность пообщаться с выходцем из далёкой эпохи, он непременно поведает мне какие-нибудь сведения о своём веке, представляющие ценность для науки. А выходцу из далёкой эпохи оказалось неинтересно рассказывать о своём времени, он сам хотел узнать о моём, разобраться, куда попал… До этого я была убеждена, что современный человек по отношению к обитателям других веков – эдакий естествоиспытатель с биноклем и микроскопом, разглядывающий экзотическую фауну. Но на самом деле и экзотические существа разглядывают естествоиспытателя в свои бинокли и микроскопы.  Мы привычно считаем прошлое мёртвым, а оно само себя – нет; и гость из 13 века в нашем разговоре ни разу не назвал себя призраком.
Наверно, в некотором смысле даже удачно, что наша встреча произошла именно в Нордлингахольте, лишённом всяческого научного измерения, а не в каком-нибудь старом районе Рейкьявика и уж тем более – не на хуторе, ведущем свою историю с десятого века и издавна облюбованном археологами и историками.
Отныне я буду говорить своим коллегам: Когда ты открываешь средневековый манускрипт и смотришь на страницу – помни, что на самом деле это прошлое смотрит на тебя!

…Только со своим научным руководителем делиться такими соображениями я, пожалуй, не буду: он филолог старой закалки и наверняка сочтёт это лишь постмодернистскими инсинуациями.

Июль – август 2018, Ульвсстадир - Брейдхольт