Борькина болезнь

      Бабка Агафья открыла дверь и, наскоро скинув с ног калоши, прошла на кухню. Поставив на стол подойник, она, тяжело дыша, села на табурет и со слезами на глазах произнесла, потешно растягивая слова:
      – Ми-и-трий! Кажись, Борис Николаевич помира-а-ат. Да, хватит в газету пялиться! Слышишь, нет ли? Сдохнет ведь, может прирезать, чтоб не мучился. Всё хоть мясо, какое-никакое. Говорила, ведь, выложить его надо, так нет, пущай поживёт, пока Сенькину свинью не покроет. Свинью-то ту зарезали давно и съели, а хряк наш так и ходит вонючий. Кооператоры недоделанные!
      Дед Митяй отложил газету, встал с дивана и, нехотя потянувшись, вышел на кухню:
      – Ну, чего там, опять? Всё тебе неймётся, как управляться, так со скандалом: то – не так, это – не этак.  Утром в стайке прибирался – всё путём, всё на своих местах. Борис Николаевич твой песни пел, я его, даже, коровьим скребком почесал. Как была ты тёмной, так тёмной и осталась. Ну, не кастрировали, так и что? Всё зависит от концентрации скатола в мышечной ткани. Ведь половой гормон андростерон проявляется только при термической обработке, сырое мясо хряка даже специалист не определит. Я, вот, давеча в журнале прочитал, что в промышленную переработку свинины…
     – А-а-а, – перебил его истошный крик бабки Агафьи, – ирод ты окаянный! Долго ещё будешь нервы мне трепать? Беги в стайку, сдохнет, ведь, порося!
      Митяй махнул рукой, сунул босые ноги в резиновые сапоги и, ворча, ушёл, привычно шаркая подошвами по дощатому настилу двора.
      В стайке было темно. Маленькое окошко, расположенное на северной стороне постройки, было настолько засижено мухами и покрыто сенной пылью, что почти не пропускало дневного света. Старик ввернул в патрон электрическую лампочку и, приглядываясь, почти на ощупь, открыл дверку кутуха. Кабан лежал в углу, задрав ноги кверху, и жалобно стонал. Почти всё тело его покрылось красными пятнами, с каждым выдохом изо рта выступали сгустки бесцветной пены.
      Народился поросёнок, как говориться «не ко времени», как раз в преддверие нового года. За пять минут до боя курантов супоросная свинья Манька выдала первый плод, как раз в тот момент, когда началась поздравительная речь нового правителя. В честь такой «исторической» минуты и прозвали младенца его небезызвестным  именем. Полтора года кормили, обхаживали и, вот тебе на…
      Дед Митяй похлопал кабана по щекам, потрепал за уши. Борис Николаевич продолжал лежать в той же позе, совершенно не реагируя на реанимационные действия хозяина.
      – Однако сдохнет! – подумал старик и вышел из стайки.
      Во дворе, рядом с поливочной бочкой стояла бабка Агафья и разводила в литровой банке марганцовку.
      – Вот дезинфекцию готовлю – отравили порося. А, может, заразился чем? Эпидемиев-то развелось, страсть сколько! Телевизор посмотришь, так оторопь берёт! Сейчас отпаивать буду! Может, полегчает сердешному. Тут Оксанка Федькина в магазин побежала, да я наказала к Ивану Петровичу заскочить, пришёл чтобы.
     – Ваня-то Коротков тебе на кой сдался! Он всю жизнь в анатомичке проработал, какой из него ветеринар. Да и не видит ни хрена. Очки толщиной в два пальца, а он ещё и лупу с собой таскает, – с иронией ответил дед Митяй.
     Оксанка сбегала в магазин, и через полчаса бОльшая часть улицы уже знала, что у Митьки Савватеева отравили кабанчика.
      Немного погодя пришёл Иван Петрович Коротков и, на ходу, от самой калитки скоренько поздоровавшись, затараторил:
      – Я вот «Большую ветеринарную энциклопедию» прихватил, сейчас посмотрим, что за хвороба на вашего порося напала. Я даже закладку вложил, где свиные болезни описаны, чтоб долго не искать.
      В срочном порядке, проведя осмотр больного и, разложив фолиант на завалинке, присутствующие принялись постигать скотоврачебную науку. Через пару минут к ним присоединилось еще несколько соседских «знахарей». Низкорослая, веснушчатая  молодуха, кумова дочка, тыкая пальцем в рисунок, твердила, перебивая пожилых оппонентов:
      – Вота, гляньте-ка, пятна точно, как у Борьки. Пятна-то, как у него, – и. тыкая в книгу, прочла, запинаясь, – ве-зи-ку-ляр-ная эк-зан-тема.
      – Сама ты зантема окулярная, – перебила её бабка Агафья и, отталкивая родственницу локтем, ткнула пальцем в картинку, – здеся пятна мелкие и бурые, а у нашего розовые и большие, вот, как тут…
      Споры продолжались минут двадцать. Кто-то находил сходство Борькиной болезни с трихофитией, кто-то с рожей, а кто-то вообще находил признаки стригущего лишая.
      – Ёлы-палы, – неожиданно вскрикнул Иван Петрович, постучав указательным пальцем по виску, – к Зырянихе надо идти, она же до пенсии в ветеринарке работала. Эта-то точно определит, что почём.
      Кумова дочка сбегала домой и, вернувшись, провозгласила:
      – Позвонила, скоро прибудет!
      И, действительно, не прошло и двадцати минут, как во двор вошла высокая, стройная, но уже немолодая женщина. Она, не вдаваясь в подробности, командным тоном приказала присутствующим мужикам вытащить умирающего на чистый воздух. Надев резиновые перчатки, ветеринарша принялась осматривать кабана. Не прошло и двух минут, как она выдала «на гора;» свой вердикт:
      – И стоило меня беспокоить. В чём проблема? В чём проблема, я вас спрашиваю? Рассолу капустного ему, да побольше, вот и всё лечение. И какой леший догадался кабана напоить до поросячьего визга? Вот и страдает животина с перепою!
      Стоявшие вокруг больного хряка хозяева и соседи недоумённо пожимали плечами, не понимая, в чём тут закавыка. Поросёнка отпоили капустным рассолом с простоквашей и, к вечеру он уже бегал по двору, как ни в чём не бывало.
      Прошло два дня. С утра, управившись и выгнав за поскотину корову, хозяева уселись чаёвничать.
      – А знаешь, Митя, Бориса Николаевича-то, я… того… напоила. Самогонку на сушёной вишне настаивала, а как процедила, то ягод полную чашку в поросячье ведро и вывалила. Утром пошла управляться, а он ходит по кутуху и, знай себе, песни напевает. А к обеду и слёг.
      – Я тогда ещё догадался, – ласково ответил дед Митяй, поглаживая жену по руке, – да говорить не стал. Соседи-то у нас – сама знаешь, разнесут по всему околотку, будет потом народ потешаться. А, тапереча, пусть ходят и думают:  какая нечистая сила у Савватеевых хряка спаивает. Я им ещё загадку подброшу – скажу, что по ночам ходит кто-то по двору и свет в стайке зажигает. А поутру у коровы молоко пропадает, а для достоверности стайку на ночь буду на амбарный замок закрывать, чтоб все видели.
      У бабки Агафьи нервно передёрнулись плечи. Махнув на мужа рукой, она тихо проговорила:
      – Да будет тебе, старый, совсем жути на меня нагнал. А мужикам скажи, пусть думают, что на нашей улице нечисть по ночам правит. Я, вот, в магазине слышала от одной, что у кого-то кур с петухом напоили.
      Дед Митяй почесал затылок и с философским видом произнёс:
      – На зерне, знать, бражку настаивали!  Ох, и знатный же самогон из пшенички!