Семейное предание

Этот дуб возле нашего старенького дома я помню с детства. Когда я была еще совсем маленькой, мне казалось, что его вершина упирается в самое небо: стоит только забраться на макушку дерева, как можно будет потрогать облака руками... И мне было ужасно обидно расставаться с той иллюзией, ведь, когда я росла дуб переставал казаться сказочным великаном, хотя и оставался могучим и сильным. Выносливый и закаленный, он до поздней осени оставался зеленым...
   Но , к сожалению, в жизни часто бывает так: что дорого и свято для одного - то бесполезно и низменно для другого. Мешал этот дуб нашим соседям - загораживал свет , осенью сорил листвой по залитому бетоном двору, не давал развернуться новой постройке. Владимир, сын хозяина дома, не раз выходил с  пилой. Покружится он бывало возле зеленого Гулливера с этим инструментом, да и не знает, с какой стороны подступиться к его необъятному стволу, и - опять ладно. А мне радостно было наблюдать за этим. Потом, когда темнело, я выходила к дубу, гладила его морщинистую кору и шептала: "Молодец, брат, отбился от обидчика. Так держать!".
  Он, словно слыша мои слова, еще горделивее шелестел своей листвой, выпрямлялся и опять задевал кроной облака. Мне он казался связующей нитью между мной и небесами...
    ...В ту весну мы приехали с родителями проведать родную сторонку, поклониться догнивающему дому, испить водицы из старого колодца-журавля. Хозяйничали теперь здесь только глушь, забытье, запустенье и бурьян. И еще наши соседи. Старики умерли, и теперь в их доме жил сын Владимир. И надо же такому случиться, но идея умерщвления гордого дуба родилась в его голове прямо в момент нашего приезда. Он словно решил нам доказать, что человек все-таки сильнее этого неприступного богатыря.Вынес со двора солому, обложил ею ветки с набухшими почками великана, облил бензином...
    ... Самым обидным было то, что мы не могли защитить, спасти от смерти. Кто мы здесь сейчас? Не больше, чем просто проезжие.Огонь полыхал и полыхал, сжирая ту самую кору, с которой я когда-то шепталась, стаскивал с умирающего последний саван - листву, которой не суждено было больше родиться. Дерево стонало, цеплялось за облака, ища спасения у небесных сил. Конечно, сейчас оно уже молило только об одном: " Скорее бы уже теперь!" Но пламя разъярилось так, что не отступало от своей жертвы. Оно вонзало сотни своих жал в беспомощные теперь ветки,жгло крону и превращало в дым то, что столько повидало на своем веку и могло бы рассказать... Ветви, словно обугленные руки, отваливались и догорали на земле. Предательница-солома не щадила собой, лишь бы помочь бешеному огню. Все это продолжалось мучительно долго. "Вот это мы приехали",- думала я. Владимир сидел поодаль на бревне и безмятежно курил...
    Когда дерево отмучилось, мы почему-то с облегчением вздохнули. Я посмотрела на отца и увидела в его глазах слезы. Только сейчас он сказал мне, что это дерево посадил мой дед. Надо же - до сих пор я не знала об этом...
  Когда пламя затихло и Владимир с победой отправился домой, мы подошли к дымящемуся пепелищу и увидели невдалеке уцелевший отросток от корня, посыпанный пеплом.  Папа вынул из машины лопатку, аккуратно выкопали корешки, обвернули влажной тряпкой. Стало деревце приживаться на новом месте - на даче, под Самарой. Мне было радостно - будет у меня нить, связующая с небом...