1961

После того, как Куба объявила себя социалистической страной, у нее, по-видимому, начались трудности на традиционных рынках, так как в торговую сеть СССР стали поступать гаванские сигары по ценам, смешным для подобных предметов роскоши. Однако даже солидарность с братским народом острова Свободы не смогла превратить советских людей в курильщиков сигар – они не пользовались спросом.
И лишь я, студент четвертого курса МГУ, решил повыпендриваться, щеголяя в обществе гаваной «а ля Черчилль». Сигары продавались расфасованными по двадцать штук в забитых гвоздями деревянных ящичках, украшенных пирографированными   (пирография – выжигание по дереву)  рисунками, но мой выбор пал на  сигары “Upmann”, продававшиеся штучно - каждая в отдельном алюминиевом футляре. Вынув из герметичной упаковки эту душистую штуковину размером с батон копченой колбасы, снабженную фирменной этикеткой с золотым тиснением на красном фоне, сначала нужно было острым ножом отрезать кончик заостренного конца сигары, а потом  ее «растапливать», - и то, и другое давалось с трудом, из-за плотной навивки табачных листьев. Когда конец разгорался темно-красным цветом, даже при неглубокой затяжке обнаруживалась такая крепость дыма сизого цвета, что дыханье перехватывало, а в горле саднило, и поначалу с непривычки  сигару приходилось  запивать стаканом холодной воды. Потом я привык, научившись курить, не вынимая сигары изо рта, зажав ее зубами в правом уголке губ. Так я и сам развлекался, и развлекал своим видом окружающих, пока не случился инцидент с Аней Руткевич.
Аня – интересная брюнетка с ладненькой фигурой, томными глазами и пухлыми губками на смуглом лице, была единственной дочерью маминой знакомой Надежды Николаевны, жены Виктора Руткевича, директора большого московского завода. Аня была замужем за бывшим однокурсником, но он «не вписался» в семью ее родителей, так как был «не нашего круга». В результате у Ани и ее родителей сложилась решимость ей мужа поменять. Выбор пал на меня, и я стал неизменно приглашаемым на все празднества в доме Руткевичей, которые были довольно частыми.
В то время по Москве распространилась мода на домашние сборища - с интеллигентскими разговорами, танцами под магнитофон и обильными возлияниями; самым популярным напитком была смесь шампанского с коньяком. В этом отношении Руткевичи не отставали от моды: выпивка лилась рекой. Коронным номером было проигрывание магнитофонной записи эстрадной антрепризы, в которой бурный восторг вызывал следующий фрагмент:
«Я говорю Пете: - Давай по маленькой!
А он мне отвечает:
- Отчего ж по маленькой? Давай и по большой!»
Вместе с тем, там считалось дурным тоном сильно набираться – нужно было знать свою меру, поддерживая состояние воодушевления и веселой раскованности: танцевать, вести светский разговор, к слову рассказать в меру неприличный анекдот, изредка и к месту даже обронить матерное словцо, и никогда не смущаться. Мне это удавалось, а муж Ани – не умел, и эта разница была весьма заметна.
Мне нравилось блистать на попойках у Руткевичей, но из этого не следовало, что я желал отбить Аню у ее мужа: во-первых, она была в не моем вкусе; во-вторых, хотя ее муж был мало симпатичным, вся эта запланированная операция была какой-то некрасивой. Нужно сказать, что недостаток энтузиазма с моей стороны не оставался незамеченным ни Аней, ни ее матерью: дело затягивалось; тут-то и произошел инцидент с сигарой.
К тому времени дымящаяся сигара, торчавшая из правого уголка моего рта, стала составною частью моего имиджа, и я с ней почти никогда не расставался. Так вот и получилось, что когда на каком-то мероприятии у Руткевичей – я уж не помню, по какому поводу - я танцевал с Аней, кто-то меня окликнул, - я резко повернул голову влево, и зажженной сигарой ткнул Аню в середину лба. Вскрикнув и вырвавшись из моих рук, Аня подбежала к зеркалу: окруженное венчиком черной сажи, на ее лбу вспухло красное пятно сильного ожога. Подбежавшая к ней мать принялась промывать и обрабатывать рану. Раздавив сигару в пепельнице, я стоял рядом, с ужасом глядя на причиненный мною ущерб; весь мой внешний лоск сдулся, гонор испарился – я стал похож на нашкодившего подростка, которым, по сути, и являлся. Все участники сборища дружно собрались вокруг, наблюдая за лечебной процедурой, и избегая смотреть на меня. В сторонке, сложив на груди руки, мрачно наблюдал за происходившим Анин муж.
После этого инцидента мои контакты с семейством Руткевичей пошли на спад: всем стало ясно, что их план в отношении меня провалился. Но потом все как-то наладилось: ожог зажил, Аня развелась и вышла замуж за поляка из ПНР (Польской народной республики), а я женился на Кате, которая была в моем вкусе, но все это было уже позже, а пока шел 1961 год.
                Январь 2019 г.