Вечера на хопрском стриме 1

Вечера на хопрском стриме

                Чья мысль хоть раз переступала мост,
                ведущий к мистике, тот не возвращается
                оттуда без мыслей, не отмеченных
                стигматами.
                Ф. Ницше
                Это водка? - слабо спросила Маргарита.
                Кот подпрыгнул на стуле от обиды.
                -  Помилуйте, королева, - прохрипел он, 
                -  разве я позволил бы себе налить даме
                водки? Это чистый спирт!
                М. Булгаков

                Предуведомление
                от блоггера  «адьюдодиез»   
 Блоггером я стал сравнительно недавно: года три тому назад. Больших денег мне это занятие не принесло, но значительно расширило круг моего общения. Разнообразным  контентом мне удалось привлечь внимание десятков тысяч русскоязычных  людей, живущих по всему миру. Этому успеху, на мой взгляд,  способствовала и моя изобретательность в поисках тем для своего сайта. Само появление некоторых публикаций, скажем, и для меня было полной неожиданностью. К таким относятся и материал, который я предлагаю здесь тебе, любезный мой читатель. Дело в том, что есть у меня давняя занятная привычка.  После долго сидения за компьютером, когда усталость глаз, спины и других частей моего тела переходит некоторую черту, я встаю и подхожу к полкам с книгами на противоположной и боковых стенах моей огромной комнаты-кабинета. Эти книги собирались двумя поколениями моих предков, да и я сам основательно приложился к этому семейному подряду.  Я медленно передвигался вдоль стеллажей, благо малое количество мебели позволяло делать это без особых помех: пара кресел, между ними антикварный ломберный столик, обтянутый зелёным сукном да большие напольные бельгийские часы в дальнем углу. В другом углу стояла деревянная резная стойка с медным массивным  жирандолем, канделябром  с многочисленными рожками для свеч, расположенными по кругу и украшенными хрустальным убором.  В нескольких проёмах между полками висели гравюры с видами европейских столиц. Глаза скользили по разноцветию корешков книг, невольно считывая надписи на них. Весь цвет русской и переводной зарубежной литературы за последние два  прошедших века был здесь представлен. За прошедшие годы все эти тома побывали в моих руках не один раз. А добрая половина была  прилежно прочитана. Я протягивал руку к приглянувшему изданию, доставал его и начинал перелистовать, и сразу вспоминалось содержание, и возвращались прежние чувства и мысли, связанные с ним. Значительная часть книг была дореволюционного издания. Они хранили в себе какую-то особую прелесть для меня. Толстые переплёты, пожелтевшие страницы, старая орфография с её ятями, фитами и ижицами – всё это содержало для меня некую магию. Вот удивительный том собрания сочинений Александра Пушкина под редакцией Венгерова, изданной в серии «Библиотека великих писателей»  в 1910 году. Рядом стоят такие же тома Лермонтова, Гоголя, Шекспира. Коричневые корешки  Джека Лондона, серии, выпущенной в 1928 году приложением к журналу «Всемирный следопыт», тоже задержали моё внимание в этот раз. Но ненадолго. Взгляд остановился на огромном томе темно-синего цвета. Это было собрание сочинений Михаила Загоскина. Его исторические повести я взахлёб  читал в подростковом возрасте.  «Юрий Милославский», «Аскольдова могила», «Рославлев или русские в 1812 году» - будоражили моё воображение, перенося в далекие годы отечественной истории. Но главное удовольствие было от прочтения  произведений другой направленности, от тех, в которых  мистическая тема преобладала. «Вечер на Хопре» и особенно роман «Искуситель». Последний был и в отдельном издании. Это была серовато-синего цвета книжка с замысловатым ажурным орнаментом на лицевой обложке, изданная типографией товарищества Маврикия Фольфа в 1901 году. Я настолько был под впечатлением от обстоятельств этой загадочной и временами наводящими страх истории, что однажды мама застала меня в полночь стоящим нагим на полу в очерченном мелом  круге. Выслушав спокойно мои объяснения, она также невозмутимо сказала мне: «Смотри, не простудись. Крашеный пол очень холодный. И лечить тебя  придётся мне, а не вызываемому тобой духу. Не усложняй мне жизнь, и так забот хватает, мой милый». Вспомнив этот эпизод из далёкого детства, я вдруг понял, что только что родилась новая тема для моего блога. Я живу недалеко от Пензы, родных мест Михаила Загоскина. Городок небольшой, река Хопёр в паре километров.  В самый раз вслед  знаменитым писателем через 170 лет организовать свои вечера на Хопре. Подумал – подумал и сделал объявление у себя на сайте: мол,  прошу присылать всякие мистические истории или истории со странными обстоятельствами, не подающимися объяснению ни с точки зрения науки, ни с точки зрения здравого смысла. И обещал, что всё присланное будет публиковаться, кроме тех опусов, в которых будет явно видна выдумка и фантазия автора.  Только услышанное от кого-то или пережитое лично будет представлять интерес. И посоветовал всем перечитать исходный материал – «Вечер на Хопре» М. Загоскина. Была ещё причина для  создания этого проекта у меня на сайте. О ней вполне убедительно высказался сам Михаил Николаевич:               
«Рассказы и повести, которые я слышал в последний вечер, проведённый мною у Ивана Алексеевича, показались мне столь любопытными, что я с величайшей точностию записал их в моём дорожном журнале. Боясь прослыть суевером, невеждою и человеком отсталым, я до сих пор не смог напечатать моих записок; но когда увидел, что с не которого времени истории о колдунах и похождениях мертвецов сделались любимым чтением нашей публики, то решился, наконец, выдать их в свет. Не смею обещать моим читателям, что они прочтут их с удовольствием или хотя бы без скуки, но твёрдо и непоколебимо стою за истину моих рассказов. Да, почтенные читатели! Решительно повторяю, что есть русские истории, которые несравненно более походят на сказки, чем эти были и предания, основанные на верных не подлежащих никакому сомнению фактах».
       И от себя замечу, что жизнь порождает такие сюжеты, указывает на такие тайны, вытворяет с человеком такие штуки, что иным литераторам и не снилось.  Желаете убедиться в этом - прочитайте несколько историй, из числа ранее опубликованных у меня в блоге в ходе реализации вышеупомянутого проекта «Вечера на хорпском стриме».







История первая
                Библиотекарь Оризонов
Он подсел в моё двухместное купе к концу дня  после  отбытия из Москвы, хотя  я просил проводника по возможности дня три-четыре поберечь моё одиночество. И дело не в моей капризности или нежелания с кем-либо общаться. Тому были гораздо более серьёзные причины. Я оставлял дождливую и озябшую столицу с некоторым облегчением. Но не из-за осенних мерзостей погоды. Через неделю в Хабаровске открывался региональный форум молодых журналистов, на котором мне предстояло вести линейку, посвящённую вопросам написания очерков. Текучка дел, я преподавал на журфаке московского университета, сотрудничал с несколькими газетными редакциями, на договорной основе поставляя им очерки актуальной тематики, не давала серьёзно подготовиться к форуму. Поэтому я уговорил одного редактора центральной газеты оплатить мне проезд до места назначения поездом. Правда,  я не сказал ему, почему мне так необходимы эти шесть дней пребывания в пути, сославшись на моё якобы желание написать очерк, посвящённый дороге, людям, их судьбам и проблемам: ведь человек очень раскрывается в долгих беседах под стук вагонных колёс. Вот почему появление попутчика в моём купе я встретил весьма  сдержанно. Обменявшись банальным приветствием, я тут же погрузился в свои записи, которыми был занят до его появления. Он, бросив в угол огромный  туристический рюкзак и сказав, что целый день маковой росинки во рту не держал, ушёл в вагон ресторан. Вернулся часа через три и тут же, извинившись за суету, приготовил постель и лёг спать. Время от времени, отрываясь от своих текстов, я невольно наблюдал за ним. И у меня сложилось достаточно противоречивое представление о нём. С одной стороны это примерно сорокалетнего возраста мужчина, имеющий хорошие физические кондиции. Это я отметил для себя в момент его появления. У него было примечательное лицо, их тех лиц, которые сразу привлекают внимание лиц противоположного пола: волевой подбородок, чуть припухшие губы с  выразительным абрисом, большие серые глаза под густой порослью бровей и нос, который несколько подкачал: был маленький, с приметной горбинкой и белесой полоской шрама, что тянулась от  его основания  по щеке к уху. Это явно был след  давней жестокой уличной драки. С другой стороны в его лице чувствовалась какая-то измождённость, она просматривалась в бледноватости лица, глубоких морщинах, что залегли   на лбу и в междуглазий и окаймляли линию рта. Да и в глазах мерцал какой-то тусклый свет. Глубокие ранние залысины только усиливали это впечатление. Казалось, этот человек сильного характера пережил немало на своей жизни и не нашёл ещё места, где можно было зацепиться своими корнями и укорениться на долгие годы. Вот и сейчас со своим нехитрым багажом, вместившимся в рюкзак, он вновь находится в пути, в поиске своей человеческой доли. И тут мне подумалось, сколько таких неприкаянных едут по дорогам России. И у каждого своя судьба, своя драма. Чем не тема для обещанного очерка?  Поэтому, укладываясь спать, я решил с утра попытаться разговорить своего попутчика, дабы узнать историю его жизни и причину нахождения в этом поезде дальнего следования.
Утром, заметив, что Антон, так он представился, когда мы знакомились, засобирался в вагон-ресторан, я остановил его, сказав, что я человек семейный, и что никак не могла допустить, чтобы оголодал в пути. А мои заверения, что я вполне могу обойтись едой, предлагаемой в вагоне-ресторане, встретила  язвительными замечаниями в адрес консервированных и замороженных   источников этих блюд. Так что мне одному не справиться с запасами, разложенными мною на приоконном столике. И не преминул добавить, что большая часть моих продуктов находится в холодильнике у проводника вагона. Антон начало было отнекиваться, но всё же уступил моей настойчивой просьбе. Правда, тут же решил внести свой вклад в моё гастрономическое изобилие, достав из глубин рюкзака стеклянную  пол-литровую  фляжку шотландского бренди в подарочной упаковке.  Увидев это, я сказал, что не стоит открывать сей дорогой напиток, явно предназначенный для других целей. К тому же у меня есть наша, московская, водка – вот мы её и приголубим. Однако Антон отмёл моё возражение, доставая при этом из бокового кармана рюкзака славные серебряные стаканчики с червлёным изображением охотничьей собаки, замершей в стойке. Встретив мой удивлённый взгляд, заметил, что это часть обязательного туристского набора, ведь он турист с двадцатипятилетним стажем. Далее наше общение продолжалось в достаточно дружелюбной форме. Хотя вначале он успел ещё раз озадачить меня. Наливая первый стаканчик, он попросил меня, что мы будем выпивать без всяких тостов, мотивируя: «Не  люблю произносить и слушать пустые слова, ничего незначащие и формальные». Но моё предложение всё же выпить в первый раз за знакомство принял, что мы и сделали. Через некоторое время, он поинтересовался,  уж не писатель ли я, так как видел меня работающим с кипой страниц и делающим какие-то записи в толстой тетради. Узнав, что я журналист и что публикуюсь в центральной прессе, он неожиданно замолчал, глядел в окно, медленно пережёвывая очередной кусок тещиной утки. За это время мы несколько раз выпили, молча чокаясь краями серебряных стаканов. Наконец, он прервал молчание, вытер платком рот, а затем всё лицо, решительно отодвинул от себя снедь и стаканчик, откинулся на стенку вагонного диванчика  и, преодолев  некоторое  внутренне сопротивление, обратился ко мне:
-Вот вы сказали мне, что хотели бы написать очерк о людях, которые, только по им известным причинам, отправляются из центральной России куда-то далеко на восток, Зауралье и далее до Тихого океана. Вот, скажем я, житель Боровска, что в Калужской области, еду  сейчас в таёжный город Новый Уренгой, что в Тюменской области. Перед поездкой я узнал, что мне придётся преодолеть 2250 километров. Я, правда, загнул. Преодолевать, конечно,  придётся не мне. Я-то буду лежать или глазеть в окно, а кто-то день и ночь будет отвечать за мое благополучное прибытие на Ямало-ненецкие земли. Но всё равно круто: 2250 километров!
Услышав всё это, я не мог не удивиться и спросил своего собеседника:
- А почему вы решили добираться до Нового Уренгоя этим поездом, делая пересадку в Новосибирске, а не поехать иным рейсом через Ярославль – Киров - Пермь напрямую к вашему месту назначения? Ведь это дало бы вам экономию во времени почти в два раза.
- Во как! Вы, оказывается, хорошо знаете железнодорожные  маршруты.
- Профессия помогла. Журналистом исколесил почти всю страну. И всё же, почему такой выбор маршрута?
- Тут всё просто. В Новосибирске живут мои единственные дальние родственники со стороны отца.  Я их не видел почти двадцать лет. Погощу у них недельку и отправлюсь  к своей конечной цели.
-  Ясно, и извините за моё излишнее любопытство и за то, что прервал вас. Вы ведь хотели поведать мне  свою историю, которая, по вашему утверждению, может представлять интерес для меня как журналиста?
-  Именно так. События, которые происходили со мной, в целом определяли мою судьбу последние десять лет. И вот эта поездка есть некий исход того прошлого: странного, загадочного и трагического. Всё это меня   не отпускает  и вряд ли когда-либо отпустит, даже если и растворюсь в ненецком мире. И начну с того, как я попал в те края, где все это со мной случилось. И ещё одно. Мне достаточно трудно вновь, рассказывая вам, вновь пережить те обстоятельства. Тем более что хочу  передать некоторые подробности и детали, чтобы вы сами могли почувствовать всю  инфернальность того, что происходило тогда со мной и вокруг меня. Поэтому не перебивайте меня вопросами, добиваясь уточнения или прояснения чего-либо. Закончу свой рассказ, тогда спрашивайте, если будет необходимость.
  Я заверил его, что всё будет так, как он определил. Но попросил его пока собираться с мыслями, пока принесу чай и кофе в термосах: ведь разговор, по-видимому, будет долгий.
  Когда я управился и вернулся в купе, он  всё так же сидел, откинувшись на спинку купейного диванчика и закрыв глаза. Казалось, что он  погрузился в глубокую дрёму.   Но впечатление было обманчиво. Он открыл глаза, определился, где кофе, налил пол стакана,  с удовольствием сделал пару медленных глотков  и глуховатым голосом начал свой монолог-исповедь.
- Я вам уже сказал, что я из Боровска. Но я сам коренной москвич. И мои родители тоже. Я был единственным их чадом.  Детство моё прошло в московских дворах. Об московских дворах и о взрослении в них есть много  свидетельств. И мне нечего добавить к ним. И не буду звать на помощь Владимира Высоцкого. После окончания школы  поступил в МГУ на географический факультет. Выбор факультета был случаен. Мне не мечталось  о дальних странах, путешествия и гумилёвская романтика и экзотика меня не манили. Хотя мама считала, что  мой выбор был предопределён в четырёхлетнем возрасте, когда с папой ползал по расстеленным на полу картам в поисках географических объектов. Мы были увлечены этим не более полугода. Потом началось самолётостроение. И  далее тому подобное. В школе  же я был заурядный отличник, зубрилка и золотой медалист. Типичный  образцовый сын родителей-педагогов, отца-физика и мамы-химика. Но университетские годы меня изменили, искоренив и мою инфантильность,  и мою интеллектуальную всеядность. Не удивляйтесь, я стал географом по сути вещей:  я полюбил пространства нашей страны. Я прочитал множество книг про них, я все каникулы проводил в экспедициях и путешествиях, отмеряя ногами тысячи километров. Ближнее и дальнее Подмосковье я знал вдоль и поперёк. И когда я получил после окончания университета направление в одну из школ Боровска, счастья моему не было границ. Отец к этому времени ушел из жизни, трагически погибнув, сплавляясь на байдарке на реке Белый Июс  в Хакасии. Отдел образования Боровска предложил мне комнату в общежитии как молодому специалисту. Однако я решил квартирную проблему самым кардинальным образом.  У нас в Москве было две квартиры, одна трехкомнатная - отцовских родителей -  сдавалась в поднаём, а другая – четырёхкомнатная,  в которой мы жили сами. Так вот первую жилплощадь я продал и к началу учебного года купил и обставил старый  двухэтажный купеческий особняк каменной кладки, постройки начала двадцатого века. Сделал там значительный ремонт, за что  получил неожиданную благодарность от городского общества по охране памятников культурного наследия, а местная достопримечательность – художник-самоучка -   даже нарисовал на фасаде моего дома внушительных размеров эпизод из Смутного времени. Он картинами разной тематики и стихами местного   поэта  разрисовал и исписал многие постройки этого одного из самых старых городов России. Мама осталась учительствовать в столице, но часто приезжала ко мне. Благо это было сделать не трудно. Надо было преодолеть каких-то восемьдесят километров при весьма нормальной работе транспорта. Иногда я заказывал ей сам такси, особенно когда она устраивала тотальный вывоз заготовленных ею варений и солений. Мои протесты, что я не съем всё это, не принимались: не съешь – не беда, будет, чем угостить гостей и коллег на работе. Так что на праздничных учительских посиделках мамины припасы шли на ура. И если вспоминать те прошедшие года, то можно смело утверждать, что это были самые добрые времена для меня. Дружелюбный педколлектив, почти нормальная школота и удивительный город с его стариной и примечательными церквами, храмами и монастырём. А вокруг холмы, леса и две реки. Одну из них я особенно возлюбил, совершая длительные прогулки вдоль её живописного берега. Да и имя у неё славное – Угодка. В свободное время я также организовывал для своих учеников туристические вылазки и походы. В последний год перед событиями, в корне изменившими мою судьбу, я увлёкся защитой старинных построек от сноса или реконструкции, примкнув к   группе неравнодушных горожан, спасающих историческое достояние своего города. Так пролетело шесть лет.
Я уже жил с мамой. Та, достигнув пенсионного возраста, решила меня спасать. По её мнению, я виду неправильный образ жизни, плохо питаюсь, истощал дальше некуда, обносился, и много чего ещё было во мне не так. И главное: её никак не устраивала перспектива не дождаться внука или внучки. И она меня сразу заверила, что она всё организует, образует, создаст, хотя знает, что благодарностей не дождаться.  И что в этом плане я весь в отца. В отца так в отца. Совсем соглашался. Правда, выдерживая свою линию поведения. А уж когда воспитательный и назидательный раж, нерастраченный в годы её учительской деятельности настигали очередного апогея, я сбегал. То есть уходил в длительные  в одиночные дальние пешие вылазки, чаще всего это происходило в выходные дни.
 Возвращаясь из них, я вновь отдавался на произвол маминых забот и продолжал учёбу в её школе жизни, однако, без заметных успехов, что всё же не охлаждало её пыл.
  И после долгой паузы под монотонный перестук колес произнёс:
 - Вот бы вернуть то время, многим поступился, чтобы это  могло произойти.
Ещё помолчал и продолжил:
- Вот и в тот раз я с вечера подготовил всё необходимое, а  ранним утром следующего дня, взяв из холодильника кое-что для перекуса, бодренько устремился в сторону лесных берегов Городянки. Был месяц июль. Вернее, последняя его неделя. Ясное утреннее небо предвещало жаркий день. Быстро проскочив по почти безлюдным улицам, я вскоре оказался под купами дерев, что провожали течение реки. Как там у Лермонтова:
И золотые облака
Из южных стран, издалека,
Его на север провожали;
И скалы тесною толпой,
Таинственной дремоты полны,
Над ним склонялись головой,
Следя мелькающие волны…
Скал, конечно не было, но зелёные прибрежные  заросли и нависшие кое-где деревья, чьё падение в воду всё ещё останавливали могучие корни, вросшие в берега, действительно были соучастниками течения реки…  Для меня лес уже не был дикими и чужим. За годы общения с ним я многое узнал о нём и сблизился с ним. Мне удалось научиться распознавать многие деревья, кустарники, цветы и травы.  И когда я сейчас произношу такие их названия, как манник, бекмания, полевица, жерушник, жабрица, жимолость, крушина, лещина, сныть, зеленчук, копытень, кочедыжник, мне живо представляются эти цветы, кустарники и травы. Пройдя несколько километров вдоль реки, я дошёл до того места, которое давно облюбовал для себя. Как-то, идучи здесь, мне показалось, что я слышу с реки  детские голоса. Но на водной глади, которая хоть и была заслонена  невысокими кустами, я  всё же не мог видеть, тех, кто резвился там.
Без особого труда   миновал кусты и вышел на берег к воде. Но на воде никого не было. Видно, что-то мне почудилось. Однако я не был этим раздосадован. Ведь я находился в  укромном месте, почти скрытым с тропы. Это была небольшая  луговая лужайка, окруженная зарослями  подлеска и имеющая чистый и достаточно пологий спуск к реке. К тому же старая осина, почти касаясь кроной воды, скрывала полянку и с реки. Я не раз потом,  держась за её корни, что чудовищным мощным паукообразным существом дыбились на обрывистом берегу, выбирался из воды после продолжительного плавания. С тех пор я часто здесь бывал, несколько раз даже ночуя в палатке. Это зелёное уединение было моей собственностью.  Во всяком случае, я так тогда считал. И о нем я никому не рассказывал. Так что все мои последующие действия были вполне предсказуемы. Сняв рюкзак и достав из него туристский коврик, я расстелил его в тени, выложил пакеты с едой и термос с чаем и с удовольствием присел, предварительно раздевшись до плавок. Тишина, бег реки, зеркальные блики  на её поверхности да далекое вопрошание кукушки. Я некоторое время сидел, почти не двигаясь. О чём думал, не помню за давностью лет. Вдруг шумный всплеск за корневищем привлёк  на некоторое время моё внимание. «Рыба играет или лягуха, так говаривали мои ученики, прыгнула в воду с берега», - подумалось мне. И вновь тишина, которую внезапно нарушил  любопытствующий женский голос, доносившийся со стороны  вздыбленного паука:
- Вы одни там?
 Я тут же среагировал:
- Да, а что?
 И попытался рассмотреть вопрошающую там, откуда, как мне казалось, послышались неожиданные слова. Но не смог. И опять тишина и молчание. Я  хотел было встать и заглянуть по другую сторону корней, как вдруг началось ошеломляющее действие. Я вдруг над водой увидел русоволосую девичью голову. Её обладательница, видно, стояла на прибрежном  дне. Место у берега здесь было глубокое, в человеческий рост. Сам проверил, спускаясь с берега. Большие глаза с интересом рассматривали меня, на лице проявлялась затаённая улыбка, которая сразу вызвала во мне  какое-то томление и предчувствие   неожиданного. Последнее не заставило себя ждать. Девушка ухватилась за нависший корень и сильным движением извлекла себя из воды. И предстала предо мной. Нагая, юная, дерзкая. Я не нахожу слов, чтобы её описать. К тому же не мне соперничать с Набоковым, создавшим вот такое описание:
    От солнца заслонясь, сверкая
    подмышкой рыжею, в дверях
    вдруг встала девочка нагая
    с речною лилией в кудрях,
    стройна, как женщина, и нежно
     цвели сосцы - и вспомнил я
     весну земного бытия,
     когда из-за ольхи прибрежной
     я близко-близко видеть мог,
     как дочка мельника меньшая
     шла из воды, вся золотая,
     с бородкой мокрой между ног.
Конечно, никаких дверей не было. И не знал, чья она дочь. Да речная лилия в волосах отсутствовала.  Только вот ольха была, и юная нагота с бликами солнца сквозь тень древесной кроны  виделась мне как венец творения на земле. Она же, этот бесстыдный чарующий венец, сделав несколько шагов ко мне и остановившись в полуметре от коврика, на котором я сидел, забросила руки за голову, ухватила длинные волосы, перекинула их через плечо и стала скручивать, выжимая из них воду, которая заструилась по небольшой упругой груди, по животу, далее по бедру и затем потекла струйкой со светлых куделек волос между её ног. И всё это время её зеленоватые чуть на выкате глаза следили за мной. Я
наблюдал за всем этим совершенно ошеломлённый. Мой ступор она разрушила самой обыденной просьбой, как будто мы находились дома, и она только что приняла душ, правда,  не сказав банальное: «Милый…»
- Дай полотенце. А то что-то мне стало прохладно.
Я машинально пошарил в рюкзаке, нашёл полотенце и протянул этой Ундине, которая была, видно, совсем без комплексов. Она взяла протянутый предмет и стала то ли вытирать, то ли промакивать своё тело нагое тело, бросая на меня любопытствующий взгляды.  Затем она остановилась и, держа полотенце прижатым к животу, промолвила:
- Ты, видно, круглый бука, или  некогда не видевший голых девок, и поэтому ты потерял дар речи от обалдения. Тогда, изволь, я представлюсь и объясню, почему я здесь.  Я из соседнего села, оно в паре километров от сюда. Работаю  в библиотеке. И у меня есть хобби, которое разделяют несколько моих подружек. Мы нудисты, вернее, нудистки. На общественном пляже в деревне, да и в городе нам нет места. Там пуритане правят бал. Так вот. Мы нашли выход. Недалеко от твоего укрытия, вниз по течению есть ещё более затаённое место. Сегодня мы с утра там нежимся на солнце, дышим речной чистотой, а иногда резвимся в воде. Кругом не души. И вдруг громкое, бодрое – «Привет река!»
- Тут я уточню, уважаемый журналист. Я почти всегда, когда прихожу сюда, всегда здороваюсь с рекой, говорю ей добрые и ласковые слова, а когда ухожу, говорю ей слова прощания и обещаю вновь вернуться. Когда я долго на ней не бываю, меня действительно возникает тоска о ней. Извините, продолжу.
- Так что я залюбопытствовала и поплыла узнать, уж не с нами кто решил познакомиться? И что увидела? Ты тут сидишь, совершенно отрешённый. Вот я и решила вылезти из воды: а вдруг ты меня не заметишь? Ты заметил и впал в ещё большее оцепенение. Так что я сейчас положу полотенце рядом с тобой, полежу, обсохну, согреюсь и поплыву до своих девиц. Уж они развеселятся, как им расскажу о безмолвном симпатичном истукане мужского пола, правда, не первой молодости. Ты не против?
Но я продолжал молчать. Что-то встало у меня в груди, да и слова не находились. Мне хотелось только глядеть на неё, на её тело, на это удивительное лицо, на изгибы шеи  и плеч, на разлёт упругих грудей, на «стройной талии истому и матовость покатых» бёдер, на светлый треугольник под лёгкой впадиной живота. Она не родилась из пены морской, но была не менее прекрасна, чем известная богиня античного мира. И она могла быть порождением моей реки. Неким её даром мне за мою привязанность к ней.
Не услышав ответа, она сделала ещё пару шагов и остановилась надо мной, расставив свои стройные ноги рядом с моими бедрами, я даже почувствовал, как её голые ступни сжали меня с двух сторон. Меня от этого прикосновения бросило в жар, и неистовое желание возникло во мне повсеместно. Она, видно, это почувствовала. Её глаза потемнели, и она, чуть наклонившись надо мной, почти шепотом сказала:
- О, твой птенчик  не такой бука, как его хозяин. Смотрите, как распетушился. Надо его выпустить на волю, пока крылья не обломал.
 И она неожиданным рывком  сдёрнула с меня плавки, и моё естество, почувствовав свободу, воспрянуло и потянулось к ней, к её телу, к её лону.
Для описания дальнейшего я опять призову Набокова, его «Лилит».
     Двумя холодными перстами
     по-детски взяв меня за пламя:
     "Сюда",- промолвила она.
     Без принужденья, без усилья,
     лишь с медленностью озорной,
     она раздвинула, как крылья,
     свои коленки предо мной.
     И обольстителен и весел
     был запрокинувшийся лик,
     и яростным ударом чресел
     я в незабытую проник.
     Змея в змее, сосуд в сосуде,
     к ней пригнанный, я в ней скользил,
     уже восторг в растущем зуде
     неописуемый сквозил…
И если наблюдать мной и Ундиной, то всё происходило почти подобным образом. От себя могу добавить, что если у поэта в акте любви участвуют двое, то у нас их не существовало. Это было единое целое. Во всяком случае, я не чувствовал себя, своего тела, не было никаких мыслей. И не было ни её, ни её тела, ни её естества. Наши тела, соединившись, создали третью сущность, без имени и тела. И не было времени, и не было пространства, не было реки и полога неба. Было нечто, неописуемое словами.  В последний момент, когда «восторг в растущем зуде  неописуемый сквозил», яркая вспышка пронзила моё сознание, и она тут же со стоном упала на меня, потом опрокинулась на рядом  растянутое ею ранее полотенце.   Повернув голову, я увидел её лежащей на спине, вперившейся глазами в небо. Её левая рука, та, что была ближе ко мне, скользила от паха вверх по  плоскому животу, оставляя кровавые разводы.  Я потрясенно  начал было спрашивать:
- Ты что ещё никогда …
Но она решительно меня остановила:
- Надо же, он заговорил, - и продолжила, - не бери в голову. Я этого хотела и ещё хочу. У тебя отличный «молодец». Вот отдохну и снова им займусь. А сейчас давай поспим, моя неожиданная радость и обретение.
И она отвернулась от меня. Я машинально  опустил руку в пах, накрыв ладонью поникшее хозяйство. И тут же поднёс ладонь к глазам: она вся была в багряных пятнах. Хотел было вскочить и обмыться в реке, но в этот момент тёмная мгла овладела моим сознанием, и я тут же провалился в сон.
Проснулся я оттого, что почувствовал, что замерзаю. Открыл глаза, и понял, прошло много времени: уже смеркалось. Огляделся и вскочил тут же. Два обстоятельства меня поразили: я был полностью одет, а моей прелестницы след простыл. На поляне были только мой собранный рюкзак и я. Я взглянул на ладонь – она была чиста, никаких рдяных разводов на ней не было, и она ничем не пахла, была свежа и суха. Мне захотелось позвать мою незнакомку, но имени её я не знал.  Срывающимся голосом несколько раз крикнул: «Эй, ты где?» Но, не получив ответа, свернул туристический коврик в рулон, положил  его под накладной клапан рюкзака и надел последний на плечи, решив пройти вниз по течению в поисках места на берегу, где расположились сельские нудистки. Я прошёл более километра вдоль берега, но никого не обнаружил. И более того, ни одного пригодного места для коллективного отдыха мною не было обнаружено. По сути, моя полянка была единственным местом, где можно было расположиться на отдых. Не найдя ответ на вопросы: «Зачем моей Ундине было нужно вводить меня в заблуждение? И откуда она взялась?», -  я быстрым шагом устремился в обратный путь, в город, к своему дому, к маме. Та, видно, потеряла всякое терпение в ожидании  своего блудного сына. Так оно и было.
- Ты что не мог меня предупредить, что задержишься? Я уже подумала, что ты ушёл с ночёвкой, но обнаружила твою польскую палатку. И совсем потеряла покой. Хотела звонить в милицию, да сдержалась… Что произошло?
Однако, услышав, что я заснул на берегу и  не заметил, сколько прошло времени, к тому же изрядно промерз, тут же сменила гнев на озабоченность:
- Немедленно в горячую ванну, потом  выпьешь пару стаканов с моим лечебным сбором,  а потом спать, спать, спать… 
Я на всё согласился и отправился в ванну. Разделся и встал под душ. И всё произошедшее со мной на прибрежной поляне   вновь ожило. Дело в том, что, возвращаясь домой, я почти убедил себя, что и незнакомая девушка, и ошеломительная интимная близость с ней – всё это мне приснилось, и не было никакой явью. Но когда первые струи воды потекли по моему телу и далее на дно ванны,  то я там увидел багровые разводы. Это были следы её крови от потери невинности. Иных доказательств я не искал. Правда, всю одежду, что была на мне тогда, после купания бросил в стиральную машину, чем несколько озадачил маму. Но она, слава Богу, не стала задавать никаких вопросов. Взяв термос с травяным сбором,  я ушёл в свою комнату, простившись с мамой до утра. Она сидела за столом, раскладывая свой ежевечерний пасьянс, бросив всё же на меня  перед моим уходом  встревоженный взгляд. То ли мамин настой так подействовал, то ли всё, что случилось со мной,  меня предельно утомило,  но только я прикоснулся головой к подушке, как Морфей властно увел меня в свои чертоги. Что не помешало мне с утра действовать по определённому плану: её надо найти. Она работает в библиотеке в селе. Надо туда ехать. А там посмотрим, что из этого получится.  Я позвонил своему закадычному приятелю, спросил, не одолжит ли он мне машину на день? Он поинтересовался, зачем она мне? Я, сдуру, ляпнул, что хочу найти девушку, с которой случайно  вчера встретился. Друг тут же сказал, что через час он у меня будет и одного меня не отпустит. Я даже обрадовался: Сергей  был парень разбитной, легко вступал в общение. К тому же он был из местных и знал многое в округе. По дороге, расслабившись, я рассказал обо всех перипетиях вчерашнего дня. Сергей так был захвачен моим повествованием, что машина несколько раз так рыскала по сторонам, что я  испугался  не доехать до места. И когда мы въезжали в нужное нам село, то его энтузиазм в поисках таинственной незнакомки явно превосходил мой. Однако результат наших поисков был раздосадовающим. Мы побывали в библиотеке, в Доме культуру, в школе, в детском садике, на почте, побеседовали с сотрудниками администрации села – по моему описанию никто не смог нам указать на кого-либо. Съездили ещё в два села – тот же результат. Обратно мы ехали молча, но перед въездом в город, моей друг высказал соображение.
- Никакая она не сельская, село ещё не дожило до нудизма. Она городская и факт, что из нашего города. Так что искать её зряшное дело. А вот что надо делать, так это часто бывать на той поляне. - И ввернул свою присказку: «Пчёлка знает, где ей сладко!»
 На том и расстались. Но вечером следующего дня он позвонил, что он сейчас явиться: у него есть разговор ко мне. Я не возражал: мама подалась в Москву. Ей надо было развеяться  и отдохнуть от скорого на дикие сюрпризы своего  сына. Знала бы она, какой сюрприз ждал её по возвращению.
Я ринулся на кухню: разогревать мясо с баклажанами, что приготовила мама. Ее установка, мужчина должен быть всегда сыт, действовала безотказно уже несколько десятков лет. Порезал салатик, достал стаканчики: без бутылочки  шотландского виски мой приятель никогда не приходил. Он часто говорил:
-У меня дома дети, жена, теща, а у тебя оазис. Правда, осуждающий взгляд твоей матери я  уже стал замечать. Но она у тебя прелесть: взглянет учительским оком  и удалиться с кухни, предварительно убедившись, что у мальчиков всё есть.
 -Увидев, что я накрыл стол в гостиной, он сразу понял, что мама уехала и, по-моему, вздохнул с некоторым облегчением. Чем несколько удивил меня: мама нам никогда не мешала, правда, и трапезы нашей ни разу не разделяла. Но он ещё больше меня удивил, когда отказался выпить и закусить до начала разговора о дело ко мне.  Он заметил моё недоумение, да я и не скрывал его.
«Сядь и послушай, - почти приказал  он.  – Я тут переговорил с одной моей знакомой. Вкратце рассказал, что было с тобой…
- Но я не просил тебя мотаться по городу и трепать языком о моей тайне. Я доверил её тебе как другу, а ты
 - Постой не кипятись. Ты что, меня за идиота  держишь? Ни каких имён, минимум фактов  с отсылом в прошлое лет на пять.  А обратился к ней как специалисту по местному фольклору, легендам, преданиям, устойчивым поверьям и слухам, которые живут в народном сознании наших краёв. Она издала несколько книг по данной тематике. Видишь ли, твоей истории мне видится какая-то мистика, нечто инфернальное. И я  поведал твой сюжет, так сказать, запустил пробный шар.
- Вот бы запустить бы в тебя вот этим виски. Да, ладно. И что же  тебе поведала твоя титулованная фольклористка? Видно, важное, раз ты ко мне примчался. Только учти, я вырос в советской атеистической семье и всем этим выдумкам непросвещённого люда не верю.
- Не верь.  Но всё же  в наших краях, со слов моей знакомой,  верят, что на наших реках обитают водяницы. Их ещё называют водявами, или водянами.  Они играют на поверхности рек, крутятся вместе с мельничными колёсами, а то озорничают: рвут сети рыбакам или распугивают рыбу.  Все  они русоволосые, белотелые и необыкновенно привлекательны. Но есть среди них особый тип: страстный, агрессивный. Они высматривают молодых мужчин, принуждают их к  интимной связи и сразу расстаются с ним. А если они начинает тосковать по речной красавице, бродить в тех местах, где была романтическая встреча, то  они его заманивают в воду, где он утопает. Но и это ещё не всё.  В положенный срок, то есть через девять месяцев,  водяница  рожает ребёнка и в первое новолуние подбрасывает девочку людям.  Мальчиков они не подбрасывают. Поговаривают, что они отдают их на воспитание лешему.
 И ещё. Семейная пара, взявшая на воспитание такую девочку, обязательно встретит в дальнейшем на своём жизненном пути тяжелейшие испытания. Так что через девять месяцев,  что у нас сейчас, конец июля, тогда где-то в конце апреля - в начале мая следующего года где-нибудь в нашей округе подбросят девочку, твоего ребёнка.  Как тебе это всё? Правда, не слабо?
Не получив   от меня вразумительных ответов, Сергей с удовольствием выпил, закусил, и наше застолье благополучно  началось. За беседой пролетело два часа. Время становилось позднее. Заметив это и  сказав, что ему пора на базу, так он называл свой семейный очаг, мой приятель засобирался.  А уходя, попросил,   не брать в голову сказания достопочтенной фольклористкой. Меня и не надо было об этом просить. Я ранее сказал уже почему. Однако что-то застряло в моём сознании. И это нечто стало приобретать вполне ясные смысловые очертания. Это была мысль-допущение: а вдруг в обозначенный срок неважно кто: фольклорная водяница или сексуально озабоченная местная селянка – подкинет моего ребёнка неизвестным людям. Переживания по этому поводу то обострялись, то слабели под гнётом повседневных забот и тревог. Уже шёл учебный год, приближались зимние каникулы. В странствия вдоль реки я все изредка отправлялся, даже несколько раз посетил злополучное место. С Сергеем отношения почти прекратились. Можно сказать, что я его избегал, видимо, не боясь возвращения к разговорам об известной только нам двоим тайне. Он, вероятно, это понял и ответил адекватной взаимностью. В начале февраля, в субботний вечер мама вдруг решительно заявила:
- Всё. Я больше молчать не могу. Я вижу, что тебя что-то гложет. Более того, ты стал излишне нервным. Стёпка, мой  подопечный ученик из твоего класса, сообщил мне, что ты даже стал срываться на уроках. Это из рук вон как плохо. Сядь и рассказывай. И не увиливай. Ты меня знаешь, живым не отпущу. Это связано с тем днём, когда заставил меня переволноваться, задержавшись до темноты в лесу? Помнишь, ты тогда ещё в спешном порядке  постирал всё своё белье, что на тебе было в тот вечер? Я уже тогда почувствовала неладное. Да промолчала, думая, что сам расскажешь.
Но меня в период времени не надо было упрашивать или стращать.  У меня созрел конкретный план, что надо делать в апреле-мае месяце. И приступать к его созданию надо было не позднее марта. А уже длился февраль. Поэтому, несколько помолчав, подбирая слова,  я в основных чертах рассказал перипетии того своего романтического свидания на лесном берегу.  Мать, выслушав мою исповедь, облегчённо вздохнула:
- Слава Богу, а я, дура, насмотревшись современных сериалов, решила, что ты кого-то поранил или, прости господи, убил. Прочитала всю газетную уголовную хронику тех дней. Но ничего, что привлекло бы  моё внимание, не нашла. И успокоилась на время, пока ты не стал себя изводить непомерно.  А что до самой истории и её главнодействующего персонажа – Унидины из реки, то молодец, как ты говоришь, сексуально озабоченная селянка – взяла то, что ей надо. С такими вахлаками только так и надо поступать.  Ты точная копия своего отца. В начале нашего знакомства как только я не изгалялась перед ним.   А он любовался и молчал. Прикоснуться ко мне боялся. Пока на каком-то туристском привале я не взяла его. И не жалею, ведь в результате появился ты. Говоришь у тебя есть план, и его осуществление во многом зависит от меня. Это каким образом?
Мой план состоял в следующем.  Мой мама почти тридцать лет проработала в школах столицы. Многие её ученики достигли значительного карьерного роста и занимали ответственные посты в разных государственных ведомостях. Надо было найти их, встретиться с ними и упросить их проконтролировать появление подкидышей в апреле-мае месяцы через органы милиции, здравоохранения и социальной защиты в нашем регионе. И не только проконтролировать, но и сообщить нам, чтобы мы могли начать оформление удочерения подброшенной девочки. 
- Ты действительно хочешь удочерить ребёнка с улицы, ничего не зная о его родителях и о других обстоятельствах? Это крайне опасно, наследственность…
И тут я не сдержался.
- Какая наследственность. Ребёнок брошен. Он одинок в нашем странном мире. А вдруг он мой, и я  буду знать, что он попадёт в чужие руки…  - и уже, снижая градус напряжения, продолжил, - и у тебя появится смысл жизни: забота о любимой внучке Наде.
- Ты уже и имя ей дал. Совсем рехнулся.  И не надо мне придумывать смысл жизни, он давно известен – это ты. – И вздохнув, добавила, - конечно, я предприму определённые действия. Не знаю, что получится, но днями я уеду  Москву. Только надо  прежде обновить гардероб, сделать причёску и, вообще, поработать над собой, а то я несколько расслабилась на пенсии  в твоей областной глуши.
Через десять она вернулась, и с порога заявила мне, чтобы я  больше не давал себя изнасиловать на речных прибрежных лужайках.  Больше  она в столицу с такими моими проблемами не поедет. И она не будет мне пересказывать, что ей в мой адрес говорили её высокопоставленные собеседники. Отвязались, как могли. Хорошо, что всё же согласились помочь. И теперь надо ждать от них известий.   И потянулись недели и дни ожиданий. Я было собрался купить заранее детские вещи, утварь  и игрушки. Но мама категорически запретила. Сказала, что  я  в первое время спал в чемодане,  а на пелёнки она пустила  свои ночные рубашки и простыни. Отец в это время где-то сплавлялся: ему надо было подтвердить звание  «Мастера спорта». Вот когда через неделю он вернулся, вот тогда они всё закупили. Тем более что тогда она была одна, а нас сейчас двое. Я не стал возражать. Потянулось время ожиданий, тягучее  и изматывающее.
Закончились  весенние каникулы и пошли апрельские дни, то мерзко пасмурные и холодные,  то солнечные с пригревающим солнцем. Вернулись грачи, поселив надежду на раннюю весну.  Но майские праздники были испорчены неожиданной метелью, чьи снежные снаряды просто сбивали с ног. Внезапное резкое ненастье  сменилось относительной теплотой и особенной весенней тишиной, в которые изредка вмешивались мелкие дожди. Да  и туман пытался разнообразить виды нашего города, искажая контуры домов и улиц. Всё в природе шло своим чередом. Отметил свой день рождения, который приходился на двадцать первое мая. На следующий день я сказал маме, что уже потерял всякую надежду, на что она задумчиво сказала: «Как знать, сын, как знать», - и ушла в свою комнату. Это окончательно меня добило, я понял, что и она уже не надеется.  Но каково было моё удивление, когда увидел её в коридоре школы, спешащую мне навстречу. Еле переводя дыхание, она проговорила:
- Отпросись у завуча. Мне позвонили, нам срочно нужно  быть в городской детской больнице, что на улице Первого мая. Туда доставили двухнедельную девочку, подброшенную  к овощному магазину, что недавно открыли в нескольких кварталах от больницы. – Порывисто обняла и как-то горестно прошептала, - Господи, да что же с нами происходит!?
В больнице нас уже ждали. И я сразу попросил проводить к ребёнку, и нас проводили к боксу, где она лежала. И тут я увидел её, свою Надю. Она лежала чистенькая, ухоженная. Смешно разводила ручки, пытаясь что-то сказать, создавала пузырьки на губах, при этом ей большие зеленоватые глаза внимательно следили за всеми изменениями вокруг.  И я сразу понял – это она, моя дочь. У нее были глаза моей коварной Ундины, её матери. Когда нас пригласили в кабинет главного врача, первым моим вопросом, когда я могу начать оформлять документы  в суд на удочерение. Мне было объяснено, что сейчас идут следственные действия, и, возможно, будут найдены мать или ближайшие родственники. И тогда сама постановка этого вопроса излишня.  К тому же, в течение месяца или более девочка будет находиться на карантине.  Дело в том, что её нашли завёрнутой в неприглядную тряпку и помещённой вовнутрь видавшего виды ватника. И врачи опасаются за здоровье малышки. Так что  не раньше полутора-двух месяцев. То есть в конце июня месяца. Худшие опасения врачей не подтвердились. Было лишь лёгкая простуда, которую удалось быстро устранить. Девочка росла, набирала вес и по преимуществу находилась в добродушном настроении. Мамины связи и наши немалые накопления помогли эффективно решить многие проблемы.  По совету адвоката, мы подали установленном порядке документы на удочерение как от моего имени, так и от имени моей матери. На тот случай, если судья засомневается, что одинокий мужчина сможет дать надлежащий уход малолетнему ребёнку, и предпочтёт опытную женщину в лице моей мамы. В середине сентября суд принял решение о передаче прав на удочерение моей маме. В результате я неожиданно обрёл сестру, а мама – дочку. Да какая разница, что написано на бумаге,  Я обрёл долгожданную дочь.  А далее  были почти шесть лет самой счастливой жизни для меня. Адя, так почему-то стала себя именовать вместо Надя наша кроха, когда только научилась говорить, была для меня всем. Я ею жил, ею дышал, ею измерял пространство время. Ее болезни для меня были катастрофами. Я ненавидел всех врачей, которые её лечили: они всё делали не так по причине их бестолковости.  И когда один эскулап заявил, что Адя здорова и не нуждается в лечении, я его чуть не убил. Как можно такое заявлять, когда она уже три дня не просит её искупать со всем её плавающем народом.  Что он не видит, какая она квёлая? Ели его отняли у меня. Это я к тому рассказываю, что дочка была во всем обыкновенным ребёнком, в меру проказливая и непослушная,  в меру покладистая и внимательная к нашим просьбам. Но одно качество у нее было ярко выраженное: она любила проводить время, плескаясь в ванне. Мама, однажды, увидев её упражнения  в воде, с улыбкой сказала: « Настоящая русалка», - и осеклась,  увидев мой укоризненный взгляд.  Однако наша плывунья, тут же сев на дно ванны, спросила, подняв свои изумрудные глаза»: «А кто такая русалка?» - на что я нашёлся сказать: «Это рыбка такая», - услышав мой ответ, она тут же обдала нас брызгами, восторженно вереща: «Я рыбка, рыбка. Попробуйте  поймать меня». И такая жизнь, переполненная заботами о ней и несравнимыми с ними радостями, которые Адя давала нам, могла длиться долго-долго, если бы 17 августа. Накануне наша красавица заявила, что хочет к бабочкам, стрекозам и птицам. Такое желание появлялось у неё и раньше, а это означало дальнее и долгое путешествие  вдоль река Городянка. Все мои страхи с этими местами улетучились. На следующий день я собрал в рюкзак  всё необходимое, мама, подготовив пакеты с едой, занялась выездным дилижансом. Так мы называл антикварную детскую коляску, высокую, громоздкую,  с откидным верхом, с всё проходимыми колесами, как утверждал тот же Сергей, и подаривший её нам. Но главное достоинство этой доисторической колымаги состояло в том, что когда Адя была в ней со всем ворохом своих игрушек, она сидела лицом ко мне. Во время сборов  я с упоением наблюдал  за противостоянием  внучки и бабушки. Девочка не хотела надевать розовую пару, маечку и трусика,  заявив,  что зелёные черепашки, которые были на них нарисованы, будут её щекотать. «А Адя не любит щекотки», - она иногда позиционировала  себя в третьем лице.  На что бабушка отреагировала неожиданным образом:
- Хорошо. Тогда надевай с верблюдом. И он заплюёт все твои игрушки в коляске.- Возникло молчание. Потом вредница миролюбиво сказала:
- Хорошо. Я с черепашками договорюсь.
 Расположение дочери ко мне лицом давала нам возможность вести бесконечные разговоры в пути. Вот и тогда  она то не замечала меня, играя со слоном и крокодилом, устраивая между ними гладиаторские бои, то приставала ко мне с вопросами. Один из них запомнился:
- Пап, ты любишь бабочек?
- Да, что?
- Мне бабушка говорила, что стрижи любят  бабочек и мошек, и они их едят на лету. Ты что тоже ешь бабочек?
На что я сморозил явную чушь:
- Но ведь я тебя не ем.
На что она резонно заметила:
- Знаю. Ты ведь не людоед.
Знал бы я тогда, каким чудовищем стану для жителей города на следующий день.
Под шуршание колёс по траве и  уже опадающим листья, лето было изрядно сухим, под перекличку лесных пернатых мы быстро докатили до место нашего десанта, до известной укромной поляны. Почти у места назначения нас догнал милицейский  патруль. Он состоял из трёх крепких ребят, восседавших на тяжёлом трёхколёсном мотоцикле. Он притормозил возле нас. Старший из них, перегнувшись через руль, заглянул в коляску и тут же воскликнул:
- Какая невеста растёт! – на что Надя сварливо заметила,  бросив на  парня сердитый взгляд своих зелёных глаз:
- Я  никакая не невеста. Я папина дочка Адя. А ещё говорят, что милиционеры всё знают. – На что молодой человек, смутившись, ответил:

- Виноват, барышня. Ошибочка вышла. Спасибо, буду знать. – Дал газу и был таков под весёлые шутки товарищей.
Расположившись с удобствами на нашей лужайки, каждый из нас занялся привычным делом. Девчурка  тут же  устроила бабочкам и стрекозам невозможную жизнь: носилась за ними по всей поляне, пока они не сочли за благо сбежать в другие места подальше от такой неотразимой любви. Посчитав, что ее миссия любви к этим насекомым исчерпана, Адя заявила, что хочет пить и кушать, потому что бабушка сказала, что всё надо есть свежим. А её пирожки уже давно лежат в рюкзаке.   Поэтому тут же перекусили, глядя на плавный бег реки и на бабочек, что, позабыв прошлое потрясение, вернулись на поляну. Одна из них осмелела настолько, что даже  приземлилась на один из пирожков. И тут дочка меня просто сразила своей наивной мудростью. Запив последний кусочек пирожка, она изрекла:
- Нужная у нас бабушка. – И когда я поинтересовался почему, сочла возможным пояснить:
- Без её пирожков мы бы здесь пропали.
После перекуса у девочки  наступило время сказки. На меня на должность рассказчика не пригласили. Ведь это была её любимая игра с двумя хомячками-повторяшками - Кешей и Фимой. В этот раз была выбрана сказка «Маша и медведь», ранее не раз прочитанная бабушкой внучке, так что последняя владела текстом вполне сносно. Бурый и почему-то зеленоватый хомяки старательно повторяли за сказительницей короткие фразы. Сюжет разворачивался. Голосок девочки модулировал, изображая раз персонажей. Глядеть на это было забавно и притягательно. Неожиданно я услышал низкий женский голос, что доносился с дорожки за кустами, где стоял наш выездной дилижанс. Протащить его сквозь кусты не было возможности. Поэтому он стоял там, прикованный велосипедным хомутом к толстым побегам куста на всякий случай. Голос взывал о помощи. Я поинтересовался, какая нужна помощь. И получил развёрнутый ответ:
- Я устала тянуть этот драндулет на себе. У него вечно что-то ломается. Вот и сегодня у него соскочила цепь, будь она неладная. До деревни  идти далеко. Да я умру, если его буду тащить за собой. И бросать жалко. Столько лет служит.
Я полез в рюкзак, достал из него походный нож-универсал с множеством возможностей. Цепь и у меня в подростковом возрасте часто слетала с велосипеда. Так что я знал особенности предстоящей процедуры. Да и по времени она занимала непродолжительное время. Предупредил Надю, что я на минуточку пойду на дорожку за кустами и предложил пойти ей со мной. Но получил решительный отказ:
- Сказка ещё длинная, и я не могу обидеть Кешу и Фиму, не рассказав её до конца.
Так что я  выбрался на дорожку.  Там стояла измученная женщина лет пятидесяти в синем спортивном костюме. Не обращая внимания на её причитания, я тут же устремился к велосипеду. Осмотрел и понял, что ослаб натяг цепи. Исправить такой дефект можно за пару минут. Что  я и сделал. Пожелал даме удачной дороги и мигом вернулся на поляну. И замер. Нади нигде не было. Только злополучные маечка и трусики с черепашками лежали на коврике. Я тут же с криком бросился в воду. Проплыл по течению более ста метров. Прошёл  обратно по берегу, обшаривая каждую пядь земли. Потом стал нырять то тут, то там. И вдруг я с ужасом осознал тогда, что моя девочка не исчезла, её, улучив момент, выкрала моя коварная Ундина, её мать. И самообладание покинуло меня. Я стала орать. Проклинать, звать на помощь, умолять вернуть дочь, неистовствовать и метаться по поляне, иногда бросаясь с берега в реку и с воплями оттуда выбираясь. Чем бы это закончилось, я не знаю. Но тут отменная оплеуха вернула меня к жизни. Оказывается, отъехавшая на велосипеде женщина вернулась: цепь через двадцать минут опять слетела.  Женщина решила вернуться и убедить меня более внимательно отнестись к починке. Не так как в прошлый раз: тяп-ляп. Увидев знакомую коляску, она облегченно вздохнула – не ушёл. И тут она услышала мой чудовищный ор. Бросилась сквозь заросли на помощь. Я ни на какие вопросы не отвечал. И только пощёчина, которую она отвесила мне, невменяемому, вернула меня в сознание.  Из сбивчатого моего рассказа  она поняла, что нужно вмешательство органов правопорядка. И поэтому позвонила в службу 112 и объяснила ситуацию. Через двадцать минут события стали разворачиваться как в самом добротном сериале.  Первой прибыли эксперты группы быстрого реагирования. Они допросили меня, эту женщину, провели тщательный  осмотр поляны и моих вещей. Затем вызвали баржу цетроспаса МЧС с водолазами для осмотра русла река.  Затем другими плав средствами доставили сотни две добровольцев для прочёсывания  прилегающей лесной зоны.  Все эти усилия не дали результатов. Девочка не была обнаружена. Поэтому следователь, которому было поручено это дело, получил от прокурора разрешение на взятие меня под арест как главного подозреваемого в совершении насильственных действий в адрес ребёнка. Поздно вечером на меня надели наручники и отвезли в Боровск, где поместили в КПЗ до решения суда. Правда, мне разрешили один звонок. Я позвонил маме и сказал, что меня направляют в камеру предварительного заключения и что  наша Надя пропала. На её вопрос:
- Как пропала? И где ты был? – я смог только одно сказать:
- Ничего толком не знаю  и больше говорить не могу. Если ты хочешь со мной встретиться, то разрешение на это надо просить у следователя К. На следующий день суд избрал мне меру пресечения в виде содержание под стражей на время проведения следствия. И начались многочисленные допросы, следственные действия и экспертизы. Результаты некоторых просто меня потрясли. ДНК экспертиза моих и Катиных материалов показала наше родство на 99, 99 процентов, то есть я был не приёмным отцом девочки, а настоящим.  Это позволило следователям усилить нажим на меня с целью получения данных о настоящей матери, от метая мои сообщения об Ундине как измышления с целью запутать следствие. Второй результат меня, конечно, удивил, но ещё больше озадачил следствие. Нашлась девочка, кровная сестра по матери Наде. Она была старше последней на два года, и также была подкинута. И её мать не была найдена. В тот момент она воспитывалась в одном из домов-интернатов семейного типа. Третий факт меня просто уничтожил. На берегу, на краю моей поляны, были обнаружены следы детской урины. Что могло означать только одно, Адя подходила близко к воде, и с ней могла случиться тогда любая трагическая случайность. В немалый ужас приводила меня и местная пресса. Её авторы лепили  из меня в сознании городского обывателя образ чудовища, растлителя и психопата. Строились различные версии и домыслы о причинах преступления. То, что это было, преступление, казалось, никто уж не сомневался. Только две публикации в какой-то степени выпадали из общего мейнстрима публикаций.  В одной из них приводилось интервью моего хорошего знакомого Сергея, в котором он поведал всё, что он знал, с моих слов, о связи с Ундиной, о том, как он ездил по сёлам со мной в поисках коварной библиотекарши. Следователь после этой публикации вызвал к себе Сергея,  уточнил некоторые факты и отпустил, попросив особа впредь не распространяться на эту тему. Фигурантом другой публикации была, извините за каламбур, весьма неоднозначная фигура на местном блошином рынке. Это был дед Антон. Кряжистый, бородатый, вечно одетый в заношенный  оранжевый армейский защитный комбинезон шведских ВС. При этом на груди  у него всегда сиял  советский военный нагрудной знак «Гвардия».  У него было весьма примечательное хобби: он собирал выброшенные  предметы домашней техники и незначительной мебели, игрушки, разный инвентарь и инструментарий и, будучи умельцем высокого класса, чинил найденное, доводил до товарного вида и продавал за весьма умеренную цену. Но главным ходким товарам у него были рыболовные крючки и блёсны. Однако их не изготавливал сам. Он их покупал в магазинах, а потом затачивал до такой остроты, что казалось, что его изделия сами впиваются в жертву. И цены на это товар у него тоже были кусающие. Всё же рыбаки считали, что оно того стоит. Кроме того он был хорошим рассказчиком и балагуром.  Как-то корреспондент местной газеты «Боровскъ – сердце моё» узнал, что дед Антон что-то рассказывает, имеющее отношение к трагической пропаже маленькой девочки Нади. И он взял у него интервью. Вот что поведал дед Антон. Я достаточно хорошо помню этот текст, так как не единожды его перечитывал. В как выглядел этот рассказ.
- В тот день я сидел на обычном месте, метров этак семьсот от учительской поляны, так теперь называют ту лужайку, с которой пропала девчушка. Не говорю: «Царство ей небесного»,  - так  как не знаю, что с ней случилось.
Время более чем пополудни, припекает, сижу и подтачиваю крючочки да  на поплавок посматриваю. Вдруг он нырк,  я спиннинг хвать и тащить. Вытягиваю, а на крючке какая-то ерунда. Очистил от грязи и водорослей всяких, обмыл в воде, вот чудо настоящее, я подцепил игрушку, мягонькую, похожею на хомяка, но почему-то зелёного. Видно, полинял в речной воде. Оно и понятно: многое что стали выливать в нашу речку, всякую химическую гадость, например. Ну,  положил несчастного на солнышко обсыхать, думая потом довести его до ума и подарить соседской девочке Лене. Зелёного кто его купит. Через некоторое время стал сматывать снасти: успеть бы к вечерним новостям. А тут глядь, картинка – глаз не оторвать. Из воды на противоположный берег выбираются двое: нагие женщина и девочка-малышка. Совершенно голые, аж попки блестят на солнце.  Вышли на берег, отжали свои русые волосы и скрылись в лесу. Лишь детский смех, как явственно послышалось мне, долетел оттуда.  Почудилось ли это мне в солнечном мареве или это была явь, не знаю. Но одно могу сказать точно, попки бы настоящие, я на них на нашей речке насмотрелся. Народ пошёл бесцеремонный и бесхитростный. В прошлые времена на них быстро бы нашли управу: вон сколь крапивы растёт по берегам. Хотя, ведь на женские попки иногда приятно посмотреть, чего уж греха  таить, есть в них нечто такое…
Я попросил следователя проверить россказни деда Антона. Ведь о зелёном хомяке в прессе не сообщалось. На что он ответил, что следствие  заинтересовалось фактами, сообщёнными  дедом Антоном. Его допросили, произвели обыск по месту его жительства, осмотрены описываемые места, водолазы обследовали русло реки в этом месте. Ничего полезного для следствия не найдено. Факт наблюдения за обнаженными людьми остаётся на совести деда и его фантазии. Что касается злополучного хомяка, то девочка не отрицала, что его ей подарил дед Антон. Но она не знает, где этот подарок, она его где-то потеряла, может быть, оставила в автобусе. Этот эпизод исчерпан для следствия. Конечно, всё, что происходило со мной во время следствия, ужасным образом терзало моё сознание.  Но я ни на минуту не забывал, как тяжело приходилось в это время моей маме. Но то,  что поведала мне моя мама во время наших редких разрешённых свиданий, в корне изменило мой взгляд  на наше общество.
- Теперь я окончательно убедилась. Раньше только догадывалась. А когда это всё произошло с Надей, тобой, со мной, то никаких сомнений не осталось. В людях постоянно живёт ненависть. Она всегда в них обретается. Только дай  повод, она тут же хлынет мерзким потоком. Не важно, кто жертва: чёрножопые, узкоглазые, евреи, либералы, государственники, геи и лесбиянки, понаехавшие – только бы уловить нерв времени,   и будут ненавидеть яростно, а то и изощрённо.  Я думаю, что в основе фашизма лежит политика управления этой ненавистью. Им кинули жертвы: евреев и прочих, на их взгляд,  недочеловеков, и вскипела ненависть народная, правда, никак не благородная, а тёмная и кровавая. А  за примерами ходить далеко и не надо. Иду я на днях по улице. Вдруг подскакивает ко мне благообразный старичок, моих лет, и кричит  мне прямо в лицо:
- Ты, сука старая, чего здесь шастаешь. Сидела бы, как гнида последняя, в своей конуре и лица своего честным людям боялась бы показать. Сына-душегуба вырастила и расхаживает тут, как фря невиданная.
В другой раз пошла в поликлинику к своему участковому врачу.  Что у меня с давлением стало неважно. Раньше это была доброжелательная и внимательная женщина. И расспросит, и посоветует, и успокоит. А тут ни одного лишнего слова, ни малейшего участия. Только услышала просьбу выписать лекарство от низкого давления, тут же молча взяла бланк и стала его заполнять. И видно, не смогла сдержаться,  и  бросила в мой адрес, не поднимая глаз:
- Вам, на мой взгляд, нужно лекарство не от давления, а от совести. Это я вам как мать двух девочек говорю.
 Я просто выскочила из кабинета, не взяв рецепт. Знакомый аптекарь потом продал  мне нужное лекарство без рецепта.
    Я полностью солидарен с мамиными выводами, и утверждаю, что современный человек самоутверждается и самореализуется в ненависти: в ненависти к власти,  демократам и консерваторам, западникам и русофилам, богатым и успешным и далее по маминому списку.
Заканчивался второй месяц моего предварительного заключения, и я видел, что мама сильно сдала. Поэтому мне, удалось убедить продать наш дом и переехать в свою старую квартиру в Москве. При всех благоприятных исходах нам здесь жить будет невозможно. Её московские знакомые помогли и с продажей, и с переездом, и с поиском адвоката для меня. Достаточно известный адвокат взялся вести моё дело. Но его линия ведения  дела меня  не устраивала. Он искал смягчения приговора, объясняя моим  действия неадекватным поведением в момент преступления. Я же утверждал,  что не совершал насильственных действий. Я требовал испытания на полиграфе, но мне в этом было отказано. Через месяц состоялся суд. Прокурор требовал пятнадцати лет в колонии строго движения. Однако суд назначил мне два года колонии и семь  в колонии поселении, то есть меня осудили на девять лет за  действия, нанёсшие несовершеннолетнему  ребёнку уроны, несовместимые с жизнью последнего. И я был согласен с таким решением,  ведь это мои действия или не действия лишили меня моей Ади. Так что обжалований  на решения суда я не подавал.  И через месяц меня перевезли в колонию строго режима. А ещё спустя   неделю людская ненависть настигла меня и там. Во время прогулки в закрытом дворе ко мне подскочил зек, располосовал мне лицо и нанёс несколько ударов заточкой в грудь и живот с криком: «За убиенную детскую душу, падла!» Несколько месяцев врачи боролись за мою жизнь, сделав три тяжёлые операции.  И только через полгода меня выписали, признав годным продолжать отбывать наказание  согласно приговору, то есть в колонии строго режима.  Но суд удовлетворил ходатайство матери  и ряда общественных организаций и разрешил весь оставшийся срок отбывать в колонии-поселении общего типа. Так что из госпиталя меня привезли в Звенигород в такую колонию. Начальник колонии при собеседовании со мной сказал, что я могу по состоянию здоровья кантоваться месяца три, но потом надо  будет работать, таков порядок. Однако работу мне здесь найти трудно, уж больно я доходяга в физическом плане.  Правда, сейчас есть место библиотекаря, так как человек получил право на освобождение. Об этом знает только он, начальник, и решать надо сейчас, иначе будет поздно, завтра будет десяток заявлений и просьб. Так что на следующий день я вышел на работу в библиотеку поселения. Три вольнонаёмные сотрудницы прониклись ко мне женским состраданием и сочувствием. На первых порах они подкармливали меня  и  даже приодели.  Хотя, выслушав от меня в подробностях мою историю, несколько убавили свой пыл. Через два года мне разрешили снять квартиру в поселке и выехать из общежития. И ко мне несколько раз приезжала мама. Видно было, что она сильно сдала. Я переживал, и не зря. На четвёртый год моего заточения она ушла из жизни: сердце не выдержало. Всё это время я много читал, размышлял, время и условия позволяли. Но объяснить себе, что со мной произошло, я так и не смог.  Моему ходатайству о условно досрочном освобождении дали ход. И на восьмом году я его получил и был освобождён по удо.  Уехал в Москву, справил на кладбище памятник маме. Один из маминых учеников, из тех, кто проводил её в последний путь и написавший мне об этом, вскоре зашёл с приятелем ко мне домой. Этот приятель работал каким-то начальником в Новом Уренгое. И он, зная, что я безрезультатно ищу работу в Москве, предложил  приехать к нему туда, и он устроит меня работать в библиотеку. Его родственница в ней работает, и у них есть вакансия. На мои документы смотреть, как здесь, не будут. У них там другая жизнь. И если я согласен, то через месяц меня ждут на работе. Кроме того, он гарантирует место в рабочем общежитии. А там видно будет. Почти не раздумывая, я дал согласие. Но от общежития отказался, сказав, что на первое время поселюсь в гостинице, а потом куплю себе квартиру. Этот начальник одобрил моё решение,  сказав, что он зарезервирует мне номер в гостинице на указанную мною дату. И вот я еду с вами к месту моего нового жительства и работы библиотекарем. Однако время позднее. Я совсем вас заговорил. Пойду в ресторан, переведу дух и промочу чем-нибудь существенным горло. Не приглашаю с собой, так будет лучше. 
   Не  успел я о чём-либо подумать, как мой попутчик и рассказчик вернулся и заявил:
- Проводник нашего вагона ещё раз извиняется за то, что подселил меня к вам. Но он исправил это недоразумение: в соседнем вагоне освободилось место, и я могу туда перебраться. Я быстро соберусь и оставлю вас в покое.
    Не успел я толком возразить, как того и след простыл.  Потом, при здравом размышлении, я понял: это он хотел быть от меня подальше, чтобы не возвращаться к своему прошлому. Вдруг я захочу что-либо уточнить. После стоянки в Новосибирске, убедившись, что ко мне никого не подселили, я, довольный, отправился в вагон – ресторан. И там меня ждал сюрприз. Подошёл официант и сказал, что пассажир, сошедший в Новосибирске, просил мне передать пакет. Вернувшись в купе,  я обнаружил в пакете бутылку знатного бренди и записку. Её я привожу полностью.
- Уважаемый друг! Я думаю, что могу Вас так называть. Ведь только друг может так слушать другого.  И я искренне признателен, что Вы выслушали меня. Не знаю, как для Вас, но для меня этот рассказ стал важной вехой в моей жизни. И вот почему. После него всё, что произошло со мной, как-то отошло в прошлое, перестало довлеть надо мной. И я понял, что больше никогда и никому не буду это рассказывать, разве только той, с кем свяжу свою жизнь, и нашим подросшим детям. От прошлого у меня осталась  только тайная мечта встретиться со своей Адей. А сейчас я еду жить и работать. Не поминайте лихом, библиотекарь Оризонов.