Умелый сборщик

   Мастер у нас на участке самый младший. По иронии, или по прихоти руководства получилось так, что все подчинённые годятся ему в отцы, только один – в старшие братья. Бойкий парень, толковый, любознательный, смекалистый. Дело освоил. И с начальством у него взаимопонимание и с коллективом.
    Мастера все зовут Виктором. Или мастером. Субординация! Хотя по возрасту и по всем прочим параметрам он легко бы мог быть Витьком. Вон Тоха на целых пять с половиной лет старше, но его иначе как Тохой или Антошкой никто не называет. Это при том, что всем известно – Тоха – блатной, племянник одного из генералов. Работает он коряво, многое после него приходится переделывать, а получка на треть выше.
    С Виктором панибратство неуместно. Один даже по отчеству попытался было его называть, но был одёрнут – не порть, мол, парня, ему ещё жить да жить.
    Только Пашка называет мастера Витьком. Якобы он его застал простым рабочим, чуть ли ни памперсы ему менял. Они в один месяц устроились, Пашка его всему учил, поэтому ему можно, а остальные, как знают. Витёк резьбу в алюминии не мог нарезать – метчики ломал, свёрла жёг, потому что обороты не умел подбирать, даже винт от болта не отличал. Он, вообще, спасибо должен Пашке сказать! Вот так! И, кстати, Пашке первому предлагали стать мастером, но он отказался, ему это не надо. Тогда предложили Витьке. И Витька согласился, побоялся, наверное, начальству перечить.
    Пашка, наоборот, самый старый на участке. Ему пятьдесят два, но его никто по имени-отчеству не величает. С Виктором они часто на пару ходят в курилку. Что-то перетирают.
    У меня к Пашке двоякое чувство. Он всегда поможет – инструментом, материалом, крепежом, оснасткой, советом, даже если ты об этом не просишь. Но напрягает его болтливость. Болтливость, винтливость и саморезость! Кто бы, с кем бы, о чём бы ни говорил – в любую тему он должен вкрутиться и свою резьбу прогнать! Не то, чтобы боюсь, просто трезво его опасаюсь. Если он со мной всем косточки моет, то и меня, конечно, шерстит в курилке. Стараюсь с ним особо не откровенничать, говорить только на нейтральные темы. Ну, и о работе, понятное дело!
    Пашка не только по возрасту, он и по выслуге на участке самый старший – за две недели до Виктора пришёл. Коммуникабельный до безобразия – всех знает и его знают все. А опытный, вообще – жара: нет для него нерешаемых задач – всё он уже раньше проходил, но при другом общественном строе, при гораздо более низкой температуре и практически в темноте.
– Я, – говорит, – ещё трактор с пускача заводил!
– На нефти что ли?
– Зачем на нефти! На соляре. Хэ-Тэ-Зэ назывался. Хрен тебя заведёшь! – расшифровывается. А ты хоть знаешь, что такое пускач?
– Знаю.
– Знает он! Ты хоть раз видел как заводят пускачём?
– Не-а. Я и на быках, как ты в район за солью и порохом не ездил.
– А вот зря не ездил, глядишь бы тебя там доброте и научили! Люди тогда были совсем другие, жизнь была правильная, справедливая, отношение уважительное, не то что теперь – без паспорта с тобой и разговаривать не станут!
    Но, хоть и старше всех Пашка, но никто его не величает, все зовут Пашкой. Только Ирина, наша комплектовщица, чтобы подчеркнуть своё безразличие к его деревенским ухаживаниям, зовёт его Павлом. Но и то, только когда он распускает безмерно язык или умеренно руки. В остальных случаях он и для комплектовщицы – Пашка.
    Однажды к нам пришла Елена Олеговна, начальник отдела кадров, принесла какой-то документ, в котором Пашке нужно было расписаться. Кажется, это был трудовой договор. Тогда мы узнали, что наш Пашка – Павел Евстигнеевич. Это резануло ухо! То, что нашего мастера, в порядке укрепления авторитета, начальство принародно называет Виктором Ефремовичем, так не коробит, как, в принципе, наличие отчества в у нашего Пашки!
– Паулюс! Да Вы ещё и Евстигнеевич! – удивилась Ирина, когда Елена Олеговна, оставив один экземпляр контракта, вышла в коридор и закрыла за собой дверь. – Обалдеть! Может Ваша молодая жена называет Вас Павлом Евстигнеевичем?
– Моя жена называет меня Пашенькой.
– Что Вы говорите!
– Да! А что вас не устраивает, Ирина Сергеевна, что у меня молодая жена, или, что она называет меня Пашенькой?
– Меня всё устраивает в Вашей семье. Меня не устраивает, что Вы, при молодой жене, заигрываете с посторонними женщинами.
– Вы не правы, Ирина Сергеевна! Во-первых, при жене я ни с кем не заигрываю…
– Держите себя в руках?
– Да! А во-вторых, если намекаете на себя, то я уже столько от Вас получил, что не могу считать Вас посторонней женщиной! Я Вас знаю довольно детально, Ирочка Сергеевна, просто до последнего винтика! И все Ваши гаечки мне уже как родные!
    Эта шутка имеет производственную специфику, поскольку комплектовщица Ирина действительно выдаёт, а слесарь-сборщик Пашка получает у неё детали и крепёж согласно производственному заданию.
    Сегодня Ирина снова у нас. Её вызвал Пашка. Не хватает каких-то мелких кронштейнов в комплекте. Может оно и так, а может и врёт, просто колышки подбивает к симпатичной женщине. Сейчас разберутся. Из любопытства к столу подходит Тоха, а меня Пашка призвал в качестве третейского судьи:
– Она не верит мне, Андрюха! Вот смотри, считаем: это левые – раз, два, три, четыре. А это правые – два. Где ещё два?
– А их точно должно быть четыре? Может левых четыре, а правых два. В спецификации что?
– В спецификации их шесть, всё правильно, но по чертежу - восемь!
– А изменения на чертеже последние от какого числа?
– Чертёж свежий, нульсовый! Мы ещё не собирали по нему! Вот дата. Месяца не прошло! Ириночка, я же Вас зря отвлекать не стал бы, солнце наше, Вы же знаете.
– Знаю-знаю. Вас, Павел, все знают.
    У Тохи включается речитатив на мобильнике, Дэцл или Тимати, я в них не разбираюсь. Это рингтон у него такой. Тоха принимает звонок.
– Я воль, майн мастер! Натюрлих. Понял, ага, спасибо! Конечно. Обязательно. – Тоха прячет мобильник в задний карман и объявляет всем – Шухер, Горыч!
    Значит это Виктор предупредил о приближении начальника производства! Зачёт ему и большое спасибо!
    Горыч – Глеб Егорович Вихров имеет скверный характер, который объясняется знатоками дела и старожилами фабрики его застарелыми болезнями желудочно-кишечного тракта и неполадками в семейном механизме. Встреча с начальником производства на производстве в непроизводственной обстановке не сулит ничего хорошего. Поэтому все присутствующие расходятся по своим рабочим местам, а комплектовщица, которую постоянно пытается укомплектовать собой Пашка, быстренько выскакивает в дверь. Следом, прихватив сигареты, выходит Пашка.
    Горыч всегда нарочито громко разговаривает, можно сказать, кричит. Так делают обычно люди, проработавшие лет пять в кузнечно-прессовом цехе и оглохшие от шумного взаимодействия пуансонов с матрицами. Крик Глеба Вихрова – был его фишкой с молодости. Те, с кем он учился ещё при Хрущёве в инструментальном техникуме, помнят его доминирующий голос по студенческим годам. Сделавшись начальником, Вихров стал применять эту привычку акустического прессинга, как инструмент, катализирующий производственные процессы. Кто знает, может быть с нашим народом так и нужно. Хотя, Сталин, вроде бы ни на кого не кричал, но его все любили и уважали. А главное – работа шла, страна заводы строила, моря каналами соединяла и супостаты её побаивались.
    На нашем производстве есть шумные участки, но мерно ворчащий токарный, или похрюкивающий фрезерный станок на первом этаже с грохотом работающих прессов не сравнить. К тому же, мастер участка мехобработки, между прочим, женщина, и толковая женщина, справедливо полагает, что, если стружка свистит, то это результат неправильной заточки резца или недопустимо большой подачи. Зарплата не сдельная, а повремённая, поэтому с подачей никто не грубит, детали выходят из-под резца блестящие, как ёлочные игрушки, а фрезерованные плоскости можно использовать как зеркало для бритья. Качество довлеет над количеством, поскольку материалы применяются дорогие, а изделия производятся высокоточные. Токарь без навыков работы с алюминием, нержавейкой, бронзой и ничего, кроме болтов из чёрной стали точить не умеющий, на нашей фабрике не задержался бы, получил бы расчёт раньше, чем спецовку.
    На втором этаже, где работаем мы, совсем тихо. Удаётся различить слова рэпа, который слушает через наушники Тоха за соседним столом. Я слышу, как открывается лифт, от которого до нашей закрытой двери девять метров и два поворота. Слышно, что из лифта выходит Глеб Егорович и натыкается в курилке на Пашку:
– Жириков, опять курим? Работы нет? Виктор, что у него сейчас на столе?
    Мастера не слышно – тихо говорит или молчит. Зато слышен Пашка:
– Горыч, ну чё ты в бутылку сходу лезешь? Два поворотных с гироскопами уже под юстировку сегодня вывел! Третий на выходе, его доукомплектовать нужно. Иринка пошла кронштейны искать. Витёк, скажи! Покурить уже нельзя?
– Докуришься. Один уже докурился!
    Это Горыч вспоминает реальную историю. Один наш предшественник, исправно трудящийся грамотный специалист в своей области и в нескольких смежных, попался случайно генеральному два раза подряд в курилке – когда тот заходил на участок, и когда выходил. Генеральный – крепкий телосложением седой отставной вояка, у которого под цивильными брюками на память о прошлой жизни осталась тень от лампасов, решил, что мужик ленивый, раз двадцать минут в курилке сидит, и уволил его тем же днём, хотя в эти двадцать минут, бедолага успел сделать приличный кусок своей работы. Заступиться за парня мог только Вихров, остальных Большой Белый Босс держит на таком расстоянии, что голос затухает, пока дойдёт до его генеральских ушей. Мог, но не заступился. Чем-то не нравился он Горычу. Пашка ему тоже активно не нравится, все в курсе. Не к добру это, найдёт повод – и под зад коленкой!
    Горыч дошёл до комнаты приёма пищи, от которой до участка сборки остаётся один поворот и пять шагов. В необеденное время находиться в комнате запрещено. Хотя никаких инструкций на этот счёт никто, нигде, и никогда не видел, но Горыч требует.
    Пока уборщица моет полы, нужно выходить из производственного помещения. Просто стоять в коридоре шесть минут – не вариант, Горыч и там загнобит. Обычно все отсиживаются в курилке, а некурящим остаётся только одно – три стула за столом между холодильником и микроволновками.
– Та-а-ак! А здесь что за посиделки?... Уборка у них! Блоки питания в ОТК все сдали?... Идите к себе, уборка уже закончилась. Всех поменяю!
    На самом деле мытьё полов у монтажников в самом разгаре. В коридор Света вынесла только ведро, которое мешает орудовать шваброй. После влажной уборки требуется ещё время на просушку пола. Но для Глеба Егоровича этот алгоритм – не закон.
    Всё, следующие мы! Сейчас найдёт к чему придраться и на ком отвязаться. Мы напряглись, вооружились отвёртками и напильниками, ждём.
    Но, именно в тот момент, когда гроза производства уже стояла за дверью и была готова ворваться внутрь, чтобы снести молнией и громом к чёртовой матери всю обстановку на нашем участке вместе с людьми, которых злой рок рукой Елены Олеговны определил на поселение в Долину Тайфунов, заиграла несложная электронная комбинация звуков, и мы услышали скрипучий, но ровный голос Горыча:
– Вихров слушает… Не понял, кто? ... Да… Да… Глеб Егорович… Как?... А, Павел Евстигнеевич? Да, работает… Около трёх… Нормально, без нареканий… Нет… Да. Он у нас самый умелый сборщик … Сколько? … Ну, да получает, и поболее бывает… Девушка, на нашей фирме зарплату не задерживают!... Ну, не знаю, лет десять, как не задерживают!.. В отпуске?.. Да, наверное… я был на больничном, сегодня вышел, не успел ещё… Нет, такое за ним не водится, он за рулём всегда, ему нельзя... А вопрос Вам задать, как руководитель Вашего клиента, я могу? Сколько он у Вас взял… Ну, не у Вас лично, а в Вашем учреждении… Ну, да, понятное дело… А может нам его убить будет проще, чем выкупить? Шучу, девушка! Хе-хе! Не беспокойтесь, мы с ним свяжемся, да, вот он из отпуска выйдет… Да, обязательно! Не сомневайтесь!.. Передадим, а как же!... Всего доброго!
    В самом начале этого разговора дверь нашей комнаты, снятая Горычем с фиксатора врезного замка, открылась под воздействием лёгкого сквозняка и гравитации, и мы наблюдали, как Пашка, прибежавший из курилки, мимикой и жестами инструктировал начальника производства. Он разводил руки в стороны, закатывая глаза скрещивал их на груди, обхватывал голову, проводил торцом ладони по горлу, поднимал и резко опускал, будто пытался стряхнуть ртуть сразу в двух градусниках. Если бы перед ним в это время находился не Горыч, а военный оркестр Министерства обороны, то мы бы услышали композицию, по экспрессии нисколько не уступающую Хачатряновскому «Танцу с саблями».
– Ну что, работник наш незаменимый, значит в отпуске ты? На Мальдивах пузо греешь или на Сейшелах? А телефон отключил зачем? Роуминга боишься?
– Так они же звонят каждый час, Егорыч, жену издёргали, до слёз довели!
– Вот пускай жена и отключает телефон, а не ты! То-то мне Виктор, говорит, что у тебя мобильник паршивый, батарейка слабая, не дозвониться до тебя! И сколько же ты взял?
– А они не сказали?
– Нет, не сказали! Тайна вкладов. Но у меня телефон сохранился, я им ещё наберу! А на прокурора они сами выйдут. Сколько брал? Отвечай, лис ты рыжий!
– Да немного совсем, я к июлю планирую с ними рассчитаться…
– Смотри, как бы мы с тобой раньше не рассчитались!
– Горыч, я тебя когда-то подводил? Бога побойся!
– Руки сначала отмой свои грязные, а потом бога вспоминай!
– Мазут – не грязь, мазут – антисептик.
– Они у тебя под мазутом грязные! Пойдём ка ко мне, посчитаем, кто, кому, что должен.
    Последние слова Рыжего Лиса и Глеба Тайфуновича, уходящих по коридору были плохо слышны, поскольку Пашка перешёл на шёпот и успел закрыть дверь сразу после того, как Горыч, повернувшись на девяносто градусов, сделал первый шаг в направлении собственного кабинета.
    Первое, что мы осознали – Пашка, не ставя перед собой такой задачи, телом прикрыл наш немногочисленный коллектив от традиционной утренней порки!
– Нахватался, блин, кредитов, как собака блох! – Виктор присел за стол, на котором стояли приготовленные к сдаче сборки, и принялся рассматривать их на предмет отсутствия брака и недоработок.
– Он у Толяна брал двадцать кусков до получки, и второй месяц уже не отдаёт, – вступил в разговор Володя Ямпольский, – вчера, когда на заготовительном бронзу разгружали, Толик спрашивал, какой Пашка холодильник купил. Я сразу не въехал, о чём он. Сказал, значит, что на холодильник занимает.
– У Костика, конструктора, занимал. Пятнадцать вроде он говорил, тоже на холодильник или котёл, не помню. Да заливает он! Ему по кредитам сроки подходят, вот он и вертится...Тоха, умножители эти ты собирал?
– Да, а чё там не так? Опять крепёж не застопорил?
– Не знаю, щас посмотрю. Ты в маршрутках не расписался.
– А, да, забыл. – Тоха подходит к «отэкашному» столу, берёт протянутые Виктором маршрутные карты умножителей и достаёт ручку. – Он и мне пять тысяч должен. В том месяце занимал, и в позатом. Просит десятку, но я даю только по пять. Вроде возвращает.
– Вот рыжий прохвост! Андрей, а тебе он не должен?
– Раньше случалось, когда мы ещё втроём работали, – отвечаю я, – то три, то пять. Тоже задерживал. Но возвращал. А потом, когда в очередной раз подошёл и попросил уже десять, я ему говорю – одолжи-ка мне зеркалку, которая на Новый Год у тебя была. Давай, приноси завтра её, а я чирик приготовлю.
– Продуман!
– Жизнь учит, Антошка!
– Да это не его фотик.
– Разве? Говорил, что его.
– Врёт! У Костика брал поснимать на корпоративе, при мне разговор был. У него своего, вообще, ничего – жильё он снимает, какую-то дачу за копейки или даже даром, его там просто как сторожа держат, как я понимаю.
– Говорил, что платит.
– Говорит он много и красиво, любого уболтает!
– Да, потрындеть он любит, в каждой бочке затычка.
– Стиралка, холодильник, телек, «Фиатик» свой – всё в кредит брал. Ничего своего, кроме грязи под ногтями!
– Ну, почему – ничего? Сынишка на него очень похож.
– Это точно, особенно когда оба в очках – как два шарика от разных подшипников... Тоха, а вторую сборку почему не расписал?
– Да ладно! Вторая точно должна быть.
– А это что? – Виктор показывает Антону пустые клетки в маршрутной карте. – Ну, и чего там у вас дальше было? Принёс он фотик?
– Я прикинул – там «Кэнон» шестидесятый со штатным объективом, всяко за двадцать штук будет.
– Тридцать пять, если новый брать, – уточнил Антошка.
– Не-а, не принёс. И одалживаться перестал.
– Класс! Надо было и мне так. Не сообразил залог попросить!
– Попросишь, он ещё подойдёт.
– Как подойдёт, так и отойдёт! Эту пятёрку сначала пусть отдаст!
    Ямпольский, который слушая этот разговор, смотрел в окно, повернулся к народу лицом:
– Мужики, а чего это у них с Горынычем за тема-то была? Я не понял, и он ему что ли занимает?
– Похоже на то.
    Это была пятница. А с понедельника я взял отпуск, чтобы заниматься подготовкой к плановой операции – рентген, анализы, гастроэндоскопия. Бр-р-р! Потом была больница, реабилитация. Вышел на работу недели через три-четыре. Как раз в этот месяц в стране произошли экономические потрясения, взлетел доллар, упала нефть. Не выдержав безденежья развалилась компания-конкурент. Опытные специалисты со стажем в профильной области атаковали отдел кадров нашей фабрики. Вернулся я уже в коллектив, в котором каждый четвёртый, если не каждый третий был новеньким. Закон сохранения энергии во всех его проявлениях никто не отменял: народу прибавилось – значит заработки упали. Переработки на буднях, рабочие субботы, которые существенно влияли на размер получки, остались только для особо приближённых, в число которых входил даже Тоха, а я не входил изначально.
    Глеб Егорыч ходил с важным видом – сбылась его мечта – возникла благоприятная ситуация, чтобы поменять рабочих на более лояльных. Ещё через пару недель, видя полное отсутствие перспектив для себя, я попросил расчёт. Решение вынашивалось заранее и варианты у меня имелись.
    Пашка взял очередной отпуск, когда я ещё был на больничном. В те годы, что мы вместе с ним работали, он брал отпуск только деньгами и продолжал трудиться. А тут решил-таки оттянуться. Короче я его больше не видел.
    Жизнь пошла своим чередом, быстро пролетело дождливое лето, весна незаметно сменилась осенью.
    Когда обустроился на новом месте, позвонил Виктору. Узнав от него новости, я понял, что уволившись по собственному, принял верное решение – Горыч продолжает махать шашкой, головы летят направо и налево. Скоропостижно умер хороший токарь Жора, заготовительный участок всё-таки перенесли в холодный бокс, а на его месте собирают стапеля нового испытательного стенда. Света бросила швабру, вышла замуж и перешла в монтажницы.
    Но больше всего удивила новость о Пашке. Он вообще пропал. В один день по-тихому уволился. Обходной подписал за час. Отвальную не устраивал. Ни с кем не попрощался. Не забрал индукционную плитку, на которой разогревал обеды, акустические колонки на подоконнике тоже оставил – сказал завтра заберёт и больше не пришёл.
    Пытались с ним связаться, но номер телефона не существует.
    А ещё он оставил с носом как минимум пять человек, у которых занял денег. По подсчётам Виктора в общей сложности Жириков собрал с народа сто тридцать пять тысяч – сумму, соизмеримую с его квартальным заработком. Сколько он занимал у Горыча и занимал ли вообще – никто не знает. Но когда тому, как назначенному Пашкой поручителю, в очередной раз позвонили из банка – Виктор был вместе с Вихровым в курилке – Горыч грязно выругался, отбил звонок и, доставая из пачки вторую сигарету, сказал:
– Уме-е-лый сборщик, падла!
   
                14.01.2017.