Победный вопль всех правильных

... И на говнище
растут цветы...
(Шекспир)

    …В ушах ГлаЕра играла музыка. Занудно тряслись пальцы и руки, и почему-то болталась хилая голова. Обняв захарканную бутылку несвежего пива, ГлапЕр ЭглОмыч нежно посматривал на тёмное нутро стеклянного сосуда. Сладко лоснящаяся белая пена вызывала трепет в суставах Глапера, и он, мощно прирыгивал, озирая приходящих и уходящих глазами, как бы и не глазами.
    На безмятежных горах Арарата лежал снег.
    Местами порыжев, Глапер запрокинутой рукой прихватил кусок причёски и взвинтил хохолок до неузнаваемости. Вчера у него, у Глапера, случилось несчастье. На куске вполне ещё пригодной туалетной бумаги девичьей рукой было выцарапано некое количество карандашных каракулей. Прищурив левый глаз, и потупив ноздри, дрожащими перстами подчёркивая нужный смысл, Глапер прочитал, нежно всплакнув: «Всё!»
    Поскольку чистые следы грязных ног на ещё более грязном полу вели в сторону двери, Глапер осознал ситуацию. Это был последний миг в их радостной, но немного странной жизни.
    Сбив с ног старушку Ксению, Глапер, прикусив нижнюю ноздрю, что было сил, рванул к выходу... Хватаясь зубами за металлические перила и ломая локти, Глапер нежно обливался слезами, созывая оставшихся удалиться в беспросветную даль. Его пальцы с завидной лёгкостью ловили по воздуху мух и душили их тут же, на лету. Совсем неповинные ни в чём, чёрные трупики сыпались на железобетонную лестницу замкнутого пространства. Слезливые всхлипы Глапера заставляли кучки векового дерьма испускать ещё теплеющий в них аромат. Здесь прошло детство, отрочество и юность нашего героя.
    Но это было вчера.
    Сегодня же Глапер судорожно стоял, забивая один за одним чужие «косяки» в стену. В мозгах Глапера звучал народный реквием: «Один я во поле повесился»… Под шум скрежещащей гитары он нескончаемо колбасился, принимая то страшные позы, то совсем жуткие. Волосы развивались в такт песни, что звучала, а сам же Глапер всё не мог отвести затонувшие в слезах глаза от чёртовой бутылки с пивом. Вспоминая вчерашний день, он поминутно отрывал раскрасневшейся рукой куски причёски, так шедшей ему к лицу, и бросал волосами в танцующих. В душе у Глапера скрипело и трещало... От него ушла девушка, которую он просто любил...

    «... А... О... Й... Ы... Э... Ы... У... У...» – выкрикивал певец какие-то фразы, но Глапера они уже не интересовали. Тщетно он силился подавить в своём ободранном теле заунывную мелодию. Губы, потрескавшиеся от налипших окурков, тряслись и в изобилии обливались слюной. Тёплым потоком третьесортного воздуха вырывался приглушённый хрип: "Один я во поле повесился..."

    На сцене, в свете притухающих прожекторов выявлялись длинные, а то и уродливые певцы. Микрофон не выдерживал суеты и ломался; зал бесился, орал, кидался пустыми банками, разрывал бюллетени, метал бисер и впадал в экстаз. Лица кривых скалились, беззаботно обнажая желтизну... а Глаперу вдруг захотелось вырваться в пустой и уединённый туалет где-нибудь в центре пустыни. Вырваться и забиться в угол под унитазом, приняв причудливое выражение своих глаз, издать протяжный писк, да так жалобно, чтоб у мух, поедавших дерьмо, вдруг лопнули бы души и залило бы говнище красной-красной кровью…
    …Но упав в неистощимую грязь нашей жизни, Глапер присмирел. Его уже не интересовала музыка падающих стен; не вызывали душещемящий трепет стихи унитазных глубин… Он стоял один!
    И в развилках его полного сумасшествия, вдруг отчётливо всплыло! Глапер содрогнулся, одёрнув в сторону ухо, и вспомнил, как первый раз увидел её…
    В тот летний день Глапер, как всегда в обед, сидел в ржавом клозете и мочился, пуская пузыри. Вдруг её тело медленно вплыло в четвероугольный обвод стен. Игриво сверкнув глазами, её тело так же тихо удалилось… Глапер влюбился… Потом они встречались в местных гадюжниках, вместе бегали и харкались, жевали окурки, балдели и колбасились.
    Каждый день Глапер дарил подарки; то кусок деревяхи, то огрызок от груши. Иногда, на кусочке туалетной бумаги стихотворение нацарапает, а она даже просила побольше придумать. Дарил от души, просто и чисто… И весело было!

    Теперь же Глапер стоял один среди танцующих уродов-даунов, рвавшихся к нирване. Он стоял, а ноги кривились в области коленного сустава, постепенно закашивая в сторону северного полюса. И вдруг случилось непоправимое! Из штанов, почти истлевших, из прогнившего кармана посыпались куски нечистот, и с ними рухнула заплесневелая записная книжка. На лету тяжёлый воздух разодрал её нутро, выплюнув белые листочки на липкий и заплёванный пол… Безмятежно опустив глаза, Глапер нервно всхрипнул, протрясся в области затылка и, залившись потовым соком, оскалился в изнеможении. Его колени подломились и пятки упёрлись клином в задниц – среди голых листков со всяким набором звучных слОвиков, на полу высветился золотой портрет единственной и любимой девушки… Глапер резко подпрыгнул, вылив содержимое бутылки на голову, и крикнул, что было сил:
    – Cyclophyllidea вам в зад! – 
    Музыка оборвалась…  Кривые лица застонали и пустили слюни, в экстазе заломив зубы… они нервно замерли…
    Глапер бросился в угол, надкусил кирпичную стену, отрыгнул и метнулся в противоположную сторону… Ударившись о косяк двери, ведущей в стойло унитазов, Глапер, обезумев, пронёсся по залу, набивая лица присутствующим уродам, и надрывая последний крик, метнулся в окно!!!
    Падающие куски заплёванных и за;сранных стёкол колокольным звоном отдались по замершему залу…

    …ГлапЕр ЭглОмыч СлазмЕрин. Родился в тысяча девятьсот семесрЕтя году - трагически погиб в тысяча девятьсот девьсочрЕмя году…
    Жил и работал на Дуре-Руси чёрной…

               

сyclofillydea 1993