4. 3 Кому злодейство впрок, тот и свершил его

     Теперь, когда ему исполнилось 67 лет он, наконец, вернулся в свой круг. Власть у него лукаво отняли, а души людей отдали в руки добровольно. Когда-то любитель общества и его любимец, покоритель женских сердец - он первый светский щеголь и франт на Москве, красивый и ловкий, страстно отдававшийся развлечениям, нарядам и ... книгам  - не по своей воле определен был на церковную стезю.

     Беспечный полет закончился в начале века, когда Федору Никитичу и его братьям, сильным и вольным, всегда осознававшим свое положение в царской стае, связали крылья. В опалу попали все «Никитичи» (а с ними их родственники и сторонники).

     Федор Никитич был старшим среди братьев, возможно, поэтому царь посчитал его, боярина, более близким претендентом на  Престол, главной опасностью для мира и покоя своего после страшной Соборной клятвы: «и ныне обетъ даемъ Господу Богу и Пречистей Богородице и Небеснымъ Силамъ... что за великого Государя, Богомъ почтеннаго и Богомъ избраннаго и Богомъ возлюбленнаго, Царя и Великого Князя Бориса Федоровича, всеа Pyciи Самодержца, и за его благоверную Царицу и Великую Княгиню Марью, и за ихъ Царскихъ детей,... впредь Богъ дастъ, души свои и головы положите... иного Государя, мимо Государей своихъ... не искати и не хотети».

     На самом деле «лествичное право» престолонаследия было уже разрушено. На престол вместо представителя рода Шуйских (потомков Рюрика) вступил царь Борис. А боярин Федор Никитич Романов (по Разрядной книге четырнадцатый по чести боярин Государевой Думы) стоял выше, чем природный Рюрикович,

     Федора под строгим надзором пристава отправили на север в обитель и хранительницу «древлего православного благочестия». Свято-Троицкий Антониево-Сийский мужской монастырь, что расположен в 180 верстах от Архангельска. Обитель известна на Руси как место особой ссылки известных (и потому опасных) для власти людей. Некоторые под «строгий надзор», другие «под надзор» краткосрочно.

     Монастырь, расположенный на полуострове, был окружен оградой даже со стороны озера. Север, общая неустроенность, которая усугубилась после пожара в конце 16 века, неслыханного (три года подряд!) голода в начале 17 века. Условия там были суровыми.

     Его насельники, ведя аскетический образ жизни, имели возможность посвящать свою жизнь духовным требам. В этот крупнейший духовный и культурный центр Подвинья отправлялись книги и рукописи для копирования и размножения для других обителей, здесь же была известная иконописная школа. В библиотеке хранилось великая христианская святыня - Евангелие апракос. Рукописное пергаменное Евангелие, написанное по заказу Ивана Калиты писцами «многогрешней дьяци Мелентии да Прокоша, бл(а)г(о)-с(ло)в(и)те и|хъ, а не клените».  Сегодня Сийскому Евангелию без малого семь веков!

     И вот белого кречета, любимца и любителя московского аристократического общества, знатока литературы и искусства, весельчака, франта и рассказчика, заперли среди селезней в черных рясах. И в этом был злой умысел царя Бориса, не просто низвергнуть - унизить, растоптать, убить любую надежду на возвращение в свой привычный образ жизни, в круг любимых и любящих. Лишением имени и пострижением в монахи дерзкий правитель Руси рассчитывал превратить лебедя по рождению в «гадкого утенка». Теперь до конца жизни его имя - Филарет. Облавные охоты и молодецкие выезды с друзьями, пиры и бранные потехи, светское чтение и науки, жена и дети, все прещёно и осталось в иной жизни. Он - старец Филарет.

     Как протекала жизнь затворника в годы русского смутного расстройства на северных просторах? Голод начала века поразил, прежде всего, северные равнины. По свидетельству иностранных посланников и хроник отечественных, в тех краях вымерло и покинуло свое «жило» от голода и сопутствующих ему болезней до двух третей населения. Покидали свои деревни и монастырские крестьяне...

     Но «мнихи» продолжали исполнять свои обеты. Монастырская братия без злого умысла, только с рвением исполняя волю патриарха Иова и государя, пять лет приучали ходить лебедя по-утиному – вперевалочку - от кельи до болотной тиной затянутого затхлого прудика. И пусть игумену велено было "покой всякой к нему держать, чтоб ему ни в чем нужды не было", пусть монастырь не тюрьма, а келья не камера, и перьев не выщипали, но петь и летать далее клироса не дозволялось. Чтение книг ограничивалось монастырской библиотекой. Каждый его шаг, взгляд, слово, мысли вызывали подозрение и мелочные придирки пристава. И так пять лет. На Москву отправлялись доносы на строптивого монаха и слезные жалобы, на «крутой и запальчивый нрав» пленника.

     Писал монастырский пристав Воейков, что «живет старец Филарет не по монастырскому чину, всегды смеется неведомо чему и говорит про мирское житье, про птицы ловчия и про собаки, как он в мире жил, и к старцам жесток… лает их и бить хочет, а говорит де старцом Филарет-старец: увидят они, каков он вперед будет! А ныне в великий пост у отца духовного тот старец Филарет не был и к церкви и к игумену на прощанье не приходил и на крылосе не стоит».

     Но тот же пристав был свидетелем, описывал в своем донесении, как сильно тосковал по жене и детям Филарет Никитич: «Жена моя бедная, наудачу уже жива ли? Где она? Чаю, где-нибудь туда её замчали, что й слух не зайдет. То мне и лихо, что жена и дети: как помянешь их, так словно кто рогатиною в сердце кольнет!»

     Первый год заточения был исполнен памятью и болью потерь, по ночам не спалось и все мнилось, что где-то рядом, в соседней комнате мирно почивают его родные, в соседнем доме веселятся братья. Его келья в полусонных мечтаниях расширялась до просторного кабинета. Утренний рассвет суживал объемы и возвращал инока к реалиям. В дверь стучали, призывая на утреннюю молитву, он не отворял, и стуки и шумы усиливались. Наконец в открытом проеме проявлялась скорбная и властная фигура игумена. Приходилось подниматься и идти за ним.

     Ну, какой он монах, если он, образованный, расположенный к чтению, за время монашества не освоил (и не полюбил) «келейный и соборный чин». Филарет никогда не был расположен к умиротворению.

     Чтобы стать монахом требуется время, как правило, несколько лет, для последовательного прохождения этапов: первый из них – искус, т.е. послушник. Это  испытание своей уверенности в новом образе и длится испытание 3 года и более. Лишь после этого произносились невозвратные обеты.  Собственно иночество разделяется на две степени: малый ангельский образ и великий ангельский образ, или схима. Посвящение себя иноческим обетам именуется пострижением. При этом монах облачается в «шлем спасения» - клобук: как воин покрывает себя шлемом, идя на брань, так и инок надевает черное монашеское наглавие в знак того, что стремится отвратить очи и закрыть уши, чтобы не видеть и не слышать суеты мира.

     По прошествии времени появилась привычная потребность, и Филарет сам, не дожидаясь понукания спускался в еще зябкий от ночной прохлады двор и шел вместе со всеми в гулкий храм.

     Ему стали нравиться, и даже приятны неторопливые беседы с Ионой. Игумен не настаивал, но, приходя, садился и рассказывал о правилах жизни монастыря. У каждой обители был свой устав, не соблюдение требований могло привести к большому расстройству, и как следствие, разрушению повседневной жизни монахов. Монастырь — место святое, намоленое. Здесь молитвенно служат иноки, которые живут по церковному уставу:

     «А нам следует давать пример мирянам. Если послушник не будет каждодневным трудом и заботами стремиться к богу, ему не стать праведником, как крестьянину, не вложившему свои силы в землю, не обрести живота».

     По православным канонам уход в монашество должен быть добровольным, а принудительный постриг не может быть действительным перед Господом. Так почему же он смирился со своей монашеской участью? Может ли сам факт пострижения являться безоговорочным признанием Промысла Божия? А может, не смирился?
Не вернуть давно сгоревшей келейки затворника. Ныне на ее месте воздвигнуто какое-то жилое помещение.

     Конечно, можно предположить, что ссылка была не только наказанием, но и большой честью. И даже дальновидным шагом царя Бориса, в расчете на будущее служение Руси.

     Действительно, почему его братья так беспощадно были загублены в диких краях? Только ли по излишнему рвению приставов и надзирателей двое из пятерых братьев были «удавлены», а богатырь Михаил уморен голодом (есть сведения, что его тоже «удавили»)?

     Да, у Александра были обнаружены запасы колдовских кореньев, и он стал главным обвиняемым в попытке отравления царской семьи. А кто как не Борис знал толк в отравлениях. Подозрительно выгодны смерти всех, кто стоял на его пути к власти. Иван Грозный скоротечно скончался, в его костях исследователи нашли огромное количество мышьяка и ртути. Убивал ли Грозный своего сына? В его останках ртуть и мышьяк присутствуют в тех же концентрациях, что и у царствовавшего батюшки. В Угличе убит малолетний Дмитрий. Отравлены царь Федор Иоаннович и сестра. Cui prodest scelus Is fecit.

      Став царем, Годунов нарушил сложившиеся со времен Рюрика право престолонаследования. Но в стране назрели требования и, безусловно, созрели условия для реформации многих сторон жизни государства. Сословная система изжила себя и тормозила развитие страны. Назрела необходимость полного единовластия, то есть самодержавия. У царя не осталось пространства для маневра.

      Братья Романовы реальные и общепризнанные претенденты. И их много, следовательно, возможны сложные дворцовые интриги. Да, отец братьев Никита Романов умирая, взял с Бориса клятву, что тот будет до конца жизни заботиться о них. И Борис исполнял его волю в течение пятнадцати лет (до вступления на царский престол). Опека царского шурина и первого боярина - фактического правителя России! - о Никитичах была вполне искренней, а сами Романовы почитали себя верными союзниками Годунова.

      Но, перехватив у умирающего предшественника скипетр, Годунов не сомневался, что время для соблюдения, данного Никите обязательства, истекло. И в этом нет предательства. Закончилось время сотрудничества, выгодного на этапе слабого и незрелого правителя. Вполне может быть, что сам того не желая, Годунов, уморив братьев Романовых и отправив старшего в монастырь, избавил Русь и Романовых от лихой смуты при избрании царя в 1613 году. По лиственничному праву на престол  не смог бы прийти Михаил, если бы его отец не был бы пострижен. В случае гибели Филарета претендентом становился бы Иван, затем другие братья, затем их старшие сыновья и т.д.

      Борис оказался в роли заключенного, у которого нет воли, нет возможности изменить заранее предопределенного пути. Дилемма проста - сегодня ему выгоднее предать, нежели сотрудничать с Романовыми. Другое дело – не следует предавать, пока противник не сделает первого такого шага или не даст повода. Что и было исполнено и весьма коварно. Поводом стал донос казначея братьев, человека предельно близкого к семье, по сути, ее члена. А братья простодушно подыграли, призвав к Москве своих боевых холопов.

      Теперь и у Филарета, узника и рясофора поневоле, появилось такое же право сделать свой ход в игре. Но покинул сей мир царь Борис. Умер от болезни, или от чрезмерных амбиций. А может, помогли завершить многогранную реформаторскую деятельность испытанным способом ближайшие доверенные лица? И началось восхождение Филарета Никитича  к зениту власти и славы.

      Умер царь Борис. И инок Филарет неожиданно стал нужен и востребовался новой властью. Политические круги стремительно мимикрировали, стремясь заполнить пустоту светской и духовной жизни на Руси. Активизировали свою деятельность вековые противники Москвы - ближайшие к Руси соседи и «друзья» - Польско-Литовское княжество и Шведское королевство: не могли они остаться в стороне, видя развал и гибель столь желанной их рыцарям и магнатам поживы (как им казалось легкой и доступной). Галиция и Волынь, раздираемые на части конфессиональными спорами, давлением католического Рима, исламская Турция и польская шляхта не могли забыть, канувшего в Лету, могущественного правления Рюриковичей.

      Глухо заворчала на юге Оттоманская Порта, выгадывая удачное расположение светил на звездном небосклоне. Но турки отстали от европейцев в деле просвещения и гуманизма, то есть в военном деле. Управлять гигантским государством с разноплеменным  населением, в разнообразных климатических условиях и хозяйственно-бытовых традициях было делом непростым. Чума свирепствовала не только в столице Османской империи, но и в умах слабых султанов. Зато крымский хан увидел в этом указующую длань судьбы и отправил своих нукеров на запад – в Польшу, и на восток - в Русь. Измученный невзгодами, смертью государя и загадочной гибелью его сына Федора – наследника престола - русский народ ждал чуда.

      Чудесным образом спасшийся от ножа в Углическом монастыре царевич Димитрий, в январе 1605 г. захватил московский престол. Всеяснейший король Польский и Великий князь Литовский и прочих. Сигизмунд уже удовлетворенно потирал руки, а его жолнежи после бесславной войны со Швецией волчьими клыками впились в истощенные земли восточного соседа. Король давно не платил им жалования, и воинственная шляхта могла и объявить «рокош» королю (что вскоре и произошло). Возглавленный московским князем Василием Шуйским боярский синклит воспользовался столь своевременной удачей и через год сверг польского ставленника.

      То, что поляки, казаки, крымские татары и прочие отряды и отрядики методично опустошавшие московских подданных – то не самое важное для царя. Для укрепления в народе веры в законность своего избрания, для исключения брожения в умах Шуйский предпринял дальновидное решение, перенеся мощи убиенного в Угличе царевича Дмитрия - как истинного царевича - в Москву. Вот тут то и оказался востребован Филарет, срочно и минуя обязательные иерархические ступени, возведенный из иноков в сан митрополита Ростовского. Он, и посланные с ним архиепископ астраханский Феодосий, бояре и князья Иван Михайлович Воротынский, Петр Никитич Шереметев и Нагие — Андрей Александрович и Григорий Федорович отыскали в Угличе, освидетельствовали нетленность мощей царевича и 3 июня 1606г торжественно принесли их в столицу. Тем самым царь Шуйский надеялся уничтожить в корне возможность появления новых самозванцев.  Не помогло...

      Моровые язвы неустройства прогрессировали... Как цинготные зубы стали отваливаться от Москвы волости и уезды, переходя под знамена восставших. Из открытого сосуда разлетелись по всей русской земле неисчислимые «царьки», «царики» и лжецаревичи, а сними служилые люди, атаманы больших или малых казачьих отрядов, вольные казаки, беглые крестьяне и холопы.

      Сигизмунд III, внимательно следивший за событиями на Руси, не преминул воспользоваться и начал открытую интервенцию против России.

      Несчастная Польша. Преисполненные имперских амбиций, спеси и гонора польские шляхтичи тогда заложили под свою будущность мины замедленного действия. В следующем веке ее также хищно будут рвать, и раздирать на части Турция, Австрия, Пруссия, Франция.  Ну, ладно бы «поганые» или завидущие московиты, но и такие близкие по вере пруссаки, австрияки и французы, к кому они всегда были так близки по духу (католическому).