Манся Кацман

               

1. Манся

С самого моего рождения… А что собственно говоря произошло с самого моего рождения? Да ровным счётом ничего, ну родился чернявенький большеглазенький младенец и что с того? Но, в тот же самый день (точнее ночь)  на одну минуту раньше (по документам) появился на свет мой двоюродный брат Фелька и стал соответственно старшим.  Всё бы ничего, но мы с ним двойные кузены: моя мамочка родная сестра Фелькиному отцу, а мой папочка родной брат Фелькиной маме.

Весь сыр-бор разгорелся в ЗАГСЕ, куда нас пришла регистрировать родня в квадрате. Сначала, как старшего регистрировали Фельку.  Записали всё,  как полагается: фамилия, имя, отчество, дата рождения, национальность папы, национальность мамы…
- Какую национальность определите младенцу? – поинтересовались в ЗАГСе.

И наши бабушки-дедушки в один голос  выкрикнули:
-Конечно русский! Конечно еврей!
-Его отец русский, значит и он русский! –  постановила наша с Фелькой  русская бабушка, – национальность всегда определяется по отцу!

-Нет, милочка! Национальность определяется по матери! Его мать еврейка. значит и он еврей! – парировала наша еврейская бабушка.
Спорили долго. Обе стороны привели тысячу аргументов. Говорят, ор стоял за два квартала, нет, они не сорились, просто аргументировали.

Фелькины родители попробовали вклиниться в перепалку. Но бабушки-дедушки рявкнули на них опять в один же голос:               
-Вам слова не давали!

Наконец работнице ЗАГСа надоели все эти препирания и она постановила:               
- Вырастет – определится сам! А пока считать его и евреем и русским, так и запишем – еврей русский.

На том и порешили. И счастливый Феликс Кошкин стал обладателем сразу двух национальностей.               

А вот со мной вышла заковыка. Нет, сначала всё было нормально, никаких споров. Но вот дело дошло до национальности.
-Я даже боюсь спрашивать…  – осторожно начала работница ЗАГСа.
И мои русско-еврейские бабушки-дедушки опять же в один голос выкрикнули:
- Русский! Еврей!

Но на этот раз, что я русский утверждала еврейская бабушка, а что я еврей – русская бабушка.
И все попытки моих родителей вмешаться, мгновенно пресекались.

Спорили они долго. Пока, наконец, маленький широколицый мужичок (местный сторож и на подхвате – дворник) не заявил.
- Он будет – манся, однако!
-Почему манся? – стремительно повернулись к нему все присутствующие.
-А нас мансей мало, однако. Пусть ещё один будет! Мы детей любим! – широко улыбнулся сторож.

Бабушки-дедушки потеряли дар речи, а  работница ЗАГСа,  облегчённо вздохнув, молниеносно вывела у меня в метрике – манся.

Так я стал мансей по имени Вася Кацман.


2. Бас и писк
 
Нас с Фелькой все считают близнецами. У нас одинаковые носы, глаза, уши, шевелюры и прочее. Только он еврей русский, а я манся. В детском саду и в школе нас вечно путали. Меня частенько называли Васей Кошкиным, а брата Феликсом  Кацманом.

По словам наших мам,  мы родились одновременно, без одной минуты 12 (ночи разумеется) двадцать восьмого февраля. Но Фелька сразу же оповестил о своём вхождении в мир громким раскатистым басом, а я лишь скромненько пискнул.

Фелькин бас заглушил мой писк, врачи естественно меня не услышали и поэтому стали интенсивно шлёпать по мягкому месту. Я снова подал голос, но на этот раз возмущённо рявкнул и был, само собой, услышан. 
- Вот это другое дело! – сказал  врач  и распорядился – оформляйте.

- Какую дату писать? – спросила медсестра.
- Во сколько родились, столько и пишите,  – был  ответ.
- Так они одновременно родились, без одной минуты.
- Нет, вот этот на минуту позже, – заявила вторая медсестра и показала на меня.

И Фельке одели на запястье бирочку на  которой красовалось 28 февраля 23 часа 59 минут, а на моей было выведено: 29 февраля 0 часов 0 минут.

Мама пыталась потом оспорить дату, но ей было сказано, что всё зафиксировано с документальной точностью. Поэтому, у Фельки день рождения каждый год, а у меня один раз в четыре года. 

Во так и получилось, что если подходить формально, то Фелька старше меня. И чем больше мы взрослеем - тем всё больше и больше разница в возрасте. Вот, например, ему исполнилось двенадцать, а мне только три. А через четыре года ему стукнуло шестнадцать, а мне только четыре.



Продолжение следует