Размышления об одной ссоре

Находясь во время войны в эвакуации, А. А. Ахматова поссорилась со своей очень близкой подругой Л. К. Чуковской. Впрочем, ссоры как таковой не было – был разрыв отношений, и длился он 10 лет.

Вот как описывает Л.К. Чуковская этот конфликт в  «Записках об Анне Ахматовой» впоследствии:
«Осенью 1942 , в Ташкенте, она (Ахматова) с полной наглядностью выразила свое неудовольствие – мной; я, не выясняя отношений, не узнавая причин, – от нее отошла. Снова навязывать ей свою персону, пользуясь ее новой бедой (постановлением ЦК 1946г.), казалось мне грубостью...
Я пишу «мы находились в состоянии ссоры», а не  «поссорились» потому, что никаких ссор  между нами никогда не случалось. В моем сознании гром грянул с ясного неба. Никогда еще Анна Андреевна не относилась ко мне с такой сердечной отзывчивостью, заботой и благодарностью, как в эвакуации, в Ташкенте... Где бы я  ни жила и чем бы ни была занята,  навещала  я Анну Андреевну почти ежедневно; случалось мне приносить  ей с базара саксаул или уголь для печи, стоять для нее в очереди за ее скудным пайком, держать  корректуру  ее стихотворений. Если я пропускала день-два, являлся гонец от Анны Андреевны:
 она тревожилась – почему меня нет?

В Ташкенте Анна Андреевна не единожды  повторяла мне: «Изо всех друзей я выбрала вас – к вам приехала в такое время! – и ни разу не раскаялась, что поехала к вам и с вами»....
Внезапно наступила пора – это случилось поздней осенью 1942 года – когда Анна  Андреевна весьма демонстративно, наедине со мною и на людях, начала выказывать мне свое неудовольствие, свою неприязнь. Что бы я ни сделала и ни сказала – все оказывалось неверно, неуместно, некстати. Я решила реже бывать у нее. Анна Андреевна, как обычно, прислала за мною гонца. Я тотчас пришла. Она при мне оделась и ушла в гости.

Что это означало? Не сама ли она объяснила мне еще в Ленинграде: «Благовоспитанный человек не обижает другого по неловкости. Он обижает другого только намеренно».
Вот она и принялась обижать меня намеренно... Насколько я понимаю теперь, Анна Андреевна не хотела со мной поссориться окончательно; она желала вызвать с моей стороны вопрос: «за что вы на меня рассердились?» Тогда она объяснила бы мне мою вину, я извинилась бы, и она бы великодушно простила.  Таков, кажется мне, был её умысел.
 Но ...совесть меня не мучила, никакой вины перед Анной Андреевной я найти не могла.
 Ни в слове, ни в мысли. И  вот это отсутствие вины и чистота совести  терзали меня более, чем терзала бы любая вина…»

«Вас кто-нибудь оговорил!» – твердили мне свидетели происходящего, которых было немало. Оговорил! Попробовал бы кто-нибудь оговорить передо мной – её!  Разве за четыре года нашего знакомства она не успела узнать меня?...
Выяснять отношения, да ещё при вмешательстве третьих лиц... казалось мне унизительным». 
«С середины декабря 1942-го года  я перестала бывать у Анны Андреевны. И она больше не посылала за мной гонцов».

А вот  что пишет в своих мемуарах на эту тему другая близкая подруга Ахматовой Фаина Георгиевна Раневская.
Рассказывая про Анну Андреевну, она говорит: «У неё был талант верности. Мне известно, что в Ташкенте она просила Л. К. Чуковскую у неё не бывать, потому что Лидия Корнеевна говорила недоброжелательно обо мне».

Даже если те «доброжелатели», от которых Раневской стало известно о некорректном высказывании  Л. К. о ней, сказали правду (мало ли кто о ком  может отозваться без восторга в частном разговоре), разве это повод указать многолетней подруге на дверь?! Можно ведь просто сказать: «Я с вами не согласна. Лично мне имярек очень нравится».  И всё. Разговор окончен.
Что касается «таланта верности», то вряд ли Ахматова продемонстрировала его по отношению к Лидии Корнеевне (которой, между нами говоря, была многим обязана). Но кто же это ценит! К сожалению, приходится видеть, что Лидию Корнеевну просто использовали  и «спосылали за делом», эксплуатируя её преклонение перед большим талантом и величием души («полная вера  в безусловное её благородство была лучшим моим достоянием»).

Далее Раневская  отмечала в А. А. «что-то наивное». Ахматова, по её словам, «часто умилялась и доверяла тому, что во мне не вызывало доверия и умиления. Пример первый: Надька Мандельштам. Анна Андреевна любила это чудовище, верила ей, жалела, говорила о ней с нежностью». Однако Фаине Георгиевне и в голову не приходило, что, имея столь возвышенные понятия  о «таланте верности», вряд ли можно называть любимую подругу  А. А. «чудовищем».
Возможно, у больших талантов это всё в порядке вещей.
А кто такая Лидия Корнеевна? По их меркам, никто. Девочка на побегушках.
Отправить письма, постоять в очереди, держать корректуру, выполнить разные поручения. Нет, конечно,  она образована, сама что-то пишет, с ней можно поговорить на любую тему… Она может хранить в памяти сотни стихов, которые не доверишь бумаге. Она-то никогда не предаст, ей можно доверять абсолютно. Но разве это ценится?! Нет, пусть она прощения попросит, если видит, что ею недовольны. Пусть помнит, кто – она, а кто – гении.
Казалось, почему прямо не сказать: «Лидия Корнеевна, я расстроена вашим
высказыванием или поступком. Давайте всё это выясним и забудем».  Нет, это для неё – много чести: пусть помучается, голову поломает; тем верней служить будет.

Но Ахматова  недооценила свою почитательницу. Может, просто забыла, что её верная подруга обладает чувством собственного достоинства. Именно это чувство – стержень истинного интеллигента – не позволило Лидии Корнеевне прогнуться даже перед самой Ахматовой. Как говаривал А. С. Пушкин, « не буду холопом и у самого Господа».  Ведь люди часто принимают любовь и уважение к ним за угодливость и прочие  холопские свойства.

Прошло целых десять лет... Отношения возобновились. Изменила ли Анна Андреевна своё отношение к Л.К., стала ли больше её уважать? Судя по запискам Чуковской, вряд ли. Но, безусловно, старалась вести себя помягче, не перегибать палку.
Насколько это возможно с её характером.

В дополнение к  этой истории:
во «Второй книге» Н. Мандельштам неоднократно возвращается к разным эпизодам ташкентской эвакуации, где они жили вместе с  А. Ахматовой, причем в указателе имен (18 страниц) нет имени Л. К. Чуковской!
Дважды упоминается её отец; трижды  – брат, Николай Чуковский, писатель.
Мемуаристка делила кров с Ахматовой, а её близкой подруги, Лидии Корнеевны, которая постоянно навещала Анну Андреевну,  просто не существует в системе координат Надежды Яковлевны. Случайно ли это?
Все литераторы жили в чужом городе Ташкенте своей колонией, постоянно сталкиваясь и пересекаясь, всё про всех зная...  Такое умолчание для меня красноречивей любых признаний.
Кстати, во «Второй книге» неоднократно упоминается другая близкая
подруга Л. К., – Фрида Вигдорова (5 раз). Только  имя Л. Чуковской  для мемуаристки – «табу».
Не здесь ли кроется разгадка  непостижимого разрыва столь крепкой, как казалось, дружбы? Кто знает?

Для чего я старалась вникнуть в мотивы этой невесёлой истории?
Для себя – решить некоторые, не вполне изжитые, конфликты в своём прошлом.
На чужих примерах – всё наглядней.

P.S.
Внезапное подтверждение своей догадки я обнаружила в мемуарах поэта и сценариста киностудии «Ленфильм» Е. Игнатовой («Кинофабрика», «Знамя»№1, 2008г.).
В 1989 году Е. Игнатова писала сценарий документального фильма
 об А. Ахматовой (реж. С. Агранович). Она вспоминает: «К сожалению, пришлось отказаться от сюжета с Хлебниковым, который я нашла в воспоминаниях Надежды Яковлевны Мандельштам. Лидия Корнеевна Чуковская, основной автор выбранных нами текстов, запретила пользоваться ими, если в фильме будет что-нибудь из воспоминаний Н. Я. Мандельштам».
 
Подтверждение косвенное, но достаточно красноречивое.
Видимо, Лидия Корнеевна слишком хорошо все понимала про эту любимую подругу
А. Ахматовой.