Снегодождь

Вот уже три дня небо извергало из себя то снег, то дождь.

Я вышел из дома до паба поздно вечером, борясь с ветром и его желанием меня донести. Дорога, казалось, существовала лишь в определении, на деле же это был бренный путь из месива грязи и снега. Ненавижу октябрь.

Я добрёл до паба и надеялся, что я не обнаружу никого внутри. Но так как алкоголиков нынче в барах полно, я сел на единственное  свободное место между молодой парой, которая, казалось, не знала приличий, и толстым пареньком в рубашке в огромную красную клетку.

Я сидел там и думал о том, что должно быть,  в этой череде снега и дождя есть уставшие, но прекрасные от любви, люди, которые спешат домой, где их ждут такие же цветущие от чувств. Где они обнимаются, шутят и пьют вино, а не как я – водку. Она гладит его по волосам и держит за руку, пока он рассказывает ей про своего начальника – редкостного дурака, и так волнуется, что едва ли не давится кадыком, а она говорит, что все будет хорошо  нужно лишь перетерпеть. И что пахнут они – гвоздика или анис. А мне до их рая слишком далеко.

- Снегодождь – сказала красная клетка.

Удивительно, но есть такие фразы о погоде, которые скорее о состоянии в душе, чем на улице и такие фразы иногда убивают. Знаете, как бывает: миг и человек счастлив; миг и человек свободен; миг и разваливается  на кусочки, и его уже не соберёшь.
Моего сегодняшнего друга мало волновало, что я его не слушал. Подумать только, что готов терпеть человек, чтобы хоть на несколько часов забыть, что он одинок. Ему хотелось говорить и знать, что где-то среди бунтующей молодёжи, проституток и алкоголиков, есть свободные уши. Я, в свою очередь, их предоставлял, но, как известно, если тебе больно, то проблемы других – не проблемы.

-…и поэтому она ушла – из-за денег!

- Из-за их отсутствия.

- Какой же ты засранец! Разве ты никогда не влюблялся так, что лишь эта любовь была смыслом существования?

Красная рубашка ждала моей истории, а я ждал метеорита, который просто обязан был сейчас разнести это место к чертям. Раз, два, три, ввязался – рассказывай.

- Я тогда только закончил юридический и нашёл работу, ясное дело, отметил и неплохо так. Выхожу из паба и вижу Лилю. Она курила и кисть держала вот так,- я неестественно выгнул свою руку - что я увидел созвездие родинок.

-Красиво,- сказал я.

-Спасибо,- ответила Лили.

Через месяц я встретил ее в офисе, она улыбалась и порхала в нежно-голубом платье между столами, кулерами и суетой. И выглядело это так правильно и естественно, не было в её движениях жеманства и пошлости. Поэтому я подошел к ней и снова сказал:

-Красиво.

-Спасибо. Я Лиля.

Через две недели пришёл июль и я решил, что не буду себя уважать, если не позову её прогуляться. И вот спустя пару вечеров, я шёл с ещё не моей Лили. Этот ангел отрывал огромные куски сладкой ваты и это так забавно, словно она отрывала кусочки облака.
Мы говорили о Сэлинджере и Достоевском, джазе и роке. Она считала, что европейская классика лучше и истории там интереснее, я же был твёрдо уверен, что русская классика – фундамент мировой литературы. Иными словами, полная несовместимость. Но когда она говорила, то вся светилась и улица светилась с ней, и я уверен, что моё сердце светилось тоже и что этот свет было видно на Kepler 22.

Именно поэтому следующие её слова – очередное доказательство того, что она ангел:

- Давай не будем сегодня заниматься сексом.

Я кивнул.

Весь июль и август мы ходили на пляж. И я помню тот день, словно он был вчера.

Она лежала на животе и читала Ремарка.

- Эта хрень тебя погубит.

- Я заберу тебя с собой.

Она подошла и укусила меня за нижнюю губу, а потом аккуратно поцеловала.

- Поехали к тебе.

Я снял с неё платье и положил на кровать. Я целовал её так жадно, словно во всей пустыни моей жизни, она – единственный источник. Губы, щёки, шея. И заново, и по кругу. Шея, щёки, губы.

- Люблю тебя, Лили.

И тут я понял, что ангелы не любят, когда к ним привязываются. Она отстранилась, выкашляла «прости» и ушла, уволилась. И всё.

-Это конец? – выдавил мой спутник на сегодня по бездне осеннего одиночества.- Ты её не искал?

- Искал, да, как видишь, не нашёл.

- Знаешь, а ведь моя не знает, что я люблю её сильно.

Мы вместе вышли из бара и разошлись: ему вверх по улице, мне – вниз.

Я шёл и думал, может, не стоило мне ему врать? Ведь, когда я получил эту работу и напился, то пьяный пристал к проститутке. Она позвала какую-то Лилю, и я убежал. Мне просто стыдно признаться самому себе, что единственное светлое воспоминание я сам себе выдумал.

По приходу домой, я сел за стол и написал на клочке бумаги: «Снегодождь. Опять снегодождь».

Я встал на подоконник и вышел в распахнутое настежь окно.