Роман И здесь солнце неправильно светит, 1 глава

- А, - махнула рукой Алиса Селезнева беспечно, - она потащила меня к психиатру, как дура, когда я случайно проговорилась, что слышу все время какой-то звон.
Не дрынь, а скорее гулкое лалала. И в этих потоках звона мне не расслышать собственных мыслей. А как же ты тогда пишешь роман? Вопреки звону, несмотря на звон, а мой роман и есть – звон.
- Звон, - сказала Карин, наверное, с интересом, фиг ее поймешь, а глаза черные. И кроме глаз ничего нет – она напротив окна и сливается с тьмой, вливающейся через него. Карин как-то опадает в окно, и от нее кругами расплываются волны какой-то нечеловеческой силы печали.
- Ну. Звон, - Алиса засмеялась своим идиотским истеричным смехом, прижимаясь к стене под круг лампы, чтобы увернуться от волн, - Понимаешь, мне... Я в общем думала, это самое, что его все... слышат. Знаешь, когда, это чувство, да? Ну, когда ты не уверена, только ли это у тебя такое? У меня его не было. Я думала, что все слышат звон. Да не знают, где он? - закончила она все еще с надеждой, ах, какая шутка, какой стиль! Она улыбалась себе и миру вокруг.
Карин покачала головой.
- Звон? - недоуменно проговорила тогда много лет назад Машенька и даже чашку на стол обратно поставила, осторожно поставила, ровно, - Какой звон?
У Алисы все покачнулось перед глазами и поплыло. Вот это подстава среди всех подстав - подставнее нет, проговорилась, как идиотка!
- Oh, forget it, - сказала она и бросилась к дверям, чуть не опрокинув свой стул, к дверям, пока не поздно, ведь убежать значит решить проблему, да, хаха. Но Машенька уже стояла там, в дверях, глаза серее обычного, камень сей с места не сдвинуть.
- Какой звон? - спросила Машенька-серые-глаза, скрестив руки на груди, - Объясни. Может, я знаю.
Ах, врёт же, скотина. Знает, как же. Но никогда не лишайся надежды. Может, ты не одна такая, может, бродят, бредут, бредят по миру, другие, не такие как ты, оригинальная, но похожие, прохожие, рожи их бесятся, и тоже они, тоже слышат шепот времен, идей, богов, что бы этот звон ни значил, слышат, слушают. Взгляни на меня Карин я держу тебя за руку чтобы эксперимент провести понимаешь ли и переливаю звон из пустого в – нет нет не порожнее а наоборот даже – ты вслушайся – шелест шорох шаги? Нет, одна я.
Машенька знает? Ну, разве можно так тупить? Посмотри ей в серые камни, которые глаза. Разве может там быть звон - в этой-то голове, в этой-то ... как ее. Ну, когда все правильно.
Алиса вздохнула, смиряясь.
- Честное слово, ничего особенного, Маашенька, - имечко тянется, как кот, правда, — Это у всех. Этого нет только у тебя, потому что ты рождена, чтобы лидировать, тебе нельзя, ты должна слышать все. А главное себя. Я не слышу себя. Я слышу звон. И тебя. Звон не в ушах, хотя тоже иногда, а знаешь, такое? Ну такое? Хочется сказать, в душе, но звучит глуповато. А ты знаешь, что звон в ушах – признак аномалии Киммерли?
- Как же ты много говоришь, - сказала (да знает она) лаконичная Машенька, наследница Спарты, - Ты можешь четко и по делу? Один раз хотя бы.
Алиса перевела дыхание (mode: on!) и набрала еще побольше воздуха в легкие. Потому что пока пуля пуля пуля не долетела, и я прыгаю вокруг нее, тупо увертываясь и замедляя время, применяя, прямо скажем, прием ретардации, нужно успеть выговорить все, что в меня заложено. Нужно перевести звон. Алиса подняла голову и почти мечтательно посмотрела на летящую пулю через туман времен.
- Действительно много говорю, - пулемет-Алиса, — Это объясняет тоже многое. Например, почему я задыхаюсь после разговоров, хотя и не бегаю вроде никуда. Да? И почему мне так лень говорить - тоже объясняет. Это же просто working out какой-то! А ты знала, что в Спарте не было стен? – это многоканальность ассоциативных разговоров Алисы Селезневой, кладези бесполезной информации. Последняя попытка перевести разговор.
- К делу, - напомнила Машенька, один разговор, один канал, и Машенька тоже одна на все времена, аминь. К тому же, конечно, она знала. О чем? Ну, про Спарту. И все остальное, она все всегда знала, тысяча грамот на стене. Я вошла в ее квартиру, тогда, сто тысяч лет назад, впервые, и офигела просто, тысяча грамот на стене, везде первые места. Машенька, сказала я восхищенно и обернулась к ней, сияя, Машенька, да ты же гений! Я выронила от радости книжку на пол и даже не заметила. Потом я думала, что словно бы переступила в тот момент из мира в себе в мир вне. Мой отец, ответила она ровно, ничего другого от меня никогда и не ждал, так что все вполне закономерно. Я подскочила к ней, опрокинув какую-то мебель, ой, сорян, Машенька, и я ее даже взяла за руку и заглянула ей в глаза ее каменные, ты гений, понимаешь? Это потрясающе, ты потрясная. У нее таяли глаза, ею впервые искренне восхищались и ничего не требовали взамен, и это ее удивляло.
Они уже сидели обратно за столом.
- Воу, - искренне изумилась Алиса, там ждала Машеньку осторожно поставленная чашка, чашка-чашка, кинь в неё чашкой, и Алиса схватилась за чашку эту пресловутую как за якорь, не кидай, ты с ума сошла, - how did we get here?
О, автопилот, три четверти жизни поглощающий. Кто пропоет тебе хвалу? А без тебя погрязли бы мы в рутине по голову, а так еще видим звезды. Итак, автопилотом – до стола, и врезались. На автопилоте.
Машенька смотрела на Алису (и с опаской на чашку в нервно пляшущих ее руках). Кажется она готова была сидеть и ждать вечно. Но только кажется, а на самом деле это все уроки от Джулии Ламберт.
Помнишь, Машенька, ты подняла книжку, которую я в порыве чувств уронила в тот далекий первый раз, когда пришла к тебе в гости и оказалась в сиянии тысяч грамот, и ты улыбнулась – это был «Театр» Моэма. Тебе показалось, что я, что Алиса, – полная противоположность идей этой книги.
- Да не знаю я! - взорвалась Алиса, побежденная и подавленная паузой, - Я без понятия, слышь! Он идет от солнца! Он мешает мне понять, что делать! Я не понимаю, я не ... Не знаю. Просто слышу! – и треснула-таки чашкой об стол. Че ты прицепилась к этой тупой чашке? Может, будет дом-музей, может, будет там эта чашка, последнее, что от нас останется.
- И тогда? - спросила Карин, вглядываясь изучающе в мою душу, ей хотелось зачем-то знать всё, что со мной было когда-то. Потому что будет всё на основе того, что было. Всё повторяется.
- И тогда она сказала…
- Надо пойти к психотерапевту и поговорить с ним про звон, - сказала Машенька, поднимаясь, слова вяжутся с делом.
Очень красиво, когда и слова про дела, и дела по словам находятся в гармонии. Разговариваю вслух я, конечно, так себе, но роман свой пишу, как мне кажется, изящно-симпатично.
- Она обманула меня, - улыбнулась Алиса и оглянулась в прошлое со всепрощающей печалью, - мы пошли прям сразу к психиатру, жёсткая Машенька, - Алиса оглянулась, говорю я, а позади чернели кровавые поля, пятна красные, черные, шекспировские. Один маленький шаг для Машеньки и Алисы, один огромный рывок для человечества. Мы шагнули в мороз и потом коридоры больницы, и мир перевернулся, но никто не понял. Ну, а если бы не шагнули? Что бы именно изменилось?
- Воу, - сказала Карин, а глаза ее: друзья пострашнее врагов бывают.
А может, и нет никогда никаких врагов, и друзей тоже нет, и меня нет.
Короче! Ради личного блага - также страшно, как и ради общего. Особенно, если это делает Машенька, которая точно есть, и она не терпит ничего двусмысленного, полусуществующего.
А тогда за мною закрылись тяжелые двери, и мне не было пути назад, а Машеньку в зал (в палату, ты хочешь сказать?) не пустили, и она, подождав час или два, ушла, а меня! а я! За стенами каменными, под взглядами равнодушно-жестокими, а эти звери пытались понять природу звона, в который не верили. Была ли я другой тогда? Звон остался, а я? Где и какой осталась я? По той мне, несчастной и растерянной, так антиутопически-тупо били током, чтобы выветрить перезвоны из шумящего сознания, но я из принципов, просто назло, цеплялась за звон, я сделала его громче, я вслушивалась, как могла. И услышала.
Я слышу звон, перезвон голосов, идей – людей. Какой-то грохот времен, отголоски будущего, отзвуки прошлого. Я слышу, но не понимаю, а когда происходит то, что звенело, – я осознаю, что слышала это уже когда-то, слышала, ну и что?
Звенело, когда Джим (эй, а кто это??) поднял (если поднимет!) пистолет, там, во Дворце, и пламенная, пылкая, но потерянная Порсиана стояла недвижно на траектории пули, Порсиана полуодетая, Порсиана пораженная, побежденная, и пуля понеслась, понесется ей в лицо. И звон взбесился и перекрыл все, белый шум, черный звон, и я прыгну, перемещусь туда, между пулей и той, что на пути ее. А потом? Видимо, звон затихнет. Станет затихнутым, future present perfect отлично тут подошло бы. Джим – наша с Порсианой окончательная грамматическая конструкция, а взгляд виноватый. И рухнула, нет, рух-нет, нет, Порсиана, и это будет быть конец романа, который пишу, и жизни, которую пишут. Нет. Не согласна. Назад. Это будет просто пафосное начало романа, а я отмахнусь от этой надоедливой мухи, мухи? Пули. И начну еще раз. Надо же подвести к симпатичной Порсиане и поехавшему нафиг Джиму, нежнее, спокойнее.
Ведь я уже начала один раз? Где Карин смотрела в окно и в него пробивалась уличная тьма.
Я поразительно симпатично выбираю себе людей, с которыми общаюсь. Тсс, тише, не зли ее. Я прокрадусь мимо, пока она смотрит на звезды и взрывает их взглядом, мимо людей и мимо, мимо самих себя, короче просто мимо, и я начну свой роман с абстрактного, философского. Только фиг мимо неё прокрадёшься, она обернулась и пригвоздила меня взглядом к стене. Могло быть и хуже. Я не в силах выносить многозначительное молчание, давление, мысли. Мне хочется разбавить вязкость и жесткость водой своих речевых потоков, поэтому я спросила у неё, в конце концов, чем этот вопрос хуже других, чем это время не подходяще? Я спросила: блин, а что это все-таки за фамилия такая странная, Фортескье? Почему? Ведь странно – мы живем в Российской Империи, где, чем древнее род, чем более он русский – тем выше человека ценят. Например, Машенька Беленькая, привилегированнейшая. А люди со смешанным происхождением подвергаются с некоторых пор прямо-таки жёстким гонениям. Но правят-то всем люди по фамилии Фортескье. Как это?
Как это, переспросила Карин и покачала головой. Лучше стыдись, Алиса, как банально и глупо ты ввела в свой роман описание системы своего мира. Какой дубовый и скучный ход. Ах, Карин, единственный ценитель и критик моего романа.
Есть ли на Земле хоть один нормальный человек? Все это царство безумия, и лишь одна Порсиана, поля, поля, Паааа..рсиана Фортескье бродит в нем, посмеиваясь, - the sane one. Нормальная принцесса Порсиана, наследная принцесса Российской Империи.