Волшебная сила крепкого чая

          Романтика, ох, уж эта романтика!

          Сколько безумных и необдуманных поступков она заставляла нас совершать. Теперь с высоты прожитых лет удивляешься и только «чешешь» в затылке. Зачем? Для чего? Кому это было нужно? Вопросы, вопросы! И думаешь порой: как бы сложилась жизнь, если бы тогда?..

          Но если честно – жалеть глупо. Это жизнь! И пусть как сложилась, так и сложилась.

          Итак, начну свое повествование с того, что в один прекрасный день я заболел. Заболел этой самой «романтикой». Болезнь протекала тяжело и осложнения от нее были довольно серьезные. По получению долгожданного аттестата за восьмой класс, душа потребовала свободы и новых впечатлений. В основном свободы от «опостылевшей» родительской опеки. Не знала тогда душа на что меняет сытую жизнь!

          Но все по порядку. Спешить теперь нам, как говорится, некуда.

          В один ясный июльский день до меня дошли слухи о том, что наши дворовые пацаны (в основном, хулиганы и двоечники) собрались всем «кварталом» покорять славный черноморский город Одесса. А что? Красивая морская форма, перспектива через пару-тройку лет закончить обучение в «мореходке» и повидать незнакомый мир под названием «заграница» со всеми, как говорится, «вытекающими».

          В первую очередь: всеобщая мечта – джинсы. Для нас эти штатовские штаны были чем-то недосягаемым. И только «небожители» да моряки «дальнего плаванья» могли позволить себе такую роскошь!

          «Даешь Одессу!» Вечерами на скамейках под бренчание гитары об этом только и говорили, даже перестали ходить на «Брод». Драки поутихли. Никому не хотелось предстать перед приемной комиссией с «бланшем» или расквашенной губой.

          Нас было с десяток, но, как всегда, энтузиазм начал спадать. Кого-то не отпустили «предки», кто-то сам, поразмыслив, пришел к выводу: «дома и стены помогают». Осталось в конечном итоге шестеро «шалопаев». Так нашу компанию называл мой отец. Он в принципе почти сразу согласился со мной: «Пусть едет, не всю же жизнь сидеть у мамкиной титьки». А вот мама моя то слезно, то строго отговаривала меня от этой «аферы».

          В конце концов пацаны уехали, а я продолжал «войну за собственную независимость». И – победил!
         
          Имея на руках адрес в Одессе, в качестве документов свидетельство о рождении и комсомольский билет (мне было пятнадцать лет), отбыл на завоевание мира.

          Одет я был по последнему «писку» моды: белая нейлоновая рубашка, черные расклешенные брюки и остроносые, не раз побывавшие в руках сапожника, туфли.

          Прочие – не столь представительские – вещи были упакованы в старый фибровый чемоданчик. Особой моей гордостью были итальянские шерстяные плавки, подаренные мне отцом. Плавки дали знать о себе уже в самолете. Они кололи и жгли мою нежную кожу. Но избавиться от них было невозможно. Я ерзал в продавленном сидении и сосед с большим подозрением посматривал на мои «телодвижения». Он, наверное, подозревал меня в «наличии глистов». Ну что может еще подумать человек с нормальной фантазией, наблюдая как я «пятой точкой» совершаю круговые и возвратно-поступательные движения и при этом имею лицо самого несчастного человека, виденного им за свои сорок с небольшим лет? Поэтому в автобусе, следующим по маршруту «Аэропорт – Ж.Д.Вокзал» я стоял как часовой у Мавзолея. Плавки я ненавидел! И Италию тоже!

          Центр города поразил меня, провинциального пацана, своей многолюдностью, а еще – иномарками. И я, забыв о цели своего приезда, открыв еще полный зубов рот, восторженно провожал глазами каждую из этих окрашенных машин. Это зрелище убедило: я на правильном пути.

          Поэтому, подхватив свой видавший виды чемодан, отправился на стоянку такси. На ней толпилось десятка два утомленных южной жарой людей. Такси не было. Все нервничали. Появился шустрый, сверкающий «фиксой» молодой человек. Он вертел на указательном пальце правой руки ключи от машины. Наклоняясь и приближая губы к ушам истосковавшихся «подорожных», что-то быстро спрашивал и, получив отрицательный жест головой, отходил в сторону.

          Тут он увидел меня.

          – Тебе куда, парень?

          – Тенистая, семнадцать…

          – Деньги есть?

          Я нащупал в кармане свернутый вдвое «четвертак» – гордо чувствуя себя сказочным принцем – ответил:

          – А то!

          – «Петушка» даешь?

          – Даю…

          – Вон видишь, белая «жулька», жди там.

          Через двадцать минут появился «частник», за ним трусили взмокшие от жары два толстых дядьки.

          – Сейчас подброшу пацана в Аркадию, потом к вам, уважаемые, на Фонтан, – открывая машину, сверкнул «фиксой» водила.

          Ехали около пяти минут.

          – Вон видишь, мостик вверх по горке, – давая мне сдачу в два «червонца», указал фиксатый. – Там твоя Тенистая. Спросишь, тебе покажут.

          И машина, газанув, скрылась за поворотом. Это потом я узнал, что от вокзала до Аркадии можно было доехать на трамвае за три копейки. Да, это была Одесса-«мама». И мама начинала учить меня уму-разуму. На то она и мама!

          Но я видел море! Наконец, я его видел. За деревьями и кустарником был пляж. На его песке, как в муравейнике, сновали отдыхающие. В набегающих волнах бултыхались дети, а упитанные мамы с лысыми папами на расстеленных покрывалах предавались своему излюбленному занятию – они «жрали»! И от обилия еды я почувствовал дикий голод, рот наполнился густой слюной, несмотря на то, что в своей «сверхмодной» нейлоновой рубашке я сам постепенно превращался в вареную сосиску. Я захотел есть, как собака!

          В чемодане лежали мамины пирожки, но я, проявив «мужество», все-таки решил добраться до места. И даже стал гордиться собой!

          Деревянная лестница привела меня, наконец, к тихой улочке. По обе стороны ее прятались в зарослях винограда и вьющихся роз разные по своей архитектуре частные дома.

          Не обнаружив табличек с названием, я направился к сидящему на скамейке мужчине. Вид его был живописен. На голове повязан носовой платок и четыре уголка его были, как маленькие ушки неизвестного науке зверя. Майка неопределенного цвета задралась. Живот уютно лежал на коленках, и пупок при каждом движении хозяина задорно подмигивал. Он грыз огромное яблоко и каждый раз, откусив порядочный кусок, далеко отнеся от глаз руку, внимательно рассматривал огрызок. Потертые тапочки аккуратно стояли на скамейке. Пальцы на босых ногах жили своей, только им известной и независимой от мужика жизнью.

          – Здравствуйте! – вежливо поздоровался я.

          Он скосил на меня глаз:

          – Привет, пацан. Ты ко мне?

          – Да нет, я ищу улицу Тенистую, семнадцать.

          – А тебе зачем?

          – Да друзья там живут. В мореходку поступают…

          – А ты приехал откель?

          – Да с Донбасса я.

          – А… шахтер, значит?

          – Да нет. Только школу окончил.

          За полчаса мужик выведал у меня и про маму, и про папу. Также: о погоде и цене на помидоры. Он хотел знать все. Я устал и очень хотел пить.

          – Простите, не подскажите все-таки, где Тенистая? А то я и так потерял уйму времени…

          Мужик вскочил с лавки, швырнул за забор огрызок яблока:

          – Нет, люди добрые, посмотрите на него… Сам стоит на Тенистой и добрый час мне мозги компостирует! Вон твой семнадцатый дом!

          И, сделав свирепое лицо, мужик хлопнул перед моим носом калиткой.

          – Пристал как банный лист… нет, чтобы сразу спросить, а то что да как? Трепло! – орал он во дворе.

          Густым басом ему поддакивала, привязанная у калитки, овчарка. Да, это была Одесса! И о Жванецком еще никто не слышал… Не буду расписывать как встретили меня друзья, но обрадовались они явно, так как уже не один день сидели «на бобах». На деньги, врученные мне отцом, тут же было куплено две бутылки «Солнцедара» и два килограмма ливерной колбасы. И был пир. Ночью мы орали песни Высоцкого и окрестные собаки охрипли от возмущения…

          В общем, набор в училище, в которое сдали документы пацаны, был закончен. Я опоздал. Но возвращаться домой «не солоно хлебавши» было стыдно.

          Я отправился на другую сторону города. Там была такая же мореходка и в ней был недобор.

          Документы мои приняли и я вздохнул с облегчением. Одним словом: повезло!

          Экзамены – где сам сдал, где благополучно «передрал» у соседей. Теперь я понимаю: руководство пыталось любыми путями заполнить учебные классы курсантами и поэтому закрывало глаза на наше «нахальное» списывание на экзаменах.

          Но тогда я был счастлив по-настоящему. Вот она первая ступенька к мечте! Завидуйте, земляки! Я – «мореман»!

          Но сначала был подшефный колхоз, в котором мы собирали каждый день по двадцать пять ящиков помидоров на брата. Ужас! За это нас кормили и давали «кров» в старой конюшне. Две недели истекли. Грязные в убитой сельским хозяйством одежде вернулись мы в город.

          Первое сентября, торжественное настроение. Мы уже в морской форме, при якорях и тельняшках, слушаем речь нашего начальника училища.

          Многие приуныли. Мы поняли, что за каждую провинность, то ли в учебе, то ли в дисциплине, нас будут «карать», как в армии. Вплоть до лишения стипендии. Двоек и частично троек руководство не потерпит. Флоту дурни не нужны! Так закончил речь начальник.

          Начало «обнадежило»! Вперед, товарищи курсанты, к светлой мечте! Праздники кончились, начались суровые будни.

          Первый курс. Это как в армии – «салаги», со всеми вытекающими последствиями. Нам доставалось и от преподавателей, и от старшекурсников. Самая грязная работа – нам. Курить под навесом курилки во время дождя? Не положено! Слишком молод!

          У нас пытались под самыми различными предлогами «трусить мелочь». Самый изощренный способ выглядел так: двое третьекурсников подходят к группке испуганных «салаг». У одного в руках тетрадь и ручка. У второго – какая-то картонная коробка.

          «Итак, «коци», достали студенческие билеты!»

          Мы покорно достаем. Первый тщательно заносит наши фамилии в список. Второй складывает удостоверения в коробку.

          «Товарищи курсанты, на общем собрании училища было принято решение материально помочь порабощенному империалистами народу Уганды (или Анголы, Сомали, Южной Родезии). С вас, «гопники», по рублю! Кто не сдаст, будет иметь дело с педсоветом».

          А с педсоветом дело иметь никто не хотел. За сданный «рупь» возвращался «студенческий». У кого денег не было, лихорадочно носился по плацу, пытаясь «разжиться» деньгами до «степухи».

          И это на первых порах работало. Позже стали возникать драки. «Салаги» сопротивлялись нахалам как могли. Это была одна из очень «неправильных традиций». Чего «греха таить?»

          На втором курсе и мы «грешили» такими «поборами». Но слов из песни не выкинешь. Каюсь…

          Преподаватели наши были в основном людьми пожилыми и заслуженными. Почти все из них в прошлом служили на флоте и опыт этой нелегкой работы старались передать курсантам. Из этой когорты ярко выделялся преподаватель по военной подготовке.

          Это был бывший военный летчик-истребитель, списанный из авиации на пенсию. При неудачном катапультировании у него был поврежден позвоночник и теперь он прихрамывал на правую ногу. Но это не мешало ему прямо держать спину. Всегда «надраенный», выбритый до синевы военрук наотрез отказывался менять летную форму на морскую. На плечах – капитанские погоны (в отличие от нарукавных знаков различия у других «предов»). Грудь украшали знаки «Парашютист с цифрой 100 и «Летчик первого класса». Очень он любил строевую подготовку. Это был его «конек». Имя и отчество его я подзабыл, ибо обращались мы к нему исключительно «товарищ капитан». Это во многом благодаря ему в нас была выработана привычка к аккуратности и дисциплине. Он «карал» нас жестко за нечищенную обувь и неотглаженные брюки, отправляя на «наряд» вне очереди к своему другу и «собутыльнику», завхозу. Да, вы не ослышались. При всей своей «положительности» капитан был в плену у «зеленого змея». Но руководство «полузакрывало» на это глаза и не спешило расставаться с военруком.

          Старшие курсанты тихонько поведали нам о трагедии этого еще молодого человека. Мы узнали, что после увольнения его из авиации, молодая жена собрала чемодан и «свалила» в неизвестном направлении, заявив напоследок: «На твою нищенскую пенсию жить не собираюсь. Адью!» Вот парень и сломался.

          Мы могли ему это простить, но в остальном это был настоящий (!) «мужик» и уважали его мы по-настоящему. Это с его легкой руки многие курсанты шли в «аэроклуб» и приобщались к небу. Прыгнуть с парашютом мечтал каждый. Но это тема другого повествования.

          Второй яркой личностью была преподаватель эстетики и английского языка Зоя Николаевна. Чопорная пожилая дама. Будто попавшая к нам из прошлого века. Когда дежурный перед началом урока «громовым командирским голосом» докладывал: «Товарищ преподаватель, группа «десять» судовых механиков к занятиям готова, отсутствующих и заболевших нет!!!» – она испуганно прикрывала глаза: «Здравствуйте, мальчики!» «Здравия желаем, товарищ преподаватель!» – орало в ответ тридцать молодых глоток. Мы были молоды и жизнерадостны, как молодые щенки.

          Ходили слухи, что в свое время (еще до революции) Зоя Николаевна училась в институте благородных девиц и с тех пор не изменилась в своем отношении к людям.

          Несмотря на годы «репрессий», на страшную войну, она осталась «до мозга костей», в полном смысле, интеллигентом. К нам, пацанам, она всегда обращалась на «Вы» и по имени, всегда смягчая свое обращение – «Коленька, Ванечка, Олежек, Игорек». Нам, привыкшим к обращению с другими, типа: «Курсант Пинкин, ты болван!», было как-то дико и неловко. Но полюбили ее все.

          Два часа в аудитории стояла полная тишина и мы старались изо всех сил не огорчать нашу добрейшую старушку. В группе появилась новая традиция: к каждому ее занятию на столе появлялся букет цветов. Ясное дело, на свои «кровные» цветы не покупались. Просто к ближайшей клумбе отправлялась пара наиболее шустрых пацанов. Один стоял на «стреме», а второй ножницами «кромсал» розовые кусты. Иногда приходилось «делать ноги» под трели милицейского свистка.

          Зоя Николаевна восхищенно глядела на букет в трехлитровой банке, нежно дотрагивалась до лепестков: «Мальчики, спасибо, дорогие…» и прикладывала кружевной платочек к глазам. Мы были счастливы неподдельно. Вот она эстетика! – мы чувствовали себя джентльменами и криминальное появление на столе букета нас абсолютно не волновало.

          Да, с эстетикой у нас в принципе было все в порядке, а вот английский… Это была «глобальная» проблема!

          В большинстве своем все мы учились в «глубинке» и преподавание этого предмета в наших школах было «поверхностным». Да и учителя, не имея практики в языке, были слабоваты. По этой причине требования Зои Николаевны, свободно говорящей на трех иностранных языках, были для нас «не подъемные». Тройки нам ставились с большой натяжкой и только потому, чтобы «мальчики не огорчались и не потеряли в себе уверенность». В конце концов наша «славная старушка», плача, пожаловалась на нас «главному механику» по кличке «Дед», Александру Львовичу.

          Как его бы вам описать? «Дед» был старым морским «волком». Более сорока лет он «отходил» в море. Воевал. Был награжден орденами. После войны занимался поднятием со дна потопленных немцами кораблей. Преподаватель от Бога и авторитета немыслимого.
          Представьте себе Карла Маркса двухметрового роста в форме капитана дальнего плаванья с орденскими колодками на полгруди. При первой встрече с ним у меня сам собой возник вопрос: зачем этот самый Карл Маркс сбрил бороду? Густая копна седых волос, тяжелый взгляд и волевой подбородок. Представили себе, как мы «желторотики» воспринимали этого человека. Зверь! Шутки шутить? Немыслимо! Закопает на грядке и не улыбнется. Такое впечатление он вызывал у всех курсантов, даже у слегка уже наглеющих третекурсников.

          «Дед» был нашим «Шефом». То есть, предметы, которые он преподавал, были главными в нашей будущей профессии. «Устройство корабля», «ДВС» (двигатели внутреннего сгорания), «Вспомогательные судовые механизмы» – вот перечень только немногих из них. «Гонял» по предметам он нас, как «сидоровых коз». Требовал безбожно и пощады к лентяям не знал. Мог бесконечно объяснять нам что-то непонятное и только убедившись, что урок усвоен всеми, шел дальше. Конспектирование его лекций было обязательным. Конспект мог быть проверен в любой момент и горе тому кто не успел его запомнить.

          В начале обучения я просто не успевал за его быстрой речью. Поэтому в дальнейшем мной случайно была выработана своя система «скорописи», где только одному мне понятные знаки заменяли слова, а иногда и целые предложения.

          Однажды «Дед» вызвал меня с конспектом к доске, и пока я отвечал на поставленные вопросы, задумчиво листал мою девяностошестилистовую тетрадь. Я закончил ответ. Преподаватель снял очки в дорогой золотой оправе, достал из верхнего кармана кителя белоснежный платок и начал протирать стекла очков. В аудитории повисла гнетущая тишина.

          – Ответ твой принимается, – сказал «Дед», – А вот по конспекту есть парочка вопросов. Схемы нарисованы грамотно, можно сказать, красиво, но что у тебя за «абракадабра» вместо нормального текста? Ну-ка, прочитай последнюю часть сегодняшней лекции.

          И он зажмурился в предвкушении моего позора. Но, к его удивлению, я почти слово в слово «отбарабанил» лекцию.

          – Молодец! Отлично. Учитесь, двоечники!

          С того самого дня я стал его «любимчиком» и он «тянул» меня на «красный диплом».

          Особенно «Дед» налегал на изучение нами устройства корабля с названием всех его составляющих частей. Названия были в основном голландские, английские и немецкие. Нами были заведены алфавитные блокноты, в которые мы вносили эти иностранные слова и в свободное время «зубрили». Преподаватель мог в любой момент остановить лекцию и произвести беглый опрос курсантов. И горе тому, кто начинал «бекать и мекать».

          – Поймите меня правильно… Я уже сейчас хочу избавить вас от порой злых розыгрышей экипажа. Ну какой вы будете иметь авторитет у команды, не зная простейших вещей? Засмеют! Пример: вы прибыли на практику и боцман, добрейший человек, вежливо просит «сгонять» тебя, курсант такой-то, за свежим чайком на «клотик».
          И вот ты послушно носишься по «пароходу», расспрашивая каждого встречного, где этот самый клотик. Морячки «покотом» лежат на палубе, наблюдая, как начищенный до зеркального блеска чайник гремит по ступенькам трапов, от машинного отделения до капитанской рубки. И невдомек тебе, что клотиком называется «бульбочка» на самом верху мачты! Так-то вот, мужики! «Зубрите!»

          Очень часто «Дед» прерывал лекции, видя, что курсанты уже не воспринимают новую информацию. Тут же начинались анекдоты, случаи из морской жизни. Описание заграничных портов и каковы цены на услуги местных «девиц». Аудитория начинала ржать!

          Лекция продолжалась. Мы все влюбились в «Деда» и троечников, тем более двоечников, по его предметам не было – ушли все! Да и рассказы «морского волка» я помню до сих пор.

          Вот один из них. «Как-то одну из групп будущих механиков направили на практику. Работяги судоремонтного завода с большой радостью «расхватали» по бригадам первокурсников – будет кому бегать за пивом и выполнять самую грязную работу да и поразвлекаться можно. Салаги – что с них взять кроме смеха…

          Вот и наш герой (кстати, сейчас он ходит старшим механиком на очень большом и новом сухогрузе) попал в бригаду по ремонту палубных механизмов. Каждый день бригадир оценивал его труд и расписывался в «командировочном» предписании. Парень был исполнительным и нареканий не вызывал. На все уловки поймать его на розыгрыш – не велся. Пароходы он знал («как-никак мой ученик!» – довольно прижмурился дед) и работягам стало скучно.

          Зашли с другой стороны. Зная его исполнительность, бригадир протянул ему ножовку по металлу. «Видишь, запасной якорь прикреплен к настройке, а лапа его торчит за габарит. Мы сейчас бригадой на обед, а ты, чтобы не было скучно, отпили лапу по этой метке», – и он жирно провел мелом по массивной лапе якоря.

          Кстати, вес якоря составлял около пяти тонн и толщина лапы была с ногу взрослого слона.

          «Смотри, полотно не сломай. А мы – обедать». И, предвкушая развлечение, ремонтники загрохотали по трапу вниз. Вернувшись через час, они увидели «практиканта» спокойно сидящего на чугунном «кнехте»:

          – Я тебе чем сказал заниматься? Почему не пилишь? Дармоед!
          – Уже…
          – Что уже? – орал бугор. Он на потеху захватил с собой пару-тройку друзей, обещая им незабываемые впечатления. И теперь всеми силами показывал «власть».

          – Уже отпилил, – спокойно ответил парень.
          – Как?! – бригадир бледнел медленно… Руки у него опустились. Он с подозрением посмотрел на пацана и что было силы рванул вверх по трапу корабля. Бригада последовала за ним.

          Повисла напряженная тишина, а затем взрыв смеха спугнул сидящих на швартовых чаек.

          – Убью, гаденыш! – орал взбесившийся бригадир. Его держали за плечи и руки.
          – Ну, как будто, по метке? – спросил подошедший курсант.
          – Я старался.

          На палубе валялась обрезанная лапа якоря и аккуратными кольцами были свернуты шланги бензореза. «Молодец», – выдавил из себя бугор. Эта шутка стоила ему несколько тысяч полновесных советских рублей».

          – Вот так в жизни бывает, – окончил свой рассказ «Дед».

          Так незаметно прошел год.

          Мы готовились к экзаменам за первый курс. Но соблазны «вольной жизни» не давали нам покоя. Учебники и конспекты заброшены в дальний и темный угол. Пляж манил, и мы пропадали на нем с утра до вечера. Стипендии хватало ровно на неделю. И если бы в мореходке не кормили, нам пришлось бы совсем тяжело. Но за трое суток основная масса «лоботрясов» почувствовала скрытую угрозу. Лихорадочно, включая и ночь, шла подготовка к экзаменам.

          «Стеклятся» чертежи. Кто учился в эти годы, знают что это такое.

          На стол ложится стекло, под него – подключенная к сети лампа, сверху готовый чертеж, правдами и неправдами добытый в архиве училища. Затем, чистый лист ватмана. Включается свет. И дальше дело техники! Потом сопроводительная записка. Это уже сложнее. Краткая читка конспектов и, шатаясь от усталости и «недосыпу», с надеждой на «авось», курсант прибывает к аудитории, в которой заседает «высокая комиссия».

          Зная, что первая пятерка «добровольцев» получает на балл выше, рванул первым. «Пан, или пропал».

          Билет попался №13 – его-то я почему-то выучил и отбарабанил весь материал на одном дыхании. Члены комиссии переглянулись, задали пару дополнительных вопросов. «Вот вам!» Ответил полно и убедительно. Сердце пело – пятерка точно!

          «Дед» пошевелил густыми бровями и, взяв в руку мою зачетку, произнес недовольным голосом:
          – Три!

          Я был ошарашен. Как? Я же ответил на все вопросы…

          Вышел в коридор. И понеслось: три, два, два… Курсанты были в тихом ужасе! Что, «Дед» с ума сошел?

          Проходящий по своим делам старшекурсник, увидел наши скорбные лица,
остановился и спросил:
          – Что, «Дед» валит?
          – Угу, – потерянно выдал я.
          – Смотрите, «салаги», скоро объявят перерыв и «Дед» попросит принести с камбуза крепкого чая. Так вот, вместо чая заполняйте емкость коньяком. Врубились?

          Фуражка быстро пошла по кругу…

          Открылась дверь аудитории, на пороге с графином стоял «Дед».

          – Дежурный! – громко позвал Александр Львович. – На камбуз… принесешь крепкого чая. И быстро!

          Графин мгновенно был наполнен коньяком и доставлен в аудиторию. Прошло минут двадцать томительного ожидания.

          – Дежурный! – раздался голос из-за двери. – Пусть первые заберут зачетки.
          Я зашел в аудиторию и первое, что бросилось мне в глаза, было лицо «Деда».
          – Молодец! – пожимая мне руку, улыбнулся «Дед». – Порадовал старика. «Пять!»

          Экзамен сдали все. Успешно! Вот, что значит волшебный напиток «Крепкий чай»!

          Да! Это вам не «Пятихатки» – это Одесса!

19.04.2018 г.