Ну и что?

         Оркестр послушно смолк, когда микрофон взял моложавый генерал-полковник, плотно увешанный орденами и медалями:
         - А теперь, дорогие товарищи, поприветствуем самого молодого из фронтовиков, приглашенных к нам в этот праздничный день. Наш герой посвятил службе многие годы своей замечательной жизни. И не столь уж важно, что сегодня наша организация называется не НКВД, а МВД РФ, и задачи у нее несколько иные, нежели в те далекие годы.
         Зал был полон, воодушевлен и терпеливо слушал.
         - Куда важнее, товарищи, что свою первую боевую награду, медаль «За отвагу», уважаемый Павел Степанович Турков получил девятилетним мальчуганом! В девять лет! За ней последовал орден Красной Звезды, медаль «За боевые заслуги» и в самый последний день 1944-го года - орден боевого Красного Знамени! И это притом, товарищи, что в конце войны нашему герою едва исполнилось двенадцать. Потом, во время долгой и верной службы Родине в вооруженных силах, количество заслуженных наград у Павла Степановича значительно возросло, вы их сейчас увидите на его парадном пиджаке. И прекрасно, товарищи, что все последующие награждения пришлись уже на мирное время.
         Зал оживился и принялся искать, откуда появится герой.
         - Поприветствуем же нашего гостя и попросим его для награждения медалью МВД РФ «За заслуги в службе в особых условиях» подняться на сцену (помогите, товарищи, ветерану!).
         Аплодисменты сопровождали прикрепление медали к лацкану моего пиджака, и долго потом не стихали.
         - Нам особенно приятно видеть в гостях столь бодрого и здорового фронтовика. К нашему сожалению шесть приглашенных ветеранов явиться не смогли. Здоровье их подвело. Но заслуженные награды им вручены нашим министром на дому. Надеюсь, что ваши аплодисменты услышат и они, ведь сегодняшнее торжественное собрание транслируется по российскому телевидению...

         * * *
         - Как хорошо, что закончилась праздничная суета! Очень уж утомляет излишняя помпезность. Впрочем, молодым она, возможно, и не в тягость! И даже нужна! В качестве положительного примера, для воспитания патриотизма…
         Да и мне приятно будет вспомнить, как награждали и чествовали в столь солидном учреждении. Правда, странным показался финал, когда ветеранам, приглашенным на сцену, вручали подарки по числу полученных ими боевых наград.
         Сколько наград, столько и подарков! Почему так? Мне четыре коробки достались…
         Слегка перегнули… Но с кем не бывает! Вот только тяжко нести теперь эти цветастые коробки. В каждой - красочно оформленная бутылка конька, горький шоколад, лимон, шпроты и что-то непонятное в красивой упаковке! Видимо, за что воевали, то и получили!
         И всё-таки май чудесен! Настолько, что его не испортит никакая глупость!
         Пожары алых тюльпанов и аромат цветущей сирени, примешанный к запаху хвои, подняли настроение, придали жизненных сил и усилили лирический настрой. Мир заполнился первозданной чистотой зелени, еще не присыпанной слоем городской пыли! Самое чудесное и радостное время года!
         Я устало двигался по аллее, слегка задыхаясь – проклятая стенокардия – и как обычно, размышлял о чем-то своём, вечно беспокоящем!
         - Однако трудновато стало мне маршировать! Да еще подарки к земле тянут, и пиджак с наградами. Не как у Жукова, конечно, но теперь мне и эти носить тяжело! Вот только, это ли важно? Праздники, торжества, оркестры… Всё отвлекает людей от главного. А липовые праздники помогают не замечать реальные опасности!
         И опять, уже который раз вспомнилась случайная встреча в аэропорту Шереметьево. Тогда доброжелательного вида незнакомец-иностранец вдруг откровенно заговорил со мной на тему, которая уж его-то, казалось, меньше всего касалась. Но после мало значащих фраз он поведал, что последние две недели провел в поездках по стране и теперь ему очень жалко наш народ.
         «Вот те раз! - еще подумал я. - Видимо, провокацию затевает, меня вовлекая!»
         И действительно – стал вдруг рассказывать об открывшейся ему, видите ли, истине: «Ваша Россия – она же, как огромная безмятежная дура! Представляете, два или три подряд бессовестных руководителя сделали с ней то, о чем даже Гитлер не мечтал! И она не препятствовала! И до сих пор от грёз своих не освободилась! Но и это не всё! Гитлера давно нет! Но у нее народились собственные детишки-людоеды! И теперь они с лихвой доделали то, что Гитлеру даже не снилось!»
         Меня подобные откровения тогда не только задели за живое, но привели почти в бешенство. Бросился я в бой; стал ему что-то доказывать-объяснять… Потом решил просто уйти – гордо и молчаливо, но незнакомец с большим сожалением покачал головой и очень уж убедительно посоветовал мне на хорошем русском, хотя с чудовищным акцентом:
         - Вы теперь не горячитесь! Вы лучше сами потом поразмыслите… Должен же кто-то… Жаль такой народ…»
         Я и поразмыслил. Потом. И долго еще во мне всё бурлило! И долго я боролся с собой, с обидой за державу, со своим недюжинным патриотизмом… Но правоту незнакомца мне пришлось признать. А иначе как объяснить, почему столь великая моя страна даже без войны превратилась в территорию, напоминающую великое побоище?
         С тех пор эти мысли меня не покидают. И правильный ответ, как будто, перед глазами, да вопросов становится всё больше…

         * * *
         Я всё брёл, не останавливаясь для передышки. Спокойно размышлял о своём.
         Почему так редко на этой аллее встречаются люди? Как здесь сглажены дальние шумы! Как хорошо!
         Видимо, в сумерках праздничного дня народ сконцентрировался в другой части большущего парка – там, откуда доносятся звуки духового оркестра. А впереди маячил один-единственный прохожий, пожилой, одетый в плащ не по погоде.
         Иногда он оглядывался, стараясь делать это незаметно. Возможно, опасался хулиганья, а может, кого-то поджидал. Наконец он присел на длинной парковой скамье, словно освобождая большую ее часть для меня.
         Мне, возможно, следовало насторожиться, но солидный возраст незнакомца успокоил. Действительно, в такие годы рискованно нападать на прохожих, можно и самому схлопотать!
         Потому я без опаски присел рядом, взгромоздил на скамейку надоевший пакет, снял пиджак и ослабил галстук.
         Вблизи незнакомец показался вполне приличным человеком. Он заинтересованно поглядывал на мои награды и демонстрировал почтение. Заговорил он первым:
         - Погода в честь праздника не подвела! Постаралась небесная канцелярия!
         Мне бы поддержать пустяковый разговор о погоде, но я зачем-то сыронизировал (перегрелся, что ли?):
         - И что за праздник?
         - Вы разыгрываете меня! День Победы! Вон у вас - наград на полгруди, не напрасно же надели! Да что я вам... А-а-а-а! Вы меня разыгрываете, да?
         - Вы, пожалуйста, моё ворчание не примеряйте на себя... - попытался я его успокоить. - У нас весь народ в этом вопросе запутался...
         Мой собеседник повернулся ко мне вполоборота, с интересом поглядывая на меня и мой пакет, и недоумевая, спросил:
         - Вы о чём это?
         Я опять пожалел, что не сдержался и втянулся в ненужный разговор, но и замолчать теперь казалось неприлично:
         - Былые победы не праздновать надо, а просто чтить! А этот праздник, с какой стороны ни погляди, из всей войны один-единственный день выделил! Потому молодежи этого дня и достаточно! Им веселье подавай! А у меня в такие дни от воспоминаний, от той крови моих товарищей, от памятного страха и надежд комок в горле не проходит… Разве тут фейерверки уместны? Но молодежь у нас грамотная:
«Что вы нам всё о войне, да о войне! Теперь жизнь мирная!»
         - У нас всегда жили не по логике и не по закону! – странно поддержал меня незнакомец. - Кто-то соригинальничает, остальные поддержат! Поглядите на девиц! Каждая, считай, курит, словно, дизель изношенный, хотя знают как это вредно, знают как это глупо! Зато не по логике, зато индивидуально! «Круто!» А если по логике и по правилам, так это для них скучно! Я же так думаю, какие женщины в стране, такие в ней и дети! Потому у нас никогда по уму не живут и никогда не будут!
         - Наверное, вы правы! - решил согласиться я, чтобы тема исчерпала себя, но не тут-то было! Незнакомец надумал продолжить свои рассуждения.
         - Вот скажите... Мне воевать-то не довелось, я через десять лет после войны родился, но тогда у нас же самая сильная армия была. Верно? И нам следовало еще чуток поднажать, и никто бы не посмел, даже сегодня…
         - Не могу с этим согласиться! Но я знаю, откуда и куда ветер дует… Моськи даже через сто лет после смерти Великана будут вздрагивать от его имени! Вот они и пытаются его, Сталина, хотя бы мертвого куснуть! Сталин был мудр, справедлив и народ свой любил и берег!
         - Ну, да? – усомнился незнакомец.
         - Чтобы на ваш вопрос ответить, придется танцевать от печки.
         - Очень интересно послушать! – согласился незнакомец.
         - Ну, хорошо. Вы знаете, наверное, что первую, вторую, да и третью мировую войну, пока будущую, организовали США. Они рассчитывали, что Великобритания, Германия, Россия, Япония и другие развитые страны в ходе войны, если не уничтожат себя, то уж ослабят настолько, что США останутся в крупном выигрыше. Тогда мировое господство само упадет им в руки! Однако первая мировая нужного результата Штатам не принесла. Великобритания так и осталась вершиной мира. И пришлось Штатам организовать вторую мировую. Ставку сделали на Германию, а в ней – на Шикльгрубера, более известного теперь, как Гитлер. Все удивляются, как ему удалось так быстро поднять Германию после убийственного Версаля! А дело-то в американских деньгах. Они потекли в Германию рекой. Одновременно потекли и в СССР, и в Японию. И везде начался бурный рост экономики с наращиванием военной мощи. Всё, как и замыслили в США, - подготовить и стравить между собой основных гладиаторов (Германия, Великобритания, СССР, Япония), чтобы они гарантированно перебили друг друга!
         - И это у них не получилось! – обрадовался своей компетентности незнакомец.
         - В некоторой мере всё же получилось! Например, удалось сбросить с мирового пьедестала Великобританию. Удалось разгромить и подчинить себе Германию, Японию, почти всю Западную Европу… И все страны потом еще долго зализывали глубокие раны, а только США баснословно разбогатели, чего и добивались! Им удалось доллар сделать мировой валютой! Для этого Федеральный резервный фонд и создан в 1913 году, но раньше ему в игру вступить не удалось! А ещё, под угрозой применения силы удалось заставить весь мир торговать нефтью только за доллары! И лишь Советский Союз, более всех пострадавший, неожиданно не только не рухнул, но и проявил себя как сильнейшая мировая держава! Стало быть, опять для США возникло препятствие на пути к новому мировому порядку. Потому они еще до капитуляции Германии начали подготовку к новой войне, теперь ядерной, чтобы окончательно добить СССР. Пытались подключить к этому делу Японию. Но СССР расправился с ее основной сухопутной силой, Квантунской армией, за неделю. А Штаты потратили на это четыре года, но добились лишь немыслимых потерь своей живой силы и техники.
         - Это известно! – подтвердил незнакомец.
         - Вот мы к печке и подошли! Нам следовало хоть немного свою страну восстановить, а не военную мощь наращивать и со Штатами соперничать, как вы предложили!
         - Теперь согласен! – подтвердил незнакомец.
         - Но получилось-то, по-вашему! Мирно пожить нашему народу не удалось!
Пришлось принимать вызов США и готовиться к новой войне. Уже к ядерной! Вот только ядерного оружия у нас, в отличие от США, не было. А без него СССР не смог бы предотвратить агрессию Штатов. Вот и пришлось не раны зализывать, а опять все силы и средства на вооружения тратить! Для нашего многострадального народа война будто и не заканчивалась – опять никакого передыху, опять жизнь впроголодь! Получалось, хоть мы и не хотели усиливать армию, хоть и не были в состоянии соперничать со Штатами, но перед необходимостью решения столь трудной задачи всё же оказались!
         - Да! - согласился незнакомец!
         - Здесь не очевиден еще один важный момент. У нас в стране в обстановке строжайшей секретности велись ускоренные работы по созданию ядерного оружия. Если бы Штатам стало известно, что СССР уже в 1949 году испытает свой первый ядерный боеприпас, то войну американцы начали бы немедленно. Не стали бы дожидаться, когда Союз ещё больше укрепится! Вот как дело было!
         - Вы так подробно рассказываете, будто я совсем уж ничего не знаю! – обиделся незнакомец.
         Мне пришлось извиниться, сославшись на издержки преподавательской деятельности, которой я занимался последние годы, и на командирские привычки.
         Собеседник только рукой махнул, показав, что не обиделся, и стал сам развивать новую тему:
         - Вы простите мою назойливость, но с какого вы года? – спросил он, отворачиваясь от моих наград. Подтекст вопроса я, конечно же, уловил – мол, не купил ли ты свои награды, герой, на черном рынке? А может вообще муляжи нацепил в честь Дня Победы?
         - Полагаете, я слишком молод для своего иконостаса? – спросил я вместо ответа, но собеседник отрицательно замотал головой, хотя было ясно, что сомневается. – Вы правы, я родился в тридцать четвертом. Стало быть, когда война началась, мне едва семь исполнилось; и восемь лет, когда наша территория оказалась оккупированной.
         Мне опять всё вспомнилось.
         - Мать и сестёр полицаи, выходцы из местных, расстреляли сразу, как только немцы пришли. Ведь мой отец служил кадровым командиром. А я в лесу случайно оказался, тем и спасся. А как узнал о происшедшем, то домой возвращаться не рискнул. Трое суток в лесу перебивался, благо не зима, а потом меня партизаны нашли. Сначала все жалели, оберегали, вспоминая своих детей, но нужда приключилась, вот и послали меня в соседнюю деревню на разведку… Я хоть и городским был, да городишко у нас крохотный; все деревни в округе мы с ребятами на велосипедах давно объездили. Ориентировался я неплохо, запоминал всё намертво, тайно проникал, куда никого не пускали, а в случае чего, дурачка-сиротинушку разыгрывал. И срабатывало ведь, поскольку всегда отпускали! Всё это во мне командир отряда очень ценил, потому жалели меня и берегли, сильнее прежнего. Но постепенно стали посылать и на другие дела. Вот так я и сделался, несмотря на свой несерьезный возраст, настоящим партизанским разведчиком, без информации которого наши ударные группы редко обходились! Оттуда и многие мои награды, кроме юбилейных, которые уже после войны вручали. Да вот эта ещё – сегодняшняя – от МВД…
         Я заметил, как изменился в лице мой собеседник при слове МВД. Вариантов, объясняющих его реакцию, у меня зародилось несколько, потому решил ее мягко уточнить.
         - Понимаю вас… Только в те годы я был связан не с МВД, а с НКВД. Может, знаете, все партизанские отряды находились под управлением именно этой структуры. Партизанскими их в народе звали, а в официальных бумагах они значились разведывательно-диверсионными резидентурами НКВД. Да и создавались они из нквдэшников: самых надежных, самых опытных, самых обученных и спортивных. Потому и действовали они грамотно и эффективно. Это ведь низкопробными фильмами внедрено представление, будто партизанами становились военнослужащие, бежавшие из плена или выходившие из окружения, а также жители местных деревень! Немного бы они навоевали без специальных знаний по подрывному делу, особенностям организационной структуры, вооружениям, задачам различных частей противника и без прочих сведений о нем… А уж о обеспечении отрядов из Центра вооружением, боеприпасами, вещевым имуществом, продовольствием даже вспоминать не стоит! Но и перечисленные ранее категории советских людей в отрядах, конечно, встречались. Даже немало! Но они прирастали к хребту, к основе партизанских отрядов, созданных кадровыми работниками НКВД.
         От меня не ускользнула брезгливая мина, исказившая лицо моего собеседника. Он выдавил из себя неопределенно:
         - А-а-а! Опять НКВД…
         Я сообразил, что продолжать разговор не стоит. Разумнее посидеть некоторое время, вежливо проститься и уйти. Именно так бы и поступил, но собеседник опять оживился:
         - Вот вы… Вы же многое повидали… Неужели не раскусили тех, с кем имели дело? Ведь люди из НКВД лишь своих пытать-то и могли, да таких как вы, детей несмышленых, посылать на смерть! А сами в лесу отсиживались, в безопасности! Неужели вы так ничего и не поняли?
         Вот теперь-то я понял всё. Мой собеседник либо находится в непреодолимом заблуждении от длительной и целенаправленной обработки ложью, либо имеет личные основания опорочить НКВД. Одновременно я отметил повышенный интерес к моему пакету и вспомнил, что ранее уже замечал этот интерес. Именно тогда я обнаружил, что мои цветные коробочки не оставляют его равнодушным, но теперь догадался, что они-то и явились невысказанной напрямую причиной интереса ко мне. Наверное, собеседник каким-то образом знал о содержании коробок, и их жидкое содержание не оставляло его в покое настолько, что он следовал по аллее впереди, как бы завлекая меня в сети своего интереса. И когда уже приблизился к своей цели, ему впору оказалось крепко себя поругать, поскольку своими злобными замечаниями о НКВД он сам разрушил выигрышную для себя композицию!
         «А если сыграть на этом? - подумал я. – Просто из интереса! Чтобы проверить, верно ли я истолковал его косые взгляды на мой пакет?»
         И я предложил ему одну из коробок.
         Незнакомец манерно отказался. В душе я усмехнулся и опять подтвердил своё решение подарить ему коробку. Теперь он взял ее, прижал к себе и сказал, оправдываясь:
         - Коль уж так вышло, хотелось бы пригласить сюда и моих друзей, если вы согласны.
         Я был согласен. А он содержание коробки и проверять-то не стал! Пожалуй, знал заранее о спиртном! Не выпуская желанной коробки, он извинился, отошел в сторону и стал звонить по сотовому, полагая, что я тугой на ухо.
         - Снимайтесь оба! Выходите на ту самую аллею... Мы на лавочке... Да! Всё есть! Поскорее! - потом он объяснил и мне. — Друзья где-то в центре парка развлекаются... Я знаю, им тоже будет интересно вас послушать...
         - Ну, если так! - опять усмехнулся я, не подавая вида, что обо всём догадался.
         Через пару минут к нам, запыхавшись, приблизились оба товарища моего собеседника. Тогда он торопливо обратился ко мне:
         - Простите, что сразу не познакомились. Меня зовите Тимофеем.
         - Павел Степанович, - отрекомендовался я.
         - Очень приятно! А это мои лучшие друзья! - он указал на каждого по очереди. - Иван Петрович и Василий Иванович.
         Друзья показались мне удивительно похожими. И по одеянию, и по суетливости, и по какой-то странной сморщенности их немолодых фигур и лиц. Они застыли в привычной готовности, зная, что сейчас за них всё решат.
         И действительно. Тимофей, поглядывая на меня с почтением, ввёл друзей в курс дела, объявив, что ненароком разговорился с настоящим героем войны, и тот не отказался от их скромного общества. Два товарища изобразили для меня ответную радость на скомканных лицах, произвели какие-то неловкие поклоны и застыли перед скамьёй. Сидеть рядом с нами и разговаривать им было физически неудобно.
         - Вот мы и познакомились, хотя с этого и должно было начинать! - подвел итоги я.
         Тем временем Тимофей с торжественным видом, благодарно поглядывая на меня, распечатал коробку и, демонстрируя наигранное удивление, извлек из нее всё содержимое. У его друзей, нетерпеливо переступающих с ноги на ногу, «совершенно случайно» в карманах обнаружились четыре полиэтиленовых стакана. Я и глазом не моргнул, как эти смятые стаканы, прокрученные между ловкими пальцами, оказались выпрямленными настолько, что каждый из них обрел свой первичный объем. Очень скоро содержимое бутылки перелилось в стаканы с непостижимой точностью. Когда же я отказался от своей доли, сославшись на усталость и жару, оставшаяся янтарная жидкость мигом забулькала в три других.
         Друзья, напрягаясь от предчувствия дурмана, бережно приподняли стаканы, а Тимофей ощутил потребность произнести тост:
         - За вас! И за таких, как вы! - повернулся он в мою сторону, скосив глаза на второй пакет с нетронутыми пока подарками.
         Все дружно ахнули, затем почмокали шоколадом и заметно повеселели. Их потянуло на разговоры.
         - Так вы на фронте были? - обратился ко мне Иван Петрович.
         - Воевать-то воевал, но на фронте не был! - уклончиво ответил я.
         - Это как же? – изумился Иван Петрович.
         Тогда Тимофей решительно внес ясность:
         - В отряде... В партизанском отряде... Еще мальчонком, значит!
         - Вот как! - одновременно удивились пришедшие. - И сколько же вам было?
         Их снова прервал Тимофей. Он бережно отвернул полу моего пиджака, лежавшего на спинке скамейки, чтобы показались награды, и с торжеством выдохнул:
         - Вот! Смотрите сколько!
         - Ничего себе, детство! Тут уж и сказать нечего! - сознался один из пришедших, но другой тему развил:
         - Мы с тобой, небось, в каком-нибудь концлагере сгнили бы, родившись чуть раньше! - обобщил он свои впечатления.
         - Могу вас успокоить, - пообещал я. - На оккупированных территориях советское население в концлагерях не содержалось! Оно работало! На победу Германии! У нас об этом не принято говорить, но под страхом смерти… Но кое-кто добровольно служил немцам, как мог! Немцы им поручали самую грязную и мерзкую работу... Эти и своих расстреливали, а немцы свои нервы берегли! Не все и у них, между прочим, извергами были.
         - Да-да, странно очень! - удивились пришедшие. - Может, и зарплату платили?
         Странно лишь то, подумал я, что вы, взрослые люди пенсионного возраста до сих пор в этом не разобрались. Почему? Не интересно? Некогда было? Пожалуй, и то, и другое. Ладно, придется слегка просветить...
         - Первым приказом немцев на оккупированных территориях всегда становилось требование с завтрашнего дня возобновить работу всех предприятий, учреждений, совхозов и колхозов. За невыход предполагалось очень строгое наказание. Зарплату платили рублями, но постепенно переходили на оккупационные марки. Кое-где даже нормальная жизнь налаживалась. Вы же знаете, наверное, якобы обиженного советскими властями артиста Вертинского? Так он в Одессе собственный ресторан открыл, и с удовольствием выступал с концертами для оккупантов в знаменитом Одесском оперном театре, всюду ездил с гастролями. Именно за усердную службу лютому врагу он и был отдан под суд после освобождения Украины! Это теперь лапшу нам вешают, будто он был идейным борцом с советской властью... И таких нашлось немало!
         - Еще и рестораны работали? Это для кого же? - удивился мой приятель.
         - Для кого угодно! Были бы деньги. Кстати, если не говорить о расстрелах коммунистов, евреев и партизан, то оккупанты местных почти не трогали. Как ни странно теперь это кому-то слышать, но немцы гарантировали местному населению полную свободу действий и передвижений. Гитлер вообще широко пропагандировал свою программу существования туземцев, «освобожденных от коммунизма». От нее, конечно, мёдом не пахло! Работа, работа и работа! Никакой медицины, никакого образования, никакой гигиены! Положение животных. Но один раз в жизни каждый раб мог съездить в Берлин, чтобы посмотреть плоды прогресса высшей немецкой расы! Так Гитлер установил! А наши россиянцы теперь так и поступают. Они ездят, смотрят, восхищаются, только на своей родине палец о палец не ударяют. Свобода! Причем, сами немцы, «осваивающие новые земли Третьего рейха», должны были жить в отдельных поселениях и никак не пересекаться с местными рабами. Рабам за равный труд платили бы в двадцать раз меньше, чем немцам...
         - Ничего себе! - мгновенно подсчитал Тимофей. - Наша средняя теперь меньше раз в восемьдесят! Докатились, ребята! Вкусили мы демократию и свободу! Заодно и выкусили!
         Вновь пришедшие друзья, по видимости, не поняли ничего, поскольку их коллективный мозг был озабочен дефицитом дурманящий жидкости. Однако у них всё-таки родился вполне приличный замысел для того, чтобы раскачать меня на следующую коробку.
         - Сейчас бы нам, да перед салютом, помянуть нашего прославленного Маршала Победы... – неуверенно промямлил Василий Иванович, явно полагавший, что перед столь святой необходимостью я не устою. Но ошиблись; я долго молчал.
         Молчали и они, не зная, как быть?
         Но с этого момента я глядел на них с искренним участием, поскольку перестал считать главным содержанием их личностей трепетное желание выпить. Они же, если не накручивать лишнего, самые обыкновенные мужики. Причем, наверняка, не так уж часто пьющие! Поскольку часто им и не предлагают, а на кровные, на пенсионные, не очень-то разгонишься. Всякий свой рублик, пожалуй, внукам на подарки приберегают, балуют их по своим мизерным возможностям. Вот и разыграли со мной праздничную комбинацию. Безобидную, в общем-то, комбинацию по раскачиванию первого встречного. Двое из них обосновались где-то там, на главной аллее, и промышляли в толпе счастливых и уже поддатых, а мой приятель выдвинулся сюда, где люди редко встречаются. И не промахнулся. В смекалке ему не откажешь! А я до сих пор не знаю, кто они по профессии, о чем думают, как и чем живут?
         После столь запоздалых выводов моё отношение к ним смягчилось. Ведь не алкаши, какие! Тех, давно бы развезло! Но я с усмешкой и удивлением констатировал, что они просчитали меня куда раньше и точнее, нежели я их. В знак поощрения хорошо развитых аналитических способностей своих новых знакомых я решил отдать им и вторую коробку.
         Уж мне-то она ни к чему! Я лет двадцать, как перестал употреблять, уяснив, что любой алкоголь хорош лишь, если одуряет! Ведь наркотик. А дури у меня и своей достаточно, как говорят в Одессе!
         Я молча протянул Тимофею вторую коробку. Он принял ее без колебаний; его компаньоны застыли в почтительном ожидании дележа; когда разлили, они, сдерживая нетерпение, не забыли повторно пригласить и меня.
         - Так что? За Маршала? - решил уточнить Тимофей, адресуя свой вопрос мне.
         - Ваше дело, но я бы за Жукова не стал... - ответил я без нажима, давая понять, что это их личное дело, а моё мнение можно и не учитывать.
         - Вот как! – с удивлением приостановил тост Тимофей. Его дружки также зависли со стаканами в поднятых руках. - А какие, простите, к нему претензии?
         - Вопрос сформулирован точно, и смысл в нем есть. Потому не стану увиливать. Как говорится, извольте! Но перечислю не по степени важности, а как придется. И это лишь моё мнение. Коротко не смогу… Договорились? – собеседники согласились.
         - Во-первых, полководец он весьма скверный. Исходя из этого нашу кровь особо не жалел, зато врага часто щадил!
         - Это вам немцы рассказали? – съехидничал Иван Петрович.
         - Сам Жуков и рассказал! В своих мемуарах! Он неоднократно хвастался, как вытеснял противника то тут, то там! А противника следует не вытеснять, а уничтожать, разделив его группировку на части! Это - основа военного искусства! Немцы с нашими войсками так и поступали, а он, видите ли, вытеснял! Потом недобитые немцы возвращались, и нам их возвращение стоило новых и новых жертв! Его бесталанность дорого обошлась нашим солдатам, их матерям, женам и сиротам!
         Мне не решились возражать, или же не читали мемуаров Маршала.
         - Во-вторых, человек этот никого и никогда не слушал, считая себя единственным пупом земли! Потому даже то, в чём помогли бы толковые подчиненные, никогда им не использовалось. Он всегда был непомерно груб со всеми, несправедлив, нетерпим к тем, кто имел свое мнение, мстителен и часто вел себя крайне подло, сваливая свои просчеты на других людей. У меня есть выписки с мнениями о Жукове многих генералов, служивших с ним. Почти все пишут в резко негативном ключе, хотя о Рокоссовском, например, никто плохого слова не сказал! То есть, нельзя тех генералов заподозрить в зависти к маршальской должности или еще в какой-либо неискренности.
         - Да! Рокоссовского любили! – подтвердил Иван Петрович. – То Конев прославился своим хамством, хотя полководцем считался очень талантливым!
         
  Я продолжил свою импровизированную лекцию:
         - В-третьих, Жуков уже после войны свою некомпетентность свалил на
Сталина. Эти действия как нам назвать?
         - И в чем вредительство заключалось? - прервал меня Тимофей.
         - Эх! Жаль, с мысли сбили. Теперь трудно будет вернуться к ответу на первый вопрос. Да, уж ладно! О Сталине! Жуков, как начальник Генерального штаба, допустил роковую ошибку в разгадывании направления главного удара вермахта в начале войны. Стране это обошлось настолько дорого, что в первые месяцы мы едва удержались. Ну, ладно, переиграли его немцы, оказались на голову выше, так ведь он всё это свалил уже на мертвого Сталина! Между прочим, Жуков сам и запустил байку о том, будто Сталин никому не верил о готовящемся нападении Германии! Но это же чушь невероятная. Даже я, мальчишка, помню, что никто не сомневался в близости войны, и об этом все открыто говорили, но Сталин еще и готовил страну к ней, сумел мобилизовать не только все наши ресурсы, но и, перехитрив Гитлера, заставил Германию заниматься подготовкой к войне Красной Армии, а не своего вермахта! Вот это и есть высший полет сталинской дипломатии! А Жуков уже после смерти Сталина запустил еще одну чудовищную ложь, будто Сталин умышленно запрещал приводить войска в полную готовность, боялся якобы спровоцировать немцев. Но ведь сам Жуков как начальник Генштаба и рассылал по округам директивы Генштаба о приведении в полную готовность уже к 15-18 июня! Представляете, насколько подлый человек? Зато промолчал, почему он сам не проверил, выполнена ли та важнейшая директива в округах и на флотах? А это было его должностной обязанностью! И надо же! В важнейшем Особом Западном военном округе генерал Павлов директиву не выполнил. Потом он сознался, что умышленно ее проигнорировал. Я полагаю, сделал он это с ведома Жукова. Потому наши войска, заблаговременно не выведенные в запасные районы, были уничтожены спящими! За это Жукова следовало расстрелять еще в начале войны! Вместе с Павловым!
         - Так почему не расстреляли? - поинтересовались все разом.
         - А потом где других взять? Ведь таких троцкистов-генералов у нас очень много оказалось! Но Сталин постепенно, уже по ходу войны, в этом вопросе разобрался. И сам взялся изучать оперативное искусство, не доверяя страну этим генералам. Потому через полгода немцы отметили коренное изменение в действиях наших войск. Но ведь понадобилось вмешательство Сталина и полгода! А за это время наши генералы сколько людей загубили? И какую часть Родины оккупантам сдали? И чуть ли не главным среди «выдающихся военных специалистов» был Жуков!
         - Ну, зараза! – не выдержал Тимофей.
         До меня уже стал доходить запах коньяка, подогретого в давно удерживаемых стаканах, и я посоветовал:
         - Да вы, пейте-то! Держать устали...
         - Теперь понятно, что за Жукова мы пить не станем. Это уж точно! - подвел итоги Василий Иванович. - Может, за Рокоссовского! - он опять вопросительно поглядел на меня, и я одобрительно кивнул, слегка его поправив:
         - Уж лучше, за погибших! За погибших героев!
         - Верно! Давайте, ребятки, за них! – согласились друзья.
         Они выпили, но произошло это уже не так поспешно, как в предыдущем случае — более спокойно, вдумчиво, с достоинством. Потом долго молчали, что-то переваривая в головах, и осторожно шуршали оберткой шоколада, лежавшего на скамейке.
         Наконец Василий Иванович разрядил обстановку:
         - Говорят, будто Сталин боялся высокого авторитета Жукова в армии и народе и потому отправил его подальше, в Одесский военный округ. А вы как думаете?
         Я удивился точной формулировке вопроса. Стало быть, и этого человека мне сразу понять не удалось! Я его за полного алкаша поначалу принял. Думал, полностью разложившаяся личность, ан, нет! На счастье, совсем не так!
         - А что касается вашего вопроса, то не знаю, как короче сформулировать — многое ведь не очевидно, объяснений потребует. А кое-что весьма болезненно воспринимается.
         - Да вы не тревожьтесь: мы народ битый! Всякое научились переносить! - заверил Тимофей.
         - Всё тогда сложнее оказалось. Сначала Рокоссовский и Конев поставили перед Сталиным вопрос о том, что Жуков часто позорит их, приплетая себе все заслуги. Потом до Сталина дошла информация, что Жуков со своими подручными генералами, Крюковым и Телегиным, в огромных масштабах присваивает особо важные ценности поверженной Германии. Наш главный мародер в маршальских погонах развернулся так, что Сталин разрешил следственным органам проверить эти сведения на неподконтрольного им ранее маршала.
         - Ну? И что выяснилось?
         - Даже на даче полы были устланы старинными коврами ручной работы из немецких дворцов! В несколько слоев! Их некуда было девать! Всюду стояли в два-три уровня добротные ящики с удивительной красоты фарфором. Картины величайших мастеров не умещались на стенах и подпирали стены на полу, царапая великолепной работы рамы. В книжных шкафах плотными рядами громоздились огромные старинные фолианты в кожаных переплетах, отделанных серебром. Все - на немецком языке! Зачем они Жукову, который не знал ни одного иностранного языка, а книги вообще не читал? Этот факт особенно удивил следователей, поскольку они не обнаружили ни в доме, ни на даче Жукова ни одной книги на родном языке! Стало быть, и немецкие фолианты он запасал в качестве дорогого товара! Золота, бриллиантов и серебра в изделиях и посуде набралось на десятки килограммов. Рулонами пылились, один на другом, многие километры дорогих тканей. И это в то время, когда после войны чуть не каждая женщина была счастлива, если удавалось пошить юбку из мешковины!
         - А мы молились на него! Интересно, с чьей подачи мы его в национальные герои зачислили? - не сдержался Тимофей. Его товарищи в сердцах отпустили несколько более крепких словечек. - Как же так? Почему народ и сегодня правду не знает, почему Жукова как своего избавителя до сих пор все чтят? Кто эту правду на самом верху прикрывает?
         Я решил помолчать, дабы перевести дух. Уставать в последнее время стал не в меру от трудов своих праведных. Чтобы оправдать молчание, я принялся протирать очки, делая это тщательно и долго. Приятели терпеливо ждали, наблюдая за моими нехитрыми манипуляциями. Неужели я их так заинтересовал своими ответами? Или они опять меня переиграли, наметив, как поскорее получить очередную коробку? Кажется, и то верно, и другое! Потому я добавил:
         - Вы еще не всё знаете. За Жуковым числятся и более отвратительные дела! Например, непосредственная поддержка государственного переворота, совершенного в нашей стране 24 июня 1953 года под руководством Хрущева. В этот день заговорщики убили второго по должности человека в стране. Но вторым он считался лишь формально, а в действительности являлся первым, поскольку именно ему Сталин завещал после своей смерти продолжить строительство в стране подлинной народной демократии. Чтобы она победила, Сталин еще до войны замыслил отстранить от руководства партию большевиков, лишь дублирующих хозяйственных руководителей, а чаще мешающих им. До войны у Сталина это не вышло, помешали те самые большевики, объединившись все, как один против него. Во время войны стало не до реформ системы управления. Зато после войны Сталин вновь нацелился на претворение данной реформы в жизнь. Можете сколько угодно удивляться, но на следующий день, как только Сталин в узком кругу огласил намерение далее этот вопрос не откладывать, он был то ли отравлен, то ли его и впрямь нежданно-негаданно сразил тяжелый инсульт. Хрущев и Игнатьев, которые эту смерть и организовали, приняли все меры, чтобы не оказывать Сталину медицинскую помощь и скрывать как можно дольше его тяжелое состояние от Берии. Потом все свои козни на него и свалили.
         Я замолчал, чтобы собраться с мыслями и перевести дыхание. Никто из новых знакомых не только не проронил ни слова, но даже не пошевелился в ожидании продолжения моих воспоминаний. А я в который раз задал себе вопрос: «Зачем им это надо?» Ведь они прожили свою жизнь, какой бы она ни была, не будоража сознание крохами столь неприятной истины. Зачем она им теперь? Что они собираются с ней делать? И что смогут сделать, независимо от намерений? А главное, что им теперь позволят сделать? Ну, хорошо, после и погляжу!
         - За сто тринадцать оставшихся дней своей жизни, вплоть до убийства, Берия сделал неправдоподобно много. Собственно, он всегда работал именно так! Он успел прекратить множество надуманных репрессий, с вредительскими целями затеянных бывшим министром госбезопасности Игнатьевым; стал пересматривать дела лиц, уже находящихся в местах лишения свободы и выпускать их, причем, не только невиновных, но и всех женщин, и лиц, сроки которых оказались близки к окончанию, то есть, досрочно. Но еще важнее – верные ему следователи НКВД за эти дни собрали сведения, изобличающие преступления многих заговорщиков и организаторов убийства Сталина. Берия, безусловно, отдал бы их под суд. Он так и собирался сделать! Уже согласовал с бесхребетным Маленковым день обсуждения этого вопроса в Совете Министров. Потому-то изменники, смертельно напуганные приближением своего конца, его и убили, а Маленкова и прочих членов Политбюро поставили перед фактом – или вы с нами или последуете за Берией, как подлые враги народа! Не приходится сомневаться, что НКВД в полном составе встал бы за своего любимого шефа горой, будь он еще жив, но его уже убили. Вставать оказалось поздно – это привело бы лишь к братоубийственной войне МВД с армией, которой формально командовал министр обороны Булганин, а в действительности - Жуков. А чтобы НКВД даже потом, даже через годы, не поднимало головы, не раскрывало тайну убийства Сталина и Берии, и государственного переворота, Хрущев собственные репрессии невинных граждан, все расстрелы, свалил на честных работников этих органов. И они до сих пор не могут отмыться от той хрущевской клеветы! Так же, как до сих пор злобная клевета не смыта и с имени Сталина, и Берии, и многих других честнейших работников органов, которые не согласились признать результаты политического переворота в СССР и были расстреляны Хрущевым с формулировкой «враги народа». Собственно, только после этого социализм в нашей стране стал выхолащиваться, нагло подменяемый властью большевистской верхушки! Сначала ее возглавлял Хрущев, умный от природы, но мало-образованный, очень хитрый, очень жестокий, очень мстительный, очень подлый.
         - А нам-то про Берию наплели… - протянул Тимофей. – А потом как было?
         Я продолжил:
         - В 1964 году в результате мягкого дворцового переворота вместо Хрущева наверх вы-толкнули Брежнева. Личностью его назвать трудно – сероват! Даже Хрущев в этом плане казался на три головы выше Брежнева. Но он общительный, веселый, умеющий ладить с простыми людьми, на фронте пулям не кланялся, хотя и боевым командиром не был – так, политработник. В декабре 44-го стал генералом. Но, самое важное, - не руководитель он! Ни по интеллекту, ни по жизненным целям, ни по призванию. К тому же, патологический бездельник! Чрезвычайно тщеславен.
         - Уж о нем-то мы наслышаны и сами насмотрелись! - вставил Иван Петрович.
         – Нам бы узнать ваше мнение об Андропове. Вроде, наш мужик был! Или нет?
         - С Андроповым определиться сложнее. Я тоже давно им интересуюсь, но все концы в воду! Остается лишь догадываться. Он, как многим казалось, во всех ситуациях являлся хозяином любого положения, но чего именно хотел и к чему стремился, по нему было не понять! Однако именно он ввел Горбачева в высшие круги московской власти, и это факт. Не мог же он, весьма проницательный человек, в самом деле, не понимать всю человеческую ничтожность и нечистоплотность Горбачева! Конечно же, понимал! И всё-таки вытянул его наверх! Вот от этого и пляшите, составляя портрет Андропова!
         - Неожиданно как-то выходит… Получается, что и он… - подытожил Тимофей.
         - Кто его знает? – уклонился я, но добавил. - Правда, непосредственное назначение Горбачева на высшую должность произошло с подачи политического аксакала того времени, совершенно неподкупного, как нам всегда внушали, Андрея Громыко! Выводы о нем можете сделать сами! И всё-таки, очень интересно! Как принципиальный патриот к старости, когда уже о душе пора подумать, настолько очевидно сыграть на руку нашим врагам?
         Я помолчал, оценивая реакцию своих слушателей, интересно ли им, и сменил тему:
         - Кстати, Горбачев после освобождения родного Ставрополья от немцев работал комбайнером. Ему всего-то было 14 лет! Оно и понятно! Ведь мужики все на фронте, а работать надо, вот он и научился! И молодец! За это он даже высшую награду Родины получил, орден Ленина! Но странности в его биографии уже тогда начались – работали-то на комбайнах очень многие мальчишки, однако награду получил он один. Неужели кто-то уже тогда тащил его наверх? Так или иначе, но с высоким орденом да в юношеском возрасте поступить на юридический факультет МГУ труда не составило. По той же причине говорливый Миша стал комсомольским секретарем факультета. И, есть сведения, что многие его товарищи были отчислены ввиду выдающейся проницательности комсомольского секретаря Горбачева – он везде находил «врагов народа»! А еще, он уже тогда разобрался в возможностях сладкой жизни и сообразил, где следует пристроиться, чтобы иметь большую власть и ни за что не отвечать! Потому его женитьба, даже если она и произошла по любви, весьма похожа на целенаправленное упрочнение карьерной перспективы. Известная вам его супруга Раиса, словно случайно, оказалась дочерью первого секретаря Башкирского обкома КПСС, который, надо думать, сделался для Горбачева неплохим буксиром. Правда, сегодня этот факт засекречен, и отцу Раисы придумана более пролетарская биография. Не забыли в нее включить и непомерные страдания по случаю необоснованных сталинских репрессий. Вот так-то! Похоже, я вас крепко утомил! Да и переваривать это долго придется! Потому прошу наш разговор запить коньяком и разойтись! – я извлек из пакета очередную коробку. – Думаю, мне и оставшейся вполне достаточно!
         Надо сказать, мои знакомые оживились значительно меньше прежнего, но пить не от-казались. Когда степенно разлили содержимое по стаканам, опять возникла проблема тоста.
         - За что или за кого? – неуверенно оглядел общество Тимофей, держа стакан наизготовку.
         - Давай молча и не чокаясь, - предложил Василий Иванович. – За тех, кто нас не предавал!
         Все согласились. Выпили. Я понял, что продолжать разговор никому не хочется, перегрузились безрадостной информацией, и надумал прощаться, но Василия Ивановича еще что-то волновало:
         - Вот, профессор, мы с вами всё в прошлом копаемся, да нынешнюю жизнь ругаем, будто слов хороших для нее не осталось, но хотелось бы знать, что из наших мучений в перспективе-то получится? К чему готовиться? Либо перетрется всё по-тихому, да улучшаться начнет, либо наоборот? Кто нам скажет?
         - Эх, Василий Иванович! Мне бы кто ответил на такие вопросы! Как я понимаю, после предательской деятельности всей когорты, так называемых реформаторов, наше будущее столь незавидно, что никто из них нам об этом заранее не расскажет! Зачем? Ведь тогда можем и взбунтоваться! А так, население мало-помалу всё вымрет. Жутко это сознавать, но так и будет, поскольку народ до сих пор только стонет, оттого что ему плохо, а почему плохо, не понимает, да и понять не особенно-то жаждет. Стало быть, не знает, что делать! Одна мечта ему душу греет – из нищеты хоть как-то вырваться, иномарку купить, квартирку отремонтировать, с долгами рассчитаться да в Турцию или в Израиль свозить свою задницу, чтобы перед знакомыми фотографиями хвастаться! Вот в этом-то самоуничтожение нашего народа и заключено! А он себя еще и великим зовёт! Беда его даже не в трусости и широко распространившемся мещанстве! Мещанин, он, понятно, паразит; он на шее нормальных людей сидит. От него никому и ничего, зато он-то, всё под себя! Но если какие-то люди за этого паразита всё же работают, то все, худо-бедно, как-то живут! А у нас ведь всё иначе – страна ничего не производит, зато охотно паразитирует. На чём? Это все знают: на тающих запасах нефти, газа, леса, пресной воды… Уже территориями стали торговать… Байкал, Дальний Восток, на очереди Калининградская область или Московская… Ну а всё нужное для существования спекулянты привозят из Китая, из Турции, Европы, Израиля… Вроде бы, хорошо, - никто не работает, а всё есть! Но ведь недолго так будет! Шабаш это!
         Приятели почесали затылки, а Иван Петрович подвел итог:
         - Уж лучше мы будем в прошлом копаться, нежели в таком будущем!
         Но у Василия Ивановича непроизвольно вырвалось, будто и не слышал последней фразы:
         - Нет! Мы ещё сильны… Мы всегда выстаивали… Русский народ непобедим, вся история говорит…
         - Ну да! – ввязался со своей иронией Тимофей. – Дальше некуда! Профессор прав, мы свою страну никому погубить не позволим! Потому что мы ее сами хотим погубить! Уже тем, что ничего не производим, а тянем и тянем под себя… Миллионы чем-то заняты, а на самом-то деле штаны протирают. Айти технологии… - он сплюнул.
         – Что они нам, стол накроют? Или те штаны сошьют? Это не труд, это имитация! Занятость есть, зарплата какая-то есть, а для страны – словоблудие! Зато мы эти штаны у врагов наших закупаем, а они в виде прибыли с нас их и снимают. Вон, зачуханную Турцию мы за двадцать лет превратили в развитую страну, а сами загнулись. Мы же все деньги наши в нее перекачали. Теперь всё в Китай пошло! Эти иномарки, боинги, я уж молчу о телевизорах, телефонах и шмотках… Мы что же, сами не можем? Оказалось, руками и даже головой еще можем, но банки денег предприятиям не дают. Они на врагов да на воров работают! Значит, сдохнет.         И вся промышленность, и вся страна наша! – с силой выдохнул Тимофей.
         - Договорился! – ехидно поддакнул Иван Петрович. – Как же мы сдохнем? Нас вон сколько! Дети, внуки только пошли…
         - Понятное дело! Будет и на нашей улице праздник! – заверил Василий Иванович. – И наше время придет!
         - Ну да! – подтвердил Тимофей. – Придет! Только нас оно уже не застанет!

         *  *  *
         А вдалеке, там, откуда змейкой струилась аллея, мелькнули два пучка автомобильного света. Они прорезали сумерки, уплотненные кронами деревьев, развернулись и стали приближаться к нам.
         - Менты! – сообразил Тимофей.
         - Пора сматываться… сейчас цепляться начнут! – предположил Василий Иванович.
         - Вроде, не должны! – успокоил Тимофей. – Всё-таки праздник, всенародное гуляние.
         - Да им по фигу! – не сдавался Василий Иванович. – Чует моё сердце, цепляться будут! Свидетелей нет, можно что угодно навешать!
         - Теперь далеко не убежим, даже если в разные стороны! И не бросать же профессора в одиночестве – он-то своё отбегал!
         Зарешеченный полицейский «Уазик», не выключая мотора и фар, тормознул напротив нас.
         - Пьете в общественных местах! – утвердительно рявкнул здоровенный сержант, вывалившись из машины с коротким автоматом наперевес.
         За ним показался, обогнув машину, более вежливый лейтенант.
         - Не положено, господа, в парковой зоне употреблять! Собирайте своё и расходитесь по домам!
         - Да мы же за Победу! Всего бутылочку коньяка на всех… - стал оправдываться Иван Петрович, порадовавшись, что две опустошенные бутылки по старой привычке давно отнес в урну к другой скамейке.
         - Русскую водку за победу надо пить, а не буржуазную дрянь хлебать! Или вы не патриоты? – вдруг стал заводиться сержант. – А ну-ка, по очереди, все в машину!
         Было заметно, как мои знакомые напряглись и стали бочком пятиться от скамейки, на которой продолжал сидеть лишь я. Но Тимофей не захотел безропотно принимать это беззаконие и возмутился:
         - В чем дело, товарищ лейтенант? Мы ничего не нарушали, никого не задевали? Всенародно празднуем! В чём дело?
Лейтенант отмахнулся от Тимофея, мол, помолчи пока, и попытался мягко охладить своего подчиненного:
         - Николай! Ты опять за своё! Пусть сами сворачиваются – и по домам! Садись в машину!
         - Товарищ лейтенант, да вы разве не видите? Они же пьяные в доску! И полицию грязно оскорбляют! И это в такой-то день! Не потерплю глумления над законом! – почти взревел сержант Николай.
         Присутствующие быстро разобрались, что первую скрипку здесь играл не старший наряда, не лейтенант. Понимая нутром, что ничего хорошего теперь не выйдет, мои знакомые стали, особо не демонстрируя своих намерений, всё дальше пятиться от скамейки.
         Тогда сержант, зычно рявкнув, призвал к себе на помощь водителя. Они опомнились, когда лишь я остался в пределах досягаемости, но тоже встал, чтобы захватить пиджак и уйти. Тогда сержант странно хрюкнул, возможно, это был какой-то условный сигнал, после чего они оба, сержант и водитель, метнулись ко мне с разных сторон, сильно ударили локтями под грудную клетку.
         От удара я задохнулся. Сердце пару раз резануло острой болью и остановилось. Глаза перестали что-то различать. Раздышаться я уже не смог.
         Мне вспомнилась мама - самая любимая, самая красивая. Она, совсем девчонка, вприпрыжку бежала навстречу, разведя руки в стороны, приглашая и меня бежать к ней, а в ладошках сжимала приготовленное для меня лакомство – стручки гороха! Потом я вспомнил ее уже смятой, заплаканной, отворачивающейся от меня и прячущей под передник похоронку на отца.
         Вспомнилось, как отец подбрасывал меня вверх, так что сердце уходило в пятки, и приговаривал: «Не бойся Пашка! Ничегошеньки в жизни не бойся! Все страхи люди сами себе придумывают, а ты их не придумывай!» И щекотал мой живот своими колючими щеками. Потом из черной тарелки репродуктора много раз слышалось слово война, от которого взрослые цепенели, и отец, весь в ремнях, с пистолетом и противогазом торопливо целовал меня, моих сестер и очень долго нашу маму. Мама не плакала, пока отец не вышел из дома, а потом упала рядом с кроватью и тихо завыла на наших глазах. Такой мы ее никогда не видели. А она, бедная, только и повторяла: «Вот и всё, вот и всё, вот и всё…»
         Вспомнил, как впервые ночевал в лесу, сообразив, что возвращаться домой больше нельзя. Как меня, замерзающего и голодного, в бреду, подобрали и отнесли к себе в землянку какие-то молчаливые и решительные люди, оказавшиеся партизанами и совсем скоро и надолго заменившие мне родную семью. Как боязливо ходил я в город с первым заданием, пробираясь по известным с измальства огородам, тропинкам и сараям, избегая выходить на улицы и встречать знакомых. Тогда всё обошлось, и я осмелел, твёрдо усвоив наставления командира, как вести себя при встрече с немцами, и как - при встрече с полицаями. Их я особенно ненавидел, зная, что это они расстреляли мою маму и сестер, и мечтал их самих при случае убить.
         Перед глазами, будто прощаясь со мной, прошла моя партизанская семья – многие и впрямь стали мне родными, заботились, учили, даже игрушки всякие делали, словно маленькому… Я понимал, им на кого-то надо вылить свою тоску о собственных детях и женах…
         После освобождения наших мест меня, как ни сопротивлялся, как ни убегал, отправили в Москву. Там я стал суворовцем. И опять с друзьями и с воспитателями мне повезло! Кое с кем и сейчас в контакте. Какие люди в наше время были! Целеустремленность, бескорыстие, уверенность в правильности нашей советской жизни, в могуществе нашего народа пока он находится под мудрым руководством Сталина!
         Вспомнил, как оценил и полюбил «бога войны». Именно так называл артиллерию Петр Николаевич, наш преподаватель, который мне очень напоминал погибшего отца, приходившего ко мне с толковыми советами по ночам. Как отказался я от московского училища и уехал в одесское артиллерийское. А там еще и море на меня обрушилось всей своей силой и красотой! Боже мой, какое сильное впечатление оно оказало на меня. Я уж подумывал переводиться в моряки… Хорошо, научился к тому времени трезво рассуждать, задавил в себе детские порывы… А после училища закружила меня жизнь, да так, что и света белого не видел из-за занятости да хронической усталости, но почему-то был счастлив…
         Потом в мою жизнь ворвалась она, моя Любаша. И ведь не ошибся, как случалось со многими друзьями… Сколько лет мы вместе… Скоро шестьдесят! Разве думали когда-то что будет именно так… Уже правнуки у нас… Всё было бы хорошо, да что враги со страной сделали… Не сберегли мы страну-то без Сталина, не осилили без него. Да еще его, святого, и обгадили, повторяя выдумки, внедренные в головы простаков нашими же врагами. Уж как они Сталина до сих пор ненавидят! Боятся даже мертвого! И ведь есть за что – не однажды обводил их вокруг пальца, хотя раньше они в своем могуществе и не сомневались!
         Затратив напрасно многие века, чтобы нас подмять, не добившись этого войнами, сионисты поступили, наконец, весьма мудро – стали взращивать негодяев-предателей в нашей же среде. Поди, разберись в них! С виду - во всём наши, а на деле-то - враги затаившиеся, подлые, злейшие, алчные. Всех, если перечислять, уже не счесть! Они же, с ка-кой стороны не погляди, подлинные троцкисты, хотя, наверное, и смысла этого слова не знают. Тем не менее, дело Лейбы Давидовича исправно продвигают в жизнь! Он ведь, Троцкий, Советскую Россию рассматривал не иначе, как расходный материал для пожара мировой революции. Мол, бог с ней, с Советской Россией, с ее народом. Впрочем, и мировая революция в его руках оказалась лишь ширмой, прикрывавшей главную цель миро-вой финансовой олигархии – полную глобализацию, - а себя на вершине подвластной им и легко управляемой голодом планеты! Сталин три раза разрушал их планы – сначала в тридцатые годы индустриализацией и коллективизацией, которые сделали нас независимыми, а потом незапланированной победой во второй мировой войне. Они-то рассчитывали, что Германия, Япония, Великобритания и СССР себя взаимно уничтожат, а оказалось, что Сталин вывел нашу страну из мировой войны неожиданно крепкой и сильной. В третий раз планы олигархов рухнули, когда наша страна создала своё ядерное оружие! Стало быть, борьбу за глобализацию им предстояло продолжать… Вот они и продолжили! И получилось у них, наконец, когда подкупили руководство СССР за тридцать сребреников! Вот они-то, наши «уважаемые» правители, сами страну и разрушили! Ровно так, как им из-за океана заказали!
         - Ты что натворил? – услышал я испуганный голос лейтенанта, прервавший мои последние воспоминания. – Ты что опять творишь, вражья морда! – голос лейтенанта набирал силу и уверенность.
         - Ну и что я творю, по-вашему? – нагло ухмыльнулся сержант, хорошо понимая, что неприятностей теперь, если сейчас же что-то не придумать, ему не избежать. – Ну и что? – заладил он. - Выкрутимся, как всегда выкручивались! Подумаешь, старика инфаркт до-гнал! Мы же не врачи, чтобы больных по всем дорогам лечить!
         - Ты соображай хоть немножко! Трое смылись, теперь на нас заявят…
         - Ну и что? Во-первых, не заявят, кишка у них тонка! А во-вторых, если идиоты, то сами виноватыми и окажутся. Я, например, скажу, что они на меня напали, за автомат хватались! Грозились разоружить и связать… И еще что-нибудь наплету… А вы всё подтвердите, если не хотите вместе со мной отвечать! – он опять ухмыльнулся.
         - Опять перегибаешь, будто бредишь постоянно… Старики хотели его разоружить… Спятил, что ли?
         - Это как поглядеть! – засмеялся сержант.
Никто и глазом не повел, как он полосонул очередью из автомата куда-то меж веток и стволов. Череда грохочущих выстрелов подняла в воздух устроившихся на ночь ворон. Кружась, они устроили свою чехарду, долго волнуясь и не смолкая.
Лейтенант оторопел. Такого разгула вседозволенности даже он не ожидал от этого прохвоста, навязанного в их отделение кем-то по влиятельному звонку. Вот теперь с ним и маемся! С каждым дежурством всё новые и новые закидоны. Не успеваю замазывать.
         - Сержант Тусклов! Сдать оружие! – неожиданно для себя приказал лейтенант, однако всё более робея. Его неуверенность в вопросе, требующем смелости и решимости, была тут же замечена сержантом.
         - Ты, лейтенант, знай-то меру! А то ведь докомандуешься, на свою голову! Ишь, чего захотел! Я же первый тебя и заложу! Скажу, что это ты мне приказал по убегающим бандитам стрелять… Чтобы напугать их и поймать готовенькими. А Петька-водитель, так он для меня свой в доску, он всегда подтвердит, что мне надо. Так что, не очень вы ерепеньтесь, товарищ лейтенант! Или вы что-то против меня, не дай бог, вынашиваете? Мол, от-дежурим, а потом в рапорте всё изложите… Так? Тогда вы себе очень жизнь осложните! Да и жена у вас молодая, а всюду без охраны ходит, я сам видал…
         - Сдать оружие! – уже угрожающе спокойно прошипел лейтенант, держа в руке готовый к выстрелу пистолет.
         - Всё-всё! Вот теперь вижу, вы, товарищ лейтенант, готовы на любую глупость! Это же надо, на своих товарищей заряженное оружие наводить! Ужас! Ты видел, Петро? Совсем у лейтенанта нашего с головой плохо! А уж с нервами, так вообще никуда не годится! – нагло измывался сержант. – Вы садитесь, товарищ лейтенант, мы вас живо до прокурора домчим… У него и покаетесь! А, может, вам прямо к Кащенко наведаться? Так у меня и там знакомые есть! Среди медперсонала, разумеется.
         Лейтенант был близок к той черте, после которой даже робкие люди совершают решительные поступки, и сержант, казалось, тонко уловил его состояние, потому пошел на попятную.
         - Всё-всё! Накалились мы оба без всякой меры, но оба и успокоимся! Всё-всё! Не стрелять же мне в вас, товарищ лейтенант! Не по-честному получится – у меня всё же автомат, а у вас пшикалка! Давайте всё забудем, и впредь будем дружить! – осторожно юродство-вал сержант, но примиряющей интонацией сглаживал остроту ситуации.
         Лейтенант некоторое время еще стоял с пистолетом в руке, затем вложил его в кобур и приказал стальным голосом, не допускающим возражений:
         - В машину!
         Сержант занял своё место и спросил с издевкой:
         - А этого куда? Неужели без помощи оставим?
         Лейтенант, не отвечая ему, взял в руки микрофон радиостанции.
         - Докладывает ноль седьмой! У нас происшествие. По маршруту патрулирования номер двадцать восемь в парке на северной аллее номер четыре обнаружили пожилого мужчину без признаков жизни. На лавке. С наградами. В момент нашего к нему приближения с места происшествия скрылись трое незнакомых мужчин. Разглядеть их не удалось. Видимо, хотели старика ограбить. Для задержания убегавших произведена предупредительная очередь из автомата, но задержать их не удалось. Прошу прислать «скорую» для перевозки тела и оперативную группу. До ее приезда остаюсь на месте происшествия. Доклад окончил. Жду ваших распоряжений. Прием!
         - Ну и что? – послушав, удовлетворенно хмыкнул сержант. – Зачем такие нервы, товарищ лейтенант? Давайте-ка этот вопрос перекурим!
         Лейтенант ничего не ответил, резко захлопнул дверцу и отошел к старику. Тот, бездыханный, сидел с повисшей головой, склонившись набок. Рядом лежал цветной пакет с пестро упакованной коробкой. Со спинки скамейки свисал пиджак с многочисленными орденами и медалями - свидетельствами его заслуг перед народом.
         «Ну и что? – повторил лейтенант про себя прилипшую фразу сержанта и сам себе ответил. – Чего-чего! Старика жаль! Ему бы жить, да мы подкатили! Не фашисты, так мы добили, вполне возможно, последнего человека, которого следовало уважать! Уважать за каждый прожитый им день, за дела, для которых он жил! А на смену явились мы – трусливые приспособленцы, не способные защитить униженную Родину! Едва не пристрелил этого подонка… Конечно, хорошее бы дело сделал, но их теперь миллионы! Перевестись куда-нибудь, что ли? Может, на Луну?»


                2017, июнь.