Была весна

Весной мы с подругой отдыхали в санатории, это было давно, в прошлом столетии. После обеда всегда ходили на прогулку. Как-то, возвращаясь с прогулки, я увидела в фойе, сидящего на стуле, инвалида без обеих ног. Мы с ним встретились взглядами, и я немного растерялась от его пристального взгляда, но потом решила поздороваться, на что он ответил чуть заметной улыбкой. На вид ему было лет 60, симпатичный, густые чёрные волосы с проседью. На груди у него были орденские планки, я поняла, что он фронтовик, а к фронтовикам у меня особое отношение.

На следующий день, как обычно, мы пошли на прогулку. Возвращаясь, я увидела, что этот инвалид сидит прямо у входа на первом ряду и смотрит с улыбкой. Я не успела поздороваться, как он спросил: «Ну, как погуляли?» И я ответила: «Хорошо, на улице тепло и солнечно». «Девочки, а как вас зовут?» – улыбаясь, спросил он. Я назвала себя и подругу по имени. «А я – Василий Петрович и приглашаю вас в гости, комната моя восьмая на первом этаже», – почти скороговоркой, не дав нам опомниться, как-то по-ребячьи, пригласил инвалид. Мы переглянулись с подругой, а он продолжал: «Идите, раздевайтесь и приходите, я вас буду ждать». «Хорошо, мы придём», – ответила я. Посмотрела на Лиду, она тоже кивнула головой.

Когда мы зашли к нему в комнату, он сидел на кровати, и, словно мы сто лет знакомы: «А ну-ка, девочки, двигайте стол ко мне». Мы придвинули стол поближе к кровати – «А теперь, Валя, достань сумку из шкафа и неси сюда». Я принесла сумку, Василий Петрович велел достать тарелки и рюмки из тумбочки. Он из сумки достал нарезку колбасы, яблоки, коньяк, разложил на тарелки и налил понемножку коньяка в рюмки. Мы с Лидой молчали, а он, улыбаясь, взял рюмку и сказал: «Ну, девочки, давайте за знакомство». Мы выпили по глоточку. Василий Петрович взял нож, разрезал яблоко на четыре части и протянул нам, и я видела, что глаза его просто сияют.

«А теперь рассказывайте, откуда приехали», – сказал он, глядя на меня. Я тоже улыбнулась и сказала: «Я из Конаково, а Лида из Самары». «О, так я тоже самарский», – весело ответил Василий Петрович. Потом они с Лидой стали выяснять, кто в каком районе живёт. А мне хотелось узнать, где он воевал и получил такое страшное ранение, но понимала, что пока не время спрашивать об этом. Василий Петрович взял коньяк и налил ещё понемножку. В это время раздался стук в дверь и медсестра, распахнув дверь, остановилась на пороге. Василий Петрович извиняясь, попросил её зайти через полчаса, а нам пояснил, что она пришла делать ему массаж. Мы хотели уйти, но он сказал, чтоб мы не беспокоились, у нас ещё есть время, и мы сейчас выпьем за то, чтоб эта встреча была не последней. Потом мы быстренько всё убрали со стола, разложили всё по местам и не успели поблагодарить, как Василий Петрович протянув к нам руки вверх ладонями, сказал: «Давайте руки». Мы положили свои руки на его крепкие мозолистые ладони, и он, слегка сжав их, почему-то тихо произнёс: «Большое спасибо, что пришли». «Это вам спасибо, что пригласили», – в один голос с Лидой поблагодарили мы.

Дня через два-три, возвращаясь с прогулки, мы встретили Василия Петровича на улице, сидящего на низкой платформе на колёсиках. После приветствий он сказал: «Я уже тоже надышался, да и прохладно стало». Я открыла ему дверь, он очень ловко развернулся и проехал в фойе, потом остановился и снова пригласил нас в гости. Когда мы зашли в свою комнату, Лида сказала: «Мне, кажется, он нас ждал, чтоб пригласить».  «Возможно», – ответила я. «Давай его попросим, чтоб рассказал о себе», – глядя на Лиду, сказала я. «Давай, только ты будешь задавать ему вопросы». «Ладно», – согласилась я.

И вот, на наш стук в дверь, слышим: «Заходите». Он так же сидел на кровати, улыбнувшись, сказал: «Девочки, приступайте к своим обязанностям, стол ко мне, Валя за сумкой, Лида достаёт чашки». Когда всё было приготовлено, Василий Петрович попросил подать большой термос, который стоял на тумбочке. Налили всем чая, а в чай он налил из необычной бутылки какого-то душистого бальзама. На этот раз на столе были печенье и конфеты. Попробовав чай, я сказала: «Ой, какой вкусный душистый чай». И Лида меня поддержала, что такого вкусного чая никогда не пила. Чувствовалось, что Василию Петровичу было приятно. Налили по второй чашке чая, я заметила, что Василий Петрович смотрит на меня, и тут же попросила: «Расскажите, пожалуйста, нам о себе».

Он опустил вниз глаза и помолчал. Тогда я спросила: «Где вы воевали?» Он, глядя на меня, сказал: «Наверное, хотела спросить, где я потерял ноги?» Я немного смутилась от того, что именно это я и хотела узнать, поэтому молчала. И он, ни на кого не глядя, как-то обречённо произнёс: «Под Сталинградом». У меня почему-то поползли мурашки по телу. Мы молчали. Минуты через две, Василий Петрович громко выдохнул, и продолжил: «Очнулся я на третий день в госпитале, операция, лечение, снова операция, снова лечение. Потом новые госпитали. Всякое было. И жить не хотелось, ведь мы были совсем молодые. Многие из нас просили, чтоб домой не сообщали. Пожилой врач вечерами беседовал с нами, убеждал, что у нас осталось самое главное, что мы можем создать семью и родить детей. После таких бесед, я как-то присмирел и повзрослел что ли. Потом дошло, что у меня не такое страшное положение, потому что есть руки, а это лучше, чем с ногами, а без рук. Стал помалкивать и думать, что надо бы сообщить маме.

У меня долго не заживала рана на плече около шеи, врач предупредил, что такие раны долго не заживают, но беспокоиться не стоит, обязательно заживёт. Однажды, после обеда, в палату зашёл врач и сказал: «Товарищи бойцы, прошу вас вести себя достойно, сейчас зайдёт генерал». И тут Иван, у которого не было ног и одной руки, крикнул: «Мы станем по стойке смирно!» На что врач, как-то по-отцовски, попросил: «Ребята, просто будьте выдержанны», – и вышел. А минут через пять зашёл генерал и с ним врач с папкой и коробкой. Генерал поздоровался, и мы ответили хором по уставу. Нас в палате было шесть человек. Он подошёл к каждому и вручил награды. Мне – Героя Советского Союза, остальным – Орден Красной Звезды. После ухода генерала, у нас долго в палате стояла необычная тишина. Видимо, каждый думал о своей дальнейшей жизни.

А, приблизительно месяца через два, к величайшему моему удивлению, в нашей палате появились две девушки из нашего села, которых я хорошо знал – Зина и Маша. Допытывался, кто им сказал, но они отшучивались. Маша мне нравилась, она спокойная застенчивая, светленькая, с голубыми глазами, а Зина – прямая противоположность, смелая, решительная, настойчивая, но это не мешало им быть подружками. Они привезли нам гостинцы, каждому по пачке печения, по пачке чая, по кулёчку сахара-рафинада. Я понял, что поездка была кем-то спланирована, потому что такие продукты во время войны просто так купить было невозможно. Через день они должны были уехать. Когда мы простились с девчонками, и они ушли, через минуту вернулась Зина, наклонилась надо мной и тихо сказала, что любит меня, приедет за мной, и тут же вылетела пулей. Чтобы вас не утомлять подробности опущу. Зина забрала меня из госпиталя, я подучился и стал работать часовым мастером, мы поженились, у нас родился сын. Жили в частном доме, все необходимые работы по дому я научился делать сам, даже полы в доме заменил». Потом Василий Петрович на минутку замолчал и – «Девочки, а про чай-то мы забыли». Он сам заполнил все чашечки, благо, что чай ещё был горячим и добавил бальзама. И тут я у него спросила: «А с Машей вы общаетесь?» Василий Петрович, не поднимая глаз, ответил: «Да, общались». Немного помолчал. «Ну, что ж, придётся исповедаться», – чуть с заметной улыбкой сказал Василий Петрович.

«Когда сын стал взрослым и уехал учиться, Зина мне заявила, что ей очень нравится один мужчина, и он предложил ей с ним уехать в другой город. Я немного подумал и сказал ей: «Езжай, я не пропаду». Она быстро собрала чемодан и ушла. Приблизительно через неделю пришла Маша, стала помогать по хозяйству, вечером попросилась остаться. Я объяснил, что мне хорошо с ней, но рано, или поздно Зина вернётся, и я приму её, а тебе придётся уйти. Я не смогу отказать Зине, ведь она знала только инвалида, с которым много было хлопот, переживаний, которому каждый день меняла наволочки, так как долго текло из незаживающей раны, особенно первые годы. Пусть поживёт с нормальным человеком. Но я уверен, что она вернётся.

Маша согласилась остаться на таких условиях. Прошёл год, мы уже привыкли друг к другу. Но как-то вечером, дверь была не заперта, Зина вошла в дом, поздоровалась, поставила чемодан и молча села на стул. Маша ни проронила, ни слова, стала свои вещи складывать в сумки. Но поскольку их набиралось много, она взяла две сумки и сказала, что завтра придёт за остальными. Я поблагодарил Машу, и она ушла.

Вот, девочки, сколько я вам поведал из своей судьбы», – закончил свой рассказ Василий Петрович.

«Да… жизнь прожить не поле перейти», – подытожила Лида. А я, глядя на Василия Петровича, сказала: «Спасибо вам за рассказ и благородный поступок, по отношению к Зине». И мы с минуту смотрели друг другу в глаза, потом я собрала чашки и ушла мыть. А когда вернулась, Василий Петрович сидел, как мне показалось, задумчивый, и я сказала: «А у меня муж тоже фронтовик, он с 1925 года». Василий Петрович настолько был удивлён, что смотрел на меня расширенными глазами и в растяжку протянул: «Да-а… вот как, а сколько же тебе лет?» «Сорок». «С о р о к? А я думал двадцать пять». Муж старше меня на пятнадцать лет.
 
«Счастливый твой муж, повезло ему», – ни на кого не глядя, произнёс Василий Петрович. «А я думаю, что это мне повезло с мужем», – сказала я. И на этом мы расстались. А через день мы с Лидой уехали домой.