Пер Ган править

Берегись только топора, Сольвейг.                ДРАМА
                про ПЕРА ГЮНТА В ВОЛЬНОМ
                 И КРАТКОМ ( переложении).



Пер Гюнт был молодой карел Карел…
тьфу, пропасть! не сбивайте! Пер Гюнт --
король Норвегии. Был.

Был своеволен, горяч, с тяжёлым зЕмным нравом король. И всё же, вопреки своеволию, тяжёлому и зЕмному нраву, в нём сохранились о с т а т к и светлой любви, которую не смогли уничтожить до_конца ни самый жаркий огонь желаний, ни яростный гнев плотской любви.

— И это всё??
— А что вам ещё надо?
— Историю!
— Истори-ю-у?..


Любил ли женщин Пер Гюнт? Случалось. Но они ему были не нужны. Нужны, но так… для кратких свиданий под луной.
А по большому счёту…
Любил! Пер Гюнт любил одну женщину, простую женЬщину. Имя ей было Сольвейг; она явилась ему во сне.. Чистейшей прелести чистейший образец.  









     Не гоните кОней!
Не скоро сказка сказывается.
Пер Гюнт был дитя времени – типичнейший представитель своего поколения, взращённый  в нормах аморали своего времени.
Им всем вдолбили с молоком матери, молоком п р о с п р а й т о в а нн ы м насквозь, девиз отморозков: «Будь собой, не дай себе засохнуть.» 
Словом, живи в своё удовольствие, живи Здесь и Сейчас, живи, чтобы телу твоему было хорошо, остальные подвинутся.








Пер Гюнт задумал распространить границы своих владений, прибавив к ним до половины Горного царства – путём нехилым: оженихативши Рогнеду, до-чурку Горного Короля с престранной иностранной фамилией: Костоножко.


С Рогнедой у Перуки не вытанцевалась брачная жизнь; папаша-змей затребовал мзду не по карману себе: 
Стань, говорит, Пер Гюнт, одним из нас. Был самоволен ты, а стань – самодоволен. Примкни ко званию…


                                (продолжение будет)



   (Продолжение Саги про Пера Гюнта; 

Стань, говорит, Пер Гюнт, одним из нас. И дай – кось я тебе подправлю глаз – чтоб косвенно глядел…
Не бойся, я тебе не больно подправлю. А правый глАза вырву ко всем чертям. Таковое   будет моё тебе отеческое напутствие, зятёк.

Пер возмутился: « Такого не было от века, чтоб христианин глаз свой заложил у троллей!»

«За_чем же ты пришёл, как не за тем?»

« Ну как себе ты хочешь, старый чёрт, а естеству своему не изменю, - ответил Пер, - Рогнеду не возьму. Я знаю меру в само-любии моём: душой не поступлюсь,
душою, вечным двигателем нашим.»

«Как знаш, как знаш… Дело твоё, сынок. 
Ну выпей с нами, герой, заздравну чашу – с мёдом. Не откажись.» 
  «Заздравну чашу? С мёдом? Выпью, не откажусь. Пить-то я горазд.»
Подносят Перу кубок. Подносит Пер кубок к устам. Кубок возьми и истай в Перовых  руках.  Пер осерчал. «Что! Шутки шутить со мной? Я вам покажу махинации в правительстве! Здесь шучу только я!»

      Ну, словом надавал он им всем по шапке. Так разбуянился, что матушке пришлось его у р е з а т ь.
 
      А матушка после этого слегла – от огорчения: Пока Пер улаживал пограничные конфликты, да  настраивал дипломатические с горным королём отношения, политическая жизнь его самого расстроилась: Родной брат Перов в отсутствие его захватил трон и объявил себя единоличным ( не конституционным, а абсолютным) монархом всея Норвегии, обвинив брата в связях с мафией и в махинациях на фондовой бирже.


     Озорник, затейник и выдумщик Пер не подал и виду, что огорчён, по-давлен. Он как всегда процедил сквозь зубы: «…..Пустяк, прокормимся ремеслишком».
А надо вам заметить, брат Пера, новый, самозванный король Норвегии (шутить не любил) объявил Пера вне закона и персоной нон-гратою; и назначил большое вознаграждение за его поимку, опасаясь мести с его стороны.


      Матушка Пера Озе от всех этих потрясений и передряг слегла и не вставая с постели умерла вскоре, уже бесчувственная к словам Пера, который своими поэтическими вымыслами до последнего момента заставлял больную мать забыть о тяжёлой действительности.

      Провожали в последний путь Озе, кроме самого Пера, толь Ингрид, основательно подзаброшенная Пером девушка, прозаическая дочь поместного богача. 
     Несмотря на весь прозаизм, жалобы Ингрид и скорбь её возвышенны и прекрасны. Искренне влюблённая в Пера Ингрид трогательна и женственна в своей покинутости девушка.













Бессердечный Пер сколь бессердечен, столь бесхарактерен: с потерей матери, спытав всю глубину её человеческой скорби, неисчерпаемую силу и нежность материнской любви, - с потерей всего этого Пер не испытывает более ни к кому сердечной привязанности.
Он жестоко и бессердечно рвёт с Ингрид  все последние отношения, не желая принимать во внимание тот факт, что сам многим обязан Ингрид, да и Озе обрела последний покой на земле поместного богача, папы Ингрид, и на их деньги.

     Трогательные жалобы Ингрид не трогают бессердечного Пера. С потерею королевского достоинства он стал ещё более жесток. Одна лишь Сольвейг предстаёт его мысленному взору, одна лишь царствует она в нём.

      Не желая долее притворяться и лить воду  на пустые жернова мимо рта, Пер бросает в лицо Ингрид страшное обвинение, заклеймив несмываемым позоров_ всё вообщее женское сословие в одном лице:

    «По всем по вам смола, бабы, плачет! Одна лишь Сольвейг женщина среди вас.»- (С норвежского на русский переведём: «Сборище самозванок, все мертвы вы;  Одна Она жива»)


     Печальный, потерявшийся, как в воду понурый, Пер волочится на отдельную скалу – устраивать отдельные себе партаменты. – совесть его заела кормиться на чужой счёт, на нелюбимой женщины счёт. Не учёл паразит, что в такой ситуации совесть могла пробудиться. Раньше, говорит, мог быть под лицом, а теперь уже не могу. Не могу твои галушки трескать и смотреть тебе при этом в глаза. На чужой каравай рот разевать нету больше мочи. Прощай.
     Ингрид -то простит (если конечно не утопится с горя), а вот как ты, паря? С чем будешь жить? Вернее, с кем?

    «Бог на помощь.» - этими словами, как музыкой, мелодичный женственный голосок приветствовал, чуть не уронил Пера со стремянки. 
    «Сольвейг» - Пер ахнул, и участившееся сердечное биение в груди его показало каким отзывчивым и нежным может быть Пер. Вы только попросите хорошенько… да что там, вы просто намекните – и он раскроется перед вами как цветок (извините за несколько пошлое сравнение), как раскрывается весенний цветок подснежник среди зимы. – как если бы среди месяца апреля, в котором надлежит ему раскрываться.
     И та волшебница была Сольвейг, что провела волшебную рекогносцировку среди 12-ти ( месяцев)-братьев, своим волшебным (как музыка) «Бог в помощь» очнув весну, превозбудив весну в заснеженной душе Пера. 
     Чисто весну.

     Берегись только топора, Сольвейг.

Осторожней, Сольвейг, топор!
  (Пер всё-таки упал с лестницы)
Пер сорвался и упал к ногам Сольвейг на оттаявшую ( как отмороженную) землю — к ногам её , обуянным в белейшие чуники, расшитые в затейливый национальный орнамент. Чуть придавил он их, эти ножки.
«Пусти.»—  «Э-а». «Пусти». – «Э-а». «А так?» — чуть изловчившись она поставила ножку ему на грудь.   
     Он лежал и любовался её лицом, блистающим, как самое Солнце в силе своей и всей красе. И он только лепетал как в бреду, в тумане, не отдавая себе отчёта что говорил:
«Как на тебе смотрится, Сольвейг, эта белая твоя пелеринка, оттороченная воздушным песцовым мехом.. («Пройду по тебе»,- кокетливо предупредила она) И сама ты чудо как хороша. Так не одевался и Соломон во всей славе своей и всей красе своей, как ты одета, Сольвейг, в славу твою, в самое себя. (Пер сел)
     Эти свежие ланиты твои под подвесками ровно сочные наливные яблочки. Под языком твоим мёд, невеста. И очи твои сияют как две ясные звёздочки. Разумом в очах смотришь, Сольвейг.»
     От таких слов Пера...
Разнеслась земля во всю ширь матушку от таких слов Пера.
  Запели птицы. Проталины  покрылись чудо-цветами неизъяснимой красоты. Взблагоухала земля. Народы пустились впляс.
  (Встал на ноги Пер)
  «Пойдём в дом, Сольвейг, в наш дом, красота ненаглядная... Я как раз закончил с наличниками...
     Пойдём, невестушка моя наречённая перед Господом и людьми. Пойдём.»


      Обнял, на руки поднял... Не помня себя от счастья.
      Не ввёл, а внёс – в дом, в дом пира.
( « Легка как пёрышко горлицы. И как выносит таких Земля» - « Мерси вам за изысканный  комплимант, парниша.» (Продолжение ещё бУфет)






           (Ещё раз продолжение о Пере 
               и деве Ж... Сольвейг       :)



      Пылали красным уголья на жаровне. По горнице, нет, по всей избе разливалось духовное тепло; Носился в доме дух благолати.
     «Как хорошо, рыцарь мой пре-красный … с тобой. Я дома.»

     «Рад за тебя.»




  Он приподнялся. Она встревожилась:
«Ты куда?»  Пер растерялся:
«Недалеко... тут, на улице...»
«А, на двор?»
«Да... то есть нет. Дрова сырые, вишь, печь чадит. За хворостишком...
Я.»
«Не надо, не ходи... Друг мой», - она вся потянулась за ним, - «мне зябко... дурно. Меня одолевают предчувствия.»



«Да вы трусиха, маленькая хозяйка!- бодрился Пер, - не доверяйте внутренним голосам; они частенько лгут нам. Что с тварью божьей станется в мире божьем? Итак, закройте наглухо дверь и никому не отворяйте кроме меня. Код нашего замка вы знаете: 340.


Как эхом Сольвейг отозвалась: 340...


Вся подобравшись в комок она следила его приготовления. И вдруг спросила: «Вы, говорят, общаетесь с духами.. То правда?»
« Дух духу рознь. А почему вы спросили?»
«Боюсь за вас; разве не понятно?»

«Бояться нечего, я уже сказал»,- туманно пробормотал он, глазами высматривая где лежит  топор.
 Тогда она сказала ему напрямик: « Вы, говорят, тролль ...»

«Ха-х... (он расхохотался)
  Всё это враки … ( да так, что еле мог отдышаться). Всё это враки. (Он пристальнее посмотрел на неё): И кто вам только внушает всю эту сумбурятину бредятину обо мне?..
так, ладно, где мои рукавицы?»

«Вы положили их в передней.»
«В сенях. Передние на селе наименовываются как? Сени. Прошу запомнить..»

     От снаряжений ли, от расспросов ли, но Пер пришёл в какое-то необычайное перевозбуждение чувств — когда собаке дома  не сидится, как говорится у кинологов.




« Так вы не тролль?»
« И не был им никогда.»
 Он всё чего-то искал, переправлял амуницию, как если бы не торопился уйти. К чему и от чего? От распросов?
« И не общались... и не общаетесь с троллями?»

«Хо-х ( его короткий смешок накрыл его с головой, но он нашёлся что сказать Сольвейг; Прилгнул маленька:)
 Та гле вы видели настоящего тролля в наших лесах? Повывелися все к чёртовой матери.., туда им и дорога..»

     Пер сделал остановку — перевести духу.
     Увидев  на глазах Сольвейг слёзы...
«Оставьте вы, my dear, свои страхи,- как мог попытался он её успокоить,- до выяснения полного моей личности. (смягчил шуткой. Она слабо улыбнулась ему). Вернусь, мэм, всё вам о себе расскажу. Представлю полный архив на дому. (она ещё улыбнулась)
     Вот, взгляните на наши кварцевые часы с кукушкой. (Пер т к н у л топорищем)
     Как только месяц посеребрит верхушки елей,
и не успеюn стрелки маленькая с большой соединиться на цифре «полночь», как - -
я соединюсь с вами      и
мы отпразднуем Рождество; – закатим такое торжество, что...
     Ну я пошёл.»  «И всё же, всё же...» – в задумчивости, словно в забытьи
о б р о н и л а  Сольвейг тревогу.




     Что «всё же, всё же»!
А Пер обиделся: « Как?! Вы разве не … Мой друг, вы проводите меня?»
      Сольвейг очнулась, вздрогнув от своих дум:
«Конечно, конечно,– захлопотала она, даже как будто бы прихлопотав себя по лбу, –
какая я! мне бы следовало самой догадаться.» Я выпровожу вас».
      Сольвейг села попрямей.

« Я могу выпроводить вас, друг мой?
Вы позволите?» – елей...   
(давно время)

«Пожалуй... Выпроводите меня, друг мой.
Хуже не будет.

(А что одеть?)


    Накиньте только что-нибудь на плечики ваши – мороз вскрепчал; да вот хоть вашу белую пелеринку. На улице так морозно; боюсь я, как бы вас не продуло.»

Слова автора(: Мороз крепчает, а паче – приударяет, к
 беде). Ой, как страшно.

     «А можно (Сольвейг эхом отозвалась) А можно лучше я одену свою соболью шубейку  и к  ней соболью же шапочку, что подарила фея Ядвига мне?»
    «  И горностаевое манто от Кристи_н Диор к ним впридачу.... Можно... Вам всё можно.»
    «Не забывайте про моё зябкое пальтецо из Нерпы. Какая жалость, что у меня не три тела...»
    «Что б не надела... На чём бы ты не остановила выбор, моя нерпонька, кошечка ты моя морская, всё на тебе будет  хорошо, моя рыбонька, всё пойдёт. Ведь не одежда красит лицо твоё, моё солнышко, а ты собой украсишь одежду».

«    Пер, мы задерживаем внимание читателей».
«    И то правда ...
 И то правда, пойдём, пойдём. Так, всё моё на мне... верёвка, топор.»

    Бойся топора Пера, Сольвейг, девонька.

    И вправду, крепко похолодало. Мороз ударил.  ( Сам автор даже поёжился).



     « Не будем долго прощаться, милый. Жду, жду, милый. Твоя  Сольвейг.» –
       она припала трижды с поцелуем к его щеке,
       как бы оттягивая минуту расставания. –
    «Не обижай там никого.. Всё, иди.»

      Пошёл.
     Чуть озадаченный её последними словами Пер замедлил шаг, приобернулся.
      Она стояла на крыльце, вся в инее. Свет из сенцов контуром обрамлял всю её, всю её кутающуюся зябко в оренбургский пуховый платок, всю её ладно скроенную,  маленькую и хрупкую фигурку.


     « Как на смерть собрала», – подумал Пер, заметив как она, не желая омрачать ему жизнь, согнала тень смурного облачка с своего чела, – бодро улыбнулась, и помахала ему рукой

      Он встал на лыжу, на другую – застёжки закрепились сами собой.

       « Мигом обернусь.
          Домчат на едином духе.
          Одна нога здесь, другая там», – покрикивал на Сольвейг наш Пер, распутывая в то же время на палках петельки. И улыбался. Улыбалась и Сольвейг, закатывая глаза на нерасторопность мужа.
        « Я... тпру!» ( Это лыжи, как по команде покатились.)
        « Я вспомнил, анекдот .. 
               Вернусь – скажу.»
       « Пер, я замёрзла.» Она и без анекдотов вовсю смеялась уже – п о к а т и л а с ь, как лыжи-самокаты.
       (Зимняя ночь светла как день*. Когда успела. Когда-то. ) */Ведь это в сказке.

      Как наверно любой мужчина Пер смешит свою женщину всем чем только может – нарочитою нерасторопностью, как теперь...
     Вид жены  «уткнувшейся в платочек»

неизъяснимо услаждает мужское сердце.
    Надо нам исследовать известный феномен, когда всё как по заказу, говорят, валится из рук – б. м. Бог смешат Свою женщину. (Либо детей)

       А пока Пер скользит на лыжах – самокатах, подчинившихся команде «Я пошёл» – вниз, под уклон, до ближнего леска. Рукой подать через озеро.
      Жужжат моторчики «Ветерок-5»; ветер поёт в Перовых ушах; в сердце – поёт любовь..
      моторчики невидимы словно пчёлы. Ведь это в сказке.

*/Ведь это в сказке
 



     В бору раздавался топор дровосека. Пер орудовал топором:
                «А-ух, А-ух!»
     Только щепки летели.
     Да, только щепки летели...
      Пер выбирает сушины потолще и посолиднее («хворост по-Перову)
      Пошёл крупный снег. – Повалил.
      С головою уйдя в работу Пер не сразу замечает: что-то не так. Лес с м о т р и т. Словно  сотни глаз впились в Пера – смотрят отовсюду.
     Хоть бы белочка зацокала, хоть бы что, чи косой бы из-под пня дал дёру – спокойней всё как-то.
     Нету белочки – белочкины о г р ы з к и есть.
     Нету зайчика – есть следы от зайчика, да отходы жизнедеятельности в ямке, в подтаявшей и подмороженной ямке.


     Треск сучка привлекает Пера внимание. Треск сучка – Пер метнул дикий взгляд.
     «Пер Гюнт, собственной персоной. Какая встреча.»
     «Рогнеда?»
С Рогнедой верный пёс тролль.

    «Пер Гюнт.. Совсем забыл к нам дорогу. Почему не заходишь? По вечерам в нас играет музыка.»

    « Чо я в вас не видал», – Пер взялся за топор. – « С папочкой твоим дела утрясли. Жениться я не намерен....»
    «Зашёл бы так», – перебила Рогнеда Пера. Гордость настоящей тролльчихи борется в Рогнеде с желанием любить и быть любимой ( тролльчиха тоже, знаете, немного женЬщина,
 и ей хочется тепла и ласки).
    «Жениться я не намерен.  На тебе», – подчеркнув «на тебе» продолжил Пер, – «Кроме того, во мне  в некотором роде проживает в качестве секретаря одна особа с институтским образованием. Это милое создание до того тронула_ моё сердце, что я намерен вскоре
на ней жениться. И потому всякие  разговоры о якобы имеющейся  у меня  в невестах тролльше мне неприятны.»
    Это так Пер т о п о р н о пошутил.
Отколол можно сказать шуточку.
    «Ну ладно, зашёл бы так», – почти просительно уламывала Рогнеда Пера, содрогаясь, неотрывно следя за ним как он у к л о н ч и в о, в остервенении почти, рубит сучья.

   «Ты хоть бы посмотрел бы на меня...
Пер! Ведь не чужая.»

   «Смотри на вас, – Пер бормотал и
с у ч и л  сквозь зубы, ещё усерднее
углубляясь в работу, – кто поручится
мне, что ты не Горгона?»

 Тем не мене_ Пер
как бы так невзначай, из-под тишка, покосился в сторону Ингр... Да, да, что-то в повадках и лице, и особенно  в голосе Рогнеды, словом во всей манере её навело память Пера на мысль о Ингрид, заупокойнице Ингрид, брошенной им деревенской дочери богача. Милый, давно забытый облик.
     Дьявольские козни и наваждения, – встряхнулся Пер.



    Увидевши что её карта бита, Ингр... Рогнеда пошла играть ва-банк.


    Пока она метает ва-банк, мы успеем встроить парочку
 слов  о природе женской ревности – мести. Таких вот слов:

    Не бросайте гордых девушек, парни.
И вообще остерегайтесь бросать: –
 окурки на прикроватный
 коврик, детей, собак...

 Брошенная горделивая девушка – кандидатка в ведьмы. И путь ей до заупокойницы неотпетой не  так далёк. Она_бывает_пускается во все тяжкие (чтобы чем-то затянуть пустоту в душе, рану образовавшуюся), либо, как Ингрид, – головой в омут. А из омута
какой же путь? – только в ведьмы.

Ва-банк Рогнеды:  Рогнеда хорошо умела использовать все банки данных её
 утопленниц. Налаженности связи в «под—земном мире» мог бы позавидовать
Интернет.
      Итак Рогнеда стала
метать ва-банк, на всю катушку, от всей души, пропащей своей,
 приглашая Ингрид к  у ч а в с т в и ю (чав, чав) – приглашая к Шоу.
      Спектакль начался.
                Демонов наплыло...
( «Танцуют демоны.  Взошла луна.»)
Давно взошла... Уж... Месяц, Сольвейг, уж посеребрил верхушки елей.

 «А кто твоя невеста, Пер, позвольте по-любопытствовать? Уж не Сольвейг ли? эта малохольная моль.»

«А вот это вас никак не касается. Прошу не переходить на личности», – начал, нет, хотел было начать Пер и осексЯ. Рогнеда заворчала утробным басом, показывая Перу нижний и верхний оскал зубов. «Приведите Вия!» И начала творить заклинания.
«Захлопни пасть!» – сказал Пер. Спокойно сказал; Всю игру испортил.
«Что что?» – заморгала покрасневшими веками Рогнеда.
«Я говорю, захлопнешь ты свою пасть, паскуда?!  Рот пахнет. Давно пародонтит не лечила? Могу помочь. Щас все зубы пересчитаю!» – распаляясь Пер начал выходить из границ всякого терпения; хватил в сердцах шапкой оземь*,   пошёл вприсядку танцевать гопака. –
*, поднял, хватил опять, / Разминка.
                Схватил верёвку, топор в одной руке. Надвинулся на Рогнеду, угрюмый, страшный...
  («Межлу тем псы заливались всеми возможными голосами»).
     Растерявшаяся, Рогнеда озиралась, высматривая пути к отступлению.
   «Стой!» – закричала, –
  последняя попытка не пытка!»

   « Ну что ещё! – вяло отреагировал Пер
Гюнт, – что не даёшь тебя проучить как следовает.»

   «Я откуплюсь! Я требую откупа.»
   « Мы требуем откупа,» – вторили псы демоны.
   «Какого ще? Устал я от вас. Домой
хочу. Меня жена ждут с блинами.. Чёрт с вами! давайте искушайте, но на скорую руку. Некогда мне тут с вами лясы точить. Меня ещё и работа ждёт – кончить. Я весь внимание»

« Ты покушался на мой престол,
помнишь?» – Рогнеда пригнула
голову.
«Ну? Дальше, дальше... К чему
ты клонишь?»
«А хочешь на него посмотреть? По-
любоватися. Он близко ведь. Только прикажи.»
« Не, не хочу. Желания не имею... Нет, это исключено! Я от малознакомых женщин... Я
подарков не принимаю. И потом я вряд ли когда-нибудь смогу за это расплатиться – в натуре.»
«Хочешь знать, от чего ты отказываешься? Человеки вроде тебя дуреют при одном взгляде на мой престол. Тем же, кто им возобладает, от счастья сносит башки. Смотри!»


Пер собрался с остатками холоднокро


« Ты покушался на мой престол, помнишь?» – Рогнеда пригнула
 голову.
«Ну? Дальше, дальше... К чему ты клонишь?»
«А хочешь на него посмотреть? Полюбоватися. Он близко ведь.
Только прикажи.»
« Не, не хочу. Желания не имею... Нет, это исключено! Я
от малознакомых женщин... Я подарков не принимаю. И потом
 я вряд ли когда-нибудь смогу за это расплатиться – в натуре.»
«Хочешь знать, от чего ты отказываешься? Человеки вроде тебя
дуреют при одном взгляде на мой престол. Тем же, кто им возобладает,
от счастья сносит башки. Смотри!»


       Пер собрался с остатками холоднокровного мужества; благо было холодновато.
       Пытаясь быть как в песне, беспристрастен и хмур, словом держа себя в руках, Пер опять
 пошёл в наступление. Контратака:
«  Контратакую: Ну и что ты мне показала? Что твой престол?
Я таких престолов видал... У последней бабы в селе ( под юбкой)
престол покруче. Маловата штука для семейного счастья, ты
не находишь? А в размерах вселенского так и подавно; извини
 меня, нашла чем прель-щать. Я думал, она мне... Просто тьфу!
знает что такое...» Пер в сердцах посулил ей чёрта, плюнул и отвернулся. Слов нет, Пер мог
 отражать атаки ( когда хотел).
«  А сейчас я начну тебя вешать. Прикройся, выстудишь всё
хозяйство; Лечи тебя от гриппа потом», – снова начал  наступать Пер, приводя себя в
 исступление и бешенство, из исступления в бешенство и обратно.

     Рогнеда пОняла, что ей уже не спастись. Отступая, спиной прижавшись к скале, она «молилась» горному королю:
«  Папа, папочка, убей его, он плохой!» – лия горючие крокодильи слёзы.
    Папа плохо внял голосу заблудшей «отроковицы»

«  А-а, видишь! Слазь, кончилось ваше время,» – неистовствовал Пер, подбираясь ближе к Рогнеде. Она второй раз помолилась, сказав то же прим. слово. Не помогло. Последнее средство – ворожба. Рогнеда заволхвовала:
«  Духи тьмы сойдите на него...» (всё в этом духе).
«   Ты помолись папаше на третий раз. Может быть, поможет.
Чертовка старая», –  люлюкал Пер.
    Не надо было ему это говорить. Все духи к тому времени испарились.

    Один пёс тролль верный откуда ни возьмись прыгнул, пасть клацнула, клыки сомкнулись вокруг руки, _Пера,_пронзила острая боль.



    Лёд крякнул (на озере). В спальне Гюнтов дрогнуло зеркало трюмо. По лицу Сольвейг прокралась дрожь.
    Она вскочила, села, оправилась. Глянула на кварцевый часы с кукушкой. Протёрла глазоньки с дрёмы.
    Часы показывали четверть двенадцати_. Сольвейг испустила вздох облегчения.
«  Чуть-чуть не проспала' (да ты уже спала_девочка!) Чуть­чуть  не заспала', разиня, суженого своего, – тебя, мой Пер.»
    Она кляла себя «последними» словами, среди которых то и дело мелькало такое «страшное» как: дурёха. Она оправдывалась от ночных кошмаров, как бы,  от страхов мучающих её
                /Она оправдывалась от ночных кошмаров, от страхов как бы мучающих её/

    Ей не сиделось. Она встала, прошлась.
    Не зная чем  занять себя села – припоминать привидевшийся ей сон.
    Какой же сон п р и в и д е в а л с я «разине»:
    Какой-то лес. Какой-то волк... Нет. Избушка на курьих ножках.. Начнём ещё:

    Какой-то склон поросший цветами... Какой-то поросший цветами склон холма, окаймлённый  с трёх  других сторон лесом. Пониже озерко.
     В цветах белеет что-то.. Малютка! Да это он. К нему подкрадывается серое пятно. Волк!
    Против обыкновения волк... виляет как собака хвостом. Малютка тянется к нему играть. Волк осторожно цап за рубашонку... Нет, отпустил.
    Собака-волк ведёт себя странно. Он то поднимет голову, то поведёт ухом. Манипуляции на подсознательном уровне? Невидимые со стороны команды? А по_собачьи он всё ласкается ко младенцу. Как раз малюткина рука в его пасти...


   На этом месте Сольвейг соня проснулась. (Кр.стр.) Потянулась.
   Ну сон как сон. Ничего действительно страшного.
   Ей показалось стыдно зевнуть, она зевнула, перекрестив мелко рот (разиня).
   Не зная чем занять себя Сольвейг,.. вернее так: не находя себе места она зажгла лучинку и прошла в спальню.
    У зеркала внимание её задержалось. Она раскрыла косметичку, подкрасилась – навела бровки  и реснички. Лакировать ногти не взялась – хлопотно. Закрыла косметичку, с словами: успею смыть, если заругает.
   Провела пальчиками по краю стекла – а пыльно!, подышала на какое-то пятнышко наверху, потёрла и совсем уже было собралась уходить задув лучину. Но...
    Всё это время ей постоянно таращилось... мерещилось чьё-то невидимое присутствие за плечом.
    Чудилось, кто-то «дышал» ей в спину. А посему, будучи девушкой скорее отважной, чем трусихой, бесстрашно заглянула она в зеркальный омут — в глубь и пустоту, испытывая правду ль бают старики: де если пристальней вглядеться, в ночь под Рождество — Судьбу узнаешь.
    Никакой судьбы кроме себя в «омуте» не увидев, девушка почти неразочарованно хмыкнула: де сказки, покорчила напоследок 2-3 (минимум) рожи;

    Пришла в совершенный восторг от подхваченной в уме цитаты из Чехова «Покорчило вас благодарю» (Сольвейг была девушкой начитанной), повторила вставши «в позу» «Покорчило...» опять пришла* и –  вышла из спальни.

    Незамеченною осталась Сольвейг маленькая капелька крови, выступившая на ореховой    
_________________
  * пришла в восторг
 массажной щётке Пера. Пер с короткой как у всех мужчин памятью в запарке не успел жену упредить (ну просто выскочило из головы!): УвидЕшь кровь, беги за полицией, поднимай на ноги деревню, знай, что я в беде». Не успел, а капля крови росла (гей, крупней план!)
 «  Ну как что-то медленно ползёт время», – выходя из спальни томилась  Сольвейг, и была права: время остановилось на половине.
    Она проверила замки — торкнула дверь — порядок. Вернулась в горницу. Села. Встала. Взяла  и Перовой библиотеки две книги (всё что там было), Села читать.
«  Мёртвые души» оттолкнули её своим название; зато вторая — о судьбе женщины-землячки* - на краткий миг возбудила интерес. Но — не читалось. Перелистнув страницы, Сольвейг отложила и    это чтение. Взялась за спицы и вязанье. Накинув петельку другую, тут же бросила.

   Ну где же Пер... Вот что, – схватилась она, – сделаю-ка я огуречную маску – ( Её клонило к сну, так бывает при чувстве сильной тревоги). Сложив вязанье, она пошла и приготовила всё. Освободивши уголок стола ( заставленный весь праздничной снедью) от скатерти-самобранки*, она порезала  долек огурца, пошинковала, слепила маску ( учитесь женщины) наляпала всё это на себя и шею — совершенно скрылась с лицом под маскою; открытыми остались лишь глаза зеркало души, уши, рот, ноздри.

   На ходу заложив мятный леденец за щеку ( от сна) она  с ногами подобралась на лавочку (то был премилый деревянный «пустой» диванчик с узористою резною спинкою и бревешками наместо валиков).3  Устроилась:
    Подоткнувши ц ве та ст ую подушку_Сольвейг как-то полулёжа устроилась с лицом вверх и вспомнила: забыла  посмотреть  на часы. Да и дровишек следовало бы бросить.
    Вставать уже не хотелось. Соль—вейг пустилась на самотёк: чай не беда...
    Её нещадно всё клонило ко сну. Последнею мыслью Сольвейг было: вот нЕ за что не усну.
    Конечно же она тут же уснула.
    Ей снился зоопарк, волк в розах (под венцом из роз и шипов), чай без лимона, шампанское во льду, и чайная роза в шоколаде.


   
   А в это время у Пера...
А в это время у Пера вовсю шли тяжёлые бои ..


    Вцепившуюся тварьему в руку, пса тролля верного, примерившись Пер просто соскоблил (топором), и тот в скульбе умотал в темнеющую чащобу.
   Явились тысячи. Окружили Пера.
   Рогнеда уже праздновала победу.

Пер понял: спасти его может лишь одно: под Божьей помощью он должен попытаться достать Рогнеду, королеву тьмы тем, королеву тысяч, ихний, так с позволения сказать, мозговой центр.
    Пер бросился. Тролли бросились на него. Завязалась кровавая схватка.
   Рогнеда уже торжествовала победу.
    Но что-то им (может Божья сила) мешала полностью совладать с телом Пера, свалить его, богатыря, на_земь.
   Медленно, но огнеупорно, очень медленно и очень огнеупорно двигался Пер – с его рукой вытянувшейся  ко Рогнедовой глотке.
   Из всех жил из всех сухожилий рвался Пер.

    Рогнеда вняла, что все пути к отступлению отрезаны: за спиной скала; а всё её воинство так тесно запрудило кругом пространство, что положительно было негде яблоку упасть — так что она, Рогнеда, ничуть не хуже, чем в ловушку и западню, оказалась зажатою в род тисков—в клещах у собственной гвардии («и я как пожаром тобой окружОн,») отнесём к Рогнеде.
    Конец женщине! к которой подошла ба и эта песня:
«  а внутри солёная словно кровь текила_любовь».
   В предсмертной тоске, в круге отчаяния она забилась и закричала что было мочи:
«  Расступитесь!! Дайте проход! он убъёт меня».
   Тщетно . Поздно . Сквозь лай и вой никто её не услышал.

   Рука Пера, сама как клещи, приблизившись так медленно, почти нежно коснулась горла Рогнеды.
   
   И как по мановению они остались одни.
 «  Ты меня за всё прости. Проси сама прощения. Вспомни, ведь
мы друг друга когда-то любили», – промолвил Пер.

«  Партизанки не  _здаются, ваттава-этава! Себя я презираю, а тебя
не_навижу. Из-за таких как ты, святош праведных, мы, женЬщины
влюблённые в вас погибаем, так и не изведав оргазма.
    Вместе нам на земле не быть. Если ты оставишь меня живой, я
подстерегу тебя ночью и прирежу.
    Секи скорей! Паршивое мужичьё».
«  Как скажешь. Но ты сама напросилась. П а р н о г р а ф и я».

    Пер начал сечь, распустив верёвку.
    Он сёк сёк, да приговаривал:
    Не ходите девки замуж,
    не любите мужичьё!

 Засёк до смерти ведьму окаянную.

 
«  Ай, умираю...» – уже стонала в предсмертной томе она, – прости
меня, дай напоследок я тебя поцелую...»

   Пер кончил сечь, прислушался, опять злодейка жалость проникла в сердце его; Вползла.
   Но — задавил её.
   Пер сделал п'етлю, подтащил, довольно зло подтащил труп уже (как ему казалось) к «серебрянНой» сосне, укоренившейся в расселине скал... Верёвку переметнул через сук, поплевал на руки и...
   Тут она (труп!) снова подала признаки жизни — слабо застонала:
«  Позволь я поцелую тебя, мой Пер. На прощанье... Уж не боишься
ли ты, герой?»
 ( О, дьявол знает чем прельщать нас!)

   Ну вот ещё! Козак нича бояться не должен. А этих, тварей, и бояться-то как-то стыдно, думал Пер. Когда вот я ходил через границу... Ну словом, ради памяти Ингрид Пер принагнулся для поцелуя.

   (  Сольвейг поёжилась во сне )

   Внутренний голос говорил Перу:
«И не приближайся», однако он отсёк его решительно и бесповоротно, словно докучное суеверие. Приблизился.

   Уста Рогнеды, бескровные, коснулись его небритой щеки – как при прощании Сольвейг. Однако же какие разноречивые следствия!



                Точно выжженное огнём клеймо
           запечатлелось в его душе, так как
        бы стали  там колёсами ездить.

   От жгучей боли он подвёл живот, топор, с которым он последнее время* не расставался шасть, шнырь освободился из-под его пояса, упал пребольно саданув его по коленке, отскочил в сторону –  на снег. Снег зашипел.
    Из повреждённого места кровь хлынула —  заливая пространство — на мёртвое тело коварной изменницы Рогнеды. Стоит сказать:Рогнеда умерла сразу как только попортила Перу кровь — как умирают, говорят, пчёлы, ужалившие доброго человека.
    А крови она ему попортила немало: чрез дырочку в коленке, из ссадины кровь вытекла из Перова сердца, и омертвело сердце, заледенело — ибо мёртвое всегда заледеневает.



   Заледенела (успела заледенеть) и сама Рогнеда.
   Она застыла и превратилась в совершеннейшую чурку, в обрубок...

   Она стала чёрная скала. Вы и теперь можете, за отдельную плату конечно, путешествуя в тех местах, уломать своего проводника скосить с пути ... в тайный лог.
    Любой мальчишка проведёт вас, покажет вам чёрный камень, приваленный к скале близ мёртвого дерева сосны, укоренившегося в подножьи скал.
   Увы вот всё, что нам осталось лицезреть от бедной, но увы злой [красавицы] Рогнеды.
    Покажут вам и  верёвку Пера и топор — выдавая их за подлинные и достоверные достопримечательности.
    Хотя в подлинности их и достоверности можете если хотите усомниться.

   Подлинное-то снаряжение Пера ого-го местный, да ушлый люд того — давно растаскал на сувениры.
   И лежит, быть может, Перов топор у какого-нибудь мужика под стрехой, а он о нём и знать ничего не знает, и ведать не ведает. По пьянке предок забыл, куда  заложил.

   А верёвка Пера — вся небось порезана на куски.
   Куски подкладывают в сундуки на дно — под  приданое дочерям невестам. – на счастье, говорят.
_____________________
*за время осады демонов
** по некоторым источникам
топор выпал из руки Пера
          


     Топор, топор... А говорили мы тебе, Сольвейг, девочка, берегись Перова топора.
 Неровён час он тебя поранит. И этот час наступил...
«  Асталависта милый», – подличае_  Рогнеда, целуя Пера. Пер выранивает топор.
   Топор выранивается, ранит Пера — сносит половину лодыжки.., нет, вонзается в валенку. Пер кричит от жгучей невыносимой боли...

 Зеркало треснуло. На озере Лёд пустил широкую    трещину.
    Очнувшаяся, Сольвейг закрыла лицо руками, охнув: «Часы стоят!»


    Она вбегает в спальню... Уже рассвело... или то молнии блещут. Осколки зеркала покрыты каплями... Окно распахнуто... каплями дождя и...
    Сольвейг страшно закричит, увидев всю в крови щётку Пера.

    Что с часами... Да брось ты уже свою лампаду*, Сольвейг — в ней отпала нужда.
    Сольвейг птицей стремится в горницу. Часы стоят — на половине д в е н а д ц а т и. Чья злая шутка?



    Подобно безутешной вдове из песни, бросающейся обручальными кольцами, с отчаянья, из глубины скорби, голубка Сольвейг запускает в цифирьблат лампой. Остатки масла выплеснувшись кап кап — по половицам.

    Оцепеневшея, провожает Сольвейг  банку глазами — как будто в ступоре.
   Из ступора и из прострации уж заодно ей выводят: часы! В часах разбитых
       что-то бренькнуло-стрельнуло, стукнуло, задребежало... А, ещё щёлкнуло!
       В разбитых предательских часах...
 В разбитых, но недобитых...
Оттуда на механической ноге, складной и длинной, выехала престрашная, прекурчавая       - заквакала кукушка  квакушка, убралась восвояси, с треском и шумом
     показалась опять из дубовых дверец...
    И как пошла кукарекать. У Сольвейг в чём только душа держалась и та в пятку ушла.

     Кукареканья лохматой кукушке казалось мало. Она решила  блеснуть весь репертуар.
 За кукареканьем понеслись птичьи трели, «иа» осла, свинячьи визги и хрюканье, коровье муканье, кошачье мяуканье, собачьи лай и скулёж и... как поёт гиппопо там в тихие погоды. На козьем блеяньи Сольвейг сказала баста
«  Что вы орёте, что вы блеете как гиппопо в тёплую погоду!
часы?! Я вас сей час пресеку!»
   
   
*здесь керосиновую.., а ещё лучше
масляную лампу  Христа.
 
 
Замасленные стрелки пошли. На цифре « полночь» кукушка вышла и сказала «Ку-ку».


«  Ах вы дразниться!»
Сольвейг Разгневанная поискала на столе перечницу. Замахнулась

«  На что замахиваетесь? на великое.» – квакушка предпочла благоразумно убраться.
      А девушка заняла выжидательную позицию — отвела руку как для броска.
     Ждать пришлось недолго.
     Ждать пришлось недолго:
Дверца (одна створка) чуть приоткрылась и оттуда высунулся двурушкин пре-любопытный глаз.
      Сольвейг предупредительно выпала (здесь сделала предупредительный выпад) Створка с т в о р и л а с ь

«   Агашеньки
торжствующе обратилась Сольвейг, –
«  только высунься ещё раз, попробуй».
      Двурушка-врушка пробовать ещё не осмелилась. Всё только квохтала, как курочка, за дверями, посматривала отдельно взятым глазком.
      Потом она засопела, закряхтела, покашляла и премерзейшим старушайшим дискантом проскрипела:
«  Солюшко дитятко, не лохмать бабушку, не надо, у неё  и без того жизнь лохма-а-а-тая». За дверцами разнесся' галдёж и смех.
    Чувствуя, что теряет остатки такта, Солвейг размахнулась как следовает (как следовает игрокам в бейсбол ) и размахнувшись метнула свой снаряд:
«  Прощайся с жизнью, старая перечница!»* –
трах-тарарах!  Полнейший переполох.
     Метнуть-то она конечно метнула, но как видно не очень метко
метнула. Ибо «старая перечница», «лохматая бабушка», презлая как
аллигатор явилась вновь. –
     Глаза её, так жутко, налились кровью, что у Сольвейг отнялись
ноги, она была вынуждена присесть.
     Во все глаза она смотрела на... кукушку – что скажет. А та рычала:
«   Присядь присядь, самое время падать. С тобой я вижу по-
плохому нельзя. Так будет по-хорошему.
    Что, Сольвейг, солнышко, заспала мужа своего Пера — таки...»
«  В самое яблочко попала, дура, в самую точку», – обличаемая
совестью запричитала Сольвейг.

«   Ха-ха-ха-ха-ха! - захаркалась каркушка-харкушка, - мужик-то
твой того, муж объелся груш, а не яблок».

«  Ах ты!.. – Сольвейг подыскала ругательство, – свинья! да я тебя
зажарю на вертеле, и в яблоках, и яблочным соусом полью.
Будешь ты ещё возникать?»

«  Буду! хрю хрю  хрю».
_____
*Отсюда есть выражение: задать
       перцу в старую перечницу

 С представителями иностранной диаспоры Сольвейг не позволяла
себе держать себя вне рамок  приличия, придерживаясь
международной конвенции о разрешённых ругательствах.* Но
даже ангельскому терпению пришёл конец, а Сольвейг же была
сущий ангел.

Улучив, пока свинюшка-каркушка в буйном восторге от самой себя
п р и п е в а л а да прихлопывала себя крылышками по масляным
бокам:

« Ай-да Солюшко Солнышко, ай-да молодец, ай-да дра-дану-данай,
дра-дану-данай...»  Солюшка приготовила свинье “свинью”;
   Сольвейг вычислила на столе которая из приборов есть сольница...
солянка... солонка! изловчилась и

сплеснула содержимое её на сорококушку. Кушка захлебнулась в
соли', соль превратилась в кристаллы солянОй кислоты, осев на
крыльях...
   Горло птахи тоже осело, вернее село. Она буквально вся осела
на глазах. – Истлев осела.

“  Видит Бог я этого не хотела», - сама  допрыгалась... Освежись». –
подошла к твари Сольвейг с кетчупом.
«  Ой солёненькая пошла», – освежаться, а тем более оживать тварь
летучая под «душем Сольвейг», душем из кетчупа, не захотела, –
«  Обещала под яблочным соусом». Это были её последние слова.
Кто бы мог подумать!**
   Сознание совершённых злодеяний и бед вообще
перегрузило совсем неженской долей совсем неженские, а девичьи
плечи Сольвейг.  Совсем не женские, а девичьи даже.
   Согбенная она присела на лавочку — плакать и заплакала опять
покрывши лицо руками. (ладонями, из-под которых неудержимо
рвалась...)
     Читатель помнит: на лице Сольвейг огуречная маска... была
когда-то. И Сольвейг вспомнила. Она почуяла что-то липкое. И
отняла  руки от лица. Сошла ли маска? – сошла... вместе с лицом.
Не имея духу  кричать, девушка уставилась как на чужие на свои
руки — все в крови руки. Нов чьей? её? Пера?..
    (этого уже было пожалуй слишком) Вспомнив, какое
её постигнуло несчастье..,
постигнув всю глубину её постигшего...
Сольвейг, невинное создание, скуксилось как маленькОе, всем
лицом.., тем,  что от лица   стало быть  осталось.

*конвенция читается так: о запрете на
употребление крепких и соленых ругательств.
** «  Яблочного нет, есть грибной», – дотянув   
до соусницы и наклонив её пальцем вздохнула
Сольвейг. Кукушка её уже не слышала. Она умерла.
 Окончательно и бесповоротно.










«  Пер., Пер. Пе-е-р», – с плачем выдыхала  она из груди скорбные вздыхи, не имея держать перед глазами свои чужие ( чужие, но как будто свои) руки. Плач Сольвейг рос, поднимался. Когда он постепенно достиг кондиции  о, плача   женщин всех времён «мой милый что тебе я сделала? что сделал, милый мой, ты мне», она завыла,



и завыла метель.

«  Пер, Пер!» –  « Пер, Пер!»

Вот так, постигнув глубину всю её постигшего, её горя...

Неведомая сила, побуждая её к решительным, иным ( к решительно-
иным ) действиям, подняла её и вытолкала вон на крыльцо. (Замки,
как им бы это ни показалось странным, были сорваны. Кем-то..)
   А клубилась метель...
«  Пер, Пер!», – заголосила Сольвейг в метель, захлёбываясь колючим
снегом..



   А что Пер, Пер...
  И Пер постиг всю глубину постигшего его. Постигло-то его. Скажем
так: и его. На двоих с Сольвейг.
   Убытку не оберёшься. Давайте прикинем да посчитаем:
   Коленной чашечки нема (срезало что твоим автогеном), когда
ещё новая нарастёт.
   Пол_лодыжки как ни бывало ( ну с этим легче).

   И – сердце омертвело, заледенело ( а вот тут потрудней).

   Наместо сердца затесался образовался бесплодный дух – дух
наживы и корысти, который пока ещё не вошёл в Перову силу ( дух ещё пока только обживался на новом месте. Ему было всё ново и интересно...)
   Прибавьте к этому потерю валенка.


    Побросавши всё своё снаряжение: – верёвку, лыжи... топор -
похромал Пер — по направлению к дому
    ( Вот какой! не кончил дела – пошёл гулять несмело).

   Лыжи-самокаты понурившиеся поплелися
вслед за хозяином.

   Катилось низкое солнце... По-зимнему
низкое.


    Пер доковылял до образовавшейся
полыньи — трещины. Тупо...
Встал.

Преграда-то было пустяковая. Но и её хватило – на то, чтоб
Пер внезапно изменил своё решение.
«  Ну куда я такой попрусь?

   На что я ей дался такой...
( Пер презрително скривился) калека – ни дров, ни топора. Вот шапку
где-то посеял... Даст Бог вернусь теперь, а она меня спросит:
« Где шапка?
        Беда с тобой, добра на тебя не
напасёшься.»

   Не, я туда не пойду, я гордый. Сколочу сперва деньжат своим
горбом...»... (дух наживы начал действовать в нём)


   Пер вскинул голову. В морозном воздухе ему почудился женский
плач. И одинокое окно дома их, хотя было светло, ещё светилось.
То Сольвейг, пока плакала зажгла все какие были света',
    руководствуясь мотивом из песни:
«  Я для тебя не погасила свет
одинокий в окне

«  Малышка...», – растрогался Пер. По его щекам  заструились
ручьями слёзы.


Но по странному, поперечивающему самое себе чувству, Пер
      немного потоптавшись у полыньи, свернул налево, и
побрёл вдоль зигзага, чёрного на белом, оставив Сольвейг,
сообщением на пейджер, только тяжёлый отпечаток своих
мрачных дум:
     «  Придётся подождать, бэйб.»

 Кажется, даже он произнёс это вслух...

   Пер брёл, удаляясь на Север-Северо-запад.
   Чутьё никогда его не подводило в таких делах.
   Посовещавшись, лыжи-самокаты решили не доставать его излишне
своим присутствием. Одна другой сказала: « L o n e l i n e s s! пускай
побудет один. В нас ему теперь  вряд ли возникнет охота. Он не зверя
бить идёт (если разве только морского). Для морских прогулок больше
подойдут лыжи водные, а мы на этакие мероприятия не приспособленные.
Айда до дому.»

/  Не сказав последнего прости удаляющейся одинокой мужской фигуре
прагматичные лыжи-
самокаты  / …

   Подъехали. Встали у крыльца.
«  Светов-то  навключали», –
Одна другой заметила в с к о л ь з ь

Потом прислушалась, насторожилась,
насторожила другую: « Что это?»

«  Молодая хозяйка плачет».
«  С чего?»  –  « Сошла с лица»
  «  Люди, люди...»

   А завьюжила меж тем метель. И заклубилась пренастоящая
пурга.


   Заботливые друг ко дружке лыжи встав посстряхали налипший
снег, пососкребли обледенелости

   Заслышав Сольвейг, лыжи юрк — схоронились под крыльцо.
   2 шкодницы.
   Надо сознаться_ лыжам-шкодницам очинно глянулась воля.

   Идя сюда они как только не кувыркались: и классическим-то
ходом шли, и коньковый-то ход попробовали, и... Ну впрочем
не мне вам говорить, как можно кувыркаться на лыжах.
   Нежданно-обретённой свободой лыжи задорожили. И им
хотелось бы как можно продлить сие блаженное состояние
души.
    Ты сам себе король, когда свобода...
(   Лыжи, гуляющие сами по себе – это что-то новенькое!)
   Вы, может быть, хотите спросить: чего же лыжам на воле
не гулялось? Опять притащились в кабалу.
   Ну не скажите. Воля волей, а при  хозяине живом...  Словом,

 лыжам без хозяина быть никак нельзя.  Человеческие вещи нуждаются в человеческом
употреблении. И вообще... /Воля волей, а Соля сОлей/.

    И потом, сколько лыжам не гуляй без хозяина, а хозяин новый всегда найдётся. Приметит. А хозяин новый, все знают, хуже старых двух. Попадёшь к деспоту на ногу — свету белого  не взвидишь. А то ещё не придёшься по ноге, он тебя продаст, бес попутает. Другой тебя ухаживать не станет, продаст какому-нибудь забулдыге за червонец. И пошло-поехало: – пустят по рукам. Как бы до топки до печи дело не дошло. Нет, лыжам без постоянного хозяина никак нельзя. Это первое для лыж дело. Даже кошке...
    Это нашим двум  пришла вздорная идея: пока  хозяин шляется в отпуску, они устроят себе вакацию – месяц-другой хороший снежный покров стоит. Оттянемся — не будем пока мозолить... хозяйке ноги. А там, глядишь весна. (Как видим, хмельной воздух абсолютной свободы вреден не только людям и женЬщинам, но и лыжам — они становятся с к р ы т н ы е; эвона скрылись

под крыльцо. Притаились и вслушиваются в Сольвейг. Того и смотри обнаружишь на них признаки мелких грызунов —
     животных  осторожных и тоже скрытных, не в пример некоторым женЬщинам, что часто любят выставлять себя напоказ ну совершенно безосновательно. Сольвейг
     не из таковских, Но то_же любит. Сольвейг  любит Пера.
     Украшается только для него.
Сольвейг готова поспорить с Феминизмом, взглядов которого она не разделяет. Если женщина  украшена, считает Сольвейг, то украшена для своего мужчины. А другие на что ей? И зачем самая жизнь женщине, как не подарить её Ему?
     Она и дарит — во всюю силу лёгких своих:
«  Пер, Пер!»

    В домашних шлёпанцах на босую ногу Сольвейг
    пересчитала 6 ступенек — ш л ё п н у л а с ь в сугроб.
    Побежала, теряя шлёпанцы. Завязла в снегах.
    От бессилья, от отчаянья и от безысходности … своего в снегах положения,
    Сольвейг потерянно заплакала, повторяя имя Пера часто и бестолково
( если здесь уместно и нравственно это слово): Пер, Пер, Пер...)
 «  Колючая» солёная капля  щекоча Сольвейг скатилась  на кончик носа ей. Это уже не капля, а ледышка.
    Комическое и трагическое рядом ( как_то всё уживается в Сольвейг?) Симбиоз смеха и слёз.
    Однако руки Сольвейг  в снегах  начали закоченевать. Закоченели и ноги Сольвейг. Закоченели, а потом — задубели.
    А-а, вот и дедушка Мороз Краснощёк, здрасьте! только Вас
 тут и не хватало.
    Лукавый дед пошёл щипать – лицо Сольвейг ( то, что  стало быть от лица осталось) — щип, щип за нос и щёки. Посетил пальцы ног и рук.
    
 «  Отстань! – подлягнула Мороза Сольвейг, силясь ещё поплакать
для проформы, –  Никакой помощи от тебя. Друг ещё называется.
Моего мужа ты уработал? Отстань, кому говорю! Метелица твоя
 Пера отметелила... Ой, да на кого же ты меня оставил!»
     Заключительная тирада-плач относилась, думается нам, к Перу, но Мороз-дед почему-то
 отнёс её на свой нос. Посему с удвоенной энергией принялся он влиять на Сольвейг:

«   Заморрожжу... (внушал он ей) Пойдёшь ко мне во  Снегу-
рочки, в ледяные внучки? Положу хороший оклад, северные
и суточные; ежеквартальную премию и доп. паёк за вредность».
«   Каши мало ел. Я Пера своего буду ждать... дождусь. Уйди,
собака кусачая! А-то я за себя не ручаюсь». – ругнулась Сольвейг.
«   Ну и не надо! Кантуйся на вдовьем пропитании без начис-
_ления пенсии», – обиделся Мороз Краснощёк, – кормись
на общественных началах.
    Почуяв, что взаимности ему не дождаться, он отошёл
от Сольвейг на безопасное расстояние — по старой дружбе.





(«Фотограф, передержал девушку в снегах
в неудобной позе!» - «Сам знаю! Ничего не поделаешь, хочу)

    Когда Мороз отошёл, ножкам-ручкам-и ножкам Сольвейг
ничего не оставалось делать, как начать отходить самим.
    Они и начали – отошли; начался у них отходняк — ломка всех
суставов и членов тела.
    Сольвейг испугалась, неправильно расценив физиологию.
    А голова её при этом заработала в правильном направлении:

«  В общем-то не хотелось бы тут околеть — в снегах. И безногая я
Перу не пара — бросит, не таких бросал, все мужчины одинаковы.
    Простуда или там герпес дело одно, а вот как бы гангрену не
схватить...»
    Слово гангрена ужаснуло её до такой степени:

«   Никому не будет пользы, если я здесь околею в снегах. Некому
оплакивать Пера будет...
   (боль усилилась)
Да ну вас к лешему! Христианство религия любви; нет нужды
истязать себе тело до крови. Пойду-ка я в дом — дома наплачусь
всласть».

   Как решила, так и сделала: встала и пошла.

   Восходя по узеньким ступеням — как бы т я ж ё л а я женщина -
Сольвейг плавно и ритмично укоряла нараспев Пера ( при этом
блаженная полу-улыбка присутствовала у неё на лице):
Пер, Пер... Что же ты сделал надо мной, Пер, Пер.. - ты обрёк
меня на долгое ожидание.
    В воздухе запахло волшебной музыкой.


    Перед входом Сольвейг присняла  устало плат тяжёлый с голо-
вы (явно работая на камеру). Тяжёлая же копна волос златых развилась.
В копне блеснули серебром первые да ранние струнки... седины.

«  Она Женщина!» – ах-ахнул дед Морозец, и быстрей запнул себе рот
белой бородой, выпучив глаза вправо-влево.

«  Женщина!» – недоуменно отозвались подсматривавшие всё и
подслушивавшие всё лыжи, – « Когда успели?»
«  Женщиною её сдел  В женщину её превратило раннее несчастье». –
резонно заметила одна другой.
«  Вы так думаете? А что же тогда другое раннее?»
«  Как то есть другое раннее?»

«   Вы сказали, если я вас правильно поняла, « В женщину её превратило раннее не счастье...» А а а А тогда что? Какое другое раннее превратило нашу молодую хозяйку в Женщину?»

   Первая «н е с ч а с т н а я» лыжина от изумления потеряла дар речи.
 «  Горе раннее», – приходя на выручку, подсказал смеющийся в кулак
Дед Мороз.

«   Благодарим Вас», – отвечали воспитанные в правилах вежливости
горе-лыжи.
«   Не стоит, не стоит...» – обдумывая какую-то мысль_сказал Мороз.
Не стоит даром время терять, – подумал он, – не будем стоять на месте, а побегим-ка мы домой в Лапландию. Интересно, что обо всем этом скажет Снежная Королева?»

     Надо вам знать, Снежная Королева и Дед Мороз Краснощёк добрососедствовали. А и чего было делить им в Лапландии? снегу что ли?



                В воздухе запахло весной

    Мороза Краснощёка не простыл и след, когда за плотно-притворённой дверью полились нежные мотивы Волшебной Музыки. То Сольвейг завела знаменитую свою Песню Сольвейг, забойный хит номер один в мире.
    Это элегически задумчивая песня. Полная чарующей простоты, она господствует в музыке как утверждение высоких, прекрасных и человеческих чувств.
    Впервые полностью звучит Песня Сольвейг. Оба куплета песни с  припевом исполняются группой первых скрипок, под аккомпанемент всех струнных и арфы.
   Далее та же песня повторяется уже в качестве вокального но—мера: Сольвейг её поёт ожидая далекого и любимого Пера.
    В песне Сольвейг есть и не_принужденность, и элегическая щемящая сердце грусть, и хрупкая женственная грация, особенно пленительная в оживлённом танцевальном припеве.

   Не случайно этому простому и безыскуственному напеву придаётся значение леттемы (темы лет) всего среза отношений: Соль<вейг> ; Пер.

Помнится там есть такие слова:

Подглавка:
             Что в Песне Сольвейг?
Помнится там есть такие слова:
«  I don't want close my eyes
 I don't want fall asleep
Cos I miss you baby...

(  и такие:)
   Ты где-то, ты где-то, ты где-то
    Только не со мной...

(и:)

… Пусть разбиваются мечты как зеркала.
Сожгут все книги и умолкнут все
                оркестры
Лишь любовь не проходит, нет


Я тебя прошу останься с облаками
А потом сойди на землю серебром
Буду я бежать ловить тебя руками
Я в ладони соберу
      Я тебя перенесу в свой дом.

  Не то важно, что поют о любви, а то важно как; Это у всех
по-разному. Важно — чтоб от чистого сердца.
   Важно то, что пока поёт песню Сольвейг, – день поёт, год
поёт, сто лет, тысячелетие millenium, кто считал! - можно быть
спокойным за человечество, хотя спокойствие это и стоит ей
чёр-те знает каких жертв...
    Всё в ней хрупко, да да вот именно хрупко!









   Кап кап …   Уже капель!

Сольвейг всё поёт. Поёт позабыв о народных промыслах, о ведении
народного же хозяйства, довольно общирного, хозяйства: скотина,
двор... сад, огород...
    Есть ей времени когда петь! Есть...

   Кто её кормил? Говорит: голуби.
Она думает: может я уже в раю?
Взята на Небеса в тонком теле.


   Незаметно летит время. А для влюблённых и счастливых всегда так –
они часов не наблюдают. Сольвейг — из их числа: она хоть и несчастна –
волею судеб, но — влюблена.

   И голуби на Небесах тайком подкармливают её несчастное влюблённое
тонкое тело. Тело порядком отощавшее.
    И стоит скотина в хлеве — сколько лет не доена? Всё недосуг
сходить подоить Сольвейг.

    Нашлись добрые люди — подоили...
    Волосы пришли в сущий беспорядок, тело —  в запустение.
Сущий пустяк! Только дай знак — за Сольвейг ухаживают небесные
служанки. Ты только пой Сольвейг, Солнышко-в-снегах, пой без
остановки.
    Кап-кап капель...
    Там, где падали, прожигая лунки, в снега горячие солёные песни С... слёзы Сольвейг,  поднимались  и распускали свои головки, источая чарующий
аромат, чудные белые цветики.
Ландыши? Люди моей стороны зовут их песни С... слёзы
 Сольвейг.
     Не правда ли, примечательное название. Да и сами цветы приметные – белые в зелёной траве – для девушек.


    Девушки моей стороны бывает наберут их целые горсти и ну бросать
 с крутизны в гладь озера. Это, говорят, чтоб соли в морях не переводилось. А
соли в морях,(кто мерял!) немеряно. Хоть засаливай  без проволОчек бочек
целыми грудами алюминиевые огурцы — типа «Титаника»,  боинга...
    Да, пока поёт
                не переводя дыхания
                свои в л ю б л ё н н ы е песни
Сольвейг, можно быть спокойными за мореходов, покинувших
насиженные места... Есть кому о них молиться и плакать, есть
о ком молящимся плачущим песни петь.

    В самом имени Сольвейг, вы прислушайтесь, слышается что-то

–>|<- безыскусно морское – из разряда тех специальных мореходких
словечек-терминов: галс, бейдевинд, форштевень — которыми так
любят в тесной компании сухопутных крыс пощеголять «суровые
море-горе-плаватели», даже если в плавании на море побывать
им довелось лишь раз. Море-горе-плаватели...


   Может вы не знали, так я скажу:
С языка норвежских викингов, народа издревле славного, имя
Сольвейг переводится как Солнечный Ветер, а читается и того
чудесней: Солнечный Ветерок. Полнозвучное же настоящее её
имя Ассольвейг —
Девушка Бегущая По
Солёным Морским Ветрам.




    Пер, угрюмо читавший свои, бесплодные мысли, шагая пО льду,
вдруг вскинул голову:
морем пахнет... морскою водорослью
и шампунем «Шаома»
    Пер стал. Принюхался.  В голове его созрела идея:
    Неча тут ловить — в этих льдах.
Отправлюсь-ка я пешочком да дО моря. Даже если придётся по шпалам
пёхать. К морю. Зафрахтую... Нет, найму... Нет, всё-таки зафрахтую —
большой лодочный торговый корабль, настоящейе
добротное, если повезёт каперное, судно — и адью на поиски
счастья,  испытать судьбу.  Вывезет кривая – выйду на

пиратов. Осяду в них.. Стану там у них
атаманом-капитаном морским разбойником. Морская разбойка –
эта стезя по мне. (Пер зашагал на запах моря – на запад,
принюхиваясь и поводя носом как морская собака.)
    Бытует мнение (Пер продолжал развивать
идею), бытует мнение,
что бессердечные мужчины владеют свойством при-манивать
золотой номинал. Посмотрим. Надо выгодно использовать свою
бессердечность. Надо дорого продать свою...
   Не успел он это подумать, как нога его        наподдела чей-то
туго оброненный бумажник — порт монет, набитый туго не
монетами, а синими, зелёными и сине-зелёными сигнациями
по сту и по пятьсот штук золотого запасу: $
На ловца денег и зверь бежит!
«  А что я говорил! Весьма кстати.
 (Пер «посигналил» воображаемой сиреной)
говорил я нет худа без добра, и горе не беда, прорвёмся!
Надо выгодней использовать свою бессердечность...
    Сдам деньги в текобанк под проценты и заживу как король... Нет,
накуплю акций ОВП или другой какой пакости и буду оперировать
на рынке ценных бумаг... Эх, жаль я не прошёл фельдшерскую
практику. Говорила мама — покойница: «Перчик, учись
на лекаря, пригодится». Вот и маман бы от ранней смерти
упас...
     Открою своё дело, бизнес-компанию... холдинг-центр, офис и  всё
что полагается.., охрану, бронированный джип и белых (он забыл как
правильно читается) секретуток.»
 Им овладело совершенное беспокойство
и лихорадка...
   Наполняя деньгами внутренний карман, карман брюк... и все
какие ни есть на мужчине вообще карманы, как внутренние, так
и от_вне, Пер плакал и веселился как ребёнок, пустился в пляс,
что-то фальшиво пел.
    При этом он заметил, что денег в порте монет нисколько
не убывало. И даже как будто б напротив того — деньги текли рекой...
О, новенькая пошла, хрустященькая пошла — деньга'...
    От всего этого кругом шла голова. Пер пришёл в неописуемое перевозбуждение чувств, Он уже уплотнился с деньгами так, что походил на сахарного рождественского деда, на чайну куклу   на снежну бабу и на мешок с д... Просим не забываться!

«  У-у-у, да это не простой кошелёк, - поздновато (от перевозбуждения) смекнул Пер, - Кошелёк Непростой, Волшебный. «Держи Карман Шире» называется.
Заживе-ё-ом, Сольвейг!..
Позвольте (Пер застыл с зажатой пачкой денег в руке) Какой же я
осёл! На кой далось мне это море теперь, с таким богатством!
Stop, полный назад. Назад! Домой!» –
    Возликовал Пер.
И только он так возликовал, как Кошелёк как будто б выстрелом,
порывом ветра налетевшего выбило у него из рук. Кошель запры-
гал, закувыркался по полю снежному.
    Пер огляделся (ему и впрямь почудился выстрел)
Зачем-то посмотрел на пачку денег в правой руке, перевёл взгляд
на пустую левую, сказал пространно и непонятно: Эй, куда?..
И заорал во всю мочь лёгких, с привизгом: «Ст-о-о-й!»


     Пер бросился вдогонку. Кошелёк же нёсся, подгоняемый
ветром северо-западным, загибая ближе к востоку, к дому.


    Беременная сука далматина, сидя на льду по ту сторону от трещины
навела слух на орущего бегущего человека.
    А это что? –  далматинша поймала в поле зрения кошелёк.
Её сорвало с места, сработал охотничий инстинкт: она припустила
на_перерез, приняв Перов кошелёк за маленького промыслого
зверька.
    Пусть  это даже будет крыса (хорошо бы водяная, она больше),
далматинше  улыбался явный охотничий трофей и упускать его она
 была не  намерена — у неё в желудке с утра вот хотя бы конь
повалялся.. А тут целая ондатра! Набухшие молоком сосцы
хлестали далматиншу промежду прочим. А между тем «ондатра»-
то и впрямь приближалась к «полынье»

 Пер увидел краем левого глаза скачущие на белом фоне чрные
пятна далматинши. Конкуренция?! Шары ему заволокло
жадностью.
«   Назад, моё!. Стой!!» –
можете видеть до какого свинячьего
визгу
может довести человека дух наживы.
(Подчёркиваем, лёгкой наживы).

Далматинка, совершив крациозный и весьма головокружительный прыжок через
трещину,
приснежилась по ту стороны_ полыньи аккурат  за полтора/ы
метра кошелька от края воды и за 5 шагов Пера до кошелька. Взметнулась целая
туча искристой снежной пыли. В горячке погони далматинка как-то не усекла,
что это  у ж е не ондатра, а просто кусок д...
кусок да кожи. Предметом погони тут и не пахло, а пахло человеком — и
преотвратительно, надо заметить, для далматинши, равнодушной к
 деньгам.
     Всё внимание её теперь было привлечено к человеку, что стоял
напротив неё, тяжело и часто дыша
Кошелёк был зажат в её зубах
Пер никак не мог отдышаться,
Он стоял согнувшись уперев руки
 в ляжки, как спортсмен-лыжник, не последним пришедший к финишу.

«  Виолетта, друженька, отдай
дяде каку, будь ласка», –
стараясь чтобы голос его звучал
 ровно и уверенно заискивал
перед сукой Пер
вытянув руку. Он уже почти
отдышался.
    Пер узнал собаку. Виолетта была племенная сучка одного
его приятеля, заводчика.  Родоначальница элитных щенков.
    Он-то суку признал, а она-то его, кобеля, ну  ни в какую
(дух наживы напрочь сбил с Пера его прежний человеческий
запах).
«   Виолетта, ластонька...» - пел Пер.
    Фальшивому напеву Пера не веря, Виолетта переступала
ногами и на всякий случай попятилась.
«   Отдай дяде каку, сука! А ну, кому говорю!» – выдал себя
Пер подвинувшись.
     Виолетта зарычала.
     Он тогда решил зайти с другой стороны и взять хитростью.
Хитростью убеждения.
«   Виолетта, ну подумай, зачем тебе эта дрянь...»
    Виолетта и сама давно просекла обманку и упрямилась теперь
из одного собачьего упрямства и вредности.
«  Ну как с тобой ещё говорить?»


    Собаке наскучила игра; она премило, по-собачьи «выплюнула»
игру на снег. И отошла. Глаза Пера загорелись алчным огнём; Он
прыгнул, вскрикнув коротко от боли в коленке.
    Лёжа на снегу, Пер нащупал под пузом кошелёк.
     Поднёс к лицу. Блаженная улыбка его сменилась сначала
беспокойством: кошелёк был что-то уж больно тощ. Пер разъял
его — точно, пусто! Он был пуст. Облегчился скачучи по снегам.
     Ток денег в нём иссяк — совсем прекратился.
«   Тьфу ты! сучий потрох», – грязно ругнулся Пер, позабыв про
все международные конвенции вместе взятые, –
«   Видно моя судьба такая.»
     Вместе с током денег в кошельке прекратилась боль и ток
крови в колене Пера.
«   Хотя бы тут повело», – усмехнулся Пер.
     Он сидел, одно колено его  смотрело в небо, а Пер смотрел на чёрную воду. Взгляд его остановился; Перу вспомнился Пер и Сольвейг. Перу вспомнился дом. Борода, как это часто в сказках бывает, уже красиво и мужественно окаймляла его лицо. Тулуп был полураспахнут. (Снежинки вьются. Звучит какая-то музыка). Stop, music!
“   Тебе не нужно?” – повертевши в пальцах порт-без-монет, обратился
к собаке Пер. Собака отрицательно “осклабилась”. Всё это время она
выжидательно сидела позади правого Перова плеча метрах в трёх от
него.
    Удовольствовавшись собачьей “улыбкой”, Пер низвёл глаза ниже' –
на выпучившиеся грязно-розовые собачьи сиски, чем-то остро
напоминающие ему кнопочки электрических звонков первого
поколения.
«   Вывела уже или вынашиваешь ещё? – дружески поинтересовался
Пер. – Совсем твой хозяин за тобой не следит, не кормит.. Сама
пищу добываешь?» Пер смотрел попеременно на тёмную воду
и расстался флегматично  с ненужной вещью.
     Кошелёк плюх–нулся нА воду, повертелся. Из глубины вынырнула
флегматичная щучья голова, заглотала “охотничий трофей”
без обиняков и так же плавно ушла под воду. Остался круг на воде.

“   Видишь, как оно бывает, – продолжая философствовать,
разговаривал Пер с собакой, – гоняешься, гоняешься  за
Синей птицей, думаешь, Птица, думаешь, Синяя,  а на деле
вона как оно выплывает — щучья голова..
У вас собак всё намного проще.».
Пер встал, «Ступай к хозяину.» Пер хотел дружески похлопать
Виолетту по крупу, но она внезапно порыжела, взлохматилась,
визгливо поджала хвост и дала ходу шагов на десять.
    Развернула клыки в боевую позицию, да как пошла
брехать заливистым лаем с подвыванием.
«  Плебейка, – процедил Пер, – все вы хороши... Ступай говорю
к хозяину, дура старая! Он хоть и дурак старый и забулдон...»

    При слове забулдон, Виолетта рыча окрысилась ( знакомое
слово показалось): Пятна её побелели, сама же она стала
черна как сажа. Машина превращений! Таковые преобразования
были Перу видать в новинку. Челюсть его отвисла. Непроизвольно
изобразив в лице собачье любопытство..,
    Пер опомнился: «Х-хамелеонка, – с непонятным выражением в
голосе, – тебе бы только в кино сниматься. Смотрела мультик «10
1далматинец»?
Так, ладно... Такие повороты не для моей лошади. Пора прощаться,
псина, ухожу в море. Меня ждут великие дела. Дай Виолетта на
счастье лапу мне. Не дашь? Ну
жму на расстоянии. Приветы всем...»
    Пер поосмотрелся

   Ещё когда он «загорал» на льду, уже юлила пошла позёмка. Теперь же
было видать  по всему — пурга. Она приближалась.
«   Беги, псина! Здесь наши пути разойдутся. Ну, гони отседова во всю мочь». Пер похлопал в ладоши: «Домой!»

   Псина резво стронулась с места. Добродушный Пер напутствовал:
«  Может свидемся когда...»
Он поёжился, поднял воротник...

«   Шапка, шапка... Где моя шапка...»
   Пер исследовал нахмурившееся небо. «Пронеси Боже»...
   И  пронесло? А как же! Пронеслось: пронеслась по ветру
чёрная вязаная шапка — аккурат на уровне лица пронеслась.
Пронеслась, но не унеслась, Пер не дал ей такой роскоши -
унестись. Аккурат пока она проносилась, он её
поймал и быстрёхонько на себя напялил. А реакция у Пера
была — как у игрока-теннисиста и бессменного  воротчика
гандбольной сборной Норвегии, играющего за сборную от
клуба «Звёзды Севера».

«   Как-то ты там, девочка моя дорогая...»
И это тёплое сообщение, сверх ране посланного первого,
должен был зафиксировать домашний пейджер. Что он и
сделал. Осталась только надпись  на экране табло. Сигнал же,
как и первый сигнал, Сольвейг снова пропустила мимо ушей,
она ещё не была представлена пейджеру. А мало ли в избе
посторонних звуков. Сверчок за печкой — то же ведь звук.
Незатребованный никем, сигнал кончился. экран погас,
надпись стёрлась.

   Сольвейг, доиграв свою песню Сольвейг до конца, совсем уже
подумывала переменить пластинку. Она её перевернула, сдула
пыль, завела, протёрла бархатной тряпочкой, настроила иглу;
собралась затянуть свой вокальный цикл, для этого открыла
пошире рот и... зевнула.
    Дала себя знать проведённая в муках ночь, всё-таки бессоница
для молодой девушки как-никак мучительное
мероприятие.
    
   А телефонов Гюнты принципиально не держали. Из суеверия:
Чтобы не раскалялся по пустякам.
   Сейчас Пер об этом пожалел. В пурге явился ему мираж теле-
фонной будки (первого поколения) А в сказках все миражи
реальны. Пер подошёл, рванул дверь (от нечего делать). Трубка
пикая болталась на весу. Пер с силой, зло хлопнул дверь_. Ушёл.
Не солоно хлебавши. Ушёл в пургу.  Унося в себе...

   Песня не вытанцовывалась. Широко и смачно зевая
Сольвейг совсем решила  сменить пластинку... на краткий
здоровый сон — для придания  бодрости настроения: для
придания бодрости силам и правильного настроя – душе



   Пер ушёл в пургу. –
по тыще раз проверяя на себе
всё ли на месте. Все карманы
обследовал, переобследовал:
«капуста» не испарилась, и то
хорошо.
    Пер зачем-то вынул кипу банкнотов, перелистнул их и
зачем-то сказал пурге, в_ющейся и завывающей параллельно
с ним:

«  Граждане, храните деньги в сберегательной кассе. Этим вы
обережёте мир от фальшивок монетчиков,
а себя обезопасите от мелких потерь – к числу которых
бесспорно относится и потеря денег.
    Расставайтесь с деньгами легче, они же мусор. И бросайте
деньги на ветер.» Пер хотел показать пример, как бросаться
на ветер деньгами.., положил их к себе в карман.
   Денег куры не клюют курам на смех.

   Пер дошёл до моря, нА скорую руку, снял большой торговый
корабль, настоящее добротное, и что более всего замечательное –
каперное, судно, прифрахтовал лодочное его к рукам, влез на
палубу, устало, но упрямо и со властию рыкнул матросам:
«  Рубить канаты. Полный вперёд».
   И только после этого без сил грохнулся  о палубу. Дала себя
знать долгая, мучительно долгая дорога — в дюнах. Сказалось
и потрясение последних
 дел.

   Оклемался Пер уже в море, куда его перенесли заботливые
руки команды. Тьфу, акулья печёнка /курсив/, что я мелю?! Сел
на мель я. Оклемался Пер уже  в камере, ну да, в каюте, куда
его перенесли заботливые руки команды.

    А продрыхал Пер всю новую заутреню, всю обедню. И чуть
 к вечере не опоздал.

   Ударный голос корабельной рынды и мёртвого подымет с
того света.

    Поднялся Пер:
«  Где моя большая ложка?
Кто здесь капитан?
Ведите его сюда.
Я здесь капитан».
    Пер показался на палубу.
Яркий послеобеденный свет ударил
ему в глаза. Пер
растопырил руку, пряча лицо от солнца и пошёл... качать
права, устанавливать свои ( и только свои!) порядки. Перво-наперво...

    Он ссадил старого капитана
в ближайшем  порте. (сам мол знаю капитанское дело, ходил на
яликах. А это одно и то же) –
   Аристократически говоря, списал на берег по состоянию
здоровья, уволил, формально говоря, а проще говоря — кинул
по собственному желанию.
   Сгрузил с палубы — и дело с концом. От щедрости Пер кинул
старому капитану денег на обратно, уныло говоря, до порта
приписки, и предложил пойти на мировую, заверив: если что
издержишь сверх
этого, счёт за мной.
    Что было делать? Делать нечего. Старик почти с восхищением
смотрел на молодого  преемника: ловчила, жулик, связал благо-
деянием.
     И вынужден был  скрепя печать согласиться. Ударили по рукам.
     Мировую отгуляли в припортовом притоне. А потом во всех
питейных заведениях города (включая бордель) отметились.
    На_утро, часам к 12-ти, оба тёпленькие покинули приют-ком-
панию  дежурного питейного заведения. –

     Солнце, запахи и
безлюдье подействовали на обоих
отрезвляюще.
«   Я прощаться с командой не пойду, иди один, – сказал
старый капитан, – и бросать прощальный взгляд не буду.
Простимся здесь, на углу всех улиц». Он не смотрел на Пера,
косил всё в сторону, прятал глаз.
 «  Не снял обиды с души, предшественничек, старый хрыч!» –
озлился про себя Пер, а вслух сказал обычное: «дело твоё».
Нет, лучше ничего не сказал.


   Не говоря более ни слова, старик побрёл себе покупать билет
на дЕлЕжанс, а в Пере на мгновенье шевельнулось чувство
вины: что же  это я вот так-то  через людей переступаю.
Они же люди. Доведётся им, они переступят через меня».
   Пер попробовал задавить чувство вины в зародыше. Не
получилось.
   Будто чувствуя вину (Пера) списанный морской волк как бы
вспомнив что-то...



   Пер стоял, углубившись в свои мысли. Когда поднял глаз,
перед ним опять стоял прежний капитан.

«  Не хотел бы я, Пер Гюнт, быть твоим врагом», –  сказал он,
двуссмысленно как-то, смотря Перу как-то в глаза, и коснув-
шись осторожно плеча Пера кулачком_как-то быстро
зашагал прочь от Пера.
    Так не будь.
«  Так не становись», – ещё
более двусмысленно крикнул Пер вслед, проглотив
вторую часть своей фразы. Полностью она звучит так:
«  Так не становись поперёк моего пути». Так они расстались.
А фамилия старого капитана была знаете какая? Что-то из 4-
х букв на Гр..
«   Это как понимать? На что он намекал,
старая калоша?» – размышлял, идя путём своего пути к морю,
то и дело размышляя  о превратностях злой судьбы, Пер.

   Проходя своим путём к морю
Пер озяб
«  Северный.» – промелькнуло в Перовой голове. Он подмаслил
(здесь подслюнявил) палец. Поймал Северного за хвоста, дал
понюхать, чем пахнет. «Ватрушкой», - присмирел Северный,
намотавшись на Перов палец как на шпиль.
«   Северный», - хмыкнул капитан
Пер удовлетворительно, проходя путём своего пути к морю.
    Именно тогда, как будет он вспоминать позднее, я
почувствовал себя во истину капитаном. Капитаном,
можно сказать, от Бога.
    Открывалось море. Пер ускорил шаг.
   
    Покорённый северный ветер попутно плёлся как собачонка
позади Пера. (Северного покорила Перова простота, ни дать
ни взять)



    На корабле, как на палубе, вторым
 делом Пера было:
— отдать распоряжения:
 —  белый цвет парусов поменять
на красный
— созвать
производственное совещание,
объявить  свой корабль
Ядерной Зоной,
посулить команде  удачу в
морской разбойке и...

   Пер поднял Весёлого Роджера, заменив им обессиленный
как тряпка трёх-цветный российский стяг; взамен устаревшего
обращения «господин капитан» повелел впредь звать его «
мусью капер»
    Пер поднял Весёлого Роджера, чем-то удивительно
смахивающего  на андреевский штандарт,
    и пустился в головокружительное путешествие — по морям,
по волнам, нынче здесь, завтра там — бороздить солёные просторы...

    Плавал Пер три дня и три моря... и три года. Держал в  страхе
флот Королевского Величества Елизаветы, со/брал дань с
губернатора Ямайки... Дань приличную.. Содрал кой с кого
кожи-то.
    Паруса Пера всегда были полны попутным ветром и стояли
торчком — как груди туземных дев..
интересных островитянок,
исполненные трепета жизни.


« Господа, я пригласил вас с тем,
чтобы сказать:
Я объявляю свой корабель Ядерной Зоной».
Эти          слова           Пера
войдут в историю.
     Немного похвастаются такой историей жизни.
     Пер надолго водрузил пиратский флаг. Даже уже
отойдя от стези пиратства он всё ещё...
    Головокружительнейшее мореплавание закалило его,
наделило его качествами; ему они пригодятся
в дальнейшем жизни — во всяческих передрягах и передел-
ках и потасовках, на которые  его толкала, и которые на него
обрушивала  злая, а подчас добрая
Судьба

(  Замысловатое примечание переводчика
 стрелок*,
*.           Жизнь и описание приключений капера Пера Гюнта
наиболее полней освещено хрониками текущего момента
нетекущего времени.
Отсылаю к ним.

Там же вы найдёте поподробнейшее описание жизни вообще
вокруг. И портрет Пера того периода:
    Мосласт, у-прям, у-сухожилен,
подтянут, строен, стоек, груб; но тонок.
Высокоросл. Но гибок. Спел как туземок
                )
      Перевод стрелок.
Сольвейг, смени пластинку.


  Сольвейг, почти дотянув
основную музыкальную тему своей Песни
Сольвейг, подумывала уже переменить пластинку. Что она
и сделала, когда пластинка остановила
ход, а игла с мякким шуршанием
поднялась.
      Сольвейг перевернула пластинку, сдула пыль, поставила,
завела, аккуратно пробежалась по бороздам бархатной
тряпочкой,
      настроила иглу. – на вокальный цикл Песни.
     Надо бы припомнить слова. Припомнились. Теперь не
мешало бы войти в роль — жены, оплакивающей далёкого
возлюбленного. Вошла.
      Сольвейг подперла рученькой
кручинную головушку, охнула, вздохнула, сделала
скорбное лицо,
      отворила пошире рот и...
зевнула.
     Причём зевнула во всю ширь матушку. Перекрестила
по православному обычаю рот, и даже  пошлёпала по
нему ладонью. С шумом
     затворила свою п... свой прелестный ротик. На глазах её
выступили слёзы.
     Сказалось -таки напряжение без сна проведённой ночи.
     Всё-таки, для молодой девицы, полной здоровья и
физических сил, цветущей и похожей на сад, бессонница –
тяжёлое испытание.


    Сольвейг остановилась на том, что
не мешало бы и вовсе сменить пластинку... на краткий здоровый сон — для подкрепления нервов, нервы ведь не железные, и для придания бодрости настроению души, душа тоже весьма хрупкий инструмент, это вам не скрипка, не флейта, ни даже арфа.
    Широко и смачно зевая, Сольвейг исполнила своё намерение... несколько странным образом — взяла куФшинчик — леечку в форме царевны-лягушки и увлажнила почвы комнатных растений водой.
     Ну а теперь баеньки.
     Широко и смачно зевая... И непрестанно крестясь, сладкая. моя ( автор позволяет себе тут несколько вольности от нежности) Сольвейг
      удаляется на покой, Глазоньки её, от недосыпки пре-красные, падают на некоторый предмет, ранее пропущенный ею,  да и теперь прячущийся на доселе  празднично накрытом столе среди посуды.
« Эт-то что за компьютерная игра така ?! А ну-ка дружок иди сюда».
     Попытка пейджера приделать к себе ножки и  прыгнуть в суп
или салат — провалилась. Он был замечен и схвачен.
« Ты кто такой? Давай знакомиться».
« Пейджер», - ответил пейджер.
« А что в тебе?»
«  А что тебе во мне?»
« Мне одиноко, понимаешь, – взгрустнулось Сольвейг, - особенно теперь...
Давай выкладывай начистоту, что ты здесь делаешь? Ты может быть агент
ЦРУ, подслушивающее устройство троллей. Прошли те времена, когда я
верила всякому встречному и поперечному.»

Бедный пейджер
затрещал, запиликал и от страха
выложил информацию (было б хуже, если б он наложил в штаны)

Экранчик щёлкнул, набрались буквы — одна строка, другая и третяя...

                п р и д е т с я   п о д о ж д а т ь
                bab .
                к а к-т о    т а м   т ы   б е з
                м е н я  ,  р о д н а я .
прочла Сольвейг. Ей показалось что-то не так. Из вредности пейджер пере-
иначил послание. Не было уже той теплоты на экране, щемящей струнки
какой-то...                Исчезла какая-то
доверительность, исчезла. Как в землю про-
валилась.
     Нет, подумала мадонна, мой господин облёк бы свои чувства в несколько
иные слова.
    Мадонна Сольвейг встряхнула пейджера:
«  Показывай что было на самом деле! Ну.
Да не подумывай солгать, а то как дам!
Ты не знаешь на что способна
влюблённая женщина. А сейчас она
ещё  и во гневе; Разберу на шарики на
ролики, разберу на запчасти и
скажу, что так и было. Голеньким
гулять пущу».
Откуда было знать бедняге Пейджеру, что влюблённые передают
то что чувствуют по шестому каналу чувств.
Он побледнел, покраснел,
поперхнувшись выбросом информации закашлялся, наконец
раскалился до_бела
« Ответ неверный, ответ неверный,
ответ неверный» – запульсировало на табло.
« Я и сама знаю, что не_верный.
( выговаривая .Пейджеру, Сольвейг держала его за шкирку)
Я и добиваюсь от тебя битый час верного ответа
(Сольвейг преувеличила для красноты словца). Отвечай, что было по правде, а то.!.
(Сольвейг угрожающе вздыбилась) за ушко и на солнышко.»

   Пейджер не на шутку смешался. Перепутал все слова, запищал. Лицо его
пошло  пятнами. Он весь дрожал, тряс ножками и закрывал подвергающиеся
столь реальной опасности свои ушки.
« Скажу, скажу! У, какая свирепая!» – заверещал он, –
читай:

      ПРИДЕТСЯ ПОДОЖДАТЬ,
      БЭЙБ .
      КАК-ТО ТЫ ТАМ, ДЕ-
      ВОЧКА МОЯ ЗОЛОТАЯ.         »    

« Ты мне льстишь, – обратилась к
Пейджеру Сольвейг. – Во всяком случае
спасибо за комплимент.»

     Она всё понимала без слов; она была преумная девочка. Пресообра-
зительная. Пресообразить, что Пер у-потребил менее броское словцо в конце
 концов для Сольвейг было пара пустяков.

« Ну вот, можешь же когда захо-
тишь. Полетели бы твои клочки по зако-
улочкам, но теперь я отменяю  свой гнев. Живи ушастик.»
Сольвей устала от баталий. Как-то резко она сдала (малость подопустилась)
« Давай-ка я тебя накормлю.» –
   Рассеянная, Сольвейг
упустила из виду (а о меню пейджера не справилась) что железяки
подобные ему употребляют внутрь исключительно только субститут
информации. По простоте душевной она с_ходу уронила его в горшочек с холодным супом. Думается нам, это и был борщ холодный. Бедняга подавал со дна отчаянные сигналы “SOS”, чихал и плакал по-своему. Но не был услышан.

    Пока Пейджер таким образом “обедал” Сольвейг грызла какая-то  неотступная идея. Идея грызла Сольвейг, а та нервически грызла свои пальцы. Опять наделала заусенец. Сольвейг, бывшая всегда вещью в себе, теперь в это тревожное время окончательно эмигрировала — ушла что называется во внутреннюю эмиграцию. До пейджеров ли ей.
« Отобедал?» Пузырьки в горшке привлекли  Сольвейг в чувство. Она вынула полуживого... машинально, занятая своими мыслями, обтерла ему с о л ь ф е т к о й  “рот”... Он чихнул.

« Да ты простыл! - возмутилась Сольвейг — Вот до чего доводит обжорство! У тебя жар. Сейчас я тебя согрею.»
   Плавание в холодном борще не пошло  пейджеру на пользу.
   Она закутала его в чистую сольфетку.
« Отогревайся. Извини, водку не предлагаю — для сугреву. Ты ещё маленькой.»


« Так значит он жив». Слова никоим образом не вязались к больному пейджеру, который, говоря откровенно, был еле (едва?) живенек, и почти не подавал признаков жизни, словом — ни жив, ни мёртв.
« Он жив-здоров, не лежит в больнице; тролли  не утащили  его в свою берлогу, не приковали к стене. Он жив и имеет почти полную свободу передвижения. Он на воле!
  Если раны — не большой... (Сольвейг вспомнилась революционная мелодия) Если смерти, то мгновенной я желаю всей душой.. Он легко ранет!»

  Что ж я тут расселась-то! ( Сольвейг даже подпрыгнула, всплеснула руками). Сижу тут  песенки распеваю... А меня там муж.. один... на воле — не известно где, не известно с кем. Не известно что с ним... Завтракал  ли он вообще, обедал ли...

  Побегу — мужа вызволять, если он не_далеко, мы его достанем.-  Бог поможет, даже из-под земли. ( Как словом, так и делом.)
  Она отложила Пейджера, которого всё ещё держала в руках. К одежде!.. Босы ножки в чуники, на себя тулупчик, на головку шаль.
« Прости дружок» “уговаривая” петельки тулупа, уговаривала Пейджера Сольвейг, - горчишники-то я не успеваю тебе поставить. Даже захудалого … температурного... градусника.. (Сольвейг подпомадила губки., убрала помаду в сумочку, защёлкнула) — всё в_торопях.”

Закономерен вопрос: Куда намылилась Сольвейг? Мужа вызволять! Как и чем?

  Она подалась до деревни — ударить большой сельский вечевой колокол, в который тыщу лет уже никто не звонил. (Колокола и бьют и ударяют. Бедные они)
   Дорога расстилалась перед ней мартом ( но был апрель, судя по ощущениям).

   Шир-шир...Скрип полозьев? На бегу Сольвейг обернулась. Лыжи-самокаты!
«  Хозяйка, мы туточки. Вставай на нас.»
«  Спасибог, милые. Бог нам в помощь...
Но! пошли, пошли! Ходу.» –
Она защёлкала языком, как кнутом.
«  Во даёт!
           Сечёт политику государства. Понимает толк  в нашем лыжном деле», –
подумали лыжи. Усовещённые, они решили свою страсть к свободе, полной,
неограниченной, отложить до лучших времён. Когда Сольвейг выбежала из
дому, они
                погодя повременив двинулись за ней.


  Сольвейг нагоняла чёрного далматина, двигающегося под углом 45
наперерез — к дороге ( здесь к санному пути). Ниже
карта схемка показывает как они
двигались


               «  Виолетта, ты??
                (реплика Сольвейг)
                Ты где так вывозюкалась?»
   Виолетта высунула язык, на бегу узнавая Солю
и приятельски изменила цвет с чёрного на белый ( как поётся:
 гнев сменила на милость).
   Псине было туго вилять хвостом, прижимать уши к голове,
словом отрываться на разговоры. У неё начинались схватки,
 ведь ей шёл уже  втОрый месяц. ( И всё-таки она ответила бы,
имей она  хотя захудалый дар речи.)
   И Соле было не менее туговато – и её поджимало время.


Здесь они сошлись. Разошлись.



Сольвейг грянула что было в вечевой колокол. Он, то есть
колокол, не сразу понял в чём дело (может заржавел)

   Сольвейг повторила. Колокол как грянет-
-ся — оземь. Всю деревню перебудил.

  Добилась своего Сольвейг — добила колокол.

   Народ поднялся ( на ноги). Собрался к Соле
народ. Вошёл в курс дела.
   Вооружился народ — кто пиками, кто вилами, а кто
чем мог (колья в дело пошли). У кого-то
сыскалось: ржавая пищаль, старенькое
ружьецо, дуэльные пистолеты –
всё      XIX века

 Бабам повелели ждать дома.
Других собак отвязали.

Сольвейг отправили домой — молиться и плакать
теперь уже за всю экспедицию.

   
  Сольвейг стала категорически против:

«  Ну что молиться и плакать.., – канючила она и пускала нюни, –
опять молиться и плакать. Я тоже в драку хочу.»
«  Не бабское это дело. Управимся.» – басили мужики. – «Сидите
дома. Ждите известий. Далеко не уйдёт.»
«  От  меня ещё никто не уходил», - шевелил пышными усами
кряжистый мужик, старшиною избранный сразу.

   Пожелав всяческих побед себе (чего и все пожелали) отряд
“скатился» в лог и исчез.
 
   Проводив насколько хватало глаза, Сольвейг отправилась
...куда была отправлена Сольвейг.
   
   Обратный путь пролегал намного дольше — мадонне Сольвейг
хотелось перемен.

   Она приветствовала солнышко, кустистых дворняжек у обочин,
случайных баб, молочниц с коромыслом. А в вёдрах — молоко.


   А за околицею села она наткнулась опять на Виолетту. Та сидя
 на расчищенной, блестящей солнцем дороге, деловито
выскребала лапой из-за ушей блох.
   Как она уже родила? Да нет, в ней открыли ложную беременность,
или что-то в этом роде, или м.б. схватки в ней оказались преждевременно
(пойми ты их, этих женщин, всё в них загадка. А Виолетта несомненная
женщина среди них).

«  Что, Виолетик, ждёшь? или уже родила?» - помогая Виолетте за ухом, чесала языком (прости, любимая) Сольвейг.
   Виолетта благодарно з а м а я л а с ь.
« Не взяли нас с тобой на охоту», – присела Сольвейг т р е п л я с ь.

   Здесь автор вставит
                биолого-лирическое отступление.

   Если всякий стервец и хам мог
облажить Пера трёхэтажно, а сучка (даже двуногая) облаять,  -

то на хорошку Сольвейг сие не распространялось.

   Вся живность:
ползучая, летучая, певучая
      пернатая, всякая;
двуногая, триногая, двунадесятиногая –
льнула к ней

   Иной раз смотришь: Сольвейг не Сольвейг. Идёт живой
ковёр шевелящейся зелени лета — щебечут птички, вьются
осы (попробуй подойди — к недотроге)... стре<кочут>козы
   Цветы и травы — всё льнуло к ней (Бедняжка, как она и
ходила по земле!)

   Вот хоть сейчас, садись живописец, бери кисть-краски-полотно и пиши –
с натуры Флору и Фауну

   Живые твари  проникались к Сольвейг такой симпатией, что наотрез отказывались покидать её даже на ночь — кого только вы не встретите в её постеле.
(«Меня только там не хватает», –
      взгрустил капитан Гюнт, обозревая
          небо и горизонт. Ему припом-
нился нежный бочок жены, нежнейший чем... С чем бы сравнить его?
«  Нежней чем сливки и шёлк».*
Спасибо, капитан.                )

  Откидывая покрывало постели
Сольвейг, вы никогда не можете
предположить, кого вы обнаружите там,
чего вам ждать. Откидывайте!

   Воробьи! вороны и галки — целыми
стайками вспархивают

«  У меня тоже вскоре родится child”, – похвалилась Виолетте
madonna Сольвейг, – у меня тоже вскоре будет дитя, –
поправилась она, зная что для скандинавской собаки в
принципе английская речь ещё более туманная тарабарщина,
чем обычная человеческая)
     Я теперь тоже женщина, – не без некоторого позёрства и с
гордостью продолжала Сольвейг, – женщиною меня сделало
раннее — не счастье, а горе» (интересно, как ему это далось,
т.е. посредством чего собственно).

    Виолетта посвятила Сольвейг в сан женщины, в свой стало
быть сан... - лизнувши её в щеку.
«  Ну ты поняла!» - подыграла новообращённая, новообретённая
жена.
«  На тебе за это  сахарную косточку», –

    Сольвейг слазила в тулупчик, в внутренние его пространства и
области (куда именно не станем уточнять) Волосы её рассыпались
по плечам (женщинам это позволительно)
    Встряхнув волною роскошных своих (волос), ставших ещё более
роскошными и длинными, Сольвейг предстала миру во всей красе. Волосы 
    блестели на солнце. Светилась Сольвейг. Торжествующая
улыбка не покидала её лица.
«  Я роскошная  женщина», – танцевало и пело всё её существо. –
“  Я одна из немногих» – пульсировало во всех его
областях.
   Слова не скажи, Танцующая Королева, и только! You are the
Dancing Queen! без всяких натяжек.
    Женщиною стала в 17 лет! Причём без всяких натяжек –
сохранив что-то от наивного и милого девства своего
в непорочности и чистоте.

   Виолетта застыла. Сахарная косточка застыла в
её зубах, и покрылась инеем – от п ы ш н о г о дыхания Виолетты.
Виолетта любовалась Сольвейг. Сольвейг любовалась 
собой — через Виолетту -  отражаясь в “озёрах”
Виолеттиного изумления.
    Запомните:
    Нас прославляют тем, что  любуются — нами
потеряв от изумления дары речи.
     А у Виолетты и дара речи  никогда не было. И всё-равно
она его потеряла. Виолетта потеряла дар  лая, говоря просто
понятным человеческим языком, она лишилась дара
собачьей речи — инструмента важнейшего для собаки — языка.
   Ничего не теряет только тот, кому нечего.
   Виолетта потеряла дар языка. Сахарная косточка потеряла
Виолетту — выпала из пасти, упала в снег (при этом снег
зашипел, запшикал). к ногам собаки. Ну как тут не сказать:
АрозаупаланалапуАзора.
   Косточка растаяла, она же была из сахара.

   Сольвейг перестала преображаться (пора и честь знать)..

«  Хочешь, пойдём тебя борщом угощу.. Правда холодным, –
обратилась к собаке Сольвейг (—>| |< —) упрятывая
пряди волос под шаль.

   Собака не изъявила желания.

«  Ты мужа моего случаем не встречала...  в лесу, нет?..
Тогда прощай.»
Стало скучно и одиноко Сольвейг. Она соскучилась по
человеческому общению, по мужней ласке в конце концов.
   А Виолетта, если бы она обладала и даром понимания,
ничем не могла помочь подруге по несчастью, лишённая,
как знаем, дара речи.
    Мы не_спроста обмолвились. – насчёт “подруг”. Виолетту
тоже часто бросали кобели. Всем им надо было только
одного. А ты потом рожай, выкармливай детей в одиночку.
Слава Богу, Пер был не из таковских. В этом  в одном
Соле несказанно повезло.



   Сколоченный отряд (отряд был крепко спаянн и сбит)
скатившись в лог на место кровной развязки, напал
на след.
   Собаки взяли след Пера (он был кровав, вы помните).
   Рванули по следу.
   Метель здорово попортила крови... на снегу. Но аппетит
у наших собак, как их нюх, было просто зверский. Да он
и счас есть.

   К тому времени трещина на льду затянулась. Но была
видна. Это значительно облегчало поиски. Поисковый отряд...
Поисковая экспедиция смекнула ход мыслей Пера:
       “Пошёл вдоль трещины”.
Логично. Чего там и смекать, ход мыслей Пера, будем прямо
говорить,  не шахматный. – ход.
   Идём дальше. К морю.

«  К морю... курс держит», – уверенно (—>|< —)* молодой
Янсен близ тороса, у которого в голове Пера созревала
плодотворная дебютная идея морского братства.
   Янсен, молодой да опытный, был едва ли не единственный
из концессионеров, кто знавал море не_по_наслышке — ходил
под парусом  и на китобойных судах матросом.


  В порту приписки след Пера подвёл собак к самой черте прибоя.
   Утоп!
             все сколько их там было выстроились двумя шеренгами
в шахматном порядке высматривая из-под “козырька руки”
солёную голубую бездну и синий молчащий горизонт.



*подметил?

    К ним подруливает
рабочий порта. Подмаслил козырёк.
«  Здорово мужики! Кого глядим?»
«  Наш соотечественник
пошёл ко дну».
   Мужик с испугом глянул в сторону дна.
« Чего же вы разинули рты, дебилы, – заорал он, – его же надо
спасать!»
  Он бросился по дебаркадеру к спасательно-
му кругу под стеклом. Давай срывать круг. Круг не идёт. Тянул,
тянул (как репку), не вытянул. Стёр рукавом со лба пот. Хотел
тянуть опять. Махнул рукой: спасательными кругами не спасёшься,
поздно.
   Разбежался, ласточкой –
             с бетонной полосы прибоя...
   В воздухе одумался, остановился: зачем мне это надо? Чо я
рыжий что ли? Моя хата с краю. Ещё припашут.

   А он и не был рыжий. Он был  тёмно-русской, явно из новых.
И жил-то он не в хате, а в блочном доме.* Всё это к делу не относится.
*и пашни отродясь не пахал.
   Обратной  съёмкой он вернулся обратно.
« Земляк ваш, вы и выручайте. Я вам не ломовая лошадь –
ломтить зазря. Теперь так.»
   Закурил папиросу и пошёл лентяйничать дальше.
   Но вот опять одумался (на этот раз в хорошую сторону)
« Я знаю кого вам надо. Был он здесь. Лох из лохов. Идите в...»
   Мужик крепко затянулся, пустил дымок.
« Могу вам посодействовать в его поимке — за небольшое вознагра-
ждение. Фунт информации  денег стоит. Теперь так. Пожалте
маню-маню на бочку»
   Никто его не понял. Переспросили:
« Какую бочку?»
   Мужик опешил, Разинул рот.
« Я не понятно говорю? Скажу проще:
задаром только дети родятся. И кошки...
Короче, я вам стулья, вы мне капусту. Усекли?        »

« Какую капусту? морскую или белокочанную? И для чего
нам стулья. Нам расседать нет времени,» – брякнул старшина.
Видать невпопад. Потому что у мужика, разинувшего рот..,
беломорина прилипла к нижней губе.
« Вы чо, ребята, с луны свалились? Я русским языком говорю:
Информация стоит денек_. Позолотите ручку.»

« Мы не с луны, мы с фатер-лянда.»
« А-а-а, – не очень понял мужик, – ну а деньжата-то у вас есть?
                фатерляндцы...»
« Это?» Старшина
прогулялся в карман, которых у него, как и у всякого мужчины,
имелось множество, не_глядя поднёс ладонь к самому мужикову
носу, разжал...

   На ладони, широкой и заскорузлой как... ладонь, с и д е л и
сиднем
смятые бумажки и несколько доистойных монет.

    Рабочий порта принюхался


« Ван...тугрикс..» – по складам прочёл он. Категорически не согласился.
« Не, это не потянет. Слабая валюта. Я о такой и не слыхал.
ДоллАры есть? Ну франки, кроны... фунты, они же стерлинги...»

   Услышав «кроны» молодой Янсен зашевелился:
« Я знаю что ему нужно», – солидно пробаритонил он хорошо
поставленным и молодым баритонцем. Шагнул к старшине,
дервеневшему с вытянутой рукой, сам прогулялся в другой
карман к старшине (он знал в какой), порылся там..,

   На свет явились купюры с американским президентом в завитых
буклях.
   Русского точно подменили
Он потянулся к деньгам как голодный тянется за пригрезившейся
буханкой —  хлеба, конечно же.
   Затем с ним сделались ещё и большие перемены: он пал,
коленопреклонённый подтащился  - сначала к Янсену, потом
к старшине (усёк в нём старшего). Он плакал и божился, бил в
грудь:
           « Папаша, дайте мне этих денег.
              Я вам за них  мать родную...
              я Родину продам вам за них.
              Нет лучших рук,  в которые бы
              вы...   »
            « Сомневаюсь», – пробурчал старшина.
 Он ожил, шагнул к Янсену, полубрезгливо отслюнявил бумажки
две: « Нам твоя Родина не нужна, мы не оккупанты. Правда,
браты? У нас своя есть Родина — пра... Она праматерь всем
нам. Её за деньги не купишь. Сказывай-ка ты лучше, что имеешь
 сказать.
    На-к вот тебе голубчик зада-
ток... А остальное потом.»
   Пышный старшина дал знак Янсену спрятать остальное — сховать
поглубже. С нескрываемым презрением молодой
 моряк взирал на раскорячившегося перед ним мужичонку, покрывающего
позором               свои седины. Только что он практически за
бесценок продал первым встречным иностранцам
свою мать-Родину, да ещё и возмущался, что мало дали:
    выклянчивал:
« Но... папаша, папаша!»
« Никаких “но”, – стоял на своём бравый старшина, – ты солжёшь
недорого возьмёшь. Эвон глаза-то масляные. Уж я-то
вас мошенников знаю... Ведь ты братец ты мой мошенник.
По глазам вижу, что мошенник. Не боись, за нами не заржавеет.
Короче так, сначала стулья, а потом деньги. И весь сказ.»

\ « За доллары-то я вам и морского  чёрта со дна морского доставлю;
привелоку.»
« Чёрта оставь себе. А нам скажи что с земляком  нашим.»
« Дадите две бумажки, скажу. А нет -  катитеся колбаской
по малой спасской...» Русский пустился впляс – и так и этак.\

« За доллары-то я вам хоть самого чёрта со дна морского
достану.»
« Чёрта оставь себе. А нам скажи, что  с земляком нашим.»

« Жив он... Был жив. Идите в...
(он отлепил от губы прилипшую беломорину. А все опять
ужались, подумав о “бане”) Идите вы в Руководство порта,
 там вам дадут исчерпывающий  ответ.»        Дождалися!
Старшина пожамкал губами.
« Ну информация твоя недорого стоит.
   Янсен, отслюняв ему ещё две, пускай сам катится.. А ты..
пиши расписку... Где ты?»  Вопрос был к месту.
  Мужик пошёл танцевать на — на радостях, И так и этак.
Все па припомнил и все фигуры
   ( “Ты пришла, меня нашла,
            а я растерялси...” )
Все разинули на мужика рты.
А старшина
     ни к селу, ни к городу:
« Это вот как долго за деньги танцует человек» – вымолвил.
Кто-то: «Да-а-а..» – дакнул.
« А?»  Опять: « Да-а-а».
« Достаточно долго», – сам себе сказал старшина, а русскому
мужику:
« Ты долго будешь нам в глаза пыль пускать?
егоза.
« Покудова не подсядут батарейки.»
« Сейчас мы это дело подсядем», – дородный старшина сгрёб
мужика в свои медвежьи объятия. Тот тыркнулся разок другой
и затих.
« Спасибо, отец родной», – пролепетал он полумертвецки, –
это у меня такая истерика закатилась. Ты меня спас. Дай пять.
Век помнить  буду. Не забуду мать родную.»
« Зови меня в другой раз, – предлОжил старшина, –
Ну а теперь пиши нам расписку в получении.».
« Да будет вам шутки шутить, – вильнул мужик, –
кто расписывает такие мизерные.?.»
« Мы! , – рявкнул старшина, – Деньги не мои частные. Казённые
деньги. Собраны на народные пожертвования. Взяты из народной
кассы. Не куём же мы их
из воздуха.»
« Ладно, ладно, уговорили, – сдался русский. – Неси б р и т в е н н ы й
прибор.»

   Явился письменный прибор.
(сказка понимает ошибку)

   Расписывал мужик страшными каракулями:
« Даю расписку в получении казённых средств дома
правительства...
Фатерлянд как пишется?»
« Не через “э” оборотное пиши» – ему сказали.
« Готово. Сварганили.»
« Состряпал? Число, месяц, подпись?»
« Стоит, стоит. Я могу идти?»
« Постой.»
   Такими страшными каракулями...
что старшина позволил себе внести коррективное замечание,
толкнул, так скажем, краткое напутственное слово (замечательное
напутствие!):
« Пишешь как кура лапой... Вот ты не можешь отличить
 “аз” от “буки”, а “веди” от “глагола”, а всё туда же –
лезешь родину продать, родину учившую тебя говорить
языком, русскую — русским языком, великим и могучим
к твоему сведению. Стыдно. Как ты дошёл, как ты
опустился до жизни такой? Стыдно, стыдно, брат; тебе
должно быть стыдно. Стыдись».
   Попробую, мелькнула в мужике мысль. Мужик напрягся.
« Совестно?» – совестили его
« Ещё не очень. Подождите немного».
   Долгие годы совесть не просыпалась, а тут тебе говорят:
   Устыдись. Совесть пробудись.
Быстрые больно!

   Мужик залился краской стыда.
                Побагровел как вишня.
Стыдно? Уже прогресс.

   Компания мешать ему не стала.
« Куда ты говоришь идти нам, в какую сторону? где
руководство порта?»

« Там.» – рабочий порта, красен как рак, махнул
неглядючи в сторону.
« Где, где?»
« Там..» красен как русский...*
*поговорка войдёт в историю.
В анналы русской.
   Компанию ветром сдуло. –
до Руководства порта подались.

А русский красный
         обрёл своё естественное
состояние лица – неопределённого цвета. Такого же,
как загадочная русская душа. Неопределимого...
   Лишь бы только не чёрного.

« Лохи так лохи», – засвидетельствовав своё одиночество на молу
неопределённо бормотнул русский, натянул кепочку-плевок,
сплюнул и пошёл насвистывая... Куда? Баклуши бить. Куда же ещё.
Душу его сегодня согревало американское счастье, хотя она и была
душа русского разлива.


  А в Руководстве порта, высоком, как всё превознесённое,
понадобилось отстегнуть ещё капустных листьев — чтоб «дать на
лапу».
  А в Руководстве порта сидели сплошь всё одни мохнатые.
Сидели и заседали.
  Капуста таяла, – лап много, а капуста одна, – расходуясь
на мохнатых лап.

  И только после того, как все были накормлены, нам
выдали денатурат информации:

« Ваш Пер, ваш Гюнт
живёхонек здоровёхонек
        Хвостом виляет
Плавает в Карибском бассейне
И бед не знает
Чего  и вам желает
Ни горя ни бед
Пьян от побед
На прибрежные государства
        наводит ужас
А окраины в страхе держит.

А когда он будет здесь
Того мы не знаем
И знать не желаем
Да и знали бы — не сказали бы


« Во даёт!» – вырвалось у восхищённого Янсена, –
« Так это он у вас судёнышко
фрахтанул?»
« У нас, у нас — и фрахтанул и грабанул, а проще говоря
спёр — угнал. Убёг с судёнышком вместе, мироед.
По миру пустил. Добротное судёнышко было, каперное.
Угнал, шары его бесстыжие, и не по-
стеснялся. Нашего капитана в Зашей турнул. Гнал в одну
шею, а турнул в три: с должности сместил капитана.
Капитан отбил в путе телеграмму:
                Зачитываем:
Еду дилижансе тчк
    Ползу черепашьим шагом
               порт приписки тчк
    Один  без команды корабля тчк
       Подробности по прибытии на место
тчк.     Не утешайте меня  зпт
            не надо   Вскл знак.

 Вот что ваш землячок наделал,
  каких он дров нарубил.
  Лаптем не расхлебаешь.
  Покрыл позором наши седины.
 Обесславил всё наше пароходство.

 « Во дал! – ещё восхитился Янсен (ему до боли  в суставах
захотелось под Перовы знамёна), – молоток!»
« Так вам и надо, мироедам проклятым! – бушевал Янсен, –
Мало вам дали! мало не показалось?»
« Да, а вы знаете  кто там у него  гальюны чистит? Вымолвить
страшно».
« А коле страшно, так и не вымолвляйте, - проронил слово
веское старшина. Остальные члены
нашей команды поддакали. (они отделывались междометиями
в основном)
Назревал конфликт. И Янсен сам пошёл на его обострение. «Так
вам и надо, мироедам кровососам проклятым! - бушевал Янсен. -
 Мало вам дали? Мало не показалось?»
   Назревал конфликт, И Янсен сам пошёл на его обострения.
Разбушевавшегося Янсена 3-м дюжим мужикам не осилить.
Но сила закона была на их стороне. Закон что дышло: куда
повело, туда и вышло.
   И вышло — боком.
« Вы ещё не всё знаете! – уворачивалось от Янсена
острот Высокое Руководство, -
Слушайте: Он сменил название!»
   Воцарилась гробовая тишина.
Сделалась гробовая тишина.
Сначала сделалась, а потом воцарилась – гробовая тишина.
Слышно было.. гудение компьютеров.
И в этой-то гробовой тишине
Руководство известило с высоты положения:
   Он сменил “Alive”-название с “Урания”, на “Плутония”,
перебил все таблички...
   Понимаете вы чем это пахнет?
« Чем??» – раскрыли все рты...  и уши
(глаза и так были у всех раскрыты)
« Хотите знать, чем это пахнет или чем грозит?» - наслаждаясь
 произведённым эффектом, покуражилось Руководство.
« Чем??»
« Ядерной катастрофой!»
( Сердца всех оборвались – стукнулись об пол, пройдя сквозь
пятки)
« А грозит — ядерной войной, вот чем! Это вам не бомбочки,
начинённые слабообогащённым уранием. Такая запара будет,
что успевай пот стирать. Сколько хлопот — и всё из-за одного
человека, землячка вашего».
   Конфликт назрел. И лопнул. Все понимали, что время уносить
ноги. Все, кроме Янсена: тот снова забушевал.
   Янсена 3-м мужикам не скрутить, но сила закона... Штука
серьёзная.
   Старшина понимал всю серьёзность создавшегося. Он сделал
единственное, что в этой ситуации... Он дал понять 3-м дюжим
из наших, что пора действовать.
   Янсена скрутили. Он выкрутился. Тогда его уломали — под
локотки.

В дверях Янсен ещё успел — плюнуть, а кто-то наш, сняв треух,
дать земной поклон. После этого дверь затворили.
   В новой гробовой тишине плевок, Янсена, перелетев столы
секретарей-машинисток,
   обрёл себя под глазом
Высочайшего руководства порта — шлёп!
« Свистать всех наверх!» –  примерно так определим реакцию Руководства на оскорбление, нанесённое на лицо.

   Снарядило ли Высокое Руководство погоню, узнаете в департаменте
милиции. Нас поджимает время; мы переходим к Перу.



   Картина рисует Пера постаревшим и осунувшимся лет на дцать с гаком...

   Мультипликация рисует Пера
осунувшимся и постаревшим лет на — на палубе нес в о е г о корабля. С ним
сундук типа рундук, набитый золотом, окованный железом; а к сундуку
купцы-дельцы с своими сундуками помельче.
   Все бахваляются своим богатством, а Пер им говорит:

« Я сколотил добро своим горбом, а вы — чем сколотили?»
Увы, то прежний Пер — он любит верховодить в ветвях власти.

   Ответ ему не дали — разыгрывалась буря на море и надо было
думать о спасеньи душ. Все запаслись. Терпением? Да кто чем мог.

   Корабль перевернуло.

   Носило Пера по волнам как щепку. Пока на щепку, как на обломок крушения,
влез человек — из утопавших.

« Спасень мне, мне, спасенья», – измученный борьбой со стихией
молил утопленник.
« Двоим не место...» – жестокосердый Пер “дал сапога” себе
н е п а р е
“Мой Боливар не выдержит двоих» – он отряхнул ладони,
« Чёрную игрушку сотворил я, ас,
                Сольвейг...» –
прибавил он.

(Правочка-муравочка:
 Вой тревожной пароходной сирены, от которой трясутся стены,
вой свинстающий всех наверх — вот каким сигналом характери-
зуем мы всю глубину негодования, постигшего противную
сторону. Высшему портовому руководству было нанесено
оскорбление. И нанесено на лицо)

« Тону! - успел булькнуть  покупатель свободных мест на мониторе
спасения, спускаясь задом вниз, нуждающийся брат
и разбушевавшаяся пучина поглотила его
крик в тот же миг. Утоп. Теперь уж навсегда.

                Пер посмотрел
« Мой Боливар не выдержит двоих», – стряхнул ладони Пер.
« Чёрную игрушку смастерил я,
                С-сольвейг,
сегодня,» – прибавил,  мужественно прибавил он


  Чего радовался он, чего надеялся...

   И носило его щепку по морям, по волнам. И выбросило
Пера с щепкой на песчаные отмели да на каменистый брег. Кругом
вставали скалы. Скалистые были берега.

   Не радостно встречала родина Пера. Неласково приветствовала
Пера земля. Да и Пер — в долгу не остался
« Немного не пришибло» – первые слова, какие услышала от
Пера родная суша, какие он ей подарил.

   Пер потерял человеческий облик
Жил в скалах, ночевал во гробах...
   В пещерах квартировал.
   Он отощал — кожа да кости — и радиоактивные осадки
поливали его иссушённый череп. И падали на него.
   Побирался Пер и попрошайничал
Пер; питался скудными подаяниями. –
   Дошёл до ручки — стал доходягою.



   Он клял судьбу,
и час, когда на свет народился.



   Раз Пер влез на скалу ( её также можно назвать горой) –
поклясть судьбу. Там удобней*; оттуда открывался широкий взор на
*пулять в бел свет как в копеечку.

Гору Крестов ( её также называют и Похоронная Гора и Сулаж).
   Особенно выделялись почему-то  резкоочерченные на небе 3 креста.
   Как раз в гору подымалась очередная и похоронная концессия

   Пер позавидовал покойнику; он вспомнил: живые позавидуют
мёртвым. И позавидовал.

   Покойнику не каплет (думал Пер), лежи себе в гробу в землице –
сопи в две  дырочки, раз усоп. Покойнику никто не
пишет – законы; усопшему не писан закон.
А Перу физика писала законы: Пер холоден и голоден, лишён
элементарного человеческого тепла. (Элементарные частицы,
теплопроводность...)

   Пер пригорюнился и загоревал:

«  Будь проклят день и час... Проклята судьба...» – сокрушался.
Пер клял и клял, проклял всё на свете.  От часа с днём
досталось маме и папе.
   Пер перекинулся на ручки свои и ножки, на свои ушки и
глазки, на свой... Одной лишь Сольвейг Пер не припас
проклятий. (Как пожалел. Пожадничал)
«  Будь прокляты мои гла.., а также у.. и ру..; Будь проклят я
на моих но... – за то что всё это служило греху: греха касалось,
греху пело, к греху бежало; на грех смотрело и слушало.
   Будь проклят мой...»

«  Конец!» – раздалось у Пера  за плечом.. Пер обернулся.
«  Король Пер Гюнт! готовься в переплавку. Тебе конец.»
И смех — скрипучиц как под ногами снег, как ворк голубей.

«  Ты кто такой!.. будешь, мил человек?» – Пер начал грозно,
гневно, да кончил толерантно.
(Судьба, которую он клял, обтрёхала его капитально) можем
видеть)
«  Кто я такой? – сказал незнакомец, – да мастер пуговичный,
разрешите представиться. Но для тебя,  так и будь, просто
Пуговичных дел мастер, для простоты — Пуговичник.
Ведь мы как будто и не чужие
друг друга, а? Припоминаешь, мы видались у троллей?»
«  А-а-а, как же, как же.., – вперился  Пер в незнакомца, –
что-то такое припоминаю. Только не помню, пили мы
брудершафт? Хотя...  какое это имеет значение... за давно-
стию лет. Кто старое помянет, тому глаз вон. Какое же у
тебя ко мне дело? На кой я сдался  тебе? В рабы
завербовать?» Пер равнодушно отвернулся; ему
теперь  всё гори синим пламенем, в рабы  так в рабы.

«  Зачем же сразу в рабы? Есть  деятельность погорячей.
А то зачем дался, зачем дался... Лопух, не догадался?!
Пуговиц из тебя налью.  И прочих безделушек для дам..»


« И прочих безделушек для дам..», – проговорил Пер
всё тем же бесцветным голосом, с тоскою глядя кресты.

  Смысл сказанного медленно  доходил до Пера. Дошёл.
И тронул; Задел за живое
«  Что?! (Пер вспылил) Пер Гюнта на рога и копыта?!»
Этого не бывать!»
Пер возмутился, («Лопух» его нисколечки не оскорбило.)
Оскорбился:
 « Чтобы какая-то лохудра  тебя вставляла в волосы свои!
Ну нет! Я Гюнт ещё живой!»

« Да что ты! Чем докажешь? Какая польза от тебя свету?»
   А Пер парировал замечательно:
« Свету может и никакой, а миру –  существенная. Я
удобряю мир своим...» Пер понурился – смялся...

« Ага! – воскликнул  незнакомец –  То то и оно, Пер!
Подумай-ка, Пер Гюнт, удобрил ли ты
мир хотя б одной плодотворною идеей? Ну чем ты
занимался? Девчонок обжимал в портах?»

   От незнакомца, знатока психики,
 не укрылось смущение Пера,
 и он пожелал его усилить:

« Командовал людьми, переступал через
них, как мусор.
   Ты до того уверовал в силу денег, что думал... Твоя вера в силу
денег была столь сильна, что позволяла думать тебе: за деньги
можно купить лестницу в Небо.
   Теперь тебе не купить даже приличных портов и пищи. Есть
рай, но не для тебя.»
   Пер попытался отбиваться:
«  Я угождал себе, я руководствовался принципом: « Будь собой.»
Меня так учили. Я делал деньги, то правда. Но делал их искренно!
от души, любя всем сердцем. Моя любовь работала на два фронта:
я любил себя в первую голову, а во вторую...» ( Пер вспомнил
Сольвейг) Я думал вернуться к любимой женщине как король,
покрытый золотой пылью и славой.
   Увы, кажется у меня это плохо получилось (Пер попытался
улыбнуться; улыбка вышла надтреснутой) Теперь я больше
голый король.»


    Пришлый незнакомец, назвавшийся Подрядчиком, душе-
приказчиком Перовой души, казалось бы проникся к Перу
сочувствием; и то после того как Пер сказал, тяготея от
сознания собственного эгоизма и никчёмности:

«  О ты мне искуситель!
    Не душеприказчик ты.
    И вряд ли др уг.
    Ты больно бьёшь.»

«  Ну Пер! даю последний шанс. (незнакомец п о к а з а л
пальцем) Добудешь доказательства своей  к ч ё м н о с т и,
продолжим разговор, а нет — не взыщи.»

   Махнув полой плаща, покрывшись тенью Пуговичник
мастер—ски  демонтировался (здесь дематериализовал—
ся).  И его не  стало.

   Пер не заметил, « проморгал» иллюзион, (чем вероятно
обидел мастера)
Пер бормотал невнятно:
«  Я докажу... Я найду.. свидетелей. Они докажут в чём я
был самим собой.»


   Ну что ж, благое намерение. Перо в кисточку! удачи, Пер!


   Первым, кого Пер вознамерился призвать к ответу и пришить к делу как свидетеля была не Сольвейг.
  А кто?  сейчас увидите.



         Немножко не зашиб
         Пер Костоножко.

   Старик сидел на узких горных путях. – просил подаяния. С ним тоже обошлась не мило судьба, не вывезла кривая дорожка троллей.
    Пер застал бывшего короля подонков в плачевном виде. Пер торопился  и запнулся за костяную ножку. Он обратился:
«  Пахан? Вот номер!»
 Пер обратился с тем чтоб дать костяной ноге на орехи дуба и обложить её трёхэтажно, что он  умел, скрывать не будем, но вместо этого—слова мата трёхэтажново застряли в глотке, – Пер поднял брови, от неожиданности:
«  Пахан, ты? Вот это встреча!

Как занесла тебя нелёгкая судьба!

Какого чёрта ты высиживаешь здесь?»


« Я  высидел одну чертовку на своём чёртовом веку—Рогнеду,
которую ты мне укокошил. И у тебя ещё хватает совести
заговорить со мной, пацан, киллер дешёвый.» –
Старик поднял сам насупленные брови. –
« Вот человек, кто отнял у меня все, подсёк моё родовое древо
на корню, – ворчал доцент... чёртовых наук. На всякий случай
Пер поднял с земли обломок скальной породы и отошёл и при-
слонился спиной к скале – но как бы незаметно для старика. Чёрт
знает что у него на уме, – подумал Пер, – хоть стар, песок из него сы-
пется, а всё же тролль.

« Знаю твоё дело», – сказал тролль, а песок из него всё
сыпался, – но не думай, что я тебе в нём буду помощник.
   Немногим ты от нас троллей отличился, разве что
внешностью поприличней..., А внутри крив! крив
как тролль!»
   Старик обличал.
   Пер ужасался.
   Песок из старика всё сыпался, сыпался, утекал струйкой часов пе-
сочных, и вместе с нею утекала из старика тролля жизнь. На
последнем издыхании он хрипел (боялся не поспеть
к страшному суду):
« Мохнат ты был, как мы, по существу. И крив... Мохнаты
были твои лапы...»

   Пер в ужасе закрыл  лицо рукою (
Зазвучала страшная музыка.
                Потемнело.)
   Старик бессвязно захрипел,
законвульсировал
и испустил дух.
   Из рта его последней змейкой
истекла последняя песочная
струечка
… Как струйка дыма.

   Пер не шевелясь
             смотрел смотрел на неё ..




           Последняя остановка.

    Шли годы. И прошли годы. Прошумели.
И пронеслись.

   Долго или коротко слонялся Пер по чужбине без свидетелей, но так
и не нашёл никого. Душа его просила покою.

   Последним временем он всё чаще стал  возвращаться
мыслью о Сольвейг.

   Сказать по правде, одна лишь Сольвейг царила в нём. И воцари-
лась. Перу стало невмоготу... Неудержимо
Перо тянуло к дому. И притянуло.
      
   Как добирался Пер до дому, того не скажем—всеми правдами
и неправ-
дами.

   Чем он питался, где спал, как одевался – не помнил. Он потерял
себя в эти годы, не мог бы описать себя внешне, если б кто
просил. И не узнал
бы себя в зеркале, если б глянул.

    Был в переулках и на улицах и наши роких проспектах; толкал-
ся и на шумных базарах, блудил в лесу.
   Но в голове его работал компАс, его не спрашивая магнитная
стрелка зудела: к дому, к дому, к дому. Домой, домой, домой.
Что сдерживало, и что влекло его, того бы он не мог объяснить:

   Вот наконец и сельщина, где рос мальчишкой. Вот и родимая
скала.
   А вот и дом на скале.


   Пер припал. Сердце бешено коло-
тилось,
ноги ватные...


   Как то там она... жива, здорова ли?.. Да дома ли она? Собаки
так и не завела...
   (Мысли Пера сбивчиво перескакивали. Пульс бился.)
   Она небось уже седовласая старушонка... А ты то сам! –
одёрнул он себя. Хорош гусь, неизвестно где шатался,
пришёл, без денег, напроситься на порог едва знакомой
женщины, давно полузабытой(... В пылу забытой)
А размечтался о красотке, Поимел
бы стыд. А вдруг... (от этой мысли Пера прошиб холодный пот).
А вдруг она подобрала мне замену, давно уж выскочила за кого..
( Пер корил себя:)
   С чего я вдруг решил, что я такой неотразимый мужчина
вправе требовать от раз понравившейся женщины
ожидания сколь угодно долго – вплоть до судной трубы.
Я, который волоса её недостоин.
 ( Пер малодушно покрестился, откушал снегу)
  Конечно она давно уже устроила жизнь – своё семейное,
и личное, счастье. Я – третий лишний, дураку понятно, я
камень на пути..,*
*.., она была такая красавица.

   Каких только картин не нарисует нам порой чудовищная прихотливая
фантазия. Таких, что не имеют под собой
 ну ничего реального.

   Чего уж проще, вот стоит дом, зайди, расставь
все точки над “I”: набей сопернику морду: дай в рыло, в ухо заедь, а глаз
подбей – отбей словом. А не получится – отвали. – Отпив сперва
на дороженьку мирового чайку да с сибирскими шанечками. И
не забудь приправить поздравлением с прибавлением семейства.

   Так нет же, он готов всё бросить на пол-дороге, бежать,
подобно героине из влюблённого кине-
матографа, которой стоило невероятных
неправд отыскать дом своего возлюбленного, затерянный в глубокой...
Сибири. И что? А ничего. Узнавши по каким-то чертам, что друг не
вынеся 10 лет разлуки, женился на другой и у них есть дети,
подруга иноземная сломя башку
вынеслась вон из дома, вскочила в бричку, в экипаж, в фиакр,
да и задала стрекача не разбирая дорог по заброшен-
ному в Сибири глухому тракту, где и не слыхивали даже
погремушек каторжных кандалов.
   Вот что наделала с влюблённой женщиной неправильно
поставленная позиция и “боевая” задача.
    И пущена была ей лишь струйка дыма от друга вслед,
который так и не узнал, в стечении этих обстоятельств, что
где-то в далёкой Португалии у него  в десантских американ-
ских войсках проходит срочную службу сын, похожий
как две капли в отца, и как и он увлечённый до самозабвения
композитором Моцартом, готовый ради него не есть не
спать, а шпарить марш-броски не снимая противогаза
даже на ночь. Ведь он же сын русский по отцу. А это
многое объясняет.)


   Да, щекотливая получатся ситуация, –  Пер даже улыбнулся,
представив себе  картину «Не ждали» – с ним в главной роли, –
аж вспотел, потирая  проступивший холодный пот на лбу
под малахаем  из красноярской рыжевато-седовласой
лисы. На Пере была шуба и унты и рукавицы того же меха.
Всем этим Пер подбарахлился  на заимке у одного  знакомого
охотоведа-натуралиста, занимающегося научной
работой. А взял под тем однако предлогом, что  голым
неприлично казаться на глаза даме сердца и с обещанием
 вернуть в тот же день.

   Во вырядился; Пер уже подумывал подойти одним глазком глянуть в
избу через окошко, но неприглядным всё это ему показалось; не по_
мужски как-то, по-ребячески. Служенье муз не терпит суеты
Ребячество в подобных делах всё дело спортит.
   Пер решил действовать в открытку.
Ещё раз малодушно закусив снегом, отёрши с снегом лицо, Пер
повнимательнее посмотрел в сторону дома, прежде чем начать
последнее восхождение. (Их разделяли сажени — всего лишь
“пара шагов”)
   Да нет, не может быть, не видно мужской руки... Эвон_
и крышу следовало бы подлатать — просела..
    Пер как-то успокоился;
уверенней, но всё с таким же бешено колотящимся в рёбрах,
   Пер начал своё последнее во-
схождение. Им овладела полная
апатия, какая бывает и при самой сильной тревоге, в
трясучке, и выражается
словами:    Авось
            и:    Пронесёт
            и:    Была не была
            и:    Будь что будет
   Пер полез, припадая то и дело  к
скале. В мозгах его затрепыхалась мелодия:
       “  Эй  моряк, ты слишком долго
                плавал,
           Я тебя успела позабыть.»


   В плечо как будто задышал жар погони.
« Пер Гюнт!»  Знакомый увы
голос заставил Пера вздрогнуть, как по команде в спину: « стой! стрелять буду!» Пер не имел духу обернуться.
« Пер Гюнт! нашёл ли что искал? что мне обещано.
Предъяви-ка мне свидетеля на предъявителя.»
   Пер сдался. Пер сдал.
Лишь что-то в глубине его прошептало:
« Взмолись». И Пер взмолился, незнамо как ( Пер позабыл все
молитвы). И Пер взмолился, о Сольвейг
   
   Возникло на скале видение моложавой 40-ка с  лишком лет. Пер
почти ослеп, ничего не видел, как некогда на корабле...
   Её волосы зачёсанные в узел на затылке, отливали
серебром, как перо сизокрылой той, что давала обет
прилететь к любимому, где  б он не плавал.


«  О голубка моя, – взмолился к Сольвейг Пер, – о Сольвейг,
скажи ему (Пер указал на Пуговичника)
«  Что сказать?» – видение умело и говорить, и пренежнейше, и пре-
мелодичнейше.

«  Скажи в чём пред тобою виноват
я, Сольвейг, и был ли я в чём верен сам себе? И если да, в чём
я был самим собой?»
«  Отвечу на второе, – воздушное, виденье отозвалось, –
В Надежде,
    В Вере,
      И в Любви моей.»
      Пер изнемог:
« О Сольвейг, ты пречистая из женщин... , так дай же
мне приюта.»

« Возьми». – услышали оба Гюнта, –

« А вы, Пересса, прикармливать надо было лучше мужа,
он бы и не улетел. Возьмите и распишитесь в получении.
Прощай и ты, Пер. И долгого вам счастья обоим.
Увидимся на последнем перекрёстке.»

  Пер долгим взглядом проводил
исчезновение                Пуговичника.
   Вдруг кто-то неслышно притронул его за плечо, и...

                « И два наших дыхания
                смешались.»

                К о N e c


   Конец — кино, да! но
                Неконец димафильма.

   У наших героинов всё ещё впереди, вся жизнь. А в жизни всегда есть
место Празднику. Плохое схлынуло, возблагодарим же Бога памяти –
 за то что вспоминается всё хорошее, за свойство человеческой
памяти за — бы — вать . Сотрём из  памяти тёмные страницы
минувшего.

   Героям выпал один счастливый день, как выпадает влюблённым
всем. И в силах их его приумножить.

   Была зима. И возвратилась зима. И словно не было долгих лет
                разлуки.
 – 8 янв. 2001







и при самой сильной тревоги
где-то в далёкой Португали
затерянный в глубокой сибире
Зазвычала страшная музыка.
плодотворная дебетная (идея)
         консессионеров
синий молчащий горнизонт
« Не через “э” обормотное пиши»
 Расписывал мужик страшные калякули:
знамёны








расставь все точки над «Г»

















































 с сохранением   и тупой орфографии











*/ «Дочь Лавранса»/
*отсылка к Грину
 



 « Да вы трусиха, маленькая хозяйка! - бодрился Пер, - не









 





   



    


   




   



посмотрю чем это пахнет  не поравится вернусь только цвет без света чахнет а поэту в жилу грусть грусть суб стат для сладких песен


рожь моя косматая субстрта

 тайм
дима дурак

sammer  time hh jj

gg

hhhnnnn
jj


jkhhhhhHH





бббттпп

осёл типа

олита  тра


ооо