Ангел и манекены

Рассказ

По главам с картинками http://proza.ru/2019/01/30/1436
 
Оглавление
1.Шорохи бахил
2.Чёрное перо
3.Рукописи горят
4.Ночная бабочка
5.Медовый месяц
6.Эротический шантаж
7.Убей меня
8.Манекены.

Статистика
Знаков (без пробелов)..................22 887
Знаков (с пробелами)...................26 906

1. Шорохи бахил

Музей закрывался. Откуда-то ещё доносился шелест шагов, бахил или тапочек, – негромкие звуки, становившиеся слышимыми под гулкими сводами обычно в такое вот время – час, когда музей работал только на выход; далёкие двери, ведущие в служебные помещения, закрывались как правило бесшумно, выдавая себя лишь редкими однозвучными щелчками замков и тут же исчезая из слуховой памяти, магически стираемые шорохом бахил.
Для Олега посещение музея носило характер значимый, даже культовый, тяготеющий к его языческой сути именно в такие дни, когда сложившийся замысел  нуждался в новой порции вдохновения, а уединение на окруженной густым таинственным лесом даче с волнующим гомоном птиц, шорохом дождя, ветра и шелеста листвы вместе с непостижимыми звуками, исходящими из чердака, подпола и бревенчатых стен до сих пор не способствовало появлению стройных рядов нужных рифм. 
Непростое это дело – призывать в своё измученное сознание постоянно убегающее неуловимое вдохновение.
Впечатления от музейной старины по возвращении на подготовленный плацдарм должны наложиться на описанную выше особенную ауру дачи и тогда…
Олег представил себя на сцене в небольшом кафе, где сидящие за столиками поэты будут внимать рифмованному полёту его души… а он сможет вложить в поэму нечто особенное, еле постижимое банальным разумом рядового любителя поэзии… да так, что сидящие в зале поэты, поднаторевшие на критике стихов друг друга, сейчас в этом зале задохнутся от восторга и восхищения!
Шорохи бахил стихли, но слух стали будоражить совершенно необычные в музее шлёпки шажков босых ног по холодному мрамору пола и совсем уж неуместные звуки хлопающих крыльев.
Дошедший до самого выхода, озадаченный Олег повернулся и решительно направился в боковой зал, откуда доносились странные звуки.

2. Чёрное перо

Зал был небольшим и пустым. На стене висел единственный экспонат, подлинник картины «Распятие», хорошо известной Олегу по прежним посещениям музея. На картине был изображен крест с распятым Иисусом Христосом и у подножия креста – плачущая Магдалина. Сейчас перспектива показалась Олегу более естественной: вдали в лёгкой дымке виднелись скалы, подсвеченные алым от заходящего солнца и облака собирающейся грозы. Вся панорама выглядела так, словно Олег стоял перед настоящим живым пространством… даже лёгкий ветерок принёс к его ботинку какой-то длинный лёгкий предмет… бумажную ленту или… он наклонился, поднял.

В руке он держал перо. Не гусиное, а гораздо большее, толще карандаша у основания. Волоски пера были иссиня-чёрными, но переливались  радужными бликами. От чёрного лебедя, что ли? Олег провёл кончиком пера по тыльной стороне кисти руки и на ней остался чёрный след, словно это был рейсфедер, наполненный тушью!
Вдруг что-то случилось, послышалась музыка с глухими ударами бубна, хриплый кашель, короткий смешок.
Подошло и отступило лёгкое головокружение. Что это со мной? В голове закружился вихрь мыслей, и все они тут же превращались в рифмованные строки. Рифмами была заполнена не только голова, нет – вся его сущность. Казалось, что рифмы кружат в воздухе, как осенние листья, руку протяни – и вот она уже в ладони!
Внезапная догадка осенила Олега:
- У меня в руках ангельское перо! – его охватили привычные гордость и самолюбование. – За что мне такая награда? Значит меня как поэта оценили там… – он поднял наверх взгляд и обомлел.
На распятии был не Иисус Христос. Это было какое-то чудище.
Олег стал рассматривать картину, бормоча:
- Кто посмел, кто решился на такую подмену, на неслыханное кощунство? Даже не побоялся гнева Всевышнего?
Пальцы чудища заканчивались изогнутыми когтями, вместо ног были кривые уродливые когтистые лапы, а за спиной выступали холмики оснований сложенных чёрных крыльев.
Что-то такое Олег слышал про Падшего Ангела. Почему он «падший»? Он вот так выглядит? Ну и фантазия у этого сумасшедшего художника!
А Мария Магдалина? Он стал рассматривать женщину. Магдалина, помнится, была в длинной коричневой накидке и белой сорочке, а эта – совершенно обнаженная. Плачущая женщина была как живая, но… не Магдалина!
Однако красивая – мастерства у художника не отнять!

Вспомнив, что музей вот-вот закроется, Олег заторопился к выходу.
Возможно  недавно прошел короткий дождик и в воздухе витали те особые запахи, какие всегда сопровождают летние дожди – запахи свежих огурцов и лесного озона. Но Олег их не замечал, его мысли были заняты увиденным в музее, перо возле сердца жгло саму душу, рифмы толпились в голове и тянули за собой – скорее писать и писать…
Подумалось: придётся работать вот этим пером, не на клавиатуре… неважно, главное – результат!
Путь к автобусу проходил мимо собора. Вход в собор находился с другой стороны. Впрочем, Олега никогда не тянуло зайти вовнутрь.
Перо, которое он сунул во внутренний карман куртки, выступало и щекотало подбородок, напоминая о себе.
Прислонившись к ограде собора, стоял пьяный бородач в неряшливом замусоленном морском бушлате. На голове его была кепка с морским «крабом».
Он придержал Олега за рукав:
- Дай на опохмелку, что скажу.
Обычно Олег нищим не подавал, но сейчас словно что-то толкнуло его под руку, и он достал кошелёк.
Пьяница, сунув деньги в карман и не благодаря, бормотал:
- Забудь. Меня забудь. Эту улицу забудь. Год забудь и день забудь. И если не твоё – не хватай, а нашел – выбрось!
«Тьфу ты, пророк нашелся» – подумал про себя Олег, но вслух ничего не сказал – ещё привяжется. Он вырвал рукав из руки алкаша и поспешил к автобусу.

На автобусной остановке было пусто. Олег присел на скамью и достал своё необычное сокровище. Налетевший порыв ветра едва не вырвал перо из руки Олега. Неловким движением другой руки Олег схватил перо и нечаянно надломил его посередине. Выправив заветный раритет, он провёл кончиком по руке. Чёрный след появился в ожидаемом месте и даже немного фосфоресцировал. Олег решил – «сойдёт».   
Сжимая в руке чёрное перо, Олег вдруг спохватился: он совершенно забыл, о чём хотел сочинять поэму. И в то же время, внутри его сознания стала формироваться новая фабула. Отдельные стихи витали в воздухе, он их обсуждал сам с собой, декламировал вслух и тут же отбрасывал.
Если бы кто-то заглянул под навес этой автобусной остановки, то увидел странное зрелище: парень лет тридцати, недобритый по моде, в дорогом костюме и при галстуке размахивал руками, вскакивал на скамейку и обратно садился, декламируя непонятные стихи.
Сам Олег, споря с самим собою, уже понял – поэма будет о яркой высокой любви монаха, давшего обет безбрачия, и чьей-то жены… вот чьей? А сам монах в прошлом – авантюрист, грабитель и убийца, хотевший своим монашеством искупить грехи.
Чья это будет жена? И почему именно жена, а не просто девушка? Откуда у него уверенность, что это будет женщина, присягнувшая другому?
Перо в его руке отсвечивало фосфором, словно смеясь над озабоченным поэтом. Ангельское перо… только чёрное… иссиня-чёрное.

3. Рукописи горят

Ни одного стиха! Написанная фраза отливала еле заметным фосфором. И это было всё.
На белых листах играли синеватые тени, местами подкрашенные красным: в камине горели бумажные кипы  рукописей и отблески пламени, преломленные гранями графина, слабыми сполохами порхали по бумаге, почему-то собираясь на самом краю, на слове «луне».
Уничтожив на всевозможных сайтах все свои стихи, написанные в разные годы, теперь Олег казнил и последние распечатки.
Чёрное перо лежало на изгибе половинок ноутбука и его волоски, отливая радугой, шевелились, как бы дирижируя бликами на листе с единственным предложением.
Сквозняк из открывшейся двери вспушил стопку бумаг на табурете и отнёс несколько листков подальше от камина, как бы спасая последние стихи от палача.
Шум леса и дождя, вспыхнувший на несколько секунд чуждой для этой комнаты гармонией, так же внезапно исчез, уступив акустическое пространство треску складываемого зонта и голосу вошедшей женщины:
- Ты замёрз? Не заболел? С чего вздумал разжигать камин посреди лета?
Олег лениво отозвался:
- Привет, сестрица. Нет, не замёрз и не болею. Просто сжигаю макулатуру.
Молодая женщина бросилась к камину и выхватила листок. Притушив края, прочла:
- Секунда учтена и не даёт осечки мой метроном, мой старый календарь. Всегда жива, правдива, человечна Россия, армия, зима, январь.
Разлаживая обгоревший листок на краешке стола, женщина продолжила по памяти:
- Был тот январь, когда в буржуйке чьей-то последний стул давно сгорел, остыл. Солдат лежал, Он вжался в лёд ничейки, он ждал приказа, но устало выл за монастырской каменной оградой январь голодный… Олег, какая макулатура, это твоё лучшее стихо…
- Оставь, Марина, – начал было Олег, но вдруг схватился за живот.
- Что с тобой?
- Тошнит. Какое сегодня число?
Оказалось, Олег двое суток ничего не ел. Просто забыл про еду…
Пока он насыщался, Марина выговаривала:
- Совсем свихнулся, вот и сидишь голодным при полном холодильнике. А теперь вот стал жечь стихи. Горький ведь писал – «если мужчина в тридцать лет не женат, это неприлично».
Сестра любила ссылаться на Горького, обычно начиная фразой «Великий пролетарский писатель», как бы снижая иронией градус самой темы. Последними словами Марина попыталась возобновить болезненную тему.
Олег, проглотив пищу, парировал:
- Великий пролетарский… говорил, что надо быть голодным.
- Не перевирай. Он говорил, что человек должен вставать из-за стола слегка голодным, а это не одно и то же, что быть голодным.
- Ладно, развела… приехала надолго?
- Привет! Я же работаю. Ой, что это? Какое красивое! К тебе прилетал чёрный лебедь?
Олег бросился к сестре со словами:
- Не хватай, кто тебя просит?
Он схватил сестру за руку и попытался отнять свою драгоценность. В руке Марины остался распушенный кончик. Перо сломалось в месте старого изгиба.
- Сумасшедший! – обиделась молодая женщина. – Я бы и сама отдала!
Олег отвернулся и провёл кончиком обломка по тыльной стороне кисти, как это делал раньше.
Инструмент функционировал и след на коже руки был таким же, как и раньше – иссиня-чёрным и слегка светящимся.

4. Ночная бабочка

Дорога летела навстречу. В кабине было жарко, хотелось пить, но вода в его армейской фляге, обтянутой брезентовым чехлом, была тёплой. Смочив чехол фляги водой из неё же, он вывесил флягу снаружи кабины. Теперь надо потерпеть, пока вода хоть немного остынет.
При езде по южным дорогам, местами прямым до горизонта, иногда возникают галлюцинации. В таком случае надо съехать на обочину и поискать глазами что-нибудь зелёное.
Неплохое асфальтированное шоссе вдруг упёрлось в песчаный холм. Возникло подозрение – «глюк?» и ноги отреагировали сами: сцепление-тормоз!
Нанос дюны – дело прошедшей недавно песчаной бури, и придётся повозиться, чтобы преодолеть это вязкое препятствие.
Вдруг перед капотом возник бородатый монах в чудном островерхом колпаке; он тыкал в сторону зонтиком, очевидно показывая объезд. Это был зонтик Марины!
Водитель, сообразив, что галлюцинация продолжается, решил разбудить напарника, обернулся назад, но там… спала его жена Шура. Мелькнувшая мысль – «опять вышла на трассу?» почти сразу уступила более трезвому выводу – глюк продолжается.  Действительно, голова кружилась. Водитель, откинув голову, прикрыл глаза. Это от жары. Надо подождать – пройдёт.
Ворвавшийся в окно кабины ветерок приятно охладил лицо и принёс такой сильный запах блинов, что Олег снова открыл глаза.
Теперь он проснулся окончательно, и, как спал – в трусах и майке – спустился вниз, размышляя, чем вызван такой сон, в котором у него есть жена Шура. Запах блинов подсказывал, что у плиты хозяйничает Марина.
Это была не Марина.
К нему обернулась незнакомая смугловатая и миловидная девушка:
- Ну, вы и спите!
Голос девушки был глубоким, чистым и даже… каким-то родным.
- А сколько я проспал?
- Марина сказала, что вы уснули вчера в полдень, а сейчас уже девять утра! Я ваша соседка. Марина попросила присмотреть за вами.
- Вас зовут Шура? И ваш муж дальнобойщик?
- Да… ну, Марина… она Вам и про меня всё выложила?
Олег засмущался.
- Да нет, не всё наверное…
Теперь улыбались оба. Действительно, Марина рассказывала, как сосед-дальнобойщик подобрал на трассе «ночную бабочку» и женился на ней. Любовь…
И запах блинов… точно… Марина высказалась, что Шура «захомутала» соседа мастерскими блинами…
Завтракали вместе.
Шура была настолько привлекательной, яркой, одетой – мало сказать по-летнему, – что Олег не мог отвести от неё глаз. Когда они встречались взглядами, её глаза были завораживающим настолько, что к концу завтрака Олег совершенно потерял голову.
Как само собой разумеющееся, Шура спросила:
- Пойдём наверх?
Обдумывая будущую поэму, Олег, пытавшийся войти в образ и представлявший себя странствующим монахом, на секунду подумал –  «соблазнение монаха», но тут же забыл эту мысль. Горя нетерпением, он буквально набросился на девушку, но она уже командовала:
- Поднимайся наверх! Дел много…

5. Медовый месяц.

Став обладателем чудесного пера, Олег вскоре стал понимать, что всё это – как-то неправильно, и что не он обладает пером, а оно им. Образ монаха с ужасным прошлым – аллюзия, это уже было. Поэтому у него будет иной подход.
Как ни странно, его разум не противился этому рабству, ибо в конце-концов оно позволит ему написать совершенную поэму и, конечно же, прославиться на весь литературный мир!
План поэмы возник сразу, ещё на той автобусной остановке, где он восторгался собой, выйдя из музея.
Сейчас тех восторгов не было. Перо оказалось инструментом, которым он не умеет пользоваться.
Содержание первой главы, в которой монах до своего пострижения совершал предательство и страшное убийство, требовало знаний, но ни память, ни личный опыт ничего подсказать не могли.
Олег представлял в своём воображении грешного монаха, который обратился к церкви не из чувства раскаяния, а из страха перед Всевышним, из желания загладить не грех свой, а вину, получить индульгенцию, откупиться от бога своим самоистязанием. Олег даже пытался вживаться в этот образ, а это не получалось. Поэтому первая глава была покрыта полным мраком.
Во второй главе описать созревание непорочной девочки с её мечтаниями о принце, которые она изложит в восторженных наивных стишках, будет легче. Тут бы пригодились и сожженные накануне стихи самого Олега, которые представились ему совершенно графоманскими, не искренними, с огромным количеством штампов и клише. Но ведь именно такими стишками его героиня будет восторгаться девственной зимой, ярким птичьим маем, волшебством лесных ручьёв и озёр летом, золотом осени, а позже, взрослея – стихами с тайными смутными сексуальными представлениями…

Таким образом Олег, отложив работу над лёгкой второй главой, сразу взялся за третью. Этому способствовало появление Шуры, прибегавшей к нему каждый день, а то и дважды. Их встречи можно сравнить только с медовым месяцем молодоженов.
Марина заскочила на третий день. Увидев женский порядок не только на кухне, но и на втором этаже в комнате Олега, она довольно хмыкнула и поспешила к машине, чмокнув Олега на прощанье:
- Уеду, братишка, на месяц в командировку. – Она хитро улыбнулась, – кажется, ты в надёжных руках. Позвоню сама. Пока.
Третья глава будет венком сонетов. Мадригал замаячил почти сразу, даже наметились первые сонеты. Описывать совращение монаха и восторг его любви, оказавшейся сильнее страха перед Всевышним, Олегу помогали его чувства, вспыхнувшие именно в эти дни.
Не хватало чего-то, какой-то убегающей темы, может быть – более ужасной, чем прошлые преступления монаха, и эта нехватка разрывала венок сонетов, не позволяла заполнить его самое существенное ядро. Был какой-то изъян в самой фабуле, который предстояло заполнить.
Олега стали посещать сны настолько яркие, что граничили с наваждением. И все они были связаны с ненаписанной поэмой. Теперь монах был не просто странствующим, а гонцом между монастырями, носившим переписку между своим игуменом и соответственно – игуменьей женского монастыря.


Идея пришла с совершенно неожиданной стороны.
На восьмой день вместо Шуры возникла  женщина лет пятидесяти, такая же яркая, как сама Шура, хоть и с более крупными чертами лица, соответствовавшими её тяжелой фигуре. Мамаша показалась Олегу жесткой и малоразговорчивой, как бы отбывающей неприятное для неё наказание.
Она и представилась коротко:
- Я Варвара Даниловна. Буду готовить вместо Шурки.

Запах котлет и картофельного пюре вынудили Олега спуститься без приглашения. Он ел, размышляя, чья это мать – Шуры, или её мужа, а также – знает ли она о их с Шурой отношениях?
Внезапный порыв ветра распахнул дверь и в помещение ворвались сырость и шум ливня. Закрывая двери, Варвара Даниловна произнесла:
- Ливень. Очень даже кстати.
Олег не понял – почему это ливень кстати, если в пару последних дней они шли друг за другом, но спрашивать не стал, - у него вообще не было желания разговаривать с этой женщиной, досадуя, что пришла не Шура.
Варвара Даниловна с Олегом обедать не стала. Она сидела на противоположном конце стола, подперев щеку рукой и глядя на Олега своими загадочными чёрными глазами. Под этим взглядом Олегу становилось не по себе, поэтому он заторопился покончить с едой поскорее.
Заметив это, Варвара Даниловна сказала своим надтреснутым голосом:
- Наелся? Поднимайся наверх, я приду чуть позже.
Олег решил, что она намерилась прибирать в его комнате, открыл было рот:
- Да, Варвара Даниловна, спасибо, я сам…
- Сам, конечно, не понесу же я тебя на руках, хоть и смогла бы.
Она впервые за всё время улыбнулась.
Олег покорно полез наверх. Хочет убирать – её дело…


6. Эротический шантаж

Подчинение всего себя одной идее создания выдающейся поэмы привело к появлению полуснов – галлюцинаций, в которых монах и его первая яркая любовь, изначально грешные, прежде чем стать стихами поэмы, действовали в воображаемых сюжетах. Олег не задумывался, почему ангельское перо вынуждает его воспевать историю самую мерзкую в рамках любой религиозной морали. Просто у него оставалось всё меньше степеней свободы. Весь мир литературы теперь ему представлялся, как глобус планеты, где в морях информации образуются материки прозы и островки поэзии. И вот в этой системе координат он не видит места для своей поэмы, хотя может быть для какой-то части поэзии кроме островов с горами и пенистым прибрежьем существует иное пространство – в глубинах мирового океана, и тогда его поэма будет представлять подобие Марианской впадины…

Когда Варвара Даниловна распахнула свой халат, под которым никакой другой одежды не было, Олег понял всё. И то, что она знает об его отношениях с Шурой, и что откажись он сейчас обслужить эту перезрелую даму, ему придётся иметь дело с дальнобойщиком, мужем Шуры. Схема вот такого эротического шантажа мгновенно пронзила сознание Олега.
Но было что-то ещё. Перед ним стояло воплощение женской красоты и зрелости, как будто сошедшее из картин Рубенса, или Тициана, или ещё какого художника…
Не будь даже условий для упомянутого шантажа, Олег всё равно не смог бы перед этой женщиной устоять.

Только тогда, когда Варвара спускалась по ступенькам, напевая «зачем вы, мальчики красивых любите, когда есть женщины за пятьдесят», только тогда Олег вдруг понял: вот оно, недостающее звено венка сонетов, вот он – последний пазл в панораму мадригала! Это будет главное преступление монаха: он поддастся шантажу игуменьи, заберётся к ней под мантию, и тем самым не только разобьёт ещё одно сердце способом более изощрённым, чем нож – изменой, но и совершит большой грех, совратив монашку.

Шура продолжала приходить, делая перерывы в особые «женские» дни и тогда, когда её дальнобойщик возвращался из рейса. В такие дни к Олегу наверх поднималась Варвара.
Он невольно сравнивал их визиты. Конечно, встречи с Шурой сопровождались игрой, поцелуями, длились дольше. Но если эта партнёрша старалась для себя, то Варвара старалась для мужчины, – сказывалась её возрастная мудрость.
Когда венок сонетов был дописан, Олег не удержался – прочитал стихи Шуре. Она была в восторге и в следующий свой приход взяла блокнот и в него переписала все сонеты венка. Олег был очень польщён.

Когда работа над третьей главой поэмы с венком сонетов была закончена, Олег принялся за самую лёгкую вторую главу.
Так он думал прежде – что эта глава будет самой лёгкой. Но стихи «не шли».
Оказалось, и здесь недоставало чего-то существенного.  Ему нужен был сам дух поэзии – сама атмосфера над созданным в его воображении глобусом. Свои стихи непорочная девочка писала сердцем, с милой полудетской наивностью и неосознанными желаниями, исходящими из самой женской сути. Как показать порочные желания в несозревшей душе девчонки?
В снах Олег выслушивал странные стихи под бубен, под которые древний художник рисовал киноварью в пещере ветвистых оленей; пытался проникнуть в смысл «Метаморфоз» и «Науки любви» Овидия, любовных стихов поэтов Востока и Африки, но всё было не то. Казалось – легче поймать за хвост жар-птицу.
Решение пришло при очередном появлении Шуры.


7. Убей меня

Хоть Олег и был в плену чёрного пера, задававшего ему тему для размышлений, он всё же заметил, как изменилось поведение посещавших его женщин.
Варвара, пока он ел приготовленные ею вкусности, больше не сидела за столом, гипнотизируя поэта своим взглядом, а деловито возилась с посудой, или поднималась наверх с чашкой кофе, где,  раздевшись донага, ждала в постели с какой-нибудь книгой  из его библиотеки. Она не любила раздеваться под его взглядами, и ей не нравилось, когда он рассматривал её обнаженную. Впрочем, едва он переступал порог спальни, она откидывала одеяло чтобы вызвать в нём желание и смотрела, как он раздевается. Ритуал стал носить деловитый характер. В комнате, служившей Олегу и кабинетом, и спальней, Варвара не убирала.
Шура теперь всё реже обедала вместе с Олегом. Как в первом визите её мать, она усаживалась напротив и подпирала голову рукой. Ей нравилось смотреть, как он ест. Наверху Шура могла задержаться надолго, выслушать очередной стих и вынести свой вердикт. Вскоре она стала вести себя по-хозяйски, выговаривать ему за беспорядок, заставляла убирать постель и складывать книги, не спешила к постели, а гнала его в душ. О том, что её мать здесь не только убирает, Шура или не догадывалась, или знала, но не подавала виду.
Олег улыбался, видя, как Шура входит в роль жены, хотя была замужем. Ему было невдомёк, что женщина всегда держит в глубине своего сознания второй вариант; только совершенно неопытная девочка может сказать «я тебя не люблю».

В этот раз Шура пришла с сумочкой. Когда она вынула из сумочки небольшой альбом, Олег подумал, что ему покажут фотографии. Но то был не фотоальбом. На жестких страницах оказались стихи и рисунки-виньетки, окружавшие строфы, написанные мелким, но каллиграфическим почерком.
- Олежка, я принесла свои стихи…
- Так ты у нас тоже поэтесса?
- Нет, эти стишки я написала в детстве… мне было едва двенадцать. Никому не показывала, даже маме… Стыдно, в них я словно прилюдно раздевалась. Тебе первому. Посмотришь?
- Почитай!
- Нет, пожалуйста, пожалей меня! Сам, когда сможешь!

В тот же день Олег набросал вторую главу поэмы. Он мог просто вставить стихи Шуры, но это было бы не честно.
Поэт уловил главное – ауру наивной и стеснительной, целомудренной и грешной девичьей мечты, и этого было достаточно. Мелькнула мысль – «Черный Ангел будет доволен».
Недавно он заметил, что из тонкого конца пера – из места облома – вытекла капля чернил. Хорошо, не попала на саму клавиатуру, а отблескивала искорками на матовом пластике у шарнира ноутбука. Само перо всё так же оставляло чёрный, мерцающий фосфором,   след на коже руки, но в своих мыслях Олег незаметно для себя стал обращаться не к перу, а к его хозяину – Чёрному Ангелу.

Как будет написана короткая заключительная часть поэмы, Олег хорошо представлял.
Но по-прежнему он не знал, как подступиться к первой части, в которой будущий монах совершает убийство и предательство. Не было личного опыта.
После того, как Шура доверила ему свои откровенные стишки, он и сам стал делиться с нею своими замыслами. По поводу первой главы Олег пошутил:
- Не вижу, как опишу в стихах убийство. Не чувствую душу убийцы. Самому, что ли убить кого?
Шура ответила тоже шуткой:
- Убей меня. Или моего мужа…

8. Манекены.

Наконец, поэма закончена.
Чёрный ангел показал Олегу очередные яркие сны. В одном из них он вонзает нож в шею дальнобойщика, который на его глазах убил Варвару и принялся душить Шуру.
Проснувшись, он всё ещё чувствовал, как через рукоять его ножа передаются последние толчки сердца умирающего дальнобойщика, а взгляд его мёртвых глаз продолжал терзать сознание; вид фонтанирующей крови даже у проснувшегося Олега вызвал тошноту. Приведя себя в порядок, он в один присест сочинил первую главу поэмы.
Второй сон случился перед утром.
Изгнанный из монастыря, простуженный и больной монах замерзал на берегу ледяного озера. И тут к нему явился Чёрный Ангел. Изящный и остроумный, он утешал монаха словами, что напрасно тот пошел в монастырь, так как греха за ним не было: убийством он спасал людей от новых грехов и тем приближал их к царству божьему; а любви не существует, есть только игра гормонов и естественный инстинкт продолжения рода…

В кафе при пансионате «Лесное эхо» поэты собирались не впервые. В этот раз собрание будет вести знаменитый критик Руслан Черлинский, и это обнадёживало на последующее продвижение в печать.
Олега сопровождали Шура и племянник Боря – сынок Марины. Сама Марина наотрез отказалась идти на «сборище идиотов» и осталась ждать их в машине.

Освещена была только сцена. На столиках горели свечи, отсвечивавшие в цветочных вазах и ободках чайных чашек.
На всех столиках лежали небольшие стопки бумаг – распечатки его поэмы.  Наверное, все присутствующие уже ознакомились с поэмой и ждут выступления Олега, который может зачитать несколько коротких отрывков. А потом скажет своё слово критик, и они перейдут к следующему пункту – обсуждению коллективного сборника. В этот сборник Олег успел заглянуть и улыбнулся: сплошной примитив и никакой поэзии!
Слегка покачивались, как медные монеты, лица поэтов. Кое-где желтели кисти рук и оголённые плечи поэтесс. Ритмичность покачивания этих желтых пятен вызвала смешную аналогию – «как манекены».
Шура не захотела сидеть за столиком. Вместе с Борей они подтащили пластиковые креслица к самой сцене.
Микрофон делал его голос слишком громким, и Олег прочёл лишь пару сонетов. Редкие хлопки донеслись из динамиков.

Когда критик похвалил поэму заученными словами, а оратора назвал «начинающим ярким поэтом, у которого всё впереди», Шура потянула его за рукав:
- Пошли отсюда. В зале одни манекены!
Возле машины Боря, заметив перо, торчащее из нагрудного кармана Олега, воскликнул:
- Ой, и у меня есть такое!
Олег воззрился на племянника:
- Что-о?
- В киоске возле школы продают. Китайская дрянь, ломается посередине и пачкается.
- Почему «китайская»? – всё ещё не верил Олег.
- А вот, смотри!
Боря взял в руки перо и показал надпись, тиснённую золотыми буковками:
 MADE IN CHINA.